Кэри Джулиан. Радость и страх

- Верных способов нет. Мы, конечно, сделаем все, что в наших силах.
Решено найти Бонсера и по возможности откупиться от него. Но Бонсер
исчез. В конторе Ассоциации растерянному клерку грозят арестом взбешенные
клиенты, которые заплатили за акции и ничего не получили взамен.
Миссис Бонсер разыскали в маленьком домике в Патни, где она живет с
двумя детьми. Она заявляет, что Бонсер женился на ней в 1896 году, что он
всегда был хорошим мужем, добрым и заботливым, и любил работать в их
садике. Они жили очень счастливо до самого его исчезновения две недели
назад. Денег у нее нет, и она предъявляет кусок письма, извлеченного из
корзины. Оно помечено адресом на Вест-стрит и начинается так: "Милый Дик,
приятно было тебя повидать. Выглядишь ты хорошо. Посылаю немного денег,
больше сейчас не могу".
Она кипит от ревнивой ярости и убеждена, что стала жертвой заговора.
Она привлекла-таки Сторджа к суду и выложила все: как она пошла
объясниться с Табитой, а Стордж велел спустить ее с лестницы, так что
теперь у нее внутренняя травма и страшные боли. И поспешила добавить, что
Табита не имеет права звать себя миссис Бонсер, что она содержанка и
Стордж действовал по ее наущению.
Судья прерывает ее, и дело она проигрывает, но она своего добилась: имя
Табиты смешано с грязью, а до Сторджа ей нет дела.

48

И тут, ко всеобщему удивлению, миссис Стордж возбуждает дело о разводе.
О связи мужа она, оказывается, знает уже много лет, но думала избежать
скандала. Теперь же, когда скандал налицо, она желает урегулировать свое
положение ради дочерей. Но поражает ее злобность по отношению к Сторджу и
Табите, притом злобность теоретическая, поскольку в основе ее не
оскорбленные чувства, а презрение к выбору Сторджа. На глазах у Табиты эта
женщина, двенадцать лет назад такая видная и яркая, а теперь седая как
лунь, но еще более надменная и величественная, поддержанная почтительным
сочувствием всего зала суда, дает пространные свидетельские показания о
моральном падении Сторджа под тлетворным влиянием миссис Бонсер и ее
порочных друзей, таких, как Доби и Буль.
Один из сонетов Буля, прочитанный вслух ее адвокатом, производит
сильное впечатление на присяжных и очень вредит Табите. Адвокат Сторджа,
разумеется, отводит сонет как аргумент, не относящийся к делу, но, на
беду, либералы только что победили на выборах 1905 года, в воздухе пахнет
революцией, и, как всегда в такие периоды, борьба мнений обострилась до
крайности. Фанатики и невропаты всех мастей, вообразив, что теперь-то
осуществятся их личные пристрастия, кричат до хрипоты, что Империя -
восточное варварство, но также и богоданная миссия; что британский рабочий
- раб, но также источник мудрости; прививка оспы - преступление, но наука
- надежда человечества; брак - оковы и цепи, но развод - злокачественная
опухоль на теле общества: все понятия, которые в известного рода умах
сменяются снова и снова. Так во время землетрясения сточные трубы встают
дыбом, как башни, а башни колледжей падают наземь.
Судьи и присяжные, как и все наиболее респектабельные люди, чувствуют,
что страна в опасности. В миссис Стордж они видят воплощение всего
лучшего, поборницу добродетели в борьбе с пороком и декадансом. Судья,
который уже сорок лет не читал ни одной книги, кроме трудов по
юриспруденции, подготовил резюме, бичующее развращенность нашего века и
долженствующее, по его мнению, понравиться публике.
Он не заметил, что декаданс уже вышел из моды и что век наш не
развращен, но примитивен и груб.
К несчастью, еще до заключительного заседания суда инфлюэнца, которой
Стордж, как всегда, заболел с наступлением зимы, осложнилась воспалением
легких, и через три дня он умер. Он устал жить. Не мог представить себе
жизни ни без Табиты, ни без семьи. Свои дела он оставил в полном порядке.
В последнюю неделю перед смертью отказал Табите в завещании 1000 фунтов в
год и всю обстановку квартиры; и распорядился, чтобы издержки по ее защите
на суде, где она фигурировала как самостоятельная ответчица, были оплачены
из его средств.
Но вдова и дочери не намерены допустить, чтобы зло осталось
безнаказанным. Они подают жалобу, в которой утверждают, что пункт в
завещании, касающийся Табиты, - результат вымогательства. Что
душеприказчики не вправе оплатить издержки по делу Табиты. Свидетели в
один голос показывают, что Стордж был у нее под башмаком. Если любовница
изменяет - значит, она корыстолюбива; если верна - то тем более опасна.
Суд удовлетворяет иск на том основании, что Стордж, подписывая завещание,
был тяжело болен и не отвечал за свои поступки; и с Табиты взимают
издержки по обоим процессам.
Она продает обстановку и все свои драгоценности, и лишь после этого у
нее остается около шестисот фунтов, с которыми она спешит перебраться в
скромную квартирку близ Ботанического сада.
Но друзья находят ее и здесь и не скупятся на советы, по большей части
плохие. Доби желательно, чтобы на свои шестьсот фунтов она съездила с ним
в Индию - его очень интересует индуизм. Джобсон предлагает продать ей
кафе, от которого он хочет избавиться. Пятнадцать мужчин, в том числе, к
ее удивлению, лорд Дакет, а также один широко известный, но очень старый
пэр, один очень молодой миллионер, тоже с именем, и один министр в
отставке, предлагают ей новое сожительство. Трое - двадцатилетний студент,
букмекер и семидесятилетний отставной генерал - просят ее руки.
Хадсел уговаривает ее принять авансы Дакета. - Ему нужен салон, и он
думает, что получит его готовеньким, если купит вас. Он все покупает
готовое, но платит хорошо.
- Но у меня не было салона. Это Зайчик приводил своих друзей.
- Хозяйкой-то считали вас, это главное. И старая гвардия все равно
сбежится - по привычке.
Но Табите противно все, что связано с ее прежней жизнью. Немножко
соблазнила ее только идея Буля купить домик в деревне, где и он мог бы
жить на правах гостя. - Я знаю одно местечко, там как раз хватит места
вам, мне и Джонни.
Буль теперь совершенно здоров и одет прилично. Он живет у Ринчей, в
роскошных условиях. - Вы только подумайте, - заливается он, - свой огород,
выгон, несколько фруктовых деревьев, может быть, ручеек и ульи в уголке
сада. Ринч заплатит с великой радостью. Он только и мечтает о том, как бы
закрепостить меня, подрезать мне крылья.
- Но за меня мистер Ринч едва ли захочет платить.
А через пять минут является сам Ринч и увозит Буля. Убедившись, как
всегда с опозданием на десять лет, что нашел подлинного, неповторимого
гения, он вовсе не желает, чтобы этот дар, скорее всего ниспосланный
свыше, был растрачен впустую в какой-то безвестной и, возможно,
антисанитарной глуши.

49

Табита рада, что осталась одна, - больше всего она жаждет одиночества,
покоя, времени на размышления.
Она не может забыть суд, показания миссис Стордж. Ее потрясла сложность
жизни, вся эта ненависть и непонимание. Она в ужасе думает: "Только бы не
узнал Джонни!"
Но размышления ее неизменно возвращаются к одной точке: что у нее нет
никаких планов и что ей нужны деньги. Она рада визиту Джобсона. - А вы
знаете, Тибби, это кафе - очень недурно для начала.
Он, как никогда, смотрит франтом. Стоит в гостиной с новеньким
цилиндром в руке и оглядывается, куда бы его положить, чтобы не запылился.
- Давайте сюда вашу шляпу.
- Благодарю, малютка. В самом деле, не упускайте такую возможность.
Местечко уютное, на третьем этаже. Восемь столиков в кабинках с
занавесками. Работают четыре девушки, хорошенькие... то есть достаточно
хорошенькие при розовых абажурах.
- Но что это за заведение?
- А-а, вы думаете о деле "Малинового пирога"? Ну, те вели себя глупо.
Разрешали девицам баловаться тут же, на месте. А у меня правило: чтобы в
самом кафе - ни-ни. Да оно и не нужно. - Он доверительно объясняет Табите:
- Зачем, скажите, человек идет в такое место? Поговорить и завязать
знакомство. Главное - завязать знакомство, а ради этого не жаль хоть
каждый день заплатить пять шиллингов да посидеть полчаса за чашкой жидкого
чая. И все прилично - пока он в кафе, а остальное меня не касается. В
общем, маленькая золотая жила.
- Но если это так выгодно, почему вы хотите его продать?
- Да понимаете, малютка, это все жена. Та история с "Малиновым пирогом"
ее напугала, а в тонкостях она не разбирается.
- Жена? Вы разве женаты?
- С прошлой недели. - Джобсон улыбается неуверенно, почти виновато. -
Думаете, я спятил? Нет, малютка, просто мне сорок восемь лет, пора
подумать о старости. Если выбирать между женой и сиделкой, по мне уж лучше
жена. Тут и права, и обязанности - все по закону.
- Но кто ваша избранница? Неужели Мэдж?
Джобсон перестал улыбаться. - Я, как вам известно, не честолюбив, а
брак - это лотерея. К чему рисковать больше, чем нужно? О Мэдж я знаю все
самое худшее, и поверьте, бывает хуже.
Табита поздравляет его, и он отвечает тем же тоном, в котором смешаны
покорность судьбе и праведная решимость: - Если дело не пойдет, сами будем
виноваты. Мэдж-то твердо намерена преуспеть в семейной жизни. Заведем
детишек, а пивные побоку, чтобы все как у людей. Потому-то я и не могу
пригласить вас в совладелицы этого кафе.
Табите и обидно, и смешно. Она взирает на Джобсона как бы с моральных
высот. Но он вдруг добавляет, сверля ее своими желтыми глазками: - Я с
вами говорю напрямик, малютка, потому что вы умная. Вы сладили с бедным
Зайцем и хотите поставить на ноги сына. Прекрасно, но это требует денег, а
мы не молодеем. Всем нам нужно упорядочить свое положение.
От этих слов Табита как бы вся съеживается. Она обещает Джобсону
подумать и сообщить ему ответ в контору, "чтобы Мэдж не заподозрила, что
вы меня видели".
Но Джобсон неуязвим для мелких уколов. - Правильно, не будем посвящать
в это Мэдж. Она по части респектабельности очень чувствительна, и для нее
это неплохая черта.
Табита не может уснуть, дилемма с каждой минутой становится все более
грозной. Она вполне поняла довод Джобсона: для Джонни, для его будущего ей
нужен постоянный доход. Весь ее опыт подтверждает эту невеселую истину.
Выходит, нужно принять предложение Джобсона. Но она говорит себе: "Ведь, в
сущности, это кафе - публичный дом" - и не пишет ответа. Она спорит сама с
собой до головной боли и спасается от этих споров в Ботаническом саду.
"Это слабость с моей стороны, - возмущается она, - я просто трусиха!" И
все ходит и ходит, стараясь не думать, словно надеясь, что вдохновение,
случай или просто время подскажет ей решение проблемы, в которой она,
возможно, и не усматривает моральную сторону.
Наступила весна, деревья вот-вот зазеленеют, цветут нарциссы. Птицы
охвачены страстью любви и созидания. Они защищают свои гнезда и права
собственности, самоотверженно вступают в бой, чтобы умножить свои победы и
обеспечить благополучие своих королев и принцесс. Табита, глядя по
сторонам, говорит: "Как здесь красиво, как покойно!" Но неспособна
насладиться этим воображаемым покоем, неспособна даже ощутить его. Ее
гложет мысль: "Может быть, вот сейчас, сию минуту, кафе ускользает у меня
из рук".
Она бежит домой писать Джобсону и опять не пишет. И тут из полного
расстройства чувств, из отчаяния вдруг рождается потребность в молитве -
ощущение почти физическое. Сами собой сгибаются колени, тело готово упасть
и замереть.
"Какая чушь! - одергивает она себя, удивленная и пристыженная. - Даже
если б было кому молиться, в таком деле он бы мне не помог".
Чтобы не молиться, она быстро ходит по комнате, оглушенная душевным
разладом. И тут в дверь стучат, и маленькая дочка хозяйки докладывает: - К
вам прифол доктор Бафкет.
Табита медленно сходит вниз. В прихожей стоит лысый мужчина, сутулый, в
огромной поношенной шинели. Потом она слышит голос Гарри: - Здорово,
сестричка, или не узнала?
Ему приятно, что Табита как сумасшедшая бросилась ему на шею, крепко
обняла и разрыдалась. Он не знает, что заменил собой бога.
- Ах, Гарри, как ты вовремя, это просто чудо.
Он ласково целует ее. - Я узнал твой адрес у поверенного. - И
спрашивает с детским любопытством: - К тебе можно? Путь свободен?
- Конечно. Кому у меня быть?
- Ну мало ли, может, какие-нибудь твои друзья, из художников. - Он
медленно входит в квартируй обозревает крошечную гостиную Табиты с
неуверенной улыбкой первооткрывателя, обследующего интересный, но опасный
уголок земли.
Табита тем временем с родственным участием разглядывает брата, которого
не видела двенадцать лет. Он страшно изменился, стал толстый, лысый, с
бычьей шеей. Она замечает все - нечищенную, поношенную шинель, желтые
зубы, застоявшийся запах табака. Но и эти признаки времени, пренебрежения
к себе вызывают у нее нежность. "Какой он добрый, - думает она. - Это
сразу видно, даже по тому, как он держится".
Он смотрит на нее все с тем же наивным любопытством: - Ну как ты,
Тибби? Изменилась, да, похорошела. Но у тебя-то особенных забот не было. -
И сообщает ей, что Эдит скончалась. Уже год прошел, неужели Табита не
знала? Он, видно, считает, что о смерти его жены должны знать все. -
Настоящая трагедия. Совершенно нетипичная форма рака. Редчайший случай. -
Для него это был страшный удар, и о жене он говорит так, точно только что
похоронил ее, - жалобно, со слезами в голосе. А потом и лицо и голос снова
меняются.
- Но я тебе небось наскучил? - И опять поглядывает на нее с улыбкой. -
Да, можно понять, что в тебе нашли все эти умные люди. - Он смеется, как
мальчишка-переросток. - Вон какая у меня сестричка. Кто бы мог подумать. Я
перед тобой совсем шлюпик, честное слово. Но и то сказать, у тебя хватило
храбрости вырваться на волю, поступить как хотелось.
- Что ты, Гарри, это-то мне ни разу не удалось.
Гарри, будто и не слышал, сетует на свою судьбу. Для этого он, скорее
всего, и явился. - А я-то, я-то! Разве это жизнь?
- Но ты так успешно работал. И папину практику возродил почти на пустом
месте.
Гарри опускается в кресло, и уже кажется, что человека нет, что это
всего лишь печальный узел грубого старого платья. - Ну да, работать я
работал, но ради чего? Засосала меня рутина, Тибби, отстал я от жизни. - И
вдруг спрашивает Табиту, не согласилась бы она у него похозяйничать. -
Приезжай, Тибби, не дай нам пропасть. Я понимаю, после твоей веселой жизни
тебе это вряд ли улыбается. Но знаешь, сейчас даже в Фруд-Грине стало
получше. У нас теперь есть кинематограф, ходят новые омнибусы. Ты хоть
попробуй. Если покажется слишком уж скучно, так и скажи, я пойму.
- Но, Гарри, я бы с радостью. Ты и не представляешь себе, как мне
хочется пожить спокойно. Я ведь должна думать об образовании Джонни, для
него это так важно.
- Джонни, Джонни? Ах да, конечно, сын, я и забыл. Он сейчас где?
- В школе. Но с будущей недели у него каникулы.
- С будущей недели... - Вид у Гарри растерянный. - Где же его
поместить?
- О, Джонни где угодно поместится. Хоть в твоей прежней детской.
- Там теперь Тимоти.
- И правда. - Табита, чуть не признавшись, что забыла про старшего
племянника Тимоти, вовремя прикусила язык.
- А Эллис в ночной детской, с няней. - Но, поймав на себе взгляд
Табиты, полный тревожного недоумения, он бодро восклицает: - Ничего,
устроимся. Главное, чтобы ты согласилась, Тибби. Ты когда приедешь? Давай
прямо сегодня. Тряхнем стариной.
Он обнимает Табиту за плечи рукой в толстом рукаве, огромной и тяжелой,
как передняя нога слона.
- Славное было время, - подхватывает Табита, радуясь этой тяжести. -
Хорошо нам жилось.
- Мы с тобой всегда ладили, - ликует Гарри.
- А твоих пациентов это не смутит? О процессе, вероятно, все читали.
- Да ну их, пациентов. Пусть говорят.

50

Гарри, уже давно признанный лучшим врачом Фруд-Грина, и в самом деле не
балует своих пациентов. Он ругает их прямо в глаза; Табита слышит, как он,
входя в приемную, орет на какую-то невидимую страдалицу: "А, это вы,
миссис Джонс? Опять явились? Хотите сменять старые внутренности на новые?"
Но пациентам это, видимо, нравится. Телефон, только что появившийся в
Кедрах, звонит без устали. Гарри, повесив трубку, проклиная погоду,
проклиная больных, проклиная день, когда он родился, натягивает свою
необъятную шинель и вразвалку трусит к воротам.
- Увези меня куда-нибудь, - просит он Табиту, - сил моих больше нет.
Табита заказывает билеты в театр и ужин в ресторане. "Молодчага!" -
радуется Гарри. Она с детства не слышала этого слова.
Но в назначенный день он испуганно спрашивает: - Разве это на сегодня?
Сегодня я должен заняться счетами.
- Займешься завтра.
- Но придет Клара, она всегда помогает мне со счетами.
- Клара? - Табита с трудом припоминает ее. - Ты мне про Клару не
говорил.
- Это неважно, не обращай внимания.
Он и сам не обращает внимания на Клару. Живет она неизвестно где, а
появляясь в Кедрах, возникает тот тут, то там, как привидение, потом столь
же неожиданно исчезает. В сорок лет Клара настоящая уродина - большущий
красный нос, глаза-пуговки. Держится она смиренно, как рабыня, и всегда
чем-то занята. Она не только проверяет счета для Гарри, но еще водит
гулять маленькую Эллис, бегает по лавкам, штопает. С годами в ней
выработалась экспансивность, которая всех раздражает. Табиту она встречает
ахами: "Вот и привелось опять свидеться!", над Гарри причитает:
"Несчастный, на тебе лица нет, совсем заработался, разве так можно?" И
Гарри жалуется Табите: "С ума сойти от ее кудахтанья".
- Давай я буду вести твою бухгалтерию.
- Ох нет, как бы Клара не обиделась.
Театр пришлось отложить, и другого дня не находится. У Гарри все время
расписано по часам. Клара объясняет Табите: - Гарри у нас нарасхват. - И
сетует, стараясь пошире раскрыть свои узкие глазки (у Эдит это получалось
внушительно, а у нее нелепо). - Он не щадит себя ради пациентов. Право же,
он заслужил, чтобы мы немножко оберегали его покой.
Последнее - камешек в огород Табиты, но та не отвечает, потому что
терпеть не может Клару. Она жалуется брату: - Эта женщина шастает по всему
дому. Можно подумать, что она здесь хозяйка.
- Да, надоедлива она здорово. Она, по-моему, рассчитывала, что я возьму
ее в экономки, но больно уж она суетлива.
- Хочешь, я ей намекну, что ее услуги не требуются?
- Ох нет, ради бога. Она очень обидчивая. Еще ворвется ко мне в кабинет
да начнет рыдать, а мне ее утешать некогда. У меня и без того дел по
горло... опять этот телефон, черт бы его побрал, и зачем только его
изобрели. - Он бросается к телефону и орет в трубку: - Да, да, вы же
совершенно здоровы, ничего у вас нет... ну, может быть, перед чаем, если
вам не жаль моего времени и своих денег.
У Гарри нет свободной минуты, в доме нет свободного уголка. Табита,
выбирая комнату для Джонни, который должен приехать через два дня,
наталкивается на серьезные препятствия, тем более что Тимоти уже приехал ж
решил заняться в старой детской химическими опытами.
Тимоти - бледный, плотно сбитый мальчик - унаследовал худшие черты
тетки и матери. Губы у него толстые, нос длинный, глаза маленькие.
Табита жалеет этого тихого некрасивого мальчика, и перед глазами у нее
все время стоит Джонни, его тонкие черты: точеный нос с горбинкой, рот как
у Байрона, слишком красивый для мальчика, румянец, обычный при слабых
легких. Одарив Тимоти лучезарной улыбкой, она говорит: - Ты научи твоего
двоюродного братца Джона, как делать опыты с газами.
Обдумав этот совет, Тимоти отвечает: - Мы, может быть, вместе прочтем
лекцию.
- Прекрасная мысль. Джону не мешает заняться химией.
- Он будет спать у меня в комнате?
- Папа боится, что вы будете шуметь.
Но Тимоти так огорчен этим запретом, что Табита ставит в комнате вторую
Кровать, чем приводит Гарри в отчаяние. Целый день он мрачно молчит, потом
изрекает: - Они там черт-те чего натворят. Испортят всю мебель.
Табита, поглощенная ожиданием Джонни, пропускает его слова мимо ушей.
Ее слегка тревожит другое - как бы Гарри, сравнив Джона с Тимоти, не стал
ей завидовать. Впрочем, он никогда не был завистлив. Вот уж в чем его не
упрекнешь.
Джон, как всегда, утаил, каким поездом приедет. Он любит появляться
неожиданно. Табита, прождав напрасно час на станции, спешит домой, а он,
оказывается, уже там, разглядывает приборы Тимоти.
- Джонни! Что же ты не дал знать, когда приедешь? И что у тебя с носом?
(А нос красный и весь распух.)
- Да ничего особенного, мам, просто я занимался боксом.
- Но ты уверен, что нет перелома?
- Не приставай, мам. - Из прибора выпала пробирка и разбилась.
- Что ты делаешь? Это же вещи Тимоти.
- А чего ты пристаешь? Это ты виновата.
Табита в ужасе пытается что-то починить, но тут входит Тимоти.
Мальчики уставились друг на друга, и Табита говорит: - Ну,
поздоровайтесь, познакомьтесь. - Они отворачиваются, и Джон выходит из
комнаты. Тимоти, подойдя к столу, видит разбитую пробирку и, покраснев,
говорит в ответ на извинения Табиты: - Это ничего. Правда, правда, ничего.
Впору подумать, что это он виноват перед Табитой и перед Джоном. Потом
он тоже исчезает. Но два часа спустя, разыскивая в саду Джона, чтобы
позвать его пить чай, Табита видит, как Джон, а за ним и Тимоти крадучись
убегают за угол сарая. К чаю ни тот, ни другой не являются, и с этого дня
они неразлучны, или, вернее, Тимоти следует за Джоном как тень, кроме тех
случаев, когда Джон высылает его вперед проверить, выдержит ли его тяжесть
жердочка, перекинутая через ручей, действительно ли в таком-то фруктовом
саду есть злая собака. Тимоти смелый, порой до безрассудства, но ему, как
всем честным тугодумам, не везет. Жердочка не ломается, но он
поскользнулся и упал в воду; собака не лает, но, спасаясь от садовника, он
разорвал курточку о гвоздь в заборе. И наконец в последний день каникул,
когда Табита уже радуется, что все сошло так хорошо, Тимоти изловили в
пустом доме, а Джон, первым забравшийся в этот дом, успел юркнуть в чулан
и спокойно там отсиделся.
Полицейский, старый знакомец Гарри, доставляет Тимоти домой. Гарри
отчитывает сына, но предмет его ярости - Джон. Он жалуется Табите: - Нет у
меня времени на них, я занят. Ты бы последила за мальчишкой, он у тебя
совсем от рук отбился.
И Клара туда же, ябедничает на дурное влияние Джона - он научил Эллис
нехорошим словам, например "черт подери".
Табита бежит к Гарри. - Ты понимаешь, что эта особа пытается меня
выжить?
- Сами разбирайтесь в ваших женских дрязгах, мне некогда. - И Гарри,
безнадежно махнув рукой, уходит принимать больных.
Табита в страхе думает: "Надо быть поосторожней. Так недолго и
рассориться".
Целую неделю она тише воды ниже травы. А потом как-то вечером, когда
Гарри сидит с трубкой у камина, заводит речь об образовании.
- Какой Тимоти прилежный. Он способнее Джона. Джону особенно нужно
хорошее образование.
Гарри, вынув трубку изо рта, спрашивает: - В Ист-стрит не хочешь его
отдать? Близко, удобно.
Ист-стрит - частная школа без пансиона тут же, в Фруд-Грине. Она
занимает два обветшалых дома, и учителя там, говорят, неважные. Зато плата
дешевая.
От гнева Табите изменяет такт. - А Тимоти мне говорил, что ты отдашь
его в Чилтон.
- Да, если наскребу денег.
- Выходит, Джона в Ист-стрит, а Тимоти в Чилтон?
Гарри вскочил с места. Он не на шутку рассержен, но больше от
замешательства. Как человек справедливый и добрый, он ощущает всю
трудность своего положения, в то время как Табита только негодует.
- Ты меня прости, но не могу же я дать образование всему Фруд-Грину. -
Сказал как отрезал и ушел к себе.

51

Табита негодует пуще прежнего. Умом она как будто и понимает доводы
Гарри, но примириться с его позицией не может. "Почему у Тимоти шансы
должны быть лучше, чем у Джона? Это безобразие, это ни на что не похоже".
Ее трясет от бешенства, более того, от ужаса перед гнусностью жизни.
На следующий день она пишет Джобсону, но кафе уже продано, а больше он
ничего не имеет ей предложить. Она надевает свой лучший костюм и едет к
Гриллеру. Профессор, улыбаясь сквозь аккуратно подстриженные усы, уверяет,
что был бы счастлив помочь. Но, увы, у него нет связей. Он советует
обратиться к Мэнклоу или к Дьюпарку.
Дьюпарка по старому адресу нет; а, когда она заезжает к Мэнклоу, сей
процветающий редактор, сидя за огромным письменным столом, бодро ей
отвечает: - Дорогая Тибби, дамской работы у меня не имеется. Попытайте
счастья у Ринча, у него всегда что-нибудь найдется. Хотите, съездим к нему
сегодня вместе часов в пять, нет, лучше в шесть, и так, чтоб не
встречаться с его гостями. Впрочем, постойте, а Гриллер?
- Он советовал обратиться к мистеру Дьюпарку, но я его не нашла.
- Ах, Дьюпарк, дядюшка Дьюпарк. Разве вы не знали? Разорился. Отовсюду
вылетел. Кто-то говорил, что сейчас он в больнице при богадельне. Этот
старый осел даже не был застрахован. Да если б и был, какой-нибудь жулик
успел бы его обобрать.
- Но мистер Дьюпарк был большой ученый. Можно сказать, знаменитый.
- Беда его в том, Тибби, что он не поспевал за временем. Не то что
Гриллер, например, - этот каждую неделю участвует в чем-нибудь новом.
- А ведь все, по-моему, считали, что у мистера Дьюпарка в вкус лучше, и
пишет он лучше. Странно, почему ему так не повезло.
- А вот по этому самому, Тибби. У Гриллера вообще нет вкуса. И
искусство он ни в грош не ставит, кроме как на словах, конечно. Потому и
волен наживаться на каждом восходящем светиле. А Дьюпарк действительно
знает и любит Теннисона и Арнольда.
- По-моему, Теннисон - великий поэт.
- По-моему, тоже, Тибби, ведь и я на нем воспитан. - В его усмешке
промелькнула ласковая грусть. - Любовь не доводит до добра, Тибби, если