Страница:
– Смотрите, она жива! – музыкой сфер удивленно выпевал один хрустальный голос. – Но как такое возможно?
Все, кто живой, – и ты, и я, —
Кто сам себе благой творец —
Есть высший смысл бытия.
Природы-матери венец.
Наш дух – Ничто и Пустота,
Он есть эфир, и он есть кровь.
А миром правят доброта
И бесконечная любовь…
– Еще ни одно смертное существо не преодолевало барьера Пустоты! – воскликнул другой призрак.
– Разве она смертна? – протестующе вознегодовал целый хор нежных звуков.
– Нет, – счастливо прозвенел первый голос. – Как же мы не узнали ее сразу? Она одна из нас – наша сестра, дитя столикого Логруса.
– Кто вы? – наконец-то смогла спросить я, жадно впитывая лучи живительного света.
– У нас нет имен, – печально ответили тени. – Мы – потоки сознания, отпрыски Пустоты, силы космического разума, нити магии, образующие Порталы!
– Но при чем тут я?
– Ты одна из нас! Ты – ходящая через Портал Оружия, разбудившая драконов, дитя Старшей крови, замкнувшая Кольцо равновесия, возлюбленное порождение Логруса, – с готовностью пояснили тени. – Ты носишь кулон Оружейницы и оружие демиургов. Тебе подвластны скрытые пласты сознания и глубинные слои мироздания.
– Но я ничего этого не делала! – отнекивалась я.
– Сделаешь! – убежденно уведомили меня тени. – Чего ты ищешь?
– Знания! – трепетно выдохнула я слово, неожиданно родившееся в глубине души.
Голоса мелодично рассмеялись, рассыпая звонкие стаккато солнечных лучей:
– Тебе ли искать знания, если ты сама призвана созидать гармонию и справедливость!
– Не понимаю! – пожаловалась я.
– Бог – в тебе, – важно вмешался густой баритон, прорвавшийся сквозь массу других звуков. – Ты и есть бог, творящий добро и свет, если ты, конечно, пожелаешь им стать.
– Но как? – изумилась я. – Как обрести себя?
– Слушайся голоса сердца! – наперебой запели тени. – Люби, твори, живи!
– Так просто? – не поверила я. – Просто жить – и все?
– Конечно, – подбадривающе громыхнул баритон. – Бог есть любовь и добро, свет и жизнь. В этом и состоит суть искомого тобой знания. Иди обратно, сестра, твой путь только начинается.
– Но я… – попыталась я пошевелить скованными плечами, – я не свободна!
– Чем можно сковать душу? – иронично вопросил баритон. – Ты сама ее сковала…
– Да-а-а?
Я невольно представила жаркое пламя жизни, наполненное жаждой свободы и любви, разгорающееся в моей душе. Пламя несгибаемой воли и веры в себя разрасталось, выплескивалось наружу, делая мою фигуру намного ярче любой из окружающих меня светящихся теней. Мои железные толстые цепи вспыхнули, разом истончились и рассыпались облачком светлых брызг. Густой баритон довольно хмыкнул. Тени дружно запели что-то ликующее и закружились пестрым хороводом, подхватывая меня и вознося обратно.
– Я буду жить. Я буду любить. Я принесу людям свет и добро! – громко, победно кричала я, воспаряя все выше и выше, пока не возник далекий неясный круг выхода из колодца.
Мой путь завершился, Тьма отступила, голоса умолкли, тени исчезли, я осталась одна.
Я расслабленно лежала на поверхности вязкой, густой и темной субстанции, поддерживающей меня наподобие мягкой подушки. Я многое поняла. Не нужно бояться Тьмы и Пустоты. Они всегда присутствуют не только в мире, но и в душе всякого из нас, являясь прочной подкладкой, зримо оттеняющей светлую, добрую сторону любого явления и каждого существа. Свет не может существовать без Тьмы, ибо, оставаясь в одиночестве, он утрачивает истинный смысл и значение. В пустоте зарождается все живое. Научись правильно распределять темные и светлые стороны своей натуры, толково управляй ими – и ты станешь богом, творцом, демиургом, способным привнести в мир много значимого и хорошего. Мы сами создаем свою судьбу. И отныне я навечно собиралась стать именно тем, кого и разглядела во мне тетушка Чума, – человеком, никогда не идущем на поводу у обстоятельств, предсказаний и случайностей. Отныне я сама творю свою жизнь!
Я подплыла к стене колодца и растерянно ощупала каменную кладку, уходящую далеко ввысь. Чтобы выйти на свободу, мне нужно как-то подняться по этим гоблинами проклятым камням! Но мои пальцы не могли найти ни единого мельчайшего зазора, за который можно было хоть как-то зацепиться. Лишь тонкие, как ниточки, ровные стыки между идеально отполированными блоками. Осененная внезапной догадкой, я выхватила из-за пояса два коротких клинка – дагу Рануэль Алатора и кинжал из отличной эльфийской стали, когда-то подаренный мне отважным Раймоном де Ризо. «Не подведите!» – мысленно взмолилась я, вгоняя остро отточенное лезвие в стык между блоками. Верный кинжал даже не погнулся – по самую рукоятку, надежно утопая среди камней стены. Упираясь окованными железом носками сапог в стену колодца, я тяжестью всего тела повисла на кинжале, взмахнула датой и всадила ее чуть выше первой импровизированной опоры. Подтянулась на одной руке, равномерно перераспределила свой вес, перенося его на второй клинок, думая лишь об одном – только бы они выдержали меня и не сломались, и выдрала кинжал из стены. А потом воткнула его еще выше и медленно, мучительно медленно поползла вверх, к сумрачному свету, освещающему зев Колодца пустоты, покорившегося мне и принявшего меня как свою.
Рывок, балансировка, остановка, короткий отдых. Рывок, балансировка – и все снова. Обдуманно, кропотливо, осторожно, щадя верные клинки. Нурилон неприятно бил по затылку. Руки немели, ноги дрожали, ободранные пальцы и изрезанные ладони кровоточили. Но там, наверху, надеялся, верил и ждал моей помощи любимый мужчина, быть может, именно в эту самую минуту умирающий жестокой, мучительной смертью. Обливаясь потом и кровью, я застонала, безгранично измученная отнюдь не болью плоти, но болью страдающей души. И синхронно, в такт ударам клинков, из моего пересохшего горла выстраданно рванулись слова баллады, звучащие как псалом великой любви, не боящейся никакой преграды:
Произнеся завершающее слово баллады, я со сдавленным хрипом ухватилась за край колодца, из последних сил перевалила свое ставшее невероятно тяжелым тело через каменную кромку и с грохотом рухнула на обледенелый пол подвала. И без того ободранные колени и локти отозвались резкой вспышкой ноющей боли. Но на моих искусанных в лохмотья губах бродила кривая торжествующая ухмылка: «Так что там Ледяной бог говорил о том, будто из Колодца пустоты еще никто и никогда не возвращался?..»
Как бальзам на рану, как подарок бога,
Как в оазис дивный средь песков дорога
За заслуги в прошлом или вопреки
Тем грехам, что в жизни были не легки.
Средь тоски и боли, суеты и злобы
Мы друг другу руки протянули оба,
Нежностью и лаской хрупкий путь мостили
И любовь, как розу, мы в сердцах взрастили.
И любовь отныне силу нам дает —
Как кагор причастия, вересковый мед.
С терпким вкусом яда, словно сок цикуты,
Мы крадем у счастья краткие минуты.
Кажется, на голос можно обернуться
И дрожащим пальцем к пальцам прикоснуться…
Но коварный ветер много раз на дню
Мне приносит эхом голос твой: «Люблю».
Слышишь меня, эхо? Да за это слово
Я любую цену заплатить готова.
Все, чем мы владеем, эху отдаем,
Мы на все согласны – лишь бы быть вдвоем.
Но смеется эхо: «Встречи вам не дам!
Отнесу лишь вздох твой я к его губам…
Ишь, вы, святотатцы, – за любовь да цену, —
Словно вы не знали, что любовь бесценна!»
И опять меж нами – горя километры,
Мы лицо упрямо подставляем ветру…
Под любви давлением, словно силой молота,
Мы сердца сплавляем в чистый слиток золота.
ГЛАВА 8
После бурной сцены в спальне, приведшей к неожиданному разрыву таких, казалось бы, близких и прочных отношений, и последовавшего за ней отказа Ульрики в день свадьбы ее брата Генрих долго и безуспешно пытался осознать: какой же все-таки смысл вкладывает он в само понятие «любовь»? Ну просто не может все основываться только на одной голой физической тяге к какой-то конкретной женщине, вызванной ее загадочностью и непредсказуемостью. Не может чувство, накипевшее в его душе и сильнее всего напоминающее запутанный клубок, состоящий из боли и сладости, быть так просто и примитивно. Барон знал, что принцесса отнюдь не хороша собой внешне. Он видел ее истинное лицо, носившее отпечаток не только демонического безобразия, но и какой-то мистической, потусторонней инфернальности, вызывавшей ужас и восторг одновременно.
А много ли человеческого сохранилось в Ульрике – дочери эльфийки, внучке Смерти, любимой игрушке демиургов? И Генрих с удивлением осознавал, что в общем-то его с самого момента их знакомства на самом деле весьма мало трогали ее внешние достоинства или недостатки. Вот Лилуилла – да: очаровывала, околдовывала с первого взгляда. А Сумасшедшая принцесса… Она просто не представлялась ему какой-то иной. Она и раньше, и всегда была и теперь оставалась именно такой, какой ей и предназначалось стать от рождения. Невероятно страшной и вместе с тем потрясающе прекрасной. Возможно, он полюбил Ульрику неосознанно, заочно, в тот самый момент, когда впервые услышал о ней из уст королевы Смерти, зачитывающей малопонятное пророчество со стены подводной пещеры. Верил ли Генрих в пророчества? А верил ли Генрих в судьбу? Он искал, но так до сих пор и не находил однозначного ответа на этот сложный, жизненно важный для него вопрос. Уставший от бесплодных раздумий барон потянулся, прогнал навязчивую дрему и просительно постучал кулаком по теплому драконьему боку. Марвин, измотанно прикорнувший рядом, так и не проснулся.
– Чего тебе не спится? – тихонько спросил Эткин, немедленно приподнимая крыло и с любопытством заглядывая в уютное укрытие, созданное им для друзей. – Ночь на дворе, а мы все нуждаемся в восстановлении сил. Завтра нас ожидает трудный день.
– Понимаю, да вот раздумья замучили, – пожаловался сильф тишком, чтобы не разбудить некроманта, выползая из-под кожаных складок могучего крыла Эткина и заботливо опуская его обратно, опасаясь лишить Марвина единственного доступного им источника тепла.
Им совершенно случайно подвернулась относительно сухая лощина, почти лишенная снега и защищенная несколькими поваленными бурей деревьями от пронизывающих порывов холодного ветра. Чистюля Эткин, конечно, поворчал недовольно, но более или менее комфортно устроился на нескольких охапках пожухлых листьев, любезно предоставив друзьям персональное место для ночлега у себя под крылом. А сейчас Генрих зябко поеживался в своем легком кожаном камзоле и таком же плаще.
– Холод собачий, задери его гоблины!
– Край Тьмы, – философски обобщил Эткин, выжидательно косясь на сильфа и подозревая, что тот явно не метеорологические условия обсуждать намеревается.
– Кто же мог знать, что здесь нас встретят только снег и мороз, – продолжал брюзжать де Грей. – А мы еще наивно собираемся в этой ледяной пустыне искать похищенную княжну…
– А оно тебе вообще надо ли, эту княжну-то? – нахально прищурился дракон.
Генрих враждебно нахохлился, словно больная ворона, пытаясь хотя бы зрительно чем-то отгородиться от проницательного Эткина, но того оказалось очень трудно обмануть.
– Ясно, – печально протянул гигант. – Ох, неправильно все это…
– Сам знаю! – сварливо огрызнулся барон. – И не сыпь мне соль на рану. А что делать прикажешь?
– Ты у меня совета просишь? – не поверил своим ушам дракон. – Вот помочь материально – так за милую душу. У меня же сокровищ – полная пещера!
Барон задумчиво поковырял мерзлую землю острием кинжала.
– А что делать-то? – повторил он навязчивый вопрос. – Я – повелитель! И этим все сказано. Меня положение ко многому обязывает, я заложник титула и родовых традиций. Народу срочно требуются королева и наследник престола. Ульрика мне отказала… Значит, срочно нужна другая девица-аристократка, происходящая из знатного рода и по всем физическим статьям подходящая на роль королевы… А тут портрет Лилуиллы как раз подвернулся – ну я и…
– М-да, – иронично хмыкнул дракон. – Хошь не хошь, а жена не вошь! Мужик без бабы – что дерево без гусеницы. Сочувствую тебе, дружище.
– А как же любовь? – почти всхлипнул горе-жених.
– Вот заладили! – досадливо покривился Эткин, к месту припомнив, что совсем недавно и Рыжая так же плаксиво жаловалась на аналогичную дилемму. – Любовь – она, братец, штука тонкая. Понимаешь, само чувство любви уже сопряжено с некими внутренними обязательствами по отношению к тому, кого ты любишь, а именно с чуткостью и бережливостью. Ты поневоле вынужден относиться к любимому, особенно если стремишься завоевать его доверие и развить в нем ответную симпатию, как к хрупкой хрустальной вазе. А иначе никак.
– Значит, если я стану ее преследовать и надоедать своей страстью, то это лишь отпугнет девушку еще больше?
– Рыжую-то? – задумчиво переспросил Эткин. – Наверно, с такими особами, как она, лучше обращаться осторожнее во сто крат, ибо упряма, как осел, да еще и вредная, как демон!
– Разлюблю, как пить дать – разлюблю! – решительно заскрипел зубами Генрих, с удвоенной энергией ковыряя ни в чем не повинную землю. – Одно время я ее даже убить собирался – чтобы уж точно никому не досталась, если не мне. А сейчас понимать начинаю: нужно просто разлюбить!
– Гы-ы-ы, – жизнерадостно заржал Эткин. – Вот это ты круто брякнул! Да если бы можно было не любить или разлюбить на заказ! Человек, до такой степени способный управлять своими эмоциями, во много раз превзойдет бога. Но, к несчастью, мы на подобное неспособны.
– Хочу отныне никогда не думать о ней! – как-то обреченно выкрикнул Генрих, хватая себя за горло, словно желая придушить вместе с собой и свою горькую безответную любовь.
– Хотеть не думать о ней уже означает, что ты все еще о ней думаешь! – печально покачал головой Эткин. – Я вижу для тебя только один приемлемый выход и дам тот же самый совет, что и Ульрике: пусти все на самотек. Если ничего сделать не можешь, то смирись и постарайся просто терпеливо дождаться неминуемой развязки…
– А она настанет ли когда-нибудь, эта развязка? – неразборчиво, будто насилуя себя, выдавил Генрих.
– Все проходит – пройдет и это, – ехидно, но с надеждой в голосе немедленно откликнулся Эткин. – Даже ночь – и та проходит. Смотри, небо на востоке начинает светлеть…
Барон поднял голову к темному небу. Наступающее утро обещало стать таким же безрадостным, как и все прочее в этом богами забытом краю. Крупные звезды, именно здесь почему-то особенно яркие и близкие, наверно, из-за чистоты и прозрачности морозного воздуха, начинали понемногу тускнеть. Серая полоска приближающегося восхода остро прорезала черную кляксу горизонта. Блеклая окружность тусклого солнечного диска медленно и лениво выплывала из-под неопрятного одеяла темно-грязных облаков.
– Гадкая земля, – брезгливо сплюнул Генрих, хмуро разглядывая сумрачное природное явление. – И небо тут гадкое, и снег мерзкий, да и само солнце какое-то невыразимо пакостное!
– Это все магия! – Эткин, сам не понимая почему, поспешил встать на защиту Края Тьмы. – Если Ледяной бог покинет несчастную землю, то когда-нибудь здесь еще зацветут сады. Это все магия, и она, кажется, усиливается… – Эткин вытянул массивную голову, чутко прислушиваясь и по-собачьи нюхая холодный ветер. Потом он резко махнул крылом, пробуждая заспавшегося некроманта: – Марвин, а Марвин, ты это чувствуешь?
Молодой маг выкатился колобком из-под теплого драконьего бока.:
– Эткин, – возбужденно закричал он, – это невероятно, но большая часть магии сейчас сконцентрировалась в одном месте, где прямо-таки бурлит! Интересно, что там происходит?
– Что бы там ни происходило, нам туда соваться не резон! – спокойно констатировал мудрый гигант. – Это даже хорошо, да и нам на руку, что все так удачно складывается. Происходящее там ненадолго отвлечет внимание Ледяного бога и даст нам возможность без помех выполнить нашу миссию.
– Заметано! – мгновенно согласился Марвин, по достоинству оценив дельное предложение дракона. – Пока твари на кого-то тратят всю мощь своей магии, мы пойдем срочно спасать княжну Лилуиллу!
– О-хо-хо-хо, идем, что ли, – обреченно простонал Генрих, уже вовсе не горящий желанием проявлять инициативу в столь щекотливом для него деле. – Похоже, я сам навязал нежеланную жену на свою дурную голову…
Дракон предусмотрительно подставил лапу, помогая друзьям взобраться к себе на спину. Его сапфировые глаза озабоченно прищурились. «Сдается мне, Холодные твари не просто так зашевелились. Что-то растревожило это гадючье гнездо. Скорее всего это наша Сумасшедшая принцесса им разборку принялась устраивать. Как бы с ней случаем не приключилось чего плохого…» – опасливо размышлял Эткин, взмахивая крыльями и плавно отрываясь от земли. Дракон и не сомневался, что по части поисков неприятностей на свою пятую точку Ульрика заметно опережала их всех и всегда отличалась в этом занятии редкостным, весьма завидным талантом!
Я выделила себе всего несколько кратких минут отдыха, ожидая, что второе дыхание вот-вот откроется. Но оно так и не открылось. Поэтому чем бы катастрофическим это впоследствии ни грозило моему и так уже основательно подорванному здоровью, но придется экстренно взять себя за шкирку и начать импровизировать. Отличное правило, что «все проблемы нужно решать по мере их поступления», выручало меня уже не раз. А посему собираем мозги в кучку и начинаем разруливать ситуацию поэтапно.
С другой стороны, это даже хорошо, если у тебя есть проблемы: значит, ты все еще жив. Проблем, как известно, только у мертвых не наблюдается. Для начала реализуем пункт первый – немедленно встать с пола. Лед под моим телом уже начинал потихоньку подтаивать, смачивая и утяжеляя одежду. Я понимала, как это бесперспективно: сражаться на холоде да в промокшей одежде значило создать тебе дополнительные трудности. А в том, что мне предстоит сражаться, я почему-то не сомневалась.
Превозмогая боль в натруженных ногах и порезанных ладонях, я с трудом поднялась. Вернула кинжал и дагу на полагающиеся им места, оторвала два лоскута от подола не слишком чистой рубашки и обмотала кровоточащие ладони. Конечно, получилось не абы как удачно, но по крайней мере теперь у меня появилась слабая гарантия того, что меч в руках скользить не будет. Я бережно ощупала чуть опухшие, покрытые синяками и ссадинами колени. Ничего смертельного не обнаружилось: переломов и вывихов нет. Да, больно, да, мешает, но жить с такими повреждениями можно и, более того, даже сражаться не возбраняется. Руки и ноги сейчас для меня главное. Так, техосмотр закончен, переходим к следующему этапу.
Я прекрасно помнила, что Ледяной бог приказал отвести принца и Гельду на арену. Нетрудно догадаться, для чего. На паяцев и лицедеев они явно не тянут, магические фокусы в этих местах тоже не проходят, остается одно: ледяные твари тяготеют к зрелищам, носящим извращенное подобие гладиаторских боев, так популярных в древних цивилизациях Земли. Похоже, Ледяной бог предпочитает мыслить архаичными понятиями или просто привык именно таким образом удовлетворять свою закоренелую кровожадность. Надеюсь, пленники сумели постоять за себя и еще живы. За время нашего длительного марш-броска к храму Ледяного бога я видела только одно здание, подходящее под определение «арена». Каменный полуразрушенный Колизей в вычурном древнеримском стиле, тщательно очищенный от снега и, по-видимому, часто используемый. Я громко выругалась, пытаясь хоть немного разрядить владеющее мной раздражение. Негоже это – перед боем на эмоции переходить, утрачивать самообладание. Если Холодные твари желают зрелищного боя, то будет им шоу – гарантирую! Я наспех проверила, не разболтались ли ремни наспинных ножен с Нурилоном, и резвой рысью запрыгала вверх по ступеням, ведущим из подвала. Не снижая темпа, но оставшись никем не замеченной, преодолела прямую галерею, идущую мимо святилища бога, и выскочила на улицу.
«Вот гоблины драные! – крутилось в голове. – Эти мерзкие создания так в себе уверены, что даже охрану выставить не потрудились!»
Небо заметно посветлело, ночь постепенно уступала место сумрачному утру, если, конечно, разливающуюся по горизонту отвратительную серую дымку можно называть рассветом. Несмотря на восход солнца, мороз только усилился. При каждом выдохе с моих губ срывалось теплое облачко пара, почти мгновенно застывая крохотными кристалликами льда и сияющим бисером оседая на волосах. У меня аж в глазах на миг потемнело от подобного безобразия. Вот неудача! Не иначе как резкое ухудшение погоды есть прямое следствие заметно уплотнившегося магического поля, исходившего со стороны… Я зажмурилась, прислушиваясь к собственным ощущениям. Тонкие, остро покалывающие нервы вибрации, несомненно, распространялись от Колизея. Похоже, там собралось немалое количество детей холода, исключая самого бога, заключенного в ледяной куб. «Вот я вам сейчас устрою! – мелькнула шальная мысль. – Ату чудовищ! И все – хватит уже на этом психовать. Позлорадствовала и успокоилась, взяла нервы под контроль!» – мысленно командовала я самой себе.
Эмоциональный всплеск сразу утих, ушел, как приливная волна, уступив место холодному расчету и накаленному до белизны фону чистой, всепоглощающей боевой ярости. И я привычно побежала в неспешной манере опытного пехотинца, совершающего короткий, но важный переход, отсчитывая ритм и выравнивая дыхание. Сердце билось размеренно, приятное тепло разлилось по разминающимся, становящимся эластичными мышцам, постепенно подготавливаемым для решающего действа. Где-то там, впереди, меня ждал любимый мужчина, которому – я интуитивно это чувствовала всем своим естеством – срочно требовалась моя помощь.
Колизей и впрямь оказался самым монументальным зданием в городе, хотя его впечатляющий фасад немного портил огромный пролом в стене, позволявший видеть обветшалые внутренности сего развлекательного сооружения. Но к пролому я и близко не подошла. Не обращая внимания на ободранные коленки и ловко перепрыгивая через сугробы, я подобралась к некоему подобию входа, украшенному поднятой решеткой, ощущая бодрость во всем теле и мысленно поздравляя себя с отличной физической формой. Как я и ожидала, при отсутствии доброго куска стены функцию официального входа давно упразднили за ненадобностью и напрочь позабыли, чего такого особенного можно, если очень постараться, найти в неохраняемом арсенале столь специфического сооружения. На это я и надеялась. Я осторожно вступила в темный проход, бдительно посматривая по сторонам. Правда, мое острое зрение позволяло не опасаться вероятности расшибиться в полумраке, случайно налетев на какую-нибудь ржавую часть экипировки давно почивших гладиаторов, но я боялась повстречать кого-нибудь из холодных тварей.
Пустые заботы: твари и здесь проявили недопустимую халатность, не выставив часовых и в полном составе собравшись на трибунах амфитеатра, откуда веяло поистине кошмарной волной магии и пронизывающего холода. То, что мне и требовалось, оказалось во множестве рассеяно прямо на скользком каменном полу, провалявшись там бог знает сколько времени, но сохранившись в весьма и весьма приличном состоянии. Оружие! Клинки всех форм и любого веса, кинжалы и щиты, копья и боевые топоры – по пути к арене я обнаружила целый арсенал, небрежно разбросанный и давно никому не нужный. Отлично, я сама позавидовала столь невероятному везению.
Еще по дороге к арене я обдумывала родившийся в голове план, даже не смея надеяться, что без труда найду все необходимое. Мне требовалось то, чего не хватало в моем личном боекомплекте. Как мне помнится, принц располагал потрясающим клинком и неплохим набором метательных кинжалов, которые он гоблин знает каким загадочным образом умудрялся скрывать в своем более чем скудном одеянии. Я же, еще в подростковом возрасте начитавшаяся знаменитых эльфийских трактатов по тактике и стратегии ведения военных действий, в качестве метательного оружия предпочитала не легкие кинжалы, а куда более экзотические звездочки, намного лучше сбалансированные, компактные и позволявшие бросать их практически из любого, даже самого неудобного положения. Первые образцы подобного непривычного для людей оружия отковал под моим чутким руководством еще кузнец замка Брен, и результат его работы превзошел мои самые дерзкие ожидания. Позднее мне удалось купить эти удивительные вещицы в одной жутко дорогой лавке, торговавшей качественным эльфийским товаром. Итак, мечи и кинжалы у нас были, включая волшебную дагу Рануэль Алатора и изящный стилет, подаренный мне когда-то Раймоном де Ризо. Если исходить из моих соображений и смутных предположений относительно того, что нас ожидает на арене, мне срочно требовались копье и хотя бы один щит. Лук и стрелы я отмела сразу, потому что сама не являлась увлеченным стрелком и к тому же вполне обоснованно полагала, что в замкнутом и ограниченном пространстве лук или арбалет себя не оправдают. Почти на самом входе мне попалось неплохое копье с широким листовидным наконечником из отличной закаленной стали и стройным древком примерно в мой рост. Я взвесила оружие в руке – отменный баланс, не тяжелое и, кажется, давно успело побывать в бою: прочная древесина отполирована рукой неизвестного воина. А чуть поодаль я набрела на целую россыпь щитов всевозможных форм и размеров. Я остановила свой выбор на ровном, большом миндалевидном деревянном каркасе, обтянутом прочной кожей неведомого животного. Нижний край щита, окантованный железом, немного вытягивался и заострялся, а в центре находился стальной шипастый умбон
А много ли человеческого сохранилось в Ульрике – дочери эльфийки, внучке Смерти, любимой игрушке демиургов? И Генрих с удивлением осознавал, что в общем-то его с самого момента их знакомства на самом деле весьма мало трогали ее внешние достоинства или недостатки. Вот Лилуилла – да: очаровывала, околдовывала с первого взгляда. А Сумасшедшая принцесса… Она просто не представлялась ему какой-то иной. Она и раньше, и всегда была и теперь оставалась именно такой, какой ей и предназначалось стать от рождения. Невероятно страшной и вместе с тем потрясающе прекрасной. Возможно, он полюбил Ульрику неосознанно, заочно, в тот самый момент, когда впервые услышал о ней из уст королевы Смерти, зачитывающей малопонятное пророчество со стены подводной пещеры. Верил ли Генрих в пророчества? А верил ли Генрих в судьбу? Он искал, но так до сих пор и не находил однозначного ответа на этот сложный, жизненно важный для него вопрос. Уставший от бесплодных раздумий барон потянулся, прогнал навязчивую дрему и просительно постучал кулаком по теплому драконьему боку. Марвин, измотанно прикорнувший рядом, так и не проснулся.
– Чего тебе не спится? – тихонько спросил Эткин, немедленно приподнимая крыло и с любопытством заглядывая в уютное укрытие, созданное им для друзей. – Ночь на дворе, а мы все нуждаемся в восстановлении сил. Завтра нас ожидает трудный день.
– Понимаю, да вот раздумья замучили, – пожаловался сильф тишком, чтобы не разбудить некроманта, выползая из-под кожаных складок могучего крыла Эткина и заботливо опуская его обратно, опасаясь лишить Марвина единственного доступного им источника тепла.
Им совершенно случайно подвернулась относительно сухая лощина, почти лишенная снега и защищенная несколькими поваленными бурей деревьями от пронизывающих порывов холодного ветра. Чистюля Эткин, конечно, поворчал недовольно, но более или менее комфортно устроился на нескольких охапках пожухлых листьев, любезно предоставив друзьям персональное место для ночлега у себя под крылом. А сейчас Генрих зябко поеживался в своем легком кожаном камзоле и таком же плаще.
– Холод собачий, задери его гоблины!
– Край Тьмы, – философски обобщил Эткин, выжидательно косясь на сильфа и подозревая, что тот явно не метеорологические условия обсуждать намеревается.
– Кто же мог знать, что здесь нас встретят только снег и мороз, – продолжал брюзжать де Грей. – А мы еще наивно собираемся в этой ледяной пустыне искать похищенную княжну…
– А оно тебе вообще надо ли, эту княжну-то? – нахально прищурился дракон.
Генрих враждебно нахохлился, словно больная ворона, пытаясь хотя бы зрительно чем-то отгородиться от проницательного Эткина, но того оказалось очень трудно обмануть.
– Ясно, – печально протянул гигант. – Ох, неправильно все это…
– Сам знаю! – сварливо огрызнулся барон. – И не сыпь мне соль на рану. А что делать прикажешь?
– Ты у меня совета просишь? – не поверил своим ушам дракон. – Вот помочь материально – так за милую душу. У меня же сокровищ – полная пещера!
Барон задумчиво поковырял мерзлую землю острием кинжала.
– А что делать-то? – повторил он навязчивый вопрос. – Я – повелитель! И этим все сказано. Меня положение ко многому обязывает, я заложник титула и родовых традиций. Народу срочно требуются королева и наследник престола. Ульрика мне отказала… Значит, срочно нужна другая девица-аристократка, происходящая из знатного рода и по всем физическим статьям подходящая на роль королевы… А тут портрет Лилуиллы как раз подвернулся – ну я и…
– М-да, – иронично хмыкнул дракон. – Хошь не хошь, а жена не вошь! Мужик без бабы – что дерево без гусеницы. Сочувствую тебе, дружище.
– А как же любовь? – почти всхлипнул горе-жених.
– Вот заладили! – досадливо покривился Эткин, к месту припомнив, что совсем недавно и Рыжая так же плаксиво жаловалась на аналогичную дилемму. – Любовь – она, братец, штука тонкая. Понимаешь, само чувство любви уже сопряжено с некими внутренними обязательствами по отношению к тому, кого ты любишь, а именно с чуткостью и бережливостью. Ты поневоле вынужден относиться к любимому, особенно если стремишься завоевать его доверие и развить в нем ответную симпатию, как к хрупкой хрустальной вазе. А иначе никак.
– Значит, если я стану ее преследовать и надоедать своей страстью, то это лишь отпугнет девушку еще больше?
– Рыжую-то? – задумчиво переспросил Эткин. – Наверно, с такими особами, как она, лучше обращаться осторожнее во сто крат, ибо упряма, как осел, да еще и вредная, как демон!
– Разлюблю, как пить дать – разлюблю! – решительно заскрипел зубами Генрих, с удвоенной энергией ковыряя ни в чем не повинную землю. – Одно время я ее даже убить собирался – чтобы уж точно никому не досталась, если не мне. А сейчас понимать начинаю: нужно просто разлюбить!
– Гы-ы-ы, – жизнерадостно заржал Эткин. – Вот это ты круто брякнул! Да если бы можно было не любить или разлюбить на заказ! Человек, до такой степени способный управлять своими эмоциями, во много раз превзойдет бога. Но, к несчастью, мы на подобное неспособны.
– Хочу отныне никогда не думать о ней! – как-то обреченно выкрикнул Генрих, хватая себя за горло, словно желая придушить вместе с собой и свою горькую безответную любовь.
– Хотеть не думать о ней уже означает, что ты все еще о ней думаешь! – печально покачал головой Эткин. – Я вижу для тебя только один приемлемый выход и дам тот же самый совет, что и Ульрике: пусти все на самотек. Если ничего сделать не можешь, то смирись и постарайся просто терпеливо дождаться неминуемой развязки…
– А она настанет ли когда-нибудь, эта развязка? – неразборчиво, будто насилуя себя, выдавил Генрих.
– Все проходит – пройдет и это, – ехидно, но с надеждой в голосе немедленно откликнулся Эткин. – Даже ночь – и та проходит. Смотри, небо на востоке начинает светлеть…
Барон поднял голову к темному небу. Наступающее утро обещало стать таким же безрадостным, как и все прочее в этом богами забытом краю. Крупные звезды, именно здесь почему-то особенно яркие и близкие, наверно, из-за чистоты и прозрачности морозного воздуха, начинали понемногу тускнеть. Серая полоска приближающегося восхода остро прорезала черную кляксу горизонта. Блеклая окружность тусклого солнечного диска медленно и лениво выплывала из-под неопрятного одеяла темно-грязных облаков.
– Гадкая земля, – брезгливо сплюнул Генрих, хмуро разглядывая сумрачное природное явление. – И небо тут гадкое, и снег мерзкий, да и само солнце какое-то невыразимо пакостное!
– Это все магия! – Эткин, сам не понимая почему, поспешил встать на защиту Края Тьмы. – Если Ледяной бог покинет несчастную землю, то когда-нибудь здесь еще зацветут сады. Это все магия, и она, кажется, усиливается… – Эткин вытянул массивную голову, чутко прислушиваясь и по-собачьи нюхая холодный ветер. Потом он резко махнул крылом, пробуждая заспавшегося некроманта: – Марвин, а Марвин, ты это чувствуешь?
Молодой маг выкатился колобком из-под теплого драконьего бока.:
– Эткин, – возбужденно закричал он, – это невероятно, но большая часть магии сейчас сконцентрировалась в одном месте, где прямо-таки бурлит! Интересно, что там происходит?
– Что бы там ни происходило, нам туда соваться не резон! – спокойно констатировал мудрый гигант. – Это даже хорошо, да и нам на руку, что все так удачно складывается. Происходящее там ненадолго отвлечет внимание Ледяного бога и даст нам возможность без помех выполнить нашу миссию.
– Заметано! – мгновенно согласился Марвин, по достоинству оценив дельное предложение дракона. – Пока твари на кого-то тратят всю мощь своей магии, мы пойдем срочно спасать княжну Лилуиллу!
– О-хо-хо-хо, идем, что ли, – обреченно простонал Генрих, уже вовсе не горящий желанием проявлять инициативу в столь щекотливом для него деле. – Похоже, я сам навязал нежеланную жену на свою дурную голову…
Дракон предусмотрительно подставил лапу, помогая друзьям взобраться к себе на спину. Его сапфировые глаза озабоченно прищурились. «Сдается мне, Холодные твари не просто так зашевелились. Что-то растревожило это гадючье гнездо. Скорее всего это наша Сумасшедшая принцесса им разборку принялась устраивать. Как бы с ней случаем не приключилось чего плохого…» – опасливо размышлял Эткин, взмахивая крыльями и плавно отрываясь от земли. Дракон и не сомневался, что по части поисков неприятностей на свою пятую точку Ульрика заметно опережала их всех и всегда отличалась в этом занятии редкостным, весьма завидным талантом!
Я выделила себе всего несколько кратких минут отдыха, ожидая, что второе дыхание вот-вот откроется. Но оно так и не открылось. Поэтому чем бы катастрофическим это впоследствии ни грозило моему и так уже основательно подорванному здоровью, но придется экстренно взять себя за шкирку и начать импровизировать. Отличное правило, что «все проблемы нужно решать по мере их поступления», выручало меня уже не раз. А посему собираем мозги в кучку и начинаем разруливать ситуацию поэтапно.
С другой стороны, это даже хорошо, если у тебя есть проблемы: значит, ты все еще жив. Проблем, как известно, только у мертвых не наблюдается. Для начала реализуем пункт первый – немедленно встать с пола. Лед под моим телом уже начинал потихоньку подтаивать, смачивая и утяжеляя одежду. Я понимала, как это бесперспективно: сражаться на холоде да в промокшей одежде значило создать тебе дополнительные трудности. А в том, что мне предстоит сражаться, я почему-то не сомневалась.
Превозмогая боль в натруженных ногах и порезанных ладонях, я с трудом поднялась. Вернула кинжал и дагу на полагающиеся им места, оторвала два лоскута от подола не слишком чистой рубашки и обмотала кровоточащие ладони. Конечно, получилось не абы как удачно, но по крайней мере теперь у меня появилась слабая гарантия того, что меч в руках скользить не будет. Я бережно ощупала чуть опухшие, покрытые синяками и ссадинами колени. Ничего смертельного не обнаружилось: переломов и вывихов нет. Да, больно, да, мешает, но жить с такими повреждениями можно и, более того, даже сражаться не возбраняется. Руки и ноги сейчас для меня главное. Так, техосмотр закончен, переходим к следующему этапу.
Я прекрасно помнила, что Ледяной бог приказал отвести принца и Гельду на арену. Нетрудно догадаться, для чего. На паяцев и лицедеев они явно не тянут, магические фокусы в этих местах тоже не проходят, остается одно: ледяные твари тяготеют к зрелищам, носящим извращенное подобие гладиаторских боев, так популярных в древних цивилизациях Земли. Похоже, Ледяной бог предпочитает мыслить архаичными понятиями или просто привык именно таким образом удовлетворять свою закоренелую кровожадность. Надеюсь, пленники сумели постоять за себя и еще живы. За время нашего длительного марш-броска к храму Ледяного бога я видела только одно здание, подходящее под определение «арена». Каменный полуразрушенный Колизей в вычурном древнеримском стиле, тщательно очищенный от снега и, по-видимому, часто используемый. Я громко выругалась, пытаясь хоть немного разрядить владеющее мной раздражение. Негоже это – перед боем на эмоции переходить, утрачивать самообладание. Если Холодные твари желают зрелищного боя, то будет им шоу – гарантирую! Я наспех проверила, не разболтались ли ремни наспинных ножен с Нурилоном, и резвой рысью запрыгала вверх по ступеням, ведущим из подвала. Не снижая темпа, но оставшись никем не замеченной, преодолела прямую галерею, идущую мимо святилища бога, и выскочила на улицу.
«Вот гоблины драные! – крутилось в голове. – Эти мерзкие создания так в себе уверены, что даже охрану выставить не потрудились!»
Небо заметно посветлело, ночь постепенно уступала место сумрачному утру, если, конечно, разливающуюся по горизонту отвратительную серую дымку можно называть рассветом. Несмотря на восход солнца, мороз только усилился. При каждом выдохе с моих губ срывалось теплое облачко пара, почти мгновенно застывая крохотными кристалликами льда и сияющим бисером оседая на волосах. У меня аж в глазах на миг потемнело от подобного безобразия. Вот неудача! Не иначе как резкое ухудшение погоды есть прямое следствие заметно уплотнившегося магического поля, исходившего со стороны… Я зажмурилась, прислушиваясь к собственным ощущениям. Тонкие, остро покалывающие нервы вибрации, несомненно, распространялись от Колизея. Похоже, там собралось немалое количество детей холода, исключая самого бога, заключенного в ледяной куб. «Вот я вам сейчас устрою! – мелькнула шальная мысль. – Ату чудовищ! И все – хватит уже на этом психовать. Позлорадствовала и успокоилась, взяла нервы под контроль!» – мысленно командовала я самой себе.
Эмоциональный всплеск сразу утих, ушел, как приливная волна, уступив место холодному расчету и накаленному до белизны фону чистой, всепоглощающей боевой ярости. И я привычно побежала в неспешной манере опытного пехотинца, совершающего короткий, но важный переход, отсчитывая ритм и выравнивая дыхание. Сердце билось размеренно, приятное тепло разлилось по разминающимся, становящимся эластичными мышцам, постепенно подготавливаемым для решающего действа. Где-то там, впереди, меня ждал любимый мужчина, которому – я интуитивно это чувствовала всем своим естеством – срочно требовалась моя помощь.
Колизей и впрямь оказался самым монументальным зданием в городе, хотя его впечатляющий фасад немного портил огромный пролом в стене, позволявший видеть обветшалые внутренности сего развлекательного сооружения. Но к пролому я и близко не подошла. Не обращая внимания на ободранные коленки и ловко перепрыгивая через сугробы, я подобралась к некоему подобию входа, украшенному поднятой решеткой, ощущая бодрость во всем теле и мысленно поздравляя себя с отличной физической формой. Как я и ожидала, при отсутствии доброго куска стены функцию официального входа давно упразднили за ненадобностью и напрочь позабыли, чего такого особенного можно, если очень постараться, найти в неохраняемом арсенале столь специфического сооружения. На это я и надеялась. Я осторожно вступила в темный проход, бдительно посматривая по сторонам. Правда, мое острое зрение позволяло не опасаться вероятности расшибиться в полумраке, случайно налетев на какую-нибудь ржавую часть экипировки давно почивших гладиаторов, но я боялась повстречать кого-нибудь из холодных тварей.
Пустые заботы: твари и здесь проявили недопустимую халатность, не выставив часовых и в полном составе собравшись на трибунах амфитеатра, откуда веяло поистине кошмарной волной магии и пронизывающего холода. То, что мне и требовалось, оказалось во множестве рассеяно прямо на скользком каменном полу, провалявшись там бог знает сколько времени, но сохранившись в весьма и весьма приличном состоянии. Оружие! Клинки всех форм и любого веса, кинжалы и щиты, копья и боевые топоры – по пути к арене я обнаружила целый арсенал, небрежно разбросанный и давно никому не нужный. Отлично, я сама позавидовала столь невероятному везению.
Еще по дороге к арене я обдумывала родившийся в голове план, даже не смея надеяться, что без труда найду все необходимое. Мне требовалось то, чего не хватало в моем личном боекомплекте. Как мне помнится, принц располагал потрясающим клинком и неплохим набором метательных кинжалов, которые он гоблин знает каким загадочным образом умудрялся скрывать в своем более чем скудном одеянии. Я же, еще в подростковом возрасте начитавшаяся знаменитых эльфийских трактатов по тактике и стратегии ведения военных действий, в качестве метательного оружия предпочитала не легкие кинжалы, а куда более экзотические звездочки, намного лучше сбалансированные, компактные и позволявшие бросать их практически из любого, даже самого неудобного положения. Первые образцы подобного непривычного для людей оружия отковал под моим чутким руководством еще кузнец замка Брен, и результат его работы превзошел мои самые дерзкие ожидания. Позднее мне удалось купить эти удивительные вещицы в одной жутко дорогой лавке, торговавшей качественным эльфийским товаром. Итак, мечи и кинжалы у нас были, включая волшебную дагу Рануэль Алатора и изящный стилет, подаренный мне когда-то Раймоном де Ризо. Если исходить из моих соображений и смутных предположений относительно того, что нас ожидает на арене, мне срочно требовались копье и хотя бы один щит. Лук и стрелы я отмела сразу, потому что сама не являлась увлеченным стрелком и к тому же вполне обоснованно полагала, что в замкнутом и ограниченном пространстве лук или арбалет себя не оправдают. Почти на самом входе мне попалось неплохое копье с широким листовидным наконечником из отличной закаленной стали и стройным древком примерно в мой рост. Я взвесила оружие в руке – отменный баланс, не тяжелое и, кажется, давно успело побывать в бою: прочная древесина отполирована рукой неизвестного воина. А чуть поодаль я набрела на целую россыпь щитов всевозможных форм и размеров. Я остановила свой выбор на ровном, большом миндалевидном деревянном каркасе, обтянутом прочной кожей неведомого животного. Нижний край щита, окантованный железом, немного вытягивался и заострялся, а в центре находился стальной шипастый умбон