Страница:
Я прижимаю окровавленный платок к шее, чуть пониже правого уха, и заваливаюсь набок, ткнувшись кепкой в бедро Гоги Мазарина.
— Что ты делаешь? — интересуется он.
— Меня ранили. Я истекаю кровью, придурок. И вот “Мерседес” плавно свернул на обочину и остановился. В салоне включен свет. Гога Мазарин, отодвинувшись на всякий случай подальше от моей головы, и шофер, переваливший свое крепкое большое тело через спинку сиденья, разглядывают мою окровавленную руку и подбородок, мокрый от крови платок и уже потемневшие пятна на когда-то серой куртке Сутяги. Гога попробовал было приподнять руку, чтобы, вероятно, насладиться видом огнестрельной раны на моей беззащитной шее, но я вовремя застонала и поинтересовалась, действительно ли он настолько придурок, что хочет, чтобы я перестала зажимать рану и скончалась от потери крови тут, в его машине? А кто тогда будет сидеть на цепи у гроба?
— Ее нужно отвезти в больницу.
Это сказал шофер.
Он стал объяснять Гоге, что одно дело, если я сижу какая-никая, но живая, на цепи в склепе, и для особо любопытных и пронырливых граждан всегда наготове подписанное лично мною заявление, что я добровольно обрекла себя на подобное существование в память о погибшем возлюбленном. И совсем другое дело, когда я умираю у них в автомобиле.
— Попробуй потом все отмыть, — заявил под конец практичный шофер.
Не знаю, что убедило Гогу, но меня вытолкнули из машины на мокрый асфальт у первой Градской. Частично для соблюдения конспирации, а частично от сильного желания отмыться, я, пошатываясь и прижимая платок к шее, побрела к приемному отделению хирургического корпуса. Нашла туалет, отмыла лицо и платок, кое-как оттерла пятна крови на куртке, унизилась до попрошайничества и выкурила первую в своей жизни сигарету, устроившись на подоконнике в туалете. Особого удовольствия она мне не доставила, но сосательный рефлекс сработал на успокоение, и за десять минут я все спокойно обдумала, а покопавшись в карманах куртки Сутяги, нашла не очень чистый лист бумаги и карандаш. На одной стороне листка Сутяга наскоро изобразил какой-то чертеж, а на другой я записала свои выводы.
Выводов у меня сложилось четыре, и все — неутешительные.
“Вывод первый. Желая наказать отчима, я стащила со счетов все деньги, но стерла его директорию, на которой могла быть полезная для Пенелопы и для органов спецслужб информация.
Вывод второй. В результате не правильных действий (см. вывод первый), я являюсь в данное время объектом для розыска: а) обокраденного отчимом… или мной, запуталась уже, Коржака и б) жаждущего мести Гоги Мазарина, в) а может быть, и спецслужб — неизвестно еще, как долго Пенелопа будет прятать от них информацию о моих не правильных действиях?!
Вывод третий. За последний месяц количество кровоизлияний из носа катастрофически возросло по сравнению с предыдущими одиннадцатью (в два раза).
Стоит показаться врачу и срочно заняться здоровьем, провести курс успокоительного аутотренинга и заштопать…”
Я задумалась. Идея со штопкой показалась мне очень удачной, потому что за последнее время никогда еще я не чувствовала себя так спокойно и хорошо, как во время штопки женскими волосками шали судьбы.
“Заштопать шесть пар носков.
Вывод четвертый. Чтобы не повеситься или не сдохнуть от отвращения к себе и полнейшей безысходности нужно срочно заняться важными делами…”
Я опять задумалась. Из важных дел на ближайшие двадцать лет у меня было запланировано рождение двух дочерей, посещение города моей мечты, поступление в медицинский институт (это можно годам к тридцати когда практика по вскрытию трупов и изучению внутренностей достигнет полного совершенства) и стать богатой. Начнем с самого важного, с дочерей. Тут все пока беспросветно, девочка, как говорится, не созрела. Институт. Для этого нужно, как минимум, кончить школу, а от одного слова “школа” меня сразу же начинает мутить. Ладно, поставим школу первым пунктом, в конце концов, ее тоже можно будет кончить к тридцати годам и сразу потом поступить в институт. Богатство. С этим проблема.
Я даже не знаю, сколько там денег, но знаю точно, что мне их не видать как своих ушей, пока существует загадочный Коржак. Вот все и определилось! Первым важным делом в четвертом пункте я с облегчением записываю:
“… заняться важными делами, а именно: закончить мою телефонную наработку по Коржаку и школу”.
С чувством облегчения я перечитываю написанное, рву этот знаменательный документ на мелкие кусочки, смываю их в унитазе и еду в прачечную.
Игорь Анатольевич Мазарин посетил прачечную в обед, приехал не с пустыми руками — с букетом хризантем и коробкой конфет, расположился в кабинете в кресле, а телохранителя оставил стоять у двери. Сидя, он медленно расстегнул все пуговицы желтого пальто, оттащил от шеи черный шарф, достал баллончик с освежителем и пшикнул себе в рот, посмотрел на дорогие часы на левой руке, откусил заусеницу на большом пальце правой руки и попросил Пенелопу срочно найти его племянницу.
— Племянницу? — не поверила Пенелопа.
— Племянницу, — кивнул Гога. — Последний раз мы виделись у больницы на Ленинском, ее ранили в шею, я думаю, не очень сильно, так, царапина, но я потом узнавал-У больницы она выпала… вышла, я хотел сказать, из машины, а вот в приемном отделении зарегистрирована не была, то есть не обращалась за помощью.
— А сколько лет вашей племяннице? — Пенелопа справилась с удивлением и успокаивала себя: что только что видела Алису — та сидела в столовой с Чучуней, сосредоточенно штопала какой-то подозрительный носок, и никаких ранений в шею у нее не наблюдалось.
— Точно не знаю, — задумался Гога, — но я думаю, она еще несовершеннолетняя. Сестра беспокоится. Все-таки она подписала документы и теперь является ее приемной матерью.
— Вашу племянницу как зовут? — Пенелопа приготовилась записывать.
— Я все написал, — Гога кивнул телохранителю, тот подошел и положил на стол свернутую бумагу.
Пенелопа развернула записку, прочла ее, скривилась слегка, но исправлять ошибку не стала — отчество Алисы — Геннадьевна — изображено было с одним “н”.
— Она девочка грубая и плохо воспитанная, — продолжил Гога, — но вы ей скажите, что я согласен.
— Согласны?.. — Пенелопа отложила ручку и не стала изображать участие в деле, давать советы обратиться с розыском в милицию и так далее. Она поняла, что Мазарин знает, где Алиса.
— Пусть поможет вернуть мои деньги, и мы договоримся. Но ей придется отсидеть неделю. Всего одну неделю. Скажите, что я передумал. Не всю жизнь, а только одну неделю! — Гога сильно повысил голос, и на его зычный бас в открытую дверь кабинета заглянул испуганный Колобок.
— Отсидеть? — вдруг охрипла Пенелопа и попробовала откашляться. — За что?
— Не за что, а потому что! — назидательно поднял указательный палец Гога. — Во-первых, потому что брата моего убили, слыхали? Во-вторых, потому что брат ее любил. Пусть отсидит неделю в склепе, потом вернет деньги, а потом пусть Ритка с нею возится, если ей так приспичило иметь дочуру. А в-третьих… потому что я так хочу.
— В склепе? — приподнялась Пенелопа.
— На цепи! — опять крикнул Гога, подняв голову чтобы его было слышно в самых дальних закоулках прачечной. — Но только неделю. Я тебе денег за ее розыск платить не стану, — поднялся Мазарин, считая разговор законченным.
— Не надо, что вы…
— И передай. Пусть лучше соглашается, а то ведь все одно найду в любом месте. Три дня на раздумья. Потом включится счетчик.
У стойки с фигурками Мазарин задержался. Пенелопа напряглась.
— Сидячая баба ничего, — он ткнул пальцем в фигурку женщины, обхватившей себя руками за колени. — Сколько?
— Не… не продается.
— А я не покупаю. На тебе цепочка на сто баксов, перстень за пятьсот…
— Это старинное серебро, оно недорогое, — спрятала руку за спину Пенелопа.
— Ладно, перстень еще за сто, я так понял — все твои понты здесь стоят, так ведь? Сколько стоит баба?
— Это китайские фигурки из нефрита… Две триста, если в баксах, — быстро произнесла Пенелопа, заметив на лице Гоги что-то вроде раздражения от ее болтовни.
— А это видела? — он вытащил из кармана небольшую фигурку из моржового клыка — белый медведь, вытянувший вперед морду. — За три купил.
— У меня собака три стоит, — показала Пенелопа на нижнюю полку.
Гога жестом фокусника распахнул полы пальто: на коричневой подкладке висели с двух сторон по кортику в изящных ножнах, прикрепленные к подкладке сложным плетением из тонких полос кожи.
— Каждый — по пять!
И тут Пенелопа вдруг поймала себя на немедленном желании предъявить свой самый дорогой “понт” — она уже повернулась к столу, уже подняла руку, показывая на картину, открыла рот!.. Очнувшись, приложила ладони к щекам, виновато улыбнулась.
— Ну то-то же! — усмехнулся Гога, запахнув пальто, и направляясь к двери.
— Скажите, что значит — счетчик? Вы сказали — “включится счетчик”?
— Я беру процент в день, справедливо? Или ты не знаешь, что такое счетчик?
— Нет, я знаю, конечно, что означает это выражение, но применительно к нашему разговору как это понимать?
— Как понимать? Она должна отсидеть на цепи семь дней, меня Ритка уговорила, рыдала и все такое, но семь дней она отсидит!
— Да, это я поняла, — кивнула Пенелопа, заметив, как в глазах Мазарина полыхнуло раздражение.
— Я дал три дня, так?
— Да…
— За каждый просроченный день — по проценту. Сто делим на двадцать четыре часа, округляем, получается по четыре часа дополнительной отсидки за каждый просроченный день. Ну? Понятно?
— Понятно, — бормочет Пенелопа, — то есть нет, постойте! — Она хватает уже выходящего в дверь Мазарина за пальто. — Как это — четыре? Вы не правильно делите, нужно делить не сто на двадцать четыре, а наоборот!..
— Ну вот и ладненько, вот и хорошо, — отцепил ее руку Мазарин, — сама потом подели, главное — что ты наконец врубилась! — и хлопнул дверью перед дернувшейся Пенелопой.
Когда Пенелопа ворвалась после разговора с Мазариным в столовую, Алиса молча отложила штопку, вытянула шею и повертела головой с короткой стрижкой туда-сюда, демонстрируя ее, шеи, девственность и белизну. Пенелопа подошла поближе и осмотрела еще за ушами и на затылке. После чего опустилась без сил на стул.
— Все развлекаешься? Когда-нибудь допрыгаешься!
— А она письма нашла! — заступилась за Алису Чучуня.
— Сколько тебе за них даст вторая жена корейца? — поинтересовалась Алиса.
— Если ты собираешься высчитывать свой процент, — сразу же завелась Пенелопа, — то лучше раздели двадцать четыре на сто!
— Я только хотела узнать, хватит ли этих денег, чтобы меня прокормить, — обиделась Алиса.
— Я ее на свои кормить буду! — обиделась Чучуня.
— Сговорились, да? Коллеги… Что ты делаешь?
— Штопаю носок.
— Где ты взяла этот носок?
— В шкафу нашла. Три носка нашла. А мне нужно заштопать шесть пар.
— Я уже обещала принести две пары, — подмигнула Пенелопе Чучуня. — Колобок свои отдал, шерстяные.
— И что потом будет?
— Я стану спокойная, добрая и уравновешенная.
— Знаешь что, я вдруг подумала, может, тебе правда посидеть в теплом комфортабельном склепе, а? Покойников ты не боишься, будешь там носки штопать, зато я не буду дергаться. Цепь — это очень надежно. А за неделю в тихом склепе да за штопкой кто хочешь станет добрым и уравновешенным, — размечталась Пенелопа.
— Ты не такая, не притворяйся, — Алиса закрепила нитку.
— А тебя в детстве…
— Нет!
— Ну тогда простыми словами, без эмоций скажи, какого черта ты залезла в мои файлы?
— Чтобы посмотреть адреса и телефоны всех Коржаков, — спокойно и без эмоций говорит Алиса, вытаскивает из носка пластмассовый мячик и любуется заштопанной дыркой.
— Посмотрела? И что теперь? Пошлешь им на Новый год поздравления?
— Нет. Я позвонила всем и сказала, что саквояж юриста Козлова находится в камере хранения номер пять. Назначила время встречи.
— Откуда… позвонила?
— Отсюда, — кивает Алиса на дверь кабинета. Пенелопа со стоном опускает голову и стучит лбом в стол.
— А тем, которые живут в сельской местности, послала телеграммы, — докладывает Алиса. — Сегодня ведь пятница?
— Пятница, — соглашается Чучуня, заботливо подкладывая под лоб Пенелопы разноцветную рукавицу — хваталку для горячего.
— Значит, еще сегодня придется пойти на Казанский. Хорошо, что Гога дал три дня на раздумья и не будет сегодня хватать меня за шиворот, тащить в свою машину, не начнется перестрелка…
— И ты думаешь, что ты нормальная? — Пенелопа перестала долбить лбом стол и уставилась на Алису с брезгливым недоумением.
— Я точно знаю, что нормальная, и могу это доказать, — Алиса встает, из рюкзака на полу достает кипу бумаг, кладет перед Пенелопой на рукавицу.
— Что это?
— Тесты. Я нашла выход из положения.
— Из которого?
— Я поняла, как можно не ходить в школу, но закончить ее! Экстернат. Я прошла тесты, и меня приняли.
— Что, вообще не нужно ходить в школу? — не верит Пенелопа.
— Иногда нужно, но по русскому мне уже поставили зачет за полугодие! И по химии, и по истории, и по обществу.
— А по остальным предметам, я так понимаю, незачет?
— И что? За месяц наверстаю, я принесла учебники. А не наверстаю, заплачу.
— Мне все это кажется подозрительным! — не сдается Пенелопа. — С чего это вдруг?
— Все очень просто. Я определила первоочередные задачи и решаю их.
Здоровье, — Алиса демонстративно потрясла заштопанным носком, — школа, — кивок на бумаги, — и деньги.
— А деньги ты будешь зарабатывать тут? — уточнила Чучуня.
— Нет, деньги повязаны с Коржаком. Его надо найти.
— Не надо, — встает Пенелопа, хватается за виски и опять садится. — Мне нехорошо что-то… Вы с Гогой Мазариным друг друга стоите. Зачем искать? Ты уже сделала все, что могла! Если ты действительно отсюда позвонила всем Коржакам, расслабься и жди, когда тебя отловят и поставят на животик утюг.
— Почему? — Алиса удивлена. — Потому что они уже определили, откуда ты звони ла, они знают номер моего телефона!!
— Нет, почему именно на животик?
Несмотря на ожидание неприятностей, почти целый месяц было полнейшее затишье. Пенелопа устала дергаться и перепроверять каждый заказ.
Через три дня после прихода Гоги Мазарина Алиса раз десять поделила сначала на листке в клеточку, потом на калькуляторе 24 на 100. У нее получилось 0, 24. Двадцать четыре сотых от суток, это… Она решила обойтись без подсказок и открыла учебник. Да-а-а… Вероятно, раздел составления пропорций в школе был ею пропущен. То есть совершенно. Весь день Алиса думала, стоит ли ей изучить этот раздел, потом вдруг представила себя, беспомощную, в мире, где каждый мужчина за малейшую провинность запросто поставит на счетчик!.. И взялась за учебник. Через сорок минут она, ужасно гордая собой, посчитала, что каждый просроченный день ей полагается отсидеть дополнительно чуть больше четырнадцати минут.
Королева, ознакомившись с ее расчетами, только хмыкнула.
— Наивная, — погладила она участливо Алису по голове. — Ты еще не знаешь, как мужики коварны. Ты и не представляешь себе, что они называют счетчиком. Смотри сюда. За первый просроченный день тебе придется отсидеть дополнительно четырнадцать минут, так? А вот следующий процент от следующих неотсиженных суток уже будет больше.
— Почему? — не поняла Алиса.
— Мой знакомый сутенер, если я не отдавала ему вовремя сто долларов, к примеру, говорил, что через неделю я должна отдать сто двадцать…
— Что ты с ним сделала? — спросила Алиса.
— Такое маленьким девочкам не рассказывают. Считай, не отвлекайся!
— Он ставил тебя на счетчик в двадцать процентов! — тут же сосчитала Алиса и мысленно поставила себе “пять” по алгебре.
— Не радуйся. Еще через неделю мой долг составлял уже сорок четыре доллара, просекаешь?
— Не просекаю! Откуда взялись еще четыре доллара?
— Это просто. Со следующей недели он считает Двадцать процентов уже не от сотни, а от ста двадцати. Как это у вас говорят — просекла фишку? А со следующей недели — со ста сорока четырех и так далее. И, знаешь что, если хочешь рассчитать все правильно, учитывай сотые доли!
Оставив Алису в остолбенении, Королева доложила Пенелопе, что девчонка будет занята расчетами, по крайней мере, еще целые сутки, можно расслабиться.
Алиса, действительно, сначала занялась цифрами, но часа через два ей показалось кощунственным, что какой-то Мазарин сумеет удлинять сутки сначала на четырнадцать минут, чтобы взять следующий процент, потом на… Стоп. Алиса представила себе Гогу, тычущего пальцем в калькулятор, и рассмеялась. Потом подумала, что для этого он запросто может нанять самого умного бухгалтера, а уж тот высчитает все до секунды! И загрустила. И позвонила Рите Мазариной.
— Расслабься, — успокоила ее Рита. — Брат пока уехал, а я купила пистолет. “Вальтер” называется, дамский. Еще я убралась в квартире корейца.
Пошли туда со мной жить, а?
— Извини, дела!
Ириска родила девочку, и так быстро это получилось, что она не успела добраться до роддома, и врач, приехавшей по вызову “Скорой”, долго еще не мог прийти в себя от открывшегося ему в квартире роженицы зрелища.
— Вы только пгедставьте, коллеги, такую кагтину! Мы входим в квагтигу, гоженица висит на тугнике, совегшенно натугально висит, ногами болтает, а двое детей ловят у нее снизу гебенка! Нет, я видел, как гожают в ванной, но чтобы вешались на тугник?! Полнейшее беспгосветное вагвагство, все кгичат — женщина кгичит, соответственно, от боли, два подгостка под гоженицей кгичат, чтобы мы ушли и не мешали, медсестра моя тоже стала кгичать от страха, что гебенка уронят, ужас! А дети, кстати, получили очень сегьезную психологическую тгавму, очень, только пгедставьте, девочка просила разгешить ей зашить маму?!
— Я принесла продукты Ирис… Ирине Каримовне, как ты просила, — оправдывалась потом перед Пенелопой Алиса, — а у нее схватки начались. Я предложила сразу позвонить в “Скорую”, хотя ты знаешь мое отношение к врачам на “Скорой”, но я все равно предложила! А Ирина Каримовна говорит, никакой “Скорой”, я первого два дня рожала, сама дойду до ближайшего роддома, чтобы сыну было недалеко меня навещать. Стала одеваться, а потом не смогла от боли. Я ее уложила, вызвала “Скорую”, а Ириска катается по кровати и воет, потом встала, бегала, бегала по квартире и решила немного повисеть на турнике. Пока висит — молчит, говорит, так меньше болит. Я чувствую, что уже слишком частые схватки пошли, попросила ее сына прогладить парочку простыней и поставить воду на огонь. Ириска на турнике совсем не кричала, висела, висела, а потом смотрю — она ноги расставляет. Мы присели под нею… знаешь, наверное, я тоже буду рожать в висячем положении, это очень удобно, когда схватка — поднимаешь колени, а сила тяжести…
— Ты не сможешь столько провисеть на турнике! Ириска мастер спорта по спортивной гимнастике! Ты зачем оскорбила доктора?
— Я придержала голову ребенка, когда он выходил, чтобы Ириска не разорвалась, он же вылетал, как пушечное ядро! А этот доктор с “фифектом фечи” стал меня отталкивать и орать! Я его не оскорбляла, я его лягнула ногой, чтобы он отпал, и спросила, кто будет потом зашивать Ириску? Мне бы не дали, так ведь? А он вообще не акушер, он дежурный терапевт, знаешь, как терапевты на “Скорой” зашивают? Да ей потом с такими швами мужу нельзя будет показаться! Где ее муж вообще? Да, кстати, как его зовут?
— Тебя это не касается! Слушай, я устала каждый раз вздрагивать, как только слышу твое имя, устала думать, что ты в данную минуту замышляешь, тебя попросили только отвезти продукты!..
— Как это — не касается? Ириска родила девочку и назвала ее Алисой в мою честь! Она сказала, что никто в жизни еще так трогательно не заботился о ее… В общем, она имела в виду промежность. Вот так-то! Я хочу знать какое у моей тезки будет отчество! Тебе, Пенелопа, теперь вздрагивать придется в два раза чаще!
Семнадцатого декабря пришел заказ на девушку для обслуживания гостей и в помощь по дому.
Пенелопа, проверив заказ, объявила общий сбор на восемь вечера. Она нервничала и даже повысила голос на Колобка, чего раньше себе никогда не позволяла. Колобок разволновался, а когда он волновался, то начинал проявлять повышенное усердие, так что Чучуне с большим трудом удалось отнять у него тряпку и пылесос и убедить, что рабочий день окончен, что все любят его по-прежнему, а Пенелопа — больше всех.
Осмотрев собравшихся в столовой работников прачечной, Пенелопа коротко доложила обстановку.
— Загородный дом в десяти километрах по Ярославскому шоссе. Пять дней работы. С двадцать второго по двадцать седьмое. Подготовка к празднованию Рождества, сам праздник, уборка после отъезда гостей.
Ириска с ребенком на руках, Королева, обрабатывающая пилочкой свои ногти, Чучуня, готовившая чай, и Пенелопа — во главе стола с приготовленными документами и фотографиями, все молча посмотрели на Алису.
— Что? — осмотрела всех по очереди Алиса. — Я не могу, у меня суд назначен на двадцать четвертое, два зачета надо сдать до Нового года, а еще четыре носка не заштопаны. Бабушка угодила в больницу, из Франции приезжает дедушка ее проведать, я обещала, что Новый год встречу с ними.
— До Нового года все должно кончиться, — зловещим голосом объявила Пенелопа. — Ты сама все это заварила, тебе и расхлебывать.
— Ты хочешь сказать… — подалась к ней Алиса.
— Да. Фамилия заказчика Коржак.
— Из твоего списка? — Алиса вскочила.
— Этого я точно сказать не могу, потому что у меня на данный момент есть только адрес загородного дома и номер мобильного телефона заказчика.
— А если это не он?!
— Не нервничай, Алиска, сядь, — кивает на стул рядом с собой Королева.
— Пусть нервничает сколько хочет, главное, чтобы она, чего доброго, не разозлилась, — замечает Пенелопа — Где ее носок?
— Носок! — бежит в холл Чучуня и тут же возвращается, торжественно неся в вытянутой руке полосатый шерстяной носок с заправленным в него мячиком для штопки.
— Я не злюсь, я от вашего торжественного вида начинаю трусить! — отмахивается Алиса.
— Ладно. Тогда слушай внимательно. Заказ предусматривает обслуживание восьми человек гостей, помощь в приготовлении закусок, разнос спиртных напитков, изготовление по просьбе любого из гостей коктейлей, уборку, мытье посуды и выгул собаки трижды в день по сорок пять минут. Дом двухэтажный, с прилегающим флигелем, всего тринадцать комнат. Шесть спален — две внизу, четыре на втором этаже. Три туалета, две ванные комнаты, кухня со столовой, гостиная, в подвале — бильярд и мастерская, выходов из дома три, но это я еще уточню к завтрашнему утру — сантехник, который делал в доме подводку для устройства теплого пола, появится в Москве только завтра. Вот фотографии дома, и что-то мне подсказывает, что из подвальных помещений тоже должен быть выход.
— Или из гаража, — показывает Алисе Королева. — Видишь, вот тут, на плане, запасной выход просто напрашивается.
— Как выглядит этот заказчик? — отмахивается Алиса от фотографий дома.
— Вот он, — Пенелопа поднимает повыше фотографию, чтобы всем было видно. — Этот человек подтвердил телефонный заказ и лично подвез сегодня фотографии дома и подробное описание требований к нанимаемой прислуге.
— Командировочный! — кричит Алиса. — Вот почему никто не пришел в пятницу на вокзал. Это командировочный, он стоял у камеры хранения номер пять!
— Посмотри внимательно.
— Я и так вижу, это командировочный!
— А теперь посмотри на фотографию Коржака Евгения Кирилловича, — Пенелопа протягивает Алисе вторую фотографию.
— И этот был у камеры хранения, — опешила Алиса, узнав на фотографии высокого презентабельного господина лет пятидесяти с гордой осанкой. — Я не угадала тогда, что они вместе…
— Из моего списка одиннадцати Коржаков, этот — московский, правда, никаких сведений о загородном доме у меня нет, но он может быть оформлен на жену.
— А кто же тогда этот командировочный, почему они вместе? — ничего не понимает Алиса.
— Это его поверенный в делах. Так мне было сказано по телефону — “подъедет мой поверенный и объяснит наши требования к прислуге”.
— Объяснил? — интересуется Ириска.
— Да, — задумалась Пенелопа. — Все перечислять не буду, но Алиска не подходит.
— Это еще почему? — подпрыгнула в кресле Алиса.
— Я не могу себе представить, что ты с шести утра проследишь доставку продуктов, к восьми приготовишь десяти человекам легкий завтрак, уберешь шесть или восемь постелей, пропылесосишь и проветришь шесть спален, после чего накроешь стол к обеду, сменишь по три прибора перед каждым гостем, уберешь со стола, загрузишь посуду в машину, перемоешь килограммов пять фруктов, приготовишь два литра кофе и обеспечишь каждому гостю полдник в своей комнате, потом займешься подготовкой стола к ужину, после чего опять займешься посудой — все по ранее указанному сценарию. Да ЧУТЬ не забыла, — вечером подготовишь постели. Что это значит? Это значит, что утром ты снимаешь использованные простыни, а вечером, соответственно, стелишь свежие. А непосредственно в сам праздник ты должна будешь еще готовить на ходу коктейли, разливать спиртные напитки в соответствующие им рюмки и бокалы, с тем чтобы каждые пятнадцать минут каждый из гостей увидел перед своим носом подсунутый тобой поднос и выбрал что-то выпить.
— Что ты делаешь? — интересуется он.
— Меня ранили. Я истекаю кровью, придурок. И вот “Мерседес” плавно свернул на обочину и остановился. В салоне включен свет. Гога Мазарин, отодвинувшись на всякий случай подальше от моей головы, и шофер, переваливший свое крепкое большое тело через спинку сиденья, разглядывают мою окровавленную руку и подбородок, мокрый от крови платок и уже потемневшие пятна на когда-то серой куртке Сутяги. Гога попробовал было приподнять руку, чтобы, вероятно, насладиться видом огнестрельной раны на моей беззащитной шее, но я вовремя застонала и поинтересовалась, действительно ли он настолько придурок, что хочет, чтобы я перестала зажимать рану и скончалась от потери крови тут, в его машине? А кто тогда будет сидеть на цепи у гроба?
— Ее нужно отвезти в больницу.
Это сказал шофер.
Он стал объяснять Гоге, что одно дело, если я сижу какая-никая, но живая, на цепи в склепе, и для особо любопытных и пронырливых граждан всегда наготове подписанное лично мною заявление, что я добровольно обрекла себя на подобное существование в память о погибшем возлюбленном. И совсем другое дело, когда я умираю у них в автомобиле.
— Попробуй потом все отмыть, — заявил под конец практичный шофер.
Не знаю, что убедило Гогу, но меня вытолкнули из машины на мокрый асфальт у первой Градской. Частично для соблюдения конспирации, а частично от сильного желания отмыться, я, пошатываясь и прижимая платок к шее, побрела к приемному отделению хирургического корпуса. Нашла туалет, отмыла лицо и платок, кое-как оттерла пятна крови на куртке, унизилась до попрошайничества и выкурила первую в своей жизни сигарету, устроившись на подоконнике в туалете. Особого удовольствия она мне не доставила, но сосательный рефлекс сработал на успокоение, и за десять минут я все спокойно обдумала, а покопавшись в карманах куртки Сутяги, нашла не очень чистый лист бумаги и карандаш. На одной стороне листка Сутяга наскоро изобразил какой-то чертеж, а на другой я записала свои выводы.
Выводов у меня сложилось четыре, и все — неутешительные.
“Вывод первый. Желая наказать отчима, я стащила со счетов все деньги, но стерла его директорию, на которой могла быть полезная для Пенелопы и для органов спецслужб информация.
Вывод второй. В результате не правильных действий (см. вывод первый), я являюсь в данное время объектом для розыска: а) обокраденного отчимом… или мной, запуталась уже, Коржака и б) жаждущего мести Гоги Мазарина, в) а может быть, и спецслужб — неизвестно еще, как долго Пенелопа будет прятать от них информацию о моих не правильных действиях?!
Вывод третий. За последний месяц количество кровоизлияний из носа катастрофически возросло по сравнению с предыдущими одиннадцатью (в два раза).
Стоит показаться врачу и срочно заняться здоровьем, провести курс успокоительного аутотренинга и заштопать…”
Я задумалась. Идея со штопкой показалась мне очень удачной, потому что за последнее время никогда еще я не чувствовала себя так спокойно и хорошо, как во время штопки женскими волосками шали судьбы.
“Заштопать шесть пар носков.
Вывод четвертый. Чтобы не повеситься или не сдохнуть от отвращения к себе и полнейшей безысходности нужно срочно заняться важными делами…”
Я опять задумалась. Из важных дел на ближайшие двадцать лет у меня было запланировано рождение двух дочерей, посещение города моей мечты, поступление в медицинский институт (это можно годам к тридцати когда практика по вскрытию трупов и изучению внутренностей достигнет полного совершенства) и стать богатой. Начнем с самого важного, с дочерей. Тут все пока беспросветно, девочка, как говорится, не созрела. Институт. Для этого нужно, как минимум, кончить школу, а от одного слова “школа” меня сразу же начинает мутить. Ладно, поставим школу первым пунктом, в конце концов, ее тоже можно будет кончить к тридцати годам и сразу потом поступить в институт. Богатство. С этим проблема.
Я даже не знаю, сколько там денег, но знаю точно, что мне их не видать как своих ушей, пока существует загадочный Коржак. Вот все и определилось! Первым важным делом в четвертом пункте я с облегчением записываю:
“… заняться важными делами, а именно: закончить мою телефонную наработку по Коржаку и школу”.
С чувством облегчения я перечитываю написанное, рву этот знаменательный документ на мелкие кусочки, смываю их в унитазе и еду в прачечную.
Игорь Анатольевич Мазарин посетил прачечную в обед, приехал не с пустыми руками — с букетом хризантем и коробкой конфет, расположился в кабинете в кресле, а телохранителя оставил стоять у двери. Сидя, он медленно расстегнул все пуговицы желтого пальто, оттащил от шеи черный шарф, достал баллончик с освежителем и пшикнул себе в рот, посмотрел на дорогие часы на левой руке, откусил заусеницу на большом пальце правой руки и попросил Пенелопу срочно найти его племянницу.
— Племянницу? — не поверила Пенелопа.
— Племянницу, — кивнул Гога. — Последний раз мы виделись у больницы на Ленинском, ее ранили в шею, я думаю, не очень сильно, так, царапина, но я потом узнавал-У больницы она выпала… вышла, я хотел сказать, из машины, а вот в приемном отделении зарегистрирована не была, то есть не обращалась за помощью.
— А сколько лет вашей племяннице? — Пенелопа справилась с удивлением и успокаивала себя: что только что видела Алису — та сидела в столовой с Чучуней, сосредоточенно штопала какой-то подозрительный носок, и никаких ранений в шею у нее не наблюдалось.
— Точно не знаю, — задумался Гога, — но я думаю, она еще несовершеннолетняя. Сестра беспокоится. Все-таки она подписала документы и теперь является ее приемной матерью.
— Вашу племянницу как зовут? — Пенелопа приготовилась записывать.
— Я все написал, — Гога кивнул телохранителю, тот подошел и положил на стол свернутую бумагу.
Пенелопа развернула записку, прочла ее, скривилась слегка, но исправлять ошибку не стала — отчество Алисы — Геннадьевна — изображено было с одним “н”.
— Она девочка грубая и плохо воспитанная, — продолжил Гога, — но вы ей скажите, что я согласен.
— Согласны?.. — Пенелопа отложила ручку и не стала изображать участие в деле, давать советы обратиться с розыском в милицию и так далее. Она поняла, что Мазарин знает, где Алиса.
— Пусть поможет вернуть мои деньги, и мы договоримся. Но ей придется отсидеть неделю. Всего одну неделю. Скажите, что я передумал. Не всю жизнь, а только одну неделю! — Гога сильно повысил голос, и на его зычный бас в открытую дверь кабинета заглянул испуганный Колобок.
— Отсидеть? — вдруг охрипла Пенелопа и попробовала откашляться. — За что?
— Не за что, а потому что! — назидательно поднял указательный палец Гога. — Во-первых, потому что брата моего убили, слыхали? Во-вторых, потому что брат ее любил. Пусть отсидит неделю в склепе, потом вернет деньги, а потом пусть Ритка с нею возится, если ей так приспичило иметь дочуру. А в-третьих… потому что я так хочу.
— В склепе? — приподнялась Пенелопа.
— На цепи! — опять крикнул Гога, подняв голову чтобы его было слышно в самых дальних закоулках прачечной. — Но только неделю. Я тебе денег за ее розыск платить не стану, — поднялся Мазарин, считая разговор законченным.
— Не надо, что вы…
— И передай. Пусть лучше соглашается, а то ведь все одно найду в любом месте. Три дня на раздумья. Потом включится счетчик.
У стойки с фигурками Мазарин задержался. Пенелопа напряглась.
— Сидячая баба ничего, — он ткнул пальцем в фигурку женщины, обхватившей себя руками за колени. — Сколько?
— Не… не продается.
— А я не покупаю. На тебе цепочка на сто баксов, перстень за пятьсот…
— Это старинное серебро, оно недорогое, — спрятала руку за спину Пенелопа.
— Ладно, перстень еще за сто, я так понял — все твои понты здесь стоят, так ведь? Сколько стоит баба?
— Это китайские фигурки из нефрита… Две триста, если в баксах, — быстро произнесла Пенелопа, заметив на лице Гоги что-то вроде раздражения от ее болтовни.
— А это видела? — он вытащил из кармана небольшую фигурку из моржового клыка — белый медведь, вытянувший вперед морду. — За три купил.
— У меня собака три стоит, — показала Пенелопа на нижнюю полку.
Гога жестом фокусника распахнул полы пальто: на коричневой подкладке висели с двух сторон по кортику в изящных ножнах, прикрепленные к подкладке сложным плетением из тонких полос кожи.
— Каждый — по пять!
И тут Пенелопа вдруг поймала себя на немедленном желании предъявить свой самый дорогой “понт” — она уже повернулась к столу, уже подняла руку, показывая на картину, открыла рот!.. Очнувшись, приложила ладони к щекам, виновато улыбнулась.
— Ну то-то же! — усмехнулся Гога, запахнув пальто, и направляясь к двери.
— Скажите, что значит — счетчик? Вы сказали — “включится счетчик”?
— Я беру процент в день, справедливо? Или ты не знаешь, что такое счетчик?
— Нет, я знаю, конечно, что означает это выражение, но применительно к нашему разговору как это понимать?
— Как понимать? Она должна отсидеть на цепи семь дней, меня Ритка уговорила, рыдала и все такое, но семь дней она отсидит!
— Да, это я поняла, — кивнула Пенелопа, заметив, как в глазах Мазарина полыхнуло раздражение.
— Я дал три дня, так?
— Да…
— За каждый просроченный день — по проценту. Сто делим на двадцать четыре часа, округляем, получается по четыре часа дополнительной отсидки за каждый просроченный день. Ну? Понятно?
— Понятно, — бормочет Пенелопа, — то есть нет, постойте! — Она хватает уже выходящего в дверь Мазарина за пальто. — Как это — четыре? Вы не правильно делите, нужно делить не сто на двадцать четыре, а наоборот!..
— Ну вот и ладненько, вот и хорошо, — отцепил ее руку Мазарин, — сама потом подели, главное — что ты наконец врубилась! — и хлопнул дверью перед дернувшейся Пенелопой.
Когда Пенелопа ворвалась после разговора с Мазариным в столовую, Алиса молча отложила штопку, вытянула шею и повертела головой с короткой стрижкой туда-сюда, демонстрируя ее, шеи, девственность и белизну. Пенелопа подошла поближе и осмотрела еще за ушами и на затылке. После чего опустилась без сил на стул.
— Все развлекаешься? Когда-нибудь допрыгаешься!
— А она письма нашла! — заступилась за Алису Чучуня.
— Сколько тебе за них даст вторая жена корейца? — поинтересовалась Алиса.
— Если ты собираешься высчитывать свой процент, — сразу же завелась Пенелопа, — то лучше раздели двадцать четыре на сто!
— Я только хотела узнать, хватит ли этих денег, чтобы меня прокормить, — обиделась Алиса.
— Я ее на свои кормить буду! — обиделась Чучуня.
— Сговорились, да? Коллеги… Что ты делаешь?
— Штопаю носок.
— Где ты взяла этот носок?
— В шкафу нашла. Три носка нашла. А мне нужно заштопать шесть пар.
— Я уже обещала принести две пары, — подмигнула Пенелопе Чучуня. — Колобок свои отдал, шерстяные.
— И что потом будет?
— Я стану спокойная, добрая и уравновешенная.
— Знаешь что, я вдруг подумала, может, тебе правда посидеть в теплом комфортабельном склепе, а? Покойников ты не боишься, будешь там носки штопать, зато я не буду дергаться. Цепь — это очень надежно. А за неделю в тихом склепе да за штопкой кто хочешь станет добрым и уравновешенным, — размечталась Пенелопа.
— Ты не такая, не притворяйся, — Алиса закрепила нитку.
— А тебя в детстве…
— Нет!
— Ну тогда простыми словами, без эмоций скажи, какого черта ты залезла в мои файлы?
— Чтобы посмотреть адреса и телефоны всех Коржаков, — спокойно и без эмоций говорит Алиса, вытаскивает из носка пластмассовый мячик и любуется заштопанной дыркой.
— Посмотрела? И что теперь? Пошлешь им на Новый год поздравления?
— Нет. Я позвонила всем и сказала, что саквояж юриста Козлова находится в камере хранения номер пять. Назначила время встречи.
— Откуда… позвонила?
— Отсюда, — кивает Алиса на дверь кабинета. Пенелопа со стоном опускает голову и стучит лбом в стол.
— А тем, которые живут в сельской местности, послала телеграммы, — докладывает Алиса. — Сегодня ведь пятница?
— Пятница, — соглашается Чучуня, заботливо подкладывая под лоб Пенелопы разноцветную рукавицу — хваталку для горячего.
— Значит, еще сегодня придется пойти на Казанский. Хорошо, что Гога дал три дня на раздумья и не будет сегодня хватать меня за шиворот, тащить в свою машину, не начнется перестрелка…
— И ты думаешь, что ты нормальная? — Пенелопа перестала долбить лбом стол и уставилась на Алису с брезгливым недоумением.
— Я точно знаю, что нормальная, и могу это доказать, — Алиса встает, из рюкзака на полу достает кипу бумаг, кладет перед Пенелопой на рукавицу.
— Что это?
— Тесты. Я нашла выход из положения.
— Из которого?
— Я поняла, как можно не ходить в школу, но закончить ее! Экстернат. Я прошла тесты, и меня приняли.
— Что, вообще не нужно ходить в школу? — не верит Пенелопа.
— Иногда нужно, но по русскому мне уже поставили зачет за полугодие! И по химии, и по истории, и по обществу.
— А по остальным предметам, я так понимаю, незачет?
— И что? За месяц наверстаю, я принесла учебники. А не наверстаю, заплачу.
— Мне все это кажется подозрительным! — не сдается Пенелопа. — С чего это вдруг?
— Все очень просто. Я определила первоочередные задачи и решаю их.
Здоровье, — Алиса демонстративно потрясла заштопанным носком, — школа, — кивок на бумаги, — и деньги.
— А деньги ты будешь зарабатывать тут? — уточнила Чучуня.
— Нет, деньги повязаны с Коржаком. Его надо найти.
— Не надо, — встает Пенелопа, хватается за виски и опять садится. — Мне нехорошо что-то… Вы с Гогой Мазариным друг друга стоите. Зачем искать? Ты уже сделала все, что могла! Если ты действительно отсюда позвонила всем Коржакам, расслабься и жди, когда тебя отловят и поставят на животик утюг.
— Почему? — Алиса удивлена. — Потому что они уже определили, откуда ты звони ла, они знают номер моего телефона!!
— Нет, почему именно на животик?
Несмотря на ожидание неприятностей, почти целый месяц было полнейшее затишье. Пенелопа устала дергаться и перепроверять каждый заказ.
Через три дня после прихода Гоги Мазарина Алиса раз десять поделила сначала на листке в клеточку, потом на калькуляторе 24 на 100. У нее получилось 0, 24. Двадцать четыре сотых от суток, это… Она решила обойтись без подсказок и открыла учебник. Да-а-а… Вероятно, раздел составления пропорций в школе был ею пропущен. То есть совершенно. Весь день Алиса думала, стоит ли ей изучить этот раздел, потом вдруг представила себя, беспомощную, в мире, где каждый мужчина за малейшую провинность запросто поставит на счетчик!.. И взялась за учебник. Через сорок минут она, ужасно гордая собой, посчитала, что каждый просроченный день ей полагается отсидеть дополнительно чуть больше четырнадцати минут.
Королева, ознакомившись с ее расчетами, только хмыкнула.
— Наивная, — погладила она участливо Алису по голове. — Ты еще не знаешь, как мужики коварны. Ты и не представляешь себе, что они называют счетчиком. Смотри сюда. За первый просроченный день тебе придется отсидеть дополнительно четырнадцать минут, так? А вот следующий процент от следующих неотсиженных суток уже будет больше.
— Почему? — не поняла Алиса.
— Мой знакомый сутенер, если я не отдавала ему вовремя сто долларов, к примеру, говорил, что через неделю я должна отдать сто двадцать…
— Что ты с ним сделала? — спросила Алиса.
— Такое маленьким девочкам не рассказывают. Считай, не отвлекайся!
— Он ставил тебя на счетчик в двадцать процентов! — тут же сосчитала Алиса и мысленно поставила себе “пять” по алгебре.
— Не радуйся. Еще через неделю мой долг составлял уже сорок четыре доллара, просекаешь?
— Не просекаю! Откуда взялись еще четыре доллара?
— Это просто. Со следующей недели он считает Двадцать процентов уже не от сотни, а от ста двадцати. Как это у вас говорят — просекла фишку? А со следующей недели — со ста сорока четырех и так далее. И, знаешь что, если хочешь рассчитать все правильно, учитывай сотые доли!
Оставив Алису в остолбенении, Королева доложила Пенелопе, что девчонка будет занята расчетами, по крайней мере, еще целые сутки, можно расслабиться.
Алиса, действительно, сначала занялась цифрами, но часа через два ей показалось кощунственным, что какой-то Мазарин сумеет удлинять сутки сначала на четырнадцать минут, чтобы взять следующий процент, потом на… Стоп. Алиса представила себе Гогу, тычущего пальцем в калькулятор, и рассмеялась. Потом подумала, что для этого он запросто может нанять самого умного бухгалтера, а уж тот высчитает все до секунды! И загрустила. И позвонила Рите Мазариной.
— Расслабься, — успокоила ее Рита. — Брат пока уехал, а я купила пистолет. “Вальтер” называется, дамский. Еще я убралась в квартире корейца.
Пошли туда со мной жить, а?
— Извини, дела!
Ириска родила девочку, и так быстро это получилось, что она не успела добраться до роддома, и врач, приехавшей по вызову “Скорой”, долго еще не мог прийти в себя от открывшегося ему в квартире роженицы зрелища.
— Вы только пгедставьте, коллеги, такую кагтину! Мы входим в квагтигу, гоженица висит на тугнике, совегшенно натугально висит, ногами болтает, а двое детей ловят у нее снизу гебенка! Нет, я видел, как гожают в ванной, но чтобы вешались на тугник?! Полнейшее беспгосветное вагвагство, все кгичат — женщина кгичит, соответственно, от боли, два подгостка под гоженицей кгичат, чтобы мы ушли и не мешали, медсестра моя тоже стала кгичать от страха, что гебенка уронят, ужас! А дети, кстати, получили очень сегьезную психологическую тгавму, очень, только пгедставьте, девочка просила разгешить ей зашить маму?!
— Я принесла продукты Ирис… Ирине Каримовне, как ты просила, — оправдывалась потом перед Пенелопой Алиса, — а у нее схватки начались. Я предложила сразу позвонить в “Скорую”, хотя ты знаешь мое отношение к врачам на “Скорой”, но я все равно предложила! А Ирина Каримовна говорит, никакой “Скорой”, я первого два дня рожала, сама дойду до ближайшего роддома, чтобы сыну было недалеко меня навещать. Стала одеваться, а потом не смогла от боли. Я ее уложила, вызвала “Скорую”, а Ириска катается по кровати и воет, потом встала, бегала, бегала по квартире и решила немного повисеть на турнике. Пока висит — молчит, говорит, так меньше болит. Я чувствую, что уже слишком частые схватки пошли, попросила ее сына прогладить парочку простыней и поставить воду на огонь. Ириска на турнике совсем не кричала, висела, висела, а потом смотрю — она ноги расставляет. Мы присели под нею… знаешь, наверное, я тоже буду рожать в висячем положении, это очень удобно, когда схватка — поднимаешь колени, а сила тяжести…
— Ты не сможешь столько провисеть на турнике! Ириска мастер спорта по спортивной гимнастике! Ты зачем оскорбила доктора?
— Я придержала голову ребенка, когда он выходил, чтобы Ириска не разорвалась, он же вылетал, как пушечное ядро! А этот доктор с “фифектом фечи” стал меня отталкивать и орать! Я его не оскорбляла, я его лягнула ногой, чтобы он отпал, и спросила, кто будет потом зашивать Ириску? Мне бы не дали, так ведь? А он вообще не акушер, он дежурный терапевт, знаешь, как терапевты на “Скорой” зашивают? Да ей потом с такими швами мужу нельзя будет показаться! Где ее муж вообще? Да, кстати, как его зовут?
— Тебя это не касается! Слушай, я устала каждый раз вздрагивать, как только слышу твое имя, устала думать, что ты в данную минуту замышляешь, тебя попросили только отвезти продукты!..
— Как это — не касается? Ириска родила девочку и назвала ее Алисой в мою честь! Она сказала, что никто в жизни еще так трогательно не заботился о ее… В общем, она имела в виду промежность. Вот так-то! Я хочу знать какое у моей тезки будет отчество! Тебе, Пенелопа, теперь вздрагивать придется в два раза чаще!
Семнадцатого декабря пришел заказ на девушку для обслуживания гостей и в помощь по дому.
Пенелопа, проверив заказ, объявила общий сбор на восемь вечера. Она нервничала и даже повысила голос на Колобка, чего раньше себе никогда не позволяла. Колобок разволновался, а когда он волновался, то начинал проявлять повышенное усердие, так что Чучуне с большим трудом удалось отнять у него тряпку и пылесос и убедить, что рабочий день окончен, что все любят его по-прежнему, а Пенелопа — больше всех.
Осмотрев собравшихся в столовой работников прачечной, Пенелопа коротко доложила обстановку.
— Загородный дом в десяти километрах по Ярославскому шоссе. Пять дней работы. С двадцать второго по двадцать седьмое. Подготовка к празднованию Рождества, сам праздник, уборка после отъезда гостей.
Ириска с ребенком на руках, Королева, обрабатывающая пилочкой свои ногти, Чучуня, готовившая чай, и Пенелопа — во главе стола с приготовленными документами и фотографиями, все молча посмотрели на Алису.
— Что? — осмотрела всех по очереди Алиса. — Я не могу, у меня суд назначен на двадцать четвертое, два зачета надо сдать до Нового года, а еще четыре носка не заштопаны. Бабушка угодила в больницу, из Франции приезжает дедушка ее проведать, я обещала, что Новый год встречу с ними.
— До Нового года все должно кончиться, — зловещим голосом объявила Пенелопа. — Ты сама все это заварила, тебе и расхлебывать.
— Ты хочешь сказать… — подалась к ней Алиса.
— Да. Фамилия заказчика Коржак.
— Из твоего списка? — Алиса вскочила.
— Этого я точно сказать не могу, потому что у меня на данный момент есть только адрес загородного дома и номер мобильного телефона заказчика.
— А если это не он?!
— Не нервничай, Алиска, сядь, — кивает на стул рядом с собой Королева.
— Пусть нервничает сколько хочет, главное, чтобы она, чего доброго, не разозлилась, — замечает Пенелопа — Где ее носок?
— Носок! — бежит в холл Чучуня и тут же возвращается, торжественно неся в вытянутой руке полосатый шерстяной носок с заправленным в него мячиком для штопки.
— Я не злюсь, я от вашего торжественного вида начинаю трусить! — отмахивается Алиса.
— Ладно. Тогда слушай внимательно. Заказ предусматривает обслуживание восьми человек гостей, помощь в приготовлении закусок, разнос спиртных напитков, изготовление по просьбе любого из гостей коктейлей, уборку, мытье посуды и выгул собаки трижды в день по сорок пять минут. Дом двухэтажный, с прилегающим флигелем, всего тринадцать комнат. Шесть спален — две внизу, четыре на втором этаже. Три туалета, две ванные комнаты, кухня со столовой, гостиная, в подвале — бильярд и мастерская, выходов из дома три, но это я еще уточню к завтрашнему утру — сантехник, который делал в доме подводку для устройства теплого пола, появится в Москве только завтра. Вот фотографии дома, и что-то мне подсказывает, что из подвальных помещений тоже должен быть выход.
— Или из гаража, — показывает Алисе Королева. — Видишь, вот тут, на плане, запасной выход просто напрашивается.
— Как выглядит этот заказчик? — отмахивается Алиса от фотографий дома.
— Вот он, — Пенелопа поднимает повыше фотографию, чтобы всем было видно. — Этот человек подтвердил телефонный заказ и лично подвез сегодня фотографии дома и подробное описание требований к нанимаемой прислуге.
— Командировочный! — кричит Алиса. — Вот почему никто не пришел в пятницу на вокзал. Это командировочный, он стоял у камеры хранения номер пять!
— Посмотри внимательно.
— Я и так вижу, это командировочный!
— А теперь посмотри на фотографию Коржака Евгения Кирилловича, — Пенелопа протягивает Алисе вторую фотографию.
— И этот был у камеры хранения, — опешила Алиса, узнав на фотографии высокого презентабельного господина лет пятидесяти с гордой осанкой. — Я не угадала тогда, что они вместе…
— Из моего списка одиннадцати Коржаков, этот — московский, правда, никаких сведений о загородном доме у меня нет, но он может быть оформлен на жену.
— А кто же тогда этот командировочный, почему они вместе? — ничего не понимает Алиса.
— Это его поверенный в делах. Так мне было сказано по телефону — “подъедет мой поверенный и объяснит наши требования к прислуге”.
— Объяснил? — интересуется Ириска.
— Да, — задумалась Пенелопа. — Все перечислять не буду, но Алиска не подходит.
— Это еще почему? — подпрыгнула в кресле Алиса.
— Я не могу себе представить, что ты с шести утра проследишь доставку продуктов, к восьми приготовишь десяти человекам легкий завтрак, уберешь шесть или восемь постелей, пропылесосишь и проветришь шесть спален, после чего накроешь стол к обеду, сменишь по три прибора перед каждым гостем, уберешь со стола, загрузишь посуду в машину, перемоешь килограммов пять фруктов, приготовишь два литра кофе и обеспечишь каждому гостю полдник в своей комнате, потом займешься подготовкой стола к ужину, после чего опять займешься посудой — все по ранее указанному сценарию. Да ЧУТЬ не забыла, — вечером подготовишь постели. Что это значит? Это значит, что утром ты снимаешь использованные простыни, а вечером, соответственно, стелишь свежие. А непосредственно в сам праздник ты должна будешь еще готовить на ходу коктейли, разливать спиртные напитки в соответствующие им рюмки и бокалы, с тем чтобы каждые пятнадцать минут каждый из гостей увидел перед своим носом подсунутый тобой поднос и выбрал что-то выпить.