Страница:
должна эта партия.
Убийство, предотвратить которое должен - так повернулось дело - вовсе
для других целей срочно вызванный в Москву специалист по редактированию
политических... короче говоря, ваш покорный слуга. Да, кто-то решил играть
по-крупному. Хорошо; но ведь это лишь один из возможных вариантов. Но
проверка этой версии - самая трудоемкая. Поэтому и начать придется с нее.
Впрочем - сказано в суре семнадцатой, айяте шестьдесят седьмом: "Нет,
поистине, у тебя власти над Моими рабами, - и довольно в твоем Господе
блюстителя".
Но этим повестка дня еще не исчерпалась. Еще один звонок.
- "Реанимация".
- Доктор Фауст. Как самочувствие пациента?
- Чувствует себя хорошо.
- Имеется предупреждение: приближается магнитная буря. Прошу принять
необходимые меры.
- Когда ожидается?
- Готовность ноль.
- Принято. Как ваши дела, доктор?
- Просьба остается в силе. Жду с утра. Доставьте аспирин. На этом
заканчиваю.
- Доброго вам здоровья.
Доброго мне здоровья. Иншалла.
Глава третья
Старый друг моего деда Вернер Францль в свое время говорил, что
возвращаться туда, где тебя не ждут, свойственно либо людям крайне
самонадеянным, либо весьма тупым; ему же принадлежит и другая мысль, не
менее глубокая: предаваться воспоминаниям могут лишь те, кто более не
способен ни на какое продуктивное действие.
Услышав это в пору моего детства, я сразу же согласился. В то время я
был более чем уверен, что меня ждут везде и всегда, что же касается
воспоминаний, то у меня их еще просто не было.
Сейчас, близясь к возрасту, в каком люди переходят на пенсионный
образ жизни, я не разуверился в справедливости названных истин. И тем не
менее, не будучи ни самонадеянным, ни неспособным на действия, я учинил
вдруг и то, и другое - возвратился туда, где многие мне вряд ли
обрадуются, поскольку они меня не ждали и не звали. И привели меня сюда в
некотором роде воспоминания. Сказано ведь в суре "Свет", айяте двадцать
восьмом: "Не входите в дома, кроме ваших домов, пока не спросите
позволения". Но я все еще считал, что мой дом здесь, хотя и с оговорками.
А что касается мнения других, то я позволил себе роскошь об этом не думать
- до поры до времени. И напрасно: чуть не получил пулю.
Причем не было никакой гарантии, что в следующий раз мне не придется
познакомиться с нею поближе.
Утром я проснулся в хорошем настроении, хотя и чувствовал себя
несколько растерянным. Не часто за все последние годы выдавались такие
дни, когда мне предстояло после долгой разлуки встретиться с женщиной, к
которой я был, как уже говорилось, весьма неравнодушен - чему имелось
вещественное доказательство, если только человека можно назвать вещью.
Думать о предстоящей встрече было приятно, мысли эти как бы если и не
возвращали в молодость, то приближали к ней. Хотя, попытавшись поглубже
забраться в самого себя, я вдруг обнаружил, что никакого внутреннего
трепета при мысли о свидании, вообще об Ольге я почему-то не испытываю.
А ведь должен, казалось бы. Хотя, может быть, чувство - дело
наживное, в особенности если оно когда-то имелось, и речь идет только о
его восстановлении.
Все эти мысли вместо того, чтобы привести меня в рабочее состояние,
заставили излишне взволновать ся. И я не успел еще как следует сообразить,
чтс делаю, как рука моя, как бы действуя совершение самостоятельно,
протянулась, сняла трубку телефоне и стала тыкать пальцем в кнопки. И ведь
знала, какие именно нужны, скотина пятипалая!
Рука набрала, ее тественно, номер Ольги. Мне не ответили. И во второй
раз. В третий тоже. Эти женщины... И одна, и другая. Когда ош нужны, их,
конечно, не бывает на месте.
Оставалось лишь одно: вести себя так, словно ни чего такого, что
может выбить меня из спокойного рабочего состояния, не произошло, не
происходит и вообще никогда не произойдет. Иншалла.
Я позвонил вниз, заказал завтрак, лениво побрился, учинил себе
контрастный душ, медленно оделся по-домашнему, получая немалое наслаждение
от этой нарочитой неторопливости, но не забывая и время от времени
поглядывать на часы - это рефлекс. Потом в дверь деликатно постучали.
Скорее всего то был официант, однако я на всякий случай, прежде чем
пригласить войти, приготовился к возможным неожиданностям.
Оружия у меня не было, но я все равно не чувствовал себя беспомощным:
не зря же я прожил все свои годы, в конце концов. Заняв удобную позицию, я
откликнулся на повторный стук.
Однако это был и на самом деле официант. Зайдя и не увидев никого, он
слегка растерялся. Однако последующие его действия успокоили меня. Он не
стал вытаскивать пистолет и на сервировочной тележке под салфеткой не
угадывалось оружия. Тогда я показался ему. Он сдернул салфетку, глазами
спросил - налить ли кофе, я кивнул. Судя по запаху, кофе был не из худших
сортов и не растворимый, разумеется. Я подписал ему счет с полагающимися
чаевыми; он тем не менее не заторопился к выходу, и я снова насторожился.
- Вообще-то по утрам полезнее чай, - поделился он опытом.
- Чай я пью в пять часов, - последовал мой незамедлительный ответ.
Он кивнул, словно и не ожидал ничего другого.
- Могу сразу принять заказ, - предложил он.
- Надо шесть раз подумать. "Чай" и "заказ" были паролем; "пять" и
"шесть" - отзывом.
- Не желаете ли выбрать?
Он протянул мне карточку меню, объемом смахивавшую на годовой отчет
серьезного банка; да и по проставленным суммам тоже. Я раскрыл.
Пролистал.
В карту напитков был вложен клочок бумаги, не предусмотренный
ресторанными правилами. Там было указано место и время. Я кинул взгляд на
часы.
- Я передумал, - сказал я. - Пообедаю в городе. Он изящно поклонился
и исчез, уволакивая за собой столик.
Прежде всего - элементарный расчет времени. Поскольку все мои
предварительные планы после сообщенного мне вчера изменения программы
полетели псу под хвост, приходилось все просчитывать заново. Выходить
нужно сейчас же. Конечно, соответствующим образом приспособив свой облик к
обстоятельствам. Сначала зайти по адресу, указанному мне вчера щедрым
заказчиком серии статей. Взять там обещанное. При этом сохранить
достаточно времени для того, чтобы без малейшего опоздания прибыть на
место встречи с Ольгой, а именно - на первый перрон Казанского вокзала.
Оттуда я в свое время провожал ее в Екатеринбург, и вдруг, когда ей
нечем оказалось записать телефон дачи, на которой я собирался погостить
недели две, - широким жестом отдал ей мою любимую ручку -
двухсотпятидесятидолларовый "Паркер", единственную тогда сколько-нибудь
ценную мою вещь. Метаморфоза старика в нормального мужчину средних с
хвостиком лет произойдет в вокзальном туалете. Покажись я ей в
преображенном виде - чего доброго, испугается до смерти или расхохочется,
что, так или иначе, привлечет к нам чье-нибудь внимание.
Серьезно поговорить с нею - о ней, обо мне и о нашей (вопреки
общепринятому мнению) дочери, Это может занять - включая возможный обед -
три часа, больше я себе не смогу позволить. Затем - по результатам: то ли
проводить ее до дома, то ли не провожать.
Затем у меня в обновленной программе - проверка положения дел в
"Реанимации". Как там ведут себя наши так называемые санитары, сестры и
прочие клистирных дел мастера. Но это - лишь после очередного тура по
городу и сброса предполагаемых "хвостов". И уже после этого - в отель
читать то, что получу сегодня. Материалы, судя по вчерашним намекам,
обещали быть вовсе не безынтересными. А прочитав - садиться за первую из
цикла статей. Первую надо было написать обязательно побыстрее и получше,
чтобы доверие ко мне со стороны работодателя укрепилось, а моя
журналистская репутация выросла.
Вот таким насыщенным будет день. Если Аллах захочет.
Отель я покинул через служебный выход. Шел мелкими шагами,
подволакивая ногу и налегая на массивную трость. Старику за семьдесят
такая трость столь же пристала, как и аккуратно подстриженная седая
бородка, и длинные, того же цвета, локоны, выбивающиеся из-под шляпы, а
также старомодные зеркальные очки в широкой пластмассовой оправе. Пиджак
дедушки более всего смахивал на старинный местечковый лапсердак, на ногах,
невзирая на теплую погоду, реликтовый старец имел войлочные ботинки,
известные в былые времена под названием "прощай, молодость".
Для этого маскарада все у меня было припасено заранее.
Неуверенно-фланирующей походкой дедуля добрался до "Киевской", там
попетлял по переходам. "Хвоста" не было, меня вроде бы предоставили самому
себе. Старику Веберу вдруг представилось, что сейчас он может, ничего не
опасаясь, вспомнить город, побродить пешком в свое удовольствие,
заглядывая в магазины и на рынки, потолкаться в метро и в автобусе,
послушать, о чем говорят на улицах и как; насколько за минувшие годы успел
измениться слеш выросло - или, напротив, уменьшилось - употре ление мата
по делу и просто так. Посмотреть, как ул баются - и улыбаются ли вообще -
люди друг друг много ли курят и есть ли еще на улицах пьяные. Вообще это
была бы очень интересная прогулка, поле ная и поучительная, тем более
потому, что дела могут повернуться и таким боком, что в Германию я, бы
может, и не вернусь.
Все могло случиться в ближайшем будущем. Как сказано в суре "Гром",
айяте двадцать шестом: "Аллах делает широким удел тому, кому пожелает".
Однако стоило мне покинуть номер, как в мое намозоленной голове снова
зашевелились мысли вчерашнем выстреле. На этот раз меня заняла нова
гипотеза. Нападение могло и не быть запланирован заранее (в таком случае
его подготовили бы лучше), но было устроено на скорую руку уже тогда,
когда я находился на приеме и каким-то своим действием вызвал подобную
реакцию. Каким же? По моим прикидкам, выстрел мог быть ответом либо на мой
разговор с шейхом Абу Мансуром, либо на беседу со Стирлингом. Для удобства
я решил именовать его так, как он захотел, хотя в прошлый раз он был
Гелдингом. Видимо, за минувшее время его ценность значительно упала. Это
означало, между прочим, что не только рандеву с Ольгой, но и встреча, на
которую я сейчас направлялся, могла оказаться небезопасной. Если тут был
как-то замешан Стирлинг, то меня даже не стоило выслеживать, хватило бы
терпения просто подождать. Если же Стирлинг ни при чем, то тем, кто
стремился помешать мне, а через меня и многим другим, достаточно было бы
узнать место и время. Не очень просто, но выполнимо, и для специалистов
это не могло стать препятствием. Так что имело смысл поостеречься при всех
обстоятельствах.
Указанный мне магазинчик я отыскал без труда, давка, где торговали
антиквариатом, приютилась недалеко от Балтийского вокзала. Прежде чем
войти, я присел в расположенном неподалеку, прямо напротив вокзала,
скверике, чтобы понаблюдать за входной дверью (именно с этой целью я
приехал на полчаса раньше назначенного времени). Старичкам свойственно в
хорошую погоду сидеть в сквериках и читать газеты; так было и так будет.
Газета у меня была с собой, английская, правда, ну и что с того?
Одним глазом я смотрел в газету, другим - боковым зрением - ухитрялся
(помогали зеркальные очки) приглядывать за дверью.
Газета была как газета. Глаз бегло скользил по заголовкам. "Новости
торговой войны: японский парламент проголосовал против законопроекта,
предусматривавшего строительство под Осакой сборочного завода "Дженерал
моторе". Президент Робинсон предупредил, что всякий ввоз автомобилей и
электроники японского производства может быть запрещен в ответ на эту явно
недружественную акцию Японии...
Министр торговли Бразилии Перейру заявил, что, по его мнению,
происшедшее никак не повлияет на благоприятное развитие отношений между
Дальневосточным торговым союзом и государствами Латинской Америки".
Ну, это, как говорится, вчерашнее жаркое. Нас непосредственно не
задевает. Вот Европу - несомненно, и весьма основательно. Она все
старается хоть как-то утихомирить дальневосточную "промышленную мафию", от
которой европейская промышленность и торговля уже с трудом дышат.
Еще не так давно им там мерещилось, что можно наконец реализовать
сформулированное некогда Александром Блоком: превратить нас в "щит меж
двух враждебных рас монголов и Европы", не пуская дальше прихожей, где
даже прибалтам уже казалось тесновато. Но не зря мы искали выход из
холопства - и нашли вовсе не та, где Западу хотелось бы. Так что Дальний
Восток нас сегодня не очень-то волнует. И если наши российские дельцы
подсуетятся, то сумеют основательно сбить цены на японскую продукцию,
которую Россия все еще закупает. Ну-с, а дальше? "Правящие круги
Балтийских государств крайне нервозно восприняли известие о передислокаци
Тридцатой армии Российских Вооруженных Сил из Северокавказского военного
округа к западным границам Конфедеративной республики Беларусь..."
Ничего удивительного. Тридцатая армия, по сути, - одни мусульмане.
Вояки, как известно, суровые. Так что кое у кого штаны явно
потяжелели. "Генеральный секретарь НАТО Морис Жоли в ответ на запросы
представителей Балтийских стран заявил, что вполне удовлетворен заявлением
российского военного министра г-на Серова о том, что перемещение Тридцатой
армии произведено в полном соответствии с планом боевой подготовки
десантных войск и не преследует никаких иных целей, кроме учебных".
Ну и правильно, что удовлетворен. И прибалты могут быть совершенно
спокойны. До референдума, во всяком случае. Референдум должен состояться
третьего мая.
Так-с. Что еще любопытного мы тут найдем? "Терроризм. "Боинг-787"
авиакомпании "ЕА" с тремястами семнадцатью пассажирами на борту,
совершавший рейс из Александрии в Кейптаун, захвачен в воздухе группой
предположительно исламских террористов, после чего изменил курс и исчез из
поля дрения локаторов над Центральной Африкой. Нынешнее местонахождение
его неизвестно. Ответственность за угон самолета до сих пор не взяла на
себя ни одна террористическая организация".
Терроризм, да. Неорганизованный, никем по сей день не управляемый. Но
пожалуй, недолго уже им осталось... Хотя, строго говоря, велика ли разница
между террористами и спецподразделениями некоторых армий?
Бывает, что очень невелика. Еще что-нибудь интересное?.. "Генерал
Силантьев встретился с президентом России. Тема беседы: взгляды генерала
на установление монархии". Ну, эти взгляды давно и хорошо известны.
"Опасный груз на караванных путях" - о переброске в Казахстан
тяжелого оружия. Откуда? Не установлено, "откуда-то с юга". То есть
оказывается психологическое давление на избирателей. Только на тамошних
или в первую очередь на наших, российских?
"Президент Соединенных Штатов выказал озабоченность переговорами
российского концерна "Нефтегаз" с магнатами Аравийского полуострова".
Эка, спохватился.
"Нужны ли Москве две новые мечети? Мэр столицы считает, что никто не
вправе ограничивать религиозные потребности населения". А как же он еще
может считать?
"Восточноевропейские страны весьма озабочены падением курса их
национальных валют". Ну а чего еще ждать от валют, основанных на долларе?
Слон падает, и моськи, естественно, вместе с ним. Зато растут деньги,
соотносимые с кувейтским динаром. Спасибо за несколько привядшую уже
информацию.
Одним словом - ничего нового, интересного. Ну а где же референдум,
где же предстоящее Избрание?
Ага, вот, на второй полосе всего лишь. Чтоб значит, не слишком
бросалось в глаза. Повыше снова о терроре; но на этот раз не в воздухе, а
а море - в Индийском океане неизвестными захвачу сухогруз "Аннелиза",
плавающий под панамским флагом и перевозивший, возможно, оружие,
закупленное правительством Малайзии в России. Судно изменило курс на
норд-вест. В случае попыток освободить "Аннелизу" захватчики угрожают
пустить ее ко дну вместе с экипажем и лицами, сопровождающими груз"...
Ну-с? Я сложил газету, сунул в карман, заголовком наружу. Что же
происходит с нашей лавкой? Время прошло, пора нанести визит.
Все выглядело спокойно. Я вошел за минуту до того, как магазин должен
был закрыться на обед.
- Закрываем, закрываем, - нараспев прово-згласил джентльмен
почтенного возраста, составлявшиг похоже, весь персонал коммер-ческого
предприятия. В следующую секунду, быстрым взглядом оценив не столько мою
неле-пую внешность, сколько заголовок торчавшей из кармана газеты "Дейли
ньюс", он перешел на другой язык:
- I'm sorry, the shop is closed for lunch. After one hour, please,
sir.
- За произношение вас не похвалили бы в пяти случаях из шести, -
сказал я в ответ. - А за словоупотребление и подавно.
Он прищурился:
- У меня уже чай кипит. - Он кивнул в направлении двери, ведшей,
похоже, в подсобку. - Простите, а костюмчик шили на заказ? У кого, если
можно поинтересоваться?
Похоже, ехидства ему было не занимать.
Я быстро прошел в подсобку. Там было тесно. Если бы кто-нибудь хотел
спрятаться, ему это вряд ли удадось бы. Старик вошел следом.
- Ну что же, раз вы такой настойчивый... Так что вас, собственно,
интересует?
- Дела давно минувших дней, - сказал я, как было условлено.
- Гм... Не уверен, смогу ли вам помочь.
- Если не вы, то кто же?
- Кто рекомендовал вам мой магазин?
- Очень серьезный человек.
- И он дал понять, чем я могу вам способствовать? Эта церемония
начала уже надоедать мне.
- Известной вам записью.
- М-да, м-да. Возможно, конечно... Но это дорогой товар.
- За который вам уже уплачено, не так ли?
Он поднял плечи:
- В каком-то смысле безусловно... Однако всегда возникают неожиданные
траты...
- Я оплачу их - в пределах разумного. Но прежде хочу знать, что
покупаю.
- Это длинный разговор.
- У меня есть время.
Похоже, оценив мой возраст в нынешнем гриме, он не очень-то поверил в
мой оптимизм. Судил по себе самому скорее всего.
- У вас есть и еще что-нибудь, наверное? Старик прикрыл один глаз.-
например, пишущее микроустройство, а? Вы будете слушать, оно - писать, а
потом окажется, что раздумали покупать, поскольку текст у вас уже есть...
- Я покупаю не только текст. Мне нужен документ. Не копия записи. Она
не явится доказательством. Сама запись. Копию можете не предлагать.
Нужна лента, которая сможет при надобности выдержать любой анализ на
подлинность. А что касается ваших опасений - у вас наверняка найдется
аппаратура, достаточно хорошо защищенная от нелегального дублирования.
Старик усмехнулся:
- Как раз об этом я хотел вас предупредить. Попытка перезаписи с
моего магнитофона приведет к стиранию текста. Вам все равно придется
оплатить полную стоимость, но товара у вас не будет.
- О'кей, - согласился я.
Мне и на самом деле не нужна была даже самая лучшая копия. Наше дело
требует оригиналов, потому что на кон ставится сама жизнь, а не ее
голограмма.
- Хорошо. Тогда присядьте. Прошу сюда. Вот вам наушники. Когда будете
готовы, я включу.
- Сперва я хотел бы видеть кассеты.
- Просто видеть? Что это вам даст?
- Мое дело.
- Вы специалист?
- Разумеется.
- Н-ну что же... Но предупреждаю... Он вытянул ящик письменного
стола, вынул пистолет, показал мне.
- Если попытаетесь отнять товар силой...
Я улыбнулся.
- Я не работаю такими методами. Я журналист, а не гангстер.
Он постоял еще секунду-другую на месте, потом подошел к дверце
вмурованного в стену небольшого сейфа.
- Простите. Я вынужден просить вас выйти на минутку...
Он не хотел, чтобы я присутствовал при открывании сейфа. Что же -
вполне понятная предосторожность...
- Хорошо. Позовете, когда будете готовы. Я вышел в торговый зал -
если можно было назвать так маленькое помещение. Двигаясь вдоль полок,
подошел к витрине сбоку, выглянул. Насколько можно было судить при таком
поверхностном осмотре, меня никто не ожидал. И все же уходить отсюда
придется через черный ход; не может быть, чтобы тут не было запасного
выхода. Дом старый, а эти старые дома всегда предоставляют возможность
уйти от слежки...
- Можете войти! - донеслось из подсобки. Я вошел.
- Вот они. Смотрите.
Он протянул мне две кассеты - обычные кассеты для аудиомагнитофона. Я
внимательно осмотрел их. Внешне все было в порядке: на такие именно
кассеты писали еще шестьдесят, если не больше, лет назад; с тех пор успела
появиться новая аппаратура, и подобные штучки стали уже редкостью - как
квадратные кассеты первых видеомагнитофонов, к примеру.
- Как они к вам попали? Старик усмехнулся:
- Вы ведь не ожидаете, что я скажу правду? Ну, допустим, шел по улице
и увидел - лежат под деревом...
- Для меня это важно. За эти сведения я заплачу дополнительно.
- Тысячу россов?
- Если ответ будет правдивым.
- Я купил их. И недешево.
- У кого?
- Это уже другой вопрос.
- Я готов платить.
- У человека, получившего записи в наследство.
- А точнее? Старик покачал головой:
- Этого я не сказал бы - даже если бы знал. Так вы будете
прослушивать?
- Непременно, - сказал я, вновь уселся и надел наушники.
Весьма любопытная оказалась запись. Участники подслушанного
разговора, естественно, не называют друг друга по фамилиям, и даже по
именам весьма редко. Встреча неофициальная, они знают друг друга
прекрасно, протокол не ведется. Можно только догадываться о том, кем
являлся каждый из собеседников однако догадки - еще не уверенность.
Поэтому все участников - их шестеро - я обозначил для себя просто номерами
- в том порядке, в каком их голос возникают при воспроизведении записи.
Да, собственно, конкретные имена тут ничего и не дали бы; не станем
забывать, что разговор происходил почти тридцать лет тому назад, и ни один
из собеседников сегодня не выступает как активный политический деятель.
Половины из этой шестерки ныне нет в живых, из троих здравствующих один
издал уже свои мемуары (крайне небольшим тиражом) и еще один, по слухам
пишет (все это - при условии, что я правильно и идентифицирую), третий же
молчит. У него есть основания считать, что на одном из этапов политической
игры с ним обошлись нехорошо, после чего он ушел в себя. Его-то
воспоминания наверняка и окажутся самыми интересными, но скорее всего
будут опубликованы лишь после его смерти, если наследники пойдут на это и
если им позволят. Итак - только номера.
Начало записи я не запоминал. Там ведется обычный для таких встреч
легкий, временами не очень приличный треп. Судя по звуковому фону,
действие вообще происходит в бане, чем могут объясниться и некоторые
дефекты записи - избыточно влажный воздух. Говорят о том, что кто-то
чрезмерно толстеет, у кого-то - новое увлечение, какова была последняя
рыбалка. Один хвалит свой новый автомобиль, еще один рассказывает о
развлечениях, какими была насыщена его недавняя поездка в Лас-Вегас.
После этого разговор понемногу приближается ко все более серьезным
темам.
"1-й. Да, все процветают, сукины дети. Никакая хвороба их не берет. А
мы...
2-й. Надо потерпеть. Русь всегда была сильна терпением.
1-й. На терпеливых ездят.
3-й. Нет, он прав. Это кажется, что там все в порядке. Однако они
зарываются. Слишком уж зарываются. А за этим всегда приходит пора унижения
для нации. Придет и для них. И им пережить ее будет очень тяжко, куда
тяжелее, чем другим.
4-й. Что-то больно умственное. До меня не доходит.
3-й. Нет, все очень просто. В новой истории зарывались Германия с
Гитлером, Япония со своими воеводами, мы, грешные, с коммунистами. И вслед
за этим всегда шло унижение...
1-й. Пока они там унизятся, Русь мохнаткой накроется, останется одно
воспоминание.
4-й (тот, что рассказывал о Лас-Вегасе). Вообще-то не знаю, как оно
там будет, но пока что унизительно для нас. Мы нынче даже не "третий мир".
Мы - никакой мир. Гнусная какая-то жизнь... Вон ту откройте. Нет-нет,
ту.
2-й. Надо перетерпеть.
5-й. Ну, не вам обоим скулить - с вашими деньгами.
4-й. Все же наше пиво лучше... Я не на свою судьбу жалуюсь. Мне за
Россию больно. Да и - деньги деньгами, с ними, безусловно, можно везде и
все, но только... Там деньги у нас берут, конечно, как у любого Другого,
но посматривают так... когда думают, что ты не видишь...
1-й. А ты хочешь, чтобы на тебя смотрели с горячей любовью?
4-й. Их любовь я имел... Но когда-то, говорят, если не любили, то
хоть боялись. А нынче - смотрят так, словно от тебя в любую минуту можно
ждать чего-то... не страшного, не опасного, но неприличного. Что мы,
дикари?
6-й. Да нет, мы не дикари. Просто мы для них непонятны.
1-й. Ага, загадочная русская душа...
6-й. Наоборот, никакой загадочности. Нормальная глупость. Отсутствие
всякой логики, крайняя непоследовательность. И, с их точки зрения, полное
отсутствие патриотизма. Сами-то они патриоты...
2-й. Это у нас - мало патриотизма?
6-й. Ну вот, скажем, в твоем хозяйстве есть наверняка информация:
сколько денег за последние лет двадцать - тридцать утекло за границу.
Они-то, патриоты, конечно, тоже вывозили капитал - но только когда
нельзя было его разместить у себя дома. Они строили Америку. И построили.
А мы ни... ничего не хотим создавать. Только прибыль. Что делать:
идеология давно приучила нас считать себя интернационалистами.
У пролетариата нет родины...
3-й. Это вроде бы и естественно...
6-й. Естественно в своей противоестественности. Нет, нас от
патриотизма отучили. Но главное не в этом, конечно. Главное в
непоследовательности.
До сих пор не можем разобраться сами с собой: кто мы, в конце концов?
Убийство, предотвратить которое должен - так повернулось дело - вовсе
для других целей срочно вызванный в Москву специалист по редактированию
политических... короче говоря, ваш покорный слуга. Да, кто-то решил играть
по-крупному. Хорошо; но ведь это лишь один из возможных вариантов. Но
проверка этой версии - самая трудоемкая. Поэтому и начать придется с нее.
Впрочем - сказано в суре семнадцатой, айяте шестьдесят седьмом: "Нет,
поистине, у тебя власти над Моими рабами, - и довольно в твоем Господе
блюстителя".
Но этим повестка дня еще не исчерпалась. Еще один звонок.
- "Реанимация".
- Доктор Фауст. Как самочувствие пациента?
- Чувствует себя хорошо.
- Имеется предупреждение: приближается магнитная буря. Прошу принять
необходимые меры.
- Когда ожидается?
- Готовность ноль.
- Принято. Как ваши дела, доктор?
- Просьба остается в силе. Жду с утра. Доставьте аспирин. На этом
заканчиваю.
- Доброго вам здоровья.
Доброго мне здоровья. Иншалла.
Глава третья
Старый друг моего деда Вернер Францль в свое время говорил, что
возвращаться туда, где тебя не ждут, свойственно либо людям крайне
самонадеянным, либо весьма тупым; ему же принадлежит и другая мысль, не
менее глубокая: предаваться воспоминаниям могут лишь те, кто более не
способен ни на какое продуктивное действие.
Услышав это в пору моего детства, я сразу же согласился. В то время я
был более чем уверен, что меня ждут везде и всегда, что же касается
воспоминаний, то у меня их еще просто не было.
Сейчас, близясь к возрасту, в каком люди переходят на пенсионный
образ жизни, я не разуверился в справедливости названных истин. И тем не
менее, не будучи ни самонадеянным, ни неспособным на действия, я учинил
вдруг и то, и другое - возвратился туда, где многие мне вряд ли
обрадуются, поскольку они меня не ждали и не звали. И привели меня сюда в
некотором роде воспоминания. Сказано ведь в суре "Свет", айяте двадцать
восьмом: "Не входите в дома, кроме ваших домов, пока не спросите
позволения". Но я все еще считал, что мой дом здесь, хотя и с оговорками.
А что касается мнения других, то я позволил себе роскошь об этом не думать
- до поры до времени. И напрасно: чуть не получил пулю.
Причем не было никакой гарантии, что в следующий раз мне не придется
познакомиться с нею поближе.
Утром я проснулся в хорошем настроении, хотя и чувствовал себя
несколько растерянным. Не часто за все последние годы выдавались такие
дни, когда мне предстояло после долгой разлуки встретиться с женщиной, к
которой я был, как уже говорилось, весьма неравнодушен - чему имелось
вещественное доказательство, если только человека можно назвать вещью.
Думать о предстоящей встрече было приятно, мысли эти как бы если и не
возвращали в молодость, то приближали к ней. Хотя, попытавшись поглубже
забраться в самого себя, я вдруг обнаружил, что никакого внутреннего
трепета при мысли о свидании, вообще об Ольге я почему-то не испытываю.
А ведь должен, казалось бы. Хотя, может быть, чувство - дело
наживное, в особенности если оно когда-то имелось, и речь идет только о
его восстановлении.
Все эти мысли вместо того, чтобы привести меня в рабочее состояние,
заставили излишне взволновать ся. И я не успел еще как следует сообразить,
чтс делаю, как рука моя, как бы действуя совершение самостоятельно,
протянулась, сняла трубку телефоне и стала тыкать пальцем в кнопки. И ведь
знала, какие именно нужны, скотина пятипалая!
Рука набрала, ее тественно, номер Ольги. Мне не ответили. И во второй
раз. В третий тоже. Эти женщины... И одна, и другая. Когда ош нужны, их,
конечно, не бывает на месте.
Оставалось лишь одно: вести себя так, словно ни чего такого, что
может выбить меня из спокойного рабочего состояния, не произошло, не
происходит и вообще никогда не произойдет. Иншалла.
Я позвонил вниз, заказал завтрак, лениво побрился, учинил себе
контрастный душ, медленно оделся по-домашнему, получая немалое наслаждение
от этой нарочитой неторопливости, но не забывая и время от времени
поглядывать на часы - это рефлекс. Потом в дверь деликатно постучали.
Скорее всего то был официант, однако я на всякий случай, прежде чем
пригласить войти, приготовился к возможным неожиданностям.
Оружия у меня не было, но я все равно не чувствовал себя беспомощным:
не зря же я прожил все свои годы, в конце концов. Заняв удобную позицию, я
откликнулся на повторный стук.
Однако это был и на самом деле официант. Зайдя и не увидев никого, он
слегка растерялся. Однако последующие его действия успокоили меня. Он не
стал вытаскивать пистолет и на сервировочной тележке под салфеткой не
угадывалось оружия. Тогда я показался ему. Он сдернул салфетку, глазами
спросил - налить ли кофе, я кивнул. Судя по запаху, кофе был не из худших
сортов и не растворимый, разумеется. Я подписал ему счет с полагающимися
чаевыми; он тем не менее не заторопился к выходу, и я снова насторожился.
- Вообще-то по утрам полезнее чай, - поделился он опытом.
- Чай я пью в пять часов, - последовал мой незамедлительный ответ.
Он кивнул, словно и не ожидал ничего другого.
- Могу сразу принять заказ, - предложил он.
- Надо шесть раз подумать. "Чай" и "заказ" были паролем; "пять" и
"шесть" - отзывом.
- Не желаете ли выбрать?
Он протянул мне карточку меню, объемом смахивавшую на годовой отчет
серьезного банка; да и по проставленным суммам тоже. Я раскрыл.
Пролистал.
В карту напитков был вложен клочок бумаги, не предусмотренный
ресторанными правилами. Там было указано место и время. Я кинул взгляд на
часы.
- Я передумал, - сказал я. - Пообедаю в городе. Он изящно поклонился
и исчез, уволакивая за собой столик.
Прежде всего - элементарный расчет времени. Поскольку все мои
предварительные планы после сообщенного мне вчера изменения программы
полетели псу под хвост, приходилось все просчитывать заново. Выходить
нужно сейчас же. Конечно, соответствующим образом приспособив свой облик к
обстоятельствам. Сначала зайти по адресу, указанному мне вчера щедрым
заказчиком серии статей. Взять там обещанное. При этом сохранить
достаточно времени для того, чтобы без малейшего опоздания прибыть на
место встречи с Ольгой, а именно - на первый перрон Казанского вокзала.
Оттуда я в свое время провожал ее в Екатеринбург, и вдруг, когда ей
нечем оказалось записать телефон дачи, на которой я собирался погостить
недели две, - широким жестом отдал ей мою любимую ручку -
двухсотпятидесятидолларовый "Паркер", единственную тогда сколько-нибудь
ценную мою вещь. Метаморфоза старика в нормального мужчину средних с
хвостиком лет произойдет в вокзальном туалете. Покажись я ей в
преображенном виде - чего доброго, испугается до смерти или расхохочется,
что, так или иначе, привлечет к нам чье-нибудь внимание.
Серьезно поговорить с нею - о ней, обо мне и о нашей (вопреки
общепринятому мнению) дочери, Это может занять - включая возможный обед -
три часа, больше я себе не смогу позволить. Затем - по результатам: то ли
проводить ее до дома, то ли не провожать.
Затем у меня в обновленной программе - проверка положения дел в
"Реанимации". Как там ведут себя наши так называемые санитары, сестры и
прочие клистирных дел мастера. Но это - лишь после очередного тура по
городу и сброса предполагаемых "хвостов". И уже после этого - в отель
читать то, что получу сегодня. Материалы, судя по вчерашним намекам,
обещали быть вовсе не безынтересными. А прочитав - садиться за первую из
цикла статей. Первую надо было написать обязательно побыстрее и получше,
чтобы доверие ко мне со стороны работодателя укрепилось, а моя
журналистская репутация выросла.
Вот таким насыщенным будет день. Если Аллах захочет.
Отель я покинул через служебный выход. Шел мелкими шагами,
подволакивая ногу и налегая на массивную трость. Старику за семьдесят
такая трость столь же пристала, как и аккуратно подстриженная седая
бородка, и длинные, того же цвета, локоны, выбивающиеся из-под шляпы, а
также старомодные зеркальные очки в широкой пластмассовой оправе. Пиджак
дедушки более всего смахивал на старинный местечковый лапсердак, на ногах,
невзирая на теплую погоду, реликтовый старец имел войлочные ботинки,
известные в былые времена под названием "прощай, молодость".
Для этого маскарада все у меня было припасено заранее.
Неуверенно-фланирующей походкой дедуля добрался до "Киевской", там
попетлял по переходам. "Хвоста" не было, меня вроде бы предоставили самому
себе. Старику Веберу вдруг представилось, что сейчас он может, ничего не
опасаясь, вспомнить город, побродить пешком в свое удовольствие,
заглядывая в магазины и на рынки, потолкаться в метро и в автобусе,
послушать, о чем говорят на улицах и как; насколько за минувшие годы успел
измениться слеш выросло - или, напротив, уменьшилось - употре ление мата
по делу и просто так. Посмотреть, как ул баются - и улыбаются ли вообще -
люди друг друг много ли курят и есть ли еще на улицах пьяные. Вообще это
была бы очень интересная прогулка, поле ная и поучительная, тем более
потому, что дела могут повернуться и таким боком, что в Германию я, бы
может, и не вернусь.
Все могло случиться в ближайшем будущем. Как сказано в суре "Гром",
айяте двадцать шестом: "Аллах делает широким удел тому, кому пожелает".
Однако стоило мне покинуть номер, как в мое намозоленной голове снова
зашевелились мысли вчерашнем выстреле. На этот раз меня заняла нова
гипотеза. Нападение могло и не быть запланирован заранее (в таком случае
его подготовили бы лучше), но было устроено на скорую руку уже тогда,
когда я находился на приеме и каким-то своим действием вызвал подобную
реакцию. Каким же? По моим прикидкам, выстрел мог быть ответом либо на мой
разговор с шейхом Абу Мансуром, либо на беседу со Стирлингом. Для удобства
я решил именовать его так, как он захотел, хотя в прошлый раз он был
Гелдингом. Видимо, за минувшее время его ценность значительно упала. Это
означало, между прочим, что не только рандеву с Ольгой, но и встреча, на
которую я сейчас направлялся, могла оказаться небезопасной. Если тут был
как-то замешан Стирлинг, то меня даже не стоило выслеживать, хватило бы
терпения просто подождать. Если же Стирлинг ни при чем, то тем, кто
стремился помешать мне, а через меня и многим другим, достаточно было бы
узнать место и время. Не очень просто, но выполнимо, и для специалистов
это не могло стать препятствием. Так что имело смысл поостеречься при всех
обстоятельствах.
Указанный мне магазинчик я отыскал без труда, давка, где торговали
антиквариатом, приютилась недалеко от Балтийского вокзала. Прежде чем
войти, я присел в расположенном неподалеку, прямо напротив вокзала,
скверике, чтобы понаблюдать за входной дверью (именно с этой целью я
приехал на полчаса раньше назначенного времени). Старичкам свойственно в
хорошую погоду сидеть в сквериках и читать газеты; так было и так будет.
Газета у меня была с собой, английская, правда, ну и что с того?
Одним глазом я смотрел в газету, другим - боковым зрением - ухитрялся
(помогали зеркальные очки) приглядывать за дверью.
Газета была как газета. Глаз бегло скользил по заголовкам. "Новости
торговой войны: японский парламент проголосовал против законопроекта,
предусматривавшего строительство под Осакой сборочного завода "Дженерал
моторе". Президент Робинсон предупредил, что всякий ввоз автомобилей и
электроники японского производства может быть запрещен в ответ на эту явно
недружественную акцию Японии...
Министр торговли Бразилии Перейру заявил, что, по его мнению,
происшедшее никак не повлияет на благоприятное развитие отношений между
Дальневосточным торговым союзом и государствами Латинской Америки".
Ну, это, как говорится, вчерашнее жаркое. Нас непосредственно не
задевает. Вот Европу - несомненно, и весьма основательно. Она все
старается хоть как-то утихомирить дальневосточную "промышленную мафию", от
которой европейская промышленность и торговля уже с трудом дышат.
Еще не так давно им там мерещилось, что можно наконец реализовать
сформулированное некогда Александром Блоком: превратить нас в "щит меж
двух враждебных рас монголов и Европы", не пуская дальше прихожей, где
даже прибалтам уже казалось тесновато. Но не зря мы искали выход из
холопства - и нашли вовсе не та, где Западу хотелось бы. Так что Дальний
Восток нас сегодня не очень-то волнует. И если наши российские дельцы
подсуетятся, то сумеют основательно сбить цены на японскую продукцию,
которую Россия все еще закупает. Ну-с, а дальше? "Правящие круги
Балтийских государств крайне нервозно восприняли известие о передислокаци
Тридцатой армии Российских Вооруженных Сил из Северокавказского военного
округа к западным границам Конфедеративной республики Беларусь..."
Ничего удивительного. Тридцатая армия, по сути, - одни мусульмане.
Вояки, как известно, суровые. Так что кое у кого штаны явно
потяжелели. "Генеральный секретарь НАТО Морис Жоли в ответ на запросы
представителей Балтийских стран заявил, что вполне удовлетворен заявлением
российского военного министра г-на Серова о том, что перемещение Тридцатой
армии произведено в полном соответствии с планом боевой подготовки
десантных войск и не преследует никаких иных целей, кроме учебных".
Ну и правильно, что удовлетворен. И прибалты могут быть совершенно
спокойны. До референдума, во всяком случае. Референдум должен состояться
третьего мая.
Так-с. Что еще любопытного мы тут найдем? "Терроризм. "Боинг-787"
авиакомпании "ЕА" с тремястами семнадцатью пассажирами на борту,
совершавший рейс из Александрии в Кейптаун, захвачен в воздухе группой
предположительно исламских террористов, после чего изменил курс и исчез из
поля дрения локаторов над Центральной Африкой. Нынешнее местонахождение
его неизвестно. Ответственность за угон самолета до сих пор не взяла на
себя ни одна террористическая организация".
Терроризм, да. Неорганизованный, никем по сей день не управляемый. Но
пожалуй, недолго уже им осталось... Хотя, строго говоря, велика ли разница
между террористами и спецподразделениями некоторых армий?
Бывает, что очень невелика. Еще что-нибудь интересное?.. "Генерал
Силантьев встретился с президентом России. Тема беседы: взгляды генерала
на установление монархии". Ну, эти взгляды давно и хорошо известны.
"Опасный груз на караванных путях" - о переброске в Казахстан
тяжелого оружия. Откуда? Не установлено, "откуда-то с юга". То есть
оказывается психологическое давление на избирателей. Только на тамошних
или в первую очередь на наших, российских?
"Президент Соединенных Штатов выказал озабоченность переговорами
российского концерна "Нефтегаз" с магнатами Аравийского полуострова".
Эка, спохватился.
"Нужны ли Москве две новые мечети? Мэр столицы считает, что никто не
вправе ограничивать религиозные потребности населения". А как же он еще
может считать?
"Восточноевропейские страны весьма озабочены падением курса их
национальных валют". Ну а чего еще ждать от валют, основанных на долларе?
Слон падает, и моськи, естественно, вместе с ним. Зато растут деньги,
соотносимые с кувейтским динаром. Спасибо за несколько привядшую уже
информацию.
Одним словом - ничего нового, интересного. Ну а где же референдум,
где же предстоящее Избрание?
Ага, вот, на второй полосе всего лишь. Чтоб значит, не слишком
бросалось в глаза. Повыше снова о терроре; но на этот раз не в воздухе, а
а море - в Индийском океане неизвестными захвачу сухогруз "Аннелиза",
плавающий под панамским флагом и перевозивший, возможно, оружие,
закупленное правительством Малайзии в России. Судно изменило курс на
норд-вест. В случае попыток освободить "Аннелизу" захватчики угрожают
пустить ее ко дну вместе с экипажем и лицами, сопровождающими груз"...
Ну-с? Я сложил газету, сунул в карман, заголовком наружу. Что же
происходит с нашей лавкой? Время прошло, пора нанести визит.
Все выглядело спокойно. Я вошел за минуту до того, как магазин должен
был закрыться на обед.
- Закрываем, закрываем, - нараспев прово-згласил джентльмен
почтенного возраста, составлявшиг похоже, весь персонал коммер-ческого
предприятия. В следующую секунду, быстрым взглядом оценив не столько мою
неле-пую внешность, сколько заголовок торчавшей из кармана газеты "Дейли
ньюс", он перешел на другой язык:
- I'm sorry, the shop is closed for lunch. After one hour, please,
sir.
- За произношение вас не похвалили бы в пяти случаях из шести, -
сказал я в ответ. - А за словоупотребление и подавно.
Он прищурился:
- У меня уже чай кипит. - Он кивнул в направлении двери, ведшей,
похоже, в подсобку. - Простите, а костюмчик шили на заказ? У кого, если
можно поинтересоваться?
Похоже, ехидства ему было не занимать.
Я быстро прошел в подсобку. Там было тесно. Если бы кто-нибудь хотел
спрятаться, ему это вряд ли удадось бы. Старик вошел следом.
- Ну что же, раз вы такой настойчивый... Так что вас, собственно,
интересует?
- Дела давно минувших дней, - сказал я, как было условлено.
- Гм... Не уверен, смогу ли вам помочь.
- Если не вы, то кто же?
- Кто рекомендовал вам мой магазин?
- Очень серьезный человек.
- И он дал понять, чем я могу вам способствовать? Эта церемония
начала уже надоедать мне.
- Известной вам записью.
- М-да, м-да. Возможно, конечно... Но это дорогой товар.
- За который вам уже уплачено, не так ли?
Он поднял плечи:
- В каком-то смысле безусловно... Однако всегда возникают неожиданные
траты...
- Я оплачу их - в пределах разумного. Но прежде хочу знать, что
покупаю.
- Это длинный разговор.
- У меня есть время.
Похоже, оценив мой возраст в нынешнем гриме, он не очень-то поверил в
мой оптимизм. Судил по себе самому скорее всего.
- У вас есть и еще что-нибудь, наверное? Старик прикрыл один глаз.-
например, пишущее микроустройство, а? Вы будете слушать, оно - писать, а
потом окажется, что раздумали покупать, поскольку текст у вас уже есть...
- Я покупаю не только текст. Мне нужен документ. Не копия записи. Она
не явится доказательством. Сама запись. Копию можете не предлагать.
Нужна лента, которая сможет при надобности выдержать любой анализ на
подлинность. А что касается ваших опасений - у вас наверняка найдется
аппаратура, достаточно хорошо защищенная от нелегального дублирования.
Старик усмехнулся:
- Как раз об этом я хотел вас предупредить. Попытка перезаписи с
моего магнитофона приведет к стиранию текста. Вам все равно придется
оплатить полную стоимость, но товара у вас не будет.
- О'кей, - согласился я.
Мне и на самом деле не нужна была даже самая лучшая копия. Наше дело
требует оригиналов, потому что на кон ставится сама жизнь, а не ее
голограмма.
- Хорошо. Тогда присядьте. Прошу сюда. Вот вам наушники. Когда будете
готовы, я включу.
- Сперва я хотел бы видеть кассеты.
- Просто видеть? Что это вам даст?
- Мое дело.
- Вы специалист?
- Разумеется.
- Н-ну что же... Но предупреждаю... Он вытянул ящик письменного
стола, вынул пистолет, показал мне.
- Если попытаетесь отнять товар силой...
Я улыбнулся.
- Я не работаю такими методами. Я журналист, а не гангстер.
Он постоял еще секунду-другую на месте, потом подошел к дверце
вмурованного в стену небольшого сейфа.
- Простите. Я вынужден просить вас выйти на минутку...
Он не хотел, чтобы я присутствовал при открывании сейфа. Что же -
вполне понятная предосторожность...
- Хорошо. Позовете, когда будете готовы. Я вышел в торговый зал -
если можно было назвать так маленькое помещение. Двигаясь вдоль полок,
подошел к витрине сбоку, выглянул. Насколько можно было судить при таком
поверхностном осмотре, меня никто не ожидал. И все же уходить отсюда
придется через черный ход; не может быть, чтобы тут не было запасного
выхода. Дом старый, а эти старые дома всегда предоставляют возможность
уйти от слежки...
- Можете войти! - донеслось из подсобки. Я вошел.
- Вот они. Смотрите.
Он протянул мне две кассеты - обычные кассеты для аудиомагнитофона. Я
внимательно осмотрел их. Внешне все было в порядке: на такие именно
кассеты писали еще шестьдесят, если не больше, лет назад; с тех пор успела
появиться новая аппаратура, и подобные штучки стали уже редкостью - как
квадратные кассеты первых видеомагнитофонов, к примеру.
- Как они к вам попали? Старик усмехнулся:
- Вы ведь не ожидаете, что я скажу правду? Ну, допустим, шел по улице
и увидел - лежат под деревом...
- Для меня это важно. За эти сведения я заплачу дополнительно.
- Тысячу россов?
- Если ответ будет правдивым.
- Я купил их. И недешево.
- У кого?
- Это уже другой вопрос.
- Я готов платить.
- У человека, получившего записи в наследство.
- А точнее? Старик покачал головой:
- Этого я не сказал бы - даже если бы знал. Так вы будете
прослушивать?
- Непременно, - сказал я, вновь уселся и надел наушники.
Весьма любопытная оказалась запись. Участники подслушанного
разговора, естественно, не называют друг друга по фамилиям, и даже по
именам весьма редко. Встреча неофициальная, они знают друг друга
прекрасно, протокол не ведется. Можно только догадываться о том, кем
являлся каждый из собеседников однако догадки - еще не уверенность.
Поэтому все участников - их шестеро - я обозначил для себя просто номерами
- в том порядке, в каком их голос возникают при воспроизведении записи.
Да, собственно, конкретные имена тут ничего и не дали бы; не станем
забывать, что разговор происходил почти тридцать лет тому назад, и ни один
из собеседников сегодня не выступает как активный политический деятель.
Половины из этой шестерки ныне нет в живых, из троих здравствующих один
издал уже свои мемуары (крайне небольшим тиражом) и еще один, по слухам
пишет (все это - при условии, что я правильно и идентифицирую), третий же
молчит. У него есть основания считать, что на одном из этапов политической
игры с ним обошлись нехорошо, после чего он ушел в себя. Его-то
воспоминания наверняка и окажутся самыми интересными, но скорее всего
будут опубликованы лишь после его смерти, если наследники пойдут на это и
если им позволят. Итак - только номера.
Начало записи я не запоминал. Там ведется обычный для таких встреч
легкий, временами не очень приличный треп. Судя по звуковому фону,
действие вообще происходит в бане, чем могут объясниться и некоторые
дефекты записи - избыточно влажный воздух. Говорят о том, что кто-то
чрезмерно толстеет, у кого-то - новое увлечение, какова была последняя
рыбалка. Один хвалит свой новый автомобиль, еще один рассказывает о
развлечениях, какими была насыщена его недавняя поездка в Лас-Вегас.
После этого разговор понемногу приближается ко все более серьезным
темам.
"1-й. Да, все процветают, сукины дети. Никакая хвороба их не берет. А
мы...
2-й. Надо потерпеть. Русь всегда была сильна терпением.
1-й. На терпеливых ездят.
3-й. Нет, он прав. Это кажется, что там все в порядке. Однако они
зарываются. Слишком уж зарываются. А за этим всегда приходит пора унижения
для нации. Придет и для них. И им пережить ее будет очень тяжко, куда
тяжелее, чем другим.
4-й. Что-то больно умственное. До меня не доходит.
3-й. Нет, все очень просто. В новой истории зарывались Германия с
Гитлером, Япония со своими воеводами, мы, грешные, с коммунистами. И вслед
за этим всегда шло унижение...
1-й. Пока они там унизятся, Русь мохнаткой накроется, останется одно
воспоминание.
4-й (тот, что рассказывал о Лас-Вегасе). Вообще-то не знаю, как оно
там будет, но пока что унизительно для нас. Мы нынче даже не "третий мир".
Мы - никакой мир. Гнусная какая-то жизнь... Вон ту откройте. Нет-нет,
ту.
2-й. Надо перетерпеть.
5-й. Ну, не вам обоим скулить - с вашими деньгами.
4-й. Все же наше пиво лучше... Я не на свою судьбу жалуюсь. Мне за
Россию больно. Да и - деньги деньгами, с ними, безусловно, можно везде и
все, но только... Там деньги у нас берут, конечно, как у любого Другого,
но посматривают так... когда думают, что ты не видишь...
1-й. А ты хочешь, чтобы на тебя смотрели с горячей любовью?
4-й. Их любовь я имел... Но когда-то, говорят, если не любили, то
хоть боялись. А нынче - смотрят так, словно от тебя в любую минуту можно
ждать чего-то... не страшного, не опасного, но неприличного. Что мы,
дикари?
6-й. Да нет, мы не дикари. Просто мы для них непонятны.
1-й. Ага, загадочная русская душа...
6-й. Наоборот, никакой загадочности. Нормальная глупость. Отсутствие
всякой логики, крайняя непоследовательность. И, с их точки зрения, полное
отсутствие патриотизма. Сами-то они патриоты...
2-й. Это у нас - мало патриотизма?
6-й. Ну вот, скажем, в твоем хозяйстве есть наверняка информация:
сколько денег за последние лет двадцать - тридцать утекло за границу.
Они-то, патриоты, конечно, тоже вывозили капитал - но только когда
нельзя было его разместить у себя дома. Они строили Америку. И построили.
А мы ни... ничего не хотим создавать. Только прибыль. Что делать:
идеология давно приучила нас считать себя интернационалистами.
У пролетариата нет родины...
3-й. Это вроде бы и естественно...
6-й. Естественно в своей противоестественности. Нет, нас от
патриотизма отучили. Но главное не в этом, конечно. Главное в
непоследовательности.
До сих пор не можем разобраться сами с собой: кто мы, в конце концов?