Страница:
иметь дело не только германскому рабочему классу и международному рабочему
движению, но и мировой демократии и цивилизации вообще.
Троцкий это понимал.
"Поставлены под удар, - писал он, - не только завоевания германского
рабочего движения, но и будущее цивилизации. В случае победы Гитлер не
только сохранит капитализм, а сведет его к варварству. Взбесившийся мелкий
буржуа отвергает не только Маркса, но и Дарвина, и XX веку противопоставляет
мифы Х и XI веков, мистику расы и крови... От экономического материализма к
зоологическому материализму... Все, что общество при нормальном развитии
отвергает как экскремент культуры, теперь изрыгается через горло
капиталистической цивилизации, которая извергает непереваримое
варварство..."
Немногие в те времена, еще до прихода Гитлера к власти, были способны
на такое глубокое и точное определение сущности гитлеризма, на такое
предвидение последствий деятельности варварской фашистской машины.
В сравнении с дифференцированным анализом Троцкого, особенно жалкое
впечатление производит политический лепет Сталина-Тельмана, для которых
накануне взятия Гитлером власти все кошки были серы, все политические
партии, кроме коммунистов, одинаково вредны.
Политически вопрос стоял тогда так: должна ли компартия Германии в
условиях отлива революции и наступления фашизма поддержать коалиционное
правительство Брюннинга-Брауна или выступить против него, что практически
означало поддержать партию Гитлера?
Казалось бы, ответ ясен. Справедливо критикуя коалиционное
правительство за непоследовательность и нерешительность, компартия должна
была поддержать его против Гитлера, подталкивать к более решительной борьбе
с фашизмом, а не выдвигать лозунг: "Долой правительство Брюннинга!" Такой
лозунг был подарком Гитлеру, который стремился, устранив Брюннинга, стать на
его место. Совершенно ясно было, что компартия и ее лидер Тельман не имели
шансов в одиночку победить Гитлера, а шансы Гитлера победить Брюннинга с
каждым днем росли. Поэтому, выдвигая лозунг "долой правительство
Брюннинга!", германская компартия практически помогала Гитлеру расчищать
путь к власти.
Следует отметить, что еще тогда, в начале 30-х годов, в приемах
разрешения германской проблемы проявилось характерное для Сталина
хамелеонство, стремление в целях политической выгоды использовать чуждые
рабочему классу и компартии взгляды (позже это пышно развернулось во
внутренней политике СССР). Так, поскольку Гитлер в демагогических целях,
используя действительно отчаянное положение германских трудовых масс,
выдвинул лозунг "народной революции", которая якобы должна освободить
германский народ от произвола финансового капитала Антанты, - компартия
Германии, стремясь переиграть Гитлера на патриотическом фронте, тоже
выставила лозунг "народной революции". Сталинское руководство Коминтерна
поддерживало такую тактику германской компартии еще и потому, что считало
главным будущим противником СССР не Германию, а Францию и Англию. Сталин
намеревался использовать в своих целях кампанию Гитлера против Версальского
договора, надеясь таким образом отвлечь его от идеи похода на Восток.
Всю эту беспринципную возню ясно видел и решительно осуждал Л.Д.
Троцкий, который еще тогда проницательно заявил, что угроза миру придет со
стороны Германии.
"Сталинская бюрократия, - писал Троцкий, - старается действовать против
фашизма, используя оружие последнего, заимствуя краски из политической
палитры фашизма и старается перещеголять фашизм на аукционе патриотизма..."
И дальше:
"Угроза войны придет со стороны Германии, где политические и
экономические противоречия достигнут новой остроты. И развязка близка. На
много лет судьбы Европы и всего мира будут решаться в Германии. Только если
рабочие преградят путь Гитлеру к власти, СССР и весь мир будут спасены от
катастрофической политики Сталина в Германии, направленной против жизненных
интересов Советского Союза, как и германского коммунизма".
Так и случилось. Роковая политика Сталина в германском вопросе
предопределила приход Гитлера к власти и на много лет предрешила судьбы
СССР, Европы и всего мира.
Возможность прихода Гитлера к власти была вполне реальной, и на этот
случай Троцкий предлагал начать превентивную войну с Германией, пока Гитлер
не успел создать мощную армию. Троцкий надеялся, во-первых, на то, что
немецкий рабочий класс будет на стороне СССР, во-вторых, на общепризнанную
мощь Красной Армии, возглавлявшейся тогда такими полководцами, как
Тухачевский, Егоров, Уборевич, Якир и другие. Следует отметить также и
разработанную в СССР новейшую революционную тактику вождения войск,
массированного применения авиации и танков и прочего, чем немецкая армия в
то время не обладала. Троцкий предостерегал: если ждать, пока Гитлер с
помощью немецких монополий перевооружится, то война повлечет за собой не
только разгром германской компартии и немецкого рабочего класса, но и
многомиллионные жертвы с обеих сторон.
Коминтерновская печать назвала Троцкого "поджигателем войны". Но ни
Коминтерн, ни германская компартия ничего не сделали ни для преграждения
Гитлеру пути к власти, ни для того, чтобы помешать ему развязать
истребительную войну. Сталинская линия в германском вопросе была равносильна
преступлению и перед своим народом, и перед человечеством. Теперь это
общеизвестно, и даже такой сталинист, как М.А. Суслов, был вынужден в 1969
году признать:
"В деятельности Коминтерна, несомненно, были и ошибки. Неоправданным
был тезис о том, что социал-демократия представляет наибольшую опасность, и
потому против нее был нацелен главный удар, что, по сути, привело к
сектантству. К сожалению, в последние годы на деятельности Коминтерна
отрицательно сказались и последствия культа личности Сталина". ("Правда",
26.III.1969 г.)
Разумеется, Суслов, даже вынужденный в чем-то опровергнуть своего
кумира, делает это весьма мягко и с многочисленными передержками. Не об
ошибках идет речь, а о предательстве дела рабочего класса, и не о "последних
годах", а о начале 30-х годов, времени прихода Гитлера к власти.
Фашистское движение возникло в Италии в 20-х годах, еще при Ленине, и
позиция Владимира Ильича по отношению к нему была совершенно четкая и
недвусмысленная: Ленин считал фашизм главным врагом рабочего движения. И
чрезвычайно характерно, что Сталин, в противовес Ленину, главным врагом
рабочего движения объявил социал-демократию.
Яркую картину того, к каким последствиям привела предательская тактика
Сталина, дает журналист-международник Эрнст Генри в своем известном письме к
Илье Эренбургу:
"...Сталин публично назвал социал-демократов "умеренным крылом
фашизма". Еще в январе 1924 года он заявил: "Нужна не коалиция с
социал-демократами, а смертельный бой с ними как с опорой нынешней
фашистской власти".
Слова Сталина были таким же приказом Коминтерну, как его указания
Красной Армии или НКВД. Они отделили рабочих (социал-демократов и
коммунистов) друг от друга, как баррикадой. Помните? Старые
социал-демократические рабочие были не только оскорблены до глубины души,
они были разъярены. Этого коммунистам они не простили. А коммунисты? Они же,
стиснув зубы, выполняли приказ о смертельном бое. Везде, как будто спятив с
ума, коммунисты и социал-демократы неистовствовали друг против друга на
глазах у фашистов. Я хорошо это помню. Я жил в те годы в Германии и никогда
не забуду, как сжимали кулаки старые товарищи, видя, как все идет прахом,
как теория социал-фашизма месяц за месяцем, неделя за неделей прокладывала
дорогу Гитлеру. Сжимая кулаки, подчинялись "уму и воле" и шли навстречу
смерти, уже поджидавшей их в эсэсовских застенках.
Отказался Сталин от теории социал-фашизма только в 1935 году, когда уже
было поздно. Гитлер смеялся и над коммунистами, и над социал-демократами".
Таков был итог сталинской политики в германском вопросе. При повторных
выборах в рейхстаг в 1932 году коммунисты и социал-демократы вместе собрали
13,5 миллионов голосов, а национал-социалисты - 10,5 миллионов голосов. Если
бы была возможна коалиция между коммунистами и социал-демократами, Гитлер к
власти не пришел бы. Но президент Германии Гинденбург, убедившись, к своему
удовлетворению, что коммунисты и социал-демократы заняты взаимной грызней,
поручил сформировать правительство Гитлеру. Сталин хорошо поработал на
Гитлера!
Большое количество споров среди журналистов, историков и дипломатов
вызвал вопрос об оценке политики Сталина в период, предшествовавший второй
мировой войне.
Советские журналисты, историки, полководцы и дипломаты, как по команде
свыше, отстаивают такую мысль, что пакт с Германией, подписанный в 1939
году, был с советской стороны вынужденным и подписан вслед за отказом
Англии, Франции и Польши заключить "соглашение о совместной борьбе против
гитлеровской агрессии".
И в 1939 году, и после окончания войны наши историки считали
подписанный Сталиным и Молотовым пакт чуть ли не гениальным выходом из того
тяжелого положения, в котором оказался Советский Союз по вине Англии и
Франции, стремившихся любыми путями направить гитлеровскую военную машину на
Советский Союз.
"Центральный Комитет партии и Советское правительство, - писал маршал
А.М. Василевский в журнале "Новый мир" No 4 за 1973 год, - соблюдали
указания ХVIII съезда ВКП(б) не дать провокаторам втянуть нашу страну в
войну.
Убедившись в нежелании Англии, Франции и Польши заключить соглашение о
совместной борьбе против гитлеровской Германии, Советский Союз принял
предложение Германии заключить пакт о ненападении. Подписав 23 августа этот
пакт, СССР расстроил планы международной реакции и повернул ход событий в
более благоприятную для себя сторону".
Все сказанное маршалом Василевским не соответствует фактам и внутренним
планам Сталина. За мир Сталин был готов заплатить очень дорогой - чтобы не
сказать любой - ценой. И не потому, что он ненавидел войну, а потому что он
смертельно боялся ее последствий. Сталин прекрасно понимал, что путем
гигантского террора против бывших революционных кадров СССР, с которым он
обрушился в 1930-е годы, он не только выполнил поставленную перед собою
задачу окончательно подавить в стране всякую оппозицию, но что одновременно
с этим он также сильно ослабил политическую и военную мощь Советского Союза.
В момент переговоров о союзе с Англией и Францией он больше всего
боялся, что при первом ударе со стороны мощной гитлеровской военной машины
развалится созданное им с таким трудом государство. Он считал, что нужно еще
несколько лет, прежде чем страна станет готовой к военному столкновению с
таким сильным и опасным врагом, как фашистская Германия.
Дружба с Гитлером означала бы прямое устранение военной опасности с
Запада и тем самым чрезвычайное ослабление опасности с Дальнего Востока.
Союз с Англией и Францией означал лишь возможность получения поддержки и
помощи на случай войны. Если не оставалось ничего другого как воевать, то
выгоднее было иметь союзников, чем оставаться изолированным.
Но основная задача Сталина была не в том, чтобы создать более
благоприятные условия на случай войны, а в том, чтобы вообще избежать войны
в ближайшие годы. В этом был скрытый смысл неоднократных заявлений Сталина,
Молотова, Ворошилова насчет того, что СССР "не нуждается в союзниках".
Соглашение с Гитлером означало страховку границ СССР, при условии
выключения Москвы из европейской политики. Ничего лучшего Сталин не хотел.
Союз с Англией, Францией страховал границы СССР лишь постольку,
поскольку он страховал все другие европейские границы, превращая Советский
Союз в их поручителя и тем самым исключая возможность нейтралитета. Для
Гитлера такой союз означал бы, что он будет отныне иметь против себя
одновременно все три государства, какую бы из границ он не нарушил. Перед
лицом такого риска, он вернее всего избрал бы наиболее гигантскую ставку, то
есть поход против СССР. В этом случае страховка Англии и Франции могла легко
превратиться в свою противоположность.
Как Троцкий оценивал взаимоотношения Англии и Франции с Германией и с
Советским Союзом и отношения СССР с указанными странами?
"Основные пружины политики Кремля, - писал тогда Троцкий, - с начала и
до конца определяются интересами правящей касты, которая отказалась от всех
принципов, кроме принципа самосохранения. Динамика внешней политики Гитлера
обеспечила Германии командующее положение в Европе... Если бы Гитлер
смирился, Лондон снова повернулся бы спиною к Москве. С другой стороны,
ожидаемый с часу на час ответ Москвы на лондонские предложения зависел
гораздо больше от Гитлера, чем от Сталина. Если Гитлер откликнется, наконец,
на дипломатические авансы Москвы, Чемберлен получит отказ. Если Гитлер будет
колебаться или сделает вид, что колеблется, Кремль будет изо всех сил
затягивать переговоры. Сталин подпишет договор с Англией только убедившись,
что соглашение с Гитлером для него недостижимо". (Подчеркнуто мной. - Авт.)
Почему Гитлер, который вел переговоры с западными странами, вдруг
неожиданно отбросил - казалось бы, наиболее соответствующий его духу -
вариант соглашения, направленный против СССР, его главного врага, и подписал
пакт о ненападении с Советским Союзом?
Камнем преткновения между Германией с одной стороны и Францией и
Англией с другой была Польша. Гитлер хотел избежать войны на два фронта. Для
этого он думал при поддержке Англии и Франции, или в худшем случае при
нейтралитете последних, напасть на Советский Союз. Но для того, чтобы
совершить поход на Восток, ему нужно было как-то уладить вопрос с Польшей,
расположенной между Германией и Советским Союзом. Англия и Франция были
гарантами независимости и целостности Польши перед лицом своих парламентов и
общественного мнения своих стран, они не могли уклониться от ее защиты.
Гитлер оказался вынужденным подписать соглашение с Советским Союзом о
разделе Польши. При этом он рассчитал, что если Франция и Англия, в ответ на
нападение на Польшу, объявят Германии войну, он будет иметь защищенный тыл с
Востока, т.е. будет иметь войну на одном фронте.
Если же западные страны примирятся с поглощением Польши, Германия,
обеспечив себя границами, непосредственно примыкающими к СССР, сможет, при
нейтралитете Англии и Франции, напасть на Советский Союз. В том и другом
случае, считал Гитлер, Германия будет воевать на одном фронте. Так оно и
получилось. Советский Союз не только обеспечивал Германии надежный тыл, но
снабжал ее сырьем, нефтью и продовольствием, что в условиях английской
блокады имело для Гитлера важнейшее значение. Именно так, а не иначе,
расценивала услуги Советского государства Германии немецкая печать.
"С момента заключения этого пакта, - писала газета "Мюнхенер Нейесте
Нехрихтен", статью из которой цитировала "Правда" от 26-VIII-1940 года, -
Германия создала себе свободный тыл. Опыт мировой войны, когда Германия
сражалась на нескольких фронтах, на этот раз был учтен. Победоносный поход в
Польше, Норвегии, в Голландии и Бельгии и, наконец, в Северной Франции был
бы значительно более трудным, если бы в свое время не было достигнуто
Германо-Советское соглашение... Благодаря договору успешно развивается
германское наступление на Западе".
Дни, предшествующие подписанию пакта о ненападении с Германией, для
Сталина были днями, когда он мобилизовал всю свою хитрость и вероломство.
Нужно было найти выход из тупика, в который зашла принятая им международная
политика.
С одной стороны, было заманчиво пойти на длительную коалицию с Ф.
Рузвельтом. Во имя дружбы с Рузвельтом Сталин был готов отказаться от
марксизма, ленинизма и социализма. С другой стороны, Сталин боялся
связываться с Рузвельтом, потому что в этом случае первый удар Гитлер мог
нанести по СССР. Этот удар мог быть нанесен раньше, чем США смогут нам
помочь.
"Пожалуйста, поймите меня, - говорил Сталин Литвинову, - мы не должны
действовать преждевременно. Опасность исключительно серьезна. Мы не можем
себе позволить получить первый удар... Наиболее страшный удар этой машины
войны, самой грандиозной, какую свет когда-либо видел... Если мы его
получим, мы будем преданы, и нас прикончат".
М.М. Литвинов считал, что Сталин не до конца изложил ему свою
концепцию.
"Я не думаю, что он был искренен со мною, - писал Литвинов, - мне
показалось, что у него было еще что-то на уме, что он скрывал..."
И Литвинов не ошибался. Не забудем, что этот разговор происходил
накануне подписания пакта с Гитлером и удаления Литвинова с поста
Наркоминдела, как подарок Гитлеру за подписание пакта.
Сталин понимал, что соглашения с Рузвельтом и Чемберленом будут строго
ограничены, так как и тот и другой в своих действиях были связаны со своими
парламентами и потому не смогут пойти на далеко идущие секретные соглашения.
Иное дело Гитлер. С ним можно заключить любое соглашение. Про себя Сталин
думал, что ему удастся использовать Гитлера. Это видно из следующих реплик
Сталина и Ворошилова.
Сталин: "Я могу одурачить любого человека, даже Гитлера"
Ворошилов: "Подождите, папаша, мы еще покажем этому гитлеровскому
сброду, что к чему. Дайте нам время..."
Сталин был уверен, что он сможет перехитрить Гитлера. Чтобы вызвать к
себе доверие последнего, он пошел не только на подписание пакта о
ненападении, но и на договор о разделе Польши и на договор "о дружбе и
нейтралитете". Он был уверен, что в переговорах с Гитлером с глазу на глаз
сумеет убедить последнего в искренности своих намерений и необходимости
длительной дружбы между двумя странами. Он был также уверен, что при помощи
дружбы с Гитлером он сумеет окончательно укрепить свое положение в СССР и в
мире. Так думал Сталин, идя на подписание Германо-Советского пакта о
ненападении, - расчеты, весьма далекие от принципов марксизма.
Иначе думал Гитлер. Разгромив немецких коммунистов и социал-демократов,
он не мог, в первые годы, ослаблять свою внутреннюю политику путем сближения
с марксистской Москвой. Важнее были, однако, соображения внешней политики.
Чтобы побудить Англию закрыть глаза на нелегальное вооружение Германии
и на пересмотр Версальского договора, Гитлеру необходимо было представить
себя в качестве защитника европейской культуры от большевистского
варварства.
Обе причины, однако, ослабели после того, как Гитлеру удалось
осуществить разгром коммунистической и социал-демократической партий
Германии, и после того, как "в Москве от марксизма остались только плохие
бюсты Маркса" (Троцкий). Создание нового привилегированного слоя в СССР и
отказ от политики международной революции, подкрепленный массовым
истреблением революционеров, чрезвычайно уменьшили тот страх, который Москва
внушала капиталистическому миру. "Вулкан потух, лава остыла". Они не
рассматривают больше эту страну как очаг революции. Нужды в вожде для
предстоящего похода на Восток больше не ощущается.
Сам Гитлер раньше других понял социальный смысл московских чисток, ибо
для него-то уж, во всяком случае, не было тайной, что ни Зиновьев, ни
Каменев, ни Бухарин, ни Тухачевский, ни десятки, ни сотни других
революционеров, государственных людей, генералов, дипломатов не были его
агентами.
Гитлер понимал, что Сталин хочет перехитрить его, и в свою очередь
хотел сделать то же самое в отношении Сталина.
Верно ли было рассуждение тех историков, дипломатов и военных деятелей
Советского Союза, которые утверждали, что перед лицом натравливания
западными странами гитлеровской Германии на СССР, у Сталина не было другой
альтернативы, как только принять предложение Гитлера и подписать пакт о
ненападении? И правильно ли было такое безапелляционное утверждение Сталина,
что "мы не могли себе позволить получить первый удар"?
Неверно, что у Сталина не было другой надежной для спасения СССР
альтернативы, как только подписать пакт о ненападении с Германией. Гитлер не
мог напасть на Советский Союз прежде, чем Польша позволила бы войскам
Германии пройти через ее территорию.
Как известно, Польша не соглашалась пропустить через свою территорию ни
немецкую, ни советскую армии. В этих условиях Сталин должен был использовать
сложность польского узла противоречий, чтобы не допустить развязывания
Германией мировой войны и не допустить, чтобы Германия стала соседом СССР.
Англия и Франция, которые по договору с Польшей были гарантами
неприкосновенности ее территории, в ходе переговоров с СССР настаивали,
чтобы Советский Союз также гарантировал неприкосновенность Польши. Если бы
Сталин присоединился к их предложению, то гитлеровская Германия не смогла бы
начать войну, не натолкнувшись на два фронта.
"Адвокаты Кремля, - писал в этой связи Л.Д. Троцкий, - ссылаются на то,
что Польша отказалась допустить на свою территорию советские войска. Хода
тайных переговоров мы не знаем. Допустим, однако, что Польша ложно оценила
свои собственные интересы, отказавшись от прямой помощи Красной Армии. Но
разве из отказа Польши допустить чужие войска на свою территорию вытекает
право Кремля помогать вторжению германских войск на территорию Польши?"
(Троцкий: "Германо-Советский союз", бюллетень NoNo 79 - 80 от VIII-Х-1939
года).
Ошибка Сталина была в его примитивизме и абсолютном непонимании
международной обстановки. Он с детства усвоил одну истину, что Англия всегда
решала мировые проблемы руками своих партнеров по коалиции, что английская
дипломатия наиболее хитрая и коварная. Сталин больше всего боялся быть
использованным английской дипломатией, не верил любой информации,
поступающей из английских источников. Он не исходил из трезвого анализа
международной обстановки, потому что был не в состоянии сделать такой
анализ. Но самое главное, он не умел прислушиваться к таким людям, как М.М.
Литвинов, которые эту международную обстановку знали хорошо и умели ее
анализировать.
Утверждение Сталина и его последователей о том, что Англия и Франция в
любом случае предали бы СССР, оказалось совершенно неверным. Если б это было
так, то почему перед тем, как Гитлер напал на СССР, Англия, к которой Гитлер
неоднократно обращался с предложением мира, не пошла на это? Почему после
того, как Гитлер напал на СССР, Англия не поддержала Германию, чего, кстати,
больше всего боялся Сталин, и не осталась нейтральной, а сразу, на другой
день после нападения Германии на СССР, объявила себя союзником СССР и
обещала полную поддержку в борьбе против гитлеровской Германии?
Все, кто утверждали, что подписание пакта было вынужденным, не
учитывали и не понимали демократической системы Англии. Парламент не
позволил бы Чемберлену стать на сторону гитлеровской Германии. Внутри
консервативной партии было сильное оппозиционное крыло, возглавляемое У.
Черчиллем, которое стояло за соглашение с Советским Союзом и против
соглашения с гитлеровской Германией. Лейбористская партия также была против
соглашения с Германией. Черчиллю удалось добиться отставки Чемберлена, и
этого также не учитывали все те, которые говорили о вынужденном шаге
Сталина.
Литвинов убеждал Сталина не подписывать пакта с Германией, а идти на
соглашение с Англией, Францией и США. После того, как Сталин не послушал его
и подписал пакт с Гитлером, Литвинов записал в дневнике:
"Это случилось... Какой позор! Кто мог подумать, что это возможно!..
Советская Россия и фашистская Германия поделили Польшу... Ильич перевернулся
бы в своей могиле. В конце концов, это не Брест".
...Аморальный, но существенный мир. Никто не вынуждал нас принимать
участие в гитлеровском насилии. Литвинов со всей категоричностью утверждал,
что акция эта аморальная, а в защиту ее приводились недействительные доводы.
Все утверждения Чаковского, Василевского, Р. Медведева и многих других
защитников Сталина в своей основе ложны.
Неправильно было и другое утверждение Сталина, что "мы не могли себе
позволить получать первый удар".
Сталин после подписания пакта считал, что он обманул и перехитрил как
Англию и Францию, так и Германию. Вместо того, чтобы оказаться под ударом
гитлеровской военной машины, состоящей, к тому же, из свежих, хорошо
обученных кадровых войск, он если и будет воевать с Германией, то только
после того, как немецкая армия станет основательно потрепанной. Идя на
соглашение с фашистской Германией, Сталин сильно переоценивал мощь немецкой
армии и недооценивал силу Советской Армии. В советской исторической науке
установилось такое мнение, что Сталин в своей военной стратегии неизменно
исходил из такой догмы, что советская армия "будет воевать только на
территории противника".
Действительно, такая теория лежала в основе всей сталинской военной
пропаганды конца 1930-х годов.
Однако не везде Сталин последовательно исходил из этой теории. После
захвата германской армией Саара, Австрии, Чехословакии, Сталин и не помышлял
о том, что советская армия сможет отразить удар гитлеровской военной машины
движению, но и мировой демократии и цивилизации вообще.
Троцкий это понимал.
"Поставлены под удар, - писал он, - не только завоевания германского
рабочего движения, но и будущее цивилизации. В случае победы Гитлер не
только сохранит капитализм, а сведет его к варварству. Взбесившийся мелкий
буржуа отвергает не только Маркса, но и Дарвина, и XX веку противопоставляет
мифы Х и XI веков, мистику расы и крови... От экономического материализма к
зоологическому материализму... Все, что общество при нормальном развитии
отвергает как экскремент культуры, теперь изрыгается через горло
капиталистической цивилизации, которая извергает непереваримое
варварство..."
Немногие в те времена, еще до прихода Гитлера к власти, были способны
на такое глубокое и точное определение сущности гитлеризма, на такое
предвидение последствий деятельности варварской фашистской машины.
В сравнении с дифференцированным анализом Троцкого, особенно жалкое
впечатление производит политический лепет Сталина-Тельмана, для которых
накануне взятия Гитлером власти все кошки были серы, все политические
партии, кроме коммунистов, одинаково вредны.
Политически вопрос стоял тогда так: должна ли компартия Германии в
условиях отлива революции и наступления фашизма поддержать коалиционное
правительство Брюннинга-Брауна или выступить против него, что практически
означало поддержать партию Гитлера?
Казалось бы, ответ ясен. Справедливо критикуя коалиционное
правительство за непоследовательность и нерешительность, компартия должна
была поддержать его против Гитлера, подталкивать к более решительной борьбе
с фашизмом, а не выдвигать лозунг: "Долой правительство Брюннинга!" Такой
лозунг был подарком Гитлеру, который стремился, устранив Брюннинга, стать на
его место. Совершенно ясно было, что компартия и ее лидер Тельман не имели
шансов в одиночку победить Гитлера, а шансы Гитлера победить Брюннинга с
каждым днем росли. Поэтому, выдвигая лозунг "долой правительство
Брюннинга!", германская компартия практически помогала Гитлеру расчищать
путь к власти.
Следует отметить, что еще тогда, в начале 30-х годов, в приемах
разрешения германской проблемы проявилось характерное для Сталина
хамелеонство, стремление в целях политической выгоды использовать чуждые
рабочему классу и компартии взгляды (позже это пышно развернулось во
внутренней политике СССР). Так, поскольку Гитлер в демагогических целях,
используя действительно отчаянное положение германских трудовых масс,
выдвинул лозунг "народной революции", которая якобы должна освободить
германский народ от произвола финансового капитала Антанты, - компартия
Германии, стремясь переиграть Гитлера на патриотическом фронте, тоже
выставила лозунг "народной революции". Сталинское руководство Коминтерна
поддерживало такую тактику германской компартии еще и потому, что считало
главным будущим противником СССР не Германию, а Францию и Англию. Сталин
намеревался использовать в своих целях кампанию Гитлера против Версальского
договора, надеясь таким образом отвлечь его от идеи похода на Восток.
Всю эту беспринципную возню ясно видел и решительно осуждал Л.Д.
Троцкий, который еще тогда проницательно заявил, что угроза миру придет со
стороны Германии.
"Сталинская бюрократия, - писал Троцкий, - старается действовать против
фашизма, используя оружие последнего, заимствуя краски из политической
палитры фашизма и старается перещеголять фашизм на аукционе патриотизма..."
И дальше:
"Угроза войны придет со стороны Германии, где политические и
экономические противоречия достигнут новой остроты. И развязка близка. На
много лет судьбы Европы и всего мира будут решаться в Германии. Только если
рабочие преградят путь Гитлеру к власти, СССР и весь мир будут спасены от
катастрофической политики Сталина в Германии, направленной против жизненных
интересов Советского Союза, как и германского коммунизма".
Так и случилось. Роковая политика Сталина в германском вопросе
предопределила приход Гитлера к власти и на много лет предрешила судьбы
СССР, Европы и всего мира.
Возможность прихода Гитлера к власти была вполне реальной, и на этот
случай Троцкий предлагал начать превентивную войну с Германией, пока Гитлер
не успел создать мощную армию. Троцкий надеялся, во-первых, на то, что
немецкий рабочий класс будет на стороне СССР, во-вторых, на общепризнанную
мощь Красной Армии, возглавлявшейся тогда такими полководцами, как
Тухачевский, Егоров, Уборевич, Якир и другие. Следует отметить также и
разработанную в СССР новейшую революционную тактику вождения войск,
массированного применения авиации и танков и прочего, чем немецкая армия в
то время не обладала. Троцкий предостерегал: если ждать, пока Гитлер с
помощью немецких монополий перевооружится, то война повлечет за собой не
только разгром германской компартии и немецкого рабочего класса, но и
многомиллионные жертвы с обеих сторон.
Коминтерновская печать назвала Троцкого "поджигателем войны". Но ни
Коминтерн, ни германская компартия ничего не сделали ни для преграждения
Гитлеру пути к власти, ни для того, чтобы помешать ему развязать
истребительную войну. Сталинская линия в германском вопросе была равносильна
преступлению и перед своим народом, и перед человечеством. Теперь это
общеизвестно, и даже такой сталинист, как М.А. Суслов, был вынужден в 1969
году признать:
"В деятельности Коминтерна, несомненно, были и ошибки. Неоправданным
был тезис о том, что социал-демократия представляет наибольшую опасность, и
потому против нее был нацелен главный удар, что, по сути, привело к
сектантству. К сожалению, в последние годы на деятельности Коминтерна
отрицательно сказались и последствия культа личности Сталина". ("Правда",
26.III.1969 г.)
Разумеется, Суслов, даже вынужденный в чем-то опровергнуть своего
кумира, делает это весьма мягко и с многочисленными передержками. Не об
ошибках идет речь, а о предательстве дела рабочего класса, и не о "последних
годах", а о начале 30-х годов, времени прихода Гитлера к власти.
Фашистское движение возникло в Италии в 20-х годах, еще при Ленине, и
позиция Владимира Ильича по отношению к нему была совершенно четкая и
недвусмысленная: Ленин считал фашизм главным врагом рабочего движения. И
чрезвычайно характерно, что Сталин, в противовес Ленину, главным врагом
рабочего движения объявил социал-демократию.
Яркую картину того, к каким последствиям привела предательская тактика
Сталина, дает журналист-международник Эрнст Генри в своем известном письме к
Илье Эренбургу:
"...Сталин публично назвал социал-демократов "умеренным крылом
фашизма". Еще в январе 1924 года он заявил: "Нужна не коалиция с
социал-демократами, а смертельный бой с ними как с опорой нынешней
фашистской власти".
Слова Сталина были таким же приказом Коминтерну, как его указания
Красной Армии или НКВД. Они отделили рабочих (социал-демократов и
коммунистов) друг от друга, как баррикадой. Помните? Старые
социал-демократические рабочие были не только оскорблены до глубины души,
они были разъярены. Этого коммунистам они не простили. А коммунисты? Они же,
стиснув зубы, выполняли приказ о смертельном бое. Везде, как будто спятив с
ума, коммунисты и социал-демократы неистовствовали друг против друга на
глазах у фашистов. Я хорошо это помню. Я жил в те годы в Германии и никогда
не забуду, как сжимали кулаки старые товарищи, видя, как все идет прахом,
как теория социал-фашизма месяц за месяцем, неделя за неделей прокладывала
дорогу Гитлеру. Сжимая кулаки, подчинялись "уму и воле" и шли навстречу
смерти, уже поджидавшей их в эсэсовских застенках.
Отказался Сталин от теории социал-фашизма только в 1935 году, когда уже
было поздно. Гитлер смеялся и над коммунистами, и над социал-демократами".
Таков был итог сталинской политики в германском вопросе. При повторных
выборах в рейхстаг в 1932 году коммунисты и социал-демократы вместе собрали
13,5 миллионов голосов, а национал-социалисты - 10,5 миллионов голосов. Если
бы была возможна коалиция между коммунистами и социал-демократами, Гитлер к
власти не пришел бы. Но президент Германии Гинденбург, убедившись, к своему
удовлетворению, что коммунисты и социал-демократы заняты взаимной грызней,
поручил сформировать правительство Гитлеру. Сталин хорошо поработал на
Гитлера!
Большое количество споров среди журналистов, историков и дипломатов
вызвал вопрос об оценке политики Сталина в период, предшествовавший второй
мировой войне.
Советские журналисты, историки, полководцы и дипломаты, как по команде
свыше, отстаивают такую мысль, что пакт с Германией, подписанный в 1939
году, был с советской стороны вынужденным и подписан вслед за отказом
Англии, Франции и Польши заключить "соглашение о совместной борьбе против
гитлеровской агрессии".
И в 1939 году, и после окончания войны наши историки считали
подписанный Сталиным и Молотовым пакт чуть ли не гениальным выходом из того
тяжелого положения, в котором оказался Советский Союз по вине Англии и
Франции, стремившихся любыми путями направить гитлеровскую военную машину на
Советский Союз.
"Центральный Комитет партии и Советское правительство, - писал маршал
А.М. Василевский в журнале "Новый мир" No 4 за 1973 год, - соблюдали
указания ХVIII съезда ВКП(б) не дать провокаторам втянуть нашу страну в
войну.
Убедившись в нежелании Англии, Франции и Польши заключить соглашение о
совместной борьбе против гитлеровской Германии, Советский Союз принял
предложение Германии заключить пакт о ненападении. Подписав 23 августа этот
пакт, СССР расстроил планы международной реакции и повернул ход событий в
более благоприятную для себя сторону".
Все сказанное маршалом Василевским не соответствует фактам и внутренним
планам Сталина. За мир Сталин был готов заплатить очень дорогой - чтобы не
сказать любой - ценой. И не потому, что он ненавидел войну, а потому что он
смертельно боялся ее последствий. Сталин прекрасно понимал, что путем
гигантского террора против бывших революционных кадров СССР, с которым он
обрушился в 1930-е годы, он не только выполнил поставленную перед собою
задачу окончательно подавить в стране всякую оппозицию, но что одновременно
с этим он также сильно ослабил политическую и военную мощь Советского Союза.
В момент переговоров о союзе с Англией и Францией он больше всего
боялся, что при первом ударе со стороны мощной гитлеровской военной машины
развалится созданное им с таким трудом государство. Он считал, что нужно еще
несколько лет, прежде чем страна станет готовой к военному столкновению с
таким сильным и опасным врагом, как фашистская Германия.
Дружба с Гитлером означала бы прямое устранение военной опасности с
Запада и тем самым чрезвычайное ослабление опасности с Дальнего Востока.
Союз с Англией и Францией означал лишь возможность получения поддержки и
помощи на случай войны. Если не оставалось ничего другого как воевать, то
выгоднее было иметь союзников, чем оставаться изолированным.
Но основная задача Сталина была не в том, чтобы создать более
благоприятные условия на случай войны, а в том, чтобы вообще избежать войны
в ближайшие годы. В этом был скрытый смысл неоднократных заявлений Сталина,
Молотова, Ворошилова насчет того, что СССР "не нуждается в союзниках".
Соглашение с Гитлером означало страховку границ СССР, при условии
выключения Москвы из европейской политики. Ничего лучшего Сталин не хотел.
Союз с Англией, Францией страховал границы СССР лишь постольку,
поскольку он страховал все другие европейские границы, превращая Советский
Союз в их поручителя и тем самым исключая возможность нейтралитета. Для
Гитлера такой союз означал бы, что он будет отныне иметь против себя
одновременно все три государства, какую бы из границ он не нарушил. Перед
лицом такого риска, он вернее всего избрал бы наиболее гигантскую ставку, то
есть поход против СССР. В этом случае страховка Англии и Франции могла легко
превратиться в свою противоположность.
Как Троцкий оценивал взаимоотношения Англии и Франции с Германией и с
Советским Союзом и отношения СССР с указанными странами?
"Основные пружины политики Кремля, - писал тогда Троцкий, - с начала и
до конца определяются интересами правящей касты, которая отказалась от всех
принципов, кроме принципа самосохранения. Динамика внешней политики Гитлера
обеспечила Германии командующее положение в Европе... Если бы Гитлер
смирился, Лондон снова повернулся бы спиною к Москве. С другой стороны,
ожидаемый с часу на час ответ Москвы на лондонские предложения зависел
гораздо больше от Гитлера, чем от Сталина. Если Гитлер откликнется, наконец,
на дипломатические авансы Москвы, Чемберлен получит отказ. Если Гитлер будет
колебаться или сделает вид, что колеблется, Кремль будет изо всех сил
затягивать переговоры. Сталин подпишет договор с Англией только убедившись,
что соглашение с Гитлером для него недостижимо". (Подчеркнуто мной. - Авт.)
Почему Гитлер, который вел переговоры с западными странами, вдруг
неожиданно отбросил - казалось бы, наиболее соответствующий его духу -
вариант соглашения, направленный против СССР, его главного врага, и подписал
пакт о ненападении с Советским Союзом?
Камнем преткновения между Германией с одной стороны и Францией и
Англией с другой была Польша. Гитлер хотел избежать войны на два фронта. Для
этого он думал при поддержке Англии и Франции, или в худшем случае при
нейтралитете последних, напасть на Советский Союз. Но для того, чтобы
совершить поход на Восток, ему нужно было как-то уладить вопрос с Польшей,
расположенной между Германией и Советским Союзом. Англия и Франция были
гарантами независимости и целостности Польши перед лицом своих парламентов и
общественного мнения своих стран, они не могли уклониться от ее защиты.
Гитлер оказался вынужденным подписать соглашение с Советским Союзом о
разделе Польши. При этом он рассчитал, что если Франция и Англия, в ответ на
нападение на Польшу, объявят Германии войну, он будет иметь защищенный тыл с
Востока, т.е. будет иметь войну на одном фронте.
Если же западные страны примирятся с поглощением Польши, Германия,
обеспечив себя границами, непосредственно примыкающими к СССР, сможет, при
нейтралитете Англии и Франции, напасть на Советский Союз. В том и другом
случае, считал Гитлер, Германия будет воевать на одном фронте. Так оно и
получилось. Советский Союз не только обеспечивал Германии надежный тыл, но
снабжал ее сырьем, нефтью и продовольствием, что в условиях английской
блокады имело для Гитлера важнейшее значение. Именно так, а не иначе,
расценивала услуги Советского государства Германии немецкая печать.
"С момента заключения этого пакта, - писала газета "Мюнхенер Нейесте
Нехрихтен", статью из которой цитировала "Правда" от 26-VIII-1940 года, -
Германия создала себе свободный тыл. Опыт мировой войны, когда Германия
сражалась на нескольких фронтах, на этот раз был учтен. Победоносный поход в
Польше, Норвегии, в Голландии и Бельгии и, наконец, в Северной Франции был
бы значительно более трудным, если бы в свое время не было достигнуто
Германо-Советское соглашение... Благодаря договору успешно развивается
германское наступление на Западе".
Дни, предшествующие подписанию пакта о ненападении с Германией, для
Сталина были днями, когда он мобилизовал всю свою хитрость и вероломство.
Нужно было найти выход из тупика, в который зашла принятая им международная
политика.
С одной стороны, было заманчиво пойти на длительную коалицию с Ф.
Рузвельтом. Во имя дружбы с Рузвельтом Сталин был готов отказаться от
марксизма, ленинизма и социализма. С другой стороны, Сталин боялся
связываться с Рузвельтом, потому что в этом случае первый удар Гитлер мог
нанести по СССР. Этот удар мог быть нанесен раньше, чем США смогут нам
помочь.
"Пожалуйста, поймите меня, - говорил Сталин Литвинову, - мы не должны
действовать преждевременно. Опасность исключительно серьезна. Мы не можем
себе позволить получить первый удар... Наиболее страшный удар этой машины
войны, самой грандиозной, какую свет когда-либо видел... Если мы его
получим, мы будем преданы, и нас прикончат".
М.М. Литвинов считал, что Сталин не до конца изложил ему свою
концепцию.
"Я не думаю, что он был искренен со мною, - писал Литвинов, - мне
показалось, что у него было еще что-то на уме, что он скрывал..."
И Литвинов не ошибался. Не забудем, что этот разговор происходил
накануне подписания пакта с Гитлером и удаления Литвинова с поста
Наркоминдела, как подарок Гитлеру за подписание пакта.
Сталин понимал, что соглашения с Рузвельтом и Чемберленом будут строго
ограничены, так как и тот и другой в своих действиях были связаны со своими
парламентами и потому не смогут пойти на далеко идущие секретные соглашения.
Иное дело Гитлер. С ним можно заключить любое соглашение. Про себя Сталин
думал, что ему удастся использовать Гитлера. Это видно из следующих реплик
Сталина и Ворошилова.
Сталин: "Я могу одурачить любого человека, даже Гитлера"
Ворошилов: "Подождите, папаша, мы еще покажем этому гитлеровскому
сброду, что к чему. Дайте нам время..."
Сталин был уверен, что он сможет перехитрить Гитлера. Чтобы вызвать к
себе доверие последнего, он пошел не только на подписание пакта о
ненападении, но и на договор о разделе Польши и на договор "о дружбе и
нейтралитете". Он был уверен, что в переговорах с Гитлером с глазу на глаз
сумеет убедить последнего в искренности своих намерений и необходимости
длительной дружбы между двумя странами. Он был также уверен, что при помощи
дружбы с Гитлером он сумеет окончательно укрепить свое положение в СССР и в
мире. Так думал Сталин, идя на подписание Германо-Советского пакта о
ненападении, - расчеты, весьма далекие от принципов марксизма.
Иначе думал Гитлер. Разгромив немецких коммунистов и социал-демократов,
он не мог, в первые годы, ослаблять свою внутреннюю политику путем сближения
с марксистской Москвой. Важнее были, однако, соображения внешней политики.
Чтобы побудить Англию закрыть глаза на нелегальное вооружение Германии
и на пересмотр Версальского договора, Гитлеру необходимо было представить
себя в качестве защитника европейской культуры от большевистского
варварства.
Обе причины, однако, ослабели после того, как Гитлеру удалось
осуществить разгром коммунистической и социал-демократической партий
Германии, и после того, как "в Москве от марксизма остались только плохие
бюсты Маркса" (Троцкий). Создание нового привилегированного слоя в СССР и
отказ от политики международной революции, подкрепленный массовым
истреблением революционеров, чрезвычайно уменьшили тот страх, который Москва
внушала капиталистическому миру. "Вулкан потух, лава остыла". Они не
рассматривают больше эту страну как очаг революции. Нужды в вожде для
предстоящего похода на Восток больше не ощущается.
Сам Гитлер раньше других понял социальный смысл московских чисток, ибо
для него-то уж, во всяком случае, не было тайной, что ни Зиновьев, ни
Каменев, ни Бухарин, ни Тухачевский, ни десятки, ни сотни других
революционеров, государственных людей, генералов, дипломатов не были его
агентами.
Гитлер понимал, что Сталин хочет перехитрить его, и в свою очередь
хотел сделать то же самое в отношении Сталина.
Верно ли было рассуждение тех историков, дипломатов и военных деятелей
Советского Союза, которые утверждали, что перед лицом натравливания
западными странами гитлеровской Германии на СССР, у Сталина не было другой
альтернативы, как только принять предложение Гитлера и подписать пакт о
ненападении? И правильно ли было такое безапелляционное утверждение Сталина,
что "мы не могли себе позволить получить первый удар"?
Неверно, что у Сталина не было другой надежной для спасения СССР
альтернативы, как только подписать пакт о ненападении с Германией. Гитлер не
мог напасть на Советский Союз прежде, чем Польша позволила бы войскам
Германии пройти через ее территорию.
Как известно, Польша не соглашалась пропустить через свою территорию ни
немецкую, ни советскую армии. В этих условиях Сталин должен был использовать
сложность польского узла противоречий, чтобы не допустить развязывания
Германией мировой войны и не допустить, чтобы Германия стала соседом СССР.
Англия и Франция, которые по договору с Польшей были гарантами
неприкосновенности ее территории, в ходе переговоров с СССР настаивали,
чтобы Советский Союз также гарантировал неприкосновенность Польши. Если бы
Сталин присоединился к их предложению, то гитлеровская Германия не смогла бы
начать войну, не натолкнувшись на два фронта.
"Адвокаты Кремля, - писал в этой связи Л.Д. Троцкий, - ссылаются на то,
что Польша отказалась допустить на свою территорию советские войска. Хода
тайных переговоров мы не знаем. Допустим, однако, что Польша ложно оценила
свои собственные интересы, отказавшись от прямой помощи Красной Армии. Но
разве из отказа Польши допустить чужие войска на свою территорию вытекает
право Кремля помогать вторжению германских войск на территорию Польши?"
(Троцкий: "Германо-Советский союз", бюллетень NoNo 79 - 80 от VIII-Х-1939
года).
Ошибка Сталина была в его примитивизме и абсолютном непонимании
международной обстановки. Он с детства усвоил одну истину, что Англия всегда
решала мировые проблемы руками своих партнеров по коалиции, что английская
дипломатия наиболее хитрая и коварная. Сталин больше всего боялся быть
использованным английской дипломатией, не верил любой информации,
поступающей из английских источников. Он не исходил из трезвого анализа
международной обстановки, потому что был не в состоянии сделать такой
анализ. Но самое главное, он не умел прислушиваться к таким людям, как М.М.
Литвинов, которые эту международную обстановку знали хорошо и умели ее
анализировать.
Утверждение Сталина и его последователей о том, что Англия и Франция в
любом случае предали бы СССР, оказалось совершенно неверным. Если б это было
так, то почему перед тем, как Гитлер напал на СССР, Англия, к которой Гитлер
неоднократно обращался с предложением мира, не пошла на это? Почему после
того, как Гитлер напал на СССР, Англия не поддержала Германию, чего, кстати,
больше всего боялся Сталин, и не осталась нейтральной, а сразу, на другой
день после нападения Германии на СССР, объявила себя союзником СССР и
обещала полную поддержку в борьбе против гитлеровской Германии?
Все, кто утверждали, что подписание пакта было вынужденным, не
учитывали и не понимали демократической системы Англии. Парламент не
позволил бы Чемберлену стать на сторону гитлеровской Германии. Внутри
консервативной партии было сильное оппозиционное крыло, возглавляемое У.
Черчиллем, которое стояло за соглашение с Советским Союзом и против
соглашения с гитлеровской Германией. Лейбористская партия также была против
соглашения с Германией. Черчиллю удалось добиться отставки Чемберлена, и
этого также не учитывали все те, которые говорили о вынужденном шаге
Сталина.
Литвинов убеждал Сталина не подписывать пакта с Германией, а идти на
соглашение с Англией, Францией и США. После того, как Сталин не послушал его
и подписал пакт с Гитлером, Литвинов записал в дневнике:
"Это случилось... Какой позор! Кто мог подумать, что это возможно!..
Советская Россия и фашистская Германия поделили Польшу... Ильич перевернулся
бы в своей могиле. В конце концов, это не Брест".
...Аморальный, но существенный мир. Никто не вынуждал нас принимать
участие в гитлеровском насилии. Литвинов со всей категоричностью утверждал,
что акция эта аморальная, а в защиту ее приводились недействительные доводы.
Все утверждения Чаковского, Василевского, Р. Медведева и многих других
защитников Сталина в своей основе ложны.
Неправильно было и другое утверждение Сталина, что "мы не могли себе
позволить получать первый удар".
Сталин после подписания пакта считал, что он обманул и перехитрил как
Англию и Францию, так и Германию. Вместо того, чтобы оказаться под ударом
гитлеровской военной машины, состоящей, к тому же, из свежих, хорошо
обученных кадровых войск, он если и будет воевать с Германией, то только
после того, как немецкая армия станет основательно потрепанной. Идя на
соглашение с фашистской Германией, Сталин сильно переоценивал мощь немецкой
армии и недооценивал силу Советской Армии. В советской исторической науке
установилось такое мнение, что Сталин в своей военной стратегии неизменно
исходил из такой догмы, что советская армия "будет воевать только на
территории противника".
Действительно, такая теория лежала в основе всей сталинской военной
пропаганды конца 1930-х годов.
Однако не везде Сталин последовательно исходил из этой теории. После
захвата германской армией Саара, Австрии, Чехословакии, Сталин и не помышлял
о том, что советская армия сможет отразить удар гитлеровской военной машины