Страница:
– На колени, ничтожные! – пророкотал голос, подобный вою ветра и грохоту камнепада.
Я почувствовала, как волосы мои встают дыбом от ужаса и мелкая, рефлекторная дрожь сотрясает подгибающиеся колени. Этот голос проникал в душу и в мозг, возрождая спящий там подсознательный страх смерти. Трепет, подобный тому, который мы испытываем, стоя на краю бездны, отделяющей нас от потустороннего мира. И мрачный, пожирающий сознание отзвук, рожденный голосом бога, не умолкал, а наоборот, все ширился и разрастался, вытаскивая наружу все мои тщательно запрятанные кошмары и опасения. Тот, кто долго смотрит в бездну, в итоге сам становится ею. Перед моим мысленным взором кружился беспорядочный сонм всего самого отталкивающего и неприятного, что мне уже пришлось пережить: гибель от руки принца Ужаса, поход по Лабиринту судьбы, полет через Портал смерти, мерзкий облик Хранителя в галерее Трех порталов… Я понимала, что еще миг – и я сдамся, рухну на колени и стану униженно умолять Ледяного бога усмирить эти воспоминания, прогнать мои ужасы, одеть мой разум в нерушимую броню изо льда и равнодушия, отстраняющую плоть и душу от всего человеческого… Но неожиданно я ощутила, как острые ногти принца впиваются в мои пальцы, раздирая их до крови и болью возвращая меня в мир живых. Я судорожно моргнула и увидела ровный теплый свет сочувствия и нежности, непрерывно льющийся из его золотистых глаз и уносящий прочь все мои сомнения, страх и одиночество. И под ободряющей улыбкой любимого мужчины я гордо выпрямилась и бестрепетно встретила завораживающий взор Ледяного чудовища, более не имеющий надо мной никакой власти.
– Сильные! – возмущенно протянул бог. – Дерзкие и смелые! Как смеете вы, безумцы, противостоять мне?
– Бог, ты, кажется, забыл, кто сейчас стоит перед тобой! – с вызовом бросил принц, окутываясь коконом белого пламени.
Издевательский хохот наполнил Храм. Звук вибрировал, поднимался, раскачивая стены, осыпая каменную крошку со свода и перекрытий потолка. Звук болезненно бил по барабанным перепонкам, пробуждая желание немедленно заткнуть уши и сжаться в комок, но мы стояли все так же прямо, не стирая с губ ироничных высокомерных усмешек.
– Жалкий червяк, – соизволил просмеяться и успокоиться чересчур развеселившийся бог, – уж не хочешь ли ты меня напугать? В моих владениях твоя магия бессильна, ты никогда не сможешь накопить ее в количестве, достаточном для сопротивления моей мощи!
– Ты не боишься пойти против всех? – приподнял бровь принц. – Против демонов, богов и даже демиургов?
Бог возмущенно махнул рукой, словно отметая в сторону всех перечисленных:
– Боги? Жалкая кучка марионеток. Демоны? Зарвавшиеся наглецы. Демиурги? Их время прошло, они постарели и впали в маразм, деградировав от игры, затеянной ими самими. Настает срок моей власти. Скоро по моей воле весь мир превратится в царство льда и холода, заполненное тенями моих детей. Какая сила сможет противостоять подобной мощи?
– Любовь! – громко выкрикнула я, чувствуя, как в ответ на это слово еще сильнее сжались пальцы принца, крепко обхватывающее мое запястье.
Бог противно хихикнул:
– Что есть любовь? Важно ли это чувство для выживания? В основе бытия любой особи лежат страх, голод, жадность, зависть, власть!
– Любовь и голод движут миром! – вспомнила я фразу, вычитанную когда-то очень давно, лишь сейчас начиная постигать ее истинный смысл.
– Вот видишь, ты сама сказала про голод, – благосклонно улыбнулся Ледяной бог. – А ты не безнадежна, упрямая девочка! Поэтому я дам тебе возможность понять значение моих слов.
– Не трогать принцессу! – выкрикнул принц, задвигая меня себе за спину. – Если ты посмеешь прикоснуться к ней хоть одним из твоих мерзких пальцев, то я…
– То что ты тогда сделаешь? – глумливо хмыкнул бог. – О-о-о! – Черные глаза пораженно расширились: – Так, значит, это и есть то, что вы называете любовью?
– Да! – гордо вскинул голову белокурый красавец. – Ты взял нас в плен, ты можешь убить наши тела, но тебе никогда не покорить нашего духа и не вытравить из нас любви, которая сильнее всего!
– Любовь сильнее всего? – по буквам, недоверчиво протянуло чудовище в глыбе льда, разглядывая нас, будто чудные, нелепые диковинки. – Сильнее жажды жизни?
– Да! – хором ответили мы, понимая, что наша любовь – единственная в мире сила, которую мы можем противопоставить власти жестокого бога.
Бог опять расхохотался, еще громче и продолжительнее.
– Глупцы! – торжественно провозгласил он. – Да вы просто наивные дети, еще не постигшие смысла бытия и тешащие себя нелепыми выдумками! Очутившись перед ликом смерти, вы узнаете, что единственная настоящая, заслуживающая внимания и уважения сила – это моя власть, и только я могу даровать вам ту форму существования, которую я избрал для моих преданных слуг. И вы еще станете умолять меня о милости и спасении, начисто позабыв о своей никчемной, бесполезной любви!
– Никогда! – дружно возмутились мы.
Бога затрясло в приступе неудержимого, необузданного гнева.
– Разлучите их! – приказал он, взбешенно всплескивая пучками питающих его нитей с кровью. – Принца и эту падаль… – он брезгливо указал на так и не пришедшую в себя некромантку, – отправьте на арену. А ее, – окатил он меня холодной волной черного света своих мертвенных глаз, – бросьте в Колодец пустоты. Посмотрим, на что тогда окажется способна их хваленая и никчемная любовь!
Мы крепко держались за руки, но проклятые твари стужи превратились в плотную стену холода и кололи нас пронизывающими укусами жгучих ледяных прикосновений до тех пор, пока наши кисти не утратили чувствительность и не повисли плетями. Тонкие пальцы принца выскользнули из моей окровавленной ладони, унося с собой не только часть души, но и смысл всей моей жизни.
– Ульрика… – обессиленно шептал он, когда его безжалостно волокли по скользкому мраморному полу, ухватив за обледенелые пряди роскошных волос. Его золотые глаза меркли, словно две остывающие, потухающие звезды. – Ульрика, помни, ты обещала мне, что не сдашься, что будешь бороться…
– Буду, верь в меня! – страстно выкрикнула я, вместе с плотью сдирая со своих губ корку из свежего льда. – Жди меня, любимый, я приду за тобой!
– Жди, ага, как же! – издевательски передразнил Ледяной бог. – Наивные дети. Еще никому не удавалось вернуться из Колодца пустоты!
ГЛАВА 7
Я почувствовала, как волосы мои встают дыбом от ужаса и мелкая, рефлекторная дрожь сотрясает подгибающиеся колени. Этот голос проникал в душу и в мозг, возрождая спящий там подсознательный страх смерти. Трепет, подобный тому, который мы испытываем, стоя на краю бездны, отделяющей нас от потустороннего мира. И мрачный, пожирающий сознание отзвук, рожденный голосом бога, не умолкал, а наоборот, все ширился и разрастался, вытаскивая наружу все мои тщательно запрятанные кошмары и опасения. Тот, кто долго смотрит в бездну, в итоге сам становится ею. Перед моим мысленным взором кружился беспорядочный сонм всего самого отталкивающего и неприятного, что мне уже пришлось пережить: гибель от руки принца Ужаса, поход по Лабиринту судьбы, полет через Портал смерти, мерзкий облик Хранителя в галерее Трех порталов… Я понимала, что еще миг – и я сдамся, рухну на колени и стану униженно умолять Ледяного бога усмирить эти воспоминания, прогнать мои ужасы, одеть мой разум в нерушимую броню изо льда и равнодушия, отстраняющую плоть и душу от всего человеческого… Но неожиданно я ощутила, как острые ногти принца впиваются в мои пальцы, раздирая их до крови и болью возвращая меня в мир живых. Я судорожно моргнула и увидела ровный теплый свет сочувствия и нежности, непрерывно льющийся из его золотистых глаз и уносящий прочь все мои сомнения, страх и одиночество. И под ободряющей улыбкой любимого мужчины я гордо выпрямилась и бестрепетно встретила завораживающий взор Ледяного чудовища, более не имеющий надо мной никакой власти.
– Сильные! – возмущенно протянул бог. – Дерзкие и смелые! Как смеете вы, безумцы, противостоять мне?
– Бог, ты, кажется, забыл, кто сейчас стоит перед тобой! – с вызовом бросил принц, окутываясь коконом белого пламени.
Издевательский хохот наполнил Храм. Звук вибрировал, поднимался, раскачивая стены, осыпая каменную крошку со свода и перекрытий потолка. Звук болезненно бил по барабанным перепонкам, пробуждая желание немедленно заткнуть уши и сжаться в комок, но мы стояли все так же прямо, не стирая с губ ироничных высокомерных усмешек.
– Жалкий червяк, – соизволил просмеяться и успокоиться чересчур развеселившийся бог, – уж не хочешь ли ты меня напугать? В моих владениях твоя магия бессильна, ты никогда не сможешь накопить ее в количестве, достаточном для сопротивления моей мощи!
– Ты не боишься пойти против всех? – приподнял бровь принц. – Против демонов, богов и даже демиургов?
Бог возмущенно махнул рукой, словно отметая в сторону всех перечисленных:
– Боги? Жалкая кучка марионеток. Демоны? Зарвавшиеся наглецы. Демиурги? Их время прошло, они постарели и впали в маразм, деградировав от игры, затеянной ими самими. Настает срок моей власти. Скоро по моей воле весь мир превратится в царство льда и холода, заполненное тенями моих детей. Какая сила сможет противостоять подобной мощи?
– Любовь! – громко выкрикнула я, чувствуя, как в ответ на это слово еще сильнее сжались пальцы принца, крепко обхватывающее мое запястье.
Бог противно хихикнул:
– Что есть любовь? Важно ли это чувство для выживания? В основе бытия любой особи лежат страх, голод, жадность, зависть, власть!
– Любовь и голод движут миром! – вспомнила я фразу, вычитанную когда-то очень давно, лишь сейчас начиная постигать ее истинный смысл.
– Вот видишь, ты сама сказала про голод, – благосклонно улыбнулся Ледяной бог. – А ты не безнадежна, упрямая девочка! Поэтому я дам тебе возможность понять значение моих слов.
– Не трогать принцессу! – выкрикнул принц, задвигая меня себе за спину. – Если ты посмеешь прикоснуться к ней хоть одним из твоих мерзких пальцев, то я…
– То что ты тогда сделаешь? – глумливо хмыкнул бог. – О-о-о! – Черные глаза пораженно расширились: – Так, значит, это и есть то, что вы называете любовью?
– Да! – гордо вскинул голову белокурый красавец. – Ты взял нас в плен, ты можешь убить наши тела, но тебе никогда не покорить нашего духа и не вытравить из нас любви, которая сильнее всего!
– Любовь сильнее всего? – по буквам, недоверчиво протянуло чудовище в глыбе льда, разглядывая нас, будто чудные, нелепые диковинки. – Сильнее жажды жизни?
– Да! – хором ответили мы, понимая, что наша любовь – единственная в мире сила, которую мы можем противопоставить власти жестокого бога.
Бог опять расхохотался, еще громче и продолжительнее.
– Глупцы! – торжественно провозгласил он. – Да вы просто наивные дети, еще не постигшие смысла бытия и тешащие себя нелепыми выдумками! Очутившись перед ликом смерти, вы узнаете, что единственная настоящая, заслуживающая внимания и уважения сила – это моя власть, и только я могу даровать вам ту форму существования, которую я избрал для моих преданных слуг. И вы еще станете умолять меня о милости и спасении, начисто позабыв о своей никчемной, бесполезной любви!
– Никогда! – дружно возмутились мы.
Бога затрясло в приступе неудержимого, необузданного гнева.
– Разлучите их! – приказал он, взбешенно всплескивая пучками питающих его нитей с кровью. – Принца и эту падаль… – он брезгливо указал на так и не пришедшую в себя некромантку, – отправьте на арену. А ее, – окатил он меня холодной волной черного света своих мертвенных глаз, – бросьте в Колодец пустоты. Посмотрим, на что тогда окажется способна их хваленая и никчемная любовь!
Мы крепко держались за руки, но проклятые твари стужи превратились в плотную стену холода и кололи нас пронизывающими укусами жгучих ледяных прикосновений до тех пор, пока наши кисти не утратили чувствительность и не повисли плетями. Тонкие пальцы принца выскользнули из моей окровавленной ладони, унося с собой не только часть души, но и смысл всей моей жизни.
– Ульрика… – обессиленно шептал он, когда его безжалостно волокли по скользкому мраморному полу, ухватив за обледенелые пряди роскошных волос. Его золотые глаза меркли, словно две остывающие, потухающие звезды. – Ульрика, помни, ты обещала мне, что не сдашься, что будешь бороться…
– Буду, верь в меня! – страстно выкрикнула я, вместе с плотью сдирая со своих губ корку из свежего льда. – Жди меня, любимый, я приду за тобой!
– Жди, ага, как же! – издевательски передразнил Ледяной бог. – Наивные дети. Еще никому не удавалось вернуться из Колодца пустоты!
ГЛАВА 7
Несмотря на все заверения почтенного дервиша Али-Бабы, до стен великого Рох-Осса оказалось почти полдня пути. Трудно выразить словами, чего стоили Лансу эти несколько часов, проведенных под раскаленными лучами южного солнца. Пяти лет жизни – и ни днем меньше. Его бархатистая кожа, привыкшая к умеренному, прохладному климату еловых лесов, обгорела, покраснела и растрескалась, став похожей на истоптанную подметку сапога двужильного Огвура. Сам же орк, громко сопя, как заматерелый секач, и благоухая столь же ароматно, упрямо пер напролом, отмеряя шаг за шагом по сыпучему, отвратительно горячему песку. Изнеженный полуэльф фыркал и плевался, с ужасом ощущая, что едкая мелкая пыль на три слоя запорошила его ранее безупречно ухоженные длинные волосы, превращая их в бесформенный колтун и вызывая отчаянный зуд в области висков и затылка. И Ланс в который раз мысленно клялся выместить владевшее им раздражение на первом же подвернувшемся, подходящем для этой цели растяпе.
Наконец, утомительная дорога окончилась. Путники почтительно рассматривали высоченные стены древней столицы, грозно ощетинившиеся острыми шпилями стройных минаретов. Их широкие, обнесенные бордюром площадки возле крыш, предназначались для престарелых длиннобородых жрецов-муэдзинов, неумолчно славивших богиню Аолу пронзительными блеющими голосами. Вереница путешественников, желающих попасть в город и выстроившихся вблизи щедро посеребренных, украшенных резьбой главных ворот, оказалась значительно длиннее, чем в Хуве, и друзья заметно приуныли. Впрочем, зачем стремиться попасть за ворота, если в карманах у тебя не завалялось даже жалкого медного гроша, не говоря уже о нескольких золотых монетах, необходимых для уплаты гостевой пошлины? Но многомудрый дервиш неожиданно смело подъехал к самому важному и напыщенному воину в многочисленном ряду городских стражников, направляя пятками своего вислоухого скакуна и вполголоса бормоча бесконечную молитву. Стражник нехотя скосил выпуклый, темный, как слива, глаз и снисходительно выслушал скороговоркой произнесенную просьбу. После этого его одутловатое лицо мгновенно вытянулось от страха и уважения, и он поклонился настолько низко и резво, насколько позволяло его объемистое, любовно взращенное чрево, перетянутое пестрым шелковым халатом.
– Ты смотри, а! – Ланс дернул орка за рукав пропотевшей, заскорузлой, как портянка, рубахи, выразительно указывая на непонятную сцену. – Задери меня гоблин, но, кажется, наш старик важная птица!
– Да ну, – вполне обоснованно засомневался далеко не глупый орк, справедливо приходя к выводу, что важный и уважаемый человек ни за что не станет носить залатанный плащ, более похожий на тряпку, предназначенную для мытья грязных полов. – Он обычный бродяга. Хотя, знаешь, я слышал о магах, умеющих одним взглядом завораживать и подчинять своей воле не только людей, но даже змей.
– Вполне вероятно, – ехидно улыбнулся злой, как демон, и уставший, словно вьючный мул, Лансанариэль. – Этот стражник сильно смахивает на какого-нибудь патологически обожравшегося и безнадежно зажиревшего питона – самую здоровенную змеюку в мире. Я видел такую в клетке одного из торговцев…
Но эти рассуждения оказались прерваны вернувшимся дервишем, который поманил их за собой и привел к незаметной окованной железом калитке, укромно расположенной чуть в стороне от главных ворот. Старик стукнул несколько раз, выдерживая интервалы разной длительности между сигнальными ударами, и хорошо смазанные затворы неслышно растворились, пропуская путников внутрь города. Узкий потайной ход, идущий между мрачными стенами, снабженными бойницами для стрельбы из лука и предназначенный, по мнению опытного в таких делах тысячника, для ночного выезда специальных дозоров, привел их на тихую прохладную улочку. Источник чистой питьевой воды непрерывно бил из трещины между камнями и звонко изливался в небольшой бассейн, неброско отделанный черно-белой мозаикой. Истомившиеся от жажды и зноя путники долго плескались в неглубоком водоеме, наслаждаясь живительной силой прозрачной, как слеза, воды. Промыв спутанные волосы и простирнув грязную рубашку, мгновенно просохшую на нагретом каменном бортике, Ланс почувствовал себя посвежевшим и отдохнувшим. Огвур умиленно любовался соблазнительными ямочками, прорезавшимися на позолоченных солнцем щеках своего очаровательного друга. Старик Али-Баба выпил пиалу воды и тихонько подремывал в тени развесистой айвы, предоставив друзьям возможность неторопливо приводить себя в благопристойный вид. Раскаленный оранжевый диск уже начинал немного клониться к закату, когда полуэльф почтительно растолкал разморенного жарой старика, желая спросить, куда они направятся дальше.
Дервиш расплылся в широкой улыбке, хитро пришурив черные глаза:
– Милостью нашей великой богини, проведшей нас через заслон грозной городской стражи, я знаю одну небогатую чайхану, не привлекающую излишнего внимания благодаря своей скромности и удаленности от центра столицы. Ее хозяин – мой давний друг, и он, несомненно, не откажет нам в ночлеге.
– Но нам же совсем нечем ему заплатить, – смущенно развел руками полукровка.
– Пока в нашем мире действуют правила помощи и гостеприимства, нам нечего опасаться смерти от жажды и голода, – торжественно поучал Али-Баба. – Вы помогли мне – я помог вам, а кто-то, в свою очередь, поможет нам троим. На этом и держатся законы мироздания.
– Блажен тот, кто верует! – иронично хмыкнул Огвур, очищая ножны секиры от заполнявшего их песка. – Вот послушаешь тебя, уважаемый, так поверишь невольно, что на свете уже не существует зла, тьмы, демонов и черных колдунов. А ведь мы совсем недавно своими глазами видели одного из них!
Старик заинтересованно обернулся, бросив затягивать подпругу флегматично переступающего копытцами ослика:
– И каков же из себя этот колдун?
– Неприятный, – поморщился придирчивый Ланс. – Высокий, тощий и белобрысый. Он сначала выступил на стороне войска, противостоящего Мелеане, а потом первым трусливо сбежал с поля боя, сотворив собственный магический портал, лишь только темный смерч, созданный тварями стужи, закружился над нашими головами.
Непонятная гримаса исказила прежде умиротворенное лицо старого дервиша. Али-Баба глубоко вздохнул, пытаясь побороть овладевшее им волнение. Ланс и Огвур недоуменно переглянулись, будучи не в силах понять, чем вызвана столь бурная реакция.
– Знайте же, дети мои, – тихо промолвил дервиш, возвращая на лицо заслон постоянного благодушия и смирения, – что вам довелось встретиться со страшным магом, судьба которого крепко связана с божественным предначертанием, ведущим вас по жизни. Но думается мне, встреча эта была отнюдь не последней.
И что-то неопределенное, расплывчатое, но важное и значимое столь зримо промелькнуло в словах Али-Бабы, что Лансанариэль невольно содрогнулся всем телом, объятый волной холодного предчувствия, так не вяжущегося с липкой дневной жарой. Он понял, что предупреждение дервиша касается именно его.
– Идемте. – Голос старика вывел полуэльфа из задумчивого молчания. – Приближается вечер, а большой ночной город, полный воров и проходимцев, вовсе не безопасен для плохо знакомых с его обычаями чужеземцев.
– Идем, – охотно откликнулся Огвур, как невесомое перышко, вскидывая на плечо и сумку полуэльфа, и свою тяжелую Симхеллу. – Я готов душу демонам продать за кувшин пива!
– А как же твое недавнее обещание не пить ничего крепче обычной воды? – иронично усмехнулся Ланс, пытаясь шуткой прогнать так сильно обеспокоившие его и все еще бродящие по краю подсознания нечеткие предчувствия и опасения.
– Да простят меня Пресветлые боги, – густо хохотнул орк, другой рукой ловко подсаживая в седло старого дервиша, пытавшегося загнутым носком туфли без задника нашарить хлипкое веревочное стремя, – но близкое знакомство с этим пустынным краем научило меня неоспоримой истине: темное пиво куда лучше светлого будущего!
– Ого! – смешливо вздернул красивую бровь легкомысленный Лансанариэль, при упоминании о холодном пиве начисто забывая о недавнем пророчестве Али-Бабы. – А правда ли, что в этих краях водится странное животное – верблюд, умеющее не пить больше месяца?
– Ну не знаю как тебе, а мне так ясно сразу: орки точно не верблюды! – убежденно провозгласил Белый Волк, бодро шагая следом за трусящим вялой рысцой осликом. – Месяц без пива или эля? Нет, это нонсенс! Немыслимое, садистское издевательство над организмом. Что за ужасные байки ты нам рассказываешь, дружище!
Нуждается ли человек в вере? Хороший вопрос – особенно после того, как на собственном опыте выясняешь, что боги – всего лишь оригинальные биомеханизмы, координаторы, предназначенные для регулирования жизненных процессов в окружающем тебя мире, а демиурги – так вообще кучка заигравшихся и окончательно выживших из ума престарелых маразматиков. И в кого прикажете верить в подобной нелепой ситуации? Признаюсь честно, сейчас мне ужасно не хватало Эткина с его неизменной, идеально подходящей к любому неординарному случаю, всегда безупречно здоровой философией. Хотя и без него предполагаю, что сказал бы в данной ситуации этот скептичный эгоист: верь в себя, ибо если ты сам себе не поможешь, то и никто тебе уже не сможет помочь. Помнится, он даже упоминал про одного древнего героя, попавшего в трясину и, за неимением посторонней помощи, самостоятельно вытащившего себя из болота. Причем за волосы, да еще не слезая с коня! Маловероятно? А дракон божился, что его история не выдумка, ведь драконы никогда не врут! Эх, Эткин, Эткин, у тебя чаще всего другое, не менее актуальное кредо так и прет наружу: если сам себя не похвалишь, то никто и подавно не похвалит. Но, с другой стороны, как быть, если это и есть самая чистейшая правда? Я невольно улыбнулась, вспоминая умного друга, что сейчас выглядело по меньшей мере неуместно, если учесть, что я безвольно болталась в лапах у холодных тварей, быстро волочивших меня вниз по длинной, плохо освещенной лестнице. Эткин фанатично проповедует здравый умеренный эгоизм – именно в этом и состоит его психологическая доктрина, его вера. Я задумчиво пожевала оледеневшую губу, заодно несколько возрождая в ней слабое подобие нормального кровотока. Любопытно, как может сочетаться умеренный эгоизм с добровольно принятым мной служением Чести?
Ответ пришел через секунду. Да попросту не может человек, не способный помочь самому себе, чем-то помочь другим людям. Не разбираешься в себе – не поймешь других. Любовь к слабым и обездоленным начинается с разумной любви к себе. Научись любить себя, ценить себя, уважать себя – и ты поймешь, как необходимо это всем людям. Тогда ты и осознаешь, что каждый желает получить по отношению к себе только то и именно то, что ты желаешь самому себе. Не бывает плохих людей – бывают поступки, которые для твоей жизненной позиции, для твоего пути Чести принципиально не могут выглядеть хорошими. Уважай всех – неважно, плохие они или хорошие по твоим личным меркам, – не меньше, чем самого себя. Но никогда не иди на сделку с собственной совестью, пытаясь обмануть себя, потому что обмануть себя невозможно. Многие из нас пытаются скрыть нелицеприятность совершаемых нами поступков за красивой, но лживой ширмой пустых и пышных фраз, убеждая себя в собственной правоте. Хотя подчас в этом проще и быстрее убедить окружающих.
Что хотел доказать себе Ледяной бог, отправляя меня в Колодец пустоты? Да лишь то, что он всегда прав. Что на самом деле нет в мире никакой возвышенной любви, нет вообще никакой силы, превосходящей его власть и его мощь. И поняв это, я невольно пожалела глупого, неуверенного в себе дурака, претендующего на мировое господство! Он-то уж явно никак не мог вместить свой зашкаливающий эгоизм в разумные рамки компромисса с внешним миром. Он видел лишь свой ограниченный внутренний мирок, не находя для себя достойного места в окружающем его социуме. Он искал власти, забывая, что власть рано или поздно оборачивается против своего носителя, превращая его в раба догм и условностей. Он не познал истинной свободы духа…
Вот поэтому я и хохотала так вызывающе-издевательски в тот момент, когда дети стужи небрежно швырнули меня на покрытый зеленоватым льдом пол мрачного подвала, в центре которого располагался округлый каменный колодец. Идеально отшлифованные и ровно пригнанные друг к другу небольшие каменные блоки, усеянные непонятными мне фигурками и символами. Несмотря на все свои врожденные и весьма обширные лингвистические способности, я не смогла опознать или расшифровать ни одного знака. Вглядываясь в полустертые барельефы, сплошь покрывающие каменный корпус колодца, я случайно заметила схематично высеченное мужское лицо с узкой царственной бородкой, мелькающее то ли в клубах грубо обозначенного дыма, то ли в волнах примитивно изображенного моря. Ничего подобного даже приблизительно не описывалось ни в одном из когда-либо попадавших мне в руки древних манускриптов или религиозных апокрифов. О, за долгие тысячелетия существования нашей планеты на ней сменилось множество религий и верований. И о ком я только не читала – о зверобогах Египта, о титанах Эллады, о чудовищах Крита, о воинах – повелителях стихий, которым поклонялся народ данов, о проматери-земле Кибеле и ее возлюбленном Атисе. Мне сложно судить, насколько реальными являлись эти создания, ибо я никогда не встречалась с ними, хотя, отбросив эмоции и скептицизм, разумом понимала, что масса разрозненных во времени и не связанных между собой источников врать не может. Кто-то из них определенно должен был иметь живые прототипы. В конце концов, ими могли стать и небезызвестные мне демиурги. Но одна из ортодоксальных религий запомнилась мне особенно – некое ведическое течение, базировавшееся на поклонении сыну Земли и Неба в облике молодого мужчины, носящего имя Иешуа. Именно его портреты и напомнило мне одухотворенное мужское лицо, примитивно высеченное на камнях Колодца пустоты.
Интересно, когда возникла вера в этого самого Иешуа? Наверно, очень давно… Хотя, кажется, намного позднее его канонизировала и обожествила куда более молодая религия – христианство. Но, полагаю, всех богов и богинь объединяет одно: бог есть суть, истина, честь, самоотречение, служение идеалу, которое неизменно вознаграждается чем-то не вещественным, а возвышенным, ментальным. Легок ли путь человека, посвятившего себя служению Чести, истине, высшей сущности? Похоже, что нет, особенно если учесть все то, что мне уже пришлось пережить с тех пор, как я побывала в храме Аолы и сделала свой выбор, столь многое за собой повлекший. Ждет ли меня заслуженная награда? И награды ли я жажду? Да нет, скорее яркого света в конце длинного туннеля, понимания, что есть истина, смысл жизни, обретения самой себя. Ведь недаром как-то прочитала я в одной мудрой старинной книге, называемой Евангелием от Матфея: «Кто оставил дома или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или землю ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную». Но не ищу я благ божественных и жизни вечной – хочу лишь осознания смысла всего происходящего со всеми нами да духовной гармонии с самой собой…
Но мои безмолвные богословские изыскания вдруг грубо прервали ледяные твари, притащившие к колодцу огромный занозистый деревянный шест, опутанный ржавыми цепями. Мое полумертвое, заиндевевшее, утратившее способность сопротивляться тело прислонили к шесту и намертво прикрепили к нему железными звеньями и кольцами. Десятки острых щепок немедленно впились в мои руки и спину, протыкая тонкую ткань рубашки, но боли совсем не чувствовалось, и из ранок не вытекло ни капли крови. Ужасающий холод и так уже почти убил меня, так что не думаю, что мне предстояло мучиться слишком долго после того, как мое беспомощное тело опустят в темный колодец. И скорее всего именно так бы вскорости и произошло на самом деле, если бы не одно существенное «но». Где-то там, наверху, остался мой любимый мужчина, остались друзья, которым требовалась моя помощь, остался весь мир, почти павший к ногам Ледяного бога, – осталась наша невыполненная миссия. А значит, как любит говорить Эткин, «не спешите нас хоронить: есть у нас еще дома дела»…
Твари легко подхватили меня, прикованную к деревяшке, и перевалили через край колодца. Ладно хоть не вниз головой меня туда опустить надумали. За моей спиной, туго прижатый к корявой древесине, испуганно завибрировал Нурилон. С ума сойти: мой меч, оказывается, тоже может чего-то бояться. Что же такое загадочное обитает в глубине колодца?
Я чуть наклонила голову, разглядывая непроницаемую тьму, клубившуюся под ногами, мрак, пронизываемый короткими всполохами хаотически загорающихся и гаснущих огненных искр, будто там проскальзывали крошечные грозовые разряды. И я внезапно поняла, что там, в глубине колодца, нет ничего, одна пустота, и в то же время там есть нечто, воистину являющееся началом всех начал. То, от чего нет спасения. И сердце мое испуганно сжалось, замерев от панического ужаса. Меня ожидало неизведанное…
Отдельного внимания заслуживал и странный способ избранной для меня казни. Столбование, смерть на ритуальной архате – устремленном в небе шесте, – по преданиям, открывало новый путь в небесный эфир только душе ведуна или героя-воина, покидающей землю. Это вид смерти, способной позволить стать началом чего-то нового, ощутить себя свободным духом, вырвавшимся на простор, а не погибнуть подобно бессильной, обреченной на заклание жертве. Знал ли об этом Ледяной бог? Что это – слепая удача, в очередной раз мне улыбнувшаяся, или же высший промысел благой судьбы? Когда-то я сознательно отвергла путь Мудрости, но сейчас понимала, что воин Чести и ведун (человек, изведавший истину) во многом схожи. И я вознесла молитву великой Пустоте, ожидающей меня внизу и являющейся исходной истиной в своем первородном, первозданном виде, испрошая высочайшей милости обрести знание пусть даже ценой гибели своей бренной физической оболочки.
Твари ухнули, перегнулись через край колодца, подтолкнули скользкий, обледенелый шест, и я стремительно полетела в ничто…
Падение длилось бесконечно. От любопытства я широко распахнула глаза, желая узреть последние мгновения своей недолгой земной жизни. Сначала меня окружал один лишь мрак, густой и вязкий, ощутимо облекающий мое ослабевшее тело. Затем появился свет – нечеткий, расплывчатый и лунно-белый, он окружил меня туманными пятнами, понемногу согревая испускаемым им теплом. Я мучительно застонала, ощутив жаркое, все усиливающее покалывание, охватившее затекшие конечности. Жизнь в моем теле восстанавливалась, а процесс рождения неизменно сопровождается сильной болью. Пятна света сформировались в необычные гибкие фигуры. Приглушенно звучала негромкая торжественная, похожая на гимн песня:
Наконец, утомительная дорога окончилась. Путники почтительно рассматривали высоченные стены древней столицы, грозно ощетинившиеся острыми шпилями стройных минаретов. Их широкие, обнесенные бордюром площадки возле крыш, предназначались для престарелых длиннобородых жрецов-муэдзинов, неумолчно славивших богиню Аолу пронзительными блеющими голосами. Вереница путешественников, желающих попасть в город и выстроившихся вблизи щедро посеребренных, украшенных резьбой главных ворот, оказалась значительно длиннее, чем в Хуве, и друзья заметно приуныли. Впрочем, зачем стремиться попасть за ворота, если в карманах у тебя не завалялось даже жалкого медного гроша, не говоря уже о нескольких золотых монетах, необходимых для уплаты гостевой пошлины? Но многомудрый дервиш неожиданно смело подъехал к самому важному и напыщенному воину в многочисленном ряду городских стражников, направляя пятками своего вислоухого скакуна и вполголоса бормоча бесконечную молитву. Стражник нехотя скосил выпуклый, темный, как слива, глаз и снисходительно выслушал скороговоркой произнесенную просьбу. После этого его одутловатое лицо мгновенно вытянулось от страха и уважения, и он поклонился настолько низко и резво, насколько позволяло его объемистое, любовно взращенное чрево, перетянутое пестрым шелковым халатом.
– Ты смотри, а! – Ланс дернул орка за рукав пропотевшей, заскорузлой, как портянка, рубахи, выразительно указывая на непонятную сцену. – Задери меня гоблин, но, кажется, наш старик важная птица!
– Да ну, – вполне обоснованно засомневался далеко не глупый орк, справедливо приходя к выводу, что важный и уважаемый человек ни за что не станет носить залатанный плащ, более похожий на тряпку, предназначенную для мытья грязных полов. – Он обычный бродяга. Хотя, знаешь, я слышал о магах, умеющих одним взглядом завораживать и подчинять своей воле не только людей, но даже змей.
– Вполне вероятно, – ехидно улыбнулся злой, как демон, и уставший, словно вьючный мул, Лансанариэль. – Этот стражник сильно смахивает на какого-нибудь патологически обожравшегося и безнадежно зажиревшего питона – самую здоровенную змеюку в мире. Я видел такую в клетке одного из торговцев…
Но эти рассуждения оказались прерваны вернувшимся дервишем, который поманил их за собой и привел к незаметной окованной железом калитке, укромно расположенной чуть в стороне от главных ворот. Старик стукнул несколько раз, выдерживая интервалы разной длительности между сигнальными ударами, и хорошо смазанные затворы неслышно растворились, пропуская путников внутрь города. Узкий потайной ход, идущий между мрачными стенами, снабженными бойницами для стрельбы из лука и предназначенный, по мнению опытного в таких делах тысячника, для ночного выезда специальных дозоров, привел их на тихую прохладную улочку. Источник чистой питьевой воды непрерывно бил из трещины между камнями и звонко изливался в небольшой бассейн, неброско отделанный черно-белой мозаикой. Истомившиеся от жажды и зноя путники долго плескались в неглубоком водоеме, наслаждаясь живительной силой прозрачной, как слеза, воды. Промыв спутанные волосы и простирнув грязную рубашку, мгновенно просохшую на нагретом каменном бортике, Ланс почувствовал себя посвежевшим и отдохнувшим. Огвур умиленно любовался соблазнительными ямочками, прорезавшимися на позолоченных солнцем щеках своего очаровательного друга. Старик Али-Баба выпил пиалу воды и тихонько подремывал в тени развесистой айвы, предоставив друзьям возможность неторопливо приводить себя в благопристойный вид. Раскаленный оранжевый диск уже начинал немного клониться к закату, когда полуэльф почтительно растолкал разморенного жарой старика, желая спросить, куда они направятся дальше.
Дервиш расплылся в широкой улыбке, хитро пришурив черные глаза:
– Милостью нашей великой богини, проведшей нас через заслон грозной городской стражи, я знаю одну небогатую чайхану, не привлекающую излишнего внимания благодаря своей скромности и удаленности от центра столицы. Ее хозяин – мой давний друг, и он, несомненно, не откажет нам в ночлеге.
– Но нам же совсем нечем ему заплатить, – смущенно развел руками полукровка.
– Пока в нашем мире действуют правила помощи и гостеприимства, нам нечего опасаться смерти от жажды и голода, – торжественно поучал Али-Баба. – Вы помогли мне – я помог вам, а кто-то, в свою очередь, поможет нам троим. На этом и держатся законы мироздания.
– Блажен тот, кто верует! – иронично хмыкнул Огвур, очищая ножны секиры от заполнявшего их песка. – Вот послушаешь тебя, уважаемый, так поверишь невольно, что на свете уже не существует зла, тьмы, демонов и черных колдунов. А ведь мы совсем недавно своими глазами видели одного из них!
Старик заинтересованно обернулся, бросив затягивать подпругу флегматично переступающего копытцами ослика:
– И каков же из себя этот колдун?
– Неприятный, – поморщился придирчивый Ланс. – Высокий, тощий и белобрысый. Он сначала выступил на стороне войска, противостоящего Мелеане, а потом первым трусливо сбежал с поля боя, сотворив собственный магический портал, лишь только темный смерч, созданный тварями стужи, закружился над нашими головами.
Непонятная гримаса исказила прежде умиротворенное лицо старого дервиша. Али-Баба глубоко вздохнул, пытаясь побороть овладевшее им волнение. Ланс и Огвур недоуменно переглянулись, будучи не в силах понять, чем вызвана столь бурная реакция.
– Знайте же, дети мои, – тихо промолвил дервиш, возвращая на лицо заслон постоянного благодушия и смирения, – что вам довелось встретиться со страшным магом, судьба которого крепко связана с божественным предначертанием, ведущим вас по жизни. Но думается мне, встреча эта была отнюдь не последней.
И что-то неопределенное, расплывчатое, но важное и значимое столь зримо промелькнуло в словах Али-Бабы, что Лансанариэль невольно содрогнулся всем телом, объятый волной холодного предчувствия, так не вяжущегося с липкой дневной жарой. Он понял, что предупреждение дервиша касается именно его.
– Идемте. – Голос старика вывел полуэльфа из задумчивого молчания. – Приближается вечер, а большой ночной город, полный воров и проходимцев, вовсе не безопасен для плохо знакомых с его обычаями чужеземцев.
– Идем, – охотно откликнулся Огвур, как невесомое перышко, вскидывая на плечо и сумку полуэльфа, и свою тяжелую Симхеллу. – Я готов душу демонам продать за кувшин пива!
– А как же твое недавнее обещание не пить ничего крепче обычной воды? – иронично усмехнулся Ланс, пытаясь шуткой прогнать так сильно обеспокоившие его и все еще бродящие по краю подсознания нечеткие предчувствия и опасения.
– Да простят меня Пресветлые боги, – густо хохотнул орк, другой рукой ловко подсаживая в седло старого дервиша, пытавшегося загнутым носком туфли без задника нашарить хлипкое веревочное стремя, – но близкое знакомство с этим пустынным краем научило меня неоспоримой истине: темное пиво куда лучше светлого будущего!
– Ого! – смешливо вздернул красивую бровь легкомысленный Лансанариэль, при упоминании о холодном пиве начисто забывая о недавнем пророчестве Али-Бабы. – А правда ли, что в этих краях водится странное животное – верблюд, умеющее не пить больше месяца?
– Ну не знаю как тебе, а мне так ясно сразу: орки точно не верблюды! – убежденно провозгласил Белый Волк, бодро шагая следом за трусящим вялой рысцой осликом. – Месяц без пива или эля? Нет, это нонсенс! Немыслимое, садистское издевательство над организмом. Что за ужасные байки ты нам рассказываешь, дружище!
Нуждается ли человек в вере? Хороший вопрос – особенно после того, как на собственном опыте выясняешь, что боги – всего лишь оригинальные биомеханизмы, координаторы, предназначенные для регулирования жизненных процессов в окружающем тебя мире, а демиурги – так вообще кучка заигравшихся и окончательно выживших из ума престарелых маразматиков. И в кого прикажете верить в подобной нелепой ситуации? Признаюсь честно, сейчас мне ужасно не хватало Эткина с его неизменной, идеально подходящей к любому неординарному случаю, всегда безупречно здоровой философией. Хотя и без него предполагаю, что сказал бы в данной ситуации этот скептичный эгоист: верь в себя, ибо если ты сам себе не поможешь, то и никто тебе уже не сможет помочь. Помнится, он даже упоминал про одного древнего героя, попавшего в трясину и, за неимением посторонней помощи, самостоятельно вытащившего себя из болота. Причем за волосы, да еще не слезая с коня! Маловероятно? А дракон божился, что его история не выдумка, ведь драконы никогда не врут! Эх, Эткин, Эткин, у тебя чаще всего другое, не менее актуальное кредо так и прет наружу: если сам себя не похвалишь, то никто и подавно не похвалит. Но, с другой стороны, как быть, если это и есть самая чистейшая правда? Я невольно улыбнулась, вспоминая умного друга, что сейчас выглядело по меньшей мере неуместно, если учесть, что я безвольно болталась в лапах у холодных тварей, быстро волочивших меня вниз по длинной, плохо освещенной лестнице. Эткин фанатично проповедует здравый умеренный эгоизм – именно в этом и состоит его психологическая доктрина, его вера. Я задумчиво пожевала оледеневшую губу, заодно несколько возрождая в ней слабое подобие нормального кровотока. Любопытно, как может сочетаться умеренный эгоизм с добровольно принятым мной служением Чести?
Ответ пришел через секунду. Да попросту не может человек, не способный помочь самому себе, чем-то помочь другим людям. Не разбираешься в себе – не поймешь других. Любовь к слабым и обездоленным начинается с разумной любви к себе. Научись любить себя, ценить себя, уважать себя – и ты поймешь, как необходимо это всем людям. Тогда ты и осознаешь, что каждый желает получить по отношению к себе только то и именно то, что ты желаешь самому себе. Не бывает плохих людей – бывают поступки, которые для твоей жизненной позиции, для твоего пути Чести принципиально не могут выглядеть хорошими. Уважай всех – неважно, плохие они или хорошие по твоим личным меркам, – не меньше, чем самого себя. Но никогда не иди на сделку с собственной совестью, пытаясь обмануть себя, потому что обмануть себя невозможно. Многие из нас пытаются скрыть нелицеприятность совершаемых нами поступков за красивой, но лживой ширмой пустых и пышных фраз, убеждая себя в собственной правоте. Хотя подчас в этом проще и быстрее убедить окружающих.
Что хотел доказать себе Ледяной бог, отправляя меня в Колодец пустоты? Да лишь то, что он всегда прав. Что на самом деле нет в мире никакой возвышенной любви, нет вообще никакой силы, превосходящей его власть и его мощь. И поняв это, я невольно пожалела глупого, неуверенного в себе дурака, претендующего на мировое господство! Он-то уж явно никак не мог вместить свой зашкаливающий эгоизм в разумные рамки компромисса с внешним миром. Он видел лишь свой ограниченный внутренний мирок, не находя для себя достойного места в окружающем его социуме. Он искал власти, забывая, что власть рано или поздно оборачивается против своего носителя, превращая его в раба догм и условностей. Он не познал истинной свободы духа…
Вот поэтому я и хохотала так вызывающе-издевательски в тот момент, когда дети стужи небрежно швырнули меня на покрытый зеленоватым льдом пол мрачного подвала, в центре которого располагался округлый каменный колодец. Идеально отшлифованные и ровно пригнанные друг к другу небольшие каменные блоки, усеянные непонятными мне фигурками и символами. Несмотря на все свои врожденные и весьма обширные лингвистические способности, я не смогла опознать или расшифровать ни одного знака. Вглядываясь в полустертые барельефы, сплошь покрывающие каменный корпус колодца, я случайно заметила схематично высеченное мужское лицо с узкой царственной бородкой, мелькающее то ли в клубах грубо обозначенного дыма, то ли в волнах примитивно изображенного моря. Ничего подобного даже приблизительно не описывалось ни в одном из когда-либо попадавших мне в руки древних манускриптов или религиозных апокрифов. О, за долгие тысячелетия существования нашей планеты на ней сменилось множество религий и верований. И о ком я только не читала – о зверобогах Египта, о титанах Эллады, о чудовищах Крита, о воинах – повелителях стихий, которым поклонялся народ данов, о проматери-земле Кибеле и ее возлюбленном Атисе. Мне сложно судить, насколько реальными являлись эти создания, ибо я никогда не встречалась с ними, хотя, отбросив эмоции и скептицизм, разумом понимала, что масса разрозненных во времени и не связанных между собой источников врать не может. Кто-то из них определенно должен был иметь живые прототипы. В конце концов, ими могли стать и небезызвестные мне демиурги. Но одна из ортодоксальных религий запомнилась мне особенно – некое ведическое течение, базировавшееся на поклонении сыну Земли и Неба в облике молодого мужчины, носящего имя Иешуа. Именно его портреты и напомнило мне одухотворенное мужское лицо, примитивно высеченное на камнях Колодца пустоты.
Интересно, когда возникла вера в этого самого Иешуа? Наверно, очень давно… Хотя, кажется, намного позднее его канонизировала и обожествила куда более молодая религия – христианство. Но, полагаю, всех богов и богинь объединяет одно: бог есть суть, истина, честь, самоотречение, служение идеалу, которое неизменно вознаграждается чем-то не вещественным, а возвышенным, ментальным. Легок ли путь человека, посвятившего себя служению Чести, истине, высшей сущности? Похоже, что нет, особенно если учесть все то, что мне уже пришлось пережить с тех пор, как я побывала в храме Аолы и сделала свой выбор, столь многое за собой повлекший. Ждет ли меня заслуженная награда? И награды ли я жажду? Да нет, скорее яркого света в конце длинного туннеля, понимания, что есть истина, смысл жизни, обретения самой себя. Ведь недаром как-то прочитала я в одной мудрой старинной книге, называемой Евангелием от Матфея: «Кто оставил дома или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или землю ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную». Но не ищу я благ божественных и жизни вечной – хочу лишь осознания смысла всего происходящего со всеми нами да духовной гармонии с самой собой…
Но мои безмолвные богословские изыскания вдруг грубо прервали ледяные твари, притащившие к колодцу огромный занозистый деревянный шест, опутанный ржавыми цепями. Мое полумертвое, заиндевевшее, утратившее способность сопротивляться тело прислонили к шесту и намертво прикрепили к нему железными звеньями и кольцами. Десятки острых щепок немедленно впились в мои руки и спину, протыкая тонкую ткань рубашки, но боли совсем не чувствовалось, и из ранок не вытекло ни капли крови. Ужасающий холод и так уже почти убил меня, так что не думаю, что мне предстояло мучиться слишком долго после того, как мое беспомощное тело опустят в темный колодец. И скорее всего именно так бы вскорости и произошло на самом деле, если бы не одно существенное «но». Где-то там, наверху, остался мой любимый мужчина, остались друзья, которым требовалась моя помощь, остался весь мир, почти павший к ногам Ледяного бога, – осталась наша невыполненная миссия. А значит, как любит говорить Эткин, «не спешите нас хоронить: есть у нас еще дома дела»…
Твари легко подхватили меня, прикованную к деревяшке, и перевалили через край колодца. Ладно хоть не вниз головой меня туда опустить надумали. За моей спиной, туго прижатый к корявой древесине, испуганно завибрировал Нурилон. С ума сойти: мой меч, оказывается, тоже может чего-то бояться. Что же такое загадочное обитает в глубине колодца?
Я чуть наклонила голову, разглядывая непроницаемую тьму, клубившуюся под ногами, мрак, пронизываемый короткими всполохами хаотически загорающихся и гаснущих огненных искр, будто там проскальзывали крошечные грозовые разряды. И я внезапно поняла, что там, в глубине колодца, нет ничего, одна пустота, и в то же время там есть нечто, воистину являющееся началом всех начал. То, от чего нет спасения. И сердце мое испуганно сжалось, замерев от панического ужаса. Меня ожидало неизведанное…
Отдельного внимания заслуживал и странный способ избранной для меня казни. Столбование, смерть на ритуальной архате – устремленном в небе шесте, – по преданиям, открывало новый путь в небесный эфир только душе ведуна или героя-воина, покидающей землю. Это вид смерти, способной позволить стать началом чего-то нового, ощутить себя свободным духом, вырвавшимся на простор, а не погибнуть подобно бессильной, обреченной на заклание жертве. Знал ли об этом Ледяной бог? Что это – слепая удача, в очередной раз мне улыбнувшаяся, или же высший промысел благой судьбы? Когда-то я сознательно отвергла путь Мудрости, но сейчас понимала, что воин Чести и ведун (человек, изведавший истину) во многом схожи. И я вознесла молитву великой Пустоте, ожидающей меня внизу и являющейся исходной истиной в своем первородном, первозданном виде, испрошая высочайшей милости обрести знание пусть даже ценой гибели своей бренной физической оболочки.
Твари ухнули, перегнулись через край колодца, подтолкнули скользкий, обледенелый шест, и я стремительно полетела в ничто…
Падение длилось бесконечно. От любопытства я широко распахнула глаза, желая узреть последние мгновения своей недолгой земной жизни. Сначала меня окружал один лишь мрак, густой и вязкий, ощутимо облекающий мое ослабевшее тело. Затем появился свет – нечеткий, расплывчатый и лунно-белый, он окружил меня туманными пятнами, понемногу согревая испускаемым им теплом. Я мучительно застонала, ощутив жаркое, все усиливающее покалывание, охватившее затекшие конечности. Жизнь в моем теле восстанавливалась, а процесс рождения неизменно сопровождается сильной болью. Пятна света сформировались в необычные гибкие фигуры. Приглушенно звучала негромкая торжественная, похожая на гимн песня: