Страница:
— Да! Чуть не забыл, — к моему носу приближается кусочек картона. — Моя карточка, пожалуйста. Здесь написан телефон, когда сможешь вернуть деньги, позвони.
— Обязательно, — киваю я и беру карточку. — Козлов Геннадий Прокопьевич, — читаю громко и медленно, почти по слогам. — Юрист! — оглядываю сидящих пассажиров, чтобы убедиться, что все хорошо расслышали имя щедрого гражданина. — Фирма Меди…кун, нет “Медикон”! Регистрационное свидетельство номер…
— Не надо так кричать, — склоняется ко мне мужчина с саквояжем. Ага, занервничал!
— Конечно, у кого сейчас деньги — у юристов! — вздыхает женщина напротив с несколькими полиэтиленовыми пакетами, которые она с трудом удерживает, обхватив руками.
— И не говорите, — тут же поддержал ее мужчина у окна. — Эти юристы кого хочешь вытащат из дерьма, любого бандита уведут от правосудия, если им хорошо заплатить! А еще в электричке ездит, юр-р-рист!
— Девочка, ты погляди сначала, может, эти доллары фальшивые, а тебя за них заметут! — советует добрая старушка рядом со мной.
Прячу скомканные двадцатки в карман джинсов. Бородач у дверей стал проталкиваться к нам поближе. Становится все интересней.
— У вас есть дети? — тонким голоском интересуюсь я у доброго дяди.
Несколько секунд он смотрит в мое запрокинутое лицо с удивлением и беспокойством.
— У меня есть дочь, — наконец решается юрист.
— Взрослая уже? — напираю я.
— Не настолько взрослая, чтобы обеспечивать себя самой.
— Понятно… Иногда опускается до попрошайничества в электричках, да?
— Ты очень на нее похожа. То есть ты похожа на ее мать, — запутался юрист.
— Я похожа на свою мать. А у вас есть ее фотография?
— Матери? — дрогнувшей рукой юрист поправляет очки и осматривается.
Синяя куртка подошел почти вплотную.
— Нет, моя. У вас есть моя фотография?
— Ты хочешь сказать… Ты что, намекаешь, что ты моя дочь?
— Откуда я знаю. Если бы вы показали фотографию, ту, которую смотрели на перроне… Она должна быть в правом кармане, вы ее оттуда доставали, — я показала пальцем на карман.
Юрист попытался отпрянуть, но ему это не удалось — сзади стали возмущаться.
— А вы что, ищете дочь? — с надеждой на захватывающую мыльную оперу интересуется женщина с пакетами, жадно отслеживая глазами растерянность и отчаяние на лице юриста.
Подергавшись, юрист решил направиться к выходу.
— Сходите? — повернулся он к синей куртке, под саквояж над головой.
— Предъявите документы! — приказал синяя куртка.
— Вот и правильно, погляди, что это за юрист кой — швыряется долларами!
— поддержал синюю куртку мужчина у окна.
— Да нет же, — разъяснила женщина с пакетами он девочке деньги дал, потому что она очень похоже его пропавшую дочь!
Синяя куртка достал удостоверение и сунул его в лицо юристу.
Юрист приладил трость у сиденья, достал из внутреннего кармана пальто паспорт, открыл его и суну лицо синей куртке.
Из паспорта выпала фотография и плавно легла на колени. Да, ничего не скажешь, веселая девочка я была когда-то — улыбка до ушей!
— Пройдемте к выходу! — приказал синяя куртка попятился спиной, сметая пассажиров.
— По какому праву? — возмутился юрист и выдернул свой паспорт.
— Папа! — крикнула я, вскочила, подпрыгнула и повисла на юристе.
Мы с ним стали заваливаться и упали сначала на сидящих, а потом свалились в проход между сиденья! Синяя куртка тащил меня сзади за капюшон и требовал немедленно следовать за ним.
Женщина с пакетами совала синей куртке мою фотографию и кричала, что я — дочь!
Юрист подо мной одной рукой вцепился в свой саквояж, другой — крепко зажал набалдашник трости. Я совершенно спокойно обыскала его, как это учила меня делать Пенелопа. И хотя в положении лежа это получилось не очень удобно, но через десять секунд обыск меня в левой руке оказался пистолет. Я не хотела его в вытаскивать из-за пояса юриста, но пока я проводи обыск, бородач в синей куртке изловчился и защелкнул на нас с юристом наручники. Один браслет — на моей правой руке, другой — на левой руке юриста. Вот так и получилось, что от неожиданности и возмущения я вытащила пистолет, кое-как стала на колени, подняла руку вверх и нажала на курок. Просто, чтобы определить, заряжен он или нет.
После выстрела почти все стоящие в проходе пассажиры оказались сидящими. Наверное, они попытались лечь на пол, но при таком скоплении народу им удалось только присесть.
— Девочка, — севшим голосом попросил синяя куртка, — отдай пистолет.
— Мне надо выйти.
— Да, конечно. Только отдай пистолет сначала.
— Полный магазин, — сообщил юрист, кое-как поднявшись и надевая упавшие очки. — Там полный магазин. У меня есть разрешение на оружие. Я юрист. У меня разрешение…
— Хочу выйти! — повысила я голос и подняла руку с пистолетом вверх.
Присевшие в проходе пассажиры стали заползать “в купе” и, к моему удивлению, делали это настолько организованно, что уже через несколько секунд в вагоне оказался узкий проход.
По нему мы и прошли сцепленные. Я шла сзади юриста, несла трость и этой же рукой толкала его дулом пистолета в бок до самого тамбура.
В тамбуре народ толком еще не понял, что произошло, я закрыла за собой двери и погрозила подбежавшему с той стороны бородачу.
— Ты не могла бы убрать от меня дуло? — попросил юрист. — Это очень нервирует. На курок можно нажать нечаянно.
— Не волнуйся, папочка.
— Это смешно, в конце концов!
— Давай выйдем и вместе посмеемся.
На платформе мы оказались одни. Стояли и ждали, когда электричка тронется.
— Все! — заявил юрист, дождавшись последнего проезжающего вагона. — Хватит! — бросил на землю трость и отобрал у меня пистолет.
— А синяя кутка наверняка тоже вышел с обратной стороны электрички и теперь следит за нами, — сдалась я — Что будем делать?
— Мне надо выпить, — он засунул пистолет за пояс, достал платок и вытер лоб.
Мы побрели до ближайшей обледенелой лавочки. Юрист раскрыл свой саквояж и достал металлическую плоскую фляжку. Пока он употреблял успокоительное, я занялась саквояжем. Я открыла одной рукой замки, перевернула его вверх дном и вывалила все содержимое на лавку.
— Эй! Не смей! — закричал юрист и бросился животом на бумаги. При этом он дернул меня за собой, я упала возле лавки на колени, после чего оттолкнула его свободной рукой, раскидывая бумаги.
— Отвали!
Через полчаса мы сидели с ним на двух папках из чемоданчика. На папках попам было не так холодно. Все бумаги оказались совершенно скучными документами, договорами по поставкам медицинского сырья, доверенностями на право ведения дел, множество указанных в них фамилий ни о чем мне не говорили, запомнилась одна — Коржак, потому что эта фамилия встречалась почти в каждом документе. Она печаталась внизу, после текста и у самой печати, из чего можно было заключить, что этот самый Коржак — начальник папы-юриста и директор фирмы “Медикун”.
Мы сидели и молчали. Юрист Козлов замер, уставясь в одну точку где-то на рельсах, я запрокинула голову, почувствовав приближение приступа злости — тягучей каплей крови в носоглотке.
— Ну скажи мне, зачем надо было деньги просить зачем? — нашел виноватого в происшедшем юрист.
— Это спонтанно получилось, — честно ответила я.
— Из-за этой твоей спонтанности на меня напал бандит! А я тоже хорош!
Запросто лезу в бумажник и достаю попрошайке в электричке доллары!
— Это был не бандит. Это был милиционер в штатском.
— Почему ты так решила? — дернулся Козлов. — Он следил за мной от самого дома. Я даже знаю почему он нацепил на нас наручники.
— Почему? — поежившись от холода, юрист уставился на меня с ужасом и недоверием.
— Ко мне в квартиру ввалился один уголовник. И… выпал с балкона.
Случайно. Ко мне приставили охрану. Вы вошли со мной в контакт, значит, вы попали в поле зрения этой самой охраны. Чтобы вас задержать, бородач надел наручники.
— Бред какой-то! — пожал плечами юрист. — Если он хотел задержать меня, то сам бы ко мне пристегнулся!. Зачем тебя цеплять?
— Я не уверена, может, он еще и меня хотел задержать. Ладно. Давайте поговорим начистоту. Вы знаете, кто я?
Юрист отводит глаза и молчит.
— Ладно, вы шли за мной по перрону, вы сверились с фотографией из кармана, вы сели в тот же вагон, что и я, пробрались поближе и навалились на меня своим чемоданом. Так?
Тишина.
— Вы не в том положении, чтобы упорствовать, подняла я руку с наручниками и потрясла ею. — Или вы все мне рассказываете, или я вам устрою такое шоу!..
— Ладно, — решился юрист. — Я шел за тобой, потому что узнал недавно, что у меня была…
— Ну нет! — громко перебила я Козлова. — Если вы сейчас только намекнете, что я ваша дочь!.. — я огляделась и пригрозила:
— Я вас укушу! — и для устрашения подтащила за наручники его руку к своему лицу.
— Но что же мне делать, если я действительно хотел сказать, что ты очень похожа на девочку с фотографии!
— Понятно. А фотография у вас…
— А фотографию мне прислала незадолго до своей смерти одна женщина, с которой я был когда-то в близких отношениях! Она сообщила, что у нее от меня дочь!
Я задумалась. Эта фотография сделана в зоопарке, ходила я туда один-единственный раз в жизни. Поход в зоопарк организовал кореец в юбилей своей свадьбы с тетушкой Леони. Меня сфотографировали на фоне клетки с обезьянами — сбоку видна решетка — в летний теплый полдень через месяц после свадьбы Леонидии с моим отчимом-вдовцом. Мама к тому времени была давно мертва.
Если допустить, что этот человек действительно является моим отцом — по крайней мере, он Гена! — то нужно будет согласиться и с действием неких потусторонних сил, узнавших, что я осталась одна, и направивших от имени мамы фотографию юристу Козлову. Я вздохнула. Такое сплошь и рядом встречается в газете “Оракул”, к примеру… Но мою любимый Фрибалиус, лично засвидетельствовавший материальность души (путем взвешивания умершего перед его последним вздохом и после — по его измерениям, у того человека душа весила сто двадцать пять грамм), тем не менее довольно скептично отзывался о возможности физического воздействия этих самых улетевших душ на живых людей. Подведем итог. Второй человек в течение пяти дней после исчезновения в озере раненого корейца пытается доказать мне, что он — мой отец. Зачем? Вопрос…
— Зачем вы меня искали? — я решила получить ответ на этот вопрос немедленно.
— Ну как же, — бормочет, пряча глаза, юрист. — Ответственность, которая налагается на человека в результате открытого секса, определяет его меру порядочности…
— Порядочности, да? Открытый секс? А вы помните папочка, что этот самый секс произошел у вас шестнадцать лет назад с пятнадцатилетней девочкой?! Положа руку на уголовный кодекс, что вы думаете об этом как юрист?
— Пятнадцатилетней?.. — задумывается юрист. — Ну, я тоже был молод…
— Ерунда. Вы, надеюсь, не станете говорить, что сидели с моей мамой за одной партой?! Это очень подорвало бы ваше представление о себе как об умном юристе, потому что, судя по возрасту, вы должны были тогда оставаться на второй год по два раза в каждом классе!
— Минуточку! Я не знал, что ей было пятнадцать. Это раз. Мы познакомились, когда я уже кончил университет, это два. Но мы действительно сидели с нею за одной партой на вечерних курсах иностранных языков, это три!
Достаточно?
Черт возьми, я допускаю, что этим мужикам что-то от меня нужно и так сильно нужно, что они готовы стать папами, но почему им очень хочется при этом посидеть за одной партой с моей мамой?!
— И какой язык вы учили?
— Испанский. Мы с вашей мамой учили испанский. Я отворачиваюсь и затихаю. Я знаю, что моя мама выучила испанский, чтобы съездить в город своей мечты.
— А вы знали Гадамера Шеллинга, моего отчима? — озаряет меня.
— Нет, — без раздумий, без попытки воспроизвести про себя незнакомое — если оно действительно незнакомое — имя папа-юрист усиленно качает головой из стороны в сторону. В этот момент меня в первый раз посетила мысль, что этим папочкам нужна не я, а нечто, что они не могут найти после исчезновения корейца.
— Ну вот что. Гена Козлов! — встаю я решительно. — Вы мне врете, и это видно даже сквозь стекла очков! Я не хочу иметь с вами никаких дел и постараюсь забыть о вашем существовании, как только мы расцепимся!
— Алиса, послушай…
— А! Вы и имя мое знаете?! Дайте угадаю… Ну да, как же, мама прислала вам письмо с фотографией и подробным описанием вашей родной доченьки, так? Нет, помолчите, я сама скажу. А письмо, конечно, не сохранилось, и предъявить вы его не можете!
— Письмо пришло на юридический адрес, я действительно…
Корреспонденцию просматривает секретарша…
— Мы с вами сейчас перейдем на другую платформу по мосту и поедем в Москву. Я знаю одно место, где нам снимут наручники. Если вы попробуете по дороге дернуться или потащить меня в сторону, я подниму такой визг и крик, что вас либо сразу же разорвут как садиста-педофила сознательные граждане на улице, либо вы попадете за решетку, если граждане окажутся не слишком сознательными.
— Да я ничего…
— Вам придется отдать мне чемодан в левую руку! — перебиваю я Козлова.
— А вы потащите свою трость. Ну? Опустим рукава пониже и возьмемся за руки?
Я нащупываю своей ладонью ладонь папы-юриста, наши соединившиеся руки на всякий случай сверху еще обматываю тонким шерстяным шарфом, наручники звякают, и даже холодное прикосновение металла к уже растертым запястьям не так противно, как его влажная прохладная ладонь.
Мы потащились к мосту.
— Стойте! — остановилась я у лестницы и дернула правой рукой. Юрист споткнулся и застонал.
Вмоейголовевдругсвязались воднуцепочку юрист-документы-подписи-печати-завещание.
— Мне нужен ваш пистолет.
— Нет. Детям нельзя давать оружие. Так же говорил кореец тогда в кухне…
— Тогда сами достаньте. Вытащите обойму. Выбросьте патроны.
— Не стоит делать глупости, — заискивающе посмотрел мне в лицо Козлов.
— Высыпайте, а то закричу!
— Ладно, ладно!.. — зажав трость между ног, он вытащил оружие.
Патроны падали на рельсы со звоном.
— Теперь — все? Можем идти? Зачем это было нужно? — укоризненно интересуется юрист.
Так я тебе и сказала! За несколько дней до своего исчезновения кореец подписал брачный договор, и наверняка у него где-то было припасено еще и завещание. Цепочка у меня в голове привела к сильному подозрению, что я могу интересовать потенциальных папочек как наследница большого состояния, а что обычно делают с наследницами в криминальных романах? Вот именно!
В “Кодле” в это время суток — полдень — был один Тихоня да еще двое его подручных возились в углу захламленного ангара с мотоциклом.
Ничего не говоря, я подняла правую руку и потрясла безвольно повисшей на другом браслете рукой юриста.
— Ну и понты у тебя сегодня, — пробормотал Тихоня, роясь на полках с инструментом.
Устрашающе клацнув огромными ножницами по металлу, Тихоня сказал, что может только перекусить цепочку, но браслеты останутся.
— Я не смогу в таком виде пойти на работу, сегодня важное заседание, эта штука на моей левой руке будет равносильна приказу об увольнении! — принялся нервно объяснять юрист Козлов.
Я предложила Тихоне приступить к разрезанию цепочки немедленно, а юрист пусть потом поищет металлоремонт или обратится в милицию.
Тихоня нервничал, потому что вот-вот должны были подойти крутые заказчики, и наше присутствие с браслетами на руках могло их взволновать.
— Был бы Сутяга, он бы открыл наручники запросто, ты знаешь, а я в отмычках не мастак.
— Режь!
— Подождите, я вас прошу! — оттягивает юрист наши сцепленные руки от ножниц. — Дайте мне шпильку или кусочек проволоки, я попробую их открыть.
— Режь, Тихоня! — я тяну руку к ножницам. Тихоня с огромными ножницами наготове сделал вокруг нас, подтанцовывая, два круга и разозлился.
— Вот вам проволока, вот пинцет, вот отвертка! Запритесь в кладовке и ковыряйтесь, сколько хотите. Только быстрей, быстрей! — стучит он по часам на руке.
— Тихоня, ты кого слушаешь? — упираюсь я как могу, пока папа-юрист волочет меня в кладовку. — Ты мошенника слушаешь?! Отсоедини меня немедленно!
— Алиска, не кричи, — кривится Тихоня, — я боюсь кого-нибудь поранить, почему твой друг не стоит спокойно?!
— Потому что он козел! — кричу я и топаю ногами, а на бетон пола капает первая капля крови из носа.
— Попрошу не ругаться, — заталкивает меня в тесную кладовку юрист. — Стой тихо и держи руку вот так. Не дергайся.
Слышен шум подъезжающей машины, потом топот ног — это Тихоня подбегает к кладовке и захлопывает дверь с той стороны. Мы с юристом оказываемся в полнейшей темноте и начинаем шарить по стенам свободными руками. Я слышу запах его лосьона после бритья. Перспектива застрять тут с ним на полчаса в абсолютной темноте приводит меня в исступление, я подтаскиваю прицепленную руку к лицу и злорадно вытираю кровь под носом рукавом его пальто болотного цвета.
Козлов нашел выключатель, свет люминесцентной лампы ударил по глазам яркой вспышкой. Стоим несколько секунд, зажмурившись, потом мне приказано не дергаться, юрист наклоняется к наручникам, и я минуты две в подробностях разглядываю его плешь на затылке и внутренность оттопырившегося на шее белейшего воротничка.
Братья Мазарины осмотрели джип. Сопровождающий их охранник отозвал Игоря Анатольевича в сторону и шепотом обратил его внимание на показания спидометра.
— Тихоня! — подозвал работника Гога, доставая бумажник. — Хорошо я тебе плачу?
— Спасибо, хорошо, — кивнул Тихоня, вытирая руки тряпкой в бензине.
Игорь Анатольевич присмотрелся повнимательней и заметил, что Тихоня нервничает. Признаки страха или беспокойства у людей, с которыми Гога имел отношения любой важности — будь то дружеские, деловые, или добровольно-подневольные, — Мазарин научился определять безошибочно. Он незаметно огляделся и попросил брата на всякий случай осмотреть ангар и жилые помещения.
Григорий Анатольевич не спеша двинулся к работникам в углу, но что-то привлекло его внимание. Присев, он поднял с пола ярко-зеленый шарфик, подержал его в руке и поднес к лицу, нюхая.
— Ты ездил куда-то на моем джипе? — повернулся к Тихоне Гога.
— Вы сами разрешили мне иногда брать машины, которые я ремонтирую, не помните? Чтобы хорошенько проверять их ход и состояние после ремонта. Вы выписали доверенность на имя Сутягина, потому что мне только шестнадцать…
— Я спрашиваю, куда ты ездил на моем джипе? — еще тише повторил вопрос Гога.
Отойдя на несколько шагов от того места, где лежал шарфик, Григорий Анатольевич Мазарин опять присел. Он задумчиво потрогал указательным пальцем подозри тельную каплю, потер выпачканный палец большим и убедился, что это кровь.
Гоша Мазарин встал и выдернул из-за пояса оружие. Звук передернутого затвора привлек внимание Гоги Мазарина. Не поворачиваясь к брату и не отвлекаясь от разговора, он тоже выдернул из-за пояса пистолет.
— Ты ездил на моем джипе очень далеко. Очень. Зачем? — покосившись, Гога заметил, что брат и один телохранитель с оружием наготове идут по следам цепочки из кровавых капель на полу.
Бледный Тихоня молился про себя, чтобы поскорей вернулся с обеда Сутяга, который всегда находил нужные слова и за полминуты мог вывести братьев Мазариных из состояния подозрительности и охотничьего азарта и ввести добродушно-покровительственное.
— Мы не сделали ничего плохого, машину попросила Алиса, она сказала, что один из вас всегда готов для нее на все, вот мы и…
— Тиш-ш-ше, — покосился Гога на брата, подбирающегося по каплям крови к двери кладовки. — Она сама попросила?
— Да, — сглотнул Тихоня напряжение в горле и приготовился к худшему:
Гоша с телохранителем находились у самой двери, за которой была заперта Алиска с прицепленным к ней наручниками мужиком. — Она… Она попросила отвезти труп в озеро, и мы поехали в деревню, помните, тот самый адрес, вы знаете это место…
— Ты сказал — труп? — изумился Гога Мазарин.
— Да. Утопленника, мы его погрузили в багажник, довезли до пруда и булькнули туда, честное слово, она сказала, что ваш брат не против оказать ей любую услугу — Тихоня наконец выдернул из кулака опешившего Гоги свою захваченную футболку и нервно разглаживал ее на груди.
— Вы отвезли на джипе труп в то самое озеро, где я Расправился с корейцем? — никак не может опомниться Гога.
— Ей было очень нужно, она попросила… Не надо!! — закричал Тихоня и бросился бежать к кладовке, но Гоша уже стрелял по замку.
Сутяга с Офелией за спиной вкатился на мотоцикле в ангар почти бесшумно. Офелия в отставленной в сторону руке везла Тихоне горячие пончики.
Они услышали выстрелы, Сутяга узнал автомобиль братьев Мазарини положил мотоцикл набок и сделал Офелии знак. Наученная опытом прежних разборок, Офелия без раздумий упала на пол возле мотоцикла и закрыла лицо пакетом с пончиками, а Сутяга пошел выяснить, что происходит, подняв вверх руки и демонстрируя пустые ладони бегущему навстречу второму охраннику Мазарини.
Он увидел распахнутую дверь кладовки, два силуэта в ней. Алиску, которая за последние несколько дней развлекала их невероятными приключениями на всю катушку, он узнал сразу. А мужика, почему-то прицепленного к ней наручниками, бледного, с отвисшей челюстью, он видел впервые.
Алиска что-то говорила окровавленным ртом, мужик тряс рукой с браслетом, и рука эта тоже была окровавлена. Сутяга побежал, чтобы предотвратить неприятности со смертельным исходом — именно такие и случались, когда кто-то из братьев Мазариных видел или слышал запах крови, — но не успел.
Григорий Анатольевич Мазарин, обнаруживший предмет своей сильнейшей страсти запертой в кладовке, окровавленной и прикованной наручниками к очень подозрительному субъекту, контролировать себя в такой ситуации не смог. Он сразу же с размаху засунул дуло своего пистолета в ноздрю трясущегося мужика с бородкой наблудившего дьякона и потребовал немедленных объяснений, одновременно крича, чтобы девочку освободили, и успокаивая ее обещаниями растянуть кишки надевшего наручники гада по всему ангару. Серпантином.
Услыхав про кишки, Геннадий Прокопьевич Козлов тоже не смог себя контролировать, он выдернул правой рукой свой пистолет и приставил дуло к животу Гоши Мазарина.
Вот так и получилось, что в кладовке и рядом с нею оказалось пятеро вооруженных мужчин, двое из которых уже не могли ни на что реагировать адекватно. Один — из-за распиравшего его ноздрю дула, другой — из-за вида наручников на тонком запястье и крови на божественно недосягаемом и самом прекрасном в мире лице.
Они выстрелили одновременно.
Сутяга и Тихоня упали на цемент пола, а Алиса присела в тесной кладовке, закрыв голову рукой. Это не спасло ее от брызг мозгового вещества и осколков черепной кости юриста, но постоянные посещения морга и любопытство медика от бога спасли ее от сильнейшего шока, в который обычно попадает и взрослый человек в такой ситуации.
— Что с тобой, брат? — поинтересовался Игорь Анатольевич Мазарин, когда тело юриста Козлова осело вниз и перестало дергаться.
— Я убил эту сволочь, что, разве не заметно? — размахивая пистолетом, нервно сообщил Григорий Анатольевич Мазарин.
— Ты ранен, брат? — убрал свое оружие Игорь Анатольевич и на плохо гнущихся ногах пошел поближе.
— Кто-нибудь отцепит девочку от этой падали? — топнул ногой Григорий Анатольевич.
Охранник — специалист по отмычкам — открыл наручники за восемь секунд.
— Иди сюда, — подозвал Алису Гоша. — Ко мне. Ближе!
Расстегивая кашемировое пальто, он смотрел только ей в лицо.
— Ну-ка глянь! — показал Гоша пальцем вниз, и загапнотизированная его неподвижными зрачками Алиса медленно опустила глаза. — Ну что? — крикнул он. — Рана?
— Не может быть! — бросилась она на колени и закрыла ладонью дырочку в белой рубашке на животе, дырочку с пороховой окантовкой, уже заплывающей красным. — Этого не может быть, он выбросил все патроны из обоймы, я сама видела! — дрожащими руками Алиса расстегивала под нависшим животом ремень брюк.
— Лягте, лягте на пол, зажмите посильней рану рукой, позвоните в “Скорую”, этого не может быть, все патроны из обоймы… как же так?..
— Зачем ты снимаешь мне штаны? — спросил Гоша, зажав скомканным в руке шарфом живот там, где ему показала Алиса.
— А не снимаю… Я ремень ослабляю…
— Закройте ангар, — приказал Гога Мазарин, а когда ни Сутяга, ни Тихоня не пошевелились на полу, ударил по очереди ботинком их в бок.
Охранник поднял оружие Козлова и осмотрел его.
— Автоматический, — доложил он. — Пустой. Один патрон был в стволе.
Раненого Мазарина отвели к машине и усадили на сиденье. Тихоня сбегал за аптечкой, Алиса поняла, что “Скорой” не будет. Окровавленный шарф заменили бинтовой прокладкой, но шарф Гоша не отдал, а сначала спросил у Алисы “Твой?”, и когда она утвердительно кивнула, спрятал его под рубашкой на груди, теперь Гоша весь был в крови — с шеи до низа живота.
Охранники замотали в полиэтилен и погрузили тело юриста Козлова в багажник.
— Обязательно, — киваю я и беру карточку. — Козлов Геннадий Прокопьевич, — читаю громко и медленно, почти по слогам. — Юрист! — оглядываю сидящих пассажиров, чтобы убедиться, что все хорошо расслышали имя щедрого гражданина. — Фирма Меди…кун, нет “Медикон”! Регистрационное свидетельство номер…
— Не надо так кричать, — склоняется ко мне мужчина с саквояжем. Ага, занервничал!
— Конечно, у кого сейчас деньги — у юристов! — вздыхает женщина напротив с несколькими полиэтиленовыми пакетами, которые она с трудом удерживает, обхватив руками.
— И не говорите, — тут же поддержал ее мужчина у окна. — Эти юристы кого хочешь вытащат из дерьма, любого бандита уведут от правосудия, если им хорошо заплатить! А еще в электричке ездит, юр-р-рист!
— Девочка, ты погляди сначала, может, эти доллары фальшивые, а тебя за них заметут! — советует добрая старушка рядом со мной.
Прячу скомканные двадцатки в карман джинсов. Бородач у дверей стал проталкиваться к нам поближе. Становится все интересней.
— У вас есть дети? — тонким голоском интересуюсь я у доброго дяди.
Несколько секунд он смотрит в мое запрокинутое лицо с удивлением и беспокойством.
— У меня есть дочь, — наконец решается юрист.
— Взрослая уже? — напираю я.
— Не настолько взрослая, чтобы обеспечивать себя самой.
— Понятно… Иногда опускается до попрошайничества в электричках, да?
— Ты очень на нее похожа. То есть ты похожа на ее мать, — запутался юрист.
— Я похожа на свою мать. А у вас есть ее фотография?
— Матери? — дрогнувшей рукой юрист поправляет очки и осматривается.
Синяя куртка подошел почти вплотную.
— Нет, моя. У вас есть моя фотография?
— Ты хочешь сказать… Ты что, намекаешь, что ты моя дочь?
— Откуда я знаю. Если бы вы показали фотографию, ту, которую смотрели на перроне… Она должна быть в правом кармане, вы ее оттуда доставали, — я показала пальцем на карман.
Юрист попытался отпрянуть, но ему это не удалось — сзади стали возмущаться.
— А вы что, ищете дочь? — с надеждой на захватывающую мыльную оперу интересуется женщина с пакетами, жадно отслеживая глазами растерянность и отчаяние на лице юриста.
Подергавшись, юрист решил направиться к выходу.
— Сходите? — повернулся он к синей куртке, под саквояж над головой.
— Предъявите документы! — приказал синяя куртка.
— Вот и правильно, погляди, что это за юрист кой — швыряется долларами!
— поддержал синюю куртку мужчина у окна.
— Да нет же, — разъяснила женщина с пакетами он девочке деньги дал, потому что она очень похоже его пропавшую дочь!
Синяя куртка достал удостоверение и сунул его в лицо юристу.
Юрист приладил трость у сиденья, достал из внутреннего кармана пальто паспорт, открыл его и суну лицо синей куртке.
Из паспорта выпала фотография и плавно легла на колени. Да, ничего не скажешь, веселая девочка я была когда-то — улыбка до ушей!
— Пройдемте к выходу! — приказал синяя куртка попятился спиной, сметая пассажиров.
— По какому праву? — возмутился юрист и выдернул свой паспорт.
— Папа! — крикнула я, вскочила, подпрыгнула и повисла на юристе.
Мы с ним стали заваливаться и упали сначала на сидящих, а потом свалились в проход между сиденья! Синяя куртка тащил меня сзади за капюшон и требовал немедленно следовать за ним.
Женщина с пакетами совала синей куртке мою фотографию и кричала, что я — дочь!
Юрист подо мной одной рукой вцепился в свой саквояж, другой — крепко зажал набалдашник трости. Я совершенно спокойно обыскала его, как это учила меня делать Пенелопа. И хотя в положении лежа это получилось не очень удобно, но через десять секунд обыск меня в левой руке оказался пистолет. Я не хотела его в вытаскивать из-за пояса юриста, но пока я проводи обыск, бородач в синей куртке изловчился и защелкнул на нас с юристом наручники. Один браслет — на моей правой руке, другой — на левой руке юриста. Вот так и получилось, что от неожиданности и возмущения я вытащила пистолет, кое-как стала на колени, подняла руку вверх и нажала на курок. Просто, чтобы определить, заряжен он или нет.
После выстрела почти все стоящие в проходе пассажиры оказались сидящими. Наверное, они попытались лечь на пол, но при таком скоплении народу им удалось только присесть.
— Девочка, — севшим голосом попросил синяя куртка, — отдай пистолет.
— Мне надо выйти.
— Да, конечно. Только отдай пистолет сначала.
— Полный магазин, — сообщил юрист, кое-как поднявшись и надевая упавшие очки. — Там полный магазин. У меня есть разрешение на оружие. Я юрист. У меня разрешение…
— Хочу выйти! — повысила я голос и подняла руку с пистолетом вверх.
Присевшие в проходе пассажиры стали заползать “в купе” и, к моему удивлению, делали это настолько организованно, что уже через несколько секунд в вагоне оказался узкий проход.
По нему мы и прошли сцепленные. Я шла сзади юриста, несла трость и этой же рукой толкала его дулом пистолета в бок до самого тамбура.
В тамбуре народ толком еще не понял, что произошло, я закрыла за собой двери и погрозила подбежавшему с той стороны бородачу.
— Ты не могла бы убрать от меня дуло? — попросил юрист. — Это очень нервирует. На курок можно нажать нечаянно.
— Не волнуйся, папочка.
— Это смешно, в конце концов!
— Давай выйдем и вместе посмеемся.
На платформе мы оказались одни. Стояли и ждали, когда электричка тронется.
— Все! — заявил юрист, дождавшись последнего проезжающего вагона. — Хватит! — бросил на землю трость и отобрал у меня пистолет.
— А синяя кутка наверняка тоже вышел с обратной стороны электрички и теперь следит за нами, — сдалась я — Что будем делать?
— Мне надо выпить, — он засунул пистолет за пояс, достал платок и вытер лоб.
Мы побрели до ближайшей обледенелой лавочки. Юрист раскрыл свой саквояж и достал металлическую плоскую фляжку. Пока он употреблял успокоительное, я занялась саквояжем. Я открыла одной рукой замки, перевернула его вверх дном и вывалила все содержимое на лавку.
— Эй! Не смей! — закричал юрист и бросился животом на бумаги. При этом он дернул меня за собой, я упала возле лавки на колени, после чего оттолкнула его свободной рукой, раскидывая бумаги.
— Отвали!
Через полчаса мы сидели с ним на двух папках из чемоданчика. На папках попам было не так холодно. Все бумаги оказались совершенно скучными документами, договорами по поставкам медицинского сырья, доверенностями на право ведения дел, множество указанных в них фамилий ни о чем мне не говорили, запомнилась одна — Коржак, потому что эта фамилия встречалась почти в каждом документе. Она печаталась внизу, после текста и у самой печати, из чего можно было заключить, что этот самый Коржак — начальник папы-юриста и директор фирмы “Медикун”.
Мы сидели и молчали. Юрист Козлов замер, уставясь в одну точку где-то на рельсах, я запрокинула голову, почувствовав приближение приступа злости — тягучей каплей крови в носоглотке.
— Ну скажи мне, зачем надо было деньги просить зачем? — нашел виноватого в происшедшем юрист.
— Это спонтанно получилось, — честно ответила я.
— Из-за этой твоей спонтанности на меня напал бандит! А я тоже хорош!
Запросто лезу в бумажник и достаю попрошайке в электричке доллары!
— Это был не бандит. Это был милиционер в штатском.
— Почему ты так решила? — дернулся Козлов. — Он следил за мной от самого дома. Я даже знаю почему он нацепил на нас наручники.
— Почему? — поежившись от холода, юрист уставился на меня с ужасом и недоверием.
— Ко мне в квартиру ввалился один уголовник. И… выпал с балкона.
Случайно. Ко мне приставили охрану. Вы вошли со мной в контакт, значит, вы попали в поле зрения этой самой охраны. Чтобы вас задержать, бородач надел наручники.
— Бред какой-то! — пожал плечами юрист. — Если он хотел задержать меня, то сам бы ко мне пристегнулся!. Зачем тебя цеплять?
— Я не уверена, может, он еще и меня хотел задержать. Ладно. Давайте поговорим начистоту. Вы знаете, кто я?
Юрист отводит глаза и молчит.
— Ладно, вы шли за мной по перрону, вы сверились с фотографией из кармана, вы сели в тот же вагон, что и я, пробрались поближе и навалились на меня своим чемоданом. Так?
Тишина.
— Вы не в том положении, чтобы упорствовать, подняла я руку с наручниками и потрясла ею. — Или вы все мне рассказываете, или я вам устрою такое шоу!..
— Ладно, — решился юрист. — Я шел за тобой, потому что узнал недавно, что у меня была…
— Ну нет! — громко перебила я Козлова. — Если вы сейчас только намекнете, что я ваша дочь!.. — я огляделась и пригрозила:
— Я вас укушу! — и для устрашения подтащила за наручники его руку к своему лицу.
— Но что же мне делать, если я действительно хотел сказать, что ты очень похожа на девочку с фотографии!
— Понятно. А фотография у вас…
— А фотографию мне прислала незадолго до своей смерти одна женщина, с которой я был когда-то в близких отношениях! Она сообщила, что у нее от меня дочь!
Я задумалась. Эта фотография сделана в зоопарке, ходила я туда один-единственный раз в жизни. Поход в зоопарк организовал кореец в юбилей своей свадьбы с тетушкой Леони. Меня сфотографировали на фоне клетки с обезьянами — сбоку видна решетка — в летний теплый полдень через месяц после свадьбы Леонидии с моим отчимом-вдовцом. Мама к тому времени была давно мертва.
Если допустить, что этот человек действительно является моим отцом — по крайней мере, он Гена! — то нужно будет согласиться и с действием неких потусторонних сил, узнавших, что я осталась одна, и направивших от имени мамы фотографию юристу Козлову. Я вздохнула. Такое сплошь и рядом встречается в газете “Оракул”, к примеру… Но мою любимый Фрибалиус, лично засвидетельствовавший материальность души (путем взвешивания умершего перед его последним вздохом и после — по его измерениям, у того человека душа весила сто двадцать пять грамм), тем не менее довольно скептично отзывался о возможности физического воздействия этих самых улетевших душ на живых людей. Подведем итог. Второй человек в течение пяти дней после исчезновения в озере раненого корейца пытается доказать мне, что он — мой отец. Зачем? Вопрос…
— Зачем вы меня искали? — я решила получить ответ на этот вопрос немедленно.
— Ну как же, — бормочет, пряча глаза, юрист. — Ответственность, которая налагается на человека в результате открытого секса, определяет его меру порядочности…
— Порядочности, да? Открытый секс? А вы помните папочка, что этот самый секс произошел у вас шестнадцать лет назад с пятнадцатилетней девочкой?! Положа руку на уголовный кодекс, что вы думаете об этом как юрист?
— Пятнадцатилетней?.. — задумывается юрист. — Ну, я тоже был молод…
— Ерунда. Вы, надеюсь, не станете говорить, что сидели с моей мамой за одной партой?! Это очень подорвало бы ваше представление о себе как об умном юристе, потому что, судя по возрасту, вы должны были тогда оставаться на второй год по два раза в каждом классе!
— Минуточку! Я не знал, что ей было пятнадцать. Это раз. Мы познакомились, когда я уже кончил университет, это два. Но мы действительно сидели с нею за одной партой на вечерних курсах иностранных языков, это три!
Достаточно?
Черт возьми, я допускаю, что этим мужикам что-то от меня нужно и так сильно нужно, что они готовы стать папами, но почему им очень хочется при этом посидеть за одной партой с моей мамой?!
— И какой язык вы учили?
— Испанский. Мы с вашей мамой учили испанский. Я отворачиваюсь и затихаю. Я знаю, что моя мама выучила испанский, чтобы съездить в город своей мечты.
— А вы знали Гадамера Шеллинга, моего отчима? — озаряет меня.
— Нет, — без раздумий, без попытки воспроизвести про себя незнакомое — если оно действительно незнакомое — имя папа-юрист усиленно качает головой из стороны в сторону. В этот момент меня в первый раз посетила мысль, что этим папочкам нужна не я, а нечто, что они не могут найти после исчезновения корейца.
— Ну вот что. Гена Козлов! — встаю я решительно. — Вы мне врете, и это видно даже сквозь стекла очков! Я не хочу иметь с вами никаких дел и постараюсь забыть о вашем существовании, как только мы расцепимся!
— Алиса, послушай…
— А! Вы и имя мое знаете?! Дайте угадаю… Ну да, как же, мама прислала вам письмо с фотографией и подробным описанием вашей родной доченьки, так? Нет, помолчите, я сама скажу. А письмо, конечно, не сохранилось, и предъявить вы его не можете!
— Письмо пришло на юридический адрес, я действительно…
Корреспонденцию просматривает секретарша…
— Мы с вами сейчас перейдем на другую платформу по мосту и поедем в Москву. Я знаю одно место, где нам снимут наручники. Если вы попробуете по дороге дернуться или потащить меня в сторону, я подниму такой визг и крик, что вас либо сразу же разорвут как садиста-педофила сознательные граждане на улице, либо вы попадете за решетку, если граждане окажутся не слишком сознательными.
— Да я ничего…
— Вам придется отдать мне чемодан в левую руку! — перебиваю я Козлова.
— А вы потащите свою трость. Ну? Опустим рукава пониже и возьмемся за руки?
Я нащупываю своей ладонью ладонь папы-юриста, наши соединившиеся руки на всякий случай сверху еще обматываю тонким шерстяным шарфом, наручники звякают, и даже холодное прикосновение металла к уже растертым запястьям не так противно, как его влажная прохладная ладонь.
Мы потащились к мосту.
— Стойте! — остановилась я у лестницы и дернула правой рукой. Юрист споткнулся и застонал.
Вмоейголовевдругсвязались воднуцепочку юрист-документы-подписи-печати-завещание.
— Мне нужен ваш пистолет.
— Нет. Детям нельзя давать оружие. Так же говорил кореец тогда в кухне…
— Тогда сами достаньте. Вытащите обойму. Выбросьте патроны.
— Не стоит делать глупости, — заискивающе посмотрел мне в лицо Козлов.
— Высыпайте, а то закричу!
— Ладно, ладно!.. — зажав трость между ног, он вытащил оружие.
Патроны падали на рельсы со звоном.
— Теперь — все? Можем идти? Зачем это было нужно? — укоризненно интересуется юрист.
Так я тебе и сказала! За несколько дней до своего исчезновения кореец подписал брачный договор, и наверняка у него где-то было припасено еще и завещание. Цепочка у меня в голове привела к сильному подозрению, что я могу интересовать потенциальных папочек как наследница большого состояния, а что обычно делают с наследницами в криминальных романах? Вот именно!
В “Кодле” в это время суток — полдень — был один Тихоня да еще двое его подручных возились в углу захламленного ангара с мотоциклом.
Ничего не говоря, я подняла правую руку и потрясла безвольно повисшей на другом браслете рукой юриста.
— Ну и понты у тебя сегодня, — пробормотал Тихоня, роясь на полках с инструментом.
Устрашающе клацнув огромными ножницами по металлу, Тихоня сказал, что может только перекусить цепочку, но браслеты останутся.
— Я не смогу в таком виде пойти на работу, сегодня важное заседание, эта штука на моей левой руке будет равносильна приказу об увольнении! — принялся нервно объяснять юрист Козлов.
Я предложила Тихоне приступить к разрезанию цепочки немедленно, а юрист пусть потом поищет металлоремонт или обратится в милицию.
Тихоня нервничал, потому что вот-вот должны были подойти крутые заказчики, и наше присутствие с браслетами на руках могло их взволновать.
— Был бы Сутяга, он бы открыл наручники запросто, ты знаешь, а я в отмычках не мастак.
— Режь!
— Подождите, я вас прошу! — оттягивает юрист наши сцепленные руки от ножниц. — Дайте мне шпильку или кусочек проволоки, я попробую их открыть.
— Режь, Тихоня! — я тяну руку к ножницам. Тихоня с огромными ножницами наготове сделал вокруг нас, подтанцовывая, два круга и разозлился.
— Вот вам проволока, вот пинцет, вот отвертка! Запритесь в кладовке и ковыряйтесь, сколько хотите. Только быстрей, быстрей! — стучит он по часам на руке.
— Тихоня, ты кого слушаешь? — упираюсь я как могу, пока папа-юрист волочет меня в кладовку. — Ты мошенника слушаешь?! Отсоедини меня немедленно!
— Алиска, не кричи, — кривится Тихоня, — я боюсь кого-нибудь поранить, почему твой друг не стоит спокойно?!
— Потому что он козел! — кричу я и топаю ногами, а на бетон пола капает первая капля крови из носа.
— Попрошу не ругаться, — заталкивает меня в тесную кладовку юрист. — Стой тихо и держи руку вот так. Не дергайся.
Слышен шум подъезжающей машины, потом топот ног — это Тихоня подбегает к кладовке и захлопывает дверь с той стороны. Мы с юристом оказываемся в полнейшей темноте и начинаем шарить по стенам свободными руками. Я слышу запах его лосьона после бритья. Перспектива застрять тут с ним на полчаса в абсолютной темноте приводит меня в исступление, я подтаскиваю прицепленную руку к лицу и злорадно вытираю кровь под носом рукавом его пальто болотного цвета.
Козлов нашел выключатель, свет люминесцентной лампы ударил по глазам яркой вспышкой. Стоим несколько секунд, зажмурившись, потом мне приказано не дергаться, юрист наклоняется к наручникам, и я минуты две в подробностях разглядываю его плешь на затылке и внутренность оттопырившегося на шее белейшего воротничка.
Братья Мазарины осмотрели джип. Сопровождающий их охранник отозвал Игоря Анатольевича в сторону и шепотом обратил его внимание на показания спидометра.
— Тихоня! — подозвал работника Гога, доставая бумажник. — Хорошо я тебе плачу?
— Спасибо, хорошо, — кивнул Тихоня, вытирая руки тряпкой в бензине.
Игорь Анатольевич присмотрелся повнимательней и заметил, что Тихоня нервничает. Признаки страха или беспокойства у людей, с которыми Гога имел отношения любой важности — будь то дружеские, деловые, или добровольно-подневольные, — Мазарин научился определять безошибочно. Он незаметно огляделся и попросил брата на всякий случай осмотреть ангар и жилые помещения.
Григорий Анатольевич не спеша двинулся к работникам в углу, но что-то привлекло его внимание. Присев, он поднял с пола ярко-зеленый шарфик, подержал его в руке и поднес к лицу, нюхая.
— Ты ездил куда-то на моем джипе? — повернулся к Тихоне Гога.
— Вы сами разрешили мне иногда брать машины, которые я ремонтирую, не помните? Чтобы хорошенько проверять их ход и состояние после ремонта. Вы выписали доверенность на имя Сутягина, потому что мне только шестнадцать…
— Я спрашиваю, куда ты ездил на моем джипе? — еще тише повторил вопрос Гога.
Отойдя на несколько шагов от того места, где лежал шарфик, Григорий Анатольевич Мазарин опять присел. Он задумчиво потрогал указательным пальцем подозри тельную каплю, потер выпачканный палец большим и убедился, что это кровь.
Гоша Мазарин встал и выдернул из-за пояса оружие. Звук передернутого затвора привлек внимание Гоги Мазарина. Не поворачиваясь к брату и не отвлекаясь от разговора, он тоже выдернул из-за пояса пистолет.
— Ты ездил на моем джипе очень далеко. Очень. Зачем? — покосившись, Гога заметил, что брат и один телохранитель с оружием наготове идут по следам цепочки из кровавых капель на полу.
Бледный Тихоня молился про себя, чтобы поскорей вернулся с обеда Сутяга, который всегда находил нужные слова и за полминуты мог вывести братьев Мазариных из состояния подозрительности и охотничьего азарта и ввести добродушно-покровительственное.
— Мы не сделали ничего плохого, машину попросила Алиса, она сказала, что один из вас всегда готов для нее на все, вот мы и…
— Тиш-ш-ше, — покосился Гога на брата, подбирающегося по каплям крови к двери кладовки. — Она сама попросила?
— Да, — сглотнул Тихоня напряжение в горле и приготовился к худшему:
Гоша с телохранителем находились у самой двери, за которой была заперта Алиска с прицепленным к ней наручниками мужиком. — Она… Она попросила отвезти труп в озеро, и мы поехали в деревню, помните, тот самый адрес, вы знаете это место…
— Ты сказал — труп? — изумился Гога Мазарин.
— Да. Утопленника, мы его погрузили в багажник, довезли до пруда и булькнули туда, честное слово, она сказала, что ваш брат не против оказать ей любую услугу — Тихоня наконец выдернул из кулака опешившего Гоги свою захваченную футболку и нервно разглаживал ее на груди.
— Вы отвезли на джипе труп в то самое озеро, где я Расправился с корейцем? — никак не может опомниться Гога.
— Ей было очень нужно, она попросила… Не надо!! — закричал Тихоня и бросился бежать к кладовке, но Гоша уже стрелял по замку.
Сутяга с Офелией за спиной вкатился на мотоцикле в ангар почти бесшумно. Офелия в отставленной в сторону руке везла Тихоне горячие пончики.
Они услышали выстрелы, Сутяга узнал автомобиль братьев Мазарини положил мотоцикл набок и сделал Офелии знак. Наученная опытом прежних разборок, Офелия без раздумий упала на пол возле мотоцикла и закрыла лицо пакетом с пончиками, а Сутяга пошел выяснить, что происходит, подняв вверх руки и демонстрируя пустые ладони бегущему навстречу второму охраннику Мазарини.
Он увидел распахнутую дверь кладовки, два силуэта в ней. Алиску, которая за последние несколько дней развлекала их невероятными приключениями на всю катушку, он узнал сразу. А мужика, почему-то прицепленного к ней наручниками, бледного, с отвисшей челюстью, он видел впервые.
Алиска что-то говорила окровавленным ртом, мужик тряс рукой с браслетом, и рука эта тоже была окровавлена. Сутяга побежал, чтобы предотвратить неприятности со смертельным исходом — именно такие и случались, когда кто-то из братьев Мазариных видел или слышал запах крови, — но не успел.
Григорий Анатольевич Мазарин, обнаруживший предмет своей сильнейшей страсти запертой в кладовке, окровавленной и прикованной наручниками к очень подозрительному субъекту, контролировать себя в такой ситуации не смог. Он сразу же с размаху засунул дуло своего пистолета в ноздрю трясущегося мужика с бородкой наблудившего дьякона и потребовал немедленных объяснений, одновременно крича, чтобы девочку освободили, и успокаивая ее обещаниями растянуть кишки надевшего наручники гада по всему ангару. Серпантином.
Услыхав про кишки, Геннадий Прокопьевич Козлов тоже не смог себя контролировать, он выдернул правой рукой свой пистолет и приставил дуло к животу Гоши Мазарина.
Вот так и получилось, что в кладовке и рядом с нею оказалось пятеро вооруженных мужчин, двое из которых уже не могли ни на что реагировать адекватно. Один — из-за распиравшего его ноздрю дула, другой — из-за вида наручников на тонком запястье и крови на божественно недосягаемом и самом прекрасном в мире лице.
Они выстрелили одновременно.
Сутяга и Тихоня упали на цемент пола, а Алиса присела в тесной кладовке, закрыв голову рукой. Это не спасло ее от брызг мозгового вещества и осколков черепной кости юриста, но постоянные посещения морга и любопытство медика от бога спасли ее от сильнейшего шока, в который обычно попадает и взрослый человек в такой ситуации.
— Что с тобой, брат? — поинтересовался Игорь Анатольевич Мазарин, когда тело юриста Козлова осело вниз и перестало дергаться.
— Я убил эту сволочь, что, разве не заметно? — размахивая пистолетом, нервно сообщил Григорий Анатольевич Мазарин.
— Ты ранен, брат? — убрал свое оружие Игорь Анатольевич и на плохо гнущихся ногах пошел поближе.
— Кто-нибудь отцепит девочку от этой падали? — топнул ногой Григорий Анатольевич.
Охранник — специалист по отмычкам — открыл наручники за восемь секунд.
— Иди сюда, — подозвал Алису Гоша. — Ко мне. Ближе!
Расстегивая кашемировое пальто, он смотрел только ей в лицо.
— Ну-ка глянь! — показал Гоша пальцем вниз, и загапнотизированная его неподвижными зрачками Алиса медленно опустила глаза. — Ну что? — крикнул он. — Рана?
— Не может быть! — бросилась она на колени и закрыла ладонью дырочку в белой рубашке на животе, дырочку с пороховой окантовкой, уже заплывающей красным. — Этого не может быть, он выбросил все патроны из обоймы, я сама видела! — дрожащими руками Алиса расстегивала под нависшим животом ремень брюк.
— Лягте, лягте на пол, зажмите посильней рану рукой, позвоните в “Скорую”, этого не может быть, все патроны из обоймы… как же так?..
— Зачем ты снимаешь мне штаны? — спросил Гоша, зажав скомканным в руке шарфом живот там, где ему показала Алиса.
— А не снимаю… Я ремень ослабляю…
— Закройте ангар, — приказал Гога Мазарин, а когда ни Сутяга, ни Тихоня не пошевелились на полу, ударил по очереди ботинком их в бок.
Охранник поднял оружие Козлова и осмотрел его.
— Автоматический, — доложил он. — Пустой. Один патрон был в стволе.
Раненого Мазарина отвели к машине и усадили на сиденье. Тихоня сбегал за аптечкой, Алиса поняла, что “Скорой” не будет. Окровавленный шарф заменили бинтовой прокладкой, но шарф Гоша не отдал, а сначала спросил у Алисы “Твой?”, и когда она утвердительно кивнула, спрятал его под рубашкой на груди, теперь Гоша весь был в крови — с шеи до низа живота.
Охранники замотали в полиэтилен и погрузили тело юриста Козлова в багажник.