Михайлов Владимир Дмитриевич. Вариант "И"

уровне о нем ничего не знали.
- Представился?
- Назвался старым сослуживцем по Кронштадту.
Что-то слабо забрезжило в памяти.
- Хоть что-нибудь о нем выяснили?
- Бизнесмен из Грузии.
Ага. Теперь стало более или менее понятно.
- Снова возникнет - дайте ему координаты отеля. У вас есть еще
что-нибудь?
Там помешкали мгновение.
- Будет говорить Иванов.
Иванов - так именовался человек, занимавший в "Реанимации" серьезную
позицию. Это должно быть что-то немаловажное, раз уж...
- Доктор Фауст?
- Внимательно слушаю.
- Я сейчас смотрел последнюю схему. Вокруг вас очень густо. Кроме нас
- еще, по выводам, три силы, самое малое. Еще не определили точно, кто.
- Лишняя роскошь. Можете вытащить меня?
- Сейчас решаем. Но только при вашей помощи. Хотим поймать на вас.
Мне никогда в жизни не нравилась роль червяка на крючке. Я червякам
симпатизирую, но никак не завидую. Однако раз уж мне предлагают такую
роль, значит, другого выхода не видят - а мне срочно нужна свобода
действий, и вовсе не на сцене перед полным залом.
- За полчаса справитесь?
- Подсуетимся. Но будьте осторожны.
Этого он мог бы и не говорить. Не знаю никого другого, кто относился
бы к моему смертному телу с таким же вниманием и заботой, как я сам.
- Да уж постараюсь. Что от меня требуется?
- Выходите медленно и естественно, садитесь в свою машину...
- Что она без начинки - ручаетесь?
- Она у нас постоянно в фокусе. Медленно езжайте по направлению к
гостинице по Кольцу в сторону Смоленской. Не доезжая до Крымского моста
остановитесь - изобразите неисправность. В происшествия не вмешивайтесь.
Дальше пойдете пешком. Когда все будет сделано, ваша машина вас обгонит и
остановится. Тогда сможете ехать по своей программе. Но только не в отель.
В любую другую точку. Когда окопаетесь, сообщите.
- Уяснил. Трогаюсь.
- Будьте здоровы.
- Взаимно.
Я ответил так не только из вежливости, но потому, что знал: в этой
операции Иванов будет участвовать лично. Это был его любимый вид спорта -
с молодости и по сей день: устройство ловушек.

Все шло более или менее гладко. Отъезжая от стоянки, я не
оглядывался; в этом не было никакой нужды, поскольку компьютер и так
показывал, как выглядит движение у меня за спиной. Действительно это
смахивало на правительственный кортеж: шесть машин шли за мною, как
привязанные. Не в кильватерной колонне, разумеется, но с соблюдением и
дистанции, и разбросанности по рядам - всего того, что требуется, чтобы не
вызывать излишних подозрений. Тем не менее при желании я бы их достаточно
легко стряхнул, но сейчас от меня требовалось как раз обратное. Выехав на
Кольцо, я сбавил газ, прополз мимо троллейбусной остановки и остановился
на ближних подступах к мосту. Стоянка тут запрещалась, даже остановка, но
сейчас это играло в мою пользу. Я выдернул один из проводов зажигания,
потом несколько раз повыл стартером, изображая неудачную попытку запустить
движок, включил аварийные огни и вылез. Кортеж - за исключением одной
машины - успел уже обогнать меня, и я краем глаза следил, внутренне
усмехаясь, за их попытками как-то выбиться из потока, чтобы их не унесло
вообще черт знает куда. Это привело к одному столкновению впереди,
наверняка не случайному. А та машина, что успела затормозить, не доехав до
троллейбусной остановки, стояла неподвижно; никто оттуда не выходил,
ждали, видимо, действий с моей стороны. К ней уже медленно приближался
милиционер. Дальнейшего я не видел: длинный троллейбус прибыл на
остановку, заслонив их от меня - но и меня от них, разумеется. Я
использовал это мгновение, чтобы выскользнуть из машины и быстро оказаться
на тротуаре. Теперь нельзя было дать им потерять меня из виду: наживка
должна вести себя соответственно, трепыхаться - но оставаться на леске. И
сейчас я, как и предполагалось, спокойненько пойду пешком по мосту,
прикрывая лицо от встречного ветра...
Я и пошел. Позади едва уловимо даже для тренированного слуха стукнули
два выстрела - через хорошие глушители. Я не оглянулся: стреляли не по
мне. Да и прохожие - их на мосту была самая малость - не очень
встревожились. Москва только начинала отвыкать от повседневных обменов
свинцовыми любезностями.

Все, что делаешь, надо стараться делать с удовольствием. Хотя мне не
очень-то нравилось - перейдя реку, медленно идти по многолюдной улице,
зная, что сейчас одни охотятся за тобой, а другие - за этими охотниками.
Но раз другой возможности у меня сию минуту не было, стоило
постараться и в этой обстановке извлечь из окружающего максимум
удовольствия и даже больше, чем могла бы дать обычная прогулка в условиях
полной безопасности и освобожденности от мирских забот. Дни за эту весну
успели подрасти, но все еще смеркалось довольно рано, и на улицу понемногу
оседали сумерки. Давно, очень давно не приходилось мне вот так бродить по
Москве, радуясь и досадуя, узнавая и не узнавая. Отсюда, с тротуара, город
показался мне вдруг совсем иным, чем из окна машины. А если сравнить эту
Москву с той, которую я покинул больше двадцати лет назад... Небо над
Москвой раньше было темным - разве что в облачную погоду нависал над нею
темно-багровый купол отраженного света.
Сейчас было иначе: мне показалось, что я попал в центр Галактики.
Наверху, в трудноопределимой высоте, парило множество огней,
поднималось, опуска-лось, свивалось в кольца, овалы и спирали,
пересекавшиеся на разных высотах, в разных плоскостях под самыми
немыслимыми углами. Автомобильные и монорельсовые трассы, коридоры для
вертолетов, выше - аэростаты регулирования; все это как бы опиралось на
вертикальные ячеистые колонны света - многочисленные теперь небоскребы.
Стоило бы остановиться и просто постоять, глядя на этот праздник
иллюминации. Но останавливаться нельзя было, и, чтобы не налетать
поминутно на людей, пришлось не задирать голову и идти, стараясь не
привлекать к себе излишнего внимания, рассчитывая на то, что чем темнее
становится, тем в большей безопасности я нахожусь. Если бы только темнело!
Но энергию на освещение улиц здесь, кажется, жалеть перестали.
Если бы выключили внезапно все фонари - одних только витрин с
достатком хватило бы, чтобы в любом месте тротуара читать набранный
нонпарелью текст.
Витрины невольно вызывали любопытство. Ассортимент предлагаемого на
первый взгляд не очень изменился; упаковки с надписями на английском
по-прежнему преобладали. Но названия фирм были уже не те, что пару лет
назад, и человеку понимающему это говорило достаточно много. Иные из фирм,
располагавшихся и производивших товары в Штатах, давно уже принадлежали
японцам, другие были перекуплены саудянами. С последними получалось и
вовсе забавно: товары эти продавались в России, прибыль шла, предположим,
в Эр-Рияд, откуда в виде кредитов и инвестиций возвращалась нынче в ту же
Россию, образуя своего рода малый круг кровообращения. Этому можно было
только радоваться.
Я продолжал шагать; все вокруг выглядело - ну не то чтобы спокойно,
однако, во всяком случае - обычно. Не было поводов падать на асфальт и
отползать за укрытие. Близился час начала спектаклей; я проходил мимо
открытого после моего отъезда на запад театра на Зубовской площади. Там
давали "Рубаят" по Омару Хайяму. Ставить поэзию на сцене у цас умели уже
давно, к Хайяму же, насколько я мог судить, обращались впервые. Но вообще
из восточной поэтической классики в Москве был поставлен - года два тому
назад, помнится, - и "Гулистан", и "Лейла и Меджнун", и даже "Маснави",
хотя мне, например, всегда казалось, что эта поэма Руми не очень пригодна
для постановки на русских подмостках. Впрочем, как сказано в суре тридцать
третьей "Сонмы", айяте втором: "Поистине, Аллах сведущ в том, что вы
делаете!.."
Немало людей толпилось и у кинотеатра напротив, по ту сторону
площади.
Судя по громадной рекламе, там проходил в эти дни фестиваль фильмов,
посвященных совместной борьбе россиян и мусульман против общих врагов в
разные исторические периоды, начиная от монгольского нашествия и
заканчивая Багдадской войной 2010 года. Фильмы такого типа в последние
годы выпускались во множестве, где-то на подходе были уже и телевизионные
сериалы - на полвека каждый. Деньги на это имелись.
Однако мне надоело топать по асфальту, стало казаться, что воздух на
Кольце тяжел и смраден, а хилые пальмы начали просто раздражать. Мысль о
том, в какую копейку встает гражданам уход за ни в чем не повинными
деревьями с октября по май - с установкой над каждой пальмой купола из
бронестекла с центральным отоплением, раздражала. Но на глупости у нас
всегда сыщутся большие деньги, их только на умные вещи хронически не
хватает.
Интересно; машина должна бы уже обогнать меня. Но ее нет. Что-то
пошло не по плану? Значит, надо его менять...

Приняв такое решение, я, не останавливаясь круто повернул назад,
одновременно проверяя наличие "хвостов". Было вроде бы чисто. Во всяком
случае, я беспрепятственно добрался до кольцевой станции метро и
спустился. Там воздух был чище, чем на улице. На платформе возле колонны
молился дервиш; около него собралась немногочисленная группа молодых
ребят. Милиция в ту сторону не смотрела, поскольку никакого беспорядка не
происходило. Подошел поезд - вполне нормальный, бесшумный, с современной
автоматикой дверей, хотя еще и не сенсорной, как в Токио, допустим, или в
Берлинском метро. Я вошел в вагон; место мне, как старшему, тут же
уступили. Пора было торопиться в гостиницу: там могли ждать меня вести о
Наташе, а еще бы лучше - она сама, так что предостережением Иванова я
решил пренебречь. Достаточно будет, если поведу себя внимательно и
осторожно.
Как сказано в суре "Скот", айяте сто четырнадцатом: "Разве я пожелаю
судьей кого-либо, кроме Аллаха?"

В гостинице ни самой Наташи не оказалось, ни сведений о ней. Зато
грузинский бизнесмен томился в холле, ожидая меня. Он раскрыл мне объятия
с таким видом, словно я был если уж не его братом, то, во всяком случае,
земляком. После обычного обмена приветствиями он сказал:
- Витало батоно, я привез бочоночек вина - того, что ты любил, когда
гостил у нас в давние времена!
- "Саперави"? Неужели? - спросил я радостно (хотя из кахетинских
всегда предпочитал "Цинандали") Он радостно захохотал, хлопая меня по
плечу - этакий типичный базарный деятель с юга, разве что пресловутой
кепочки ему недоставало для полноты впечатления. Зато акцента было в
изобилии.
- Мадлоб, шени кацо, - поблагодарил я. - Давай поднимемся, посидим у
меня, поговорим...
- Ох, - простонал он, - времени совсем нет, поверишь, ни секунды
больше не осталось!
- Секунды не осталось, знаю, - согласился я. - Но час-другой найдется
для друга. Разве нет?
- Все ты понимаешь! - восхитился он, подхватил весьма объемистую
сумку, где и содержался, надо полагать, пресловутый бочонок, и я под
многими внимательными взглядами повел его к лифту. Поднимались молча.
Возле номера задержались на несколько секунд для обычной проверки. Вошли.
Он с облегчением опустил груз на пол. Я тем временем подошел к бару,
взял бутылку, две широкие рюмки, налил. Мы подняли, кивнули друг другу и
выпили - без ветвистых тостов, обычно ассоциирующихся с грузинским
застольем. Он взял из вазы персик, откусил, одновременно обшаривая глазами
комнату.
- Все в порядке, - сказал я. - Итак?
Я чувствовал, что волнуюсь. Вообще мне это не очень свойственно.
Однако слишком уж серьезным было дело. И спасибо Изе за предупреждение;
иначе я сейчас просто хлопал бы ушами, поскольку нужная информация до меня
своевременно не дошла. Ответил он уже без всякого акцента:
- Обсуждалось и полностью одобрено.
Я перевел дыхание.
- Кто огласит?
- Католикос.
- Как вы подстрахуетесь, чтобы не возникло преждевременных слухов?
Серьезная проблема.
- Нет человека - нет проблемы, - усмехнулся он. Потом сказал уже
серьезно: - Поскольку никакой официальной подготовки не будет, все пойдет
через Церковь, то до того самого дня знать будут только священники - а они
умеют молчать. Объявлено будет перед пасхальной службой - и тут же пройдет
опрос.
- То есть за двое суток до нашего дня?
- Так договаривались. Разве нет?
- Все правильно. Молодцы.
- Но мы хотели бы получить гарантии того, что наши условия приняты во
внимание.
- Официально вы можете получить их на следующий после объявления
день.
- А неофициально?
- Неофициально я уполномочен подтвердить их сейчас. Что с
удовольствием и делаю. - Очень рад. Я уполномочен принять их.
Я снова налил.
- Победа!
Мы выпили, и он стал собираться.
- А что у тебя в бочонке? - поинтересовался я.
Он явно удивился:
- "Саперави" - я же сказал.
- Спасибо.
Он ухмыльнулся:
- Но когда ты его выпьешь - или даже раньше, - то найдешь там пакетик
с кассетой, он приклеен изнутри к днищу. Там полная запись того, что
скажет католикос, - им же самим сделанная. Мы подумали: мало ли что -
могут быть сложности с доставкой, а вам понадобится срочно. Имея ее, вы
сможете запустить в любой нужный миг. Так что бочонок оставляю. Вино,
кстати, отличное. Помогает здоровью. Вот сумку я заберу, прости,
пожалуйста.
- Хорошая сумка, - сказал я. - Кстати, запись записью, но неплохо
было бы, если бы в тот день здесь оказался и, так сказать, живой очевидец,
который смог бы авторитетно подтвердить все, что у вас произойдет.
- Есть свидетель.
- Кто?
- Я. Устраивает?
- Более чем. Где я тебя найду?
- В нашем посольстве.
- Прекрасно.
Я проводил его до лифта. За него я не боялся: человек этот умел
постоять за себя - да и за других тоже. Я познакомился с ним давно, в
Германии, где он, правда, был турком; но это уже детали. Заперев за ним
дверь, я вызвал на связь "Реан".
- Что для меня?
Ответили после краткой запинки:
- Пока установлено только, что ваш объект вышел из здания через
служебный выход в сопровождении другого человека, мужчины. Сели в машину.
Номер установлен неточно, сейчас работаем.
- Что с операцией?
- Были небольшие осложнения. Подробности - у Иванова.
- Он на месте?
- Нет.
Я не стал спрашивать - где. Все равно не ответили бы.
Вдруг дала себя знать усталость. Волнительным все-таки был денек. Не
вредно бы отдохнуть, а?
Кстати, что это там подсунул мне генерал Филин? Вот и почитаем - пока
не требует поэта... Я достал папку. Лег на диван. И стал читать.

"Совещание, насколько мне известно, не записывалось. Маршал собрал
нас, тех, кому он доверял совершенно, в частном порядке в дальней
резиденции, куда все мы были доставлены как можно более незаметно. Пока
разговор шел о деле, стол был не накрыт. Потом уже, обсудив главное,
немножко выпили и закусили.
Разговор с самого начала пошел об армии, потому что все приглашенные
были людьми военными. Маршал дал вводную. Она была примерно такой:
несмотря на все усилия властей, страна гибнет. Центробежные силы растут.
Международный авторитет России упал так, что дальше некуда. Это
неудивительно: дипломатия, не опирающаяся на плечи множества людей в
погонах, не видна и не слышна даже на расстоянии пистолетного выстрела.
Сила начинает прирастать армией, а не чем-то там другим. Армия и
деньги - близнецы-братья. Все деньги - у мафии и примкнувших к ней
чиновников, начиная с наивысшего уровня. Причем деньги хранятся главным
образом за границей. Попытка вернуть деньги в страну добром провалилась.
Вернуть силой - такой силы нет. Опереться не на кого. За рубежами у нас
друзей нет, а есть лишь выдаивающие нас и есть злорадствующие. Орел еще
жив, но взлететь не может из-за истощения. Еще несколько лет подобного
развития - и мы окончательно будем жить по инструкциям Вашингтона, явным
или неявным - все равно.
Мы слушали и только кивали насупившись. Все так и было, как он
говорил.
Но несмотря на то, что все мы были в немалых званиях и должностях,
никто не чувствовал за собой ни силы, ни знания того, что нужно было бы
сделать. Все мы разбирались в военной науке; но она тут вроде бы помочь
ничем не могла: воевать у нас не было силы - да и желания тоже.
В таком духе мы и высказывались - от младшего к старшему, как
положено.
Когда очередь дошла до меня, я постыдился сказать просто: "Не знаю".
На самом деле я мог дать совет, в правильности которого отнюдь не был
уверен.
- Есть у меня такая теория, - сказал я. - Как только мы сошли с
исторической директрисы - даже не в девятьсот семнадцатом году, но где-то
в самом начале двадцатого века, так и катились по наклонной до середины
восьмидесятых. А потом сообразили, что дорога эта ведет к обрыву,
скомандовали: "Кругом" - и стали выбираться на направление главного удара.
Но для этого по параллельному пути пришлось вспять пройти все, что было
уже пройдено после того, как сбились. И прошли: не только разруху, голод,
инфляцию, разгосударствление, сиречь приватизацию, но и буржуазную
революцию пятого года, и русско-японскую войну. Только на этот раз
состояла она из двух кампаний, Афганской и Чеченской, результат же был тем
же. Прошли - и вот теперь катимся дальше. И наша задача, по моему
разумению, - зацепиться за тот репер в истории, который установлен в
выгодной для нас точке, в той, где мы побеждали. Вот о чем, считаю, надо
сейчас подумать.
Я полагал, что присутствующие сейчас начнут ржать, как табунные
жеребцы; весело, однако же, никому не было - промолчали. Выдержали паузу,
и потом Сизарев, генерал-лейтенант, командующий Уральским округом,
спросил:
- Это что же, по-твоему, - нам теперь до 0течественной 1812-го
катиться?
До Бородина и Парижа? Не успеть.
- Нет, - сказал я. - Та война шла на нашей территории. Сейчас нам
этого не выдержать. И с Бонапартом воевать нам нынче не с руки. Но есть в
истории зацепки и поближе.
Маршал первым сообразил. И сказал:
- Вы о турецких войнах, если я правильно понял? Он к любому из нас
обращался на "вы".
- Так точно. О них. Но только на этот раз турок нам надо не громить,
а их руками одолеть кого-нибудь посильнее. Тогда это будет настоящая
победа.
- Ясно. Ну что же, господа симпозиум?
Опять-таки Сизарев задал неизбежный вопрос:
- Где же она - нынешняя Турция?
Я хотел еще подумать, прежде чем ответить, но не успел. Голос подал
генерал Исаков - положил в самый угол стола сильно и точно, такие мячи в
волейболе не берутся:
- Да там, по соседству с той, старой.
- Ирак, - резко сказал маршал так, словно выстрелил. И все задулись".

Я ощутил необходимость сделать то же самое. Рчь шла о событиях конца
прошлого века и начала этого - двадцать первого. К ним было приковано
внимание всего мира.
Значит, Ирак. Страна с режимом, который у нас привыкли именовать
тоталитарным. Я невольно усмехнулся, вспомнив, как иные из российских
"голубей" (голубь же, как известно, птица грязная, жестокая и привыкшая
жить за чужой счет), голос сорвавшие требованиями о деликатном отношении и
не дай бог неприменении силы против чеченских бандитов, грабивших поезда,
угонявших самолеты, уводивших людей в рабство и все такое прочее, -
голубки эти с восторженным придыханием приняли обстрелы и бомбежки,
которым Штаты подвергали Ирак. Потому что там, мол, фашистский режим, и
так ему и надо. Чем отличался иракский тоталитаризм или фашизм от
чеченского, миролюбцы как-то не задумывались.
Ну, Ирак, конечно, от мало-мальски приемлемой демократии был весьма
далек. Однако подобных режимов в те дни на свете было хоть пруд пруди - и
в Африке, и в Азии, и в Латинской Америке. Но Ирак бомбили не из-за этого
вовсе, но по той причине, что Штатам, которые в те дни повсеместно и не
без нований нарекли всемирным жандармом (а сами амержанцы и не скрывали,
что им такая роль по вкусу, она целиком укладывалась в их миропонимание),
так уж не нравились иракские порядки. Дело было в том, что Багдад
откровенно вместе с Ираном, несмотря на их взаимную неприязнь,
противостоял Америке, и его нефть Америкой не контролировалась. Остальные
же мусульманские страны хотя американцев и не поддерживали, но помалкивали
- потому, быть может, что экономически продолжали зависеть от них, а может
быть, еще и по той причине, что рассчитывали на быстрое усиление исламских
сил в самих Штатах. Что касается России, то Она прежде имела в Ираке
немалый вес, однако лишь до того, как Штаты разгромили в 1990-м тот же
Ирак за попытку расшириться за счет Кувейта. Наши тогдашние власти почли
за благо согласиться с американцами. Те обещали денег, потом, правда, не
дали, да и заранее было ясно, что не дадут в долг, а будут лишь пытаться
купить все, что тут плохо лежит; а все лежало плохо. После этого Восток
Россию и вовсе перестал принимать в расчет как возможного союзника в
диспуте со звездами и полосами...

...Телефон зазвонил, и я отвлекся от размышлений. На проводе оказался
"Реан".
- Нашли? - спросил я.
- Удалось установить, кому принадлежит машина. Владелец у нас никак
не проходит. Вероятнее всего, происшествие не имеет отношения к текущим
делам.
Таким нейтральным выражением обозначалось то, что мы уже успели
сделать, и все, что еще только предстояло. Сами же мы - действующие лица -
между собой называли все это просто игрой.
- Ладно, машина. Куда она поехала?
- Установлено, что была замечена на выезде из города на Волоколамском
шоссе. Все оповещены. Ищем.
Хреново все-таки работает "Реанимация", не могут найти
одну-единственную женщину, похищенную у них из-под носа. Как же они,
интересно, собираются предотвратить убийство Искандера? Нет, тут надо
полагаться только на себя. Почти только на себя - Где Липсис-Седов?
- По нашим данным, сейчас - в посольстве.
- Хорошо. Долинский?
- У себя дома.
- Как с эксгумацией?
- Не с чем работать: все были кремированы.
- М-да, это усложняет. А по истокам прошлись?
- Тут вырисовывается интересная картинка...
- Когда вырисуется, сразу же сообщите. Я у себя в номере. Если буду
перемещаться - предупрежу. Все, конец.
Я не стал слушать подробности, потому что мне сейчас было уже ясно,
или почти ясно, что у них там изобразится.
Едва я повесил трубку, как телефон зазвонил снова. Наташа?
- Слушаю.
- Витал? Это Изя.
- Давно не виделись, - сказал я.
- Я на минутку, по делу. Ты помнишь - завтра торжественное открытие
высшего Мадраса?
- Память пока не подводит.
- Будешь там? Мне намекнули - хорошо, если бы ты показался.
- Кому хорошо, пусть и показывается. Я - пас. Просто не найду
времени.
- Ладно. Так и передам.
- Все?
- Да вроде бы... А, вот еще: Наташа вернулась?
Я насторожился.
- Пока нет. Ты что-нибудь знаешь?
- Ты не волнуйся. Думаю, завтра она будет дома.
- Я спросил: ты что-то знаешь?
- Возможно.
- Колись.
- Не уполномочен.
- Изя! Рискуешь крупно схлопотать.
- Постараюсь держаться от тебя подальше. Могу только успокоить: к
игре это происшествие, похоже, никак не относится. Потерпи - до поры до
времени. Пока.
И положил трубку, мерзавец. Я глянул на определитель, но там
виднелись сплошные черточки: его аппарат был подстрахован. Конечно, можно
было попытаться взять его за горло, но Изя все равно ничего не сказал бы.
Ладно, вернемся к нашему мелкому рогатому скоту.
Я снова ухватился за папку.

"- Значит, так, - сказал маршал. - У кого есть соображения по
затронутой теме?
Откликнулся первым генерал Исаков, которого стоило послушать. За его
не очень широкой с виду спиной стояла военная разведка, до сих пор еще
достаточно боеспособная.
- Как я уже докладывал, Соединенные Штаты готовятся к очередному
удару по иракским позициям. И снова по возможным точкам атомного развития.
- Насколько они на самом деле развиты в этом отношении?
Исаков скривился и пренебрежительно махнул рукой, давая понять, что
ядерная угроза со стороны Ирака по большей части миф.
- Понял. Какова ожидаемая реакция объекта? - спросил маршал.
- На прежнем уровне. Возможно некоторое усиление террористических
акций - не только в Западном полушарии.
- То есть прямого ответа не ожидается?
- Видимо, ответа не последует.
- Почему?
- Нет ресурсов. Удар по Ираку будет наноситься самыми современными
средствами. Объект не обладает необходимой защитой.
- А кто обладает? Мы?
- Гм... - замялся Исаков. - Могу только сказать, что, если бы наши
средства защиты и оказались в распоряжении атакуемых, ими не удалось бы
воспользоваться. Нужен квалифицированный, подготовленный персонал. Речь к
тому же идет не столько о ракетах ПВО, сколько об оружии особо тонкой
технологии.
- Предположим, средства попали к ним вместе с персоналом?
Исаков едва заметно улыбнулся:
- Это привело бы ко многим неожиданности.
Генерал Близнюк - плотный, в годах, с кормим седым ежиком волос,
негромко пробормотал:
- Это было бы расценено как вызов Штатам. Участие в войне.
- Участие? - с риторической интонацией переспросил маршал.
- Участие того государства, которое предоставит средства защиты
вместе с персоналом, - разъяснил свою позицию Близнюк. - Наша дипломатия
не сможет этого вразумительно мотивировать.
- Согласен, - кивнул маршал. - Но попытаемся себе представить, что мы
можем продать потребное количество самых современных средств защиты, ну,
скажем, вам, генерал Близнюк. Или вам, генерал Филин. Как частным лицам,
а?
Близнюк лишь приподнял мохнатые брови. Я быстро сообразил, куда
клонит маршал, и сказал:
- Ну, если бы я, предположим, получил выгодный кредит в банке, то