Страница:
и перейти в наступление на территорию Германии. И хотя официально он нигде
не отрекся от этой догмы, фактически он не пошел на соглашение с Англией и
Францией только из-за боязни необычайной мощи германского Вермахта. В беседе
с Литвиновым он сказал:
"А если мы выйдем из строя как инициаторы мирового фронта против
фашизма?.. Никто не будет реально защищать нас... Мы получим первый удар...
Британия не имеет сухопутных войск. Франция получила все, что она хотела в
1918 году. И даже если Германия была бы разбита в результате мировой войны,
в России был бы уже не советский режим. Со временем Россия понесла бы
поражение. Мы были бы первыми, кто бы скатился вниз".
Он боялся первого удара, перед которым может не устоять созданный им
тоталитарный строй. Он понимал, что благодаря уничтожению 70-ти процентов
высшего и среднего командного состава, Красная Армия сильно ослаблена. Он
также понимал, что все его кровавые дела не прошли бесследно, что в стране
имеется скрытое недовольство им.
На что же он рассчитывал?
Он надеялся на то, что война будет отодвинута от наших границ. Он хотел
избежать первого удара свежих фашистских сил. Когда это не вышло, он после
22 июня 1941 года впал в состояние полной паники.
Формула Сталина - это формула трусости, неверия в силу советского
строя. Отсюда отказ его от интернационализма и поворот в сторону
патриотизма. Он боялся, что созданный им режим развалится еще до того, как
будет разбита немецкая армия. "Мы были бы первыми, кто бы скатился вниз", -
таков лейтмотив всех его мыслей. М.М. Литвинов совершенно правильно
предостерегал, накануне подписания с Гитлером пакта о ненападении, против
двух заблуждений Сталина:
во-первых, он предупреждал его, что никто не может точно предсказать,
какой путь изберет Гитлер? Изберет ли он путь дружбы с СССР, на что надеялся
Сталин, или при первом удобном случае будет атаковать Советский Союз, в чем
был уверен М.М. Литвинов;
во-вторых, он предупреждал Сталина, что Гитлер может быть остановлен не
с помощью пакта, а только с помощью мирового барьера. Только в результате
коалиции, мощной и неисчерпаемой по своим ресурсам, гитлеровская машина
может быть остановлена и разгромлена.
Здесь я хочу остановиться на ошибочной позиции, которую занял Л.Д.
Троцкий в вопросе об отношении к новой империалистической войне.
Л.Д. Троцкий считал, что партии IV Интернационала должны занять
пораженческую позицию, независимо от того, находятся ли они в
демократической или фашистской капиталистической стране. Палестинская секция
IV Интернационала выступила с правильным заявлением, напечатанным в
"Бюллетене" NoNo 75 - 76, в котором она выразила свое несогласие с позицией
Троцкого. Она предложила две линии в этом вопросе. Одну - для
демократических, и другую - для фашистских стран.
"Победа над Германией или Италией, - писали они, - равносильна падению
фашизма".
Отвечая им, Л.Д. Троцкий писал:
"Победа над армиями Гитлера и Муссолини сама по себе означает лишь
военное поражение Германии и Италии, отнюдь не крушение фашизма... В случае
победы Франция и Англия сделают все для того, чтобы спасти Гитлера и
Муссолини и избежать хаоса..."
"Если бы были основания думать, - продолжал Л.Д. Троцкий, - что новая
победа хорошо знакомой нам и слегка постаревшей Антанты (минус Италия) может
произвести столь чудесные, то есть противные социально-историческим законам
результаты, то нужно было бы не только "желать" этой победы, но и оказывать
ей всемерное содействие. Тогда правы были бы англо-французские
социал-патриоты..."
"...Есть более близкие шансы того, - писал Троцкий, - что победа
демократического капитализма только упрочит прогнившие французскую и
английскую демократии".
"Разумеется, - писал он, - начать борьбу легче в тех странах, где
рабочие организации еще не подверглись разгрому. Но борьбу надо начать
против главного врага, который по преимуществу находится в собственной
стране (?). Неужели же передовые французы скажут рабочим Германии: "Так как
вы взяты фашизмом в тиски и не можете освободить себя, то мы поможем нашему
правительству разбить вашего Гитлера, т.е. задушить Германию новой
Версальской петлей, а потом, ...потом мы будем вместе с вами строить
социализм". На это немцы могут ответить: "Позвольте, эту мелодию мы слышали
от социал-патриотов уже во время прошлой войны и отлично знаем, чем это
закончилось".
"Тщетно ложна, смертельна маска политики, которая пытается возложить на
пролетариат неразрешимую задачу: предотвратить все опасности, порождаемые
буржуазией, ее политикой войны".
"Но ведь фашизм может одержать победу!", "Но ведь СССР угрожает
опасность?", "Но ведь вторжение Гитлера будет означать разгром рабочих?" и
т.д. без конца. Конечно, опасностей много, очень много. Всех не только
невозможно представить, но и предвидеть".
"Если пролетариат попытается, за счет ясности и непримиримости своей
основной политики, гоняться за каждой опасностью в отдельности, он неизбежно
окажется банкротом". ("Бюллетень" NoNo 75 -76 март - апрель 1939 года).
В другой своей работе: "Что такое СССР и куда он идет?", написанной
4-VIII-1936 года (изд. Гарвардского университета), эта мысль отражена еще
более определенно и неверно:
"Как борьба буржуазных и мелкобуржуазных партий от самых реакционных до
социал-демократических затихает перед непосредственной опасностью
пролетарской революции, так и империалистические антагонисты всегда найдут
компромиссы, чтобы помешать военной победе Советского Союза...
Судьба СССР будет решаться, в конечном счете, не на картах генштабов, а
на карте борьбы классов. Только европейский пролетариат, непримиримо
противостоящий своей буржуазии, в том числе и в лагере "друзей мира", сможет
оградить СССР от разгрома или от "союзного" удара в спину...
Никакая военная победа не спасет наследие Октябрьской революции, если в
остальном мире удержится империализм". (175 - 176).
Но в действительности демократические страны Запада, о которых Троцкий
говорил с позиций догматика, заняли в конфликте Советского Союза с фашизмом
именно ту позицию, какую он считал немыслимой, как "противное
социально-историческим законам".
Предположение Л.Д. Троцкого, что в случае победы демократических стран
они сделают все для того, чтобы спасти Гитлера и Муссолини, также оказалось
неверным. В действительности, западные державы не только не пытались спасти
вождей фашизма, а наоборот, наперекор догмам большевизма, сделали все, чтобы
наказать вплоть до казни через повешение не только лидеров, но и рядовых
фашистов, участвовавших в преступлениях против человечности.
Вся пораженческая концепция Л.Д. Троцкого оказалась построенной на
ложном основании и не имела успеха. Отношение сталинской клики к фашизму и к
демократическим странам накануне подписания германо-советского пакта и сразу
после него было одинаковым. Вот как это было сформулировано в "Политическом
словаре":
"С началом второй империалистической войны в Европе во всех
капиталистических государствах, в том числе и в так называемых
буржуазно-демократических, буржуазная реакция развернула поход против
рабочего класса и трудящихся масс, установила режим военной диктатуры. Таким
образом стирается различие между так называемыми буржуазно-демократическими
и фашистскими государствами". (1940 год. Госполитиздат, стр. 598.
Подчеркнуто мной. - Авт).
После подписания договора с Германией советская печать начала
восхвалять заслуги Сталина, сумевшего установить дружественные отношения с
гитлеровской Германией. В том же "Политическом словаре" было записано:
"В результате бесед, имевших место в Москве между германским министром
иностранных дел Риббентропом и товарищем Молотовым при участии товарища
Сталина, 23 августа 1939 года был подписан договор о ненападении между СССР
и Германией... Этот договор... знаменовал собою конец вражды обеих стран,
искусственно вызывавшейся стараниями англо-французских империалистов". (Там
же, стр. 130).
Тот же словарь под редакцией таких приближенных Сталина, как Г.
Александров, П.Н.Поспелов и др., писал:
"Дальнейшим блестящим успехом советской внешней политики явилось
заключение 28 сентября 1939 года советско-германского договора о дружбе и
границе между СССР и Германией". (стр. 96).
Суть этого договора, до сих пор тщательно скрываемого сталинскими
историками, была более или менее открыто изложена в "Политическом словаре" в
1940 году.
"Договор устанавливает точную границу между обоюдными государственными
интересами на территории бывшего польского государства и предусматривает,
что необходимое государственное переустройство проводится на одной части
этой территории Германским, на другой - Советским Правительством. Это
переустройство рассматривается обеими сторонами как надежный фундамент для
дальнейшего развития дружественных отношений между народами Германии и СССР.
Обе стороны устраняют всякое вмешательство третьих держав в это решение, не
признавая ни за кем права вмешиваться в дела двух соседних государств,
желающих жить в мире и дружбе независимо от различия в мировоззрениях и
политических системах". (стр. 517).
Сталинская клика все делала для того, чтобы представить фашизм как
приемлемую систему. Даже ось Берлин-Рим-Токио, известную как соглашение,
направленное против СССР, "Политический словарь" изобразил следующим
образом:
"Острие германо-итальянского военно-политического союза направлено
главным образом против Англии и Франции".
Как показал ход последующих событий, пакт с Германией, подписанный
Советским Союзом, не только не оказал положительного влияния в военном
отношении, а наоборот, сыграл резко отрицательную роль в подготовке к войне
и на начальной стадии войны, ибо усыпил бдительность советского руководства,
в том числе самого Сталина, советского командования и советского народа.
Писатели, полководцы и историки, такие как Чаковский, Василевский, Р.
Медведев и др. утверждали, что:
1. Сталину было нелегко пойти на подписание пакта.
2. В результате подписания пакта наша страна жила два года в условиях
мира, в то время как на Западе бушевала война.
3. Пакт далеко отодвинул наши границы на западе.
Особо неверные утверждения были сделаны Чаковским, который,
дополнительно к изложенному, писал что:
1. Пакт, подписанный Молотовым, не был пактом покорности.
2. Советское правительство, подписав пакт, продолжало зорко следить за
всеми происками врага.
3. Когда было необходимо, советское правительство не боялось говорить с
Гитлером голосом великой державы. "Разве Молотов ехал в Берлин, как
проситель?" - восклицал Чаковский.
Рассмотрим по порядку аргументацию сторонников пакта. Когда Чаковский
говорил, что Сталину нелегко было пойти на подписание пакта, он думал о
принципиальной стороне вопроса. На самом деле Сталин меньше всего думал о
принципах. Сталинская клика прежде всего думала о том, как продержаться у
власти. О каких принципах могла идти речь, если Молотов, выступая 31 октября
1939 года, назвал так называемый освободительный поход Красной Армии
"ударом, приведшим вместе с ударом немецких войск к распаду польского
государства - уродливого детища Версальского договора". Эта оценка, данная
Молотовым, находилась в противоречии с исторической правдой и с целями
освободительного похода советских войск. ("История Великой Отечественной
войны", том I, стр. 249).
Как можно говорить о каких-то идейных переживаниях Сталина и Молотова,
если они пошли на раздел Польши?
Р. Медведев пытается опровергнуть мнение тех историков, которые назвали
советско-германский пакт четвертым разделом Польши, хотя сам Медведев в
своей книге привел выписку из секретного протокола, приложенного к "договору
о дружбе и границах", в котором было записано:
"В случае территориальных и политических изменений на территории,
принадлежащей польскому государству, сферы интересов Германии и СССР будут
разграничены приблизительно линией рек Нарев, Висла и Сан. Вопрос о том,
соответствует ли интересам обеих сторон существование независимого польского
государства, и каковы должны быть его границы, может быть окончательно решен
только в ходе дальнейших политических событий. Во всяком случае, оба
правительства (Заметьте - не польский народ, а Германия и СССР. - Авт.)
будут решать этот вопрос в духе дружеского понимания (А не интересов
польского народа. - Авт.)".
Авторы "Истории Великой Отечественной войны" пытаются завуалировать
этот предательский акт коммунистов Сталина и Молотова разговорами об
освободительном походе Красной Армии. Совершенно непонятной является
поддержка задним числом этого раздела Польши Р.А.Медведевым.
"Предотвратить нападение Германии на Польшу СССР уже не мог (Но ведь
само нападение стало возможным только после согласия СССР и подписания им
"договора о дружбе и границах"! - Авт.). Необходимо было поэтому, - писал
Медведев, - оградить государственные интересы СССР в данном районе и
укрепить наши позиции, имея в виду возможность в будущем агрессии Германии.
Тем более, что речь шла в данном случае не о собственно польских землях, а о
белорусских и украинских территориях, население которых давно уже боролось
за свое национальное освобождение".
Только одной этой сентенцией Р. Медведев перечеркнул весь свой
многолетний труд как марксиста и интернационалиста. Непонятно только,
являются ли такие рассуждения Медведева, а их, к сожалению, в его трудах
много, следствием ошибочного понимания или продуманной уступкой властям. Во
имя чего?
Наименование этой акции, задним числом, освободительным походом,
соответствует правде так же, как завоевание Скобелевым Средней Азии
соответствует наименованию "добровольного присоединения к России". Нужно
вещи называть их именами.
Р.А. Медведев занял в этом вопросе позицию более националистическую,
чем авторы "Истории Великой Отечественной войны".
"Советский народ, - писали авторы этой "Истории...", - никогда не
считал Польшу "уродливым детищем Версальского договора"... Советские люди
глубоко понимали прогрессивное значение восстановления независимого
польского государства, что стало возможным не вследствие Версальской
системы, а в результате победы Великой Октябрьской социалистической
революции". (том I, стр. 249).
Бесспорно, правильным было отрицательное отношение коммунистической
партии к довоенному режиму Польши. Но разве таким способом социалистическая
страна может осуществлять "освободительный" поход. Нужно еще доказать, что
украинское и белорусское население было при Сталине более свободно, чем при
правительстве польских полковников.
Если мы понимали "прогрессивное значение" независимости Польши, то как
мы могли посметь без народа Польши, а в содружестве с Гитлером, совершить
этот "освободительный" поход?..
Неверно, что предотвратить нападение на Польшу СССР уже не мог
(Медведев). Само нападение Германии на Польшу не состоялось бы, если бы СССР
не подписал пакта с Гитлером. Но не это главное. Самое важное состояло в
том, что СССР, как страна социалистическая, не имел морального права
принимать участие в такой акции, да еще с фашизмом.
Следующим аргументом в защиту пакта, подписанного СССР и Германией,
было утверждение историков, что благодаря пакту наша страна прожила лишних
два года в условиях мира, в то время как на Западе бушевала война.
Этим признанием подтверждается правильность обвинения Сталина со
стороны западных историков и дипломатов в том, что он сознательно натравил
Германию на западные страны. Если это так, то как же наши историки, военные
и дипломаты могут обвинять западные правительства в том, что они хотели
натравить на нашу страну Германию?
Но ведь они только хотели, а Сталин осуществил эту вероломную операцию.
Верно, что мы прожили по сравнению с западными странами лишних два года
в условиях мира. Но при правильной политике СССР вообще мог не допустить
войны и остановить Гитлера от нападения, если б он был поставлен перед
фактом союза СССР с Англией, Францией и США.
А как были использованы эти два года для подготовки к войне? И чем
обернулись для советского народа эти два года мирной жизни? Какие потери
понесла наша страна и армия в начальный период войны?
Об этом более подробно я буду говорить в следующем разделе настоящей
главы.
В защиту пакта, подписанного СССР и Германией, Чаковский, Василевский и
другие указывают на то, что наша страна приобрела территории, которые
отодвинули границы СССР на 250-300 километров на запад.
А что это дало Советскому Союзу в смысле реального стратегического
выигрыша? Гитлеру потребовалось всего несколько дней, чтобы овладеть всей
территорией, приобретенной в результате пакта с Германией.
22-го июня началась война, а 27-го июня немецкие войска были около
Минска. Если бы наша армия осталась на старых оборонительных рубежах,
советское командование, по указанию Сталина, не разрушило бы мощную линию
обороны, проходившую по старой границе, на оборудование которой были
затрачены десятки миллиардов рублей, и не затратило бы миллиарды рублей на
сооружение оборонительной линии вдоль новой границы, которая практически,
как и старая линия обороны, не сыграла своей роли и не была использована в
войне.
Как видно из приведенных данных, проигрыш был явно сильнее мнимого
выигрыша.
Чаковский утверждал, что пакт о ненападении не был пактом покорности.
Сталин и Молотов подписали с Гитлером договор о дружбе. После
подписания этого договора в советской печати появились статьи,
рассматривающие фашистов - социалистами и прекратилось публичное
наименование их фашистами.
"Когда в 1939 году Сталин заключил пакт с Гитлером, - писал Эрнст Генри
Илье Эренбургу, - и приказал компартиям во всем мире, тут же, моментально,
прекратить антифашистскую пропаганду и выступить за мирное соглашение с
Гитлером, стало совсем скверно... Сталин в то время уже не ограничивался
разобщением коммунистов и социал-демократов. Теперь он начал
дискредитировать и разоружать самих коммунистов на западе. Укрепив свой тыл
в Германии и во всей Западной Европе, со злорадством наблюдая, как
антифашисты грызли друг другу глотки, Гитлер мог начать войну, и он ее
начал".
Как назвать такой пакт? Пактом идейных друзей, пактом победы или пактом
покорности?
Или другой факт. Его приводил И. Эренбург в своей книге "Люди, годы,
жизнь". Арестованного Н.Н. Иванова, бывшего поверенного в делах во Франции,
в 1941 году допрашивал следователь:
"Когда в 1954 году Н.Н. Иванова реабилитировали, ему показали приговор
особого совещания. В сентябре 1941 года Иванов был приговорен к пяти годам
"за антигерманские настроения". Трудно себе это представить, - продолжал И.
Эренбург, - гитлеровцы рвались к Москве, газеты писали о "псах-рыцарях", а
какой-то чиновник Г.Б. спокойно оформлял дело, затеянное еще во времена
германо-советского пакта".
Здесь Эренбургом освещены два момента. Один, на котором акцентирует
внимание Эренбург, говорит о бюрократизме в аппарате Госбезопасности.
Другой, особо существенный, состоит в том, что наши органы госбезопасности
привлекали к суду советских граждан-интернационалистов за "антигерманские
(читай - антифашистские) настроения".
И это не случайное явление, как может показаться с первого взгляда. Это
вытекало из текста договора о дружбе, к которому был приложен протокол.
Текст этого, так называемого, второго протокола гласил:
"Обе стороны не допустят на своей территории какой-либо агитации,
которая нанесет вред другой стороне. Они будут подавлять на своей территории
все зачатки такой агитации и будут информировать друг друга относительно
мер, предпринятых по этому поводу".
Таким образом, следователь законно обвинял Н.Н. Иванова за
"антигерманские настроения". Можно не сомневаться, что гитлеровская клика не
привлекала членов национал-социалистической партии "за антисоветские
настроения". Как можно назвать такое поведение Сталина? С моей точки зрения,
его поведение можно оценить как идейную близость с Гитлером, или как факт,
свидетельствующий о покорности Сталина. Сам Сталин первоначально был против
дружеского соглашения с Гитлером. За месяц до подписания этого протокола он
отверг предложенную Риббентропом преамбулу, в которой подчеркивался
дружественный характер договора о ненападении по следующим соображениям:
"Советское правительство не могло бы честно заверить советский народ в
том, что с Германией существуют дружественные отношения, если в течение
шести лет нацистское правительство выливало ушаты помоев на советское
правительство". (П.А. Жилин "Как фашистская Германия готовила нападение на
Советский Союз", 1966 год, стр. 61).
Почему же позднее Сталин изменил свою позицию и согласился подписать
далеко идущее дружеское соглашение?
Можно предположить, что это произошло из-за личного сближения лидеров
двух сторон или в порядке покорности Сталина перед лицом опасности для СССР.
Чаковский писал, что, идя на пакт, наше правительство зорко следило за всеми
происками врага. И это утверждение Чаковского является лживым и лицемерным.
Вся история с предупреждениями Сталина о подготовляемом Германией
нападении на СССР, которые он получал: от разведывательных органов,
пограничных застав, от военных округов, посольств в западных странах, от
иностранных дипломатов, перебежчиков, от населения приграничных районов и
т.п., и то, как он реагировал на эти предупреждения, свидетельствуют о том,
что наше правительство зорко следило за тем, чтобы, не дай бог, не обозлить
Германию, не вызвать недовольства Гитлера и его клики. Чаковский и другие
апологеты сталинского режима утверждали, что когда было нужно, советское
правительство не боялось говорить Гитлеру голосом великой державы. Но такое
утверждение противоречит фактам. Известно, что на протяжении нескольких
месяцев перед войной вражеская авиация, немецкая разведка систематически и
совершенно безнаказанно нарушали советскую границу. Немцы знали, что наши
пограничные войска имеют директиву не трогать их, и действовали, совершенно
не маскируясь. Эта директива была дана лично Сталиным, чтобы не допустить
столкновений и не спровоцировать немцев на нападение. А гитлеровская
Германия в это время проводила ряд неотложных мероприятий по подготовке к
войне. Немцы заняли своими войсками все пограничные с нами страны: Румынию,
Болгарию, Венгрию, Финляндию.
Сталин знал об этом, так как вскоре после Мюнхенского соглашения
секретарь Коминтерна Дмитров огласил точный календарь будущих завоевательных
походов Гитлера.
По этому календарю, Венгрия должна была стать союзником Германии весною
1939 года. Польша должна была быть подчинена Германии осенью 1939 года.
Очередь Югославии должна была наступить в следующем году. Осенью 1940 года
немецкие войска должны были войти в Румынию и Болгарию. Весною 1941 года
Германия должна была начать войну против Франции, Бельгии, Голландии, Дании
и Швейцарии и, наконец, осенью 1941 года Германия должна была напасть на
Советский Союз.
К моменту нападения на СССР немцы отозвали из своего посольства большую
часть работников в Германию.
Всем судам, находящимся на пути в Советский Союз и находящимся в
советских портах, было приказано возвращаться в Германию и покинуть порты не
позднее 21-го июня 1941 года. Начиная с марта месяца 1941 года, Германия
прекратила поставку всех товаров и материалов по договорам с СССР, хотя
Советский Союз продолжал активно поставлять в Германию нефть, сырье и
продовольствие. Обо всем этом ежедневно доносили Сталину наши
разведывательные органы, посольства, иностранные государства и отдельные
лица. Ведь только глухим было не слышно, слепым не видно и недоумкам не
ясно, что означали все перечисленные и многие другие мероприятия немцев
перед началом войны. А Сталин был нем и глух ко всем этим воплям и продолжал
свою политику заискивания перед гитлеровской кликой.
Весь советский народ знал об опасном состоянии наших отношений с
гитлеровской Германией. И вот Сталин не нашел ничего лучшего, как
опубликовать накануне войны известное сообщение ТАСС, в котором заискивающе
выгораживал фашистов и всю вину за слухи сваливал на врагов, стремившихся
столкнуть СССР и Германию.
Незадолго до начала войны, Сталин провожал на Ярославском вокзале
японского министра иностранных дел, с которым только что был подписан пакт о
ненападении между СССР и Японией. На вокзале он встретился с германским
послом и военным атташе. Он обнимал посла и всячески выражал ему знаки
внимания. Он угодливо высказывал надежду на то, что СССР и Германия навеки
останутся друзьями. О чем говорят все изложенные выше факты? О том ли, что
советское правительство говорило с Гитлером голосом великой державы, или
совсем наоборот?
Василевский и Чаковский ссылаются на то, что Молотов, при поездке в
1940 году в Берлин, поставил все эти вопросы перед Гитлером со всей
остротой, как это положено великой державе. Это неверно. Так информировать
не отрекся от этой догмы, фактически он не пошел на соглашение с Англией и
Францией только из-за боязни необычайной мощи германского Вермахта. В беседе
с Литвиновым он сказал:
"А если мы выйдем из строя как инициаторы мирового фронта против
фашизма?.. Никто не будет реально защищать нас... Мы получим первый удар...
Британия не имеет сухопутных войск. Франция получила все, что она хотела в
1918 году. И даже если Германия была бы разбита в результате мировой войны,
в России был бы уже не советский режим. Со временем Россия понесла бы
поражение. Мы были бы первыми, кто бы скатился вниз".
Он боялся первого удара, перед которым может не устоять созданный им
тоталитарный строй. Он понимал, что благодаря уничтожению 70-ти процентов
высшего и среднего командного состава, Красная Армия сильно ослаблена. Он
также понимал, что все его кровавые дела не прошли бесследно, что в стране
имеется скрытое недовольство им.
На что же он рассчитывал?
Он надеялся на то, что война будет отодвинута от наших границ. Он хотел
избежать первого удара свежих фашистских сил. Когда это не вышло, он после
22 июня 1941 года впал в состояние полной паники.
Формула Сталина - это формула трусости, неверия в силу советского
строя. Отсюда отказ его от интернационализма и поворот в сторону
патриотизма. Он боялся, что созданный им режим развалится еще до того, как
будет разбита немецкая армия. "Мы были бы первыми, кто бы скатился вниз", -
таков лейтмотив всех его мыслей. М.М. Литвинов совершенно правильно
предостерегал, накануне подписания с Гитлером пакта о ненападении, против
двух заблуждений Сталина:
во-первых, он предупреждал его, что никто не может точно предсказать,
какой путь изберет Гитлер? Изберет ли он путь дружбы с СССР, на что надеялся
Сталин, или при первом удобном случае будет атаковать Советский Союз, в чем
был уверен М.М. Литвинов;
во-вторых, он предупреждал Сталина, что Гитлер может быть остановлен не
с помощью пакта, а только с помощью мирового барьера. Только в результате
коалиции, мощной и неисчерпаемой по своим ресурсам, гитлеровская машина
может быть остановлена и разгромлена.
Здесь я хочу остановиться на ошибочной позиции, которую занял Л.Д.
Троцкий в вопросе об отношении к новой империалистической войне.
Л.Д. Троцкий считал, что партии IV Интернационала должны занять
пораженческую позицию, независимо от того, находятся ли они в
демократической или фашистской капиталистической стране. Палестинская секция
IV Интернационала выступила с правильным заявлением, напечатанным в
"Бюллетене" NoNo 75 - 76, в котором она выразила свое несогласие с позицией
Троцкого. Она предложила две линии в этом вопросе. Одну - для
демократических, и другую - для фашистских стран.
"Победа над Германией или Италией, - писали они, - равносильна падению
фашизма".
Отвечая им, Л.Д. Троцкий писал:
"Победа над армиями Гитлера и Муссолини сама по себе означает лишь
военное поражение Германии и Италии, отнюдь не крушение фашизма... В случае
победы Франция и Англия сделают все для того, чтобы спасти Гитлера и
Муссолини и избежать хаоса..."
"Если бы были основания думать, - продолжал Л.Д. Троцкий, - что новая
победа хорошо знакомой нам и слегка постаревшей Антанты (минус Италия) может
произвести столь чудесные, то есть противные социально-историческим законам
результаты, то нужно было бы не только "желать" этой победы, но и оказывать
ей всемерное содействие. Тогда правы были бы англо-французские
социал-патриоты..."
"...Есть более близкие шансы того, - писал Троцкий, - что победа
демократического капитализма только упрочит прогнившие французскую и
английскую демократии".
"Разумеется, - писал он, - начать борьбу легче в тех странах, где
рабочие организации еще не подверглись разгрому. Но борьбу надо начать
против главного врага, который по преимуществу находится в собственной
стране (?). Неужели же передовые французы скажут рабочим Германии: "Так как
вы взяты фашизмом в тиски и не можете освободить себя, то мы поможем нашему
правительству разбить вашего Гитлера, т.е. задушить Германию новой
Версальской петлей, а потом, ...потом мы будем вместе с вами строить
социализм". На это немцы могут ответить: "Позвольте, эту мелодию мы слышали
от социал-патриотов уже во время прошлой войны и отлично знаем, чем это
закончилось".
"Тщетно ложна, смертельна маска политики, которая пытается возложить на
пролетариат неразрешимую задачу: предотвратить все опасности, порождаемые
буржуазией, ее политикой войны".
"Но ведь фашизм может одержать победу!", "Но ведь СССР угрожает
опасность?", "Но ведь вторжение Гитлера будет означать разгром рабочих?" и
т.д. без конца. Конечно, опасностей много, очень много. Всех не только
невозможно представить, но и предвидеть".
"Если пролетариат попытается, за счет ясности и непримиримости своей
основной политики, гоняться за каждой опасностью в отдельности, он неизбежно
окажется банкротом". ("Бюллетень" NoNo 75 -76 март - апрель 1939 года).
В другой своей работе: "Что такое СССР и куда он идет?", написанной
4-VIII-1936 года (изд. Гарвардского университета), эта мысль отражена еще
более определенно и неверно:
"Как борьба буржуазных и мелкобуржуазных партий от самых реакционных до
социал-демократических затихает перед непосредственной опасностью
пролетарской революции, так и империалистические антагонисты всегда найдут
компромиссы, чтобы помешать военной победе Советского Союза...
Судьба СССР будет решаться, в конечном счете, не на картах генштабов, а
на карте борьбы классов. Только европейский пролетариат, непримиримо
противостоящий своей буржуазии, в том числе и в лагере "друзей мира", сможет
оградить СССР от разгрома или от "союзного" удара в спину...
Никакая военная победа не спасет наследие Октябрьской революции, если в
остальном мире удержится империализм". (175 - 176).
Но в действительности демократические страны Запада, о которых Троцкий
говорил с позиций догматика, заняли в конфликте Советского Союза с фашизмом
именно ту позицию, какую он считал немыслимой, как "противное
социально-историческим законам".
Предположение Л.Д. Троцкого, что в случае победы демократических стран
они сделают все для того, чтобы спасти Гитлера и Муссолини, также оказалось
неверным. В действительности, западные державы не только не пытались спасти
вождей фашизма, а наоборот, наперекор догмам большевизма, сделали все, чтобы
наказать вплоть до казни через повешение не только лидеров, но и рядовых
фашистов, участвовавших в преступлениях против человечности.
Вся пораженческая концепция Л.Д. Троцкого оказалась построенной на
ложном основании и не имела успеха. Отношение сталинской клики к фашизму и к
демократическим странам накануне подписания германо-советского пакта и сразу
после него было одинаковым. Вот как это было сформулировано в "Политическом
словаре":
"С началом второй империалистической войны в Европе во всех
капиталистических государствах, в том числе и в так называемых
буржуазно-демократических, буржуазная реакция развернула поход против
рабочего класса и трудящихся масс, установила режим военной диктатуры. Таким
образом стирается различие между так называемыми буржуазно-демократическими
и фашистскими государствами". (1940 год. Госполитиздат, стр. 598.
Подчеркнуто мной. - Авт).
После подписания договора с Германией советская печать начала
восхвалять заслуги Сталина, сумевшего установить дружественные отношения с
гитлеровской Германией. В том же "Политическом словаре" было записано:
"В результате бесед, имевших место в Москве между германским министром
иностранных дел Риббентропом и товарищем Молотовым при участии товарища
Сталина, 23 августа 1939 года был подписан договор о ненападении между СССР
и Германией... Этот договор... знаменовал собою конец вражды обеих стран,
искусственно вызывавшейся стараниями англо-французских империалистов". (Там
же, стр. 130).
Тот же словарь под редакцией таких приближенных Сталина, как Г.
Александров, П.Н.Поспелов и др., писал:
"Дальнейшим блестящим успехом советской внешней политики явилось
заключение 28 сентября 1939 года советско-германского договора о дружбе и
границе между СССР и Германией". (стр. 96).
Суть этого договора, до сих пор тщательно скрываемого сталинскими
историками, была более или менее открыто изложена в "Политическом словаре" в
1940 году.
"Договор устанавливает точную границу между обоюдными государственными
интересами на территории бывшего польского государства и предусматривает,
что необходимое государственное переустройство проводится на одной части
этой территории Германским, на другой - Советским Правительством. Это
переустройство рассматривается обеими сторонами как надежный фундамент для
дальнейшего развития дружественных отношений между народами Германии и СССР.
Обе стороны устраняют всякое вмешательство третьих держав в это решение, не
признавая ни за кем права вмешиваться в дела двух соседних государств,
желающих жить в мире и дружбе независимо от различия в мировоззрениях и
политических системах". (стр. 517).
Сталинская клика все делала для того, чтобы представить фашизм как
приемлемую систему. Даже ось Берлин-Рим-Токио, известную как соглашение,
направленное против СССР, "Политический словарь" изобразил следующим
образом:
"Острие германо-итальянского военно-политического союза направлено
главным образом против Англии и Франции".
Как показал ход последующих событий, пакт с Германией, подписанный
Советским Союзом, не только не оказал положительного влияния в военном
отношении, а наоборот, сыграл резко отрицательную роль в подготовке к войне
и на начальной стадии войны, ибо усыпил бдительность советского руководства,
в том числе самого Сталина, советского командования и советского народа.
Писатели, полководцы и историки, такие как Чаковский, Василевский, Р.
Медведев и др. утверждали, что:
1. Сталину было нелегко пойти на подписание пакта.
2. В результате подписания пакта наша страна жила два года в условиях
мира, в то время как на Западе бушевала война.
3. Пакт далеко отодвинул наши границы на западе.
Особо неверные утверждения были сделаны Чаковским, который,
дополнительно к изложенному, писал что:
1. Пакт, подписанный Молотовым, не был пактом покорности.
2. Советское правительство, подписав пакт, продолжало зорко следить за
всеми происками врага.
3. Когда было необходимо, советское правительство не боялось говорить с
Гитлером голосом великой державы. "Разве Молотов ехал в Берлин, как
проситель?" - восклицал Чаковский.
Рассмотрим по порядку аргументацию сторонников пакта. Когда Чаковский
говорил, что Сталину нелегко было пойти на подписание пакта, он думал о
принципиальной стороне вопроса. На самом деле Сталин меньше всего думал о
принципах. Сталинская клика прежде всего думала о том, как продержаться у
власти. О каких принципах могла идти речь, если Молотов, выступая 31 октября
1939 года, назвал так называемый освободительный поход Красной Армии
"ударом, приведшим вместе с ударом немецких войск к распаду польского
государства - уродливого детища Версальского договора". Эта оценка, данная
Молотовым, находилась в противоречии с исторической правдой и с целями
освободительного похода советских войск. ("История Великой Отечественной
войны", том I, стр. 249).
Как можно говорить о каких-то идейных переживаниях Сталина и Молотова,
если они пошли на раздел Польши?
Р. Медведев пытается опровергнуть мнение тех историков, которые назвали
советско-германский пакт четвертым разделом Польши, хотя сам Медведев в
своей книге привел выписку из секретного протокола, приложенного к "договору
о дружбе и границах", в котором было записано:
"В случае территориальных и политических изменений на территории,
принадлежащей польскому государству, сферы интересов Германии и СССР будут
разграничены приблизительно линией рек Нарев, Висла и Сан. Вопрос о том,
соответствует ли интересам обеих сторон существование независимого польского
государства, и каковы должны быть его границы, может быть окончательно решен
только в ходе дальнейших политических событий. Во всяком случае, оба
правительства (Заметьте - не польский народ, а Германия и СССР. - Авт.)
будут решать этот вопрос в духе дружеского понимания (А не интересов
польского народа. - Авт.)".
Авторы "Истории Великой Отечественной войны" пытаются завуалировать
этот предательский акт коммунистов Сталина и Молотова разговорами об
освободительном походе Красной Армии. Совершенно непонятной является
поддержка задним числом этого раздела Польши Р.А.Медведевым.
"Предотвратить нападение Германии на Польшу СССР уже не мог (Но ведь
само нападение стало возможным только после согласия СССР и подписания им
"договора о дружбе и границах"! - Авт.). Необходимо было поэтому, - писал
Медведев, - оградить государственные интересы СССР в данном районе и
укрепить наши позиции, имея в виду возможность в будущем агрессии Германии.
Тем более, что речь шла в данном случае не о собственно польских землях, а о
белорусских и украинских территориях, население которых давно уже боролось
за свое национальное освобождение".
Только одной этой сентенцией Р. Медведев перечеркнул весь свой
многолетний труд как марксиста и интернационалиста. Непонятно только,
являются ли такие рассуждения Медведева, а их, к сожалению, в его трудах
много, следствием ошибочного понимания или продуманной уступкой властям. Во
имя чего?
Наименование этой акции, задним числом, освободительным походом,
соответствует правде так же, как завоевание Скобелевым Средней Азии
соответствует наименованию "добровольного присоединения к России". Нужно
вещи называть их именами.
Р.А. Медведев занял в этом вопросе позицию более националистическую,
чем авторы "Истории Великой Отечественной войны".
"Советский народ, - писали авторы этой "Истории...", - никогда не
считал Польшу "уродливым детищем Версальского договора"... Советские люди
глубоко понимали прогрессивное значение восстановления независимого
польского государства, что стало возможным не вследствие Версальской
системы, а в результате победы Великой Октябрьской социалистической
революции". (том I, стр. 249).
Бесспорно, правильным было отрицательное отношение коммунистической
партии к довоенному режиму Польши. Но разве таким способом социалистическая
страна может осуществлять "освободительный" поход. Нужно еще доказать, что
украинское и белорусское население было при Сталине более свободно, чем при
правительстве польских полковников.
Если мы понимали "прогрессивное значение" независимости Польши, то как
мы могли посметь без народа Польши, а в содружестве с Гитлером, совершить
этот "освободительный" поход?..
Неверно, что предотвратить нападение на Польшу СССР уже не мог
(Медведев). Само нападение Германии на Польшу не состоялось бы, если бы СССР
не подписал пакта с Гитлером. Но не это главное. Самое важное состояло в
том, что СССР, как страна социалистическая, не имел морального права
принимать участие в такой акции, да еще с фашизмом.
Следующим аргументом в защиту пакта, подписанного СССР и Германией,
было утверждение историков, что благодаря пакту наша страна прожила лишних
два года в условиях мира, в то время как на Западе бушевала война.
Этим признанием подтверждается правильность обвинения Сталина со
стороны западных историков и дипломатов в том, что он сознательно натравил
Германию на западные страны. Если это так, то как же наши историки, военные
и дипломаты могут обвинять западные правительства в том, что они хотели
натравить на нашу страну Германию?
Но ведь они только хотели, а Сталин осуществил эту вероломную операцию.
Верно, что мы прожили по сравнению с западными странами лишних два года
в условиях мира. Но при правильной политике СССР вообще мог не допустить
войны и остановить Гитлера от нападения, если б он был поставлен перед
фактом союза СССР с Англией, Францией и США.
А как были использованы эти два года для подготовки к войне? И чем
обернулись для советского народа эти два года мирной жизни? Какие потери
понесла наша страна и армия в начальный период войны?
Об этом более подробно я буду говорить в следующем разделе настоящей
главы.
В защиту пакта, подписанного СССР и Германией, Чаковский, Василевский и
другие указывают на то, что наша страна приобрела территории, которые
отодвинули границы СССР на 250-300 километров на запад.
А что это дало Советскому Союзу в смысле реального стратегического
выигрыша? Гитлеру потребовалось всего несколько дней, чтобы овладеть всей
территорией, приобретенной в результате пакта с Германией.
22-го июня началась война, а 27-го июня немецкие войска были около
Минска. Если бы наша армия осталась на старых оборонительных рубежах,
советское командование, по указанию Сталина, не разрушило бы мощную линию
обороны, проходившую по старой границе, на оборудование которой были
затрачены десятки миллиардов рублей, и не затратило бы миллиарды рублей на
сооружение оборонительной линии вдоль новой границы, которая практически,
как и старая линия обороны, не сыграла своей роли и не была использована в
войне.
Как видно из приведенных данных, проигрыш был явно сильнее мнимого
выигрыша.
Чаковский утверждал, что пакт о ненападении не был пактом покорности.
Сталин и Молотов подписали с Гитлером договор о дружбе. После
подписания этого договора в советской печати появились статьи,
рассматривающие фашистов - социалистами и прекратилось публичное
наименование их фашистами.
"Когда в 1939 году Сталин заключил пакт с Гитлером, - писал Эрнст Генри
Илье Эренбургу, - и приказал компартиям во всем мире, тут же, моментально,
прекратить антифашистскую пропаганду и выступить за мирное соглашение с
Гитлером, стало совсем скверно... Сталин в то время уже не ограничивался
разобщением коммунистов и социал-демократов. Теперь он начал
дискредитировать и разоружать самих коммунистов на западе. Укрепив свой тыл
в Германии и во всей Западной Европе, со злорадством наблюдая, как
антифашисты грызли друг другу глотки, Гитлер мог начать войну, и он ее
начал".
Как назвать такой пакт? Пактом идейных друзей, пактом победы или пактом
покорности?
Или другой факт. Его приводил И. Эренбург в своей книге "Люди, годы,
жизнь". Арестованного Н.Н. Иванова, бывшего поверенного в делах во Франции,
в 1941 году допрашивал следователь:
"Когда в 1954 году Н.Н. Иванова реабилитировали, ему показали приговор
особого совещания. В сентябре 1941 года Иванов был приговорен к пяти годам
"за антигерманские настроения". Трудно себе это представить, - продолжал И.
Эренбург, - гитлеровцы рвались к Москве, газеты писали о "псах-рыцарях", а
какой-то чиновник Г.Б. спокойно оформлял дело, затеянное еще во времена
германо-советского пакта".
Здесь Эренбургом освещены два момента. Один, на котором акцентирует
внимание Эренбург, говорит о бюрократизме в аппарате Госбезопасности.
Другой, особо существенный, состоит в том, что наши органы госбезопасности
привлекали к суду советских граждан-интернационалистов за "антигерманские
(читай - антифашистские) настроения".
И это не случайное явление, как может показаться с первого взгляда. Это
вытекало из текста договора о дружбе, к которому был приложен протокол.
Текст этого, так называемого, второго протокола гласил:
"Обе стороны не допустят на своей территории какой-либо агитации,
которая нанесет вред другой стороне. Они будут подавлять на своей территории
все зачатки такой агитации и будут информировать друг друга относительно
мер, предпринятых по этому поводу".
Таким образом, следователь законно обвинял Н.Н. Иванова за
"антигерманские настроения". Можно не сомневаться, что гитлеровская клика не
привлекала членов национал-социалистической партии "за антисоветские
настроения". Как можно назвать такое поведение Сталина? С моей точки зрения,
его поведение можно оценить как идейную близость с Гитлером, или как факт,
свидетельствующий о покорности Сталина. Сам Сталин первоначально был против
дружеского соглашения с Гитлером. За месяц до подписания этого протокола он
отверг предложенную Риббентропом преамбулу, в которой подчеркивался
дружественный характер договора о ненападении по следующим соображениям:
"Советское правительство не могло бы честно заверить советский народ в
том, что с Германией существуют дружественные отношения, если в течение
шести лет нацистское правительство выливало ушаты помоев на советское
правительство". (П.А. Жилин "Как фашистская Германия готовила нападение на
Советский Союз", 1966 год, стр. 61).
Почему же позднее Сталин изменил свою позицию и согласился подписать
далеко идущее дружеское соглашение?
Можно предположить, что это произошло из-за личного сближения лидеров
двух сторон или в порядке покорности Сталина перед лицом опасности для СССР.
Чаковский писал, что, идя на пакт, наше правительство зорко следило за всеми
происками врага. И это утверждение Чаковского является лживым и лицемерным.
Вся история с предупреждениями Сталина о подготовляемом Германией
нападении на СССР, которые он получал: от разведывательных органов,
пограничных застав, от военных округов, посольств в западных странах, от
иностранных дипломатов, перебежчиков, от населения приграничных районов и
т.п., и то, как он реагировал на эти предупреждения, свидетельствуют о том,
что наше правительство зорко следило за тем, чтобы, не дай бог, не обозлить
Германию, не вызвать недовольства Гитлера и его клики. Чаковский и другие
апологеты сталинского режима утверждали, что когда было нужно, советское
правительство не боялось говорить Гитлеру голосом великой державы. Но такое
утверждение противоречит фактам. Известно, что на протяжении нескольких
месяцев перед войной вражеская авиация, немецкая разведка систематически и
совершенно безнаказанно нарушали советскую границу. Немцы знали, что наши
пограничные войска имеют директиву не трогать их, и действовали, совершенно
не маскируясь. Эта директива была дана лично Сталиным, чтобы не допустить
столкновений и не спровоцировать немцев на нападение. А гитлеровская
Германия в это время проводила ряд неотложных мероприятий по подготовке к
войне. Немцы заняли своими войсками все пограничные с нами страны: Румынию,
Болгарию, Венгрию, Финляндию.
Сталин знал об этом, так как вскоре после Мюнхенского соглашения
секретарь Коминтерна Дмитров огласил точный календарь будущих завоевательных
походов Гитлера.
По этому календарю, Венгрия должна была стать союзником Германии весною
1939 года. Польша должна была быть подчинена Германии осенью 1939 года.
Очередь Югославии должна была наступить в следующем году. Осенью 1940 года
немецкие войска должны были войти в Румынию и Болгарию. Весною 1941 года
Германия должна была начать войну против Франции, Бельгии, Голландии, Дании
и Швейцарии и, наконец, осенью 1941 года Германия должна была напасть на
Советский Союз.
К моменту нападения на СССР немцы отозвали из своего посольства большую
часть работников в Германию.
Всем судам, находящимся на пути в Советский Союз и находящимся в
советских портах, было приказано возвращаться в Германию и покинуть порты не
позднее 21-го июня 1941 года. Начиная с марта месяца 1941 года, Германия
прекратила поставку всех товаров и материалов по договорам с СССР, хотя
Советский Союз продолжал активно поставлять в Германию нефть, сырье и
продовольствие. Обо всем этом ежедневно доносили Сталину наши
разведывательные органы, посольства, иностранные государства и отдельные
лица. Ведь только глухим было не слышно, слепым не видно и недоумкам не
ясно, что означали все перечисленные и многие другие мероприятия немцев
перед началом войны. А Сталин был нем и глух ко всем этим воплям и продолжал
свою политику заискивания перед гитлеровской кликой.
Весь советский народ знал об опасном состоянии наших отношений с
гитлеровской Германией. И вот Сталин не нашел ничего лучшего, как
опубликовать накануне войны известное сообщение ТАСС, в котором заискивающе
выгораживал фашистов и всю вину за слухи сваливал на врагов, стремившихся
столкнуть СССР и Германию.
Незадолго до начала войны, Сталин провожал на Ярославском вокзале
японского министра иностранных дел, с которым только что был подписан пакт о
ненападении между СССР и Японией. На вокзале он встретился с германским
послом и военным атташе. Он обнимал посла и всячески выражал ему знаки
внимания. Он угодливо высказывал надежду на то, что СССР и Германия навеки
останутся друзьями. О чем говорят все изложенные выше факты? О том ли, что
советское правительство говорило с Гитлером голосом великой державы, или
совсем наоборот?
Василевский и Чаковский ссылаются на то, что Молотов, при поездке в
1940 году в Берлин, поставил все эти вопросы перед Гитлером со всей
остротой, как это положено великой державе. Это неверно. Так информировать