Страница:
Пенелопа несколько секунд напряженно всматривается в мое лицо. Я не отвожу глаз.
— Ты знаешь, что в жизни все имеет причину и следствие? — интересуется Пенелопа.
— Да. Я уже взрослая девочка. Умею сопоставлять.
— Тогда пошли.
Она ведет меня через приемную в свой кабинет, толчком усаживает в кресло перед компьютером и ждет, стоя рядом.
— Хочешь поучаствовать? — я еще надеюсь на полную конфиденциальность, но, похоже, зря.
— Если тебе нужна дискета, значит, ты собираешься скопировать свое сообщение, после чего уничтожишь его в моей почте. Это придаст тебе уверенность в некоторой защищенности, но это и будет ошибкой.
— Почему это?
— Потому что, пока твоя информация лежит у меня в компьютере, ею могу распоряжаться только я. А как только ты материализуешь наличие этой информации, как только ты запрешь ее в надежде большей сохранности в заветный сундучок с замочком, тебя ждет множество проблем по захоронению сокровища.
— Пенелопа! — восторженно замечаю я. — Ты тоже любишь сказки!
— Нет. Я ненавижу сказки. Я просто умею сопоставлять причину и следствие. Как только ты перегонишь свою тайну на дискету, появится много-много проблем по захоронению этой совершенно материальной вещи. Будешь носить ее на себе? Впадать в такую зависимость от предмета смешно, тем более что его легко обнаружить при обыске. Положишь в банк? У тебя останется ключик, который тоже потом придется прятать. Зароешь под деревом в саду? Для этого нужна лопата, а потом наступит вероятностный аспект — сколько собак, туристов и кладоискателей захотят рыть ямку под этим деревом?
— А я… А я положу дискету в конверт и отправлю по почте. До востребования!
— Кому?
— Себе… Или тебе.
— Три с минусом, что вполне сносно для дилетантки. Ладно, подвинься, я наберу код.
— Спасибо большое, — я с облегчением перевожу дух. — Теперь ты отвернись, я наберу код.
Через пару минут Пенелопа за руку подвела меня к стойке со смешными фигурками из зеленого камня.
— Это мой главный тест, — сказала она. — Выбирай, какая тебе больше всего нравится.
Я начала осмотр сверху, потом присела, дольше всех рассматривала на нижней полочке собаку, ухватившую себя за хвост. Выпрямилась.
— Никакая.
— Что, ни одна не нравится? — удивилась Пенелопа.
— Ни одна. Пенелопа, ты едешь на… на стирку?.
— Хорошо сказала. Да, у меня небольшое, вполне безопасное и хорошо оплачиваемое дельце. Часа на полтора. Жена дорогого купца забеременела, пока муж был в командировке.
— Возьми меня с собой.
— Выбери фигурку.
— Собака, играющая с хвостом.
— Так я и знала. Поехали.
Мы попали в пробку на Кольцевой. К затяжным пятнадцати минутам Пенелопа раздраженно прибавила те одиннадцать, которые она потратила на меня в прачечной.
— Не разговаривай таким тоном, я еще у тебя не работаю!
— Значит, вообще бесполезно тратишь мое время. Сколько джипов нас обогнали?
— Четыре, — я поправила зеркальце и посмотрела в него на дорогу сзади.
— Правильно. А пятый не хочет.
— Он с Сухаревки не хочет.
— И опять — правильно. Ты наблюдательная девочка.
— Да нет, Леони всегда говорила, что я — солоха, просто у меня нервная реакция на джипы, потому что на них ездит команда братьев Мазарини.
— Кстати, тот брат, который Игорь Анатольевич, сделал мне заказ.
Большую сумму денег за координаты его сестры. Если найду это место за неделю — десять тысяч долларов. Я не знаю твоих ближайших планов, поэтому хочу спросить: мне делать двойную змею?
— Делать, — киваю я с готовностью к любым приключениям, — а что это такое?
— Через полкилометра будет поворот с заездом на мост. Я могу оторваться от джипа восьмеркой по встречной полосе, это чревато большим штрафом, если засекут, но я оторвусь. Думай быстрей. Осталось двести метров. Ты хочешь, чтобы братья твоей новой мачехи узнали, где она?
— Хочу, но не сейчас! — кричу я, и Пенелопа резко выворачивает руль влево.
Когда стрелка спидометра опустилась до семидесяти, я перевела дух и попросила остановиться.
— Испугалась или укачало?
— Нет. Боюсь уписаться.
Пенелопа вышла со мной из машины. Повалил снег.
Я не стала отходить далеко от дороги.
— Не сейчас, а когда? — спросила Пенелопа, отлавливая снежинки.
— Не знаю, — присев, я обнаружила, что земля пахнет. И снег на ней — пахнет. — Почему они обратились к тебе? — спросила я, натягивая джинсы.
— Имею достойную репутацию по отмыванию грязи. Но, зная этот контингент, могу поспорить, что они вышли на меня через тебя. Такие люди всегда сначала подходят к делу документально: кто, где, когда и насколько привлекался.
Первым делом они ищут слабые места, пытаются получить данные из официальных следственных дел и только потом, когда не получается, цепляют “хвост”. Из вашей недавно рожденной молодой семьи привлекалась именно ты, а освидетельствование твоей вменяемости проводила я. Хотя…
— Можно я поведу машину?
— Нельзя. Пристегнись. Я вспомнила этих братьев, как только увидела, а вот узнали меня они или нет?.. Несколько лет назад по уголовному делу братья купили невменяемость у старшего судебного эксперта, а я была младшим судебным экспертом.
— И что?
— Ничего. Братья “вылечились”, я ушла из органов, защитила кандидатскую, и теперь меня приглашают как консультанта на три дня в неделю. Не оглядывайся, сзади чисто. Приехали.
— Кто-кто в теремочке живет? — пробормотала я, выходя из машины и разглядывая шикарные хоромы. — Кто-кто в невысоком живет?
Мы осмотрелись на предмет звонка или хотя бы дверной ручки на массивных воротах, но обнаружили только поворачивающуюся видеокамеру. Что-то щелкнуло, из динамика под камерой приглушенный женский голос произнес, словно боясь разбудить: “Слуш-ш-шаю…”
— Прачка по вызову, — доложила Пенелопа и добавила:
— С помощницей.
В воротах, жужжа, открылась калитка. В дверях особняка стояла маленькая и худая до обвисшей кожи под глазами и у рта старушка. Она чуть поклонилась и закрыла за нами дверь.
— Вот и мышка-норушка, — шепнула я Пенелопе в огромном холле с камином и воздушными лестницами, полукругом уходящими наверх.
Послышался стук каблучков, я собралась было продолжить перечисление жителей теремка, но появившаяся женщина если и была когда-то лягушкой-квакушкой, то к нашему посещению уже успела привыкнуть и к сожжению своей лягушачьей шкурки, и к гордой красоте, появившейся после этого сожжения.
— Вы опоздали, — нервно заметила она, терзая в руках платочек.
Пенелопа покосилась на меня осуждающе. Я пожала плечами, сняла куртку, расшнуровала и сбросила ботинки, пошла к камину, прихватив по дороге кресло, и хотя с трудом, но доволокла его колесиками по ковру, развернула и устроилась с полным кайфом, подсунув промокшие ноги к огню.
— Извините, это дело совершенно конфиденциальное, — возмутилась было моим поведением хозяйка, но Пенелопа начальственным тоном заявила, что я-ее помощница, специалист по брачным отношениям.
— Я думала, это ваш ребенок, — перешла на шепот хозяйка, — я хотела предложить девочке послушать в другой комнате музыку…
— Она лучше меня разбирается в несчастливых браках, пусть остается.
— То есть, — шепот приобрел оттенок ужаса, — это ваша работница?!.
Я сидела, наблюдая огонь, скрытая от них высокой спинкой кресла, и не видела, какими жестами или мимикой лица Пенелопа разъяснила хозяйке ситуацию с моим присутствием, но только женщина вздохнула горестно и сдалась:
— Ладно, какое теперь это имеет значение, все кончено, муж прилетает в аэропорт через два часа.
— Сегодня? — Пенелопа, наверное, разделась, потому что я услышала тихое шелестение мышки-норушки:
“Позвольте ваш-ш-ше пальто…” — Но вы же говорили, что он в отъезде до понедельника?!
— Да, так и было, но потом он позвонил, сказал, что соскучился, что прилетит сегодня и проведет со мной две недели, выключит все телефоны, запрет все двери, это ужасно, что мне делать?
— Давайте сядем и успокоимся.
— Я не могу успокоиться, мне говорили, что для вас не бывает неразрешимых проблем, ну скажите же, что вы поможете, что все устроится!
— Минуточку, — Пенелопа переходит на начальственный тон, — мне не нравится эта истерика, обычно женщины так нервничают при очень больших неприятностях, все ли вы мне рассказали? Если я правильно поняла, речь идет о внеплановой беременности?
— Да, но!..
— Минуточку. И эта беременность не от мужа.
— Да, но вы не понимаете!..
— И срок этой беременности — не больше двух недель, вам сорок три года, вы практически здоровы, хорошо переносите наркоз.
— Да!
— Прекрасно. Судя по этой информации, никаких осложнений с решением проблемы не будет. Теперь говорите, чего я не понимаю.
— Я не могу делать аборт! — заявила женщина, звякнуло стекло, а вот и знакомый “пук” открывающейся пробки. — Это мой последний шанс иметь ребенка!
Больше такого не будет.
— Вы сдавали анализы?
— Да.
— В той клинике, куда я вас направила?
— Да! Анонимно, и анализы подтвердили беременность!
— Дайте мне эти бумаги.
— Лиза! — кричит женщина, я от неожиданности дергаюсь. — Принеси мою сумочку. Черную, она в спальне!
Неслышно прошмыгнула мышка-норушка. Пенелопа шуршит бумажками.
Кто-нибудь вспомнит обо мне, наконец, или самой придется налить?
— Вы меня извините, — слышу я озабоченный голос Пенелопы, — мне показалось, что вы обратились в нашу прачечную для обеспечения алиби на время проведения аборта.
— Да нет же! — нервно перебивает ее женщина. — Я хочу оставить ребенка, понимаете! Это последний и единственный шанс в моей жизни. Мы с мужем в браке двадцать лет, мы счастливы, и мы оба прошли обследование по подозрению в бесплодии, потому что очень хотели иметь детей, а я не беременела! Врачи сказали, что у меня проблемы с маточными трубами, это врожденное, нужна была операция, и не одна, и шансы на удачу — пятьдесят на пятьдесят. Муж отказался.
— Да! Спустя пятнадцать лет после этого обследования!
— Ладно. Это не смертельно. Проведите сегодня со своим мужем страстную ночь, а через неделю скажите ему, что у вас задержка. Зачем вам нужна я?
— Понимаете… Не знаю, как вам сказать, но я боюсь, что ребенок не будет похож на мужа.
— Скажите потом, что он похож на вашу бабушку или на дедушку. Алиса, одевайся, ложный вызов. Если вам потребуется гинеколог для беседы с супругом о сроках беременности или алиби на любой день, обращайтесь, пожалуйста, но…
— Моя бабушка не была негритянкой! — кричит женщина.
Я встаю и иду к столику, за которым Пенелопа застыла с открытым ртом, а хозяйка дома, наоборот, закрыла свой рот платочком и давится рыданиями. Наливаю себе в бокал на палец виски, потом — рассмотрев другую бутылку — на три пальца мартини, добавляю сока из графинчика и, помешивая все это щипчиками для льда, снисходительно советую:
— Пусть ваш муж переспит с негритянкой.
— Алиса, не вмешивайся! — тут же взвивается Пенелопа. — При чем здесь негритянка?!
— Если жена переспала с негром, пусть сделает так, чтобы муж переспал с негритянкой, это будет справедливо, а потом…
— Тихо! — кричит Пенелопа и бьет ладонью по столику. Матовое венецианское стекло выдержало, только тренькнули выроненные мною щипчики, они удачно упали в ведерко со льдом.
— Иди еще погрейся, — приказывает мне Пенелопа, встает и просит несколько минут тишины. Я на цыпочках пробираюсь к креслу. Она ходит по комнате, потом вдруг ее лицо оказывается рядом с моим. Пенелопа кладет руки на поручни, склоняется ко мне и торжественно сообщает:
— Гениально. Беру тебя на полную ставку, не дожидаясь совершеннолетия.
— У меня дела на ближайшие две недели и проблемы со школой. И потом, — я делаю большой глоток, — я не согласна на ставку. Пятнадцать процентов от каждой выплаты по сделкам.
— Еще чего! Три с половиной, не больше!
— Десять.
— Четыре!
— Прошу вас, — простонала хозяйка, — он прилетает через двадцать минут!..
Мы сошлись на пяти процентах. Только меня начало разносить от гордости, только было я подумала, что спонтанное предложение об измене мужа с негритянкой неожиданно пригодилось, как Пенелопа развеяла мое упоение собственной сообразительностью.
— Соберитесь с мыслями, — приказала она хозяйке, — перестаньте плакать и глотать коньяк, если уж решили стать матерью. Подведем итог. Вы забеременели от негра и хотите оставить этого ребенка?
— Да…
— Этот неф знает, что он может стать отцом?
— Нет… Он студент из Мозамбика, подрабатывает в ночном клубе, он ничего не знает.
— А насколько сильно вы хотите этого ребенка?
— Я оставлю ребенка, даже если это будет стоить мне семьи и мужа. Но ведь у белой женщины и черного мужчины ребенок не обязательно может родиться черным? — спросила хозяйка с надеждой. — Может быть, сделать ультразвук и узнать цвет его кожи?.. Если узнать сейчас, что он — белый, тогда — никаких проблем. Тогда, как вы сказали — страстная ночь с мужем…
— Должна вас огорчить, — вздохнула Пенелопа, — у белой женщины и негра, конечно, может родиться не негр…
— Вот видите!..
— А ребенок-мулат! — повысила голос Пенелопа. — Кожа цвета гречишного меда, черные глаза, масляные кудри. И я не думаю, что по ультразвуку реально определить, какого цвета у вас ребенок в чреве. Тем более в сроки, приемлемые для дальнейших экспериментов со страстными ночами.
— Что же делать?..
— Все в порядке. Проблема решена.
— Как это?.. Правда?..
— Да. Только что девочка сказала о негритянке.
— О моем муже и негритянке? Но это бред, он не станет…
— Станет! Где медицинское заключение о вашем обследовании в клинике пятнадцать лет назад? Выбросили?
— Нет, что вы, я ничего не выбрасываю.
— Прекрасно. Завтра к двенадцати часам у вас будет новое заключение, датированное прошлой неделей, что вы в состоянии выносить совершенно здорового ребенка, если вам внедрить в матку уже оплодотворенную яйцеклетку. Достаточно распространенная практика. Например, мать вынашивает ребенка из оплодотворенной яйцеклетки своей дочери, читали?
— Я ничего не понимаю…
— Это не страшно, вы все поймете после инструктажа, а пока постарайтесь привести себя в возбужденно радостное состояние, вы собираетесь сообщить своему мужу радостную весть: проблема с беременностью будет решена, если вам внедрят оплодотворенную мужем яйцеклетку. Скажите, что это ваш последний шанс иметь детей. Возраст и так далее. Скажите, что вы давно зарегистрировались в клинике по бесплодию для такого эксперимента, а ему ничего не говорили, чтобы заранее не обнадеживать, говорите, что хотите, только с радостью, с радостью на лице!
— Но ведь тогда получается, что у меня должны взять яйцеклетку, а у него — сперму, вырастить эмбрион в пробирке…
— Нет. Этот метод неприемлем, сами знаете почему. Скажите, что пробирка дает очень низкий результат, много проблем. Скажите, что гораздо проще, если ваш муж оплодотворит при физическом контакте донора, и потом вам подсадят донорскую оплодотворенную яйцеклетку. Вы на все согласны. Кстати, это будет очень дорогая стирка. Вы готовы?
Я встаю, пораженная размахом мысли Пенелопы, и смотрю на нее с восхищением. Я вижу хозяйку, которая тоже смотрит на Пенелопу, загипнотизированная ее могучей творческой энергией и самоуверенностью.
— Где мы возьмем эту клинику? — еле двигает губами хозяйка.
— Это моя работа, клиника входит в стоимость стирки.
— Он ни за что не станет делать это с негритянкой, — шепчет хозяйка, до нее наконец дошел грандиозный замысел Пенелопы.
— Посмотрим!
В машине я перевела дух.
— Хватит так смотреть на меня, — нервно дернула рукой Пенелопа. — Твой восторг угнетает.
— Нет, правда, мне очень понравилось. Позови меня на представление с мужем этой дамочки.
— Нет.
— Нет? Почему? Я буду вести себя тихо-тихо…
— Потому что я совершенно не знаю этого мужчину, но уже имею некоторый опыт удовлетворения самых немыслимых желаний богатых торгашей. Его реакция может оказаться совершенно непредсказуемой, начнем твое обучение с чего-нибудь попроще.
— А если он не дурак и проведет собственное расследование? Обратится к гинекологу, в клинику по искусственному оплодотворению, потребует анализы, документы всякие?
— Он обратится к тому гинекологу, которого ему назовет жена как своего лечащего врача. И клинику она ему укажет, и это будет именно клиника для бездетных, не беспокойся, я качественно выполняю все заказы, потому они такие дорогие.
— Сколько будет пять процентов от этого заказа? — поинтересовалась я.
— Не наглей! — повысила голос Пенелопа. — Твой экспромт, конечно, натолкнул меня на правильную мысль, но не более того. Могу угостить тебя кофе с пирожными и отвезти домой.
— Кафе выбираю я.
— Ладно, шантажистка.
— Я не шантажистка!
— А для чего тебе тогда нужна дискета с бухгалтерскими переводами?
— Мой отчим ограбил братьев Мазарини, а деньги перевел за границу.
Несколько минут Пенелопа сидит молча, опустив голову, потом тихо замечает:
— Какой же ты все-таки ребенок… Только ребенок может вот так, с ходу, выболтать опасную информацию постороннему человеку.
— Я думала, мы уже партнеры!
— Партнерами мы будем лет через пять работы, а пока я только могу нанять тебя для особых случаев. Где дискета?
— В надежном месте, — я обиженно отворачиваюсь к окну.
— Ладно, не дури, давай сюда дискету.
— У меня ее нет. Ты сама похвалила идею с отправкой по почте.
— Ты не могла ее никуда отправить, мы не останавливались по дороге!
Ого, Пенелопа сердится!
— Почему же. Я писала у дороги, помнишь?
— Алиса, отдай дискету. Если то, что ты сказала, правда, тебя могут убить за такую информацию!
— Во-первых, у меня уже нет этой дискеты. Во-вторых, без пароля ты ничего не сделаешь! И в-третьих, если бы она и была, с какой стати мне отдавать такую ценность постороннему человеку, не партнеру и не родственнику?..
Отомстила, но легче не стало.
— Выходи из машины, я покажу тебе, как нужно быстро и качественно проводить обыск, — вздыхает Пенелопа.
— Ты будешь меня обыскивать? Здорово!
— Руки в стороны, ноги раздвинь. Запоминай, пригодится. За двадцать две секунды я прощупаю тебя всю.
— А нас видят в камеру! — я корчу рожи, пока Пенелопа шарит по мне руками.
— Не дергайся. Стой смирно!
— А что о нас подумает эта мадам, беременная от негра?!
— Ладно. Садись, поехали. Ты спрятала дискету в машине?
— Только представь, два трупа натурально пропали, а один натурально ожил! — такими словами встретил меня в морге Фрибалиус в половине одиннадцатого вечера. — Ты пойми, эти ситуации уже настолько обыграны желающими повеселиться писателями и сатириками, что попасть в них приравнивается к скучнейшему анекдоту, но тем не менее!..
— Я привезла тебе пирожные.
— Спасибо, сердечко мое, дай поцелую в щечку. Громкий мокрый чмок в абсолютной тишине длинного тусклого коридора.
— Вы только посмотрите! А ведь сегодня не моя смена! — это так патологоанатом Фрибалиус восхищается, открыв в своем кабинете коробку с пирожными и на всякий случай жалея себя в предполагаемой ситуации предполагаемого отсутствия.
— Фрибалиус, сколько тебе лет? Забив рот пирожными, он некоторое время считает в уме, потом глотает и спрашивает:
— Чтобы сделать что?
— Чтобы лишить меня девственности.
— Ну, печеночка моя, для этого нам нужно обсудить не мой возраст, а твой. Если я правильно помню, с момента нашего знакомства не прошло еще полных пяти лет, и тогда получается… получается, что ты еще несовершеннолетняя.
— Мне скоро шестнадцать.
— Отлично. Тогда позволь еще один вопрос, аорточка моя нежная, почему — я?
— Потому что я тебя люблю. Потому что ты все сделаешь нежно и правильно.
— Я тебя тоже люблю, суставчик мой тазобедренный, но не имею при этом никаких иллюзий в плане обладания. Зато имею сильные подозрения и даже, можно сказать, надежду, что ты совершенно забываешь о старом фрибалиусе, как только покидаешь этот храм смерти.
— Ты — самый лучший. Ты всегда добрый и веселый и ничего не боишься.
— А это потому, селезеночка моя грустная, что я абсолютно одинок — ничего и никого не имею, вот и не боюсь потерять. У меня была жена, ее больше нет. У меня было призвание, престижная работа, профессорский статус и кафедра в институте. Квартира, автомобиль, дача, льготы, награды и громкое имя. Всего это больше нет.
— Почему?
— Суета. Суета, фибромочка моя недозрелая, сжирает душу. Когда моя подпись — подпись профессора и известного хирурга, стала использоваться государством в фатальных целях, я отказался от суеты. И вот я тут! В храме смерти. Я и смерть остались, так сказать, наедине. Итак, я продал душу смерти, соответственно, я ее не боюсь, сама понимаешь, это профессиональная черта. Еще люди боятся боли, а я и боли не боюсь.
— Ясно. Ты не боишься одиночества и смерти. Выпадение волос тебя тоже вряд ли волнует, — бормочу я и провожу рукой по гладкой голове Фрибалиуса. С момента нашей первой встречи он потерял почти все свои волосы.
— Абсолютно!
— А ты не боишься оглохнуть или ослепнуть? Ничего не видеть и ничего не слышать?
— Это частичный вариант смерти, а смерти я не боюсь.
— А вдруг ты заснешь летаргическим сном и тебя зароют живым?!
— Не зароют. Я еще десять лет назад написал распоряжение, что мое тело должно быть отдано на изучение медикам, а невостребованные останки — кремированы.
Я не стала спрашивать о своем последнем детском страхе — ужасе падения в разрытую могилу, я вдруг поняла, что это ужасно смешно — свалиться на кладбище в глубокую яму и кричать оттуда, взывая о помощи и пугая посетителей.
— Почему ты смеешься, позвоночек мой звонкий? Хочешь посмотреть на девочку в ванной?
— Отчего она умерла?
— В том-то и дело, что она оказалась живой. Ее привезли на труповозке в обед, по записи — неопознанный покойничек, по предварительному диагнозу — передозировка. Я заступил вечером, услышал в холодильнике стук, думал — померещилось, открыл не сразу…
— А почему в ванной?..
— Греется. У нее за восемь часов наступило смертельное переохлаждение.
Пришлось срочно заняться реанимацией, вытащить из дезинсектора в ванной все трупные части и набрать в нее горячей воды. Девочка сначала не могла говорить, а потом ничего, стала петь и даже материться.
Мы идем по коридору. Фрибалиус звенит ключами. В темной комнате стоят перевернутые вверх дном ведра — шесть штук, на каждом — по зажженной свече.
— Что это такое? — я на всякий случай прячусь за Фрибалиуса, пытаясь разглядеть в сумраке стоящую посередине комнаты на высоких ножках ванную и человека в ней.
— Лампа полетела. Лампа тут люминесцентная, она мигала-мигала два дня и сдохла. А девочка боится темноты. Девочка!.. Как ты тут?
Тонкий голос отвечает грубым, нецензурным наречием. Я замираю. Этот голос мне знаком!
Подхожу к ванной, смотрю на обритую голову, торчащую из темной воды, и выдыхаю, оцепенев:
— Офелия!..
Фрибалиус вылавливает из воды тонкое запястье, слушает пульс, потом берет Офелию под мышки и пытается ее поставить. Не получается.
— Я подержу ее на весу, а ты возьми простыню на тумбочке и оберни нашу Офелию.
— Она жива?.. Она в порядке? — кое-как я набрасываю на худое длинное тело простыню.
— Не бойся, аденомочка моя, теперь это не имеет никакого значения, — Фрибалиус перекидывает через плечо безвольное тело в простыне и, приседая с ношей, гасит одну за другой свечи на ведрах.
— Как это?..
— Перспективы оказаться в морге неожиданно мертвой или заведомо живой взаимозаменяемы, с точки зрения логики.
— Фрибалиус, я хочу тебя предупредить. Как только Офелия очнется, она тут же станет предлагать заняться сексом.
Мой любимый патологоанатом сбрасывает тело в простыне на диван в своем кабинете. Офелия, не открывая глаз, на правильном английском просит ее “факнуть”. Фрибалиус смотрит сначала на оголившуюся кое-где Офелию, потом на меня, пожимает плечами и интересуется, что он пропустил? Что это за новый и неведомый ему вирус сексуального бешенства у маленьких девочек? Где мы его подцепили?
— Пойдем, — я тяну его за руку в коридор. — У меня к тебе дело. Смотри внимательно.
На фотографии мой отчим выглядит намного моложе. Нас снял частный фотограф у загса, я держу корейца под руку и только сейчас замечаю, какие похоронные физиономии у меня и у него. И только лицо Риты светится неземным счастьем воплощенной мечты.
— Если ты вдруг обнаружишь в морге этого мужчину, забей ему осиновый кол в сердце!
— Для тебя — что угодно, хромосомочка моя одинокая, только где я возьму этот кол?
— Заготовь заранее!
Фрибалиус задумывается. Я знаю его так хорошо, что могу поспорить: ему и в голову не приходит усомниться в моей нормальности, он, точно следуя приказу, напряженно обдумывает, где раздобыть осину.
— Ты знаешь, что в жизни все имеет причину и следствие? — интересуется Пенелопа.
— Да. Я уже взрослая девочка. Умею сопоставлять.
— Тогда пошли.
Она ведет меня через приемную в свой кабинет, толчком усаживает в кресло перед компьютером и ждет, стоя рядом.
— Хочешь поучаствовать? — я еще надеюсь на полную конфиденциальность, но, похоже, зря.
— Если тебе нужна дискета, значит, ты собираешься скопировать свое сообщение, после чего уничтожишь его в моей почте. Это придаст тебе уверенность в некоторой защищенности, но это и будет ошибкой.
— Почему это?
— Потому что, пока твоя информация лежит у меня в компьютере, ею могу распоряжаться только я. А как только ты материализуешь наличие этой информации, как только ты запрешь ее в надежде большей сохранности в заветный сундучок с замочком, тебя ждет множество проблем по захоронению сокровища.
— Пенелопа! — восторженно замечаю я. — Ты тоже любишь сказки!
— Нет. Я ненавижу сказки. Я просто умею сопоставлять причину и следствие. Как только ты перегонишь свою тайну на дискету, появится много-много проблем по захоронению этой совершенно материальной вещи. Будешь носить ее на себе? Впадать в такую зависимость от предмета смешно, тем более что его легко обнаружить при обыске. Положишь в банк? У тебя останется ключик, который тоже потом придется прятать. Зароешь под деревом в саду? Для этого нужна лопата, а потом наступит вероятностный аспект — сколько собак, туристов и кладоискателей захотят рыть ямку под этим деревом?
— А я… А я положу дискету в конверт и отправлю по почте. До востребования!
— Кому?
— Себе… Или тебе.
— Три с минусом, что вполне сносно для дилетантки. Ладно, подвинься, я наберу код.
— Спасибо большое, — я с облегчением перевожу дух. — Теперь ты отвернись, я наберу код.
Через пару минут Пенелопа за руку подвела меня к стойке со смешными фигурками из зеленого камня.
— Это мой главный тест, — сказала она. — Выбирай, какая тебе больше всего нравится.
Я начала осмотр сверху, потом присела, дольше всех рассматривала на нижней полочке собаку, ухватившую себя за хвост. Выпрямилась.
— Никакая.
— Что, ни одна не нравится? — удивилась Пенелопа.
— Ни одна. Пенелопа, ты едешь на… на стирку?.
— Хорошо сказала. Да, у меня небольшое, вполне безопасное и хорошо оплачиваемое дельце. Часа на полтора. Жена дорогого купца забеременела, пока муж был в командировке.
— Возьми меня с собой.
— Выбери фигурку.
— Собака, играющая с хвостом.
— Так я и знала. Поехали.
Мы попали в пробку на Кольцевой. К затяжным пятнадцати минутам Пенелопа раздраженно прибавила те одиннадцать, которые она потратила на меня в прачечной.
— Не разговаривай таким тоном, я еще у тебя не работаю!
— Значит, вообще бесполезно тратишь мое время. Сколько джипов нас обогнали?
— Четыре, — я поправила зеркальце и посмотрела в него на дорогу сзади.
— Правильно. А пятый не хочет.
— Он с Сухаревки не хочет.
— И опять — правильно. Ты наблюдательная девочка.
— Да нет, Леони всегда говорила, что я — солоха, просто у меня нервная реакция на джипы, потому что на них ездит команда братьев Мазарини.
— Кстати, тот брат, который Игорь Анатольевич, сделал мне заказ.
Большую сумму денег за координаты его сестры. Если найду это место за неделю — десять тысяч долларов. Я не знаю твоих ближайших планов, поэтому хочу спросить: мне делать двойную змею?
— Делать, — киваю я с готовностью к любым приключениям, — а что это такое?
— Через полкилометра будет поворот с заездом на мост. Я могу оторваться от джипа восьмеркой по встречной полосе, это чревато большим штрафом, если засекут, но я оторвусь. Думай быстрей. Осталось двести метров. Ты хочешь, чтобы братья твоей новой мачехи узнали, где она?
— Хочу, но не сейчас! — кричу я, и Пенелопа резко выворачивает руль влево.
Когда стрелка спидометра опустилась до семидесяти, я перевела дух и попросила остановиться.
— Испугалась или укачало?
— Нет. Боюсь уписаться.
Пенелопа вышла со мной из машины. Повалил снег.
Я не стала отходить далеко от дороги.
— Не сейчас, а когда? — спросила Пенелопа, отлавливая снежинки.
— Не знаю, — присев, я обнаружила, что земля пахнет. И снег на ней — пахнет. — Почему они обратились к тебе? — спросила я, натягивая джинсы.
— Имею достойную репутацию по отмыванию грязи. Но, зная этот контингент, могу поспорить, что они вышли на меня через тебя. Такие люди всегда сначала подходят к делу документально: кто, где, когда и насколько привлекался.
Первым делом они ищут слабые места, пытаются получить данные из официальных следственных дел и только потом, когда не получается, цепляют “хвост”. Из вашей недавно рожденной молодой семьи привлекалась именно ты, а освидетельствование твоей вменяемости проводила я. Хотя…
— Можно я поведу машину?
— Нельзя. Пристегнись. Я вспомнила этих братьев, как только увидела, а вот узнали меня они или нет?.. Несколько лет назад по уголовному делу братья купили невменяемость у старшего судебного эксперта, а я была младшим судебным экспертом.
— И что?
— Ничего. Братья “вылечились”, я ушла из органов, защитила кандидатскую, и теперь меня приглашают как консультанта на три дня в неделю. Не оглядывайся, сзади чисто. Приехали.
— Кто-кто в теремочке живет? — пробормотала я, выходя из машины и разглядывая шикарные хоромы. — Кто-кто в невысоком живет?
Мы осмотрелись на предмет звонка или хотя бы дверной ручки на массивных воротах, но обнаружили только поворачивающуюся видеокамеру. Что-то щелкнуло, из динамика под камерой приглушенный женский голос произнес, словно боясь разбудить: “Слуш-ш-шаю…”
— Прачка по вызову, — доложила Пенелопа и добавила:
— С помощницей.
В воротах, жужжа, открылась калитка. В дверях особняка стояла маленькая и худая до обвисшей кожи под глазами и у рта старушка. Она чуть поклонилась и закрыла за нами дверь.
— Вот и мышка-норушка, — шепнула я Пенелопе в огромном холле с камином и воздушными лестницами, полукругом уходящими наверх.
Послышался стук каблучков, я собралась было продолжить перечисление жителей теремка, но появившаяся женщина если и была когда-то лягушкой-квакушкой, то к нашему посещению уже успела привыкнуть и к сожжению своей лягушачьей шкурки, и к гордой красоте, появившейся после этого сожжения.
— Вы опоздали, — нервно заметила она, терзая в руках платочек.
Пенелопа покосилась на меня осуждающе. Я пожала плечами, сняла куртку, расшнуровала и сбросила ботинки, пошла к камину, прихватив по дороге кресло, и хотя с трудом, но доволокла его колесиками по ковру, развернула и устроилась с полным кайфом, подсунув промокшие ноги к огню.
— Извините, это дело совершенно конфиденциальное, — возмутилась было моим поведением хозяйка, но Пенелопа начальственным тоном заявила, что я-ее помощница, специалист по брачным отношениям.
— Я думала, это ваш ребенок, — перешла на шепот хозяйка, — я хотела предложить девочке послушать в другой комнате музыку…
— Она лучше меня разбирается в несчастливых браках, пусть остается.
— То есть, — шепот приобрел оттенок ужаса, — это ваша работница?!.
Я сидела, наблюдая огонь, скрытая от них высокой спинкой кресла, и не видела, какими жестами или мимикой лица Пенелопа разъяснила хозяйке ситуацию с моим присутствием, но только женщина вздохнула горестно и сдалась:
— Ладно, какое теперь это имеет значение, все кончено, муж прилетает в аэропорт через два часа.
— Сегодня? — Пенелопа, наверное, разделась, потому что я услышала тихое шелестение мышки-норушки:
“Позвольте ваш-ш-ше пальто…” — Но вы же говорили, что он в отъезде до понедельника?!
— Да, так и было, но потом он позвонил, сказал, что соскучился, что прилетит сегодня и проведет со мной две недели, выключит все телефоны, запрет все двери, это ужасно, что мне делать?
— Давайте сядем и успокоимся.
— Я не могу успокоиться, мне говорили, что для вас не бывает неразрешимых проблем, ну скажите же, что вы поможете, что все устроится!
— Минуточку, — Пенелопа переходит на начальственный тон, — мне не нравится эта истерика, обычно женщины так нервничают при очень больших неприятностях, все ли вы мне рассказали? Если я правильно поняла, речь идет о внеплановой беременности?
— Да, но!..
— Минуточку. И эта беременность не от мужа.
— Да, но вы не понимаете!..
— И срок этой беременности — не больше двух недель, вам сорок три года, вы практически здоровы, хорошо переносите наркоз.
— Да!
— Прекрасно. Судя по этой информации, никаких осложнений с решением проблемы не будет. Теперь говорите, чего я не понимаю.
— Я не могу делать аборт! — заявила женщина, звякнуло стекло, а вот и знакомый “пук” открывающейся пробки. — Это мой последний шанс иметь ребенка!
Больше такого не будет.
— Вы сдавали анализы?
— Да.
— В той клинике, куда я вас направила?
— Да! Анонимно, и анализы подтвердили беременность!
— Дайте мне эти бумаги.
— Лиза! — кричит женщина, я от неожиданности дергаюсь. — Принеси мою сумочку. Черную, она в спальне!
Неслышно прошмыгнула мышка-норушка. Пенелопа шуршит бумажками.
Кто-нибудь вспомнит обо мне, наконец, или самой придется налить?
— Вы меня извините, — слышу я озабоченный голос Пенелопы, — мне показалось, что вы обратились в нашу прачечную для обеспечения алиби на время проведения аборта.
— Да нет же! — нервно перебивает ее женщина. — Я хочу оставить ребенка, понимаете! Это последний и единственный шанс в моей жизни. Мы с мужем в браке двадцать лет, мы счастливы, и мы оба прошли обследование по подозрению в бесплодии, потому что очень хотели иметь детей, а я не беременела! Врачи сказали, что у меня проблемы с маточными трубами, это врожденное, нужна была операция, и не одна, и шансы на удачу — пятьдесят на пятьдесят. Муж отказался.
* * *
— А теперь вы забеременели?— Да! Спустя пятнадцать лет после этого обследования!
— Ладно. Это не смертельно. Проведите сегодня со своим мужем страстную ночь, а через неделю скажите ему, что у вас задержка. Зачем вам нужна я?
— Понимаете… Не знаю, как вам сказать, но я боюсь, что ребенок не будет похож на мужа.
— Скажите потом, что он похож на вашу бабушку или на дедушку. Алиса, одевайся, ложный вызов. Если вам потребуется гинеколог для беседы с супругом о сроках беременности или алиби на любой день, обращайтесь, пожалуйста, но…
— Моя бабушка не была негритянкой! — кричит женщина.
Я встаю и иду к столику, за которым Пенелопа застыла с открытым ртом, а хозяйка дома, наоборот, закрыла свой рот платочком и давится рыданиями. Наливаю себе в бокал на палец виски, потом — рассмотрев другую бутылку — на три пальца мартини, добавляю сока из графинчика и, помешивая все это щипчиками для льда, снисходительно советую:
— Пусть ваш муж переспит с негритянкой.
— Алиса, не вмешивайся! — тут же взвивается Пенелопа. — При чем здесь негритянка?!
— Если жена переспала с негром, пусть сделает так, чтобы муж переспал с негритянкой, это будет справедливо, а потом…
— Тихо! — кричит Пенелопа и бьет ладонью по столику. Матовое венецианское стекло выдержало, только тренькнули выроненные мною щипчики, они удачно упали в ведерко со льдом.
— Иди еще погрейся, — приказывает мне Пенелопа, встает и просит несколько минут тишины. Я на цыпочках пробираюсь к креслу. Она ходит по комнате, потом вдруг ее лицо оказывается рядом с моим. Пенелопа кладет руки на поручни, склоняется ко мне и торжественно сообщает:
— Гениально. Беру тебя на полную ставку, не дожидаясь совершеннолетия.
— У меня дела на ближайшие две недели и проблемы со школой. И потом, — я делаю большой глоток, — я не согласна на ставку. Пятнадцать процентов от каждой выплаты по сделкам.
— Еще чего! Три с половиной, не больше!
— Десять.
— Четыре!
— Прошу вас, — простонала хозяйка, — он прилетает через двадцать минут!..
Мы сошлись на пяти процентах. Только меня начало разносить от гордости, только было я подумала, что спонтанное предложение об измене мужа с негритянкой неожиданно пригодилось, как Пенелопа развеяла мое упоение собственной сообразительностью.
— Соберитесь с мыслями, — приказала она хозяйке, — перестаньте плакать и глотать коньяк, если уж решили стать матерью. Подведем итог. Вы забеременели от негра и хотите оставить этого ребенка?
— Да…
— Этот неф знает, что он может стать отцом?
— Нет… Он студент из Мозамбика, подрабатывает в ночном клубе, он ничего не знает.
— А насколько сильно вы хотите этого ребенка?
— Я оставлю ребенка, даже если это будет стоить мне семьи и мужа. Но ведь у белой женщины и черного мужчины ребенок не обязательно может родиться черным? — спросила хозяйка с надеждой. — Может быть, сделать ультразвук и узнать цвет его кожи?.. Если узнать сейчас, что он — белый, тогда — никаких проблем. Тогда, как вы сказали — страстная ночь с мужем…
— Должна вас огорчить, — вздохнула Пенелопа, — у белой женщины и негра, конечно, может родиться не негр…
— Вот видите!..
— А ребенок-мулат! — повысила голос Пенелопа. — Кожа цвета гречишного меда, черные глаза, масляные кудри. И я не думаю, что по ультразвуку реально определить, какого цвета у вас ребенок в чреве. Тем более в сроки, приемлемые для дальнейших экспериментов со страстными ночами.
— Что же делать?..
— Все в порядке. Проблема решена.
— Как это?.. Правда?..
— Да. Только что девочка сказала о негритянке.
— О моем муже и негритянке? Но это бред, он не станет…
— Станет! Где медицинское заключение о вашем обследовании в клинике пятнадцать лет назад? Выбросили?
— Нет, что вы, я ничего не выбрасываю.
— Прекрасно. Завтра к двенадцати часам у вас будет новое заключение, датированное прошлой неделей, что вы в состоянии выносить совершенно здорового ребенка, если вам внедрить в матку уже оплодотворенную яйцеклетку. Достаточно распространенная практика. Например, мать вынашивает ребенка из оплодотворенной яйцеклетки своей дочери, читали?
— Я ничего не понимаю…
— Это не страшно, вы все поймете после инструктажа, а пока постарайтесь привести себя в возбужденно радостное состояние, вы собираетесь сообщить своему мужу радостную весть: проблема с беременностью будет решена, если вам внедрят оплодотворенную мужем яйцеклетку. Скажите, что это ваш последний шанс иметь детей. Возраст и так далее. Скажите, что вы давно зарегистрировались в клинике по бесплодию для такого эксперимента, а ему ничего не говорили, чтобы заранее не обнадеживать, говорите, что хотите, только с радостью, с радостью на лице!
— Но ведь тогда получается, что у меня должны взять яйцеклетку, а у него — сперму, вырастить эмбрион в пробирке…
— Нет. Этот метод неприемлем, сами знаете почему. Скажите, что пробирка дает очень низкий результат, много проблем. Скажите, что гораздо проще, если ваш муж оплодотворит при физическом контакте донора, и потом вам подсадят донорскую оплодотворенную яйцеклетку. Вы на все согласны. Кстати, это будет очень дорогая стирка. Вы готовы?
Я встаю, пораженная размахом мысли Пенелопы, и смотрю на нее с восхищением. Я вижу хозяйку, которая тоже смотрит на Пенелопу, загипнотизированная ее могучей творческой энергией и самоуверенностью.
— Где мы возьмем эту клинику? — еле двигает губами хозяйка.
— Это моя работа, клиника входит в стоимость стирки.
— Он ни за что не станет делать это с негритянкой, — шепчет хозяйка, до нее наконец дошел грандиозный замысел Пенелопы.
— Посмотрим!
В машине я перевела дух.
— Хватит так смотреть на меня, — нервно дернула рукой Пенелопа. — Твой восторг угнетает.
— Нет, правда, мне очень понравилось. Позови меня на представление с мужем этой дамочки.
— Нет.
— Нет? Почему? Я буду вести себя тихо-тихо…
— Потому что я совершенно не знаю этого мужчину, но уже имею некоторый опыт удовлетворения самых немыслимых желаний богатых торгашей. Его реакция может оказаться совершенно непредсказуемой, начнем твое обучение с чего-нибудь попроще.
— А если он не дурак и проведет собственное расследование? Обратится к гинекологу, в клинику по искусственному оплодотворению, потребует анализы, документы всякие?
— Он обратится к тому гинекологу, которого ему назовет жена как своего лечащего врача. И клинику она ему укажет, и это будет именно клиника для бездетных, не беспокойся, я качественно выполняю все заказы, потому они такие дорогие.
— Сколько будет пять процентов от этого заказа? — поинтересовалась я.
— Не наглей! — повысила голос Пенелопа. — Твой экспромт, конечно, натолкнул меня на правильную мысль, но не более того. Могу угостить тебя кофе с пирожными и отвезти домой.
— Кафе выбираю я.
— Ладно, шантажистка.
— Я не шантажистка!
— А для чего тебе тогда нужна дискета с бухгалтерскими переводами?
— Мой отчим ограбил братьев Мазарини, а деньги перевел за границу.
Несколько минут Пенелопа сидит молча, опустив голову, потом тихо замечает:
— Какой же ты все-таки ребенок… Только ребенок может вот так, с ходу, выболтать опасную информацию постороннему человеку.
— Я думала, мы уже партнеры!
— Партнерами мы будем лет через пять работы, а пока я только могу нанять тебя для особых случаев. Где дискета?
— В надежном месте, — я обиженно отворачиваюсь к окну.
— Ладно, не дури, давай сюда дискету.
— У меня ее нет. Ты сама похвалила идею с отправкой по почте.
— Ты не могла ее никуда отправить, мы не останавливались по дороге!
Ого, Пенелопа сердится!
— Почему же. Я писала у дороги, помнишь?
— Алиса, отдай дискету. Если то, что ты сказала, правда, тебя могут убить за такую информацию!
— Во-первых, у меня уже нет этой дискеты. Во-вторых, без пароля ты ничего не сделаешь! И в-третьих, если бы она и была, с какой стати мне отдавать такую ценность постороннему человеку, не партнеру и не родственнику?..
Отомстила, но легче не стало.
— Выходи из машины, я покажу тебе, как нужно быстро и качественно проводить обыск, — вздыхает Пенелопа.
— Ты будешь меня обыскивать? Здорово!
— Руки в стороны, ноги раздвинь. Запоминай, пригодится. За двадцать две секунды я прощупаю тебя всю.
— А нас видят в камеру! — я корчу рожи, пока Пенелопа шарит по мне руками.
— Не дергайся. Стой смирно!
— А что о нас подумает эта мадам, беременная от негра?!
— Ладно. Садись, поехали. Ты спрятала дискету в машине?
— Только представь, два трупа натурально пропали, а один натурально ожил! — такими словами встретил меня в морге Фрибалиус в половине одиннадцатого вечера. — Ты пойми, эти ситуации уже настолько обыграны желающими повеселиться писателями и сатириками, что попасть в них приравнивается к скучнейшему анекдоту, но тем не менее!..
— Я привезла тебе пирожные.
— Спасибо, сердечко мое, дай поцелую в щечку. Громкий мокрый чмок в абсолютной тишине длинного тусклого коридора.
— Вы только посмотрите! А ведь сегодня не моя смена! — это так патологоанатом Фрибалиус восхищается, открыв в своем кабинете коробку с пирожными и на всякий случай жалея себя в предполагаемой ситуации предполагаемого отсутствия.
— Фрибалиус, сколько тебе лет? Забив рот пирожными, он некоторое время считает в уме, потом глотает и спрашивает:
— Чтобы сделать что?
— Чтобы лишить меня девственности.
— Ну, печеночка моя, для этого нам нужно обсудить не мой возраст, а твой. Если я правильно помню, с момента нашего знакомства не прошло еще полных пяти лет, и тогда получается… получается, что ты еще несовершеннолетняя.
— Мне скоро шестнадцать.
— Отлично. Тогда позволь еще один вопрос, аорточка моя нежная, почему — я?
— Потому что я тебя люблю. Потому что ты все сделаешь нежно и правильно.
— Я тебя тоже люблю, суставчик мой тазобедренный, но не имею при этом никаких иллюзий в плане обладания. Зато имею сильные подозрения и даже, можно сказать, надежду, что ты совершенно забываешь о старом фрибалиусе, как только покидаешь этот храм смерти.
— Ты — самый лучший. Ты всегда добрый и веселый и ничего не боишься.
— А это потому, селезеночка моя грустная, что я абсолютно одинок — ничего и никого не имею, вот и не боюсь потерять. У меня была жена, ее больше нет. У меня было призвание, престижная работа, профессорский статус и кафедра в институте. Квартира, автомобиль, дача, льготы, награды и громкое имя. Всего это больше нет.
— Почему?
— Суета. Суета, фибромочка моя недозрелая, сжирает душу. Когда моя подпись — подпись профессора и известного хирурга, стала использоваться государством в фатальных целях, я отказался от суеты. И вот я тут! В храме смерти. Я и смерть остались, так сказать, наедине. Итак, я продал душу смерти, соответственно, я ее не боюсь, сама понимаешь, это профессиональная черта. Еще люди боятся боли, а я и боли не боюсь.
— Ясно. Ты не боишься одиночества и смерти. Выпадение волос тебя тоже вряд ли волнует, — бормочу я и провожу рукой по гладкой голове Фрибалиуса. С момента нашей первой встречи он потерял почти все свои волосы.
— Абсолютно!
— А ты не боишься оглохнуть или ослепнуть? Ничего не видеть и ничего не слышать?
— Это частичный вариант смерти, а смерти я не боюсь.
— А вдруг ты заснешь летаргическим сном и тебя зароют живым?!
— Не зароют. Я еще десять лет назад написал распоряжение, что мое тело должно быть отдано на изучение медикам, а невостребованные останки — кремированы.
Я не стала спрашивать о своем последнем детском страхе — ужасе падения в разрытую могилу, я вдруг поняла, что это ужасно смешно — свалиться на кладбище в глубокую яму и кричать оттуда, взывая о помощи и пугая посетителей.
— Почему ты смеешься, позвоночек мой звонкий? Хочешь посмотреть на девочку в ванной?
— Отчего она умерла?
— В том-то и дело, что она оказалась живой. Ее привезли на труповозке в обед, по записи — неопознанный покойничек, по предварительному диагнозу — передозировка. Я заступил вечером, услышал в холодильнике стук, думал — померещилось, открыл не сразу…
— А почему в ванной?..
— Греется. У нее за восемь часов наступило смертельное переохлаждение.
Пришлось срочно заняться реанимацией, вытащить из дезинсектора в ванной все трупные части и набрать в нее горячей воды. Девочка сначала не могла говорить, а потом ничего, стала петь и даже материться.
Мы идем по коридору. Фрибалиус звенит ключами. В темной комнате стоят перевернутые вверх дном ведра — шесть штук, на каждом — по зажженной свече.
— Что это такое? — я на всякий случай прячусь за Фрибалиуса, пытаясь разглядеть в сумраке стоящую посередине комнаты на высоких ножках ванную и человека в ней.
— Лампа полетела. Лампа тут люминесцентная, она мигала-мигала два дня и сдохла. А девочка боится темноты. Девочка!.. Как ты тут?
Тонкий голос отвечает грубым, нецензурным наречием. Я замираю. Этот голос мне знаком!
Подхожу к ванной, смотрю на обритую голову, торчащую из темной воды, и выдыхаю, оцепенев:
— Офелия!..
Фрибалиус вылавливает из воды тонкое запястье, слушает пульс, потом берет Офелию под мышки и пытается ее поставить. Не получается.
— Я подержу ее на весу, а ты возьми простыню на тумбочке и оберни нашу Офелию.
— Она жива?.. Она в порядке? — кое-как я набрасываю на худое длинное тело простыню.
— Не бойся, аденомочка моя, теперь это не имеет никакого значения, — Фрибалиус перекидывает через плечо безвольное тело в простыне и, приседая с ношей, гасит одну за другой свечи на ведрах.
— Как это?..
— Перспективы оказаться в морге неожиданно мертвой или заведомо живой взаимозаменяемы, с точки зрения логики.
— Фрибалиус, я хочу тебя предупредить. Как только Офелия очнется, она тут же станет предлагать заняться сексом.
Мой любимый патологоанатом сбрасывает тело в простыне на диван в своем кабинете. Офелия, не открывая глаз, на правильном английском просит ее “факнуть”. Фрибалиус смотрит сначала на оголившуюся кое-где Офелию, потом на меня, пожимает плечами и интересуется, что он пропустил? Что это за новый и неведомый ему вирус сексуального бешенства у маленьких девочек? Где мы его подцепили?
— Пойдем, — я тяну его за руку в коридор. — У меня к тебе дело. Смотри внимательно.
На фотографии мой отчим выглядит намного моложе. Нас снял частный фотограф у загса, я держу корейца под руку и только сейчас замечаю, какие похоронные физиономии у меня и у него. И только лицо Риты светится неземным счастьем воплощенной мечты.
— Если ты вдруг обнаружишь в морге этого мужчину, забей ему осиновый кол в сердце!
— Для тебя — что угодно, хромосомочка моя одинокая, только где я возьму этот кол?
— Заготовь заранее!
Фрибалиус задумывается. Я знаю его так хорошо, что могу поспорить: ему и в голову не приходит усомниться в моей нормальности, он, точно следуя приказу, напряженно обдумывает, где раздобыть осину.