Михайлов Владимир Дмитриевич. Вариант "И"

Опоздать он не может, следовательно - сделает все, чтобы оказаться там с
запасом времени, все еще раз продумать на месте и, если нужно, внести
поправки. Но театр охраняется, раньше времени туда никого не пустят. А
потом охрана будет бдительно следить за всеми присутствующими, и что-либо
предпринять ему будет трудно. А что вообще можно предпринять? Стрелять из
снайперского оружия с одной из окрестных крыш при подходе Искандера к
театру? Отпадает. Потому что все крыши уже с вечера обсажены нашими. Для
того чтобы пойти на это, надо быть камикадзе. Понятно же, что
покушавшегося сразу схватят, если его не растерзает толпа. Тут нужен
фанатик, а тот, кого я сейчас искал, обладал, насколько я мог судить,
характером совсем иным.
Что остается? Взрыв. Если ты, находясь в двух десятках метров от
объекта, нажмешь кнопку в кармане - никто тебя не заподозрит. И ты
получишь полную возможность выразить свой ужас и благородное негодование.
Но прежде чем нажать кнопку, надо еще заложить заряд. Учитывая, что
проверка каждого помещения в театре проводится четырежды в день, - заряд
можно поместить в нужное место не более чем за шесть часов до начала
события. И замаскировать так тщательно, что его невозможно будет
обнаружить и при последней проверке непосредственно перед появлением
Искандера.
А вывод? Вывод один: он должен был остаться в театре на ночь. Похоже,
другого варианта просто не вырисовывалось.
Однако все работники театра, все люди съездовской команды
проверены-перепроверены. Следовательно, чтобы не быть раскрытым, этому
человеку нужно было либо внедриться давно, либо принять облик другого.
Это все? Не упустил ли я еще какого-нибудь варианта?
Вскоре я уже был совсем рядом. Оставалось все выяснить и проверить на
месте самому.

Еще на дальних подступах к Художественному театру стала заметна
толпа.
Народу собралось куда больше, чем перед любой премьерой. Были там
наверняка и подлинные сторонники азороссов и Искандера, и просто любители
сенсаций и всяческих торжеств. Бросалось в глаза огромное количество
охранников в униформе. Я знал, что не меньше было и работников спецслужб в
штатском. Ими были сейчас густо населены также все ближайшие улицы и
дворы.
Когда я медленно пробирался через толпу к зданию театра, сзади кто-то
вдруг схватил меня за плечо. Я обернулся и увидел Наташу.
Я догадывался, что она придет сюда. Мне и хотелось этого, и не
хотелось, потому что я опасался, что не все пройдет гладко и сегодня не
обойдется без крови. Кроме того, я еще не мог найти в себе однозначного
ответа на вопрос: осталось ли для меня все по-прежнему после вчерашнего
дня? Не то чтобы я перестал ей верить или сильно переживал из-за этой
нелепой измены. Опыт научил относиться к таким вещам спокойно. Я не мог
еще понять свои ощущения, а если уж сам не разобрался, то совсем
бесполезно было бы говорить о них с Наташей. И потому после мгновенного
колебания я позволил ей уцепиться за мой локоть.
Возле театра появилось наконец то, что раньше съезды азороссов своим
вниманием особенно не баловало: тяжелые машины телевидения с параболами
антенн и длинными толстыми кабелями. Похоже было, что сторонникам
Искандера решили в один день возместить все то, чего они были лишены до
сей поры: телекамеры устанавливались уже начиная с ближних подступов.
Прямо удивительно, какими простыми способами можно добиться крутого
изменения обстановки, не без некоторого ехидства подумал я.
Но, естественно, куда более, чем телевидение, мое внимание привлекали
уже начавшие приезжать люди, коим предстояло сегодня принять, возможно,
исторические решения для судеб России.
Компания была любопытная - прежде всего тем что у людей, входивших в
нее, было очень мало общего. Можно было бы даже сказать - ничего общего за
исключением одной-единственной причины, которая и собрала их вместе.
Все делегаты сходились во мнении, что в России должна быть
установлена происламская монархия. И у одного из присутствующих, очевидно,
здесь была цель особая - лишить азороссов их кандидата на престол. Если бы
не этот тип, о котором я знал еще не очень много, я вернее всего сидел бы
сегодня в своей немецкой конторе и занимался совершенно другими делами.
Но он был, и моей задачей являлось обезвредить его.
Итак, не позже чем через полтора, от силы два часа тут должен был
открыться Программный съезд партии азороссов. Хотя, как мне было известно,
для партии первоначально предлагалось и другое имя: "Евразийский союз".
Это подчеркивало бы связь движения с идеями классиков философии
евразийства Чаадаева, Трубецкого и Соловьева. Но эти весьма умные и
достойные люди ошибались только в одном: хотели идти на Восток под
хоругвью православия, что было нереально по тысяче и одной причине.
Азороссы эту ошибку собирались исправить - и исправили. А те люди, чьи
имена, портреты, биографические и прочие данные были мне предоставлены на
компакт-диске, как раз и являлись членами исполнительного комитета партии
с самого дня ее возникновения.
Целью своей партия ставила не только восстановление в России
монархии; таких партий на сегодня было - хоть пруд пруди. Однако азороссы
ставили своей целью не просто реставрацию монархии, но и избрание на
царство конкретного претендента. В этом тоже не было ничего необычного:
никакая власть не существует без конкретного ее носителя. Необычное было в
личности претендента, которого эта партия намерена была выдвинуть и чья
биография, а также описание его происхождения, размноженные в десятках
тысяч экземпляров, сейчас с успехом раздавались публике и перед театром, и
внутри него.
Вообще-то формально до сих пор никакие претенденты не выдвигались. В
случае положительного ответа референдума на вопрос о восстановлении
монархии народ должен был выбрать себе законного монарха почти так же, как
избирал парламентариев и президентов. И в соответствии с законом только
после этого положительного ответа можно было начинать подготовку к
избранию на царство, агитацию, выдвижение и регистрацию претендентов.
Однако проводить две всероссийские кампании подряд было бы слишком
накладно. Усталый избиратель скорее всего просто не пошел бы к урнам. И
поэтому власти нашли компромиссный выход: фактически претенденты были уже
объявлены, и предвыборная кампания велась, но официально ничего такого не
происходило. Существовала еще одна, может быть, не совсем юридически
правильная особенность в предстоящем событии. Поскольку если, скажем, в
две тысячи семнадцатом отрицательный результат подобного референдума можно
было бы с полной уверенностью предсказать заранее - тогда никому и в
голову не пришло всерьез и вслух говорить о такой постановке вопроса, то
сейчас, в две тысячи сорок пятом, в год столетия Победы (все еще памятной
на Руси), уже не оставалось сомнений в положительном решении проблемы
восстановления монархии. Настолько не оставалось, что референдум и
избрание решили практически объединить - для экономии времени и денег,
что, как известно, есть одно и то же.
Итак, кандидаты, или претенденты, еще не были объявлены официально.
Тем не менее один из них был известен давно и хорошо. Некоторое,
достаточно продолжительное, время казалось даже, что никакой альтернативы
на выборах вообще не возникнет, и этот претендент взойдет на престол по
ковровой дорожке легко и безмятежно, под приветственные возгласы
восторженных подданных. Претендентом этим был Алексей Романов. Тезка
последнего законного престолонаследника и потомок императора Александра II
по прямой или почти прямой линии. После гибели Николая II и его детей в
прошлом веке, как известно, права на престол присвоил себе великий князь
Кирилл Владимирович. От него и шла генеалогическая линия Алексея.
Тридцатичетырехлетний политолог, свободно, хотя и с ощутимым акцентом
говорящий по-русски и женатый на великой княгине из рода болгарских
Кобургов - известного германского рода, поставлявшего в прошлом монархов в
любую точку Европы, где в них возникала потребность.
Информации о великом князе Алексее у меня было предостаточно.
Поскольку в биографии этого претендента не было никаких секретов, никаких
пятен - ни белых, ни черных. Вся его жизнь проходила на виду, так что были
известны и его друзья, и любимые собаки, и фирмы, которые его одевали или
чьими ракетками для тенниса и клюшками для гольфа он пользовался, и
водоизмещение его яхты, и любимые блюда и напитки - и так далее, вплоть до
излюбленных выражений. Все было comme il faut, или, выражаясь проще,
о'кей. Известно было также (но это уже не всем), кто инвестировал деньги в
его избирательную кампанию. Например, англо-голландский "Шелл",
американский "Уолт Дисней Лтд" и тому подобные. Все западные
правительства, все королевские дома Европы, как правящие, так и
находящиеся в изгнании, успели не раз заявить - неофициально, разумеется,
- что Алексей пользуется их полным признанием, обладает, с их точки
зрения, всеми необходимыми правами и нужными монарху качествами, и если
народы России решат вернуться к монархической форме правления, то другого
столь же безусловного претендента просто невозможно себе представить.
Со своей стороны, претендент в интервью, в частных беседах высказывал
мнение, что народ вряд ли захочет видеть на престоле представителя иного,
не Романовского, дома. К тому же права потомков Рюриковичей или
Гедиминовичей - если таковые вообще существуют - утрачены много веков
назад. Факт отречения от престола Николая Александровича и вслед за ним
Михаила имел место в условиях принуждения, и поэтому ликвидация монархии в
России была незаконной. Поскольку дом Романовых от своих прав никогда не
отказывался, то никаких причин, препятствующих воцарению этого рода, в
природе не существует и быть не может. Что же касается других
претендентов, принадлежащих к этому дому, то не ему, мол, великому князю и
престолонаследнику Алексею, высказываться на эту тему; пусть скажет свое
слово народ.
На деликатные вопросы относительно будущего политического устройства
России престолонаследник отвечал, что в наше время речь может идти,
разумеется, только о конституционной монархии. Конституция в России давно
уже есть и нуждается лишь в некоторых изменениях - в той части, где речь
идет о верховной власти и обо всем, что с этим связано.
Корреспонденты из стран, когда-то входивших в состав Российской
империи, нередко задавали Алексею вопрос - не думает ли он, в случае
прихода к власти, восстанавливать свою страну в прежних границах,
включавших в себя Финляндию, Польшу, Украину и прочих. Претендент
постоянно заверял спрашивающих об уважении им существующего порядка вещей
и своей приверженности мировому статус-кво. Но корреспонденты исламских
стран, ранее входивших в состав России, об этом не спрашивали и, казалось,
безмолвно произносили традиционное "иншалла!". Ибо сказано в Книге, в суре
"Стоящие в ряд": "И будет вам воздано только за то, что вы совершали". Из
чего следовало, что лучше ничего не совершать - пока в этом не возникнет
крайней необходимости.
Листочки с краткой биографией Алексея тоже раздавались всем желающим
- но только на дальних подступах к Художественному; ближе азороссы никаких
вольностей своим конкурентам не дозволяли.
У меня было гостевое приглашение на съезд, и я без труда провел
внутрь свою подругу. Мы с Натальей не спешили пока что занимать места в
зале.
Времени до начала оставалось достаточно, и мы отправились попить
кофе.
По дороге меня забавляла сегодняшняя повышенная активность
телевидения.
Очевидно, где-то возник и быстро распространился слух, что на
открытии съезда появится наконец и сам претендент Искандер и, не
исключено, выступит с программной речью. Как бы ни относился преемник
безвременно усопшего президента Объединенных телекомпаний к идее монархии
и исламизации, упустить сенсацию он никак не мог бы. Правда, можно было
полагать, что первый вице-президент, вот уже несколько часов исполнявший
обязанности главы телевидения, придерживался вовсе не тех политических
убеждений, что его бывший шеф.
Что касается меня, то я вовсе не был уверен в том, что претендент
действительно принял решение присутствовать сегодня на съезде; реши он
так, я бы наверняка знал. Хотя я и испытывал некоторые сомнения в
собственной осведомленности. Их усиливало то, что открытие заседания все
откладывалось. Выпив чашку кофе в одном из буфетов, я не смог удержаться и
посетовал на неимоверную дороговизну обслуживания на съезде. Интересно
знать, что думают торговцы о среднем уровне доходов делегатов и
приглашенной публики. Куда остроумнее было бы сделать угощение вообще
бесплатным.
Во все сгущавшейся толпе я увидел знакомую фигуру Бретонского. Мы с
Наташей поспешили к нему. Он явно обрадовался нашему появлению: похоже, у
него были какие-то новости и ему не терпелось поделиться ими.
- Приветствую вас, барышня. Здравствуйте, господин журналист.
Смотрите.
Видите эту четверку? Обратите внимание на выражение их лиц: как будто
хины объелись, не правда ли?
Четверо были - бывший нацист Зеленчук, экономист Пахомов, банкир
Веревко и Сухов, военный промышленник. Все из моего списка - и все,
определенно не представлявшие для меня никакого специфического интереса. Я
полюбопытствовал:
- Что же их не устроило, если не секрет?
- Какие же тут секреты - все наружу... Их не устраивает - да и меня
тоже, признаться, - что Лепилин захапал себе весь доклад. По сути, объявил
себя главным, выдвигающим претендента - а это, как вы понимаете, в будущем
чревато всякими благами... Мы все не такие уж альтруисты, у каждого из нас
есть свои виды на будущее. Сейчас состоится закрытое заседание оргкомитета
съезда. Думаю, что мы сможем изменить регламент, так что каждую главу
будет читать другой докладчик. Демократично, вы согласны?
- Наверное, на этом заседании будет интересно...
- Нет-нет, друг мой. И не пытайтесь. Там не будет никого, кроме
членов оргкомитета. И, разумеется, самых доверенных лиц. Это ведь только
я, идеалист, присутствую тут в единственном числе, мыслителям не нужны
помощники; у остальных - и секретари, и референты, и телохранители, и мало
ли кто еще...
- Ну а почему бы вам не обзавестись в последний миг...
Бретонский покачал головой.
- Об этом надо было думать месяц назад. Такой номер не пройдет, хотя
я бы с удовольствием... (На этот раз взгляд его в сторону Натальи был
более продолжительным - и откровенным.) Кстати, не сработает и никакое
пишущее устройство. Будьте уверены, с технической точки зрения мероприятие
подготовлено на высочайшем уровне.
Это, кстати сказать, было известно мне лучше, чем ему; но я не подал
вида.
Через час - то есть за час до открытия - я еще не нашел никого и
ничего, что помогло бы ухватиться хоть за самый кончик той тончайшей
нитки, которая провела бы по хитрому лабиринту догадок и предположений, в
котором я сейчас оказался - почти неожиданно для самого себя.
Между тем делегаты и гости все прибывали; ощущая значение
предстоявшего, никто из них не мог спокойно усидеть дома. Все приезжали
пораньше, поскольку не каждый день и не каждый год доводится участвовать в
событиях воистину исторических. Находившиеся под моим началом люди и
внутри театра, и снаружи информировали меня по радио через микронаушник о
некоторых вновь прибывающих, а также об обстановке вообще. Сам же я был
занят основным делом: искал человека. И не находил. А время между тем
утекало - и мне казалось, что прочные перекрытия Художественного театра
начинают уже явственно колебаться под ногами. Специалисты искали возможную
бомбу и также ничего не могли обнаружить.
Я поднялся, оставив Наташу в холле третьего этажа, куда публику еще
не пускали, и тут наушник ожил в очередной раз. Еще и до этого при каждом
вызове во мне что-то вздрагивало. Было страшно - вдруг мне доложат, что
искомый объект благополучно прибыл и проследовал внутрь. Это означало бы
наверняка провал моей версии, свидетельствовало бы о том, что он не был
здесь ночью, а следовательно - не устанавливал заряд, не готовил взрыв и
вообще причастен к замыслу устранения ничуть не более, чем я сам.
Отзываясь, я старался, чтобы голос звучал так И же ровно и
безразлично, как всегда, независимо от обстоятельств; такое умение я
вырабатывал в себе достаточно долго.
Вызов шел, однако, вовсе не от внешнего или внутреннего контроля,
звонили даже не из "Реанимации", но из укрытия в Чистом переулке.
- Какого черта вы там мешкаете? Я ждал информации еще на рассвете.
Заспались, что ли? У вас все в порядке? Где Первый?
Мне ответили после краткой паузы:
- Первый здесь. С ним нормально. Однако возникли негативные
обстоятельства с объектом, которого вы нам передали.
- В Нахабине? Давайте подробнее. Что там произошло?
- Неприятность.
- Серьезная?
- Да.
- Привели задержанного в чувство? Допросили?
Еле уловимая пауза была ясным сигналом того, что дело не заладилось.
- Задержанный скрылся. Вернее, мы его не задержали.
- Вы в свое уме?
- Наша группа прибыла в два двенадцать. Обнаружила тело человека,
которого мы направили к вам. Убит. Больше никого. Объект скрылся. До сих
пор нигде не замечен. Разрабатываем следы, но надежды мало.
В два двенадцать, так. Через одиннадцать минут после моего с Натальей
отъезда. Что произошло? Усыпленный каким-то образом пришел в себя и сразу
же проявил такую активность? Или возник некто третий, устранивший нашего
сотрудника и утащивший спавшего?
- Способ убийства?
- Перелом шейных позвонков. Ударом, не удавкой.
- Еще чьи-то следы обнаружены?
- С уверенностью трудно сказать.
Я с трудом сдержался, чтобы не выругаться.
- Ну хоть что-нибудь вы там выяснили? Кому принадлежит дом?
На этот раз отвечавший без запинки назвал фамилию. Ответ был тем,
которого я ожидал. Лучше, чем ничего.
- Так. А что нашли на ускользнувшего? Адрес хотя бы...
Мне назвали адрес. Я вздохнул:
- И на том спасибо. Будут новости - сообщайте немедленно.
Адрес тоже работал на мою версию; но черта ли мне было в этом, если
все ее фигуранты исчезли и упорно не желали появляться? Можно было,
конечно, предположить, что они просто отказались от реализации замысла -
во всяком случае, сегодня и здесь. Но в это я не поверил ни на секунду.
Весь эффект в том, что - сегодня. И здесь.
Сегодня - потому, что завтра референдум и избрание, после которого
добраться до Искандера будет еще сложнее. Здесь - потому, что...
А собственно говоря, почему все-таки именно здесь? Что заставило меня
замкнуться на этой версии?
Эта простая мысль на мгновение потрясла меня. Я немедленно набрал на
своем радиотелефоне номер, известный кроме меня еще, может быть, двоим, а
возможно, только одному.

Мне ответили почти сразу - но и то я уже стал пританцовывать на месте
от нетерпения. Я выговорил пароль и назвал себя.
- Да? - сказали в ответ доброжелательно.
Я сказал, что нужно сделать, и получил ответ:
- Спасибо. Хорошо.
После чего я опрометью кинулся вниз, едва не сшибая с ног всех
встречавшихся по дороге. Иванов был снаружи. Я бросил ему:
- Дайте мне пять человек. Лучших. Со штурмовым снаряжением. Он
недоуменно моргнул. Но, видимо, выглядел я убедительно. И Иванов дал
команду. Через тридцать секунд мы уже мчались прочь от театра.

В переулке было по-субботнему пустынно. Мы приехали не на моей
прокатной машине. Иванов мне выдал серьезный транспорт, и за рулем
находился классный специалист. Он лихо затормозил, заложив вираж по двору.
Машина взмахнула дверцами, и мы высыпали из нее. Я скомандовал:
- Двое - на крышу, к вентиляционному выходу. В случае чего - огонь на
поражение. По возможности - не смертельно.
Проинструктированные заранее, они бросились исполнять приказ. К
счастью, этажей было всего шесть.
- Остальные - за мной.
Запертая на кодовый замок дверь подъезда сопротивлялась недолго. Мы
взбежали на второй этаж. Я позвонил в дверь. Обождал. Потом вынул карточку
- узкую голубую полоску пластика. Не ту, что была изъята у спавшего (или
притворявшегося) нынче ночью, но принадлежавшую лично мне.
Провел по щели, невольно поглядев при этом на потолок, изукрашенный
лепниной и всякими узорами...
За дверью едва слышно зазвучала мелодия. Смолкла. После этого я
набрал номер кода. Снова музыка. Когда она стихла, дверь глубоко
вздохнула, как донельзя уставший человек. Теперь можно было отворить ее.
Попробуй кто-нибудь сделать это раньше - сверху, с потолка, был бы поражен
выстрелами каждый квадратный дециметр площадки. Мы вошли. Будущий государь
Александр Четвертый стоял напротив входа улыбаясь. Трое парней, что были
со мною, даже не сразу поняли, кто перед ними. Видали, конечно, его
портреты, но всегда требуется время, чтобы отождествить неизбежно
приукрашенное изображение с живым оригиналом. Я поклонился.
- Вы рискуете, государь. Неужели никто другой...
- Они несколько заняты: у нас всего лишь полчаса до выезда, а им
приходится тут хлопотать по хозяйству. Так что я уж сам.
- Но я ведь предупредил вас...
- Я внял.
- И просил вас надеть противогаз. В любую минуту этот тип может...
- Он больше ничего уже не может - кроме как давать показания. Вот что
касается второго...
- Он оказался не один?
- Двое.
- Значит, двое. Через крышу?
- Да, это вы угадали верно.
Он избегал называть меня по имени, не зная, видимо, в каком качестве
и под каким именем я известен моим спутникам.
- Пришлось немного повозиться. Представляете - тот, что моложе, в
последнее мгновение, когда их брали, не решился выстрелить в меня.
Хотя мог. А вот другой успел броситься с крыши. Мы полагали, что он
разобьется, и не сразу приняли меры. Однако у него было, я полагаю,
какое-то приспособление, и мы спохватились несколько поздно: он сбежал. -
Вы хотите сказать, государь, что сами были там?
- Естественно. Моя охрана состоит из правоверных; да к тому же с
Северного Кавказа. Что же вы хотите - чтобы я упал в их глазах,
спрятавшись за их спинами в минуту опасности? - Он покачал головой,
усмехнулся и добавил: - Кроме того, я с юности люблю физическую работу -
как и мой великий предок Петр Алексеевич...
Глядя на него, я поверил в то, что все это - правда. Хотя в варианте
"И" это было далеко не самым важным.
- Можем ли мы присоединиться к вашей охране, государь?
- Прежде всего не станем опережать события - плохая примета. А
во-вторых - мои телохранители обидятся. Поезжайте на место - туда должно
уже вот-вот прибыть известное вам сообщение. Я снова поклонился в знак
повиновения.
- Еще одна просьба: не могу ли я взглянуть на задержанного?
- Боюсь, что он выглядит сейчас не весьма презентабельно; однако коли
есть желание - отчего же нет?
Он сам провел меня по коридору. Распахнул дверь. Там были его парни и
задержанный, правда, в несколько подпорченном состоянии. Еще в коридоре у
меня в кармане противно запищало: сработал индикатор Изи Липсиса -
догадался я, теперь уже твердо зная, кого сейчас увижу. Мне уже,
откровенно говоря, надоело встречать эту рожу - столько раз попадался он
на моем пути за последние дни. Да и за Наталью я был у него в долгу.
Жаль, что не мне привелось брать его, хотя он был моложе и сильнее,
разумеется.
Впрочем, на самом деле все обстояло вовсе не так прискорбно для него,
как мне хотелось бы. Он был в сознании и узнал меня, судя по его взгляду.
- Передать привет папочке? - спросил я его.
Он только усмехнулся, скорее просто ощерил зубы.
- Как сказать еще... - пробормотал он.
- С вашего разрешения, мир Искандер, я отправляюсь в театр, - сказал
я будущему государю.
- Поезжайте, - кивнул он. - Возможно произошли еще не все напасти,
что определены нам. Впрочем - "Разве же думают те, в сердцах которых
болезнь, что Аллах не обнаружит их злобы?"
- "Не слабейте", - сказано там же, - откликнулся я, покидая уютную
квартиру, густо нашпигованную компьютерами и их причиндалами, телефаксами,
ксероксами, автоматами, пистолетами и длинными кинжалами, какие носят на
Кавказе.

Когда я вернулся в театр, там внешне все выглядело совершенно
благополучно: людно и шумно. Я хотел было разыскать Иванова, но он сам
подошел ко мне, едва я переступил через порог.
- Он здесь, - сообщил Иванов вполголоса.
Я кивнул:
- Куда же ему еще деваться? Только следите за ним внимательно. Он
человек опытный.
- Стараемся, - сказал Иванов. - У нас тут тоже не начинающие.
- Как поиски? Он пожал плечами.
- Ничего. Наверное, придумали какой-то способ, какого мы не
предусмотрели. - Он озабоченно покрутил головой. - На нем - ничего,
никакого металла, кроме очков и ключей, четыре раза замеряли, только что
не терлись о него. Так что прямого выхода вроде бы нет.
- Надо поработать головой, - сказал я, чувствуя, как улегшееся было
волнение поднимается во мне снова. - Он знает, что напарник сгорел; при
этом всегда предполагается возможность, что задержанный расколется.
Значит, в запасе у оставшегося должно быть что-то такое, какой-то прием, о
котором не знает даже и партнер. Металла нет - это еще ничего не значит.
Авторучка ведь наверняка имеется, пусть пластиковая. Или, скажем,
неметаллическая иголочка...
- Предполагаете яд?
- Черт его знает, что тут предположить. Но способ должен быть. Мало