Васина Нина. Падчерица Синей Бороды

   — Почему это я ловкая? — улыбается Алиса.
   — Потому что у меня есть сильное подозрение, что ты помогла отчиму ограбить “Медикун”. Ты перебросила всю его бухгалтерскую информацию на дискету, а дискету спрятала.
   — На твоем компьютере, на твою дискету у тебя под носом перебросила! — радостно заявляет Алиса.
   — Ладно. У меня под носом.
   — И стерла потом все на твоих глазах! Ты обложа-лась, прачка Пенелопа!
   — Ладно, я облежалась, я тогда еще не знала, что “Медикун” ликвидируется, он свернулся на следующий день — и никаких концов. Ведь я не знала, что дело в деньгах, я работала по другой теме, по абортному материалу.
   — Какому материалу?
   — Ты знаешь, что незаконная торговля человеческими органами стоит на седьмом месте по доходам после наркотиков, рэкета, торговли оружием и проституции?
   — Ты хочешь сказать, что мой отчим продавал человеческие органы? — шепотом спрашивает Алиса, сползает с гамака и подходит к кровати.
   — Да. Он занимался фетальной медициной, вернее, прибылью от нее.
   — Он продавал человеческие органы? Нет, этого не может быть…
   — Почему же — не может? Ты сама мне в первую же встречу подробно объяснила, кто есть твой отчим, помнишь? Ты так достоверно изображала шизофренический сдвиг на тему ужасов Синей Бороды и дала мне ясно понять, что кореец собирает разные человеческие органы и хранит их! Я даже подумала, что ты нечаянно стала свидетелем подготовки контейнеров и от увиденного получила шок, в дальнейшем приведший тебя к убийству доктора Синельникова.
   — Контейнеров?.. — Алиса искренне ничего не понимает.
   — Фирма “Медикун” поставляла за границу и в наши медицинские центры плаценту или человеческих эмбрионов поздней стадии беременности. Она, конечно не единственный поставщик, по сведениям Службы без-” опасности, разные фирмы в год поставляют от трехсот до пятисот тысяч человеческих эмбрионов, и эти эмбрионы не просто последствия обычных абортов, а зародыши весом не менее 470 грамм, то есть речь идет о ранних родах! — Пенелопа разволновалась. — И не тебе указывать мне, что я проворонила перевод каких-то там денег, если по России пошла настоящая чума — торговля не детьми, а плодом на последней стадии беременности! Вот чем я согласилась заниматься! Ведь были задержаны уже одиннадцать женщин, которые добровольно согласились на ранние роды и продали своих зародышей, но все сошло с рук и им, и покупателям!
   — Почему? — еле слышно шепчет Алиса.
   — Потому что по закону, по этому долбаному закону, мы такая страна, в которой позволяется класть в контейнер и экспортировать препарированный человеческий зародыш, если его вес не превысил 470 грамм! Вот 500 грамм — это уже считается жизнеспособным плодом, то есть человеком! А 470 — еще нет! А то, что они, эти зародыши, после искусственно вызванных родов лежат еще по несколько часов в тазиках… и шевелятся!..
   Пенелопа упала навзничь, закрыв лицо руками.
   Алиса ложится рядом.
   — Я думаю, — сморкается Пенелопа и судорожно вздыхает, успокаиваясь, — что ты помогла отчиму обокрасть “Медикун”. Помоги и мне узнать названия подставных фирм, на чьи счета переводились деньги.
   — Как? — удивляется Алиса.
   — “Медикун”, накопив достаточно денег, перевел их со счета на счет фирмы-однодневки, а потом — по фиктивному контракту за условную сделку — на другую фирму, которая находится в недосягаемой для Валютного комитета офшорной зоне. Все это в большой спешке. После чего с невероятной секретностью свернулся за два-три дня. Знаешь, что это значит? Это значит, что для твоего отчима эти дни были самыми опасными. И именно в последние дни, может быть, даже в последние часы своего существования “Медикун” должен был перекинуть деньги на новые счета. Я более чем уверена, что кореец большую часть денег перевел на свой счет, но он не дурак и должен был обеспечить себе время на прятки. Он должен был обязательно сделать хоть какие-то переводы на счета подставных или вновь образованных маленьких фирм.
   — Что мне сделать? — не понимает Алиса.
   — Дай мне дискету со счетами, я по ним узнаю, какие фирмы могут сейчас принимать заказы на вывоз эмбрионов. Таким образом, мы выйдем на заказчиков здесь, у нас. Мне нужно знать, кто заказывает пятимесячных эмбрионов или определенные человеческие органы, я уверена, что этот бизнес продолжается!
   После уничтожения “Медикуна” счета — это последняя ниточка.
   Алиса задумалась.
   — А если, допустим… — осторожно начала она, отодвинувшись от Пенелопы подальше, — ну просто так предположим, только предположим! Что отчим попросил меня просто переслать его информацию из компьютера по определенному коду.
   Просто переслать из одного места в другое, понимаешь? Он ничего не говорил о дискете, это я сама придумала.
   — Ты хочешь сказать, — приподнялась Пенелопа, — что не сделала так, как он просил?
   — Ну, в общем… Нет, не сделала, — решилась Алиса.
   — Подожди, дай подумать… Ты открыла его директорию, так?
   — Открыла.
   — И не переслала информацию по указанному коду? Подожди, дай подумать… Ты просто перегнала ее на дискету? То есть сначала ко мне по электронной почте, а потом…
   — Нет. Не так.
   — Ладно, не так, — Пенелопа вскакивает и нервно ходит по комнате. — Ты перегнала информацию в совершенно другой, в свой буфер? У тебя была его электронная подпись?
   — Ну, да…
   — Ты просто перетащила деньги со счетов на какой-то новый счет?
   — Я этого не говорила! — отползла подальше от края Алиса, но Пенелопа успела броситься на кровать и схватить ее за щиколотку. — Но я же не знала, что так важно сохранить эти счета новых фирм! — кричит Алиса. — Я ведь подумала, что кореец просто кого-то грабит, я считала, что Мазарини!
   — Ты знаешь, что ты сделала?! — задыхаясь от возмущения, она дернула Алису за ногу к себе. — Ты уничтожила два года моей работы! Это раз! — Пенелопа стукнула кулаком по покрывалу. — Ты подписала себе смертный приговор, это два, — устало сообщила она и отпустила ногу. — Как только этот неуловимый Коржак обнаружит, что счета подставных фирм пусты…
   — А он решит, что деньги украл Гадамер, а Гадамера убили, — шепотом предлагает Алиса.
   — Отдай мне дискету, я посмотрю, что можно сделать, может быть, при копировании все-таки что-то сохранилось!
   — У меня ее нет, — качает головой Алиса.
   — Пойми, деньги всегда выведут на человека, этот Коржак очень опасен, даже если ты послала всю сумму в благотворительный фонд Красного Креста, он не оставит тебя в покое! Боже мой, этому ребенку еще нет шестнадцати, что же будет дальше?.. — бормочет Пенелопа, хватаясь за голову. — Пойдем со мной! — вдруг вскакивает она и тащит Алису за руку.
   — Не надо…
   — Пойдем, я кое-что тебе покажу! Я покажу, куда ты влезла. Я покажу тебе, сколько людей из государственного аппарата вертятся в этом, неужели ты, девчонка, думаешь их обхитрить!
   Каждая дверь в прачечной особо укреплена, каждая имеет свой набор замков. Алиса смотрит, как Пенелопа возится с дверью спальни, закрывая ее, потом — опять с дверью своего кабинета.
   — Вот… Нет, это не то. Вот, смотри. Это инструкция по препарированию и консервации эмбрионов. По закону торговля человеческими органами запрещена, а вот материалы, полученные из этих органов, экспортировать можно. Значит, нужно подробненько объяснить, как правильно разделать и сохранить части человеческого зародыша! Человеческий эмбрион используется вообще стопроцентно! Самое дорогое в нем — мозг, но используется все, до конечностей! Если ты покопаешься в этой папке, то узнаешь, что многие наши известнейшие клиники уже давно работают по приживлению человеческого генетического материала — это, по мнению докторов, позволяет человеческому организму самому победить то или иное заболевание. Вот, пожалуйста, метод лечения глазных болезней по Мулдашеву! Рак — по Никонову, импотенция — это вообще просто, достаточно сожрать мужику теплый человеческий послед, и у него, по мнению китайских врачей, сразу встанет! А косметология! О, это отдельная песня, но в ней хотя бы не нужны препарированные эмбрионы.
   Знаешь, кто составлял инструкцию по препарированию и консервации пятимесячных зародышей? Наши доблестные ученые-медики двенадцать лет тому назад, вот, пожалуйста, московский НИИ, а вот фамилии умных профессоров! И для кого, ты думаешь, они подготовили этот научный труд? Для докторов рядовых больниц, для роддомов и клиник! Вперед, все на заготовку человеческого мяса!
   Отдышавшись, Пенелопа стала собирать разбросанные бумаги и виноватым голосом извинилась.
   — Вот я и дошла до истерики, — улыбнулась она сквозь слезы Алисе. — Точно, это Лотаров меня напоил какой-то гадостью! А с другой стороны — привыкнуть к такому невозможно. Представь, мы с коллегой приехали женщину допросить в роддом, дело было глубокой ночью, и медперсонал родильного отделения вышел к нам как в фильме ужасов, с кровавыми масками на лице! Две акушерки, врач-гинеколог и дежурный анестезиолог — все с мордами, выпачканными кровавой слизью из пуповины роженицы. Вот это было зрелище! Коллега мой конечно, сразу потребовал нашатыря, а они нам объясняют, что эта самая слизь из пуповины — лучшее косметическое средство от морщин!
   Прочитав подписи под инструкцией, Алиса без сил опускается в кресло.
   — Что? — спрашивает Пенелопа, посмотрев на ее лицо. — Тебе плохо?
   Извини, я разболталась, я давно ни с кем так откровенно не говорила. Ну, не огорчайся, в конце концов, любой прагматик тебе скажет, что если все это идет на пользу живущим, так тому и быть! Я только хотела объяснить тебе, какая жестокая будет борьба, если уже составлены подобные инструкции, если само государство…
   — Фрибалиус… — шепчет Алиса, бросает бумаги на пол, кладет на стол руку, а на руку — голову.
   — Что ты сказала? — не расслышала Пенелопа, но на всякий случай метнулась к столику у окна и захватила бумажные салфетки. — Ты только не злись, пожалуйста, не надо крови, ладно? В этом деле самое ужасное — коммерция, понимаешь! Когда голодная женщина приходит на аборт и получает определенное предложение от бизнес-доктора и согласна выносить, а потом продать на органы пятимесячного зародыша из своего живота! Ладно, не будем больше об этом говорить, успокойся и извини меня. Я сама себе иногда напоминаю Дон Кихота, тоже, дурочка, нашла свою мельницу… Вот, возьми салфетку. В конце концов, сделай женщина вовремя аборт, это ведь тоже своего рода убийство, только тогда его назовут свободным выбором. Алиса, я не хочу говорить о твоих подвигах моим коллегам, давай по-хорошему покопаемся в информации на дискете, я приглашу специалиста…
   Пенелопа собирает с пола упавшие бумаги и не обращает внимания на подписи, а там — третья снизу: доктор медицинских наук, профессор Фрибалиус.
   — Я не злюсь, — захватывает Алиса в руку салфетку.
   — Ты мне не веришь?! — вдруг угадывает ее состояние Пенелопа.
   — Я никому не верю. Я больше не хочу говорить. Я сейчас начну плакать.
   Пятница, утро, снег и дождь. Алиса плачет. Джип Игоря Анатольевича Мазарина с двумя его охранниками и трупом юриста Козлова в багажнике в полшестого утра уже отъехал на достаточно большое расстояние от Москвы, когда его подрезали неприметные “Жигули” с мотором от “Ландровера”. После взаимных оскорблений друг друга и оскорблений родственников по материнской линии, братья Худощеповы и охранники Мазарина достали оружие, и так получилось, что у братьев оказалось пять стволов, а у охранников всего три. Получив ключи от джипа, братья Худощеповы осмотрели автомобиль, нашли в багажнике труп юриста Козлова, обсудили, с какого расстояния надо выстрелить в голову, чтобы образовалось такое, подняли с земли охранников, отряхнули их и даже вытерли одному кровь на лице огромным клетчатым платком, после чего попросили — конкретно! — указать место, куда теперь вывозятся отходы разборок. Охранники рассказали про заветное озеро, обещали на все потратить не больше трех часов, а в следующий раз, если поедут по этой дороге и по такому же важному делу, цеплять к заднему стеклу табличку, чтобы не было недоразумений. И были отпущены с богом.
   Суббота, вечер. Алиса плачет. Пришел в прачечную следователь Лотаров, хотел было ее допросить на предмет исчезнувшего чемоданчика юриста Козлова (по показаниям оперативника Кривцова, у юриста в электричке был при себе чемоданчик), но сам стал от жалости сморкаться в заветный платок и был со скандалом вышвырнут Пенелопой за дверь.
   Пришли в прачечную двое в штатском, пили чай с Пенелопой. Пенелопа нервничала, потому что с утра больше трех часов копалась в банковских кодах, а чтобы провести полный поиск по некоторым банкам, ею был сделан запрос в Службу.
   Узнав о запросе, двое в штатском и пришли на чай. Посетовали, что Пенелопа Львовна не справляется с заданием, что счета “Медикуна” оказались пусты, а следов перевода — никаких, а бухгалтер утонул, а деньги большие, можно сказать даже — огромные деньги. И смотрели при этом бывшие коллеги Пенелопе в глаза с пристрастием и таким усиленным служебным рвением, что ей пришлось напомнить — она работает по этому делу не для обнаружения денег, а для обнаружения заказчиков на естественное выращивание эмбрионов для последующей трансплантации, а на деньги ей плевать! А двое в штатском не верили, что на такие деньги кто-то может плевать, и довели своими подозрениями Пенелопу до тихой, исступленной ненависти. А так как в присутствии бывших коллег Пенелопа всегда старалась держать и свою ненависть, и исступление в рамках приличий и со временем достигла в этом совершенного профессионализма (зря, что ли, столько лет занималась психиатрией), то отразилось это только на чае. Он был пресным, без сахара, молока, без лимона, без вишневого ликера, о котором все бывшие коллеги, ранее посещавшие Пенелопу, всегда вспоминали с восторгом. А когда один из бывших коллег попросил посетить туалет, то оказалось, что в прачечной нет воды, ни холодной, ни горячей, и после этого мужчины, конечно, ушли очень быстро.
   Воскресенье. Полдень. Подморозило, подул северный ветер. Москва в ожидании обещанных морозов подставила ветру грудь нараспашку и щеки для румянца.
   Алиса как посмотрит в окно, так нет-нет — и заплачет, поэтому Пенелопа отвела ее в Париж, задернула на окнах тяжелые занавески, поставила музыку и тарелку с яблоками и бутербродами. — Ешь!
   Вторник. Алиса уже не плачет, а только конвульсивно икает от утомления.
   Грудь нараспашку даром не прошла, полгорода закашляло, зачихало, стали лопаться трубы горячего водоснабжения, дороги завалило снегом, и было объявлено повсеместное наступление стихийного бедствия, а граждан даже просили не выезжать на автомобилях без особой надобности.
   Икающую Алису в этот день познакомили: с Чучуней — маленькой вертлявой старушкой, сыпавшей вперемешку французским, китайским и польским, тут же исполнившей перед Алисой шпагат в воздухе — стоя — и подарившей ей собственноручно сплетенную из бисера “фенечку”; с Колобком — толстым лысым дауненком неопределенного возраста, живущим в соседнем подъезде этого же дома, никогда не опаздывающим на работу — мыть, убирать, протирать, заваривать чай, — не расстающимся с пылесосом и тряпкой, подарившим Алисе леденец на палочке и резиновые перчатки красного цвета; с Королевой — высокой зеленоглазой брюнеткой, красавицей лет тридцати, выполняющей поручения особой важности, имеющей, кроме огромного гардероба для работы, еще восемнадцать париков и двадцать четыре пары туфель, подарившей Алисе стреляющую кислотой авторучку; и с Ириской, желтоволосой и кареглазой хохотушкой на девятом месяце беременности, которая в декрете, но специально для знакомства пришла в этот день в прачечную вместе с сыном — надменным мальчиком лет двенадцати, и Алиса с удивлением узнала, что мальчик этот — единственный в прачечной, кто занимается именно стиркой! Он принимает редкие дорогие заказы сам делает стирку и химчистку, для чего есть специальное помещение, куда он впускает посторонних только в белом халате и бахилах. Мальчик подарил ей пузырек с прозрачной жидкостью, сказал, что это его личное изобретение и что пятна крови, вина и кофе, потертые этой жидкостью, исчезают с ткани любого типа за девять секунд, а Ириска подарила пузырек с фиолетовыми чернилами для шоковых представлений — если плеснуть ими на белую рубашку, получается очень эффектно, а исчезают эти чернила сами по себе и с ткани, и с бумаги за тридцать семь секунд.
   Все еще икающей Алисе показали помещения прачечной. Из холла, в котором клиенты обычно регистрируются и дожидаются приема у Пенелопы, ведут три двери.
   Одна — в кабинет главной прачки, другая — в столовую, помещение для принятия пищи сотрудниками и оказания первой помощи пострадавшим, третья — в лабораторию сына Ириски (он категорически отказался называть свое царство химчисткой или прачечной, так что даже секретарь Чучуня иногда автоматически отвечала по телефону:
   “Ваш-ш-ша веш-ш-ш уже в лаборатории, не волнуйтесь”.
   Столовая имеет огромный шкаф-гардероб с раздвижными зеркальными створками, из которого любой сотрудник прачечной может надеть любую из имеющихся в обращении униформ — от кителя капитана военно-морского флота до желто-синего комбинезона дворника. Отдельное место занимают женские наряды, здесь уже есть некоторое разделение стилей и размеров, а обувь в количестве двадцати четырех боевых пар принадлежит только Королеве, и никому больше ею пользоваться не рекомендуется, потому что, во-первых, размер сороковой, а во-вторых, можно повредить находящееся в туфлях оборудование.
   Из комнаты для отдыха сотрудников ведут две двери — одна в покои Пенелопы (Пенелопа и работает, и живет в прачечной), другая — в ванную комнату и туалеты. Из ванной комнаты замаскированная покрытием под плитку дверь ведет к потайному выходу во двор, о нем знают все, кроме Колобка. Еще есть маленькое помещение на втором этаже со двора — из потайного выхода по металлической лестнице два пролета вверх, — об этой крошечной комнатке знают только Пенелопа, Ириска и Королева (теперь еще и Алиса). В полу этой комнаты имеется люк, в экстренных случаях его можно открыть и, проломив потом тонкую фанеру потолка кабинета Пенелопы, свалиться, например, сверху, если ситуация покажется подходящей, или же просто долго-долго сидеть наверху и подслушивать, тем более что кроме звукозаписывающей аппаратуры здесь имеются новейшие камеры слежения, некоторое оружие, приборы ночного видения, кушетка, полка с книгами по истории и психоанализу, копия с картины Сальвадора Дали в раме на стене и унитаз с раковиной в углу.
   — Перестань себя так мучить с этими счетами, ладно уж, — пожалела Алису Пенелопа. — Я тебя буду охранять, авось выживешь!
   Алиса посмотрела удивленно, опять прошептала непонятное слово на “ус” и была с жалостью поглажена по русой головке.
   Среда. Ночью минус двадцать. Алиса раздвинула в Париже шторы и огляделась. На улицах подбирают первых в этом году обмороженных, резкий сильный ветер выдувает снег с заледеневших улиц и собирает его в подворотнях, у остановок, чтобы подстеречь спотыкающегося прохожего и сыпануть ему неожиданно в лицо колючие блестки или, что еще интересней, загнать в угол, и пока он будет прятать лицо в воротник, укутываться шарфом, раздуть подол пальто и сыпануть как следует снизу!
   Пенелопа категорически потребовала присутствия Алисы на предварительном слушании в суде, после чего обещала отвезти ее — на выбор: в зоопарк, в картинную галерею, в служебный тир или на выставку кошек. Алиса выбрала тир.
   На слушании она сначала с большим удивлением узнала, что несовершеннолетняя Алиса Катран подвержена истерическим припадкам, давно лишена достойного родительского попечительства, в школе груба с учителями, близких подруг в классе не имеет, а ее пристрастие к обнаженной мертвой натуре можно считать аномалией, достойной хорошей психиатрической клиники. Особенно Алису развеселили предположения о сексуальном характере их взаимоотношений с пропавшим Гадамером Шеллингом, и что моральные и физические увечья, нанесенные таким образом ее растущему организму, могли повлечь за собой все, что угодно — и смерть доктора “Скорой помощи” Синельникова в том числе. Но именно эти самые моральные увечья и оправдывают в полной мере поведение несчастной несовершеннолетней девочки, поэтому ее нужно считать не виновной, а больной.
   Потом выступал другой человек, который объяснил, что нельзя все объяснять, как это в последнее время принято, неустроенной жизнью и сиротством подростка, что, оправдывая ее в ситуации с отравлением доктора Синельникова, нельзя не учитывать преступного умысла несовершеннолетней Катран в отношении собственного отчима. И что даже подвергшаяся сексуальному насилию девочка не должна решать свои проблемы с помощью ножа или яда, а должна обратиться в соответствующие органы опеки, которые для того и предназначены.
   Алиса наклонилась к Пенелопе и спросила шепотом, почему все выступающие сдвинуты на сексе и насилии?
   Пенелопа — тоже шепотом — ответила, что выступающие ориентируются на ее, Пенелопы, отчет, только вот в силу то ли занятости, то ли отсутствия образования не совсем правильно его поняли или не дочитали до конца.
   — Я написала в отчете, что твое подавляемое чувство привязанности к отчиму, как к мужчине, привело к внутреннему бунту, и бунт этот вылился в истерику с нападением. Если не могу иметь, то убью, понимаешь? — шептала Пенелопа.
   — Понимаю, — кивнула Алиса, встала и громко заявила:
   — Отчим меня не трахал, если вам, конечно, это интересно. Он меня не соблазнял и не развращал.
   Я его хотела убить, потому что он был Синей Бородой.
   — Сядь немедленно! — зашипела Пенелопа, дергая ее вниз.
   — Спросите у девочки, почему она считает своего отчима Синей Бородой? — радостно предложил первый выступающий.
   — Я думала, что он убивает своих жен, — пожала плечами Алиса. — И собирает понравившиеся ему внутренности.
   — А зачем ему нужны были эти внутренности? — еще больше обрадовался первый выступающий.
   — Ну… Вообще-то я думала, что они нужны ему для создания идеальной женщины, а недавно узнала, что он собирал не внутренности жен, а человеческие эмбрионы и продавал их.
   — Это к делу не относится, — громко закричал второй выступающий. — Ответьте, пожалуйста, видели ли вы своего отчима голым?
   — Видела, — кивнула Алиса, — я должна была решить для себя, привлекает ли он меня как мужчина. Представьте себе, не привлекает! У него бородавка на щиколотке и совершенно нет волос на теле.
   Пенелопа закрыла лицо ладонями.
   — А если вы тут все сдвинулись на сексе с малолетними, так имейте в виду, мой отчим и в этом отношении был категорическим агностиком, и, как все агностики, отрицающие полную познаваемость мира, он слишком Упивался непогрешимостью собственной персоны. Да если хотите знать, он был гносеологическим релятивистом! Он бы никогда не снизошел до примитивного блуда с малолеткой, для него — если уж секс, так полнейший и раскрепощенный, а если с душком запрета или с оглядкой, так это не секс! Это по аналогии с его рассуждениями об истине, — объяснила на всякий случай Алиса и села.
   Пенелопа взяла ее ладонь в свою и сжала. По странно напряженной позе, по сильно поджатым губам Алиса решила было, что Пенелопа едва сдерживает злость, но потом поняла, что это не злость. На Пенелопу напал приступ хохота, она едва успела выскочить из зала и потом еще долго то терлась о стены, смеясь и подвывая, то зажав рукой рот, подслушивала под дверью.
   — Адвокатом не хочешь быть? — спросила она Алису, когда та вышла. — Слушай, а ты сама-то понимаешь, о чем так азартно говоришь? Что это такое — гносеологический… как там?
   — Релятивист.
   — Да, что это такое, понимаешь? — вытирает глаза Пенелопа. — Или играешь на сложно проговариваемых словосочетаниях, чтобы поразить воображение слушателей?
   — Я знаю, что это такое, но объяснить сложно. Понятно это может сделать только Гадамер, — отмахивается Алиса и добавляет:
   — Мог…
   — Но ты победила, победила со своим гносеологическим релятивизмом, ой, держите меня, видела их морды?.. Нет, тебе определенно надо подвязаться на адвокатском поприще!
   — Нет, — категорично заявила Алиса и, пока они спускались по лестнице, одевались, выходили из здания и шли к стоянке, громко высказала все, что она думает о судейских чиновниках, употребила два десятка нелестных прилагательных и восемь неприличных слов, а после, когда помолчала в машине и набралась сил, два часа стреляла в тире по мишеням.
   В четверг ветер сменился, к вечеру потеплело до нуля.
   В пятницу под утро от теплого атлантического циклона дрожали стекла в окнах, и как кувыркался теплый ветер-акробат, в Париже было слышно даже за закрытыми шторами.
   Пенелопа поднялась рано, ушла еще затемно, в семь пришел Колобок, в восемь — Чучуня, она сразу включила автоответчик и занялась работающим круглосуточно факсом.
   Алиса два часа наблюдала, как Колобок убирает прачечную. Сначала она не понимала, что отвлекает его внимание — Колобок иногда присаживался и долго что-то разглядывал на полу. В один из таких моментов Алиса тоже присела рядом на корточки, обшарила глазами паркет в радиусе полуметра, но ничего не обнаружила, даже пыли, потому что уборщиком Колобок был ужасно исполнительным.
   Она наугад накрыла растопыренной ладонью пол, Колобок осторожно подвинул ее указательный палец к ладони. Вычислив таким образом приблизительное место его внимания, Алиса подвинула ладонь. Колобок резко встал и забормотал что-то беспокойно, а когда и Алиса разочарованно поднялась, взял ее ладонь и тщательно вытер сначала влажной тряпкой с запахом нашатыря, потом сухой. Алиса ладонь не отняла, стояла, не шевелясь, слушала, как хрустят резиновые перчатки, и всматривалась в его сосредоточенно насупленный лоб. Осмотрев ладонь после протирания, Колобок не успокоился, протащил Алису за руку к пылесосу и еще пропылесосил.