Михайлов Владимир Дмитриевич. Вариант "И"

правильное обращение. Мы вошли, и я сказал:
- И все же осмотрись внимательно - все в порядке?
Наташа, впрочем, занялась этим, не дожидаясь моего совета. Вскоре из
кухни донесся ее голос:
- Кто-то лазил в кастрюли.
- Да, - сказал я. - Это я. Забрал свои кассеты. Больше ничего?
- Как будто нет.
- Хорошо. А тайник?
- Ты обязательно хочешь его видеть?
- Ну, если у тебя есть принципиальные возражения...
- Нет, - сказала она. - Принципиальных нет.. Просто... А, ладно.
Мне, откровенно говоря, было просто любопытно: где в малогабаритной
квартире можно оборудовать такой тайник, какого не обнаружат специалисты.
Наташа вышла из кухни, прошла в комнату. Позвала меня. Я вошел.
- Ну вот, - сказала Наташа. - Это здесь.
- Что же: показывай.
- Да прямо перед тобой.
- Что значит - прямо передо мной? - едва ли не рассердился я. - Не
вижу.
Однако сразу могу тебя разочаровать: где бы в этой комнате ни
заложить тайник, его обязательно найдут. И даже без особого труда.
- Поспорим? - На что угодно.
- Хорошо. Спорим на то, что мне будет угодно. Только не вздумай потом
выкручиваться.
- Ein Wort - em Mann! - заявил я, и хотя это было сказано по-немецки,
она, похоже, поняла. Усмехнулась. Отошла в угол. Взобралась на стул.
Подняла руку. И извлекла кассету - похоже, прямо из воздуха.
- Э? - сказал я.
- Проигравший платит.
- Постой. Я ничего не понял.
- А это и не обязательно.
- Ты мухлюешь. Она была у тебя в рукаве.
- Думаешь? Хорошо...
Не слезая, она снова двинула рукой - и кассета исчезла. Наташа
спрыгнула и подошла ко мне.
- Можешь обыскать. Ну? Убедился? Постой... Куда ты... Ты нахал и
грубый насильник! Ну, не сейчас же... Порвешь! Погоди, я сама...

Прошло некоторое время, прежде чем мы вернулись в эту комнату и снова
обратились к проблеме тайника.
- Не человек, а маньяк! - заявила Наташа. Слышать это было очень
приятно. Но она тут же продолжила:
- Мы спорили вовсе не на это. И все права остаются за мной.
- Разве я хоть словом заикнулся?..
- Попробовал бы - и в самом деле стал бы заикаться. Скажи: занятия...
этим самым (она не сказала ни "занятия любовью", ни "траханьем" -
предпочла неопределенно-нейтральное) стимулируют твое мышление?
- Никогда не задумывался.
- И ты до сих пор не понял?
- Я вообще крайне тупой экземпляр.
- Спасибо, что предупредил. Ты, значит, ничего не видишь.
- Почему же? Вижу угол комнаты, гладкие стены...
- Вот-вот. И любой увидит то же самое.
- Ты хочешь сказать, что там... тайник-невидимка?
- Ну, простые вещи ты еще способен сообразить.
- То есть... голограмма?
- В десятку.
- Остроумно.
- Конечно, если руками обшаривать каждый дециметр стены, то на него
рано или поздно наткнешься. Но шарить там, где ничего нет, станут в
последнюю очередь, верно? А для этого ищущий должен располагать временем.
Его бывает достаточно у госбезопасности; но тайник заложен не от нее, а от
налетчиков. Они же, как правило, спешат.
- Все верно. Положи мои кассеты туда же и побежим. Хотя - постой... А
что у тебя там еще?
- Да ничего особенного. Есть одна книжечка. - Она вынула и показала
мне брошюрку. - Возьми - может быть, прочитаешь на досуге...
- Тоже дедовская?
- Нет. Липсис оставил маме - сказал, что любопытно...
Я машинально сунул книжку в карман.
- Бежим. Мы и так уже опаздываем.
- На богослужение? - не удержалась она.
- Сложный вопрос, - сказал я серьезно, Богу мы служим или кому-то
другому. Это мы потом узнаем.

До Николы на сене добрались без происшествий. Храм был маленький,
давних времен, но капитально отремонтированный и совсем недавно
покрашенный.
Уютная церквушка, какими в свое время славился город "сорока
сороков", и хотелось думать, что и Господь в ней не такой, как где-нибудь
в кафедральном соборе, величественный и строгий, а - добрый,
провинциальный этакий, всепрощающий, похожий на сельского батюшку на
склоне лет. Прежде чем войти за церковную ограду, я перекрестился
по-православному. Вообще-то я никогда крещен ни в православие, ни в
католичество, ни в лютеранство не был, но положил себе за правило в храме
любой конфессии соблюдать необходимые религиозные обряды. Наташа
посмотрела на меня не без удивления, но ничего не сказала.
Небольшая, отдельно стоящая пристройка с крестом на куполе, как мне
показалось, и есть байтистерий. Я не ошибся. Отец Николай ожидал нас там.
Ничего в облике иерея вроде бы не изменилось после того, как мы расстались
у входа в театр - и тем не менее выглядел он тут совершенно по-другому:
значительнее и, так сказать, органичнее, и наперсный крест его здесь
воспринимался уже не как принадлежность униформы, но воистину как великий
символ.
- Прошу пожаловать, - широким жестом, особенно выразительным
благодаря плавному взлету широкого рукава, пригласил нас отец Николай.
Здесь стояла большая купель, еще одна маленькая, в коей крестят младенцев,
стол, несколько стульев. Тут казалось как-то уютнее, чем в общем храме.
Отец Николай пригласил сесть и сам уселся, привычным движением
справившись со своим долгополым одеянием.
- Итак, чем могу служить?
- Прежде всего разрешите представиться...
- Мне вас представили заочно, - отклонил он мое предложение. -
Профессор Бретонский объяснил мне, кто вы и с какой нуждой. Я готов
ответить поелику это будет в моих малых возможностях. Спрашивайте.
(Пожалуй, для сохранения стилистического единства ему следовало бы
сказать: "Вопрошайте".) - Благодарю вас. Моих читателей будет наверняка
интересовать прежде всего вот что: вы, православный священник, иерей...
Он чуть заметно качнул головой.
- Протоиерей, - поправил он меня. - Если вам нужна точность -
митрофорный протоиерей. - На его губах промелькнула улыбка. - Это высший
чин, которого может достигнуть духовное лицо, не принявшее монашеских
обетов.
- Спасибо за разъяснение, - кивнул я. - Итак, вы, будучи православным
митрофорным протоиереем, настоятелем этого храма... Я не ошибся?
- Ни в коем случае. Дело обстоит именно так. Правда, был я отстранен
от служения - но лишь на краткий срок.
- И, разумеется, человеком глубоко верующим...
Он только кивнул.
- ...принимаете весьма активное участие в деятельности политической
партии, ставящей своей целью избрание на российский престол человека,
который, не являясь, конечно, врагом православия, тем не менее никак не
может быть назван его горячим сторонником. Мало того: который пользуется
очень сильной поддержкой людей, исповедующих ислам. Конечно, нельзя
смешивать политику с религией - но в чем причина того, что ваши
религиозные убеждения оказываются в таком противоречии с убеждениями
политическими?
Протоиерей помолчал секувду-другую, словно желая убедиться, что я
закончил свой вопрос. И ответил:
- Причина - в моей вере в Бога.
Мысленно я зааплодировал: ответ был хорош хотя бы своей
непредсказуемостью. Обычно, беседуя с политиками, ответы их знаешь
заранее.
- Не могли бы вы объяснить несколько подробнее?..
- С охотой. Христианство, иудаизм, ислам - все это формы поклонения
единому Богу. Одному и тому же. Потому что если признать, что мы
поклоняемся своему Богу Христу, а мусульмане - своему Аллаху, являющемуся
другим, мы впали бы в грех язычества, то есть признания многобожия. Но
человек истинно верующий никак не может быть язычником, политеистом. Бог -
один, разъединяют же нас форма религиозной организации, обрядовая сторона
и ряд богословских проблем. Однако теологические проблемы - это проблемы
людей, а никак не Господа: у него нет проблем. Вот вам еще одно сравнение.
Существуют страны с правосторонним дорожным движением и другие - с
левосторонним.
Соответственно руль в автомобиле расположен у первых - слева, у
вторых - справа. Разница существенная, и никак нельзя, оказавшись в
левосторонней стране, продолжать ездить по ее дорогам по правосторонним
правилам: катастрофа неизбежна. Однако же наши водители далеки от мысли
считать, что только их автомобили являются истинными, а, допустим,
английские, австралийские или японские машины - ложны. Что же касается,
скажем, того города, в который вы намерены попасть, и дороги, по которой
движетесь, - то к городу этому могут вести с одной стороны дороги
правосторонние, с другой - левосторонние. Но город достижим и для тех, и
для других.
Теперь предположим, что в какой-то стране по некоторым причинам - ну,
скажем, туда навезли так много автомобилей с противоположным расположением
руля, что уже нельзя не принимать их во внимание, - в этой стране
возникает необходимость пользоваться обеими формами движения. Это
возможно? Да, но только при одном условии: необходимо параллельное
существование двух дорожных систем, которые нигде не будут соединяться или
пересекаться - что при наличии туннелей и эстакад вовсе не так трудно.
У него широкие рукава, подумал я, и в рукавах этих, похоже, упрятано
великое множество доходчивых сравнений. Надо думать, он произносит
интересные проповеди своим прихожанам.
- Так вот, - продолжал тем временем отец Николай. - Вам, конечно,
ясно, как называется тот город, куда мы все стремимся, и кто в нем правит.
Теперь, чтобы закончить эту притчу, предположим, что я живу в доме,
рядом с которым проложили левостороннюю дорогу. До сих пор я, как и все,
ездил на машине для правостороннего движения, но сейчас левосторонняя
дорога пролегла между моим домом и той старой дорогой. У меня все та же
машина с рулем слева; но ко мне приходят и предлагают машину для новой
дороги - новую, совершенную и на крайне льготных условиях. Меня даже не
уговаривают отдать старую, наоборот - обещают расширить гараж, чтобы в нем
умещались обе. Разве, если я соглашусь на эти условия, я как-то нарушу
интересы города, которому нужно только одно: чтобы я в конце концов туда
доехал? Разумеется, убежденные сторонники правосторонней езды станут
утверждать - и некоторое время многие даже будут им верить, - что вторая
дорожная сеть на самом деле ведет вовсе не к тому городу, в котором царит
Добро, но к другому, где обитает Зло. Почему им поверят на время? Потому
что описания города в путеводителях одной дорожной компания и другой не
вполне совпадают. Однако они и не могут совпадать в деталях, потому что
дороги впадают в город с разных сторон, а ни один город не выглядит со
всех сторон одинаково. Но добравшись до центра города, люди убедятся, что
центр для всех один. Вот как я могy это представить.
- Вы мастер метафоры, - не удержался я от похвалы. - Однако дело
происходит не в воображаемой стране, но в России, в которой и пристрастия,
и антипатии всегда стремятся к крайним значениям.
Православная Россия...
Я удивился: мое возражение он встретил не с улыбкой, но скорее с
гримасой, которая могла бы сойти за улыбку.
- Православная Россия... - повторил он с расстановкой. - А вы уверены
в точности такой формулировки?
- Принято думать так. - Мало ли как принято думать. Да, собственно,
так не думают; так считают. А если думать... - Он помолчал. - Ладно,
скажу, рискуя впасть в ересь, не богословскую, но политическую: Россия как
была тысячу с лишним лет назад языческой, так ею и осталась. Христианство,
по сути, не вошло в кровь, не стало основой мышления. Даже основой веры не
стало. Разве что на словах - но ведь от слова, как известно, не
станется... Религия органичная, растворенная в крови, всегда идет от
мироощущения человека - идет от человека к организации, то есть - снизу
вверх. Как христианство в Риме. Из катакомб - во храмы. А не из храмов в
землянки. Потому христианство так органично в Италии: итальянцы,
наследники Древнего Рима, они его выстрадали. В катакомбах. Кровью на
аренах. В России же все вводилось сверху, приказным порядком: и
христианство, и - позже - его реформа, и еще позже - коммунизм. Конечно, у
России были шансы стать подлинно христианской страной, и она стала бы ею,
если бы не Никонианская реформа. Все, искренне верившее, ушло в раскол - и
погибло, как Аввакум, человек уровня апостола Павла. А церковь
превратилась в государственную институцию - и так утратила всякую
возможность стать народной. Вспомните: реформа на Западе - протестантство
- тоже ведь шло снизу вверх, от внутренней потребности. А у нас и реформа
- от властей. И с коммунизмом повторилось то же самое - не говоря уже о
том, что он нередко взывал к самым темным сторонам природы человеческой...
Да, безусловно - сохранились форма, и храмы, и купола, обрядность... И
организация... Но ведь сие - не вера, а лишь изображение ее. А в Бога надо
верить, а не изображать веру. Нет, господин журналист, вы серьезно
подумайте перед тем, как утверждать, что Россия - страна христианская.
Если начальство приходит в храм и обедню отстаивает со свечкой в руках -
это еще никак не факт веры, это факт политики. Но политика - стихия
изменчивая, и нельзя на ее фундаменте строить вечное здание!
Священник умолк; он смотрел на меня серьезно и печально, и я подумал,
что говорил он совершенно искренне.
- Ну а ислам?
Он кивнул.
- Логичный вопрос. Ислам... Прежде всего он - религия снизу.
- Но разве он во многих местах не насаждался мечом?
- Да, наверное... не без того. Однако в этом, пожалуй, только буддизм
нельзя упрекнуть - да и то не уверен. Но сейчас не это важно. Во-первых,
ислам интернационален. Порой приходится слышать, что русские его не могут
усвоить. Факты свидетельствуют об ином. Если бы вы интересовались
историей...
- Я интересуюсь.
- В таком случае вы, возможно, помните, что еще в последние
десятилетия минувшего века, когда России приходилось скрещивать оружие с
исламскими народами - и за пределами страны, и внутри ее - некоторое число
наших воинов, попав в плен, стали исповедовать ислам. Одни из них потом
вернулись домой, другие отказались, не желая порвать с исламской средой, с
которой сроднились. Но и многие из тех, кто возвратился в свои дома, не
изменили своей новой религии. А между тем были они русскими. Вообще не
бывает веры, принципиально чуждой для какого угодно народа, как нет
народа, не способного усвоить какое угодно вероучение. Далее: ислам
синтетичен. Он объединяет всех: и ветхозаветных, и новозаветных, и
иудаистских святых. Изложение его основ не столь зашифровано и намного
доступнее пониманию рядового верующего, чем, скажем. Священное Писание.
Это важно. Что еще? Вы и сами наверняка заметили, что ислам
динамичен.
Потому ли, что он моложе? Вряд ли только по этой причине. Он
энергичен.
И главное - силен верой. Они - мусульмане - верят, понимаете? А это
мне представляется самым главным. Для них Бог не деталь жизненной
декорации, но - основа основ. А народ, чтобы совершать великие дела,
должен верить, иного выхода нет, это - непременное условие, хотя, быть
может, и не достаточное.
- И вы полагаете, он может восторжествовать в России?
- Не знаю; речь ведь не о торжестве в политическом смысле этого
слова.
Но, во всяком случае, русский мусульманин - такое словосочетание
вовсе не кажется мне противоестественным. Хотя бы потому, что славянские
прецеденты существуют давно: хотя бы боснийские мусульмане, к примеру. О
наших отечественных я уже упоминал только что.
- Ну, чтобы уцелеть, и не на то пойдешь... - вставил я. - У ислама в
России вполне возможно будущее, поскольку он несет с собой очень немалые
инвестиции и кредиты...
- Уже принес и еще принесет гораздо больше. А ведь не сегодня
сказано, что Париж стоит мессы. Сейчас для России главное - устоять. А
сколько будет ради этого построено мечетей - вопрос не первостепенный.
- А народ не восстанет?
- Если поверит своему государю - не восстанет.
- Я вам очень благодарен, отец Николай. Еще два маленьких вопроса, с
вашего позволения. Первый: вот эта ваша позиция не может отразиться на
вашей судьбе?
- Пока не отразилась. Хотя я ее не скрываю.
- Как вы думаете - почему? Он улыбнулся.
- Видимо, есть какие-то причины. Но думать о себе мне сейчас просто
некогда.
Мне не хотелось довольствоваться столь неопределенным ответом. И я
решил проявить настойчивость.
- Скажите, не может ли ваша уверенность в себе быть следствием того,
что укоренение ислама в России, сколь бы парадоксально это ни звучало,
пошло бы на пользу православной церкви?
Он прикинулся удивленным, но не старался сделать это очень уж
искусно.
- Каким же это образом?
- Ну, тут достаточно простое умозаключение. Православное духовенство,
так сказать, растренировалось из-за отсутствия серьезной конкуренции.
Власти уже много лет смотрят на вас весьма благосклонно, охотно
демонстрируют свою приверженность православию. Правда, время от времени
ваши иерархи обращаются с настоятельными просьбами ограничить деятельность
в России иных конфессий. Ну, это естественно, было бы странно им этого не
делать. Однако по-настоящему ведь секты вам не противники - и вы можете
жить с ленцой, ограничиваясь соблюдением необходимой формы. А вот если в
местах, которые вы привыкли считать исконно своими, начнет всерьез
укореняться такая мощная и динамичная религия, как ислам - тут вам, хочешь
не хочешь, придется бороться всерьез. А поскольку применение оружия вряд
ли будет возможно, то придется мобилизовать все иные силы - духовные,
организационные, все прочие. Придется омолаживаться. Это будет словно
подсадка молодой железы в дряхлеющий организм. И как раз поэтому ваше
участие в происходящем процессе может рассматриваться как дело благое. Как
знать, может быть, у вас есть и благословение Его Святейшества?
Отец Николай слегка улыбнулся:
- Это ваши предположения, не мои.
- Вы их опровергаете?
- Будем считать, что я их не слышал, что ваш монолог остался
мысленным.
Я понял, что большего он не скажет. Но как говорится, sapientii
satis.
Ну что же - еще один вопрос...
- Отец Николай, собираетесь ли вы изложить все эти ваши соображения
претенденту при личной встрече?
- Не думал об этом. Он все это, я уверен, знает лучше меня.
- Но вы будете просить аудиенции? Или хотя бы участвовать во встрече?
- Если Богу будет угодно. Но вряд ли моя скромная персона вызовет у
государя - или будущего государя - интерес. Я ведь политик всего лишь
постольку поскольку.
- Сердечно благодарю вас. И приношу извинения за то, что отнял у вас
столько времени.
- Мое время принадлежит людям. Но не думаю, чтобы мы провели его
совсем уж бесполезно. А сейчас, увы, меня ожидают другие дела. Я провожу
вас до выхода.
- Не затрудняйтесь, спасибо.
- Просто во избежание осложнений.
Я вспомнил предупреждение, сделанное им еще на совещании: храм,
принадлежащая ему территория, на первый взгляд казавшиеся пустыми, на
самом деле охранялись. Интересно было бы узнать, кому принадлежала охрана.
- В таком случае мы готовы, - сказал я.
- Куда теперь? - спросила Наташа, когда мы сели в машину.
- А куда бы ты хотела?
- Куда-нибудь, где можно купить что-нибудь вкусненькое.
- Хорошо. И надо, пока есть время, послушать - что старик наговорил
на последнюю кассету.
- Это можно будет сделать вечером.
Я покачал головой:
- Не исключено, что вечер мы проведем совсем в другом месте.
Я ожидал вопросов, но их не последовало. Наташа, видимо, успешно
осваивалась со спецификой журналистской деятельности такого рода.
Неплохого работника я нанял. Немножко ее подучить, и...
Я ударил по тормозам. И вовремя. Отреагируй я на долю секунды
медленнее - и тупорылый "КамАЗ" нокаутировал бы наш легонький седанчик
крюком в правый бок, отшвырнув на глухой бетонный забор, тянувшийся
справа.
- Ого! - только и пробормотала Наташа. - Не слабо.
- Ты не заметила, откуда он вынырнул?
- По-моему, из того вон проезда - впереди, справа. Станешь догонять?
- Нет смысла. Он уже далеко.
- Жаль, я не заметил номер.
- Я заметила.
- Ты что же - не испугалась совсем?
- Еще как! Внутри все трясется.
- Ты молодец, - сказал я и поцеловал ее.
- Этим лучше заниматься в домашней обстановке, - заметила Наташа.
- Тонкое замечание. Ну что же - поехали.
- Думаю, сейчас они больше не станут рисковать.
- Интересно, кто это "они"?
- Если бы я знал...
Я и в самом деле не знал. Но кое-какие новые подозрения начали уже
складываться.
Ведь обещано в суре "Совет", айяте сорок четвертом: "Ты увидишь, как
их приведут туда поникшими от унижения, они будут смотреть, прикрывая
взор". Знать бы только - куда?



Глава седьмая


Как я и предполагал, больше нас в пути не тревожили, хотя наверняка
мы не избежали наблюдения. Да я и не старался скрыться, сейчас в этом не
было бы никакого смысла. По этой же причине я оставил машину рядом с
Натальиным подъездом, втеревшись в узенькое пространство между пожилым
"мерседесом" и серебристым "ЗИЛ-Эмиром", на котором, казалось, и лак еще
не успел просохнуть.
Я испытывал ощущение, что кто-то всерьез вознамерился помешать мне в
работе и сейчас никак не мог помешать моим оппонентам добиваться того, что
они поставили своей целью. Я мог только уйти в глухую защиту, которая
прикрывала бы теперь уже не только меня одного, но и Наташу, безо всякой
вины виноватую. Если бы я мог представить себе, как будет поворачиваться
дело, то, конечно же, не стал бы втягивать ее в эту игру.
Все мы умны ретроспективно, да что толку. Во всяком случае, сейчас
следовало каждый следующий шаг делать с наибольшей осторожностью.
Я окончательно убедился в этом, когда, попросив Наташу держаться за
моей спиной, знакомился с состоянием двери и ее страховки, прежде чем
вложить ключ в замок и повернуть. Оказалось, что предосторожность не была
излишней: тем, кто упорно стремился посетить Наташино жилье в наше
отсутствие, почти совсем уже удалось справиться с подстраховкой; не
хватило самой малости, чтобы отключить ее. Значит, в следующий раз это
окажется им по силам. Похоже на то, что в обозримом будущем квартирка эта
не сможет играть роль убежища, так что нужно найти другую крышу для нас
обоих и другое местечко, где можно будет сохранить материалы - уже
полученные, и те, которые возникнут в дальнейшем. Дела...
Впрочем, журналистика никогда не была делом безопасным, и всякий, у
кого может возникнуть неразумное намерение посвятить себя этому ремеслу,
должен прежде всего затвердить эту истину.
Плавно, на волосок перемещая ползунки настройки на карманном пульте,
я привел страховку в порядок и только после этого отпер дверь. Внутри
следов пребывания непрошеных гостей, похоже, не было. Ну а на самом деле?
Наивно думать, что в помещение можно проникнуть только через дверь,
выходящую на лестничную клетку; на что же тогда балкон, окна, вентиляция?
Пришлось потратить время на осмотр того и другого. Воистину, чем только не
приходится заниматься репортеру в свободное время!
Заключение было пока утешительным: этим путем никто еще не
воспользовался. Но это не значило, что не воспользуются в ближайшее время.
Превратить квартиру в крепость невозможно. Ну что же, значит, несколько
часов оставалось еще в нашем распоряжении - но из этих часов нельзя было
более терять впустую ни одной минуты.
Прежде всего я привел в рабочее состояние свою аппаратуру и набрал
короткий номер. Мне ответили почти сразу:
- "Реан".
- Доктор Фауст.
- Передаю информацию.
- Пишем.
- Я передал спрессованную в кратковременный пакет запись разговора с
протоиереем отцом Николаем.
- Принято.
- Что для меня?
- Пишите. Большой текст.
- Готов.
Информацию для меня передали точно так же - на высокой скорости.
Потом еще придется ее расшифровывать.
- Принял. Благодарю. Вопрос у меня. Как прошла изоляция?
Там помешкали - самую малость.
- Объект не возникал.
- Уверены? - на всякий случай переспросил я, новость оказалась
неожиданной.
- Полностью.
Ах ты, Седов-Липсис! Неужели учуял? Не прийти на такое заманчивое
свидание! Нехорошо... Но ничего не поделаешь - будем искать.
- Конец связи.
- Конец.
Так. Одно дело сделано, хорошо ли, плохо ли.
- Наташ!
Она ответила не сразу; была на кухне и наверняка что-то уже грызла.
Наконец откликнулась:
- Ты что не идешь есть? Объявил голодовку?
Такого намерения у меня не было.
- А что дают?
- Бутерброды с паштетом. Соленая рыбка. Чай или кофе - на выбор. Хлеб
черный.
- Кофе. Принято единогласно.
- А уже нолито. Стынет.
- Если нолито - бегу. А потом давай послушаем твою кассету - пока
есть еще возможность. Если там будет интересный рассказ...
Наташа вздохнула:
- Все-таки ужасные мы люди.
- Почему?
- Человека убили... А мы как ни в чем не бывало...
- Нет, Наташа. Мы сейчас просто стараемся не пополнить число убитых.
И это - самое лучшее и самое целесообразное.
- Не знаю... Да ты идешь или нет, в конце концов?..

Расшифровка переданного мне "Реаном" и медленное, вдумчивое прочтение
текста заняли чуть ли не полдня.

Это было не очень развернутое описание жизненного пути претендента на
престол Александра Александровича Романова и его прямых предков и
вытекающее из этого неоспоримое право Александра на российский трон.
Повествование было интересным и смахивало на приключенческий роман.
Впрочем, жизнь зачастую закручивает сюжеты похлеще самого изощренного
автора. Не очень мешал, а потом и вовсе перестал тревожить восприятие
стиль изложения, местами сильно смахивавший на казенный доклад.
Если верить составителю и автору или авторам этого текста, Александр
Александрович, великий князь, являлся прямым и законным потомком по