Страница:
- Мне казалось, что мы еще...
- Подробности письмом. А сейчас посмотрите туда. Видите - три
упитанные пчелки и между ними - майский роз, несколько уже привядший...
- Это длинный, с бабочкой?
- Попадание.
- По-моему, он старается от них отделаться - не обидно, но
настойчиво.
- У вас снайперское зрение. Так вот, две секунды вам, чтобы
почувствовать себя на работе.
- Тут, сейчас?
- Пора отрабатывать пирожные. Ваша задача: сделать так, чтобы он
заговорил с вами и на несколько минут отложил мысль о возвращении в
закрытый для простонародья буфет. Я не спрашиваю, сможете ли вы.
Сможете.
Наталья лишь дернула плечиком.
- Такую работу я выполняю только сдельно.
- Принято.
- Проторгуетесь, - предупредила она, уже вставая.
Мне нужно было, чтобы она его задержала и чтобы за выигранные
несколько секунд я успел настроить пишущую аппаратуру, которая была при
мне, еще не готовая к действию. Я вытащил из кармана бумажник, как бы
подсчитывая мои ресурсы; на самом же деле я вставил новую кассету и
переключил режим на ближний прием. Одновременно я наблюдал за действиями
Наташи.
Она пересекала буфетный зал, помахивая сумочкой на длинном ремешке,
двигалась по дуге и в результате, как бы совершенно случайно, оказалась
рядом с четырьмя собеседниками. Точное движение - сумочка слегка задела
ногу Бретонского - виноватая улыбка и ее шевелящиеся губы - ряд волшебных
изменений лица мыслителя - боевая стойке трех дам - несколько слов Наташи,
обращенных к ним, - и дамы мгновенно дематериализовались. Я мысленно
поаплодировал, уже готовый к дальнейшим действиям. Без того сутуловатая
фигура Бретонского изобразила и вовсе вопросительный знак - так изогнулся
он, склоняясь к девице, губы его разъехались, и лицо на миг сделалось
совершенно похожим на одного из славных комиков кино прошлого столетия
Джорджа Формби, известного под характеристикой "Лошадиная морда с зубами в
виде надгробных камней". Был еще один похожий на него актер - француз
Фернандель. Но зубы у Бретонского были, пожалуй, повыразительнее, чем у
тех обоих. Я испугался, как бы он не загрыз бедную девочку тут же на
месте, встал и двинулся к ним - еще и потому, кстати, что пришла пора
вступать в игру мне.
Слух у меня, конечно, похуже, чем у моей аппаратуры. И к мгновению,
когда я оказался достаточно близко, чтобы разбирать слова, мыслитель успел
уже наговорить на магнитофон, надо полагать, черт знает сколько и чего.
Хотя для дела эта беседа с дамой вряд ли пригодится... Сейчас настал миг
моего комического выхода. Я синтезировал на физиономии классическое
выражение оскорбленного достоинства и подступил к ним. Как назло, именно в
эти мгновения меня стал разбирать смех - не ко времени вспомнилась строчка
из старой полублатной песенки про пивную на Дерибасовской: "Он подошел к
нему походкой пеликана..." Именно так выглядел я, надвигаясь на них.
Бретонский кожей ощутил что-то неладное, стрельнул глазами в меня, и его
сразу же шатнуло уйти. Но тут Наталья как бы случайно придержала его за
рукав, и он не сдвинулся с места.
Честное слово, если бы мы неделю репетировали, нам не удалось бы
сыграть лучше. Я остановился, выразительно откинув голову.
- Э-э... - начал было Бретонский.
- Наталья! - В моем тоне слышались и упрек, и агрессия. - Сколько раз
я просил тебя не заводить случайных и сомнительных знакомств!
- Но, пардон... - попробовал возмутиться Бретонский.
- Но, Виталий... - начала оправдываться моя спутница. - Я случайно
задела господина сумочкой и тут же извинилась. А он сказал...
- Догадываюсь, что сказал этот господин, если ты так покраснела! - Я
перенес на него уничтожающий взгляд.
- А вы, милостивый государь! (Я добавил немного немецкого акцента.)
Пользуясь беззащитностью молодой хрупкой женщины, вы...
Я чуть повысил громкость, и люди по соседстьу начали уже с живым
интересом оглядываться.
- В столь торжественный, я бы сказал - эпохальный день в истории
вашей страны... вы, mein Ней, позволяете себе...
Тут я сделал паузу, чтобы дать ему возможность воспользоваться его
голосовыми данными.
- Простите, милостивый государь, но я не позвс лил себе по отношению
к вашей дочери ничего такого что могло бы вызвать...
- Verdammt! Эта дама приходится мне вовсе не дочерью!
Он совсем смешался. Бывает смешно и жалко наблюдать, как теряются
интеллигенты в довольно простых ситуациях.
- Тысяча извинений, но я и в самом деле... Впрочем, понять его испуг
можно было без труда. Примитивный скандал, в котором как-то замешана
женщина, во время действительно исторического события для одного из
главных участников действа может оказаться роковым.
- Нет, я этого так не оставлю!.. Как вы посмели?.. - продолжал я
наседать.
- Ради Бога - только не так громко... Не про изошло же ничего
такого...
Пожалуйста, отойдемте в сторонку, я вам все объясню...
На моем лице была выбита прямо-таки вавилонской клинописью крайняя
неохота прислушиваться к его оправданиям, и я изобразил сильную внутреннюю
дорьбу, что должна была сейчас кипеть во мне. Наталья с выражением
совершенной невинности на прелестном лице переводила взгляд с одного психа
на другого и разве что не разводила руками от изумления и тут я позволил
себе поддаться на уговоры:
- Ну хорошо... хотя не знаю, что вы можете мне сказать.
- Вот там, в глубине, пустой столик...
Бедняга - он готов был потратиться на угощение. Я, как бы все еще
колеблясь, медленно кивнул, в душе страстно желая лишь одного: чтобы
перерыв не кончался как можно дольше.
Мы подошли и уселись. Вообще тут за столиками не обслуживали, но его,
видимо, знали; подошел официант. Бретонский заказал:
- Бутылку шампанского... и? - Он взглянул вопросительно.
Мне стало и впрямь жалко его, хотя жалость вообще-то не относится к
моим профессиональным качествам: в нашей работе она бывает вредной. Я имею
в виду журналистику.
- Ну, пару персиков, может быть...
В его глазах блеснуло облегчение: наверное, он ожидал, что я закажу
черную икру - но я ее не люблю, а если и ем, то уж не под шампанское.
Наталья заявила голоском балованной девицы:
- Мороженое с шоколадом и клубничным вареньем...
Бретонский кивнул, и официант отправился исполнять. Возникшую паузу
Бретонский хотел было использовать для объяснений и извинений, но я гневно
зыркнул на него, и он захлопнул пасть. Я печенками чувствовал, как
истекают последние минуты перерыва, но тут принесли заказ, официант
откупорил и разлил по бокалам. Пена вздыбилась, иллюзорная и преходящая,
как и все прекрасное в сей юдоли слез.
- Итак, за знакомство, - провозгласил он, подняв бокал. - Моя фамилия
Бретонский. Доктор исторических наук, к вашим услугам. Присутствую здесь
как представитель партии азороссов и, вероятно, содокладчик по основному
вопросу повестки дня.
На женщину это имя не произвело никакого в чатления, но она послушно
протянула свой бокал чистый, нежный звон райских колокольчиков треннул над
столиком. Два бокала застыли, ожидая моего движения.
Я был уже готов. Мне предстояло сейчас без запинок, никак не
сфальшивив, сыграть достаточно сложную гамму мыслей и чувств. Я так и
сделал.
Недоверие, словно бы сомнение в исправности своих органов слуха -
удивление крещендо - полное изумление - почтение, стремящееся к
бесконечности, - смущение - глубокое смущение - сожаление - раскаяние...
Я даже позволил себе покраснеть.
- Простите... вы сказали?..
Ого, это уже совсем другой голос:
- Бре-тон-ский!
Во мне какой-то пакостник грубо, по-извозчицки смеялся: гы! гы! гы!
Но колебания воздуха донесло адресата совершенно другое:
- Доктор юридических и исторических на профессор Бретонский? Тот
самый?
Знаменитый? Неужели...
Иногда не знаешь, на что клюнет рыба. Наживка же для человека всегда
срабатывает без осечки.
- Н-нууу... - Он тянул эти два звука бесконечно долго, словно
фокусник, извлекающий из кармана цветную ленту. У него были объемистые
легкие, и возл в них хватило не менее чем на полминуты. - Я не уверен, что
такое определение мною целиком заслужено...
Да был он уверен, был! Не найти другого человека во вселенной, столь
же убежденного в собственн знаменитости.
...но действительно пользуюсь некоторой известностью - во всяком
случае, среди людей, занятых проблемами как прошлого, так и будущего; это
так, да смею ли поинтересоваться, с кем имею честь?
Давай-давай, удовлетворяй свое любопытство. Хотя оно и является
грехом.
Однако же сказано в суре "Весть": "О чем они расспрашивают друг
друга?"
И ниже, в айяте четвертом: "Но нет, они узнают".
Я потупился, как бы стыдясь того, что мое ничтожное имя прозвучит
сейчас по соседству с его - звонким, увенчанным славою.
- Уверен, что вы никогда обо мне не слышали... Я Вебер, точнее - фон
Вебер (специально для того, чтобы он внутренне усмехнулся моему скудному
честолюбию), московский корреспондент германского журнала...
Он снизошел до сочувственной улыбки:
- Фон Вебер? Каюсь, не читал. Но непременно... если дадите мне такую
возможность...
Врет, конечно. Единственное, что он прочитал бы в моем журнале, - это
хвалебная статья о нем. Сейчас он уже зацепился за мыслишку, что такая
статья может и на самом деле появиться - если он окажется ко мне
достаточно благосклонным.
- О, разумеется, с удовольствием доставлю вам... Ах да, простите. Это
Fraulein Natascha, моя секретарша...
Наталья, служи она на флоте, могла бы получать награды и
краткосрочные отпуска за успехи в скорострельности и точности в глазной
стрельбе.
Взгляд - накрытие, огонь на уничтожение. У Бретонского были уже
полные трюмы воды, но он воображал, что уверенно держится на плаву.
- Весьма рад, мадемуазель...
Ах, мы французы к тому же? Мать твою...
- Мсье Бретонский, я надеюсь, что возникшее между нами
недоразумение...
- Ну что вы, мсье... ээ?
- Фон Вебер...
- Да-да, вот именно... Разумеется, разумеется... Даже не будем
вспоминать об этом...
- Но я считаю своим долгом принести вам мои глубочайшие извинения...
Понимаете, в этой стране... Нет-нет, я никак не хочу задеть ваши
патриотические чувства...
- Понимаю, но тут вы, к моему сожалению, правы: в нашей великой
стране нравы оставляют еще желать лучшего, много лучшего... Однако смею
вас заверить: мы делаем все, чтобы... И будем делать еще больше...
- Доктор Бретонский, вы представить себе не можете, как я благодарен
судьбе за то, что она, пусть и таким нелепым способом... Дело в том, что
мой шеф-редактор поручил мне, чего бы это ни стоило, добиться приема у вас
и взять интервью для нашего журнала. Немецкий читатель очень
интересуется...
- Гм. В самом деле?
Это называется - пощекотать брюшко.
- Профессор, я прошу вас! И Наташа думает так же, не правда ли?
Залп. Цель поражена. Еще залп. И снова. Да еще улыбка... Если бы
перевести ее на язык движений, то она означала бы: вот я расстегиваю
пуговичку, другую, вот оглядываюсь - где тут ближайший диван, чтобы,
пятясь, выйти точно к нему... Он проглотил слюну - раз и другой.
- Ну отчего же - я с удовольствием... Но сейчас у нас просто не
остается времени. Да и, - он высокомерно огляделся, - не здесь же...
- О да, вы совершенно правы...
Я подвел его к решению, как поросенка к корытцу.
- Знаете что? Во время следующего перерыва подойдите к двери за
сценой - вы и мадемуазель Наташа, разумеется... Я буду ждать вас там. Мы
поднимемся в закрытый буфет - знаете, тот, что для VIP, и там найдем
удобное местечко...
- О, мсье Бретонский - как это щедро с вашей стороны!..
Мы точно уложились во время. Грянул звонок, перерыв закончился.
Бретонский величественно всплыл над стулом - взошел, как восходит над
притихшим миром светило.
- В таком случае я не прощаюсь... Вельможный кивок - и он отплыл. Он
бесконечно любил самого себя в этот миг, он просто трахал себя, и в обеих
ипостасях получал сексуальное удовольствие. Я покосился на Наталью. Она
смотрела на меня со странным выражением в глазах.
- Что, Наташа? Что-нибудь не так?
- Не ожидала увидеть вас таким...
- Договаривайте. Таким - в виде коврика для вытирания ног?
- Ну... Близко к истине.
- Вы владеете дзюдо?
- Нет. Карате-до шинкан.
- Так вот, в дзюдо вы поддаетесь, чтобы силу противника использовать
против него самого, направив должным образом. Со своей стороны могу только
выразить свое восхищение вами: ни одной накладки. Кстати, как вы отвадили
тех толстух?
- Каких? А-а... Я только дала ему возможность сделать это. Как только
он окинул меня пьянеющим взором, ему расхотелось болтать с ними. Я
сказала, что на их местах уже расселся кто-то из опоздавших, а он убедил
их, что места нужно обязательно отвоевать, потому что самое интересное на
собрании еще впереди - а разговор они закончат в следующем перерыве.
- Боюсь, что они его тут не найдут.
- Их проблемы.
- Согласен. Еще раз примите мое восхищение. Искреннее. От души.
- Моим актерским искусством?
Я не стал кривить душой:
- Не только. И даже - не в первую очередь.
- А...
Но она не продолжила. И я тоже не сказал больше ничего. Несколько
секунд мы простояли, глядя друг на друга. Паузу она прервала первой:
- Вы подумали, куда посадить меня? Или догадались занять место?
Я был уверен, что два места рядом найду. Любым способом.
- Идемте, - сказал я решительно. И взял ее под руку. Показалось, что
я подключился к цепи высокого напряжения: даже дрожь прошла по моему телу.
"Эй, парень, - сказал я себе. - Не теряй головы, старичок. Держись за
воду, не то потонешь". И мы двинулись в зал.
Места для нее, конечно, не было. Мало того - и для меня тоже.
Опоздавшие неукоснительно выполнили закон природы, которая, как известно,
не терпит пустоты.
Я решительно подступил, исполненный уверенности в себе:
- Господа, это очень нехорошо. На этих двух местах лежали платочек
дамы и мой сверточек. Кресла забронированы за редакцией германского
журнала... Я не жалел акцента, произнося эту тираду. Названное имущество
мне вернули сразу же, но я не отступал:
- Так поступать очень нехорошо, вы должны стыдиться. Желают ли
господа, чтобы я позвал распорядителя? Он подтвердит вам...
К счастью, в России иностранец - всякий - все еще в немалой степени
особо важная персона.
- Да пожалуйста...
Мы уселись.
- Молодец, - негромко сказала Наталья, улыбнувшись. - Браво.
Черт знает что - я почувствовал, что краснею, на этот раз
непроизвольно.
Просто от удовольствия и смущения. И, кстати, сура семьдесят седьмая:
"А обидчикам приготовил Он наказание мучительное". Вот пусть теперь и
поищут места для себя. На трибуне Изгонов уже боролся с нервной одышкой.
Я глазами отыскал в президиуме Бретонского. Выглядел он - после моей
накачки - весьма и весьма импозантно. Мне захотелось подмигнуть ему и
крикнуть: "Ну что, взял талонами?" Но я сдержался.
Но что-то надо было сделать. Просто необходимо. Требовался поступок.
И я совершил его: взял Наташу за руку. Ее пальцы слабо дернулись, словно
обозначив желание высвободиться - но этим она и ограничилась. И мне стало
очень хорошо. Невыразимо хорошо. Хотя Изгонов уже затянул свое
"э-м-м-э...". Я же предался совсем иному удовольствию: почти совсем закрыв
глаза, я изолировался от мира и получал какие-то впечатления только через
пальцы Наташи; я так и не выпустил ее руки, и это было куда важнее, чем
всякие политические прыжки и гримасы. И тем не менее придется к ним
возвратиться, потому что если вы читаете этот текст, то вовсе не из
интереса к моим личным переживаниям. Конечно, если бы вы могли увидеть
Наталью, да к тому же моими глазами, то отнеслись бы к моим эмоциям
совершенно по-другому. Но вы ее не видели. Вот все об этом.
Не стоит, пожалуй, воспроизводить то, что говорил Изгонов дальше.
Темой его после перерыва стал деценниум второй. 2006 - 2015. По-моему,
лучше рассказать, как все происходило на самом деле, без партийных
пристрастий.
Десятилетие в мире было, прямо сказать, не самым спокойным. В
пресловутой Европе, отношения с которой нас так долго волновали, начались
вдруг крупные неприятности. И вовсе не политического свойства: ко всякого
рода выбросам националистических лозунгов и демонстраций все успели
привыкнуть. Но этот раз повод для волнения оказался и на самом деле
серьезным: эпидемия. В чем-то она напоминала ту желудочную хворь, что еще
в конце двадцатого века напала на Японию и оттуда пошла гулять и по
материку. Однако на сей раз источником ее оказалось не что иное, как вино,
хорошее европейское виноградное вино, и не одной какой-нибудь лозы, а
вообще со всей Европы, от Португалии до Молдавии. Интересно, что не только
американских (северных и южных), но даже закавказских вин напасть эта не
коснулась, а вот с европейскими было плохо. Причина, кажется, и по сей
день осталась не установленной, хотя версий, как обычно, было
предостаточно: от кары Божией до масштабной диверсии со стороны
американских виноделов. Возбудитель болезни так и не обнаружился, вернее,
роль эту приписывали многим, но окончательно установить виновного не
удалось. Началось все с вин урожая 2008 года.
Те, что были старше, оставались безвредными и резво побежали вверх в
цене, а вот и 2009, и 2010 год давали чистую отраву; случаев с летальным
исходом было более пятидесяти процентов. Больше никакими путями болезнь не
передавалась. Но кто же в Европе не пил вина? А еще больше, чем население
пострадала, разумеется, экономика. Так что старушке Европе в те времена
было не до России.
В Штатах эпидемия не распространилась. Ее заменила другая беда -
терроризм. Люди стали бояться летать, авиакомпании несли убытки.
Терроризм был различного происхождения: дальневосточный,
латиноамериканский, отечественный, но самым страшным считался исламский.
Предполагалось, что последний целью своей имел расширение
политического и экономического влияния афроамериканцев, в чьей среде
Пророк находил все больше сторонников. Так это или нет - доказать чаще
всего было невозможно. Полиция, ФБР, Национальная гвардия не могли
переломить ситуацию.
Политикам же к тому времени становилось все яснее, что ведущей
политической силой двадцать первого века будет ислам. Немедленно были
приняты попытки оседлать ветер - и кнутом, и пряником. Но теперь даже с
прежними близкими союзниками типа Египта и Пакистана у американцев почти
ничего не получалось. Слишком долго Соединенные Штаты воспринимались как
одно из имен Иблиса - не политиками, но - главное - народами исламских
стран. Они ни на какие компромиссы не шли, чем дальше, тем больше ощущая
свою силу. Америка почувствовала угрозу оказаться в изоляции в своем
Западном полушарии.
В свою очередь, и политики мусульманских стран понимали, что
преимущество, которым они в данное время владели, нуждается в укреплении,
без которого продержится крайне недолго. Им тоже требовались мощные
союзники.
Этой проблеме была посвящена специальная, очень закрытая конференция,
созванная Лигой исламских государств.
Что же касается России, то на выборах 2008 года победили наконец
коммунисты. Как ни странно, результат оказался не столь страшным, как
опасались раньше. Хуже, в общем, не стало по той простой причине, что хуже
было некуда. Денег в стране по-прежнему не имелось - они уходили в
реальную экономику; налоги можно было еще как-то выбить из мелких
торговцев и подрабатывающих пенсионеров, но из крупных и очень крупных
фирм - невозможно даже при помощи танков. Горячие головы в новом
правительстве предложили национализацию, однако те, кто поумнее,
вспомнили, что даже решительный Гитлер в свое время предпочел
промышленность не трогать - и правильно, как оказалось, сделал. Это
помогло сохранить последние крохи бюджета, ушедшего разумеется, на нужды
Объединенной компартии. Да, строго говоря, новым правителям и некогда было
наниматься экономикой, не царское то было дело; не хватало времени даже на
детальное уяснение того, кто есть кто, кто был кем и кто кем будет, а
также - какой частью бессмертной теории нужно пожертвовать и что нового
следует в нее привнести на данном этапе, а что - ни в коем случае не
следует. Так что дым стоял коромыслом.
Если бы на этом история прекратила течение свое, то Изгонову не
пришлось бы выступать сегодня с докладом: он со своей командой просто
пребывал бы у власти. Однако, пока коммунисты пытались методом тыка и ляпа
возродить свою былую империю, в политических глубинах тихо, под сурдинку,
происходила консолидация двух действительно серьезных движений, из которых
в недалекой перспективе предстояло возникнуть двум крупным блокам -
демократов и азороссов. От имени последних сегодня должен выступить
Бретонский.
Это партийное объединение, как нередко бывает, возникло из многих
более мелких партий. Кроме либеральных демократов с их традиционно
восточной ориентацией, сюда вошли исламские партии, преодолевшие первый
период политической незрелости и разногласий и убедившиеся в том, что
можно безбоязненно вступать в серьезную политику. Движение заметно окрепло
после того, как в него влились евразийцы, оплодотворившие его теорией, из
которой правда, к нашим дням мало что сохранилось. А от здания теории
оставался лишь один шаг до превращения движения в практически единую
партию, пополнившуюся многими разочарованными Западом демократами.
Любопытно, что именно в это десятилетие при правлении коммунистов, но
иногда без их участия были предприняты первые конкретные шаги по сближению
России с Востоком. Как ни странно, такое, казалось бы, стоящее вне
политики учреждение, как академический Институт востоковедения, выступило
с предложением созвать панисламскую конференцию под лозунгом "Примирение",
и она действительно состоялась в Москве.
Основной темой конференции было примирение суннитов и шиитов - двух
основных течений мусульманства. Но это формально. А фактически там
решались куда более важные практические вопросы. Причем важные в первую
очередь для России. Когда я в одной газете того времени прочел список
российской делегации, я лишь присвистнул: большую половину ее составляли
вовсе не специалисты в делах исламского вероучения, а политики из
оппозиции, финансисты и военные.
И результаты последовали быстро. Вскоре после этой конференции
произошло по меньшей мере два события, заслуживающих пристального
внимания. Во всем исламском мире, а особенно на вечно бурлящем Северном
Кавказе, наступило неожиданное благодатное спокойствие, чего уже и
перестали ожидать (правда, таджикские государства - светская республика и
исламский эмират - все еще время от времени обменивались свинцовыми
любезностями), и второе - не правительство России, но некоторые банки и
крупные компании получили довольно ощутимые кредиты под льготный процент,
но на определенных политических условиях. После этого партия азороссов
быстро пошла в рост.
Кстати, немалая часть из полученных денег пошла в деревню. И, что уж
совсем странно, их не разворовали. Очевидно, своевременно предупредили
кого нужно, что это - табу, не то и головы недолго лишиться. В самом
прямом смысле слова.
Таким вот был второй деценний - в самых основных чертах.
Наконец Изгонов иссяк. Зал поднялся и, на ходу сбиваясь в группки и
переговариваясь, присутствующие потекли в направлении буфетов, в которых
недостатка не ощущалось, даже если не считать того, которым мы уже
пользовались. Как сказано в суре "Совет", в айяте тридцать четвертом:
"Все, что вам доставлено, - удел жизни ближней".
- ...Послушай, я уже просто не чувствую пальцев, - жалобно прошептала
Наташа. Я наклонился и поцеловал эти бедные пальцы.
То ли Бретонский был и впрямь сильно напуган, то ли, наоборот,
собирался торжествовать окончательную победу - хотя не исключена
возможность, что он просто-напросто старался держать данное обещание, -
так или иначе, он действительно ждал нас около лифта для избранных и без
всяких осложнений провел наверх, в харчевню для небожителей. Усадил за
столик. Заказал прохладительное. Пока он объяснялся с официантом, я с
любопытством оглядывался, Весь мой список был здесь, и еще какое-то
количество людей, в него не входивших и потому интересовавших меня куда
меньше. Шейх Шахет абд-ар-Рахман, находившийся в Москве вот уже две недели
- как полагали, в связи с подготовкой Всемирного совещания нефтяных стран,
- тусовался в центре довольно плотной кучки россиян. Меня он, разумеется,
не заметил - как и я его. Вообще у каждого политика тут была своя кодла,
друг же с другом они не очень общались; видимо, участием в съезде
исчерпывались их общие интересы, в остальном же они выглядели скорее
конкурентами. В печальном одиночестве пребывал разве что никуда, как
оказалось, не уехавший Изя Липсис; завидев меня с дамой, он дернулся было
в мою сторону, но вовремя остановился и отвернулся. Мне показалось, что,
отворачиваясь, он весьма выразительно подмигнул, из чего я заключил, что
происходящее ему нравится.
А вот мне оно вдруг нравиться перестало, причем именно из-за
присутствия Липсиса. Я не очень удивился, когда он давеча подсел ко мне; а
ведь над этим стоило, пожалуй, призадуматься. Он не просто приехал сюда,
но еще и ведет себя не как-нибудь, а словно обладает полным правом
участвовать в решении российских судеб. Почему?
Мало того. Он участвует в работе партии азороссов и, может быть, в ее
- Подробности письмом. А сейчас посмотрите туда. Видите - три
упитанные пчелки и между ними - майский роз, несколько уже привядший...
- Это длинный, с бабочкой?
- Попадание.
- По-моему, он старается от них отделаться - не обидно, но
настойчиво.
- У вас снайперское зрение. Так вот, две секунды вам, чтобы
почувствовать себя на работе.
- Тут, сейчас?
- Пора отрабатывать пирожные. Ваша задача: сделать так, чтобы он
заговорил с вами и на несколько минут отложил мысль о возвращении в
закрытый для простонародья буфет. Я не спрашиваю, сможете ли вы.
Сможете.
Наталья лишь дернула плечиком.
- Такую работу я выполняю только сдельно.
- Принято.
- Проторгуетесь, - предупредила она, уже вставая.
Мне нужно было, чтобы она его задержала и чтобы за выигранные
несколько секунд я успел настроить пишущую аппаратуру, которая была при
мне, еще не готовая к действию. Я вытащил из кармана бумажник, как бы
подсчитывая мои ресурсы; на самом же деле я вставил новую кассету и
переключил режим на ближний прием. Одновременно я наблюдал за действиями
Наташи.
Она пересекала буфетный зал, помахивая сумочкой на длинном ремешке,
двигалась по дуге и в результате, как бы совершенно случайно, оказалась
рядом с четырьмя собеседниками. Точное движение - сумочка слегка задела
ногу Бретонского - виноватая улыбка и ее шевелящиеся губы - ряд волшебных
изменений лица мыслителя - боевая стойке трех дам - несколько слов Наташи,
обращенных к ним, - и дамы мгновенно дематериализовались. Я мысленно
поаплодировал, уже готовый к дальнейшим действиям. Без того сутуловатая
фигура Бретонского изобразила и вовсе вопросительный знак - так изогнулся
он, склоняясь к девице, губы его разъехались, и лицо на миг сделалось
совершенно похожим на одного из славных комиков кино прошлого столетия
Джорджа Формби, известного под характеристикой "Лошадиная морда с зубами в
виде надгробных камней". Был еще один похожий на него актер - француз
Фернандель. Но зубы у Бретонского были, пожалуй, повыразительнее, чем у
тех обоих. Я испугался, как бы он не загрыз бедную девочку тут же на
месте, встал и двинулся к ним - еще и потому, кстати, что пришла пора
вступать в игру мне.
Слух у меня, конечно, похуже, чем у моей аппаратуры. И к мгновению,
когда я оказался достаточно близко, чтобы разбирать слова, мыслитель успел
уже наговорить на магнитофон, надо полагать, черт знает сколько и чего.
Хотя для дела эта беседа с дамой вряд ли пригодится... Сейчас настал миг
моего комического выхода. Я синтезировал на физиономии классическое
выражение оскорбленного достоинства и подступил к ним. Как назло, именно в
эти мгновения меня стал разбирать смех - не ко времени вспомнилась строчка
из старой полублатной песенки про пивную на Дерибасовской: "Он подошел к
нему походкой пеликана..." Именно так выглядел я, надвигаясь на них.
Бретонский кожей ощутил что-то неладное, стрельнул глазами в меня, и его
сразу же шатнуло уйти. Но тут Наталья как бы случайно придержала его за
рукав, и он не сдвинулся с места.
Честное слово, если бы мы неделю репетировали, нам не удалось бы
сыграть лучше. Я остановился, выразительно откинув голову.
- Э-э... - начал было Бретонский.
- Наталья! - В моем тоне слышались и упрек, и агрессия. - Сколько раз
я просил тебя не заводить случайных и сомнительных знакомств!
- Но, пардон... - попробовал возмутиться Бретонский.
- Но, Виталий... - начала оправдываться моя спутница. - Я случайно
задела господина сумочкой и тут же извинилась. А он сказал...
- Догадываюсь, что сказал этот господин, если ты так покраснела! - Я
перенес на него уничтожающий взгляд.
- А вы, милостивый государь! (Я добавил немного немецкого акцента.)
Пользуясь беззащитностью молодой хрупкой женщины, вы...
Я чуть повысил громкость, и люди по соседстьу начали уже с живым
интересом оглядываться.
- В столь торжественный, я бы сказал - эпохальный день в истории
вашей страны... вы, mein Ней, позволяете себе...
Тут я сделал паузу, чтобы дать ему возможность воспользоваться его
голосовыми данными.
- Простите, милостивый государь, но я не позвс лил себе по отношению
к вашей дочери ничего такого что могло бы вызвать...
- Verdammt! Эта дама приходится мне вовсе не дочерью!
Он совсем смешался. Бывает смешно и жалко наблюдать, как теряются
интеллигенты в довольно простых ситуациях.
- Тысяча извинений, но я и в самом деле... Впрочем, понять его испуг
можно было без труда. Примитивный скандал, в котором как-то замешана
женщина, во время действительно исторического события для одного из
главных участников действа может оказаться роковым.
- Нет, я этого так не оставлю!.. Как вы посмели?.. - продолжал я
наседать.
- Ради Бога - только не так громко... Не про изошло же ничего
такого...
Пожалуйста, отойдемте в сторонку, я вам все объясню...
На моем лице была выбита прямо-таки вавилонской клинописью крайняя
неохота прислушиваться к его оправданиям, и я изобразил сильную внутреннюю
дорьбу, что должна была сейчас кипеть во мне. Наталья с выражением
совершенной невинности на прелестном лице переводила взгляд с одного психа
на другого и разве что не разводила руками от изумления и тут я позволил
себе поддаться на уговоры:
- Ну хорошо... хотя не знаю, что вы можете мне сказать.
- Вот там, в глубине, пустой столик...
Бедняга - он готов был потратиться на угощение. Я, как бы все еще
колеблясь, медленно кивнул, в душе страстно желая лишь одного: чтобы
перерыв не кончался как можно дольше.
Мы подошли и уселись. Вообще тут за столиками не обслуживали, но его,
видимо, знали; подошел официант. Бретонский заказал:
- Бутылку шампанского... и? - Он взглянул вопросительно.
Мне стало и впрямь жалко его, хотя жалость вообще-то не относится к
моим профессиональным качествам: в нашей работе она бывает вредной. Я имею
в виду журналистику.
- Ну, пару персиков, может быть...
В его глазах блеснуло облегчение: наверное, он ожидал, что я закажу
черную икру - но я ее не люблю, а если и ем, то уж не под шампанское.
Наталья заявила голоском балованной девицы:
- Мороженое с шоколадом и клубничным вареньем...
Бретонский кивнул, и официант отправился исполнять. Возникшую паузу
Бретонский хотел было использовать для объяснений и извинений, но я гневно
зыркнул на него, и он захлопнул пасть. Я печенками чувствовал, как
истекают последние минуты перерыва, но тут принесли заказ, официант
откупорил и разлил по бокалам. Пена вздыбилась, иллюзорная и преходящая,
как и все прекрасное в сей юдоли слез.
- Итак, за знакомство, - провозгласил он, подняв бокал. - Моя фамилия
Бретонский. Доктор исторических наук, к вашим услугам. Присутствую здесь
как представитель партии азороссов и, вероятно, содокладчик по основному
вопросу повестки дня.
На женщину это имя не произвело никакого в чатления, но она послушно
протянула свой бокал чистый, нежный звон райских колокольчиков треннул над
столиком. Два бокала застыли, ожидая моего движения.
Я был уже готов. Мне предстояло сейчас без запинок, никак не
сфальшивив, сыграть достаточно сложную гамму мыслей и чувств. Я так и
сделал.
Недоверие, словно бы сомнение в исправности своих органов слуха -
удивление крещендо - полное изумление - почтение, стремящееся к
бесконечности, - смущение - глубокое смущение - сожаление - раскаяние...
Я даже позволил себе покраснеть.
- Простите... вы сказали?..
Ого, это уже совсем другой голос:
- Бре-тон-ский!
Во мне какой-то пакостник грубо, по-извозчицки смеялся: гы! гы! гы!
Но колебания воздуха донесло адресата совершенно другое:
- Доктор юридических и исторических на профессор Бретонский? Тот
самый?
Знаменитый? Неужели...
Иногда не знаешь, на что клюнет рыба. Наживка же для человека всегда
срабатывает без осечки.
- Н-нууу... - Он тянул эти два звука бесконечно долго, словно
фокусник, извлекающий из кармана цветную ленту. У него были объемистые
легкие, и возл в них хватило не менее чем на полминуты. - Я не уверен, что
такое определение мною целиком заслужено...
Да был он уверен, был! Не найти другого человека во вселенной, столь
же убежденного в собственн знаменитости.
...но действительно пользуюсь некоторой известностью - во всяком
случае, среди людей, занятых проблемами как прошлого, так и будущего; это
так, да смею ли поинтересоваться, с кем имею честь?
Давай-давай, удовлетворяй свое любопытство. Хотя оно и является
грехом.
Однако же сказано в суре "Весть": "О чем они расспрашивают друг
друга?"
И ниже, в айяте четвертом: "Но нет, они узнают".
Я потупился, как бы стыдясь того, что мое ничтожное имя прозвучит
сейчас по соседству с его - звонким, увенчанным славою.
- Уверен, что вы никогда обо мне не слышали... Я Вебер, точнее - фон
Вебер (специально для того, чтобы он внутренне усмехнулся моему скудному
честолюбию), московский корреспондент германского журнала...
Он снизошел до сочувственной улыбки:
- Фон Вебер? Каюсь, не читал. Но непременно... если дадите мне такую
возможность...
Врет, конечно. Единственное, что он прочитал бы в моем журнале, - это
хвалебная статья о нем. Сейчас он уже зацепился за мыслишку, что такая
статья может и на самом деле появиться - если он окажется ко мне
достаточно благосклонным.
- О, разумеется, с удовольствием доставлю вам... Ах да, простите. Это
Fraulein Natascha, моя секретарша...
Наталья, служи она на флоте, могла бы получать награды и
краткосрочные отпуска за успехи в скорострельности и точности в глазной
стрельбе.
Взгляд - накрытие, огонь на уничтожение. У Бретонского были уже
полные трюмы воды, но он воображал, что уверенно держится на плаву.
- Весьма рад, мадемуазель...
Ах, мы французы к тому же? Мать твою...
- Мсье Бретонский, я надеюсь, что возникшее между нами
недоразумение...
- Ну что вы, мсье... ээ?
- Фон Вебер...
- Да-да, вот именно... Разумеется, разумеется... Даже не будем
вспоминать об этом...
- Но я считаю своим долгом принести вам мои глубочайшие извинения...
Понимаете, в этой стране... Нет-нет, я никак не хочу задеть ваши
патриотические чувства...
- Понимаю, но тут вы, к моему сожалению, правы: в нашей великой
стране нравы оставляют еще желать лучшего, много лучшего... Однако смею
вас заверить: мы делаем все, чтобы... И будем делать еще больше...
- Доктор Бретонский, вы представить себе не можете, как я благодарен
судьбе за то, что она, пусть и таким нелепым способом... Дело в том, что
мой шеф-редактор поручил мне, чего бы это ни стоило, добиться приема у вас
и взять интервью для нашего журнала. Немецкий читатель очень
интересуется...
- Гм. В самом деле?
Это называется - пощекотать брюшко.
- Профессор, я прошу вас! И Наташа думает так же, не правда ли?
Залп. Цель поражена. Еще залп. И снова. Да еще улыбка... Если бы
перевести ее на язык движений, то она означала бы: вот я расстегиваю
пуговичку, другую, вот оглядываюсь - где тут ближайший диван, чтобы,
пятясь, выйти точно к нему... Он проглотил слюну - раз и другой.
- Ну отчего же - я с удовольствием... Но сейчас у нас просто не
остается времени. Да и, - он высокомерно огляделся, - не здесь же...
- О да, вы совершенно правы...
Я подвел его к решению, как поросенка к корытцу.
- Знаете что? Во время следующего перерыва подойдите к двери за
сценой - вы и мадемуазель Наташа, разумеется... Я буду ждать вас там. Мы
поднимемся в закрытый буфет - знаете, тот, что для VIP, и там найдем
удобное местечко...
- О, мсье Бретонский - как это щедро с вашей стороны!..
Мы точно уложились во время. Грянул звонок, перерыв закончился.
Бретонский величественно всплыл над стулом - взошел, как восходит над
притихшим миром светило.
- В таком случае я не прощаюсь... Вельможный кивок - и он отплыл. Он
бесконечно любил самого себя в этот миг, он просто трахал себя, и в обеих
ипостасях получал сексуальное удовольствие. Я покосился на Наталью. Она
смотрела на меня со странным выражением в глазах.
- Что, Наташа? Что-нибудь не так?
- Не ожидала увидеть вас таким...
- Договаривайте. Таким - в виде коврика для вытирания ног?
- Ну... Близко к истине.
- Вы владеете дзюдо?
- Нет. Карате-до шинкан.
- Так вот, в дзюдо вы поддаетесь, чтобы силу противника использовать
против него самого, направив должным образом. Со своей стороны могу только
выразить свое восхищение вами: ни одной накладки. Кстати, как вы отвадили
тех толстух?
- Каких? А-а... Я только дала ему возможность сделать это. Как только
он окинул меня пьянеющим взором, ему расхотелось болтать с ними. Я
сказала, что на их местах уже расселся кто-то из опоздавших, а он убедил
их, что места нужно обязательно отвоевать, потому что самое интересное на
собрании еще впереди - а разговор они закончат в следующем перерыве.
- Боюсь, что они его тут не найдут.
- Их проблемы.
- Согласен. Еще раз примите мое восхищение. Искреннее. От души.
- Моим актерским искусством?
Я не стал кривить душой:
- Не только. И даже - не в первую очередь.
- А...
Но она не продолжила. И я тоже не сказал больше ничего. Несколько
секунд мы простояли, глядя друг на друга. Паузу она прервала первой:
- Вы подумали, куда посадить меня? Или догадались занять место?
Я был уверен, что два места рядом найду. Любым способом.
- Идемте, - сказал я решительно. И взял ее под руку. Показалось, что
я подключился к цепи высокого напряжения: даже дрожь прошла по моему телу.
"Эй, парень, - сказал я себе. - Не теряй головы, старичок. Держись за
воду, не то потонешь". И мы двинулись в зал.
Места для нее, конечно, не было. Мало того - и для меня тоже.
Опоздавшие неукоснительно выполнили закон природы, которая, как известно,
не терпит пустоты.
Я решительно подступил, исполненный уверенности в себе:
- Господа, это очень нехорошо. На этих двух местах лежали платочек
дамы и мой сверточек. Кресла забронированы за редакцией германского
журнала... Я не жалел акцента, произнося эту тираду. Названное имущество
мне вернули сразу же, но я не отступал:
- Так поступать очень нехорошо, вы должны стыдиться. Желают ли
господа, чтобы я позвал распорядителя? Он подтвердит вам...
К счастью, в России иностранец - всякий - все еще в немалой степени
особо важная персона.
- Да пожалуйста...
Мы уселись.
- Молодец, - негромко сказала Наталья, улыбнувшись. - Браво.
Черт знает что - я почувствовал, что краснею, на этот раз
непроизвольно.
Просто от удовольствия и смущения. И, кстати, сура семьдесят седьмая:
"А обидчикам приготовил Он наказание мучительное". Вот пусть теперь и
поищут места для себя. На трибуне Изгонов уже боролся с нервной одышкой.
Я глазами отыскал в президиуме Бретонского. Выглядел он - после моей
накачки - весьма и весьма импозантно. Мне захотелось подмигнуть ему и
крикнуть: "Ну что, взял талонами?" Но я сдержался.
Но что-то надо было сделать. Просто необходимо. Требовался поступок.
И я совершил его: взял Наташу за руку. Ее пальцы слабо дернулись, словно
обозначив желание высвободиться - но этим она и ограничилась. И мне стало
очень хорошо. Невыразимо хорошо. Хотя Изгонов уже затянул свое
"э-м-м-э...". Я же предался совсем иному удовольствию: почти совсем закрыв
глаза, я изолировался от мира и получал какие-то впечатления только через
пальцы Наташи; я так и не выпустил ее руки, и это было куда важнее, чем
всякие политические прыжки и гримасы. И тем не менее придется к ним
возвратиться, потому что если вы читаете этот текст, то вовсе не из
интереса к моим личным переживаниям. Конечно, если бы вы могли увидеть
Наталью, да к тому же моими глазами, то отнеслись бы к моим эмоциям
совершенно по-другому. Но вы ее не видели. Вот все об этом.
Не стоит, пожалуй, воспроизводить то, что говорил Изгонов дальше.
Темой его после перерыва стал деценниум второй. 2006 - 2015. По-моему,
лучше рассказать, как все происходило на самом деле, без партийных
пристрастий.
Десятилетие в мире было, прямо сказать, не самым спокойным. В
пресловутой Европе, отношения с которой нас так долго волновали, начались
вдруг крупные неприятности. И вовсе не политического свойства: ко всякого
рода выбросам националистических лозунгов и демонстраций все успели
привыкнуть. Но этот раз повод для волнения оказался и на самом деле
серьезным: эпидемия. В чем-то она напоминала ту желудочную хворь, что еще
в конце двадцатого века напала на Японию и оттуда пошла гулять и по
материку. Однако на сей раз источником ее оказалось не что иное, как вино,
хорошее европейское виноградное вино, и не одной какой-нибудь лозы, а
вообще со всей Европы, от Португалии до Молдавии. Интересно, что не только
американских (северных и южных), но даже закавказских вин напасть эта не
коснулась, а вот с европейскими было плохо. Причина, кажется, и по сей
день осталась не установленной, хотя версий, как обычно, было
предостаточно: от кары Божией до масштабной диверсии со стороны
американских виноделов. Возбудитель болезни так и не обнаружился, вернее,
роль эту приписывали многим, но окончательно установить виновного не
удалось. Началось все с вин урожая 2008 года.
Те, что были старше, оставались безвредными и резво побежали вверх в
цене, а вот и 2009, и 2010 год давали чистую отраву; случаев с летальным
исходом было более пятидесяти процентов. Больше никакими путями болезнь не
передавалась. Но кто же в Европе не пил вина? А еще больше, чем население
пострадала, разумеется, экономика. Так что старушке Европе в те времена
было не до России.
В Штатах эпидемия не распространилась. Ее заменила другая беда -
терроризм. Люди стали бояться летать, авиакомпании несли убытки.
Терроризм был различного происхождения: дальневосточный,
латиноамериканский, отечественный, но самым страшным считался исламский.
Предполагалось, что последний целью своей имел расширение
политического и экономического влияния афроамериканцев, в чьей среде
Пророк находил все больше сторонников. Так это или нет - доказать чаще
всего было невозможно. Полиция, ФБР, Национальная гвардия не могли
переломить ситуацию.
Политикам же к тому времени становилось все яснее, что ведущей
политической силой двадцать первого века будет ислам. Немедленно были
приняты попытки оседлать ветер - и кнутом, и пряником. Но теперь даже с
прежними близкими союзниками типа Египта и Пакистана у американцев почти
ничего не получалось. Слишком долго Соединенные Штаты воспринимались как
одно из имен Иблиса - не политиками, но - главное - народами исламских
стран. Они ни на какие компромиссы не шли, чем дальше, тем больше ощущая
свою силу. Америка почувствовала угрозу оказаться в изоляции в своем
Западном полушарии.
В свою очередь, и политики мусульманских стран понимали, что
преимущество, которым они в данное время владели, нуждается в укреплении,
без которого продержится крайне недолго. Им тоже требовались мощные
союзники.
Этой проблеме была посвящена специальная, очень закрытая конференция,
созванная Лигой исламских государств.
Что же касается России, то на выборах 2008 года победили наконец
коммунисты. Как ни странно, результат оказался не столь страшным, как
опасались раньше. Хуже, в общем, не стало по той простой причине, что хуже
было некуда. Денег в стране по-прежнему не имелось - они уходили в
реальную экономику; налоги можно было еще как-то выбить из мелких
торговцев и подрабатывающих пенсионеров, но из крупных и очень крупных
фирм - невозможно даже при помощи танков. Горячие головы в новом
правительстве предложили национализацию, однако те, кто поумнее,
вспомнили, что даже решительный Гитлер в свое время предпочел
промышленность не трогать - и правильно, как оказалось, сделал. Это
помогло сохранить последние крохи бюджета, ушедшего разумеется, на нужды
Объединенной компартии. Да, строго говоря, новым правителям и некогда было
наниматься экономикой, не царское то было дело; не хватало времени даже на
детальное уяснение того, кто есть кто, кто был кем и кто кем будет, а
также - какой частью бессмертной теории нужно пожертвовать и что нового
следует в нее привнести на данном этапе, а что - ни в коем случае не
следует. Так что дым стоял коромыслом.
Если бы на этом история прекратила течение свое, то Изгонову не
пришлось бы выступать сегодня с докладом: он со своей командой просто
пребывал бы у власти. Однако, пока коммунисты пытались методом тыка и ляпа
возродить свою былую империю, в политических глубинах тихо, под сурдинку,
происходила консолидация двух действительно серьезных движений, из которых
в недалекой перспективе предстояло возникнуть двум крупным блокам -
демократов и азороссов. От имени последних сегодня должен выступить
Бретонский.
Это партийное объединение, как нередко бывает, возникло из многих
более мелких партий. Кроме либеральных демократов с их традиционно
восточной ориентацией, сюда вошли исламские партии, преодолевшие первый
период политической незрелости и разногласий и убедившиеся в том, что
можно безбоязненно вступать в серьезную политику. Движение заметно окрепло
после того, как в него влились евразийцы, оплодотворившие его теорией, из
которой правда, к нашим дням мало что сохранилось. А от здания теории
оставался лишь один шаг до превращения движения в практически единую
партию, пополнившуюся многими разочарованными Западом демократами.
Любопытно, что именно в это десятилетие при правлении коммунистов, но
иногда без их участия были предприняты первые конкретные шаги по сближению
России с Востоком. Как ни странно, такое, казалось бы, стоящее вне
политики учреждение, как академический Институт востоковедения, выступило
с предложением созвать панисламскую конференцию под лозунгом "Примирение",
и она действительно состоялась в Москве.
Основной темой конференции было примирение суннитов и шиитов - двух
основных течений мусульманства. Но это формально. А фактически там
решались куда более важные практические вопросы. Причем важные в первую
очередь для России. Когда я в одной газете того времени прочел список
российской делегации, я лишь присвистнул: большую половину ее составляли
вовсе не специалисты в делах исламского вероучения, а политики из
оппозиции, финансисты и военные.
И результаты последовали быстро. Вскоре после этой конференции
произошло по меньшей мере два события, заслуживающих пристального
внимания. Во всем исламском мире, а особенно на вечно бурлящем Северном
Кавказе, наступило неожиданное благодатное спокойствие, чего уже и
перестали ожидать (правда, таджикские государства - светская республика и
исламский эмират - все еще время от времени обменивались свинцовыми
любезностями), и второе - не правительство России, но некоторые банки и
крупные компании получили довольно ощутимые кредиты под льготный процент,
но на определенных политических условиях. После этого партия азороссов
быстро пошла в рост.
Кстати, немалая часть из полученных денег пошла в деревню. И, что уж
совсем странно, их не разворовали. Очевидно, своевременно предупредили
кого нужно, что это - табу, не то и головы недолго лишиться. В самом
прямом смысле слова.
Таким вот был второй деценний - в самых основных чертах.
Наконец Изгонов иссяк. Зал поднялся и, на ходу сбиваясь в группки и
переговариваясь, присутствующие потекли в направлении буфетов, в которых
недостатка не ощущалось, даже если не считать того, которым мы уже
пользовались. Как сказано в суре "Совет", в айяте тридцать четвертом:
"Все, что вам доставлено, - удел жизни ближней".
- ...Послушай, я уже просто не чувствую пальцев, - жалобно прошептала
Наташа. Я наклонился и поцеловал эти бедные пальцы.
То ли Бретонский был и впрямь сильно напуган, то ли, наоборот,
собирался торжествовать окончательную победу - хотя не исключена
возможность, что он просто-напросто старался держать данное обещание, -
так или иначе, он действительно ждал нас около лифта для избранных и без
всяких осложнений провел наверх, в харчевню для небожителей. Усадил за
столик. Заказал прохладительное. Пока он объяснялся с официантом, я с
любопытством оглядывался, Весь мой список был здесь, и еще какое-то
количество людей, в него не входивших и потому интересовавших меня куда
меньше. Шейх Шахет абд-ар-Рахман, находившийся в Москве вот уже две недели
- как полагали, в связи с подготовкой Всемирного совещания нефтяных стран,
- тусовался в центре довольно плотной кучки россиян. Меня он, разумеется,
не заметил - как и я его. Вообще у каждого политика тут была своя кодла,
друг же с другом они не очень общались; видимо, участием в съезде
исчерпывались их общие интересы, в остальном же они выглядели скорее
конкурентами. В печальном одиночестве пребывал разве что никуда, как
оказалось, не уехавший Изя Липсис; завидев меня с дамой, он дернулся было
в мою сторону, но вовремя остановился и отвернулся. Мне показалось, что,
отворачиваясь, он весьма выразительно подмигнул, из чего я заключил, что
происходящее ему нравится.
А вот мне оно вдруг нравиться перестало, причем именно из-за
присутствия Липсиса. Я не очень удивился, когда он давеча подсел ко мне; а
ведь над этим стоило, пожалуй, призадуматься. Он не просто приехал сюда,
но еще и ведет себя не как-нибудь, а словно обладает полным правом
участвовать в решении российских судеб. Почему?
Мало того. Он участвует в работе партии азороссов и, может быть, в ее