Страница:
против великорусского национализма, поэтому он мол говорил о грузинском
шовинизме.
На самом деле Сталин и не думал стесняться своего инородческого
происхождения. Больше того, он тогда уже вынашивал мысль стать
преобразователем России, наподобие Петра Первого. Характерно в этом смысле
выступление одного из близких друзей Сталина - А.Енукидзе. В своей речи он
обронил следующую, весьма многозначительную для того времени, фразу. Зная,
по последующему опыту, как для получения большинства Сталин умело
распределял роли среди своих единомышленников, мы поймем, как много значит
следующая реплика Енукидзе.
"Нечего тут пугать русских товарищей остротой национального вопроса,
что они слишком равнодушно к нему относятся и т.д. Равнодушия тут нет, но и
искусственно обострять вопрос не следует". (ХII съезд, стр. 587).
На съезде шло обсуждение вопроса, поставленного Лениным. Сталин
стремится убедить делегатов съезда, что он в национальном вопросе стоит на
ленинской платформе. Он, как мы видели, на словах сильно выпячивал опасность
великодержавного шовинизма и, казалось, слова Енукидзе не были созвучны его
позиции. На деле великодержавный уклон не был персонифицирован, и потому это
обвинение носило абстрактный характер. Великодержавники понимали, что он
сдерживает активность интернационалистов, требующих осудить только
великорусский шовинизм.
Енукидзе открыто высказался против Ленина, предложившего осудить
великорусские тенденции, назвал эту борьбу искусственной и подбадривал
русских шовинистов из числа партийных сановников.
В тезисах, написанных ко II-му конгрессу Коминтерна, Ленин предупреждал
против опасности "признания интернационализма на словах и подмены его на
деле".
"Мелкобуржуазный национализм, - писал он, - объявляет
интернационализмом признание равноправия наций, и только (это как раз то,
что делают современные продолжатели дела Сталина - авт.) сохраняет
неприкосновенным национальный эгоизм, между тем как пролетарский
интернационализм требует, во-первых, подчинения интересов пролетарской
борьбы в одной стране интересам этой борьбы во всемирном масштабе;
во-вторых, требует способности и готовности со стороны нации, осуществившей
победу над буржуазией, идти на величайшие национальные жертвы ради свержения
международного капитала". (Подчеркнуто мной. - Авт., ПСС Ленина, том 41,
стр. 165 - 166).
Вот этого-то подчинения национальных интересов интернациональным
интересам и не хотят коммунистические сановники во главе со Сталиным. Это
было подтверждено всем последующим ходом развития политики Сталина в
строительстве национального социализма, или, по его терминологии,
"строительства социализма в одной отдельно взятой стране". Когда наше
руководство хочет показать свою преданность идее интернационализма, оно
подчеркивает свою преданность идее равноправия наций, дружбе народов и при
этом "сохраняет неприкосновенным национальный эгоизм".
Наши сановники идут на величайшие национальные жертвы во имя
проникновения нашего великодержавного влияния в важные с военной точки
зрения стратегические районы, на Ближний Восток, в район Персидского залива,
Средиземного моря, Африканского рога, Индийского и Атлантического океанов, и
тут они средств не жалеют. Ленин предупреждал, что интересы пролетарской
борьбы в одной стране должны быть подчинены интересам социализма во
всемирном масштабе, а Сталин и его современные наследники поступают как раз
наоборот и во всей практической работе подчиняют интересы мирового
коммунистического движения национальным интересам России. Раньше мы подробно
говорили о пересмотре Сталиным линии большевистской партии на мировую
революцию и замене ее своей линией на строительство социализма в одной
стране. В его голове ограниченного диктатора идея победы социализма получила
совершенно особое, самобытное толкование. Он считал, что капитализм
стабилизовался. Держать ставку на мировую революцию опасно, так как это
могло объединить все империалистические державы против Советского Союза.
Нужно, считал он, показать капиталистическим странам, что мы отказались от
ставки на мировую революцию и будем заниматься строительством социализма
только у себя дома.
Сталин считал, что нужно, чтобы трудящиеся России, уставшие от тягот
революции и гражданской войны, поняли, что, идя по пути строительства
социализма в одной стране, они избегнут столкновения с мощными
империалистическими государствами, смогут сохранить надолго мирную жизнь и
заняться своими домашними делами. Он обращал свои взоры на подобные примеры
в истории России. Почему Ивану Грозному удалось сверху укрепить торговый
капитал, а Петру Великому - промышленность? А почему может не удаться ему
силой ввести в России, а потом и в других странах, социализм? Он был уверен,
что если ему удастся сделать Россию могучим индустриальным государством, с
сильной армией, способной при подходящих условиях обеспечить победу, то все
его жестокости забудутся, а жертвы простятся.
Отношение Ленина
Капитализм на современном этапе своего развития достиг гигантского
роста производительных сил, необычайного размаха международного разделения
труда и интернационализации капитала. Экономические связи между отдельными
странами достигли предельной интенсивности. Сегодня уже невозможно
представить себе существование государства, экономически изолированного от
мирового хозяйства.
Таким образом, как и предвидел К. Маркс, капитализм выполнил свою
историческую миссию, он перешагнул национальные границы и связал все страны
мира в единое мировое хозяйство. Параллельно с этим происходил процесс
интернационализации рабочего движения, вследствие чего социалистическое
движение также приняло международный характер.
Социализм - по идее основоположников этого учения - может победить
только путем объединенных усилий пролетариев всего мира или, по крайней
мере, путем объединения пролетариев всех передовых капиталистических стран.
Таков важнейший вывод марксизма, сделанный им из анализа тенденций
капиталистического развития и его движущих начал.
"Социалистическое движение, - писал Владимир Ильич, - не может победить
в старых рамках отечества. Оно творит новые высшие формы человеческого
общежития, когда законные потребности и прогрессивные стремления трудящихся
масс всякой национальности будут впервые удовлетворены в интернациональном
единстве, при условии уничтожения теперешних национальных перегородок".
(Ленин, ПСС, том 26, стр. 39 - 40).
Таким образом, истинный марксист не может быть патриотом своего
национального отечества. Это никак не значит, что ему чужды любовь к своему
народу, родным местам, к людям, среди которых прошли его детские годы, к
своему языку и т.д. Но все это не мешает марксисту видеть в патриотизме
националистическую узость. Он убежден, что только при интернациональном
объединении всех трудящихся, в рамках нового социалистического общества,
произойдет полный расцвет материальной и духовной культуры человечества и
расцвет отдельной человеческой личности. "Мою страну обижают, мне до
большего нет дела", - говорит патриот.
"Не с точки зрения своей страны я должен рассуждать, а с точки зрения
моего участия в подготовке, в пропаганде, в приближении мировой революции",
- отвечает интернационалист. "Вот что такое интернационализм, вот какова
задача интернационалиста, революционного рабочего, действительного
социалиста". (Ленин, том 87, стр. 297 - 298). Вопрос об отношении к
патриотизму Ленин рассматривал также в другом своем выступлении.
"Нам пришлось в эпоху Брестского мира, - говорил он, - идти против
патриотизма. Мы говорили: если ты социалист, так ты должен все свои
патриотические чувства принести в жертву во имя международной революции,
которая придет, которой еще нет, но в которую ты должен верить, если ты
интернационалист". (Ленин, ПСС, том 37, стр. 213).
Патриотизм явление социально-историческое, и потому отношение к нему
марксистов было не однозначным, а вытекало из анализа конкретной
исторической ситуации.
"Марксизм выводит признание защиты отечества в войнах - например,
Великой Французской революции, в войнах Гарибальди в Европе, а также
отрицание защиты отечества в империалистической войне 1914-1916 гг. - из
анализа конкретно-исторических особенностей каждой отдельной войны, а никоим
образом из какого-либо "общего принципа", не из какого-либо отдельного
пункта программы". (том 27, стр. 258).
По этим же причинам войны колониальных народов за свое освобождение,
хотя они и проходили под лозунгами буржуазной революции, признавались
прогрессивными и поддерживались марксистами.
Во время Франко-Прусской войны 1870-го года Маркс и Энгельс были на
стороне Германии, хотя во главе Пруссии стоял в это время Бисмарк, потому
что это была война за объединение Германии, против феодальной
раздробленности, сдерживающей развитие капитализма Германии.
Отрицательное отношение марксистов к войне 1914-1917 гг. определялось
тем, что эта война была империалистической, за передел мира и порабощение
слабых, колониальных народов, хотя она и проходила под патриотическими
лозунгами. Таково было отношение Ленина к патриотизму вообще, к русскому
патриотизму в частности.
Иное отношение было у Ленина к патриотизму после свершения
социалистической революции.
"Мы оборонцы с 25 октября 1917 года, - писал Ленин. - Мы за защиту
отечества. Но та отечественная война, к которой мы идем, является войной за
социалистическое отечество, за Советскую республику, как отряд (подчеркнуто
Лениным) всемирной армии социализма". (Ленин, том 38, стр. 82).
После 25 октября 1917 года мы становимся патриотами, но патриотами не
России как нации, а России как отряда мировой революции.
"Нашим лозунгом, - пишет он, - должно быть: еще и еще раз напрячь все
свои силы, памятуя, что мы подходим к последней решительной битве не за
русскую, а за международную социалистическую революцию". (Ленин, том 37,
стр. 152).
"Не оборонительный или наступательный характер войны, а интересы
классовой борьбы пролетариата, или, лучше сказать, интересы международного
движения пролетариата, представляют собой ту единственную возможную точку
зрения, с которой может быть рассматриваем и решен вопрос об отношении
социал-демократов к тому или иному явлению международной жизни".
(подчеркнуто Лениным, том 17, стр. 195).
Мной приведены выдержки из произведений Ленина, в которых он с
неизменной решительностью подчеркивает интернациональную сущность
социал-демократического отношения к патриотизму. Он постоянно подчеркивал,
что коммунист обязан выступать только за такой патриотизм, который ведет к
защите не русского, не французского, не немецкого, а только международного
социализма, и в этом он видел коренную обязанность интернационалиста,
каковым себя признает всякий марксист.
Взгляды Сталина
После смерти Ленина постепенно стали вноситься изменения в марксистское
понимание патриотизма. Отношение к патриотизму и отражение этого отношения в
научно-политической, пропагандистской и другой литературе и на практике
начали получать иное, чем при Ленине, направление. Особенно это стало
заметно после подписания пакта о ненападении с гитлеровской Германией. В
"Большой Советской Энциклопедии", в томе, выпущенном в 1941 году, слову
"Родина" дано следующее определение:
"Интересы своей Родины, отечества никогда не были безразличны для
трудящихся масс и сознательных пролетариев в частности. Зарождаясь из
привязанности к родным местам и людям, чувство любви к родине - патриотизм -
вырастает у сознательных граждан до понимания своей связи со своей страной и
народом, с его языком, историей, культурой, до сознательной борьбы с
притеснителями и поработителями народа, как внешними, так и внутренними, до
отдачи всех своих сил и способностей на благо родины и народа. Советский
патриотизм имеет свои исторические традиции и преемственность с героическим
прошлым народов СССР, в частности, с культурой и историей русского народа.
Любовь к родине всегда жила в сердцах трудящихся нашей страны, и в годы
испытаний каждый раз подымалась мощной и несокрушимой волной всенародного
движения на защиту родины против чужеземных захватчиков".
Эти мысли отражены в энциклопедии не случайно. Они вынашивались в
голове Сталина и постепенно становились достоянием всей страны. Сталин
наблюдал за тем, как Гитлеру удалось повести за собой немецкий народ
националистическими и патриотическими лозунгами, как немцы в массе своей
откликнулись на идею нацистов о превосходстве германской нации. У него
сложилось такое убеждение, что идея социализма потеряла свою
привлекательность для массы крестьян России, что национально-патриотические
идеи более сильны и более доходчивы до широких масс.
Сталину важны были не принципы коммунизма, за которые он не держался.
Для него важен был конечный политический успех, которым будет оправдана вся
его политика.
Под воздействием сталинских планов А. Толстой написал свой роман "Петр
I". Как и Сталину, А. Толстому было наплевать на принципы. Им обоим была
созвучна сменовеховская идея "единой и неделимой России". Вот как в 1937
году, в Париже, сам А. Толстой обрисовал в беседе с художником Ю. Аненковым
свои отношения со Сталиным:
"Я циник, - смеялся он, - мне на все наплевать! Я - простой смертный,
который хочет жить, хорошо жить, и все тут. Мое литературное творчество? Мне
и на него наплевать! Нужно писать пропагандистские пьесы? Черт с ним, я их
напишу! Но только это не так легко, как можно подумать. Нужно склеивать
столько различных нюансов! Я написал моего "Азефа", и он провалился в дыру.
Я написал "Петра Первого", и он тоже попал в ту же западню. Пока я писал
его, видите ли, "отец народов" пересмотрел историю России. Петр Великий стал
без моего ведома "пролетарским царем" и прототипом нашего Иосифа! Я
переписал заново, в согласии с открытиями партии, а теперь я готовлю третью
и, надеюсь, последнюю вариацию этой вещи, так как вторая вариация тоже не
удовлетворила нашего Иосифа. Я уже вижу передо мной всех Иванов Грозных и
прочих Распутиных реабилитированными, ставшими марксистами и прославленными.
Мне наплевать! Эта гимнастика меня даже забавляет! Приходится действительно
быть акробатом. Мишка Шолохов, Сашка Фадеев, Илья Эренбург - все они
акробаты. Но они - не графы! А я - граф, черт побери! И наша знать (чтоб ей
лопнуть) сумела дать слишком мало акробатов! Понял? Моя доля очень
трудна..."
"...Я спросил, что представляет собой "любимый отец народов"?
- Великий человек! - усмехнулся Толстой, - культурный, начитанный! Я
как-то заговорил с ним о французской литературе, о "Трех мушкетерах". "Дюма
отец или сын, был единственным писателем, которого я читал", - с гордостью
заявил мне Иосиф. "А Виктора Гюго?", - спросил я. "Этого я не читал. Я
предпочел ему Энгельса", - ответил отец народов.
- Но прочел ли он Энгельса, я не уверен, - добавил Толстой". (Ю.
Аненков, "Дневники моих встреч", том второй, стр. 149. "Международное
литературное содружество", США, 1966 г).
В это время, как известно, Сталин лично наблюдал за сценариями для кино
и пьесами для театров, в которых с определенной точки зрения освещалась
история русских царей и полководцев: Александра Невского, Дмитрия Донского,
Ивана Великого, Ивана Грозного, Петра Первого, Суворова, Кутузова, Ушакова и
др. Об этом подробно писали известный кинорежиссер М. Роом, кинокритик
Каргин и другие.
В книге Н.К. Черкасова "Записки советского актера" автор вспоминает,
как он и кинорежиссер С.М. Эйзенштейн были 24-го февраля 1947 года приняты
Сталиным в связи с постановкой второй серии фильма "Иван Грозный".
"Говоря о государственной деятельности Грозного, товарищ И.В. Сталин, -
рассказывал Н.К. Черкасов, - заметил, что Иван IV был великим и мудрым
правителем, который ограждал страну от проникновения иностранного влияния и
стремился объединить Россию. В частности, говоря о прогрессивной
деятельности Грозного, товарищ И.В. Сталин подчеркнул, что Иван IV впервые в
России ввел монополию внешней торговли, добавив, что после него это сделал
только Ленин. Иосиф Виссарионович отметил также прогрессивную роль
опричнины, сказав, что руководитель опричнины Малюта Скуратов был крупным
русским военачальником, героически павшим в борьбе с Ливонией.
Коснувшись ошибок Ивана Грозного, Иосиф Виссарионович отметил, что одна
из его ошибок состояла в том, что он не сумел ликвидировать пять оставшихся
крупных феодальных семейств (подчеркивается - семейств, а не феодалов, т.е.
со всеми чадами, что, как известно, и делал сам Сталин в отношении своих
противников - авт.), не довел до конца борьбу с феодалами (этой ошибки
стремился не допустить Сталин, он старался ликвидировать всех
оппозиционеров, и не только открытых, но и скрытых, и не только их - авт.) -
если бы он это сделал, то на Руси не было бы смутного времени... И затем
Иосиф Виссарионович с юмором (вот уже воистину юмор не висельника, а
вешателя - авт.) добавил, что "тут Ивану помешал Бог" (чтобы, не дай Бог, не
заподозрили наличия у него такого предрассудка, как совесть - авт.). Грозный
ликвидировал одно семейство феодалов, один боярский род, а потом целый год
кается и замаливает "грех" (вот уж чего не было у Сталина - авт.), тогда как
ему нужно было действовать еще решительнее!..
В конце беседы Иосиф Виссарионович спросил, как мы думаем заканчивать
фильм? Я ответил, что, как и предполагалось по первоначальному варианту
сценария, фильм должен заканчиваться ливонским походом и победоносным
выходом Ивана IV к морю. Иван IV в окружении военачальников, знаменосцев и
воинов стоит на берегу моря, перед набегающей волной. Сбылась его заветная
мечта увидеть "море синее, море дальнее, море русское", и, вглядываясь в
даль, он заканчивает фильм словами: "На морях стоим и стоять будем!" Товарищ
И.В. Сталин улыбнулся и весело воскликнул: "Ну что же!.. Ведь так и
получилось - и даже намного лучше!.." (Иосиф продолжатель дела Ивана -
авт.), (Н.К. Черкасов "Записки советского актера", М. 1953 год, стр. 380 -
382).
Таков облик Сталина - марксиста-ленинца. О том, как все сильнее и
сильнее захватывала его идея слияния его личной судьбы с судьбой русского
народа, с его прошлым, настоящим и будущим, отлично написано А.И.
Солженицыным в его книге "В круге первом". А.И. Солженицын своим поистине
тонким чутьем схватил основную суть сталинского стремления сродниться с
русским народом. Сталин всегда хвалился своим глубоким пониманием русского
человека, преданного, по его убеждению, авторитарной власти, готового за
своего вождя пойти на самые тяжелые испытания.
Он хладнокровно и безжалостно, не считаясь с жертвами, "вел" русский
народ по пути "преобразования" России, за которое, как он был уверен,
потомки будут чтить его в веках, так же, как они чтили имена Александра
Невского, Дмитрия Донского, Петра Первого и других. Он восстановил в
истории, в литературе, в художественных галереях имена знаменитых монархов и
полководцев, прославивших крепостническую Россию.
В предвоенные годы он все чаще и чаще стал обращаться к национальным
чувствам русского народа. Были поставлены фильмы о Петре Первом, Иване
Грозном, Александре Невском, Суворове, Кутузове, Ушакове и других, в которых
нашли отражение победоносное русское оружие, война на чужой территории и
другие лозунги, служившие основой национального русского патриотизма.
Логическим завершением этой линии на восстановление героев самодержавной
России было возобновление в армии и в других ведомствах чинов и орденов.
Было отброшено революцией утвержденное звание "народный комиссар" и заменено
старым званием - "министр".
"Армия есть сколок общества и болеет всеми его болезнями, чаще всего
при высокой температуре", - писал Л.Д. Троцкий в книге "Что такое СССР..." в
1936 году.
"Рост внутренней спайки частей, выработка у солдат критического
отношения к себе самим и к своим начальникам, - гласит основное решение
партии по военному вопросу, - создают благоприятные условия, в которых
начало выборности лиц командного состава может получить все более и более
широкое применение".
Однако через шестнадцать лет после того, как вынесено было это решение,
правящая верхушка повернула на прямо противоположный путь. В сентябре 1935
года цивилизованное человечество, друзья, как и враги, не без изумления
узнали, что Красная Армия будет увенчиваться ныне офицерской иерархией.
По объяснению Тухачевского:
"Введение правительством военных званий создает более устойчивую основу
для выращивания командирских и технических кадров".
"Командные кадры, - писал Троцкий, - укрепляются, прежде всего,
доверием солдат. Именно поэтому Красная Армия начала с упразднения
офицерского корпуса. Практическое значение имеет командный пост, а не чин.
"Поднять значение руководящих кадров" - значит, ценою ослабления
моральной связи армии, теснее связать офицерство с правящими верхами.
Никакая армия не может быть демократичнее питающего ее строя.
Источником бюрократизма с его рутиной, чванством являются не специальные
потребности военного дела, а политические потребности правящего слоя".
Именно так и поняла это мероприятие Советского правительства
французская официальная газета "Тан" в своем номере от 25 сентября 1935
года:
"Это внешнее преобразование, - писала газета "Тан", - является одним из
признаков глубокой трансформации, которая совершается ныне во всем Советском
Союзе. Режим, ныне окончательно упроченный, постепенно стабилизируется.
Революционные привычки и обычаи внутри советской семьи и советского общества
уступают место чувствам и нравам, которые продолжают господствовать внутри
так называемых капиталистических стран. Советы обуржуазиваются".
К оценке буржуазной газеты по поводу восстановления офицерских званий в
Красной Армии, нечего добавить. Теперь советские полковники и генералы мало
чем отличаются от полковников и генералов других западных стран и, во всяком
случае, стараются как можно больше походить на них.
"Что-то приятное, - писал А.И. Солженицын в книге "В круге первом" о
Сталине, - находил он даже в самой игре слов, напоминающей старый мир: чтобы
были не "заведующие школами", а "директоры", не "комсостав", а "офицерство",
не ВЦИК, а Верховный Совет - верховный очень слово хорошее, - и чтоб офицеры
имели денщиков, а гимназистки чтоб учились отдельно от гимназистов и носили
пелеринки; и чтобы советские люди отдыхали как все христиане, в воскресенье,
а не в какие-то там безличные номерные дни; даже в том, чтобы брак
признавать только законный, как было при царе...
Вот здесь, в ночном кабинете, впервые примерил он перед зеркалом к
своему кителю старые русские погоны - и ощутил в этом удовольствие".
В тяжелые для Советской страны годы, во время войны, когда идея
социализма, дискредитированная им, стала в народе непопулярной, он
обращается в большей и большей мере к национальным чувствам русского народа.
Он подстраивался под эти чувства.
В журнале "Знамя" No 2 за 1968 год критик Чалмаев сообщил об оценке
английским журналистом А. Вертом национального подъема, охватившего
советскую страну, "о прославлении России, отождествлении советской власти с
Россией, со святой Русью".
В это время утверждается правительством Советского Союза статут новых
орденов: Суворова, Кутузова, Ушакова и др. старых полководцев и флотоводцев.
На Тегеранской конференции глав союзнических государств, во время
обсуждения вопроса о послевоенном устройстве и границах, Сталин выступил не
как представитель социалистического государства, а как представитель России:
"Русские не имеют незамерзающих портов в Балтийском море, - говорил он.
Поэтому русским нужны были бы незамерзающие порты Кенигсберг и Мемель и
соответствующая часть территории Восточной Пруссии. Тем более что
исторически - это исконно славянские земли". (см. "Тегеран, Ялта, Потсдам",
сборник, стр. 53).
Здесь уместно вспомнить слова Сталина, сказанные им на ХII-м съезде
партии по поводу надежд, которые возлагали на большевиков "сменовеховцы":
"Что не мог сделать Деникин, сделают большевики".
Хочу привести несколько выдержек из книги английского журналиста А.
Верта, жившего во время войны в СССР, свидетельствующих о тех настроениях,
которые царили тогда в нашей стране.
"В театрах ставились патриотические пьесы, вроде шедшей в камерном
театре "Очной ставки"... Пьесы о победоносных русских полководцах Суворове и
Кутузове. Поэты сочиняли патриотические стихи, а композиторы слагали военные
песни". (А. Верт, "Россия в войне 1941-1945 гг.", 1967 г., стр. 128, изд.
"Прогресс").
"...Мы подробно остановились на настроениях в России в 1941-1945 гг.
Здесь же достаточно сказать, что в двух своих ноябрьских речах (1941 год)
Сталин не только очень умело приноравливался к этим настроениям, но и
постарался их всемерно укрепить и поощрять". (Там же, стр. 172).
Дальше А. Верт цитирует статью из газеты "Красная звезда",
шовинизме.
На самом деле Сталин и не думал стесняться своего инородческого
происхождения. Больше того, он тогда уже вынашивал мысль стать
преобразователем России, наподобие Петра Первого. Характерно в этом смысле
выступление одного из близких друзей Сталина - А.Енукидзе. В своей речи он
обронил следующую, весьма многозначительную для того времени, фразу. Зная,
по последующему опыту, как для получения большинства Сталин умело
распределял роли среди своих единомышленников, мы поймем, как много значит
следующая реплика Енукидзе.
"Нечего тут пугать русских товарищей остротой национального вопроса,
что они слишком равнодушно к нему относятся и т.д. Равнодушия тут нет, но и
искусственно обострять вопрос не следует". (ХII съезд, стр. 587).
На съезде шло обсуждение вопроса, поставленного Лениным. Сталин
стремится убедить делегатов съезда, что он в национальном вопросе стоит на
ленинской платформе. Он, как мы видели, на словах сильно выпячивал опасность
великодержавного шовинизма и, казалось, слова Енукидзе не были созвучны его
позиции. На деле великодержавный уклон не был персонифицирован, и потому это
обвинение носило абстрактный характер. Великодержавники понимали, что он
сдерживает активность интернационалистов, требующих осудить только
великорусский шовинизм.
Енукидзе открыто высказался против Ленина, предложившего осудить
великорусские тенденции, назвал эту борьбу искусственной и подбадривал
русских шовинистов из числа партийных сановников.
В тезисах, написанных ко II-му конгрессу Коминтерна, Ленин предупреждал
против опасности "признания интернационализма на словах и подмены его на
деле".
"Мелкобуржуазный национализм, - писал он, - объявляет
интернационализмом признание равноправия наций, и только (это как раз то,
что делают современные продолжатели дела Сталина - авт.) сохраняет
неприкосновенным национальный эгоизм, между тем как пролетарский
интернационализм требует, во-первых, подчинения интересов пролетарской
борьбы в одной стране интересам этой борьбы во всемирном масштабе;
во-вторых, требует способности и готовности со стороны нации, осуществившей
победу над буржуазией, идти на величайшие национальные жертвы ради свержения
международного капитала". (Подчеркнуто мной. - Авт., ПСС Ленина, том 41,
стр. 165 - 166).
Вот этого-то подчинения национальных интересов интернациональным
интересам и не хотят коммунистические сановники во главе со Сталиным. Это
было подтверждено всем последующим ходом развития политики Сталина в
строительстве национального социализма, или, по его терминологии,
"строительства социализма в одной отдельно взятой стране". Когда наше
руководство хочет показать свою преданность идее интернационализма, оно
подчеркивает свою преданность идее равноправия наций, дружбе народов и при
этом "сохраняет неприкосновенным национальный эгоизм".
Наши сановники идут на величайшие национальные жертвы во имя
проникновения нашего великодержавного влияния в важные с военной точки
зрения стратегические районы, на Ближний Восток, в район Персидского залива,
Средиземного моря, Африканского рога, Индийского и Атлантического океанов, и
тут они средств не жалеют. Ленин предупреждал, что интересы пролетарской
борьбы в одной стране должны быть подчинены интересам социализма во
всемирном масштабе, а Сталин и его современные наследники поступают как раз
наоборот и во всей практической работе подчиняют интересы мирового
коммунистического движения национальным интересам России. Раньше мы подробно
говорили о пересмотре Сталиным линии большевистской партии на мировую
революцию и замене ее своей линией на строительство социализма в одной
стране. В его голове ограниченного диктатора идея победы социализма получила
совершенно особое, самобытное толкование. Он считал, что капитализм
стабилизовался. Держать ставку на мировую революцию опасно, так как это
могло объединить все империалистические державы против Советского Союза.
Нужно, считал он, показать капиталистическим странам, что мы отказались от
ставки на мировую революцию и будем заниматься строительством социализма
только у себя дома.
Сталин считал, что нужно, чтобы трудящиеся России, уставшие от тягот
революции и гражданской войны, поняли, что, идя по пути строительства
социализма в одной стране, они избегнут столкновения с мощными
империалистическими государствами, смогут сохранить надолго мирную жизнь и
заняться своими домашними делами. Он обращал свои взоры на подобные примеры
в истории России. Почему Ивану Грозному удалось сверху укрепить торговый
капитал, а Петру Великому - промышленность? А почему может не удаться ему
силой ввести в России, а потом и в других странах, социализм? Он был уверен,
что если ему удастся сделать Россию могучим индустриальным государством, с
сильной армией, способной при подходящих условиях обеспечить победу, то все
его жестокости забудутся, а жертвы простятся.
Отношение Ленина
Капитализм на современном этапе своего развития достиг гигантского
роста производительных сил, необычайного размаха международного разделения
труда и интернационализации капитала. Экономические связи между отдельными
странами достигли предельной интенсивности. Сегодня уже невозможно
представить себе существование государства, экономически изолированного от
мирового хозяйства.
Таким образом, как и предвидел К. Маркс, капитализм выполнил свою
историческую миссию, он перешагнул национальные границы и связал все страны
мира в единое мировое хозяйство. Параллельно с этим происходил процесс
интернационализации рабочего движения, вследствие чего социалистическое
движение также приняло международный характер.
Социализм - по идее основоположников этого учения - может победить
только путем объединенных усилий пролетариев всего мира или, по крайней
мере, путем объединения пролетариев всех передовых капиталистических стран.
Таков важнейший вывод марксизма, сделанный им из анализа тенденций
капиталистического развития и его движущих начал.
"Социалистическое движение, - писал Владимир Ильич, - не может победить
в старых рамках отечества. Оно творит новые высшие формы человеческого
общежития, когда законные потребности и прогрессивные стремления трудящихся
масс всякой национальности будут впервые удовлетворены в интернациональном
единстве, при условии уничтожения теперешних национальных перегородок".
(Ленин, ПСС, том 26, стр. 39 - 40).
Таким образом, истинный марксист не может быть патриотом своего
национального отечества. Это никак не значит, что ему чужды любовь к своему
народу, родным местам, к людям, среди которых прошли его детские годы, к
своему языку и т.д. Но все это не мешает марксисту видеть в патриотизме
националистическую узость. Он убежден, что только при интернациональном
объединении всех трудящихся, в рамках нового социалистического общества,
произойдет полный расцвет материальной и духовной культуры человечества и
расцвет отдельной человеческой личности. "Мою страну обижают, мне до
большего нет дела", - говорит патриот.
"Не с точки зрения своей страны я должен рассуждать, а с точки зрения
моего участия в подготовке, в пропаганде, в приближении мировой революции",
- отвечает интернационалист. "Вот что такое интернационализм, вот какова
задача интернационалиста, революционного рабочего, действительного
социалиста". (Ленин, том 87, стр. 297 - 298). Вопрос об отношении к
патриотизму Ленин рассматривал также в другом своем выступлении.
"Нам пришлось в эпоху Брестского мира, - говорил он, - идти против
патриотизма. Мы говорили: если ты социалист, так ты должен все свои
патриотические чувства принести в жертву во имя международной революции,
которая придет, которой еще нет, но в которую ты должен верить, если ты
интернационалист". (Ленин, ПСС, том 37, стр. 213).
Патриотизм явление социально-историческое, и потому отношение к нему
марксистов было не однозначным, а вытекало из анализа конкретной
исторической ситуации.
"Марксизм выводит признание защиты отечества в войнах - например,
Великой Французской революции, в войнах Гарибальди в Европе, а также
отрицание защиты отечества в империалистической войне 1914-1916 гг. - из
анализа конкретно-исторических особенностей каждой отдельной войны, а никоим
образом из какого-либо "общего принципа", не из какого-либо отдельного
пункта программы". (том 27, стр. 258).
По этим же причинам войны колониальных народов за свое освобождение,
хотя они и проходили под лозунгами буржуазной революции, признавались
прогрессивными и поддерживались марксистами.
Во время Франко-Прусской войны 1870-го года Маркс и Энгельс были на
стороне Германии, хотя во главе Пруссии стоял в это время Бисмарк, потому
что это была война за объединение Германии, против феодальной
раздробленности, сдерживающей развитие капитализма Германии.
Отрицательное отношение марксистов к войне 1914-1917 гг. определялось
тем, что эта война была империалистической, за передел мира и порабощение
слабых, колониальных народов, хотя она и проходила под патриотическими
лозунгами. Таково было отношение Ленина к патриотизму вообще, к русскому
патриотизму в частности.
Иное отношение было у Ленина к патриотизму после свершения
социалистической революции.
"Мы оборонцы с 25 октября 1917 года, - писал Ленин. - Мы за защиту
отечества. Но та отечественная война, к которой мы идем, является войной за
социалистическое отечество, за Советскую республику, как отряд (подчеркнуто
Лениным) всемирной армии социализма". (Ленин, том 38, стр. 82).
После 25 октября 1917 года мы становимся патриотами, но патриотами не
России как нации, а России как отряда мировой революции.
"Нашим лозунгом, - пишет он, - должно быть: еще и еще раз напрячь все
свои силы, памятуя, что мы подходим к последней решительной битве не за
русскую, а за международную социалистическую революцию". (Ленин, том 37,
стр. 152).
"Не оборонительный или наступательный характер войны, а интересы
классовой борьбы пролетариата, или, лучше сказать, интересы международного
движения пролетариата, представляют собой ту единственную возможную точку
зрения, с которой может быть рассматриваем и решен вопрос об отношении
социал-демократов к тому или иному явлению международной жизни".
(подчеркнуто Лениным, том 17, стр. 195).
Мной приведены выдержки из произведений Ленина, в которых он с
неизменной решительностью подчеркивает интернациональную сущность
социал-демократического отношения к патриотизму. Он постоянно подчеркивал,
что коммунист обязан выступать только за такой патриотизм, который ведет к
защите не русского, не французского, не немецкого, а только международного
социализма, и в этом он видел коренную обязанность интернационалиста,
каковым себя признает всякий марксист.
Взгляды Сталина
После смерти Ленина постепенно стали вноситься изменения в марксистское
понимание патриотизма. Отношение к патриотизму и отражение этого отношения в
научно-политической, пропагандистской и другой литературе и на практике
начали получать иное, чем при Ленине, направление. Особенно это стало
заметно после подписания пакта о ненападении с гитлеровской Германией. В
"Большой Советской Энциклопедии", в томе, выпущенном в 1941 году, слову
"Родина" дано следующее определение:
"Интересы своей Родины, отечества никогда не были безразличны для
трудящихся масс и сознательных пролетариев в частности. Зарождаясь из
привязанности к родным местам и людям, чувство любви к родине - патриотизм -
вырастает у сознательных граждан до понимания своей связи со своей страной и
народом, с его языком, историей, культурой, до сознательной борьбы с
притеснителями и поработителями народа, как внешними, так и внутренними, до
отдачи всех своих сил и способностей на благо родины и народа. Советский
патриотизм имеет свои исторические традиции и преемственность с героическим
прошлым народов СССР, в частности, с культурой и историей русского народа.
Любовь к родине всегда жила в сердцах трудящихся нашей страны, и в годы
испытаний каждый раз подымалась мощной и несокрушимой волной всенародного
движения на защиту родины против чужеземных захватчиков".
Эти мысли отражены в энциклопедии не случайно. Они вынашивались в
голове Сталина и постепенно становились достоянием всей страны. Сталин
наблюдал за тем, как Гитлеру удалось повести за собой немецкий народ
националистическими и патриотическими лозунгами, как немцы в массе своей
откликнулись на идею нацистов о превосходстве германской нации. У него
сложилось такое убеждение, что идея социализма потеряла свою
привлекательность для массы крестьян России, что национально-патриотические
идеи более сильны и более доходчивы до широких масс.
Сталину важны были не принципы коммунизма, за которые он не держался.
Для него важен был конечный политический успех, которым будет оправдана вся
его политика.
Под воздействием сталинских планов А. Толстой написал свой роман "Петр
I". Как и Сталину, А. Толстому было наплевать на принципы. Им обоим была
созвучна сменовеховская идея "единой и неделимой России". Вот как в 1937
году, в Париже, сам А. Толстой обрисовал в беседе с художником Ю. Аненковым
свои отношения со Сталиным:
"Я циник, - смеялся он, - мне на все наплевать! Я - простой смертный,
который хочет жить, хорошо жить, и все тут. Мое литературное творчество? Мне
и на него наплевать! Нужно писать пропагандистские пьесы? Черт с ним, я их
напишу! Но только это не так легко, как можно подумать. Нужно склеивать
столько различных нюансов! Я написал моего "Азефа", и он провалился в дыру.
Я написал "Петра Первого", и он тоже попал в ту же западню. Пока я писал
его, видите ли, "отец народов" пересмотрел историю России. Петр Великий стал
без моего ведома "пролетарским царем" и прототипом нашего Иосифа! Я
переписал заново, в согласии с открытиями партии, а теперь я готовлю третью
и, надеюсь, последнюю вариацию этой вещи, так как вторая вариация тоже не
удовлетворила нашего Иосифа. Я уже вижу передо мной всех Иванов Грозных и
прочих Распутиных реабилитированными, ставшими марксистами и прославленными.
Мне наплевать! Эта гимнастика меня даже забавляет! Приходится действительно
быть акробатом. Мишка Шолохов, Сашка Фадеев, Илья Эренбург - все они
акробаты. Но они - не графы! А я - граф, черт побери! И наша знать (чтоб ей
лопнуть) сумела дать слишком мало акробатов! Понял? Моя доля очень
трудна..."
"...Я спросил, что представляет собой "любимый отец народов"?
- Великий человек! - усмехнулся Толстой, - культурный, начитанный! Я
как-то заговорил с ним о французской литературе, о "Трех мушкетерах". "Дюма
отец или сын, был единственным писателем, которого я читал", - с гордостью
заявил мне Иосиф. "А Виктора Гюго?", - спросил я. "Этого я не читал. Я
предпочел ему Энгельса", - ответил отец народов.
- Но прочел ли он Энгельса, я не уверен, - добавил Толстой". (Ю.
Аненков, "Дневники моих встреч", том второй, стр. 149. "Международное
литературное содружество", США, 1966 г).
В это время, как известно, Сталин лично наблюдал за сценариями для кино
и пьесами для театров, в которых с определенной точки зрения освещалась
история русских царей и полководцев: Александра Невского, Дмитрия Донского,
Ивана Великого, Ивана Грозного, Петра Первого, Суворова, Кутузова, Ушакова и
др. Об этом подробно писали известный кинорежиссер М. Роом, кинокритик
Каргин и другие.
В книге Н.К. Черкасова "Записки советского актера" автор вспоминает,
как он и кинорежиссер С.М. Эйзенштейн были 24-го февраля 1947 года приняты
Сталиным в связи с постановкой второй серии фильма "Иван Грозный".
"Говоря о государственной деятельности Грозного, товарищ И.В. Сталин, -
рассказывал Н.К. Черкасов, - заметил, что Иван IV был великим и мудрым
правителем, который ограждал страну от проникновения иностранного влияния и
стремился объединить Россию. В частности, говоря о прогрессивной
деятельности Грозного, товарищ И.В. Сталин подчеркнул, что Иван IV впервые в
России ввел монополию внешней торговли, добавив, что после него это сделал
только Ленин. Иосиф Виссарионович отметил также прогрессивную роль
опричнины, сказав, что руководитель опричнины Малюта Скуратов был крупным
русским военачальником, героически павшим в борьбе с Ливонией.
Коснувшись ошибок Ивана Грозного, Иосиф Виссарионович отметил, что одна
из его ошибок состояла в том, что он не сумел ликвидировать пять оставшихся
крупных феодальных семейств (подчеркивается - семейств, а не феодалов, т.е.
со всеми чадами, что, как известно, и делал сам Сталин в отношении своих
противников - авт.), не довел до конца борьбу с феодалами (этой ошибки
стремился не допустить Сталин, он старался ликвидировать всех
оппозиционеров, и не только открытых, но и скрытых, и не только их - авт.) -
если бы он это сделал, то на Руси не было бы смутного времени... И затем
Иосиф Виссарионович с юмором (вот уже воистину юмор не висельника, а
вешателя - авт.) добавил, что "тут Ивану помешал Бог" (чтобы, не дай Бог, не
заподозрили наличия у него такого предрассудка, как совесть - авт.). Грозный
ликвидировал одно семейство феодалов, один боярский род, а потом целый год
кается и замаливает "грех" (вот уж чего не было у Сталина - авт.), тогда как
ему нужно было действовать еще решительнее!..
В конце беседы Иосиф Виссарионович спросил, как мы думаем заканчивать
фильм? Я ответил, что, как и предполагалось по первоначальному варианту
сценария, фильм должен заканчиваться ливонским походом и победоносным
выходом Ивана IV к морю. Иван IV в окружении военачальников, знаменосцев и
воинов стоит на берегу моря, перед набегающей волной. Сбылась его заветная
мечта увидеть "море синее, море дальнее, море русское", и, вглядываясь в
даль, он заканчивает фильм словами: "На морях стоим и стоять будем!" Товарищ
И.В. Сталин улыбнулся и весело воскликнул: "Ну что же!.. Ведь так и
получилось - и даже намного лучше!.." (Иосиф продолжатель дела Ивана -
авт.), (Н.К. Черкасов "Записки советского актера", М. 1953 год, стр. 380 -
382).
Таков облик Сталина - марксиста-ленинца. О том, как все сильнее и
сильнее захватывала его идея слияния его личной судьбы с судьбой русского
народа, с его прошлым, настоящим и будущим, отлично написано А.И.
Солженицыным в его книге "В круге первом". А.И. Солженицын своим поистине
тонким чутьем схватил основную суть сталинского стремления сродниться с
русским народом. Сталин всегда хвалился своим глубоким пониманием русского
человека, преданного, по его убеждению, авторитарной власти, готового за
своего вождя пойти на самые тяжелые испытания.
Он хладнокровно и безжалостно, не считаясь с жертвами, "вел" русский
народ по пути "преобразования" России, за которое, как он был уверен,
потомки будут чтить его в веках, так же, как они чтили имена Александра
Невского, Дмитрия Донского, Петра Первого и других. Он восстановил в
истории, в литературе, в художественных галереях имена знаменитых монархов и
полководцев, прославивших крепостническую Россию.
В предвоенные годы он все чаще и чаще стал обращаться к национальным
чувствам русского народа. Были поставлены фильмы о Петре Первом, Иване
Грозном, Александре Невском, Суворове, Кутузове, Ушакове и других, в которых
нашли отражение победоносное русское оружие, война на чужой территории и
другие лозунги, служившие основой национального русского патриотизма.
Логическим завершением этой линии на восстановление героев самодержавной
России было возобновление в армии и в других ведомствах чинов и орденов.
Было отброшено революцией утвержденное звание "народный комиссар" и заменено
старым званием - "министр".
"Армия есть сколок общества и болеет всеми его болезнями, чаще всего
при высокой температуре", - писал Л.Д. Троцкий в книге "Что такое СССР..." в
1936 году.
"Рост внутренней спайки частей, выработка у солдат критического
отношения к себе самим и к своим начальникам, - гласит основное решение
партии по военному вопросу, - создают благоприятные условия, в которых
начало выборности лиц командного состава может получить все более и более
широкое применение".
Однако через шестнадцать лет после того, как вынесено было это решение,
правящая верхушка повернула на прямо противоположный путь. В сентябре 1935
года цивилизованное человечество, друзья, как и враги, не без изумления
узнали, что Красная Армия будет увенчиваться ныне офицерской иерархией.
По объяснению Тухачевского:
"Введение правительством военных званий создает более устойчивую основу
для выращивания командирских и технических кадров".
"Командные кадры, - писал Троцкий, - укрепляются, прежде всего,
доверием солдат. Именно поэтому Красная Армия начала с упразднения
офицерского корпуса. Практическое значение имеет командный пост, а не чин.
"Поднять значение руководящих кадров" - значит, ценою ослабления
моральной связи армии, теснее связать офицерство с правящими верхами.
Никакая армия не может быть демократичнее питающего ее строя.
Источником бюрократизма с его рутиной, чванством являются не специальные
потребности военного дела, а политические потребности правящего слоя".
Именно так и поняла это мероприятие Советского правительства
французская официальная газета "Тан" в своем номере от 25 сентября 1935
года:
"Это внешнее преобразование, - писала газета "Тан", - является одним из
признаков глубокой трансформации, которая совершается ныне во всем Советском
Союзе. Режим, ныне окончательно упроченный, постепенно стабилизируется.
Революционные привычки и обычаи внутри советской семьи и советского общества
уступают место чувствам и нравам, которые продолжают господствовать внутри
так называемых капиталистических стран. Советы обуржуазиваются".
К оценке буржуазной газеты по поводу восстановления офицерских званий в
Красной Армии, нечего добавить. Теперь советские полковники и генералы мало
чем отличаются от полковников и генералов других западных стран и, во всяком
случае, стараются как можно больше походить на них.
"Что-то приятное, - писал А.И. Солженицын в книге "В круге первом" о
Сталине, - находил он даже в самой игре слов, напоминающей старый мир: чтобы
были не "заведующие школами", а "директоры", не "комсостав", а "офицерство",
не ВЦИК, а Верховный Совет - верховный очень слово хорошее, - и чтоб офицеры
имели денщиков, а гимназистки чтоб учились отдельно от гимназистов и носили
пелеринки; и чтобы советские люди отдыхали как все христиане, в воскресенье,
а не в какие-то там безличные номерные дни; даже в том, чтобы брак
признавать только законный, как было при царе...
Вот здесь, в ночном кабинете, впервые примерил он перед зеркалом к
своему кителю старые русские погоны - и ощутил в этом удовольствие".
В тяжелые для Советской страны годы, во время войны, когда идея
социализма, дискредитированная им, стала в народе непопулярной, он
обращается в большей и большей мере к национальным чувствам русского народа.
Он подстраивался под эти чувства.
В журнале "Знамя" No 2 за 1968 год критик Чалмаев сообщил об оценке
английским журналистом А. Вертом национального подъема, охватившего
советскую страну, "о прославлении России, отождествлении советской власти с
Россией, со святой Русью".
В это время утверждается правительством Советского Союза статут новых
орденов: Суворова, Кутузова, Ушакова и др. старых полководцев и флотоводцев.
На Тегеранской конференции глав союзнических государств, во время
обсуждения вопроса о послевоенном устройстве и границах, Сталин выступил не
как представитель социалистического государства, а как представитель России:
"Русские не имеют незамерзающих портов в Балтийском море, - говорил он.
Поэтому русским нужны были бы незамерзающие порты Кенигсберг и Мемель и
соответствующая часть территории Восточной Пруссии. Тем более что
исторически - это исконно славянские земли". (см. "Тегеран, Ялта, Потсдам",
сборник, стр. 53).
Здесь уместно вспомнить слова Сталина, сказанные им на ХII-м съезде
партии по поводу надежд, которые возлагали на большевиков "сменовеховцы":
"Что не мог сделать Деникин, сделают большевики".
Хочу привести несколько выдержек из книги английского журналиста А.
Верта, жившего во время войны в СССР, свидетельствующих о тех настроениях,
которые царили тогда в нашей стране.
"В театрах ставились патриотические пьесы, вроде шедшей в камерном
театре "Очной ставки"... Пьесы о победоносных русских полководцах Суворове и
Кутузове. Поэты сочиняли патриотические стихи, а композиторы слагали военные
песни". (А. Верт, "Россия в войне 1941-1945 гг.", 1967 г., стр. 128, изд.
"Прогресс").
"...Мы подробно остановились на настроениях в России в 1941-1945 гг.
Здесь же достаточно сказать, что в двух своих ноябрьских речах (1941 год)
Сталин не только очень умело приноравливался к этим настроениям, но и
постарался их всемерно укрепить и поощрять". (Там же, стр. 172).
Дальше А. Верт цитирует статью из газеты "Красная звезда",