Михайлов Владимир Дмитриевич. Вариант "И"

посольства на бензин таковы, что создается впечатление, будто наши машины
совершили уже по полтора кругосветных путешествия? В то время как на самом
деле мы ездили не так уж много - по городу и разве что изредка куда-нибудь
в Дит, что на Красном море, или в Рас-Таннуру, на побережье Персидского
залива, - чтобы окунуться. Все более повышая голос я чувствовал себя
совершенно правым: расходы и в самом деле были далеко за пределами
приличия. Али, похоже, заранее был готов к такому разговору.
Он если и считал меня дураком - как и всякого из иноверцев, то уж не
круглым. И потому он не стал выкручиваться и доказывать, что я не умею
считать, но сразу перешел в контратаку и заявил, что следует трижды
подумать, прежде чем, находясь в самом сердце мусульманского мира,
обвинить правоверного столь нелепым и неубедительным образом. Каждому
известно, что он, являясь домоправителем, не занимается лично такими
низкими делами, как заправка автомобилей или снятие показателей
спидометров. Он, конечно, прекрасно понимал, что я знаю, куда на самом
деле девается бензин. И тем более яростно обвинял меня в стремлении
опорочить честного мусульманина, оклеветать, что и на самом деле было
отнюдь не безопасно. Но именно такое развитие разговора я и предвидел и
потому, даже не дав ему договорить, заявил, что обвиняю его не в
воровстве, но в нарушении байа, присяги на повиновение и подчинение. Я
намеренно назвал заключенный с ним контракт именно этим торжественным
словом, зная, что на деле познания моего мажордома в исламском праве и
обычаях были крайне низки и ограничивались повседневными нуждами. Пока Али
пытался сообразить, что же такое байа, я стал популярно объяснять ему -
как отнесется кади ал-кудат, исламский судья, к столь серьезному нарушению
шариата. А что нарушение имело место, было ясно и саому домоправителю,
поскольку в контракте было недвусмысленно сказано, что он принимает на
себя ответственность за исполнение обязанностей всем местным персоналом
посольства, за сохранение имущества и все прочее.
Упоминание о кади ал-кудате и вовсе смутило его, и он стал искать
компромисса:
- Но, сейид, разве два умных человека не могут договориться, не
стремясь причинить друг другу неприятности?
Я сделал вид, что глубоко обдумываю его предложение. Потом покачал
головой:
- Могли бы, если бы речь шла только о деньгах. Но ты совершил худшее:
оскорбил и унизил меня. Этого я не могу простить!
- Во имя Аллаха, сейид! У меня и в мыслях не было подобного!
- Твой язык лжет, Али! Ты ведь думал, что я ничего не пойму и не
узнаю, иными словами - считал меня глупее дворовой собаки. Не есть ли это
глубокое оскорбление?
Он понял это по-своему: ты воруешь - отчего же у тебя не хватило ума
поделиться со мной, твоим начальником? И оживился:
- О, сейид, если ты так это воспринял... Но клянусь памятью моего
отца, да будет Аллах к нему милостив, я хотел тебе все сказать уже совсем
скоро, и не только сказать, но и...
Последующие слова он произнес лишь мысленно, полагая, что я их и так
пойму.
- Ах, Али, - проговорил я по-прежнему сурово. - Ты хочешь поставить
меня на одну доску с собой, забывая, кто - ты и кто - я. Но вазир
ат-тан-физ эту разницу знает; хочешь ли ты, чтобы я пожаловался ему?
Вот туг он, кажется, совсем дозрел.
- Заклинаю тебя, сейид, прошу от имени моих детей - не делай этого!
Обещаю перед ликом Всемилостивого - сделаю все, что ты прикажешь!
Только горе мне, этих денег уже нет, да будет проклят тот грязный
вор, который...
Эту знакомую песенку я не стал даже слушать.
- Ах, вот как! Ну что же, я подумаю, какую плату, раз у тебя нет
денег, взять с тебя за гнусное бесчестье!
Он только кивнул; я притворился, что размышляю.
- Ага, вот что: с кем ты дружен из королевского дворца?
- У меня много друзей, сейид. А что тебе нужно во дворце?
- Позавчера там собирались все вазиры, и принцы, и сам халиф - да
будет Аллах доволен каждым из них. Мне интересно, о чем они говорили. И
тебе придется это узнать.
Он посмотрел на меня трезвым деловым взглядом.
- Это невозможно, сейид. Пытаться узнать, что говорится близ трона,
значит, призывать свою смерть, мучительную смерть. У нас не так, как у
вас! Я мог бы сказать ему, что это не так; но какое ему дело?
- Ну, ну. Это все твои фантазии, Али. Скажи лучше, что не хочешь
расплатиться со мной.
- Здоровьем моих детей клянусь, да будут они твоими заложниками! Если
до кого-то даже долетают звуки голосов, когда заседает малый диван, - он
спешит заткнуть уши и со всех лопаток убегает подальше. Нет, змея такой
мысли не заползет в голову ни одному человеку во дворце!
Мне очень не хотелось ему верить, но на сей раз домоправитель,
похоже, не лгал; он даже вспотел от страха.
- Ну хорошо, хорошо. Никто не знает, о чем говорили халиф и эмиры. Но
ведь после этого отдавались какие-то распоряжения, и вот этого слуги уж ни
как не могут не знать! А раз знают они, то знаешь и ты - или можешь
узнать.
Али бен Ахмад, похоже, даже обрадовался.
- Распоряжения - так почему же сейид сразу не указал, что его
интересуют распоряжения? Сразу после этого было приказано подать кофе и к
нему...
- Али, ты дразнишь разъяренного льва!
- О! О! Но я и на самом деле...
Короче говоря, в последующие полчаса мне удалось по словечку вырвать
у него, что в тот же день сам король вел телефонные разговоры с главами
некоторых ближайших государств: Египта, Иордании, Сирии, Кувейта и других.
Разговоры были непродолжительными, содержания их, естественно, никто не
знал. Однако то, что вскоре после этого было повелено готовиться к приему
высоких гостей, заставляло предположить, что созывался региональный саммит
исламских стран.
- Хорошо, Али. И когда же главы государств должны прибыть?
- Говорят, уже через два дня.
- Теперь слушай и запоминай: я должен там присутствовать.
- Если сейиду пришлют приглашение...
- Не изображай идиота.
- Тогда как же? Вас увидят, и... - Остальное он договорил мимически.
- Надо, чтобы не увидели.
- Аллах! Аллах!
Словом, все развертывалось, как в мушкетерском романе.
- Но как же это сделать?
- Придумай.
- Сейид хочет, чтобы я попросил об этом моих Ддузей?
- Но ведь друзья тебя не выдадут?
- Нет. Но у моих друзей есть свои интересы; и никто не отдает даром
того, что имеет ценность. Ни товара, ни услуги, ни... Ведь и сам сейид
хочет на всем этом немало заработать, а?
Уверять, что я интересуюсь из чистого любопытства, было бы неправдой.
- Хорошо. Узнай: во что они ценят такую услугу.
- Незамедлительно, сейид.
- Но при этом запомни вот что...
- Мой слух открыт настежь!
- Если возникнут какие-то неприятности - меня в любом случае могут
только выслать. А поскольку виновный всегда нужен, то...
Это он понял молниеносно.
- Не сомневайся, сейид. Мне вовсе не надоело работать в твоем
прекрасном доме...
Вот таким непростым путем удалось мне если не получить нужную
информацию, то, во всяком случае, сделать существенные шаги, приближаясь к
ней. Я вспоминаю об этом так подробно лишь для того, чтобы дать читателю
представление о том, в каких условиях приходилось мне работать..."

На этом первая кассета кончилась. Видимо, главное - информация о
совещании королей, эмиров, султанов и президентов, которую Блехин-Хилебин,
так или иначе, все же получил, должно было запечатлеться на новой кассете.
Успел ли старик надиктовать? И действительно ли его последнюю кассету
передал мне Стирлинг? Я сменил кассеты. Включил. То была действительно
она.

"Мои расчеты в конце концов оправдались, хотя даже и сейчас мне не
хочется вспоминать, во что это мне обошлось. Пришлось расстаться с мысльк
о другой машине - идею эту я лелеял вот уже много месяцев. Но так или
иначе, когда эмиры и президенты съехались на совещание, я уже находился во
дворце - в таком месте, откуда видно было не очень хорошо, зато слышимость
была почти идеальной. После неизбежного ритуала приветствий хозяин дома,
призвав, разумеется, благословение Аллаха, начал свой доклад. Содержание
приводить не стану. По сути дела, король фактически лишь изложил своими
словами мою идею. Мне интересно было, как станут развиваться прения. Они,
однако, начались не сразу. Минут десять слышно было только, как
позванивали стаканы с водой и кофейный фарфор.
Изредка кто-то покашливал, но ни один не выказывал нетерпения
высказаться. Но вот один из собравшихся, начав, естественно, с неизбежной
"басмалля", открыл наконец дискуссию по существу. По-моему, это был
египетский президент, хотя полной уверенности у меня нет.
- Русские всегда относились к нам доброжелательно.
Этим он как бы задал вектор обсуждения. И реплики посыпались одна за
другой:
- Даже при коммунистах. Мы всегда воевали их оружием. И сейчас тоже
вооружены им. Они по-прежнему делают прекрасное оружие, хвала Аллаху.
- Они не признают ислама.
- Верным будет сказать: не признавали. Но раньше они вообще ничего не
признавали, кроме своего коммунистического учения. Теперь многое там
изменилось.
- Иншалла. Но насколько можно верить русским? Халиф, то, о чем вы
сообщили нам, официаль-ное предложение? Или...
- Официального предложения быть не могло - и не будет. Россия сама не
начнет таких переговоров. И даже если об этом заговорим мы - никогда не
согласится, если мы станем называть вещи их именами. Здесь в любых
переговорах уместны лишь иносказания. Но важно не это. Хотим ли мы вести
такую политику? Что она принесет нашему миру?
Никто пока не торопился отвечать.
- И второй вопрос, - сказал халиф. - Если мы согласимся - Аллаху же
лучше известен правильный путь, - то как возможно будет воплотить эту идею
в живые дела? Мне представляется, что никто не вправе будет что-либо
делать от имени своей страны. Тут нужно всеобщее согласие или всеобщий
отказ.
- Здесь не представлен весь исламский мир.
- И кроме того, мы лишь политики. Решать окончательно, как поступить,
невозможно без улама.
- Воистину. Но никто, кроме нас, не решит - следует ли вообще
привлекать к размышлениям хранителей веры. Быть может, именно об этом и
следует нам обменяться мнениями. Во имя Аллаха.
- Что же, если бы это, по воле Аллаха, удалоесь - Америка не смогла
бы больше вмешиваться во внутренние дела исламского мира. По моему мнению,
это было бы хорошо.
- Вообще, представим себе картину мира. В нем сейчас одна сила, и
военная, и экономическая, и политическая: Америка. С ней часто приходится
соглашаться даже тогда, когда мы не хотели бы оказывать ей поддержку. Но
для равновесия на весах судеб в мире всегда должно быть не менее двух
сторон. Раньше Россия была второй - при всех ее недостатках. Сейчас...
- Сейчас она еще является военной силой. По-прежнему.
- Как знать? Сила проверяется делами; но последние дела, о которых мы
можем судить, не производят такого впечатления.
- Это было уже достаточно давно. И кроме того - тогда Россия боролась
с мусульманами, и Аллах был не на ее стороне. Но время прошло...
- И тем не менее Россия сейчас не кажется второй силой. Их оружие
по-прежнему хорошо, но у них нет более той мощи. Им многого не хватает.
- Именно так обстоит дело. Но если бы она была сейчас второй равной
силой, она не обратилась бы к нам за помощью. А ведь, по сути, дело
обстоит именно так. Укажите мне, в чем я ошибаюсь.
- Нет, это представляется верным. Как и то, что мы можем дать ей
многое из того, в чем она сейчас нуждается. Но что она даст нам взамен?
- Рост могущества ислама.
- Это если она пойдет на такое условие.
- Но ведь они сами предлагают это.
- Не следует ли видеть в этом некоторую хитрость? Русские вовсе не
так простодушны...
- Эмиры, никто никогда не занимается поисками того, что не нужно. Не
исключено, что русские поняли, что им нужна истинная вера. Если она
способна поднимать на великие дела даже малые народы и слабые страны, то
что же может она совершить со страной большой и богатой, вся беда которой
в том, что она живет без цели и оттого плохо управляется?
- Если бы Россия вошла в исламский мир...
- Этого не случится!
- Конечно, такие вещи не происходят по приказу. Хотя русские некогда
стали христианами именно таким путем. Но ведь и не нужно желать, чтобы все
населяющие эту обширную страну люди признали Аллаха и его Пророка. Это
дело медленное, но если не будет препятствий, если Милосердный пожелает,
оно продвинется. Нам же для начала будет достаточно, если правители России
заговорят от имени ислама так, чтобы было слышно всему миру.
- То есть как бы возьмут нас под крыло своего орла? Улама никогда не
пойдут на это.
- Нет, не так. Они не возьмут нас, и мы не впитаем их в себя; тут
произойдет как бы бракосочетание Мы - невеста с большим приданым. А роль
жениха пусть играет Россия. Все вы знаете, что внутри семьи главный
человек - жена. Но с соседями и властями от имени семьи разговаривает муж,
и его голос должен быть громким. Все, что мы сейчас можем, - это
заговорить о женитьбе. Как вы знаете, все такие разговоры начинаются с
подарков. И будет хорошо, если мы не поскупимся. Это уверит другую сторону
в искренности наших намерений.
- У меня нет уверенности, что они пойдут на это.
- Сейчас - скорее, чем когда-либо. Потому что их положение подобно
положению побежденного. Побежденный ищет возможности переломить судьбу, Он
ищет, кто подставит ему плечо и кто даст напиться воды в песках, грозящих
гибелью. Нам решать: подставим ли мы свое плечо.
Снова на минуту-другую воцарилось молчание. Потом кто-то из них
(по-моему, это был Ан-Нахр, представлявший Сирию) сказал:
- Если бы мы могли заручиться твердым обещанием России поддержать
наши намерения в отношении Израиля...
- Это может быть одним из пунктов соглашения. Устного, конечно: никто
никогда не станет подписывать подобного документа. Но это никак не станет
первым пунктом. Начинать надо не с этого.
- Мировая нефтяная монополия: мы и Россия.. Это - рука на горле всего
мира.
- Будут осложнения с Америкой...
- Но она не пойдет на войну. Тем более что все будет происходить с
разумной постепенностью... А большим нефтяным людям Америки надо будет
предложить такие условия, чтобы они почувствовали что останутся в
выигрыше. Мы ведь не против их существования; мы против диктата и контроля
с той стороны.
- А Объединенные Нации?
- Большинство будет за нас. И вообще - если представить, какими
шагами пойдет ислам по всему миру...
- Да поможет нам Милостивый. Что же касается тех, чье ухо наклонено к
устам Америки, - им придется задуматься, если кто-либо намекнет на
возможность создания единой военной организации при Исламской лиге - с
Россией во главе. Это будет сила не менее серьезная, чем их
Североатлантический пакт.
- Если бы Россия согласилась поделиться главным оружием с некоторыми
из наших стран...
- Об этом, несомненно, можно будет говорить. Хотя и вполголоса.
- Но сможем ли мы договориться с аш-шиа?
- Конечно, это будет нелегко. Но и шииты ведь тоже - правоверные.
- Каким же будет ислам в России?
- Это зависит от нас.
- Хорошо. Нефть. Военный союз. Но при всех осложнениях то, что нам
нужно, мы до сих пор покупали в Америке, что-то - в Западной Европе.
Если они в ответ объявят эмбарго...
- Уже не те времена. Имеется самое малое три существенных возражения.
Первое: Дальний Восток, ставящий свои интересы выше американских и
производящий сегодня большинство из того, что делают американцы, качеством
не хуже, а порой лучше. Японцы и вся их орбита не откажутся от нас: у них
нет своей нефти. Второе: такое эмбарго ударит по их про-мышленности
больнее, чем по нам. Они будут вынуждены продолжить торговлю - пусть через
третьи руки. И, наконец, последнее: надо создавать третью мировую
экономическую силу. Нашу. Если к нашему сырью прибавить улучшенную за наш
счет производственную базу России плюс ее хорошие мозги и рабочую силу -
проблема решена.
- И тогда русские отбросят нас...
- Если мы не сумеем закрепиться в России. Но развитие экономики будет
зависеть от нас. И мы не станем ничего выпускать из рук. А если важные
рычаги - пусть и не все, разумеется - будут контролироваться нами... Это
одно условие. И второе: надо обеспечить доброе отношение к нам русской
власти.
- Нынешняя власть мне не кажется способной на такое отношение. Они
взывают к религиозному чувству подданных, сами непрестанно выказывают свою
преданность церкви - но, насколько можно судить, за этим не стоит глубокая
вера, а лишь желание нравиться массам. И поэтому...
- Нет сомнений - они именно таковы. Но ведь это - сегодняшние
правители; нам вряд ли придется иметь дело с ними. За последние тридцать
лет - с начала нового века по их летосчислению - в Pоссии четыре раза
приходили к власти новые группировки; на долю каждой приходится в среднем
менее десятилетия. А значит, пока мы приготовимся к серьезному разговору и
еще более - к решающим действиям, власть сменится самое малое один или два
раза. И все, что нам нужно, - это чтобы с последней из этих властей можно
было бы договориться по-настоящему.
- Если только это будет возможно.
- В этом нет ничего невозможного - если начать сегодня же, не ставя
никаких политических условий, оказывать России предпочтение в делах
торговых, но прежде всего - в финансовых. Думаю, наши банки, самые мощные
из них, прислушаютя к нашим пожеланиям. За какие-нибудь десять лет Россия
настолько привыкнет к нашему присутствию в ее производстве, финансах,
торговле - что потом уже не сможет отказаться от всего этого, не создав
себе крупных неприятностей. Потому что усиление нашего присутствия будет
неизбежно сопровождаться вытеснением западных банков и фирм. Ведь наши
условия будут куда выгоднее для этой страны, выгоднее реально, а не только
на словах.
Льготные, а то и вовсе беспроцентные кредиты, не обусловленные
никакими дополнительными требованиями; полнокровные инвестиции не столько
в добывающую промышленность, сколько в производящую, а также и в сельское
хозяйство - оно у них и сегодня в крайне плачевном состоянии;
заинтересованность не в их сырье, но в готовом продукте - все это заставит
их предпочитать исламский мир любым другим партнерам. Прибавьте еще и то,
что, как только на Западе сообразят, что именно происходит, - они будут
пытаться оказать на Россию давление, чтобы вернуть ее на путь истинный. Но
у России идиосинкразия к давлению извне, в этом они очень похожи на нас,
арабов. А если дела будут развиваться именно таким образом, думаю, мы -
если Господь так пожелает - со временем сможем оказать немалое влияние на
укрепление в России такой власти, которая будет смотреть на союз с нами
более чем благосклонно.
- У меня все еще сомнения: возможна ли такая власть в России?
Обернитесь назад: за все последние десятилетия там никогда не
существовало согласия между президентом и парламентом - независимо от
личностей. Там правитель слишком ограничен в своих действиях...
- Лишь на первый взгляд. На деле же в России - опять-таки как и у нас
- давняя традиция единоличного правления, независимо, есть ли там
парламент, или его нет. И все зависит от лица. Если к власти придет некто,
обладающий авторитетом у населения и наделенный правами...
- Вот если бы у них появился монарх...
- А разве я не говорил вам, что об этом тоже был разговор? Они и сами
понимают, что именно такой выход явится для них наилучшим.
- Воистину это было бы хорошо. Но боюсь, если даже они захотят этого,
нам от этого будет мало пользы. Им нужен монарх, которого признает весь
мир, но прежде всего - они сами; то есть монарх по праву. Значит - кто-то
из потомков династии, которая царствовала последней. Такие люди есть, но
они - люди Запада и не приблизятся к нам.
- Так думал и я. И поручил собрать сведения. Они оказались неожиданно
обнадеживающими. Есть и другие потомки. Законные более других. Их
родоначальник - Алексей, сын последнего русского императора. Он спасся и
жил при дворе иранского шахиншаха под именем Мир Али Сабур.
У него было мужское потомство. Я приказал найти документы, по которым
можно проследить дальнейшую судьбу этой линии Романовых.
- Воистину, если бы ее представитель взошел на русский трон, он
заслуживал бы имени Сахиба аз-За-мана, владыки эпохи.
- Именно так, эмиры.
- Но будет ли он мусульманином?
- Внешне - быть может, и нет. Но душой - наверняка. Ибо, по
принесенным мне сообщениям, жена Мир Али и жены его мужских потомков были
мусульманками. Аллах акбар.
- Аллах акбар.
- Да будет так. Итак, мы согласны в этом?
Я услышал одобрительные восклицания. Теперь я мог быть уверен в том,
что брошенные мною зерна упали на плодородную почву. Сразу же после
этого..."
На этом запись старого дипломата окончилась. Видимио, что-то помешало
ему даже завершить фразу. И в тот же, по всей вероятности, день пуля
снайпера на улице оборвала его жизнь. Неизвестно, кто стоял за руиной
стрелка - мой заказчик статей или другие люди. Могло быть и еще
интереснее: убили одни, а материалом воспользовались другие, первыми
оказавшиеся в нужном месте. Над этим предстояло еще подумать. Я взглянул
на часы. Назначенное мною время уже миновало. Курьер опаздывал. Зато
появился официант, чтобы убрать посуду после завтрака. Он постучал, и
Наталья впустила его. Сейчас он как раз закончил устанавливать все на
своей каталке и ждал, похоже, пока я сниму наушники - чтобы подписать
счет. Я кивнул. Он приблизился. Я тут же узнал его. Он положил на край
стола сверточек размером со спичечную коробку.
- Ваш заказ. Я уже понял: это и была затребованная мною катушка -
аппарат для обнаружения заложенных зарядов на достаточно больших
расстояниях; он давал мне возможность проверить трассы предстоящих
проездов. Я обязан был что-то предпринять в связи с моими предположениями
и новой для меня информацией Липсиса.
- Благодарю вас.
Он кивнул, глядя на меня, как больная собака. Я не удержался и
спросил:
- Вы здоровы?
- Я - да... - ответил он уныло. - В Москве произошел несчастный
случай.
- С кем?
- Только что сообщили: на улице трагически погиб президент
Объединенных телекомпаний...
- Каким же образом? - Он ехал в своей машине, в том самом
бронированном "мерседесе", что подарил ему еще предыдущий президент...
- И что случилось?
- Машина взорвалась. Такое прискорбное происшествие! И когда только у
нас наступит нормальная тихая, безопасная жизнь?..
Он смотрел мне прямо в глаза, и его взгляд выражал все, что угодно,
кроме сожаления и тоски по спокойной жизни. За этим человеком я знал
несксько идеально проведенных операций по нейтрализдии крупных
политических деятелей за рубежом. На сей раз дело сделал кто-то другой.
Хотя - откуда мне знать? Не я выбираю людей для таких акций, мое дело
- лишь написать о случившемся.
- Спасибо за новости.
- Печальные новости, господин Вебер.
- Очень печальные, разумеется.
- С вашего разрешения, я увезу посуду. Кстати, ваша машина на
стоянке.
Ключи в замке.
- Сделайте одолжение, увезите. И еще раз спасибо, на этот раз за
машину. - Был рад услужить.
Он повернулся и, неслышно ступая, исчез вместе со своим столиком на
колесиках. Я спросил Наташу:
- Ты готова? Нам пора.
- Сейчас. Еще пять минут...
Женщина остается женщиной - ей всегда не хватает пяти минут, которые
на практике оборачиваются четвертью часа. Да, кстати о женщинах...
- Наташа! Как же это ты пустила его, не сказав мне? А если бы он
оказался...
Она не позволила мне закончить:
- Если бы он оказался - у него в спине сидело бы две, а может, и три
пули. Почему, ты думаешь я не успела с макияжем? Я отсюда все время
держала его на мушке.
- Ты чудо, а не женщина. Но ты уверена, что справилась бы с
"браунингом"?
- Не уверена. Поэтому я взяла твой "узи".
На это я просто не нашел что ответить. Как было сказано в только что
прослушанной мною записи, в семье управляет жена. Она не была мне женой, и
мы не составляли семьи, но в этот миг я подумал, что Аллах и на самом деле
милостив и милосерден. А значит, все еще возможно.
- Машина внизу, - сказал я ей. - Пошли.
- На вернисаж?
- В конечном итоге. Сперва - небольшая прогулка по городу.

Похоже было, что меня решили на какое-то время оставить в покое:
машина оказалась в полном порядке. Правда, я и сам сделал для этого не так
уж мало: более или менее договорился с Батистовым и не расторг устный
контракт со Стирлингом. Значит, ни тот, ни другой не были сейчас
заинтересованы в том, чтобы вывести меня из строя - навсегда или на время.
Однако они вряд ли были главными моими недоброжелателями. Я ехал медленно,
соблюдая все правила, и до дома в Чистом переулке, где теперь была
резиденция Первого, то есть Искандера, мы добирались целых сорок минут.
После компактных европейских городов к московским расстояниям каждый раз
приходится привыкать заново. Возле дома я притормозил, но глушить мотор не
стал, мы постояли минуты три, пока я пытался представить себе, как некто
выйдет из этого подъезда, где будет в это время стоять его машина, где
расположатся телохранители и - самое главное - из каких окон или с каких
крыш будут прицеливаться чужие снайперы. В том случае, конечно, если им
известно, что движение начнется именно отсюда. Потом я тронул с места и
поехал еще медленнее чем до сих пор, чтобы скорость не мешала
осматриваться и думать. Я размышлял вот о чем: сейчас никто, включая и
меня самого, не знал предстоящего маршрута ин-тересующего лица по той