Михайлов Владимир Дмитриевич. Вариант "И"

старики вроде меня.
Мне почудилось движение с ее стороны, прерванное в самом начале:
хотела прикоснуться, что ли, но вовремя остановилась.
- Он не наркоман. Это я его...
- Травкой? Ненадежно.
- Нет. Травкой я только усугубила... немного. А ему теперь сутки
спать.
Пожалуйста, больше не перебивай. На чем я?.. Да. И он тоже переживал.
Наверное, мы быстро восстановили бы с ним... во всяком случае, я ему
пообещала. Но случилась беда - он попал в катастрофу, долго пробыл в
больнице. Был в тяжелом состоянии, к нему даже не пускали. И вот совсем
недавно, перед твоим... возникновением, он позвонил. И говорил, что заново
родился на свет, что не может вновь найти себя и что только я, близость со
мной может ему помочь. Он ведь потерял в катастрофе всех - только отец
выжил. Его отец сразу после клиники уехал куда-то на юг - долечиваться, а
Павел не захотел, я ему была нужнее - так он говорил...
- Павел - это вот этот?
- Да... Паша Долинский. То есть я думала, что это он... Ну, я ведь
уже сказала. И я ему пообещала, дала слово, что все будет, как раньше,
даже лучше. А потом появился ты. Дальше - сам знаешь. Его для меня как бы
не стало...
- Он тебе звонил в последние дни?
- Да. Я избегала его... Потому что у меня появился ты... Думала, он
поймет, объясняла ему, что жизнь повернулась иначе. И он правда на пару
дней умолк. А вот сегодня... появился неожиданно. Там, на выставке. Просил
хотя бы поговорить - мол, вопрос жизни для него. Я же обещала, как только
окажемся вместе - все вернется. А ты - это так, случайность, забуду тебя
быстро... Ну, что все вы в таких случаях говорите, когда неймется.
- И ты, значит...
Она кивнула, не отводя глаз:
- Но я ведь обещала - пусть и раньше. И потом - на какие-то секунды
поверила, что это ддя него действительно - жизнь или смерть. Ради жизни
другого можно ведь на многое пойти. Он и с собой собирался покончить, и
говорил, что меня убьет... Поверила. А потом...
- Потом - сам вижу, - сказал я невесело, но такой горячей обиды, что
была несколько минут назад, более не ощутил.
- Еще не видишь. И сама я увидела до конца только здесь, на этом
диване...
- Что же ты увидела до конца только здесь?
- Но я ведь уже сказала тебе в самом начале: это не он. Не Павел.
Хорошая копия, да и только. Там, когда встретились, и потом, пока
ехали, разговаривали, мне уже мерещилось - что-то не так. Но, сам
понимаешь, после такой беды, после больницы, где его, как говорится, из
кусочков собирали, и его, и отца его...
- Стой. Кирилл Максимович Долинский?
- Ну конечно же. То есть... Погоди. В катастрофу попал
Долинский-старший. А тот, с кем ты разговаривал на выставке... Я уже не
уверена, что это был настоящий Долинский.
- Ты раньше с Кириллом Максимовичем часто встречалась?
- Ну, видала, конечно... Он вообще-то был нелюдимым. Даже до
катастрофы... Помню, как он однажды говорил, что никогда и ни к кому не
собирается идти в советники, говорил, что для этого надо обладать двумя
"X": хитростью и холуйством, а у него таких талантов нет...
- Именно так и говорил?
- Да.
- Так-так. Постой-постой. А твоя покойная мама его знала?
- Когда-то с ним работала. Но вот после больницы он наотрез отказался
принять ее даже на пять минут, хотя повод был серьезным. После этого наши
друзья запретили ей...
- Постой-постой. Значит, допустим, отца и сына подменили. А сын,
значит, грозился тебя убить. А меня?
- Тебя? - переспросила Наташа как-то растерянно.
- Нет, не помню...
- Но обо мне он знает? В смысле - кто я, откуда, чем занимаюсь, как
выгляжу?
- Д-да. Знает.
- Ты ему меня показала?
- Нет. Он сам тебя увидел.
- Значит, знал. Еще один вопрос - и уезжаем. Почему ты мне позвонила?
Если ты его усыпила - могла ведь спокойно одеться, выйти, сесть в его
машину. Водить ты умеешь...
Этого я, правда, не знал, но сказал весьма утвердительным тоном. И не
ошибся. Она лишь кивнула:
- Умею. А позвонила по той причине, по которой и его усыпила,
когда... когда уверилась, что это не настоящий. Сперва хотела просто
разобраться - а может, мне все это просто мерещится, и его усыпила, только
чтобы не мешал... А потом поняла, что тебе тоже будет интересно взглянуть
на него.
- В самом деле?
- Да. Вот, посмотри, что я у него нашла. Из кармана халатика, в
который она куталась, теперь уже, наверное, озябнув, Наташа достала узкую
синюю пластиковую карточку, на которой вроде бы ничего не было, ни
надписей, ни изображений. Такие карточки были мне знакомы. Оставалось
только присвистнуть, что я и сделал мысленно.
- Ты знаешь, что это такое? - спросил я Наталью.
Она пожала плечами:
- Догадываюсь.
- Хорошо, - сказал я. - В свете, как говорится, вновь открывшихся
данных признаю, что позвонила ты мне правильно. Что же, будем разбираться.
Я сейчас позвоню, а ты пока одевайся. Когда приедут нащи люди, мы
отправимся по домам.
- Вит... Я покачал головой.
- Ни о чем сейчас, Наташа, не будем. Потом...
Она, однако, уже по тону наверняка почувствовала: ничего не
произойдет, никуда я от нее не денусь. Да я и сам так думал.
- Одевайся, - повторил я. - Где тут телефон?
- В той комнате.
Я пошел к телефону не сразу. Обыскал одежду спящего. Ничего
интересного не нашел, кроме маленькой, плотно закрытой коробочки,
содержавшей, как оказалось, две ампулы без маркировки. Мне приходилось
встречаться с такими. Коробочку я сунул себе в карман. В соседней комнате
в шкафу - никаких неожиданностей. Когда я вернулся, Наталья оказалась еще
не одетой, только собирала свои раскиданные по углам шмотки.
- Освежусь, - объявила вдруг она. - Тут есть ванная. Воду можно
согреть электрическим бойлером.
- Только побыстрее. Постой, а это что там стоит?
Я заметил этот предмет, стоявший в темном углу, только сейчас. Футляр
характерных очертаний.
- Это? Его скрипка, - сказала она. - Он ведь скрипач - разве я не
сказала? То есть Павел Долинский... Этот, исполнявший его роль, говорил,
что переживает оттого, что руки после аварии какие-то не те, и много
времени пройдет... - Она на секунду запнулась. - Если честно, я из-за
пальцев начала сомневаться... У Павла были пальцы скрипача -
представляешь, что такое. А у этого - слесаря.
- Да нет, - сказал я. - Вряд ли он слесарь. Но с металлом работает,
это уж точно. - Я подошел к спящему, взял за пальцы, перевернул кисть
ладоно вверх. - Похоже, руки тоже для тонкой работы. A инструмент?
Я поднял футляр. Скрипка была увесистой. Раскрыл. Инструмент
находился в полуразобранном состоянии. Но специалист соберет такой за
несколько секунд. Вместе с лазерным прицелом. Он лежал тут же рядом. Все -
без номеров, без фабричных клейм. Штучная работа, стоящая немалых денег.
Закрыв футляр, я позвонил в "Реан". Сказал, что если есть неподалеку
человек, пусть подошлют принять спавшего клиента тепленьким. Мне ответили,
что человек по соседству есть и сейчас его пришлют. Минут через десять.
- Обожду, - сказал я. - Пишите адрес. Установите, кстати, кто
владелец этой хибары. И пусть потом здесь сразу же осмотрят по всей форме.
Я передам одну штуку на анализ. О результатах доложите. Я буду в номере.
Мне ответили:
- Противопоказано. Там... небольшой беспорядок.
- Яснее?
- Был визит к вам. - Жертвы?
- Есть. Охранявший вас нейтрализован иголочкой с ядом. Из пневматики.
Все профессионально.
- Понял. А что с игрой?
- Пока все тихо.
- Значит, надо ждать утром.
- Ждем. Как вас информировать? Куда вы сейчас? Я назвал Наташин адрес
и телефон. И сказал Наташе, вошедшей в комнату:
- Значит, так: едем к тебе.
Она кивнула, словно ничего другого и не ожидала.
- Сейчас сюда приедет один человек, и тронемся. Кстати, а чем ты его
усыпила?
- Обычное снотворное. Хорошо действует с алкоголем и растворяется в
вине, - сказала она спокойно. - Всегда ношу с собой. Ему просто увеличила
дозу.
- Ага, все ясно, - сказал я, подошел к дивану и повнимательнее
вгляделся в лицо спящего. И мозаика в памяти стала постепенно складываться
в ясную картинку.
Незнакомец на Европейском вокзале, назвавший меня Саладином
Акбаровичем.
Там, правда, была еще бородка - аккуратная такая бородка, обрамлявшая
круглое лицо. Но эта растительность - дело, так сказать, исправимое.
А вот на посольском приеме, когда он же разносил дринки, бороды не
было.
Изменилась и прическа: волосы другого цвета, прилизанные, покрытые
лаком - все как полагается.
Он, очевидно, и стрелял в меня в переулке. Одинокий солист со
скрипкой, снабженной глушителем. Но не только там встречались мне эти
черты лица. Я нагнулся, повернул его голову, вглядываясь. Да, совершенно
очевидно - на этом лже-Павле была специальная тонкая маска.
...Послышался звук снаружи: подъехали. Через минуту постучались в
дверь.
Я на всякий случай взял автомат и пригласил войти.
Пароль, отзыв - все в порядке, это был человек из "Реана". Я приказал
прибывшему дожидаться группы, передал найденную в кармане у неизвестного
коробочку с ампулами и сказал Наташе:
- Ну, поехали? Она кивнула.
Уже в машине я, не удержавшись, спросил:
- Жалеешь, что оказался не тот?
Она ответила не сразу:
- Нет. Но тут же добавила: - Пока - не жалею. Иначе...
Что "иначе", так и осталось при ней. Впрочем, не зря сказано в суре
семьдесят четвертой: "И мы погрязали с погрязавшими". Так что ни кого не
станем винить. Право это - не у нас.

До жилья Наташи, ставшего для меня уже достаточно привычным, мы
добрались не без препятствий; хотя то были, если можно так сказать,
препятствия приятного свойства, ни ей, ни мне никакими бедами не
грозившие. Скорее напротив.
Я намеревался свернуть с МКАД на Ярославку, но меня остановили. Эта
дорога была закрыта, надо было съезжать на параллельную. Ничего не
оставалось, только подчиниться. Жизнь в Германии научила меня уважительно
относиться к полиции. Запрет относился, естественно, ко всем машинам. Я
все-таки вышел поинтересоваться, в чем дело, и тут только разглядел
колонны военной техники. Что это значит? Военный переворот? Но этого не
может быть! И тут ко мне подошел офицер из оцепления, чтобы поторопить с
отъездом. Мне пришлось предъявить документ - не журналистскую карточку, -
и это очень хорошо подействовало. Офицер отдал честь и объяснил, что это
войска двигаются на специальный подмосковный тренировочный плац для
репетиции парада в честь столетия Победы. Столь ранняя подготовка
объяснялась тем, что парад предстоял грандиозный, этого требовала столь
круглая дата. И не исключено, что она совпадет с не менее важным, чем
победа 100 лет назад, событием в истории России. Я кивнул ему, заглушил
мотор, попросил полусонную Наташу обождать немного и прошел за оцепление.
Увидеть перед собой и, может быть, даже потрогать руками боевую мощь моей
родины - для меня именно сейчас было чем-то очень близким к счастью.
Я всегда любил не только Военно-Морской Флот, которому отдал столько
лет, но и армию. И последние двадцать с лишним лет видел ее разве что по
TV. Но ящик не передает тепла и запаха разогретых боевых машин, солдатских
комбинезонов и сигарет, кожи и смазки; микрофоны не улавливают того, что
говорится не на публику, а между собою; объективы камер не заглядывают
солдатам в глаза. Именно всего этого мне не хватало, и сейчас я спешил
утолить свой голод по этой информации, хотя никакого оперативного значения
для меня она и не имела.
Я неторопливо шел вдоль колонны техники. Шел и думал о том, как
ухитрилась армия выжить в тяжелейшие для нее (и для других тоже)
девяностые и последующие годы - полураздетая, полуголодная,
недовооруженная, разучившаяся побеждать, недоумевающая относительно своего
будущего, запутавшаяся в реформах, до конца не понятных даже их авторам,
потерявшая уважение в мире и - что куда важнее и горше - в собственном
народе. Что удержало ее от полного разложения? Боевая слава предков и
воинская честь? Разумеется; но одной чести, одной страстной любви, одних
талантов недостало бы. Нужны были деньги; и когда они со временем
появились, золотые семена упали на добрую почву. И пошли в рост...
Вот они, российские войска наконец, совсем рядом. Колонна
остановилась.
Здесь были тяжелые машины, крейсеры полей, - огромные, но удивительно
маневренные ракетные установки, оснащенные новейшими компьютерами,
восхитительно-страшные даже в неподвижном безмолвии. Дальше можно было
заметить боевые машины пехоты. Не исключено, что те модели, которые я
недавно видел далеко за пределами России, или уже что-нибудь поновее.
Возле них солдаты разминали ноги, тлели редкие сигареты. На меня
никто из офицеров не обращал внимания - доверяли своему оцеплению.
Тут движение колонны возобновилось. Она шла мимо меня упруго и
напористо, и я остановился. Мне было приятно думать о празднике, к
которому готовились войска. Но чтобы он начался и завершился так, как
нужно было для России, мне надо было еще поработать...
Я повернул назад и возвратился к машине. Офицер из оцепления снова
отдал мне честь, я кивнул в ответ. Машина стояла на месте, Наталья спала,
пристроившись боком на сиденье. Хрюкнул стартер. Мне пришло в голову, что
стоило бы заехать в отель, посмотреть - что же там произошло, а главное -
забрать мои записи и все прочее, что было мне дорого; но жаль было
женщину, и я направился прямо к уже ставшему немного родным и мне жилью.

У себя дома она быстро уснула - наверное, нервная перегрузка
сказалась.
Такие дозы были не по ней, их даже лошадиными не назовешь - дозы для
динозавров. Даже для меня было многовато. Однако у меня нет такого убежища
от стресса, как сон, возникает, наоборот, бессонница. Конечно, от нее есть
прекрасное лекарство - грамм сто или двести, в зависимости от привычки. Но
сейчас я не мог позволить себе ничего подобного: до утра оставалось
немного, и надо было сохранять форму. Потом, когда все завершится, может
быть, и отведу душу.
Оставался один способ: расслабиться и думать о чем-то постороннем,
интересном, увлекательном. Я поискал - и не нашел ничего более
приемлемого, чем попытка окинуть единым взглядом всю ситуацию, в которой
мы оказались перед решающим днем.
Вообще самым удивительным сегодня представлялось то, что недруги
России, хорошо понимая смысл и значение происходящего и никак не желая
такого развития событий, все же позволили нам сделать то, что мы сделали и
собирались теперь завершить. Потому что ведь могли и не позволить.
Соединенные Штаты оставались Соединенными Штатами, Тихоокеанский блок
вовсе не терял силу, но продолжал набирать ее, бывшие наши вассалы,
внешние и внутренние, как всегда, желали России всего самого худшего, что
только можно было представить, и еще немножко сверх того. А Европу (я уже
привычно не включал Россию в это понятие), все еще больную изнурительной
демократией, которая не компенсировалась патриотизмом высокого давления,
как это было в Америке, Европу уже привычно трясло от страха, ей
мерещилось новое нашествие - на сей раз не со свастикой и не с серпом и
молотом, но с полумесяцем на знаменах. То есть превращение России во
всесторонне сильную, интенсивно богатеющую, возглавляющую в политическом и
военном отношении весь исламский мир державу, саму все более прорастающую
исламом, должно было, казалось, заставить весь прочий мир вступить в
коалицию, как сто с небольшим лет назад - против Гитлера.
И ведь для того, чтобы помешать, вовсе не пришлось бы начинать третью
мировую войну. Придушить развитие можно было и в самом начале, если взять
за точку отсчета "Банное совещание" или то заседание высших
военачальников, которое описал Филин-старший. Наверняка эти разговоры и
последовавшие за ними действия по созданию нынешнего порядка вещей не
остались неизвестными для иностранных разведок. Можно было затеять одну,
две, три локальных войны, внешних или гражданских, поднять хотя бы курдов,
столкнуть турок с греками на Кипре, разжечь конфликт в неисчерпаемо
темпераментной Африке, наконец, снова стравить Иран с Ираком, а Сирию - с
Израилем, чтобы загрузить Исламиду проблемами и лишить ее времени и
спокойствия - для развития русско-исламского взаимопритяжения. Тогда - в
двадцатые и даже в первой половине тридцатых годов - все это было не
только реальным, но и осуществимым без особого труда. То есть была цель и
имелись средства для ее достижения; отчего же?..
Прежде всего по той причине, что в этот период - может быть, просто
по стечению обстоятельств, а может быть, и не просто - и в Америке, и в
особенности в Европе постоянно возникали собственные внутренние конфликты.
В Северной Ирландии время от времени возобновлялась борьба за
независимость, на Балканах - за справедливый передел границ, в Италии в
очередной раз - за отделение Севера от Юга, в Бельгии -
фламандско-валлонские трения, в Германии и Франции - шумные и небескровные
схватки с множившимися потомками иммигрантов, в Испании - с басками за
независимую Басконию, здесь же и украинско-польская война, серия
балтийских инцидентов по разграничению шельфа - вот лишь беглый перечень
европейских дел. Быстрая исламизация Юга в самих Штатах, постоянные
конфликты в межлатиноамериканских отношениях, экономические проблемы в
американо-дальневосточном противостоянии позволили Штатам подготовить лишь
минимум операций по смене декораций в государствах Ближнего Востока - но
ни одна не завершилась удачей, а потом стало и вовсе не до них. В свою
очередь, и Тихоокеанский блок тогда был занят собственными проблемами,
борьбой за лидерство, на которое претендовали не только Токио и Пекин, но
и Сеул, и Сингапур. У Китая временами сильно обострялись отношения с
Индией, а когда они налаживались - возникали неприятности у Индии с ее
западным соседом, и Китаю в качестве ядерной державы и члена Совета
Безопасности приходилось тогда выступать уже в роли гаранта
неприкосновенности Индии. Ну и так далее. Похоже, что с давних пор только
Австралия и Новая Зеландия на всей планете оставались бастионами
спокойствия. И та, и другая в этой игре как бы сказали "пас" и бросили
карты на стол рубашкой вверх.
Вот такие были совпадения - или не совсем совпадения. Во всяком
случае, секретные службы многих стран с начала тридцатых работали особенно
интенсивно.
В Исламиде дела тоже были далеки от полного мира и единомыслия. И
если бы исход варианта "И" зависел только от них, то неизвестно еще, чем
бы все это кончилось. Но тут главным действующим лицом была Россия. А ей,
при всех недостатках, всегда было присуще умение ухватиться за одну
проблему и тащить до победного конца, не обращая внимания на всякие
сопутствующие неприятности. История приучила и к постоянным неприятностям,
и к не менее постоянным великим замыслам. А в этом деле самым трудным
было, как всегда - стронуть телегу с места и раскрутить - "Эй, ухнем!" - а
дальше и вправду сама пойдет. И пошло.
С начала сороковых годов в России наблюдается бурный рост экономики
по всем позициям - от строительства жилья до роста числа военных кораблей,
от роста доходов на душу населения до увеличения золотого запаса страны.
И все эти замечательные показатели объяснялись хорошими субсидиями,
инвестициями, одним словом, деньгами. В противовес концу прошлого и началу
нашего века, когда российские финансы при мощном импорте работали на
экономику Запала, сейчас те же западные деньги, уплаченные за нефть,
российскую и ближневосточную, за продукцию их промышленности, возвращались
в Россию и крутились на ее рынке. Параллельно с этими успехами в России
увеличивалось число мечетей, количество россиян, склонившихся к учению
Пророка, всякого рода обменов с Исламидой по линии культурной, научной,
спортивнои.
..Олимпийские игры 1944 года в Александрии, получившей это право не
без организованного Россией давления, стали весьма показательным
проявлением крепости отношений России с Исламидой. Хотя, конечно, далеко,
далеко не крупнейшим и значительнейшим. А вот то, что я этой ночью видел
на Ярославском шоссе - новое мощное воинство, - станет для всех весьма
серьезным аргументом при решении старой проблемы: кто есть кто в этом
мире.
В этих рассуждениях я все же уснул незаметно для самого себя в
кресле, не раздеваясь. И, проспав три часа, вскочил и принялся за утренние
процедуры с приятным ощущением моей собственной боевой готовности.
Потому что наступающий день обещал стать днем решающим.
Хотя - недаром сказано в суре "Пчелы", в айяте семьдесят шестом:
"Поистине, Аллах знает, а вы не знаете!"



Глава одиннадцатая


Когда я после кружки крепкого кофе и пары телефонных звонков был уже
готов к выходу, Наталья все еще спала. Я засомневался немного - поцеловать
ее перед уходом или нет - и решил не беспокоить. Может быть, причина была
и не только в этом.
В условленном месте меня уже ждали двое. С одним из них я давно не
встречался, но обниматься мы не стали, только кивнули друг другу. Это и
был Иванов. Второго я видел впервые. Дальше пошли пешком. Пройти следовало
два с лишним квартала. Было еще очень рано и пустынно, однако когда мы
приблизились к нужному месту, то убедились, что все, кому надлежало тут
быть, присутствовали - хотя заметить каждого из них можно было, только
имея немалый опыт. Не доходя двух подъездов до нужного, мы
приостановились. Навстречу нам приближался человек, который, поравнязшись,
негромко сообщил - Все в порядке. Не выходил.
Мы переглянулись. Иванов в данной операции был старшим, и поэтому
команды отдавал он.
- Ну что же - пошли, - сказал Иванов.
Сразу же, неизвестно откуда взявшись, несколько человек забежали в
подъезд раньше нас. Когда мы вошли, они ждали нас возле лифтов. Иванов
спросил:
- Пожарный спуск и черный ход?
- Под контролем, - ответил тот, что встретит нас у дома.
- Гаражи?
- Блокированы.
- Он дома?
- Вечером был. Видимо, лег спать, когда свет погас. Никто с тех пор
не выходил, не выезжал.
- Он один был?
- Других не замечалось. Может быть, кто-то там уже находился, когда
мы прибыли; не знаю.
- Разве не прослушивали?
- Прослушивали. Временами звучал телевизор или шум воды. Ничего
другого.
Ну, это не очень убеждало.
- Чердак контролируется? - спросил я.
- Разумеется.
- Крыша?
- Так точно. Нет, он в квартире, не сомневайтесь.
- Берем, - сказал Иванов, но таким тоном, словно хотел дождаться еще
чего-то. Моего согласия, наверное, хотя я тут не командовал. Мне же еще
чего-то не хватало. Ага, вот:
- А внутри по лестнице какие-то передвижения засекали?
- Нет. Обращали внимание только на входивших и выходивших.
- Понятно, - сказал я.
Не наблюдали. Значит, нужный нам человек мог в любое время выйти из
своей квартиры и войти в другую - в этом подъезде их было еще тридцать
девять. Вот так-то. Войти и остаться, и сейчас спокойно сидеть там.
Почему бы и нет? Такая квартира могла быть заранее подготовлена и
быть вне всяких подозрений. Уж у кого-кого, а у нынешних моих оппонентов
времени и возможностей все предусмотреть было - хоть завались... Подумав о
них как о врагах, я внутренне усмехнулся: знал, что, когда наша возьмет,
они из противников превратятся в исправных служак властей. Но для этого
нам надо было еще победить.
Я сказал:
- Пусть кто-нибудь по возможности быстро установит всех
квартировладельцев этого подъезда. И соседних тоже - на всякий случай.
Балконы-то соприкасаются... Ну что же - посмотрим, что у него там...
Поднимаясь, мы заняли оба лифта, одна группа побежала по лестнице. У
нужной квартиры остановились. Иванов глянул на меня. Как-то само собой
командование перешло ко мне. Я предложил:
- Послушаем немного.
Он передал мне наушники. Слышимость оказалась отличной. Явственно
различались неторопливые шаги - два шага, пауза, четыре шага, звук
отодвигаемого стула. Обитатель негромко мурлыкал песенку. Засвистел и
умолк чайник. Я сказал:
- Звоните.
Один из группы нажал на кнопку звонка. Хорошо слышно было, как он
заиграл внутри. Вскоре из квартиры откликнулись:
- Минутку!..
И это тоже было слышно весьма отчетливо. Я сказал Иванову:
- Теперь вырубите у него ток. Ящик со счетчиками и предохранителями,
висевший тут же, на лестничной клетке, был не под замком. Иванов сам
распахнул дверцу, опустил оба рычажка.
- Звоните снова, - сказал я. На кнопку нажали. Звука не последовало:
квартира была обесточена. Но через секунду снова послышалось:
- Сейчас, сейчас иду! Все было ясно.
- У него магнитофоны на батарейках, - сказал я. - А тот, что
откликается, он подключил к звонковой кнопке, а надо было бы к самому
звонку. Это они прохлопали.
- Вы думаете?..
- Уверен. Ладно, открывайте, смотрите, что и как - потом доложите.
- А вы?
- Я уже и так опаздываю, - сказал я. - Скомандуйте там, пусть мне
подгонят машину - у молодых ноги побыстрее...
- Где вас искать?
- На открытии съезда азороссов.

Значит, он сбежал, а может быть, его сегодня там и вообще не было -
так думал я, направляясь в названное Иванову место.
Это оптимизма не придавало. Хоть на полшага, но он нас обошел. Однако
это вовсе не значит, что он ощутил на себе наше пристальное внимание.
Совершенно необязательно. Скорее всего сработало лишь стремление
лишний раз подстраховаться от всяких непредвиденных обстоятельств,
досадных случайностей и прочего. Могу держать любое пари на то, что его в
той квартире и ночью не было. Искать его по всей Москве - дело пустое. Он
все равно должен не позже определенного часа появиться на открытии съезда.