Васина Нина. Падчерица Синей Бороды

   — Оригинально. Ну и что? Ты его отравила или заре-за-а-ала? Извини, это я зеваю.
   — Я его пальцем не тронула! Он напился и упал с балкона!
   — Звони. Звони в милицию срочно. Клади трубку, я оденусь и подъеду!
   — Хорошо. Подожди! Я еще не сказала, что он упал на машину!
   — Потом поговорим, куда он упал. Звони в милицию!
   — Да. Подожди! Это был джип братьев Мазарини.
   — Что ты сказала?
   — Он свалился с балкона, а под балконом стоял джип братьев Мазарини!
   — Так. Никуда не звони. Я думаю, они уже едут. Попробуй пореветь как следует, чтобы лицо натурально распухло.
   — Оно у меня и так распухло, вся щека красная!
   Следователь Лотаров подъехал в квартиру корейца около трех ночи. Он мог бы, конечно, и не приезжать, а прочесть с утра у себя в кабинете протокол осмотра места происшествия (адреса квартиры корейца и прачечной Пенелопы были поставлены им на контроль, и если по этим адресам происходило что-то, что требовало присутствия представителей органов внутренних дел, то уже через пару часов у Лотарова должен быть подробный отчет). Но позвонил оперуполномоченный его отдела и радостно прокричал в трубку, что бандит Штукарь свалился пьяный с балкона шестого этажа и помял крышу джипа стоящего внизу. “Угадайте, чей джип по номерам?! Братишек Мазариных, которые зачем-то затаились под этим самым балконом!” Услыхав фамилию хозяина квартиры из которой вывалился Штукарь, следователь на пятнадцать минут растекся в кресле, но решить эту головоломку не смог, наскоро собрался и поехал посмотреть на синяк на лице девочки Алисы, поставленный бандитом Штукарем.
   Алиса, укутанная в плед, сидела в кресле, поджав под себя ноги.
   Пенелопа сидела за столом с остатками закуски и сосредоточенно листала альбом с фотографиями.
   — А этот? — спрашивала она у Алисы каждый раз, как только ей попадались школьные снимки Элизы Катран. — Нет? И этот не похож?
   Лотаров застыл возле кучи одежды, вымазанной чем-то странным, принюхался и удивленно посмотрел на оперативников, снимающих отпечатки пальцев.
   — Торт и вино, — кивнул один оперативник.
   — Вино дорогое было, грузинское красное, — добавил другой. — А торт — суфле со взбитыми сливками.
   — Это вы по запаху определили? — восхитился Лотаров.
   — Не по запаху и не на вкус, — с сожалением в голо се доложил оперативник. — Это мы определили по коробке и по бутылке.
   — Я купила торт, фрукты и вино, — подала голо Алиса. — Я хотела помянуть своего отчима. Но не успела. В дверь позвонили.
   — А кто свалил сюда одежду? — Лотаров наклонился и рассмотрел вблизи испачканный галстук.
   — Пришел мужик, — монотонным голосом, уже, вероятно, устав от ответов на одни и те же вопросы, начала Алиса, — сказал, что он — мой родной отец, вытащил из шкафа все вещи корейца, свалил в кучу, сверху кучи плюхнул торт и персики, приказал мне раздеться догола и вываляться во всем этом. Я отказалась, он ударил меня по лицу. Тогда я разделась, повалялась немного, а он обливал меня вином. Потом нашел водку и начал пить, рассказывая подробности знакомства с моей мамой. Под окнами кто-то стал сигналить, долго сигналил, минут пять.
   Мужчина рассердился, вышел на балкон материться, а я побежала в ванную.
   Помылась, оделась, вышла из ванной, а его нет. Посмотрела вниз, а внизу он лежит. Все.
   — А машина? Он упал на машину?
   — Он лежал на земле, не видела я никакой машины. Это соседи с первого этажа видели, они и номер записали, а когда я выглянула, машины уже не было.
   — Все вещи корейца вытащил из шкафа? — задумался Лотаров. — А кимоно не тронул?
   — Он обозвал кимоно халатами. Спросил — мои? Я сказала, мои.
   — Понятно, понятно… Нет, не понятно. Зачем вином-то обливать?
   Девочка Алиса молча пожала плечами, но Лотаров подстерег быстрый, внимательный взгляд на нее Пенелопы.
   Оперативник позвал Лотарова в коридор и показал на пятна крема на стенах, на двери кухни и в ванной.
   — Девчонка не врет, похоже, все так и было. Ты вот что, — понизил голос Лотаров, — ты отпечатки сними с бутылки.
   — С водочной? Обижаете. С одной уже сняли, а другого он с собой забрал, его с бутылкой в труповозку зафузили.
   — С винной, голубчик, с винной бутылки сними и не ори так, видишь, девочка нервничает!
   — А можно у него взять, анализ крови на ДНК? — вдруг крикнула Алиса из гостиной, и Лотаров дернулся от неожиданности.
   — У кого, простите?
   — У бандита этого. Вдруг он действительно мой отец? Я хочу знать.
   Утром следующего дня пошел дождь. Он начался в шесть часов, когда Алиса вышла из метро. Вот так взял и ливанул, словно всю ночь подстерегал ее на Якиманке. В шесть двадцать Алиса была уже в “Кодде”, сначала громко стучала кулаком в металлические ворота, потом бросала камушек в зарешеченное окно на втором этаже. Заспанный Тихоня вышел из неприметной дверки сбоку ворот.
   — А пальчиком по звонку?! — осуждающе изрек он. — Или не умеем пользоваться пальчиком по назначению?
   — Мазарини привезли вчера джип? — сразу перешла к делу Алиса.
   — Привезли, — зевает Тихоня. — Сказали, чтобы мы его запрятали и починили. Крыша продавлена. Стекло треснуло. Такое сразу не починишь.
   — Веди.
   Осмотрев решительно настроенную Алису, Тихоня спорить не стал. Молча провел ее в секретную мастерскую.. Двадцать минут Алиса обыскивала автомобиль. Тихоня стоял рядом. Где-то неподалеку заунывно промычал саксофон.
   — Ну вот, Сутягу разбудили. А он просил дать ему поспать до обеда. Чего ищем-то?
   Задумавшись, Алиса застыла на переднем сиденье, выставив наружу ноги.
   — Да понимаешь, вчера мужик ко мне в квартиру завалился, сказал, что он мой отец. Не успела я как следует испугаться, а на балконе оказался братец Мазарини. Не успела я от этого успокоиться, а братец скинул папочку вниз.
   — Это интересно, — переварив полученную информацию, Тихоня подошел поближе и всмотрелся в лицо Алисы. — Но что ты в машине ищешь?
   — Сама не знаю. Вдруг это все подстроено? Сначала братец прячется на балконе, потом приходит плохой папочка, братец его кончает, а я в дерьме.
   Знаешь, что-то мне не по себе. Как будто я вляпалась в чужой спектакль.
   — Пойдем чай пить и советоваться с Сутягой.
   — Ты, Алиска, по природе притягиваешь к себе напряги, — заметил Сутяга, отложив саксофон. — Не волнуйся, так многие женщины делают, это у вас вместо ширялова или градуса — встряска для хорошего цвета лица. Для румянца на скулах и блеска в глазах.
   — Приложил так приложил! — покачал головой Тихоня.
   — Ладно, если не веришь, пусть скажет, зачем приходила.
   — Она приходила машину Мазарини обшмонать, потому что…
   — Подожди, пусть сама скажет, — перебил Сутяга. — Что я, баб не знаю! Я же по лицу вижу, что у нее важное и очень нервное дельце припасено на сегодня.
   — Сутяга, — прищурилась Алиса, — голубок-то долетел?
   — А то! — заулыбался Тихоня.
   — Ну и как вы наградой распорядились?
   — О-о-о! — встал Сутяга и прошелся по мастерской. — Да у нее грандиозные планы! Тихоня, готовься, если уж Алиска так заговорила, не иначе, как придется труп прятать или выкрасть с военной базы ракету с ядерной боеголовкой.
   — А все-таки! — настаивает Алиса.
   — Ну, как… Видишь все это? — Сутяга обвел рукой мастерскую. — Теперь — наше. Выкупили.
   — На троих оформили?
   — Нет. На двоих. Офелия предпочла свою долю деньгами взять.
   — Понятно. Подставили, значит, мальчики Офелию.
   — Сразу — подставили! Мы ее предупредили, чтобы не светилась деньгами пару месяцев. И тебе кое-что приготовили, так сказать…
   — Нет. Спасибо. Эти деньги ваши. Мне ничего не надо, разве что одну маленькую услугу.
   — Я же говорил! — подмигнул Сутяга Тихоне.
   — Нужно взять кое-что у Фрибалиуса и отвезти это в Сюсюки.
   — Банки с внутренностями, что ли? — усмехнулся Сутяга. — Что это у вас за бизнес такой?
   — Нет. В этот раз — никаких консервов. Совершенно свежий утопленник.
   Переглянувшись, сутяга с Тихоней загрустили.
   — А если мы откажемся? — предположил Тихоня.
   — Не откажетесь.
   — Когда? — вздохнул Сутяга.
   — Вот крышу сделаете у джипа, и отправимся.
   — С ума сошла! А если Мазарини узнают?
   — Одного, по крайней мере, я смогу успокоить. Не тяните время, мальчики. За работу!
   Я приготовила черное пальто корейца, а красного шарфа не нашлось, в нагрудный закрывающийся карман — золотой “паркер” — подарок отчиму от известного англичанина на какой-то конференции, рубашку, носки, трусы, носовой платок, веревки, перстень… Перстень может не налезть.

* * *

   “И наконец Синяя Борода упал мертвым рядом со своими тремя догами, большими и сильными, как быки… Старший брат посадил с собой на лошадь сестру, а младший — пригожую пастушку…”

* * *

   Туфли. С этим проблема. Ладно, не будет туфель. Совсем новые нельзя, а у корейца маленькие ступни, не каждому нормальному утопленнику подойдет его обувь. Туфли зацементировались и ушли на дно. Туфли сожрут щуки и пираньи в озере в Сюсюках.
   — Сам не знаю почему, но я тебе верю, — расфилософствовался у морга Сутяга. — Нет у меня к тебе, Алиска, отвращения, понимаешь? Вот смотрю я на этот труп и понимаю, что он тебе зачем-то нужен, а зачем — меня не интересует.
   Голова раздроблена, лица почти не осталось, а дырочка в груди — это явно пулевое отверстие. Что ты будешь с ним делать, куда денешь…
   — Ничего я с ним делать не буду! Утонул мужик в Истре, а я его перевезу на озеро в Сюсюках.
   — Тоже ничего себе занятие, — кивает с пониманием Сутяга. — И заметь, я не спрашиваю, на хрен ты перевозишь покойничка из одной воды в другую, зачем надела на него совершенно новое дорогое пальто, но оставила в одних носках.
   — Туфель подходящих не нашлось, — огрызаюсь я.
   — День сегодня какой веселый, насыщенный, можно сказать, день получается. Ну что бы мы без тебя делали, спрашивается? Загнивали бы со скуки.
   А теперь закатим ночью по Ленинградке сто восемьдесят, да на джипе, да под стерео, да еще Офелия запоет — она после ста двадцати всегда поет! — Только без Офелии, пожалуйста, — прошу я, покосившись на Фрибалиуса.
   — Возьмите девочку проветриться, — как будто подслушав мои мысли, подходит патологоанатом. — Второй день она тревожит мою мочеиспускательную систему, я могу и не выдержать. — Он берет меня за руку и отводит в сторону. — Заметь, ты толкаешь меня на должностное преступление.
   — Не нервничай, через несколько дней этот труп найдут и привезут обратно.
   — Не правильно я тебя воспитал, Алиса. Никакого почтения к смерти, никакого!..
   — Да ты меня спас от помешательства, когда разрешил приходить сюда в гости. Я тебя люблю, Фрибалиус.
   — Эта твоя подружка тоже ненормальная. У нее родители есть, или она сирота, как и ты?
   — Есть. Есть у нее родители, да вот ее нет у родителей.
   — А скажи мне, суицидик мой малолетний, это и есть конец света или еще смешнее будет?
   Глаза Фрибалиуса смотрят на меня с усталостью и отчаянием. Потом, с нежностью и болью, на появившуюся в дверях покачивающуюся Офелию.
   — Да не напрягайся ты так, — обнимаю я его. — Это у нас переходный возраст. Это пройдет. Мы выживем. Приспособимся. Будем ходить на работу, а с работы — в магазин. Будем отдавать детей в детский сад и носить флаги по площади в праздник.
   — Она нарушает замкнутую систему моего существования, она делает меня уязвимым!
   — Перестань, а то я заревную.
   И вот мы катим по Ленинградке, как и обещал Сутяга — сто восемьдесят, Офелия пела, пела, да и заснула, я рассказываю анекдоты, чтобы Сутяга не заснул, а за нами едут уже второй час неприметные “Жигули” с мотором от “Ландровера” последней модели — оказывается, Тихоня звуки разных моторов различает, как Сутяга выдохи разных саксофонов. Я никого не убивала.
   И вот нас останавливает милиционер — естественно, за превышение скорости, — и Сутяга показывает документы на машину, а милиционер спрашивает, что у нас в багажнике. Тут просыпается Офелия и честно отвечает, что в багажнике — труп в черном пальто, но без ботинок, и милиционер смотрит на ее расставленные ноги — она лежит головой на коленях Тихони, а ноги расставлены, а трусы Офелия считает анахронизмом, поэтому на ней, как всегда, под задравшейся юбкой только колготки, и милиционер просит водителя выйти из машины и открыть багажник.
   — А можно я выйду? — спрашивает Офелия. — Очень писать хочется. Где у вас тут писают?
   Она берет милиционера за полосатую палочку и ведет за собой, жестикулируя, что-то объясняя, нам плохо слышно. Тихоня потянулся было к ручке дверцы.
   — Сиди, — тихо приказал Сутяга.
   Они скрылись за постом. Мы тихонько отъехали.
   — Затаимся неподалеку и подождем? — спросила я.
   — Заберем на обратном пути, — ответил Сутяга. — Мы как-то один раз ее ждали. Сутки. Лучше потом подобрать.
   А через час нас подсекли “Жигули”.
   — Попали, — вздохнул Сутяга.
   Из машины вышли трое, охая и ахая, осмотрели свою разбитую заднюю фару, дождались, пока Сутяга опустит на два сантиметра стекло, и спросили, как будем расплачиваться.
   — Ты знаешь, чья это машина? — спросил Сутяга. — Братьев Мазарини.
   — А мы — братья Худощеповы, а ты разбил нашу тачку, а мы очень злые на это, а ты теперь попал на большие бабки, — улыбаясь, два брата Худощеповых дергали ручки, пытаясь открыть дверцы джипа, а третий брат достал пистолет.
   — Не надо разборок, — крикнул Сутяга. — Возьмите в багажнике все, что надо.
   И просунул им в щелку ключик.
   Братья открыли багажник. Минуты три им хватило на осмотр. Сутяга поднял стекло, закупориваясь, положил мне ладонь на затылок и опустил голову вниз.
   Затаившись, мы втроем синхронно представляем себе, как братья Худощеповы открыли черный мешок…
   — Запрячься на всякий случай.
   Я скорчилась, закрыв голову руками. Стукнула, закрываясь, крышка багажника. Братья Худощеповы стояли истуканами, наверное, не в силах быстро оценить создавшуюся ситуацию.
   — Давай на газ! — шепотом предложил Тихоня скорчившийся под сиденьем сзади.
   — Не надо нагнетать обстановку, — Сутяга достойно выдержал паузу и завел мотор только после того, как братья Худощеповы развернулись и отъехали.
   В половине пятого утра мы втроем выволокли труп из багажника, вытащили из полиэтиленового мешка, раскачали и бросили в озеро. В камышовую заболоченную заводь.
   — Бульк! — сказал Тихоня.
   — Теперь мы с тобой квиты, — Сутяга положил руку мне на плечо и больно стиснул.
   — А как же дружба? — загрустила я.
   — Через год ты станешь самой молодой авантюристкой в мире, через три — секретным агентом спецслужб, зачем тебе моя дружба? Разве что труп куда-нибудь подбросить, так для этого есть чистильщики-профессионалы. А у меня дочка растет. Я тебе не напарник.
   — Как это ты вдруг повзрослел!
   — Деньги кого хочешь облагоразумят. А вообще — заходи, если что.
   Поиграю тебе.
   — Ты, Сутяга, поменьше смотри американское кино! Чистильщики, агенты, — толкнул меня плечом Тихоня. — Я тебе, Алиска, всегда рад. С тобой интересно.
   На обратном пути мы подобрали изрядно пьяную Офелию, и я спросила у Сутяги, при чем здесь, действительно, агенты спецслужб?
   — Твоя знакомая тетка, которая зарабатывает стиркой, имеет буферный адрес ФСБ в Интернете.
   — Что это значит?
   — Ты просила меня навести о ней справки. Я пытался, но ее адрес оказался буферным, то есть закрытым для информационного запроса, по кодовой сетке ребята определили, что это буфер ФСБ.
   — Ничего не понимаю.
   — Что тут понимать? Ее файлы закрыты для взлома, коды — из сетки ФСБ, если в них начать копаться, тебя через шесть минут ставят на мухоловку, что значит — высчитывают и ломают твою систему.
   — Она работает в Службе Безопасности? — я задумалась.
   — Или работала, а теперь пользуется некоторыми льготами как ветеран службы. Так что ты с ней поосторожней.
   Я откидываюсь на спинку сиденья, стискиваю кулаки и яростно кричу:
   — Я никого не убивала!
   — Не унывай, — успокаивает меня Сутяга, — у тебя еще вся жизнь впереди!

* * *

   Следователь Лотаров, изогнув верхнюю губу до ощутимого ее прикосновения к носу, несколько раз прочел заключение по отпечаткам пальцев. На пустой бутылке из-под грузинского вина отпечатки были только девочки Алисы.
   Отчетливые. Свежие. Если еще учесть, что отпечатки эти были сделаны довольно грязными — в сладостях и фруктовом соке — руками, картинка складывалась странная. Либо девочка Алиса выпила вино, либо, что более правдоподобно, собственноручно вылила на себя содержимое бутылки. Но тогда получается, что ворвавшийся к ней в квартиру бандит Штукарь не обливал бедную девочку вином, и, естественно, это ставит под сомнение и остальное. Не скидывал в кучу одежду корейца, не вываливал в одежде Алису, обмазанную тортом, не падал с балкона?..
   Стоп. Расслабив верхнюю губу и звонко пошлепав ею о нижнюю, Лотаров задумался и прислушался. К нему под ноги забежал Допрос и посмотрел снизу тревожными желтыми глазами. Скребущие звуки не прекратились. Погрозив Допросу пальцем, Лотаров осторожно встал и на цыпочках вышел в коридор. Дверь в туалет была открыта. Затаив дыхание, Лотаров смотрел на кошку светло-серой масти с черными кончиками ушей. Андалузка сидела рядом с унитазом в эмалированном поддоне, напрягшись и закрыв глаза. Застывшая поза ее выставленный торчком хвост — все указывало на особую важность момента. Несколько конвульсивных движений спиной, и… Лотаров успел забрать поддон до того, как андалузка принялась засыпать сделанное ею песком. Он осторожно перенес поддон в ванную.
   Кошка, не дождавшись обычной после опорожнения кишечника похвалы, пошла за ним и, урча, терлась мордой о шлепанцы.
   — Да-да! — нетерпеливо кивнул Лотаров. — Ты умница, умница! Три, четыре, пять, — он сосредоточенно доставал что-то из поддона пинцетом и складывал в салатник. — Ты заслужила лакомство! Восемь, девять… Одну минуточку, одиннадцать, двенадцать…

Часть II
Прачка по вызову. Дорого.

   Я звоню в дверь прачечной.
   Где-то за синими морями и высокими горами гуси-лебеди уносят к страшной Бабе-Яге маленького мальчика — украден чей-то братишка, теперь сестренка пойдет его искать, будет есть горько-кислые яблоки, непропеченный ржаной хлеб…
   Я звоню в дверь прачечной. Мне никто не открывает.
   Я сажусь на ступеньки и через пять минут уже готова замерзнуть до галлюцинаций — самые красивые дворцы изо льда, самые пышные перины из снежинок.
   Если я окажусь добросовестной затворницей и буду хорошо взбивать перину, Москву укроет снег, если у меня хватит сил, я буду взбивать день и ночь, чтобы снег завалил дома до крыш…
   — Алиса!
   — Мне тепло, — шепчу я.
   — Алиса, вставай. Есть работа.
   — Пенелопа, я очень устала и хочу спать. Я три дня и три ночи взбивала перину, видишь? — выставив ладонь, ловлю падающие снежинки. — Это все я сделала!
   — Хорошо, хорошо, только вставай, а то примерзнешь. Заходи.
   — Я не могу сидеть дома, мне страшно.
   — Хорошо, заходи же! Умеешь клизмы ставить?
   — Нет, но видела, как это делала тетушка Леонидия. Они с корейцем перед особенно затяжным траханьем ставили друг другу клизмы.
   — Бедный ребенок! — бормочет Пенелопа, отключая сигнализацию.
   — Я никого не убивала, — эта фраза не дает мне покоя, я повторяю и повторяю ее, как загипнотизированная, уже третий день.
   — Не сомневаюсь, — успокаивает меня Пенелопа. — Очень надеюсь, что и в дальнейшем ты будешь решать все свои проблемы чужими руками.
   — Чужими?..
   — Ну да, — Пенелопа спокойна, пожимает плечами. — У тебя в квартире был кто-то еще? Один из братьев Мазарини?
   Я молчу.
   — Ты знаешь, кто вывалился с твоего балкона? Иди сюда, — она зовет меня в кабинет. — Садись. Так… Сейчас откроем. Вот, познакомься, Штукин Максим Суренович, уроженец Баку, четыре судимости, один побег. Последние три года вел себя неприметно в том смысле, что не попадался на глаза органам.
   На экране монитора лицо моего гостя плохо узнаваемо — голова обрита, взгляд затравленный.
   — Значит, он не Геннадий?
   — Нет. Он Максим Суренович. И поскольку три последних года вел себя странно тихо, можно предположить самое худшее.
   — И что это такое?
   — Ну, посуди сама. К тебе вваливается уголовник, заявляет, что он — твой отец. Что ты по этому поводу думаешь?
   — Он рассказал кое-что о себе и маме. Что я могла думать? Сидели за одной партой, ранняя беременность, избиение…
   — Ты знаешь, что твой отчим занимался медицинским сырьем или оборудованием?
   — Не думаю. В основном он занимался философией.
   — Ладно. Следователь Лотаров совсем не дурак, совсем. Он снимал отпечатки пальцев в квартире?
   — Снимал.
   — А теперь подумай, что тебе грозит, если он найдет пальчики брата Мазарина? Я думаю.
   Пенелопа приносит чай и печенье. Я думаю.
   — Пей, пока горячий, нам пора ехать.
   — Не найдет, — говорю я, все продумав. — Он был в перчатках и сразу прошел на балкон. Когда я подходила к подъезду, я увидела, как джип разворачивается, значит, он только что подъехал.
   — Ты узнала машину?
   — Нет, я просто отметила про себя, что у моего подъезда разворачивается джип, это автоматизм — я научилась одним взглядом запоминать восемьдесят два предмета.
   — Что?
   — Отчим учил меня внимательности. Поднимаю глаза, смотрю пять секунд, опускаю. Если смогу потом перечислить восемьдесят два предмета, получаю мороженое.
   — Ладно, специалист. Поехали на стирку?
   Мы подъехали к высотке на Котельнической набережной.
   — “Под стук трамвайных колес”! “Под стук трамвайных колес”! — прошептала я со стоном.
   — Не нервничай. Я взяла тебя, чтобы ознакомить с некоторыми особенностями стирки, когда приходится пачкать руки.
   — А я говорю о Куросаве!
   — Да. Самое время. Этот японский режиссер у тебя ассоциируется с клизмой?
   — Он у меня ассоциируется с любимым кинотеатром! “Иллюзион” по субботам! “Семь самураев”, “Бассейн” с Аденом Делоном, а меня не пускали в зал — тринадцать лет. Эх, детство мое одинокое!.. Я никого не Убивала.
   — Слушай, — предложила Пенелопа, заезжая во двор высотки и вглядываясь в мое лицо с беспокойством — может, сеанс психоанализа? Прямо сейчас?
   — Нет уж, — качаю я головой. — Клизма так клизма! Мы звоним в квартиру на третьем этаже. В подъезде пахнет старостью. Пенелопа говорит, что это гниет дерево-в некоторых высотках деревянные перекрытия, а по мне так пахнет старостью, я вдруг вспоминаю о бабушке — когда она умрет, я останусь совершенно одна на всем белом свете, потом я вспоминаю о мужчине по имени Геннадий — моем биологическом отце, где-то же он существует, не могли же меня зачать в пробирке, потом нам открывают дверь, и женщина с измученным лицом стонет “наконец-то!..”, и мы проходим в коридор, заставленный мебелью и увешанный картинами, а чугунная негритянка в натуральную величину держит на своем плече светильник в углу коридора, и в его свете в зеркале отражаются наши лица и рогатая голова оленя на стене в гостиной, — Вы что, совсем с ума посходили? — шепотом возмущается молодой человек, осмотрев меня сверху вниз. — Мне девятнадцать лет, я имею право сам решать!
   — Конечно, конечно! — успокаивает его Пенелопа, натягивая резиновые перчатки. — Где у вас ванная?
   — Помогите, он может умереть в любую минуту! — стонет женщина с измученным лицом. — Это чудо, что он до сих пор жив!
   — Мама! — заламывает руки юноша. — Я тебя умоляю уйти куда-нибудь и оставить меня в покое! Зачем тут еще этот ребенок? Уйдите все!
   — У него от страха могут начаться спазмы кишечника, понимаете, на нервной почве, он очень переживает! — шепчет женщина, показывая мне ванную.
   — Вы не волнуйтесь, — я с удивлением осматриваю ванную комнату с позолоченными кранами, треугольной ванной с отверстиями для гидромассажа и пластмассовых разноцветных рыбок, покачивающихся в пластмассовых разноцветных водорослях за стеклом — вместо кафеля — во всю стену.
   — Он очень интеллигентный мальчик, очень, наша семья…
   — Пенелопа! — кричу я. — Посмотри, может, лучше устроиться где-нибудь в комнате?
   — Да-а-а… — осматривает Пенелопа ванную. — Боюсь, что у нас проблемы.
   Он не хочет нигде. Он напуган и нервничает. Контейнер продвинулся по кишечнику далеко, просто так не достать, нужно делать клизму, а у интеллигентного мальчика настоящая истерика и нервный запор.
   — Вот! — женщина принесла небольшой таз, в котором, изогнувшись, заполненные чем-то, продолговатые, с пустой пупырочкой на конце лежат два презерватива. — Я случайно обнаружила, мальчик вызвал у себя рвоту и испугался… Это было в его желудке! А то, что в кишечнике, не выходит! Его похитили, вкололи сильнодействующее психотропное средство и начинили наркотиками! — шепчет она и закрывает глаза от ужаса.
   — Как его зовут? — интересуюсь я.
   — Юлиан. Юлик, а вообще-то Юрий Борисович, но вы не думайте ничего плохого, он мне объяснил, из него сделали живого перевозчика наркотиков! Это мафия, настоящая мафия!
   — Принеси мой чемоданчик из коридора, — просит Пенелопа.
   — Вы ко мне не прикоснетесь! — кричит из комнаты Юрий Борисович.
   — А как мафия собиралась забрать у ничего не подозревающего перевозчика свои контейнеры? — интересуется Пенелопа у женщины, достает из чемоданчика резиновый пузырь и наполняет его водой.