— Скажите, что утром может быть поздно.
— Сисяс.
— Я хочу покоя! — кричит Коржак и идет в свою комнату.
Все понемногу расходятся. Странно, но Аделаида не появилась.
— Все, — шепчу я собаке. — Спасибо. Молодец. Теперь мне уже не страшно.
Можешь идти в свою коляску.
Я ложусь, не раздеваясь. Думаю. Думаю. Думаю. Лена видела фотографию, на которой моя мама с сестрами, она могла ее видеть только в квартире корейца.
Это она искала ключ в прокладках.
Через полтора часа слышу шум внизу, выхожу на лестницу, не зажигая света, и вижу, что Аделаида провожает Харизму у дверей.
Сбегаю вниз.
— Уезжаете?
Обе женщины дергаются и смотрят на меня с задумчивым сомнением.
— “Совершенство принципа”, — вздыхаю я, — коньяк с горячим шоколадом.
Это красиво. Глаза Харизмы теплеют.
— Девочка, — говорит она, положив мне на плечо тяжелую руку. — Ты хотя бы понимаешь, во что влезла?
— А вы?
— Смешная… Гадамер никогда не рассказывал о тебе. Берег для личного пользования. Что это значит, когда мужчина никогда не говорит о женщине, знаешь? Это значит, что он смертельно болен ею. Вот, возьми на память. — Харизма расстегивает шубу и рвет цепочку, чтобы отдать мне медальон. — Он недорогой, мы с Кемиром купили себе одинаковые в Турции. В этом — прядь его волос. Возьми.
Заторможенным движением протягиваю ладонь.
— Так не пойдет, давайте меняться, — я снимаю с руки цепочку. — Она тоже недорогая, возьмите.
— Ну… как хочешь, — Харизма ждет, пока я надену на ее руку цепочку.
Я вожусь с замком, пальцы дрожат.
— Иди, девочка, я попрощаюсь с близким человеком, — просит Харизма и поворачивается к Аделаиде. — Ты думаешь, стоит вот так спешить, не попрощаться ни с кем?
— Уходи быстрей, у меня тяжело на душе, — крестит ее Аделаида.
В пять тридцать раздался выстрел.
Мне так и не удалось заснуть.
Почти сразу же после выстрела в дверь позвонили. Все гости сбежали вниз, звали Евгения Кирилловича, а он все не шел, а когда вышел, то был бледнее беленой стены в коридоре.
— Вы опоздали, — сказала я следователю Лотарову. — А мне наплевать.
— Все остаются на своих местах! — объявил Лотаров. — Никого не впускать и не выпускать!
— Пустите Пенелопу, я несовершеннолетняя, и она единственный сейчас близкий мне человек. Пенелопа сразу же затолкала меня в кухню.
— Кто теперь? — спросила она.
— Жена Коржака. Только не ругайся, ладно. Я, честное слово, ни при чем.
Он ее убил из ревности.
— Ладно, не расстраивайся, я не собираюсь ругаться.
— А вдруг тебе все-таки захочется, ты сдержись!
— Алиска, что ты несешь? Ну почему я буду ругаться, если этот неуловимый Коржак окажется наконец за решеткой?
— Коржак здесь ни при чем, — вздыхаю я.
— Ты же только что сказала, что он убил жену?
— Да, он убил, но Коржак Е.К., директор “Медикуна”, это не он. Это была его жена, Елена Константиновна.
— Ничего не понимаю, подожди… Ты хочешь сказать?..
— Я хочу сказать, что Евгений Кириллович убил свою жену, Елену Константиновну, а она была директором “Медикуна” и, хотя почти ничего не смыслила в медицине, смогла уговорить работать на нее многих друзей мужа.
Пенелопа, усевшаяся рядом со мной на диване в гостиной, чтобы успокоить, вскакивает и начинает бегать туда-сюда по комнате, стиснув руки.
Дурацкая привычка.
— Она была любовницей корейца, — говорю я тихо, опустив голову. — Кореец прятался здесь после того, как выбрался раненый из озера.
— Да, я поняла, ты передала шарф… А почему ты решила, что я буду ругаться?
— Мне показалось… Я подумала, что ты все поймешь раньше меня.
— А я не поняла! — повышает голос Пенелопа. — Я тупая! Что же это получается? Директор “Медикуна” мертв?
— Мертва.
— И в тот самый момент, когда ты ее вычислила, она умерла, да?
— Ну, не сразу. Я ее вычислила за три часа до смерти.
— Как?
— Она хотела меня убить. Это раз. Она прятала ключ от сейфа мужа в женской прокладке. Это два. Значит, это она искала в моей квартире ключ корейца от потайной комнаты, ей был нужен, как и тебе. его ноутбук. Я обыскала кабинет Коржака — ничего! Я перегнала тебе все его рабочие папки!
— Спасибо, тоже — ничего.
— Вот видишь! А когда я увидела, что у него и в сейфе ничего — кроме двух пистолетов, — я задумалась!
— А откуда Коржах узнал, что жена ему изменяет? Что кореец жил здесь?
— Он… Он подозревал, потому что нашел как-то окровавленные бинты, а потом я прямо у него на глазах отдала шарф повару и сказала, что это шарф корейца…
— Зачем? — подозрительно ласково спрашивает Пенелопа. — Зачем ты это сказала?
— Чтобы он знал!
— Ага… Чтобы знал, да?
— Да! Только так я могла себя спасти! Она чуть не пристрелила меня!
— Давай по порядку. Правильно ли я поняла. Ты узнала, что Елена Коржак является директором “Меди-куна”, и сразу же намекнула ее мужу, что она изменяет ему с корейцем, так?
— Не так! Сначала я ее случайно подставила. Я случайно проговорилась, что у нее на ноге нет никакой раны! Да что с тобой разговаривать!
— Ну как же так получается, Алиса, ты опять — ни при чем, а мы все у разбитого корыта?
— Тебе что, моя жизнь не дороже какого-то там корыта?!
— Тебя расстроило, что она была его любовницей, да?
— Меня расстроило, что она хотела меня убить.
— Ты чувствуешь себя виноватой? — вдруг спрашивает Пенелопа.
— Нисколечко!
— А почему у тебя кровь из носа не течет? Ты же разозлилась на меня?
Я провела под носом указательным пальцем. Не течет. Это, наверное, потому, что мои мысли заняты решением сложной проблемы — как отсюда выбраться.
— Взрослею…
— Мне страшно с тобой находиться.
— Не находись!
— Столько сил потрачено, и все впустую, — встает Пенелопа.
— Это смотря чего тебе надо. Если денег, то ты их не получишь. И нечего мне, как стандартной чувырле, подставлять всяких неотразимых мужчин из твоей Конторы!
— Мужчин? Из Конторы? Это ты о поваре так отзываешься? — совершенно искренне удивлена Пенелопа.
— Я так отзываюсь о шофере!
— Не понимаю. Мне надо идти, — я вижу, как Пенелопе трудно смотреть на меня. — Сейчас подъедет бригада для обыска…
— Вы ничего не найдете. Архив был на шести дискетах, их забрал кореец, так сказала Лена… Елена Константиновна Коржак.
— Я пойду.
— Подожди. Все поставщики и заказчики здесь. Или почти все.
— Где? — Пенелопа осматривается.
— Здесь. В доме. Их как раз сейчас Лотаров допрашивает.
— Гости?..
— Ладно, не смущайся, ты бы сама потом догадалась. Одна женщина, правда, сбежала.
— Куда? Извини…
— Наконец кто-то догадался извиниться! Бельлинда пробила шесть раз, и сразу же в сумочке Пенелопы запищала упаковка с таблетками.
— Ты нервничаешь? Боишься чего-нибудь? — удивилась она.
— Я уже ничего не боюсь. Эта сбежавшая женщина, наверное, застряла где-нибудь на дороге или замерзла. Я подарила ей цепочку Чучуни. Надеюсь, Чучуня меня простит. Беги, Пенелопа! Надеюсь, на этот писк ты быстро среагируешь.
Потоптавшись, Пенелопа убегает.
Я закрываю глаза и вспоминаю план дома, который она мне показывала в прачечной. По ее предположению, из подвала должен быть еще один выход на улицу, не только через гараж.
Одеваюсь потеплей. Рюкзак придется бросить, укладываю паспорт и деньги во внутренний карман рваной куртки. Джинсы тоже после прогулки с Милордом не внушают доверия.
Не спеша спускаюсь в подвал. Меня никто не остановил.
Выход я нашла через тридцать две минуты. И, на мое везенье, на двери была только задвижка — никаких замков.
Я вышла на улицу.
Пошла по дороге.
На повороте у рекламного щита меня догнала темная “Волга”.
Я молча села на переднее сиденье.
— Мне показалось, — сказал шофер, — что ты вляпалась в историю и не поедешь со мной на Средиземное море ловить рыбу.
— Мне тоже сначала так показалось.
— Какие планы?
— На ближайшие двадцать лет?
— Нет, хотя бы на сегодняшнее утро.
— Я хочу навестить тетю.
— Тетю? Запросто.
— Она живет за городом, но с другой стороны Москвы.
— Нет проблем.
— Спасибо.
— Потом поблагодаришь, когда я помогу тебе сбежать за границу.
— За границу?
— Да. Испания, к примеру, отличная страна.
— Я подумаю. А как ты можешь помочь?
— Билет куплю, визу оформлю, посажу на самолет.
— Тетя скучать будет. Она ждет ребенка. Представляешь, от негра.
— Представляю.
Остальную дорогу мы ехали молча, только потом я показывала, где повернуть, какой дом.
— Приехали.
— Я тебя подожду.
— Это может быть долго.
— Я подожду.
— Это может быть долго.
— Я подожду.
Представляю… До совершеннолетия, или до приезда “Скорой”? Прощай, Сергей Владимирович, может, еще поныряем когда-нибудь, но только с моим снаряжением!
На мой звонок калитка сразу же открылась. Мышка-норушка ждала у открытой двери.
— Садитесь, — показала на кресло у камина нервная женщина. — Спасибо, что так быстро приехали.
— Расскажите все медленно и по порядку, — прошу я, разглядывая ее выступающий живот.
— Медленно? Хорошо. Если медленно, то это звучит так: у-у-у меня бу-у-удет двойня. Достаточно медленно?
— Вы нервничаете?
— Нервничаю? А вы бы не нервничали? Мой муж собрался подавать иск институту!
— Не волнуйтесь, Пенелопа Львовна решит эту проблему, я уверена.
— Решит? Два черных ребенка сразу, понимаете, два!
— В этом есть и хорошая сторона. Не нужно еще раз ходить беременной, еще раз рожать. Один раз отмучаетесь, а детей будет двое.
— Вы еще ребенок, — вздыхает женщина. — Зачем Пенелопа прислала вас?
— Не знаю, ей видней. Наверное, она хотела, чтобы я рассказала о своих планах на жизнь.
— Хотите выпить?
— Да. Так вот. В мои планы входит родить двух дочерей, стать богатой и заниматься любимым делом.
— А какое у вас любимое дело?
— Я хотела бы или лечить людей, или изучать их болезни на трупах. На трупах мне больше нравится, потому что я привыкла к одиночеству. А можно просто стакан воды?
Женщина выходит из комнаты, я оглядываюсь. Если мышка-норушка и подглядывает, то очень осторожно. Я наклоняюсь и достаю дискету, которую засунула в прошлый свой приезд сюда. В щель между кирпичной кладкой и каминной доской.
— Когда вы увидите своих девочек, — говорю я женщине со стаканом воды, — вам покажется, что вы богаты и счастливы.
— Девочек? Да, пожалуй, две девочки — это здорово. А то знаете, я как представлю себе мальчика… — она смешно выпятила губы.
— Ну что вы, конечно — девочки!
— Спасибо. У меня правда отлегло от сердца.
— Можно от вас позвонить?
— Конечно!
— Тогда я вызову себе “Скорую”, если вы не против, — ласково предлагаю я.
Ждать пришлось часа два. Рита Мазарина сегодня не работала, но другая дежурная медсестра пообещала ее найти. И не обманула.
За эти два часа я заштопала к великой радости женщины четыре носка и сплела из ее волос пугалочку. Никто не пришел меня задерживать. Или любитель подводной охоты действительно слишком во мне заинтересован, или он не из Конторы.
Меня занесли в фургон на носилках, накрытую простыней. Я благополучно доехала до “Кодлы” и успела по дороге хорошо поговорить с Ритой.
— Сними этот черный платок, — сказала я. — Кореец передал тебе записку.
Хочешь в Париж?
У “Кодлы” действительно образовалось маленькое кафе со скромным названием “Алиса”. И там Офелия сделала мне коктейль, который назывался “Отвертка”.
Через час приехал джип Мазарини. Мрачный Гога открыл багажник и помог мне уложиться.
— Как ты его уговорила не сажать меня на цепь? — спросила я Риту.
— Приставила пистолет к башке, он по-другому не понимает. Сказала, что пристрелю его, а потом себя. И кончится на этом династия Мазариных.
— Сколько мне лет в новом паспорте?
— Восемнадцать.
— С совершеннолетием тебя, Алиса! — поздравила я сама себя перед тем, как крышка багажника захлопнулась.
С Пенелопы взяли подписку о невыезде. В Федеральной службе на нее завели дело, и почти полгода она находилась под домашним арестом. Вся команда прачечной была допрошена по три раза, включая Колобка. Его, правда, допрашивали только раз, но он старательно расписался потом под протоколом, высунув язык и повторяя по буквам свое имя. Допрос Колобка подточил твердость духа и тягу к профессиональной исполнительности федералов — двое сразу же по его окончании уговорили бутылку водки, а еще один, самый дотошный, напился до бесчувствия после обыска в квартире Колобка (квартиры двух служащих прачечной были обысканы ранее, весьма тщательно и совершенно безрезультатно).
Дело об исчезновении бухгалтера фирмы “Медикун” заново расковыряли, нашли докладную следователя Лотарова о поисках пары ботинок в озере в Сюсюках, и после тщательной проверки данных (допроса каждого из бригады ныряльщиков) Гадамера Шеллинга объявили в международный розыск.
Об исчезнувших ботинках было составлено несколько докладных. Когда “Ботинки” выделили в отдельную папку, своего поста лишился начальник милиции Тверской области. Поговаривали, что он вообще того… Очень огорчился и совершенно вышел из себя, и к магазинам с обувью его теперь даже подпускать опасно.
Пенелопа, узнав о посещении Алисой загородного дома беременной от негра клиентки, истерически смеялась два дня, потом ничего, притихла, и вдруг Чучуня обнаружила ее в столовой за штопкой носка!
— Храни тебя Господь, Пенелопа, — только и сказала Чучуня. — Хочешь, я спою?
— Ты знаешь, что самые яркие сексуальные фантазии меня посещали в шесть лет? — весело спросила Пенелопа Чучуню. — А в двенадцать я могла выучить наизусть всего “Онегина”?!
— Ха! Это ты говоришь мне? Да я в свои тринадцать лет выгребала сети по двадцать килограмм! А в пятнадцать за сорок шесть секунд могла вскрыть и завести любой автомобиль без ключа!
— Ну и чего тогда мы тут сидим и киснем? — поддержала их Ириска. — Слыхали? Ив Сен-Лоран ушел из модельного бизнеса. Говорят, его совершенно потрясла молоденькая модель. На показе моды для тинэйджеров разделась догола, прямо на подиуме, достала из рюкзачка платье, такое воздушное, что можно сжать в кулаке, и с розовым жемчугом на рукавах, надела и показала в нем мэтру неприличный жест, а когда подбежали журналисты с микрофонами, обозвала Ива портным женских портков. Вам это ничего не напоминает?
— Март Элизы Катран в исполнении Алисы, — застонала Пенелопа. — Как же я хочу это видеть!
Летом на адрес прачечной Пенелопы пришел конверт, обильно заклеенный марками разных стран. Чучуня, прочитав имя отправителя, сразу же его разодрала.
Она вынула письмо, открытку, фотографию и какое-то засушенное растение.
“Здравствуй, Пенелопа! — писала Алиска. — Здравствуйте все-все-все, а особенно — Чучуня!
Пенелопа, если ты уже узнала, как называется город моей мечты — собор, в котором работал Гауди, колодец в замке Бель-Вер, помнишь, — то, пожалуйста, не спеши туда ехать, потому что мечта должна оставаться неприкосновенной. Да, это Пальма-де-Мальорка, прекрасный сон, в котором остались следы шагов моей мамы. Колобок бы их сразу обнаружил, потому что это были счастливые летящие шаги исполнившейся мечты. А я сижу в уличном кафе в Париже и вспоминаю твой гамак под Триумфальной аркой, вот было здорово! И не собираюсь в Пальму, и даже скульптура женщины в виде флюгера меня не манит. Представляю, как ты искала этот город. Сначала, я думаю, ты просматривала книги по искусству или рекламные проспекты туристических фирм. Потом в тебе взыграла профессиональная гордость, и ты решила узнать, не было ли у моей мамы, посетившей когда-то этот город, счета в тамошнем банке. И ты узнала, что был. Да, его открыл дедушка, когда узнал, что она сможет туда приехать. Но я никогда не поеду в Пальма-де-Мальорка, как ты никогда не поедешь в Париж, потому что это города мечты, а мечту нельзя проверять прикосновением.
На этой фотографии я не очень хорошо получилась, зато — довольна собой.
Открытку парижского дворика я отсылаю тебе с умыслом — вдруг захочешь что-то подновить у себя в спальне на стене у кровати. А вот с растением будь осторожна! Это настоящая цилигуна из Кении (вот куда я отправилась, когда сбежала!), и действует она на высокомерных мужчин с длинными волосами совершенно убийственно. Абсолютно стопроцентное приворотное средство, если его заварить в полнолуние на чистой воде. Желаю успеха!
Р.S. В Париже меня тоже искать не стоит, я в августе буду заниматься подводной охотой, в сентябре, октябре, ноябре буду учить японский язык, а вот в декабре, если тебе придет заказ на прислугу в рождественские праздники, помести объявление в газету “Московские новости”,
Алиса”.
— Ириска! — закричала Чучуня. — Ириска! Ты только посмотри! Наша-то страдалица с таким трудом укатила на прошлой неделе в Испанию! А Алиска ей письмо прислала из Парижа!
— Сисяс.
— Я хочу покоя! — кричит Коржак и идет в свою комнату.
Все понемногу расходятся. Странно, но Аделаида не появилась.
— Все, — шепчу я собаке. — Спасибо. Молодец. Теперь мне уже не страшно.
Можешь идти в свою коляску.
Я ложусь, не раздеваясь. Думаю. Думаю. Думаю. Лена видела фотографию, на которой моя мама с сестрами, она могла ее видеть только в квартире корейца.
Это она искала ключ в прокладках.
Через полтора часа слышу шум внизу, выхожу на лестницу, не зажигая света, и вижу, что Аделаида провожает Харизму у дверей.
Сбегаю вниз.
— Уезжаете?
Обе женщины дергаются и смотрят на меня с задумчивым сомнением.
— “Совершенство принципа”, — вздыхаю я, — коньяк с горячим шоколадом.
Это красиво. Глаза Харизмы теплеют.
— Девочка, — говорит она, положив мне на плечо тяжелую руку. — Ты хотя бы понимаешь, во что влезла?
— А вы?
— Смешная… Гадамер никогда не рассказывал о тебе. Берег для личного пользования. Что это значит, когда мужчина никогда не говорит о женщине, знаешь? Это значит, что он смертельно болен ею. Вот, возьми на память. — Харизма расстегивает шубу и рвет цепочку, чтобы отдать мне медальон. — Он недорогой, мы с Кемиром купили себе одинаковые в Турции. В этом — прядь его волос. Возьми.
Заторможенным движением протягиваю ладонь.
— Так не пойдет, давайте меняться, — я снимаю с руки цепочку. — Она тоже недорогая, возьмите.
— Ну… как хочешь, — Харизма ждет, пока я надену на ее руку цепочку.
Я вожусь с замком, пальцы дрожат.
— Иди, девочка, я попрощаюсь с близким человеком, — просит Харизма и поворачивается к Аделаиде. — Ты думаешь, стоит вот так спешить, не попрощаться ни с кем?
— Уходи быстрей, у меня тяжело на душе, — крестит ее Аделаида.
В пять тридцать раздался выстрел.
Мне так и не удалось заснуть.
Почти сразу же после выстрела в дверь позвонили. Все гости сбежали вниз, звали Евгения Кирилловича, а он все не шел, а когда вышел, то был бледнее беленой стены в коридоре.
— Вы опоздали, — сказала я следователю Лотарову. — А мне наплевать.
— Все остаются на своих местах! — объявил Лотаров. — Никого не впускать и не выпускать!
— Пустите Пенелопу, я несовершеннолетняя, и она единственный сейчас близкий мне человек. Пенелопа сразу же затолкала меня в кухню.
— Кто теперь? — спросила она.
— Жена Коржака. Только не ругайся, ладно. Я, честное слово, ни при чем.
Он ее убил из ревности.
— Ладно, не расстраивайся, я не собираюсь ругаться.
— А вдруг тебе все-таки захочется, ты сдержись!
— Алиска, что ты несешь? Ну почему я буду ругаться, если этот неуловимый Коржак окажется наконец за решеткой?
— Коржак здесь ни при чем, — вздыхаю я.
— Ты же только что сказала, что он убил жену?
— Да, он убил, но Коржак Е.К., директор “Медикуна”, это не он. Это была его жена, Елена Константиновна.
— Ничего не понимаю, подожди… Ты хочешь сказать?..
— Я хочу сказать, что Евгений Кириллович убил свою жену, Елену Константиновну, а она была директором “Медикуна” и, хотя почти ничего не смыслила в медицине, смогла уговорить работать на нее многих друзей мужа.
Пенелопа, усевшаяся рядом со мной на диване в гостиной, чтобы успокоить, вскакивает и начинает бегать туда-сюда по комнате, стиснув руки.
Дурацкая привычка.
— Она была любовницей корейца, — говорю я тихо, опустив голову. — Кореец прятался здесь после того, как выбрался раненый из озера.
— Да, я поняла, ты передала шарф… А почему ты решила, что я буду ругаться?
— Мне показалось… Я подумала, что ты все поймешь раньше меня.
— А я не поняла! — повышает голос Пенелопа. — Я тупая! Что же это получается? Директор “Медикуна” мертв?
— Мертва.
— И в тот самый момент, когда ты ее вычислила, она умерла, да?
— Ну, не сразу. Я ее вычислила за три часа до смерти.
— Как?
— Она хотела меня убить. Это раз. Она прятала ключ от сейфа мужа в женской прокладке. Это два. Значит, это она искала в моей квартире ключ корейца от потайной комнаты, ей был нужен, как и тебе. его ноутбук. Я обыскала кабинет Коржака — ничего! Я перегнала тебе все его рабочие папки!
— Спасибо, тоже — ничего.
— Вот видишь! А когда я увидела, что у него и в сейфе ничего — кроме двух пистолетов, — я задумалась!
— А откуда Коржах узнал, что жена ему изменяет? Что кореец жил здесь?
— Он… Он подозревал, потому что нашел как-то окровавленные бинты, а потом я прямо у него на глазах отдала шарф повару и сказала, что это шарф корейца…
— Зачем? — подозрительно ласково спрашивает Пенелопа. — Зачем ты это сказала?
— Чтобы он знал!
— Ага… Чтобы знал, да?
— Да! Только так я могла себя спасти! Она чуть не пристрелила меня!
— Давай по порядку. Правильно ли я поняла. Ты узнала, что Елена Коржак является директором “Меди-куна”, и сразу же намекнула ее мужу, что она изменяет ему с корейцем, так?
— Не так! Сначала я ее случайно подставила. Я случайно проговорилась, что у нее на ноге нет никакой раны! Да что с тобой разговаривать!
— Ну как же так получается, Алиса, ты опять — ни при чем, а мы все у разбитого корыта?
— Тебе что, моя жизнь не дороже какого-то там корыта?!
— Тебя расстроило, что она была его любовницей, да?
— Меня расстроило, что она хотела меня убить.
— Ты чувствуешь себя виноватой? — вдруг спрашивает Пенелопа.
— Нисколечко!
— А почему у тебя кровь из носа не течет? Ты же разозлилась на меня?
Я провела под носом указательным пальцем. Не течет. Это, наверное, потому, что мои мысли заняты решением сложной проблемы — как отсюда выбраться.
— Взрослею…
— Мне страшно с тобой находиться.
— Не находись!
— Столько сил потрачено, и все впустую, — встает Пенелопа.
— Это смотря чего тебе надо. Если денег, то ты их не получишь. И нечего мне, как стандартной чувырле, подставлять всяких неотразимых мужчин из твоей Конторы!
— Мужчин? Из Конторы? Это ты о поваре так отзываешься? — совершенно искренне удивлена Пенелопа.
— Я так отзываюсь о шофере!
— Не понимаю. Мне надо идти, — я вижу, как Пенелопе трудно смотреть на меня. — Сейчас подъедет бригада для обыска…
— Вы ничего не найдете. Архив был на шести дискетах, их забрал кореец, так сказала Лена… Елена Константиновна Коржак.
— Я пойду.
— Подожди. Все поставщики и заказчики здесь. Или почти все.
— Где? — Пенелопа осматривается.
— Здесь. В доме. Их как раз сейчас Лотаров допрашивает.
— Гости?..
— Ладно, не смущайся, ты бы сама потом догадалась. Одна женщина, правда, сбежала.
— Куда? Извини…
— Наконец кто-то догадался извиниться! Бельлинда пробила шесть раз, и сразу же в сумочке Пенелопы запищала упаковка с таблетками.
— Ты нервничаешь? Боишься чего-нибудь? — удивилась она.
— Я уже ничего не боюсь. Эта сбежавшая женщина, наверное, застряла где-нибудь на дороге или замерзла. Я подарила ей цепочку Чучуни. Надеюсь, Чучуня меня простит. Беги, Пенелопа! Надеюсь, на этот писк ты быстро среагируешь.
Потоптавшись, Пенелопа убегает.
Я закрываю глаза и вспоминаю план дома, который она мне показывала в прачечной. По ее предположению, из подвала должен быть еще один выход на улицу, не только через гараж.
Одеваюсь потеплей. Рюкзак придется бросить, укладываю паспорт и деньги во внутренний карман рваной куртки. Джинсы тоже после прогулки с Милордом не внушают доверия.
Не спеша спускаюсь в подвал. Меня никто не остановил.
Выход я нашла через тридцать две минуты. И, на мое везенье, на двери была только задвижка — никаких замков.
Я вышла на улицу.
Пошла по дороге.
На повороте у рекламного щита меня догнала темная “Волга”.
Я молча села на переднее сиденье.
— Мне показалось, — сказал шофер, — что ты вляпалась в историю и не поедешь со мной на Средиземное море ловить рыбу.
— Мне тоже сначала так показалось.
— Какие планы?
— На ближайшие двадцать лет?
— Нет, хотя бы на сегодняшнее утро.
— Я хочу навестить тетю.
— Тетю? Запросто.
— Она живет за городом, но с другой стороны Москвы.
— Нет проблем.
— Спасибо.
— Потом поблагодаришь, когда я помогу тебе сбежать за границу.
— За границу?
— Да. Испания, к примеру, отличная страна.
— Я подумаю. А как ты можешь помочь?
— Билет куплю, визу оформлю, посажу на самолет.
— Тетя скучать будет. Она ждет ребенка. Представляешь, от негра.
— Представляю.
Остальную дорогу мы ехали молча, только потом я показывала, где повернуть, какой дом.
— Приехали.
— Я тебя подожду.
— Это может быть долго.
— Я подожду.
— Это может быть долго.
— Я подожду.
Представляю… До совершеннолетия, или до приезда “Скорой”? Прощай, Сергей Владимирович, может, еще поныряем когда-нибудь, но только с моим снаряжением!
На мой звонок калитка сразу же открылась. Мышка-норушка ждала у открытой двери.
— Садитесь, — показала на кресло у камина нервная женщина. — Спасибо, что так быстро приехали.
— Расскажите все медленно и по порядку, — прошу я, разглядывая ее выступающий живот.
— Медленно? Хорошо. Если медленно, то это звучит так: у-у-у меня бу-у-удет двойня. Достаточно медленно?
— Вы нервничаете?
— Нервничаю? А вы бы не нервничали? Мой муж собрался подавать иск институту!
— Не волнуйтесь, Пенелопа Львовна решит эту проблему, я уверена.
— Решит? Два черных ребенка сразу, понимаете, два!
— В этом есть и хорошая сторона. Не нужно еще раз ходить беременной, еще раз рожать. Один раз отмучаетесь, а детей будет двое.
— Вы еще ребенок, — вздыхает женщина. — Зачем Пенелопа прислала вас?
— Не знаю, ей видней. Наверное, она хотела, чтобы я рассказала о своих планах на жизнь.
— Хотите выпить?
— Да. Так вот. В мои планы входит родить двух дочерей, стать богатой и заниматься любимым делом.
— А какое у вас любимое дело?
— Я хотела бы или лечить людей, или изучать их болезни на трупах. На трупах мне больше нравится, потому что я привыкла к одиночеству. А можно просто стакан воды?
Женщина выходит из комнаты, я оглядываюсь. Если мышка-норушка и подглядывает, то очень осторожно. Я наклоняюсь и достаю дискету, которую засунула в прошлый свой приезд сюда. В щель между кирпичной кладкой и каминной доской.
— Когда вы увидите своих девочек, — говорю я женщине со стаканом воды, — вам покажется, что вы богаты и счастливы.
— Девочек? Да, пожалуй, две девочки — это здорово. А то знаете, я как представлю себе мальчика… — она смешно выпятила губы.
— Ну что вы, конечно — девочки!
— Спасибо. У меня правда отлегло от сердца.
— Можно от вас позвонить?
— Конечно!
— Тогда я вызову себе “Скорую”, если вы не против, — ласково предлагаю я.
Ждать пришлось часа два. Рита Мазарина сегодня не работала, но другая дежурная медсестра пообещала ее найти. И не обманула.
За эти два часа я заштопала к великой радости женщины четыре носка и сплела из ее волос пугалочку. Никто не пришел меня задерживать. Или любитель подводной охоты действительно слишком во мне заинтересован, или он не из Конторы.
Меня занесли в фургон на носилках, накрытую простыней. Я благополучно доехала до “Кодлы” и успела по дороге хорошо поговорить с Ритой.
— Сними этот черный платок, — сказала я. — Кореец передал тебе записку.
Хочешь в Париж?
У “Кодлы” действительно образовалось маленькое кафе со скромным названием “Алиса”. И там Офелия сделала мне коктейль, который назывался “Отвертка”.
Через час приехал джип Мазарини. Мрачный Гога открыл багажник и помог мне уложиться.
— Как ты его уговорила не сажать меня на цепь? — спросила я Риту.
— Приставила пистолет к башке, он по-другому не понимает. Сказала, что пристрелю его, а потом себя. И кончится на этом династия Мазариных.
— Сколько мне лет в новом паспорте?
— Восемнадцать.
— С совершеннолетием тебя, Алиса! — поздравила я сама себя перед тем, как крышка багажника захлопнулась.
С Пенелопы взяли подписку о невыезде. В Федеральной службе на нее завели дело, и почти полгода она находилась под домашним арестом. Вся команда прачечной была допрошена по три раза, включая Колобка. Его, правда, допрашивали только раз, но он старательно расписался потом под протоколом, высунув язык и повторяя по буквам свое имя. Допрос Колобка подточил твердость духа и тягу к профессиональной исполнительности федералов — двое сразу же по его окончании уговорили бутылку водки, а еще один, самый дотошный, напился до бесчувствия после обыска в квартире Колобка (квартиры двух служащих прачечной были обысканы ранее, весьма тщательно и совершенно безрезультатно).
Дело об исчезновении бухгалтера фирмы “Медикун” заново расковыряли, нашли докладную следователя Лотарова о поисках пары ботинок в озере в Сюсюках, и после тщательной проверки данных (допроса каждого из бригады ныряльщиков) Гадамера Шеллинга объявили в международный розыск.
Об исчезнувших ботинках было составлено несколько докладных. Когда “Ботинки” выделили в отдельную папку, своего поста лишился начальник милиции Тверской области. Поговаривали, что он вообще того… Очень огорчился и совершенно вышел из себя, и к магазинам с обувью его теперь даже подпускать опасно.
Пенелопа, узнав о посещении Алисой загородного дома беременной от негра клиентки, истерически смеялась два дня, потом ничего, притихла, и вдруг Чучуня обнаружила ее в столовой за штопкой носка!
— Храни тебя Господь, Пенелопа, — только и сказала Чучуня. — Хочешь, я спою?
— Ты знаешь, что самые яркие сексуальные фантазии меня посещали в шесть лет? — весело спросила Пенелопа Чучуню. — А в двенадцать я могла выучить наизусть всего “Онегина”?!
— Ха! Это ты говоришь мне? Да я в свои тринадцать лет выгребала сети по двадцать килограмм! А в пятнадцать за сорок шесть секунд могла вскрыть и завести любой автомобиль без ключа!
— Ну и чего тогда мы тут сидим и киснем? — поддержала их Ириска. — Слыхали? Ив Сен-Лоран ушел из модельного бизнеса. Говорят, его совершенно потрясла молоденькая модель. На показе моды для тинэйджеров разделась догола, прямо на подиуме, достала из рюкзачка платье, такое воздушное, что можно сжать в кулаке, и с розовым жемчугом на рукавах, надела и показала в нем мэтру неприличный жест, а когда подбежали журналисты с микрофонами, обозвала Ива портным женских портков. Вам это ничего не напоминает?
— Март Элизы Катран в исполнении Алисы, — застонала Пенелопа. — Как же я хочу это видеть!
Летом на адрес прачечной Пенелопы пришел конверт, обильно заклеенный марками разных стран. Чучуня, прочитав имя отправителя, сразу же его разодрала.
Она вынула письмо, открытку, фотографию и какое-то засушенное растение.
“Здравствуй, Пенелопа! — писала Алиска. — Здравствуйте все-все-все, а особенно — Чучуня!
Пенелопа, если ты уже узнала, как называется город моей мечты — собор, в котором работал Гауди, колодец в замке Бель-Вер, помнишь, — то, пожалуйста, не спеши туда ехать, потому что мечта должна оставаться неприкосновенной. Да, это Пальма-де-Мальорка, прекрасный сон, в котором остались следы шагов моей мамы. Колобок бы их сразу обнаружил, потому что это были счастливые летящие шаги исполнившейся мечты. А я сижу в уличном кафе в Париже и вспоминаю твой гамак под Триумфальной аркой, вот было здорово! И не собираюсь в Пальму, и даже скульптура женщины в виде флюгера меня не манит. Представляю, как ты искала этот город. Сначала, я думаю, ты просматривала книги по искусству или рекламные проспекты туристических фирм. Потом в тебе взыграла профессиональная гордость, и ты решила узнать, не было ли у моей мамы, посетившей когда-то этот город, счета в тамошнем банке. И ты узнала, что был. Да, его открыл дедушка, когда узнал, что она сможет туда приехать. Но я никогда не поеду в Пальма-де-Мальорка, как ты никогда не поедешь в Париж, потому что это города мечты, а мечту нельзя проверять прикосновением.
На этой фотографии я не очень хорошо получилась, зато — довольна собой.
Открытку парижского дворика я отсылаю тебе с умыслом — вдруг захочешь что-то подновить у себя в спальне на стене у кровати. А вот с растением будь осторожна! Это настоящая цилигуна из Кении (вот куда я отправилась, когда сбежала!), и действует она на высокомерных мужчин с длинными волосами совершенно убийственно. Абсолютно стопроцентное приворотное средство, если его заварить в полнолуние на чистой воде. Желаю успеха!
Р.S. В Париже меня тоже искать не стоит, я в августе буду заниматься подводной охотой, в сентябре, октябре, ноябре буду учить японский язык, а вот в декабре, если тебе придет заказ на прислугу в рождественские праздники, помести объявление в газету “Московские новости”,
Алиса”.
— Ириска! — закричала Чучуня. — Ириска! Ты только посмотри! Наша-то страдалица с таким трудом укатила на прошлой неделе в Испанию! А Алиска ей письмо прислала из Парижа!