Страница:
пораженчество.
"Простая истина, - пишет он, - но ее надо выстрадать: благословенны не
победы в войнах, а поражения в них!.. Победы нужны правительствам, поражения
нужны народу. После побед хочется еще побед, после поражения хочется
свободы, и обычно ее добиваются. (Каким образом - если не гражданской
войной? - Авт.) Поражения нужны народу, как страдания и беды нужны отдельным
людям. Они заставляют углубить внутреннюю жизнь, возвысится духовно.
Мы настолько привыкли гордиться нашей победой над Наполеоном, что
упускаем: именно благодаря ей освобождение крестьян не произошло на
полстолетия раньше; именно благодаря ей укрепившийся трон разбил
декабристов... А крымская война, а японская, а германская - все принесли нам
свободы и революции". (стр. 277).
С такой общей постановкой вопроса о пораженчестве, как у Солженицына, я
не согласен.
Поражение СССР, например, во второй мировой войне могло привести к
массовому истреблению народа, к низведению его до рабского положения и никак
не завершилось бы его духовным возвышением. При ответе на вопрос о
пораженчестве нужно исходить из конкретного анализа обстановки.
V. "Очень типичный коммунистический прием, - говорил Солженицын, -
добиваться власти, мало считаясь с тем, что падают производительные силы,
что не засеиваются поля, что стали заводы, что страна опускается в голод, в
нищету, а когда наступает голод и нищета, то просить гуманистический мир
помочь накормить эту страну".
Опять односторонний подход к вопросу. Когда большевики взяли власть,
тогда еще можно было наладить экономику страны, чтобы предупредить голод
внутренними средствами. Однако атака врагов привела к усилению уже начатой
при царском правительстве разрухи.
"Утверждать, что ужасающая нищета в России, - писал в. 1920 году Г.
Уэллс, - в какой-либо значительной степени результат деятельности
коммунистов, что злые коммунисты довели страну до ее нынешнего бедственного
состояния и что свержение коммунистического строя молниеносно осчастливит
всю Россию - это значит извращать положение, сложившееся в мире и толкать
людей на неверные политические действия. Россия попала в теперешнюю беду
вследствие мировой войны и моральной умственной неполноценности своей
правящей и имущей верхушки..."
"...и не коммунизм, - писал там же Уэллс, - терзал эту страдающую, быть
может, погибающую Россию субсидированными извне непрерывными нападениями,
вторжениями, мятежами, душил ее чудовищно жестокой блокадой..." (Г. Уэллс,
"Россия во мгле").
Голод 1921 года на Волге был в результате сильной засухи в этом районе.
Такие засухи бывали на Волге периодически. Такая же засуха, как в 1921 году,
была на Волге в 1890-ые годы, когда в России у власти был царь. И тогда тоже
к помощи голодающим были привлечены иностранные благотворительные общества.
VI. "Годы перед революцией там в России, - говорил Солженицын, - он
(речь идет о Шляпникове) руководил всей компартией, именно Шляпников, а не
Ленин, который был в эмиграции".
Как обстояло дело в действительности? После II-го съезда партии и до
самой революции руководящие организации партии состояли из 2-х частей:
политической, группировавшейся вокруг центрального органа (газеты) партии и
находившейся вне России, и практического руководства большевистскими
организациями, находящегося в России. Последнее вело
организационно-пропагандистскую работу в массах на основе политической
линии, диктовавшейся из эмиграции.
До начала войны 1914 года роль Российского бюро ЦК большевистской
партии играла думская фракция большевиков. После ее ареста, с осени 1915
года, в ЦК был кооптирован А.Г. Шляпников, который одновременно стал
уполномоченным ЦК по работе в России. Роль Шляпникова в это время была
крупной, но только в области организационно-практической работы.
Политическое руководство, как и прежде, когда уполномоченным ЦК был Каменев,
оставалось за Лениным. Достаточно обратиться к письмам Ленина к Шляпникову,
опубликованных в 49 томе ПСС Ленина, чтобы убедиться в том, кто исполнял
руководящую роль и кто был практическим исполнителем. Утверждение
Солженицына, что рабочая оппозиция на Х-м съезде партии обвинила Ленина и
верхушку партии в том, что она "изменила, предала рабочих, угнетала
пролетариат и переродилась в бюрократию", в такой общей форме не верно.
Рабочая оппозиция устами Шляпникова и Медведева говорила на Х-м съезде
партии, что:
"ЦК пытается опровергнуть то, что известно всем и каждому, а именно,
то, что наша партия перерождается (а не переродилась - авт.), в нашей партии
замечается прилив чуждого элемента".
Вот в каком смысле она переродилась. Это заявление Шляпникова далеко от
того утверждения, которое сделал Солженицын в США, что коммунистическая
верхушка якобы "изменила", "предала" и "угнетала пролетариат" и т.д. В ответ
на эту критику Шляпникова Ленин в заключительном слове на Х-м съезде партии
сказал:
"Работа помощи в борьбе с бюрократизмом, работа помощи в отстаивании
демократизма, помощь в деле большей связи с действительно рабочими массами -
безусловно, необходима".
"Шляпников исчез и канул, - говорил там же Солженицын, - он был
арестован потом, позже, так как он держался стойко, расстрелян в тюрьме, и
имя его может быть многим неизвестно".
Сообщение о расстреле Шляпникова, сделанное Солженицыным сразу же после
слов о выступлении его против Ленина, может создать впечатление, что он был
расстрелян при Ленине, так как он не сказал, что Шляпников был расстрелян в
1937 году Сталиным.
Выступая со статьей в журнале "Большевик" No 17 за 1926 год Шляпников
рассказал о своем отношении к Ленину и Сталину.
"Невежественные историки и заинтересованные в групповой борьбе
политиканы, - писал Шляпников, - пытаются дискредитировать нас ссылкой на
идейную борьбу с нами Ленина. Ведя с нами борьбу, В.И. Ленин чутко
прислушивался к нашим тревогам за судьбы нашей революции. Нынешние
руководители ВКП(б) в своем отношении к оппозиции кричащим образом
отличаются от Владимира Ильича тем, что давно потеряли чувство тревоги за
судьбы нашей революции. Очень часто в такой нечестной политической борьбе
клеветники пытаются опереться на В.И. Ленина. Но их попытки должны быть
решительно разоблачены. В.И. Ленин не прибегал к нечестным приемам, а ссылка
на него является грязной клеветой".
И дальше Шляпников писал:
"Выбрав нас мишенью для атаки, руководители ЦК решили произвести
расправу с растущими в партии оппозиционными настроениями. Все оппозиционные
настроения партийно-пролетарской и родственной ей среды направлены ныне
против душащего партию бюрократизма и формализма, против бюрократического
принижения инициативы, внутрипартийной критики и против подавления
независимой от чиновников партийной мысли".
Таковы факты об отношении Шляпникова к Ленину и к Сталину, которые, как
видим, никак не согласуются с утверждениями Солженицына.
VII. "Вся вина Сталина, - говорил Солженицын, - перед своей собственной
партией, что он собственной компартии не доверял. И за это одно придумали
сталинизм. И Сталин никуда не ушел от той же линии".
Как это может быть, чтобы человек, состоящий в партии, не доверял ей?
Не отдельным ее членам, или группам, а всей партии?
Как должен поступить в этом случае нормальный человек, выйти из нее или
уничтожить? Солженицын не анализирует вопроса о том, а для чего Сталин
совершил такой разгром своей партии? Для чего, начиная с борьбы против
оппозиций, убийства Кирова, процессов против своих идейных противников,
разгрома своих сторонников по совместной борьбе с оппозициями, он
методически, на протяжении почти 15 лет вел подготовку к такому разгрому
партии? Разве тут уже не проглядывался поворот в политике партии? Чем мешали
ему старые кадры партии, если он был идейным продолжателем дела Ленина, если
ему интересы партии, интересы революции были так же дороги, как Ленину?
Нужно было все это пережить, перечувствовать, испытать на своей шкуре,
все перипетии борьбы со Сталиным, как пережили это мы, бывшие в оппозиции,
чтобы понять все нюансы сталинской политики и ее отличия от ленинской
политики. Сам Солженицын писал:
"Нет нужды повторять здесь о 37-м годе то, что уже широко написано (но,
выражаясь языком Солженицына не прочувствовано - ред.) и еще будет
многократно повторено, что был нанесен крушащий удар по верхам партии ,
советского управления, военного командования и верхам самого ГПУ-НКВД" (и не
только по верхам - ред.). ("Архипелаг Гулаг", ч. I, стр. 80).
А.И. Солженицын, поняв одно, что в 1937 году был нанесен удар по
партии, не понял другого - причину такого удара по партии.
"Состав захваченных в том мощном потоке... так пестр, так причудлив, -
писал Солженицын, - что долго бы ломал голову, кто захотел бы выделить
закономерности (тем более, современникам они были непонятны - ред.). А
истинный посадочный закон тех лет был - заданность цифры (подч.
Солженицыным), разнарядки, разверстки". ("Архипелаг Гулаг").
Так объяснил Солженицын причину (то есть, совсем не объяснил)
сталинских арестов в 1937-1938-х годах. Этим утверждением он лишний раз
доказал, что он ничего не понял в причинах сталинских репрессий, хотя и
замечательно изложил фактическую сторону этой истории.
И это несмотря на то, что Солженицын знал о многих таких фактах,
которые должны были подсказать ему действительные причины сталинских
репрессий. Он подчеркивал, что операция 1937 года не была стихийной, а
организованной. Она планировалась заранее в направлении переоборудования
тюрем и камер для приема громадного количества арестантов. Он отмечал, что в
ходе репрессий 1937 года были арестованы почти все члены партии со стажем до
1924 года, т.е. до ленинского призыва.
Солженицына ввело в заблуждение то, что вместе со старыми членами
партии брали сотни тысяч рядовых членов партии, простых людей. Он не понял,
что партия пустила глубокие корни, и для того чтобы обрубить ее связи с
массами, нужно было также, с точки зрения Сталина, ликвидировать все близкое
окружение партии и ее активных членов.
Конечно, не исключено, что Сталин, исходя из партийной статистики,
давал в органы НКВД какие-то контрольные цифры. Но не они являлись целью.
Они были только средством для ликвидации ленинского духа в партии и в
стране.
Ленин интересы СССР, интересы строительства социализма в стране
подчинял интересам мировой революции. Главная цель его была не национальная,
а интернациональная. Сталин интересы международной революции, международного
коммунистического движения подчинил интересам строительства социализма в
одной отдельно взятой стране, в СССР. Социализм, ограниченный рамками одной
страны, это уже не марксов, а национал-социализм.
"Западные коммунисты, - писал Н. Бердяев, - примыкающие к третьему
интернационалу, играют унизительную роль. Они не понимают, что,
присоединившись к третьему интернационалу, они присоединяются к русскому
народу и осуществляют его мессианское призвание".
Для решительного поворота от марксизма к автократии нужна была другая
партия и нужен был такой человек, как Сталин, который не постеснялся пролить
море крови для того, чтобы переломать хребет ленинской партии и выдвинуть
свою кандидатуру на роль могильщика революции и преобразователя России,
наподобие Петра Первого. Свой отход от интернационализма Сталин прикрыл
марксистской фразеологией, маскируясь под верного ученика Ленина. Тогда иной
путь был для него закрыт, иначе он был бы (на ХIV-м съезде, где он вместе с
Бухариным выдвинул эту идею) немедленно устранен партией с поста генсека.
Потом, когда он безраздельно подчинил себе партию, он посчитал, что так,
прикрываясь марксистским щитом, он сможет легче осуществить вторую часть
своего плана - подчинить своей власти все передовые капиталистические страны
Европы. Он прикидывал, что то, что не удалось Ленину - осуществить мировую
революцию путем подъема масс - то наверняка удастся ему, опираясь на мощь
созданного им Российского государства и на преданность подчиненных им
партдисциплиной, а то и купленных им вождей компартий капиталистических
стран. Удастся самым простым путем - силой.
Первый - ленинский путь - был марксистским, второй - сталинский путь -
был нечаевским. Поэтому при Ленине все делалось открыто. На съездах, в
докладах и выступлениях Ленина и его товарищей ставились ясные задачи,
открыто говорилось об ошибках и недостатках партийной и государственной
работы. Поэтому при Сталине все окутывалось тайной и ложью, так как истинные
цели и средства скрывались не только от широких масс, но также и от
большинства его соратников. Поэтому при Ленине не было вымученных процессов,
по заранее разработанным сценариям, как это имело место при Сталине, так как
была потребность в привлечении масс к активной политической жизни, а не в
запугивании их. Поэтому при Ленине была открытая внешняя политика, а при
Сталине возобновилась тайная дипломатия.
Если при Ленине не было общей демократии, то была демократия в партии,
во внутренней борьбе, в которой находили отражение интересы всех слоев
населения. Ленину и его товарищам нужна была инициативная партия,
опирающаяся на подъем масс. При Сталине партия была задушена и превращена в
машину для голосования и безоговорочного исполнения директив вождя. Сталину
нужна была послушная партия.
При Ленине систематически подчеркивалась необходимость привлечения
крестьян к коллективным формам земледелия на строго добровольных началах. Об
этом же писали основоположники коммунизма и многочисленные их последователи.
При Сталине были применены чудовищные методы подавления крестьян. Если бы он
был марксистом и коммунистом, он никогда не пошел бы на такое преступление,
надолго подавившее самодеятельность крестьян, которое не соответствовало ни
принципам человечности, ни, тем более, интересам социализма.
Признавая, что такой метод коллективизации был отклонением от ленинских
взглядов, Солженицын в то же время сравнивает это сталинское мероприятие с
отношением к крестьянским мятежам при Ленине. Но то были восстания, и у
власти не было другой альтернативы, как подавить восстание. Сплошная
коллективизация и ликвидация кулачества как класса были мероприятиями,
заранее спланированными против мирного населения. Как можно считать такие
различные акции идентичными?
Очень многие замечания Солженицына, разбросанные в его произведениях и
выступлениях, об отношении Ленина и Сталина к своим однопартийцам и к своим
политическим противникам, свидетельствует о том, что Солженицын прекрасно
видел разницу в политике Ленина и Сталина. Так, например, в книге первой
"Архипелаг Гулаг", говоря об особенностях характера Сталина, Солженицын
писал:
"Усатый режиссер хорошо знал каждого. Он знал вообще, что они слабаки,
и слабость каждого порознь знал. В этом и была мрачная незаурядность,
главное психологическое направление и достижение его жизни: видеть слабость
людей на нижнем уровне бытия". (книга I, стр. 413).
Главное "достижение" Сталина было не столько видеть слабости окружающих
его людей (хотя эта способность была, бесспорно, одной из его отличительных
особенностей), сколько уменье использовать эти слабости в интересах
укрепления своей единоличной диктатуры. Ленину не было надобности, и он не
стремился к тому, чтобы устранить от руководства своих товарищей по партии.
Наоборот, он был заинтересован в том, чтобы во главе руководства было как
можно больше талантливых и выдающихся людей, способных мыслить
самостоятельно. Сталин же не потому отбрасывал от руководства бывших
соратников Ленина, что они занимали непримиримую политическую линию. Он
стремился удалить их от руководства потому, что они мешали ему стать
единственным диктатором. Для этой цели он искусственно создавал
внутрипартийные разногласия и доводил их до предельного регистра. Солженицын
приводит еще один пример разного подхода Ленина и Сталина к своим
политическим противникам:
"Все они (речь идет о меньшевиках и эсерах, сидевших в царских тюрьмах
- авт.) вернулись сюда (т.е. в тюрьмы - авт.) с сознанием своих арестантских
прав и с давней проверенной традицией, как их отстаивать. Как законно...
принимали они специальный политпаек; свободные прогулки по много часов в
день; обращение на "вы"; объединение мужа и жены в одной камере, газеты,
журналы, книги, письменные принадлежности и личные вещи до бритвы и ножниц в
камере... Но это все только политрежим. Однако политические 20-х годов
хорошо еще помнили нечто и повыше: самоуправление политических, и оттого
ощущали себя в тюрьме частью целого, звеном общины..." (463).
"В 20-ые годы, - писал там же Солженицын, - в политизоляторах кормили
очень прилично: обеды были всегда мясные, готовили из свежих овощей, в
ларьке можно было купить молоко". (480).
Все это, писал Солженицын, изменилось коренным образом в 1930-1931-х
годах, то есть тогда, когда из Политбюро и из ЦК были удалены последние
соратники Ленина: Бухарин, Рыков, Томский и др., когда Сталин стал
полновластным руководителем партии. При Сталине не стало политических
заключенных. Не стало различия между политическими и уголовными. Ко всем
заключенным стали относиться как к уголовным.
В своей речи, произнесенной им 9-го июля 1975 года в Нью-Йорке,
Солженицын представил своим слушателям коммунизм как античеловеческую
идеологию.
"Идеология, - писал он в "Архипелаге Гулаге", - это она дает искомое
оправдание злодейству и нужную долгую твердость злодею. Та общественная
теория, которая помогает ему перед собой и перед другими обелять свои
поступки и слышать их укоры, не проклятия, а хвалы и почет. Так инквизиторы
укрепляли себя христианством, завоеватели - возвеличиваньем родины,
колонизаторы - цивилизацией, нацисты - расой, якобинцы (ранние и поздние) -
равенством, братством, счастьем будущих поколений."
"Это удивительный феномен, - говорил Солженицын в речи в Нью-Йорке, -
что коммунизм о себе 125 лет открыто черным по белому пишет, и даже он
раньше писал более откровенно, и в коммунистическом манифесте, который все
знают по названию и почти никто не дает себе труда читать, - там даже более
страшные некоторые вещи написаны, чем те, что осуществлены. Вот
поразительно!"
"Я думаю, здесь дело было не только в маскировке коммунистов последние
десятилетия. Здесь дело в том, что суть коммунизма совершенно за пределами
человеческого понятия. По-настоящему нельзя поверить, что люди так задумали
и так делают. Вот именно потому, что оно за пределами понимания, поэтому так
трудно коммунизм и понимается".
Не так подходит к этому вопросу Н. Бердяев:
"Но в социально-экономической системе коммунизма есть большая доля
правды, которая вполне может быть согласована с христианством, во всяком
случае, более, чем капиталистическая система, которая есть самая
антихристианская. Коммунизм прав в критике капитализма. И не защитникам
капитализма обличать неправду коммунизма, они лишь делают более рельефной
правду коммунизма. В отношении к хозяйственной жизни можно установить два
противоположных принципа. Один принцип гласит: в хозяйственной жизни
преследуй свой личный интерес, и это будет способствовать хозяйственному
развитию целого, это будет выгодно для общества, нации, государства...
Другой принцип гласит: в хозяйственной жизни служи другим, обществу, целому
и тогда получишь все, что тебе нужно для жизни. Второй принцип утверждает
коммунизм, и в этом его правота. Совершенно ясно, что второй принцип
отношения к хозяйственной жизни более соответствует христианству, чем
первый". (Н. Бердяев, "Истоки и смысл русского коммунизма").
Рассмотрим, однако, конкретные пункты обвинений Солженицыным учения
Маркса по пунктам, как они изложены у него.
I. "Коммунизм никогда не давал таких предсказаний, никогда не
говорилось: где, когда и что именно. Ни один из них не описывал, что там
будет за общество. А просто: самое светлое, самое счастливое. Все для
человека.
Лень перечислять все неудавшиеся предсказания марксизма".
Солженицын издевается над понятием "научный коммунизм". Он говорит, что
наука и коммунизм понятия несовместимые.
Если бы авторы коммунистического манифеста описали, что там будет за
общество, то такое учение он еще мог бы признать достойным внимания.
Утописты-социалисты описали будущее социалистическое общество до мельчайших
деталей. Но они не объяснили, как человечество может осуществить эту мечту.
Суть учения Маркса-Энгельса в том и состоит, что они показали, каким
образом человечество придет к осуществлению мечты о социализме.
"Придумать можно то, - писал Г.В. Плеханов, - чего совсем нет, открыть
можно только то, что уже существует в действительности. Что же значит,
поэтому, открыть в экономической действительности средства для устранения
современного зла? Это значит, показать, что само развитие этой
действительности (капитализма -авт.) уже создало и создает экономическую
основу будущего общественного порядка".
Дальше Плеханов приводит выдержку из книги Энгельса:
"Переворот в науке, совершенный господином Евгением Дюрингом":
"Производительные силы, созданные современным капиталистическим
способом производства, так, как и им же обусловленная система распределения
благ, пришли в жестокое противоречие с ним, и что поэтому в способе
производства и распределения должен произойти переворот, если только
современному обществу не предстоит окончательно погибнуть. Этот осязательный
материальный факт, с непреодолимой необходимостью отражающийся в головах
эксплуатируемых пролетариев в более или менее ясном виде, этот факт, а не
представление того или иного кабинетного мыслителя о праве и о бесправии
ручается за победу современного социализма".
"В этих словах, - заканчивает Плеханов мысль Энгельса, - резко
сказывается уже хорошо знакомая нам отличительная черта научного социализма:
взгляд на освободительное движение пролетариата как на закономерный
общественный процесс, убеждение в том, что только необходимость может
обеспечить торжество свободы". (Г.В. Плеханов "Избранные философские
произведения", том III, стр. 49-50).
Эти выдержки из произведений Маркса, Энгельса и Плеханова являются
выводом из анализа, сделанного Марксом в "Капитале", в их с Энгельсом
философских и исторических работах. Чтобы опровергнуть их, нужно
опровергнуть те доказательства, которые положены ими в основание этого
вывода. Тут кавалерийским наскоком не возьмешь, нужно сделать анализ истории
развития общественных форм, анализ механики капиталистического способа
производства и распределения, как это сделали Маркс и Энгельс.
Здесь я предвижу возражения Солженицына, что 128 лет прошло с момента
появления коммунистического манифеста, а капитализм, несмотря на все
заклинания марксистов, продолжает благополучно существовать, и даже
эффективнее, чем социализм.
Время издания манифеста относится к периоду раннего развития
капитализма, переход от одной общественной формы к другой, как показала
история развития феодализма и капитализма, может происходить зигзагами и
продолжаться сотни лет, если рассматривать этот процесс во
всемирно-историческом масштабе.
Может быть потому, что социализм был дискредитирован Сталиным, что
продолжается реакционное давление советского строя на мировую пролетарскую
демократию, капитализму удается продлить сроки своего существования,
которое, как мы видим, происходит в условиях гигантских внутренних
противоречий, экономического кризиса и инфляции. В массах трудящихся и среди
большинства интеллигенции (кроме самой верхушки) капиталистических стран
произошел перелом настроений в пользу социализма. Единственно, что
сдерживает массы - это боязнь оказаться в тисках тоталитаризма. Сегодня это
уже поняли коммунистические партии западных стран, внутри которых происходит
сейчас переоценка их отношений с компартией СССР, в пользу парламентской
многопартийной демократии.
II. "Марксизм был всегда против свободы, - говорил Солженицын в
Нью-Йорке, - вот я процитирую несколько слов отцов коммунизма - Маркса и
Энгельса. Я даю цитаты по первому советскому изданию 1929-1930-х годов
Маркса и Энгельса:
"Реформы признак слабости", - том 23, стр. 339. "Демократия страшнее
монархии и аристократии", - том 2, стр. 369. "Политическая свобода - есть
ложная свобода. Хуже, чем самое худшее рабство", - том 2, стр. 394.
В трудах Маркса и Энгельса все время мы встречаемся с соединением
понятий социализма и свободы: "Ассоциация, в которой свободное развитие
каждого является условием свободного развития всех" и т.д.
"Часто в материалистическом понимании истории видят такое учение, -
писал Г.В. Плеханов, - которое провозглашает подчинение людей ярму
непримиримой, слепой необходимости. Нет ничего превратнее этого
представления! Именно материалистическое понимание истории указывает людям
путь, который приведет их из царства необходимости в царство свободы".
"Простая истина, - пишет он, - но ее надо выстрадать: благословенны не
победы в войнах, а поражения в них!.. Победы нужны правительствам, поражения
нужны народу. После побед хочется еще побед, после поражения хочется
свободы, и обычно ее добиваются. (Каким образом - если не гражданской
войной? - Авт.) Поражения нужны народу, как страдания и беды нужны отдельным
людям. Они заставляют углубить внутреннюю жизнь, возвысится духовно.
Мы настолько привыкли гордиться нашей победой над Наполеоном, что
упускаем: именно благодаря ей освобождение крестьян не произошло на
полстолетия раньше; именно благодаря ей укрепившийся трон разбил
декабристов... А крымская война, а японская, а германская - все принесли нам
свободы и революции". (стр. 277).
С такой общей постановкой вопроса о пораженчестве, как у Солженицына, я
не согласен.
Поражение СССР, например, во второй мировой войне могло привести к
массовому истреблению народа, к низведению его до рабского положения и никак
не завершилось бы его духовным возвышением. При ответе на вопрос о
пораженчестве нужно исходить из конкретного анализа обстановки.
V. "Очень типичный коммунистический прием, - говорил Солженицын, -
добиваться власти, мало считаясь с тем, что падают производительные силы,
что не засеиваются поля, что стали заводы, что страна опускается в голод, в
нищету, а когда наступает голод и нищета, то просить гуманистический мир
помочь накормить эту страну".
Опять односторонний подход к вопросу. Когда большевики взяли власть,
тогда еще можно было наладить экономику страны, чтобы предупредить голод
внутренними средствами. Однако атака врагов привела к усилению уже начатой
при царском правительстве разрухи.
"Утверждать, что ужасающая нищета в России, - писал в. 1920 году Г.
Уэллс, - в какой-либо значительной степени результат деятельности
коммунистов, что злые коммунисты довели страну до ее нынешнего бедственного
состояния и что свержение коммунистического строя молниеносно осчастливит
всю Россию - это значит извращать положение, сложившееся в мире и толкать
людей на неверные политические действия. Россия попала в теперешнюю беду
вследствие мировой войны и моральной умственной неполноценности своей
правящей и имущей верхушки..."
"...и не коммунизм, - писал там же Уэллс, - терзал эту страдающую, быть
может, погибающую Россию субсидированными извне непрерывными нападениями,
вторжениями, мятежами, душил ее чудовищно жестокой блокадой..." (Г. Уэллс,
"Россия во мгле").
Голод 1921 года на Волге был в результате сильной засухи в этом районе.
Такие засухи бывали на Волге периодически. Такая же засуха, как в 1921 году,
была на Волге в 1890-ые годы, когда в России у власти был царь. И тогда тоже
к помощи голодающим были привлечены иностранные благотворительные общества.
VI. "Годы перед революцией там в России, - говорил Солженицын, - он
(речь идет о Шляпникове) руководил всей компартией, именно Шляпников, а не
Ленин, который был в эмиграции".
Как обстояло дело в действительности? После II-го съезда партии и до
самой революции руководящие организации партии состояли из 2-х частей:
политической, группировавшейся вокруг центрального органа (газеты) партии и
находившейся вне России, и практического руководства большевистскими
организациями, находящегося в России. Последнее вело
организационно-пропагандистскую работу в массах на основе политической
линии, диктовавшейся из эмиграции.
До начала войны 1914 года роль Российского бюро ЦК большевистской
партии играла думская фракция большевиков. После ее ареста, с осени 1915
года, в ЦК был кооптирован А.Г. Шляпников, который одновременно стал
уполномоченным ЦК по работе в России. Роль Шляпникова в это время была
крупной, но только в области организационно-практической работы.
Политическое руководство, как и прежде, когда уполномоченным ЦК был Каменев,
оставалось за Лениным. Достаточно обратиться к письмам Ленина к Шляпникову,
опубликованных в 49 томе ПСС Ленина, чтобы убедиться в том, кто исполнял
руководящую роль и кто был практическим исполнителем. Утверждение
Солженицына, что рабочая оппозиция на Х-м съезде партии обвинила Ленина и
верхушку партии в том, что она "изменила, предала рабочих, угнетала
пролетариат и переродилась в бюрократию", в такой общей форме не верно.
Рабочая оппозиция устами Шляпникова и Медведева говорила на Х-м съезде
партии, что:
"ЦК пытается опровергнуть то, что известно всем и каждому, а именно,
то, что наша партия перерождается (а не переродилась - авт.), в нашей партии
замечается прилив чуждого элемента".
Вот в каком смысле она переродилась. Это заявление Шляпникова далеко от
того утверждения, которое сделал Солженицын в США, что коммунистическая
верхушка якобы "изменила", "предала" и "угнетала пролетариат" и т.д. В ответ
на эту критику Шляпникова Ленин в заключительном слове на Х-м съезде партии
сказал:
"Работа помощи в борьбе с бюрократизмом, работа помощи в отстаивании
демократизма, помощь в деле большей связи с действительно рабочими массами -
безусловно, необходима".
"Шляпников исчез и канул, - говорил там же Солженицын, - он был
арестован потом, позже, так как он держался стойко, расстрелян в тюрьме, и
имя его может быть многим неизвестно".
Сообщение о расстреле Шляпникова, сделанное Солженицыным сразу же после
слов о выступлении его против Ленина, может создать впечатление, что он был
расстрелян при Ленине, так как он не сказал, что Шляпников был расстрелян в
1937 году Сталиным.
Выступая со статьей в журнале "Большевик" No 17 за 1926 год Шляпников
рассказал о своем отношении к Ленину и Сталину.
"Невежественные историки и заинтересованные в групповой борьбе
политиканы, - писал Шляпников, - пытаются дискредитировать нас ссылкой на
идейную борьбу с нами Ленина. Ведя с нами борьбу, В.И. Ленин чутко
прислушивался к нашим тревогам за судьбы нашей революции. Нынешние
руководители ВКП(б) в своем отношении к оппозиции кричащим образом
отличаются от Владимира Ильича тем, что давно потеряли чувство тревоги за
судьбы нашей революции. Очень часто в такой нечестной политической борьбе
клеветники пытаются опереться на В.И. Ленина. Но их попытки должны быть
решительно разоблачены. В.И. Ленин не прибегал к нечестным приемам, а ссылка
на него является грязной клеветой".
И дальше Шляпников писал:
"Выбрав нас мишенью для атаки, руководители ЦК решили произвести
расправу с растущими в партии оппозиционными настроениями. Все оппозиционные
настроения партийно-пролетарской и родственной ей среды направлены ныне
против душащего партию бюрократизма и формализма, против бюрократического
принижения инициативы, внутрипартийной критики и против подавления
независимой от чиновников партийной мысли".
Таковы факты об отношении Шляпникова к Ленину и к Сталину, которые, как
видим, никак не согласуются с утверждениями Солженицына.
VII. "Вся вина Сталина, - говорил Солженицын, - перед своей собственной
партией, что он собственной компартии не доверял. И за это одно придумали
сталинизм. И Сталин никуда не ушел от той же линии".
Как это может быть, чтобы человек, состоящий в партии, не доверял ей?
Не отдельным ее членам, или группам, а всей партии?
Как должен поступить в этом случае нормальный человек, выйти из нее или
уничтожить? Солженицын не анализирует вопроса о том, а для чего Сталин
совершил такой разгром своей партии? Для чего, начиная с борьбы против
оппозиций, убийства Кирова, процессов против своих идейных противников,
разгрома своих сторонников по совместной борьбе с оппозициями, он
методически, на протяжении почти 15 лет вел подготовку к такому разгрому
партии? Разве тут уже не проглядывался поворот в политике партии? Чем мешали
ему старые кадры партии, если он был идейным продолжателем дела Ленина, если
ему интересы партии, интересы революции были так же дороги, как Ленину?
Нужно было все это пережить, перечувствовать, испытать на своей шкуре,
все перипетии борьбы со Сталиным, как пережили это мы, бывшие в оппозиции,
чтобы понять все нюансы сталинской политики и ее отличия от ленинской
политики. Сам Солженицын писал:
"Нет нужды повторять здесь о 37-м годе то, что уже широко написано (но,
выражаясь языком Солженицына не прочувствовано - ред.) и еще будет
многократно повторено, что был нанесен крушащий удар по верхам партии ,
советского управления, военного командования и верхам самого ГПУ-НКВД" (и не
только по верхам - ред.). ("Архипелаг Гулаг", ч. I, стр. 80).
А.И. Солженицын, поняв одно, что в 1937 году был нанесен удар по
партии, не понял другого - причину такого удара по партии.
"Состав захваченных в том мощном потоке... так пестр, так причудлив, -
писал Солженицын, - что долго бы ломал голову, кто захотел бы выделить
закономерности (тем более, современникам они были непонятны - ред.). А
истинный посадочный закон тех лет был - заданность цифры (подч.
Солженицыным), разнарядки, разверстки". ("Архипелаг Гулаг").
Так объяснил Солженицын причину (то есть, совсем не объяснил)
сталинских арестов в 1937-1938-х годах. Этим утверждением он лишний раз
доказал, что он ничего не понял в причинах сталинских репрессий, хотя и
замечательно изложил фактическую сторону этой истории.
И это несмотря на то, что Солженицын знал о многих таких фактах,
которые должны были подсказать ему действительные причины сталинских
репрессий. Он подчеркивал, что операция 1937 года не была стихийной, а
организованной. Она планировалась заранее в направлении переоборудования
тюрем и камер для приема громадного количества арестантов. Он отмечал, что в
ходе репрессий 1937 года были арестованы почти все члены партии со стажем до
1924 года, т.е. до ленинского призыва.
Солженицына ввело в заблуждение то, что вместе со старыми членами
партии брали сотни тысяч рядовых членов партии, простых людей. Он не понял,
что партия пустила глубокие корни, и для того чтобы обрубить ее связи с
массами, нужно было также, с точки зрения Сталина, ликвидировать все близкое
окружение партии и ее активных членов.
Конечно, не исключено, что Сталин, исходя из партийной статистики,
давал в органы НКВД какие-то контрольные цифры. Но не они являлись целью.
Они были только средством для ликвидации ленинского духа в партии и в
стране.
Ленин интересы СССР, интересы строительства социализма в стране
подчинял интересам мировой революции. Главная цель его была не национальная,
а интернациональная. Сталин интересы международной революции, международного
коммунистического движения подчинил интересам строительства социализма в
одной отдельно взятой стране, в СССР. Социализм, ограниченный рамками одной
страны, это уже не марксов, а национал-социализм.
"Западные коммунисты, - писал Н. Бердяев, - примыкающие к третьему
интернационалу, играют унизительную роль. Они не понимают, что,
присоединившись к третьему интернационалу, они присоединяются к русскому
народу и осуществляют его мессианское призвание".
Для решительного поворота от марксизма к автократии нужна была другая
партия и нужен был такой человек, как Сталин, который не постеснялся пролить
море крови для того, чтобы переломать хребет ленинской партии и выдвинуть
свою кандидатуру на роль могильщика революции и преобразователя России,
наподобие Петра Первого. Свой отход от интернационализма Сталин прикрыл
марксистской фразеологией, маскируясь под верного ученика Ленина. Тогда иной
путь был для него закрыт, иначе он был бы (на ХIV-м съезде, где он вместе с
Бухариным выдвинул эту идею) немедленно устранен партией с поста генсека.
Потом, когда он безраздельно подчинил себе партию, он посчитал, что так,
прикрываясь марксистским щитом, он сможет легче осуществить вторую часть
своего плана - подчинить своей власти все передовые капиталистические страны
Европы. Он прикидывал, что то, что не удалось Ленину - осуществить мировую
революцию путем подъема масс - то наверняка удастся ему, опираясь на мощь
созданного им Российского государства и на преданность подчиненных им
партдисциплиной, а то и купленных им вождей компартий капиталистических
стран. Удастся самым простым путем - силой.
Первый - ленинский путь - был марксистским, второй - сталинский путь -
был нечаевским. Поэтому при Ленине все делалось открыто. На съездах, в
докладах и выступлениях Ленина и его товарищей ставились ясные задачи,
открыто говорилось об ошибках и недостатках партийной и государственной
работы. Поэтому при Сталине все окутывалось тайной и ложью, так как истинные
цели и средства скрывались не только от широких масс, но также и от
большинства его соратников. Поэтому при Ленине не было вымученных процессов,
по заранее разработанным сценариям, как это имело место при Сталине, так как
была потребность в привлечении масс к активной политической жизни, а не в
запугивании их. Поэтому при Ленине была открытая внешняя политика, а при
Сталине возобновилась тайная дипломатия.
Если при Ленине не было общей демократии, то была демократия в партии,
во внутренней борьбе, в которой находили отражение интересы всех слоев
населения. Ленину и его товарищам нужна была инициативная партия,
опирающаяся на подъем масс. При Сталине партия была задушена и превращена в
машину для голосования и безоговорочного исполнения директив вождя. Сталину
нужна была послушная партия.
При Ленине систематически подчеркивалась необходимость привлечения
крестьян к коллективным формам земледелия на строго добровольных началах. Об
этом же писали основоположники коммунизма и многочисленные их последователи.
При Сталине были применены чудовищные методы подавления крестьян. Если бы он
был марксистом и коммунистом, он никогда не пошел бы на такое преступление,
надолго подавившее самодеятельность крестьян, которое не соответствовало ни
принципам человечности, ни, тем более, интересам социализма.
Признавая, что такой метод коллективизации был отклонением от ленинских
взглядов, Солженицын в то же время сравнивает это сталинское мероприятие с
отношением к крестьянским мятежам при Ленине. Но то были восстания, и у
власти не было другой альтернативы, как подавить восстание. Сплошная
коллективизация и ликвидация кулачества как класса были мероприятиями,
заранее спланированными против мирного населения. Как можно считать такие
различные акции идентичными?
Очень многие замечания Солженицына, разбросанные в его произведениях и
выступлениях, об отношении Ленина и Сталина к своим однопартийцам и к своим
политическим противникам, свидетельствует о том, что Солженицын прекрасно
видел разницу в политике Ленина и Сталина. Так, например, в книге первой
"Архипелаг Гулаг", говоря об особенностях характера Сталина, Солженицын
писал:
"Усатый режиссер хорошо знал каждого. Он знал вообще, что они слабаки,
и слабость каждого порознь знал. В этом и была мрачная незаурядность,
главное психологическое направление и достижение его жизни: видеть слабость
людей на нижнем уровне бытия". (книга I, стр. 413).
Главное "достижение" Сталина было не столько видеть слабости окружающих
его людей (хотя эта способность была, бесспорно, одной из его отличительных
особенностей), сколько уменье использовать эти слабости в интересах
укрепления своей единоличной диктатуры. Ленину не было надобности, и он не
стремился к тому, чтобы устранить от руководства своих товарищей по партии.
Наоборот, он был заинтересован в том, чтобы во главе руководства было как
можно больше талантливых и выдающихся людей, способных мыслить
самостоятельно. Сталин же не потому отбрасывал от руководства бывших
соратников Ленина, что они занимали непримиримую политическую линию. Он
стремился удалить их от руководства потому, что они мешали ему стать
единственным диктатором. Для этой цели он искусственно создавал
внутрипартийные разногласия и доводил их до предельного регистра. Солженицын
приводит еще один пример разного подхода Ленина и Сталина к своим
политическим противникам:
"Все они (речь идет о меньшевиках и эсерах, сидевших в царских тюрьмах
- авт.) вернулись сюда (т.е. в тюрьмы - авт.) с сознанием своих арестантских
прав и с давней проверенной традицией, как их отстаивать. Как законно...
принимали они специальный политпаек; свободные прогулки по много часов в
день; обращение на "вы"; объединение мужа и жены в одной камере, газеты,
журналы, книги, письменные принадлежности и личные вещи до бритвы и ножниц в
камере... Но это все только политрежим. Однако политические 20-х годов
хорошо еще помнили нечто и повыше: самоуправление политических, и оттого
ощущали себя в тюрьме частью целого, звеном общины..." (463).
"В 20-ые годы, - писал там же Солженицын, - в политизоляторах кормили
очень прилично: обеды были всегда мясные, готовили из свежих овощей, в
ларьке можно было купить молоко". (480).
Все это, писал Солженицын, изменилось коренным образом в 1930-1931-х
годах, то есть тогда, когда из Политбюро и из ЦК были удалены последние
соратники Ленина: Бухарин, Рыков, Томский и др., когда Сталин стал
полновластным руководителем партии. При Сталине не стало политических
заключенных. Не стало различия между политическими и уголовными. Ко всем
заключенным стали относиться как к уголовным.
В своей речи, произнесенной им 9-го июля 1975 года в Нью-Йорке,
Солженицын представил своим слушателям коммунизм как античеловеческую
идеологию.
"Идеология, - писал он в "Архипелаге Гулаге", - это она дает искомое
оправдание злодейству и нужную долгую твердость злодею. Та общественная
теория, которая помогает ему перед собой и перед другими обелять свои
поступки и слышать их укоры, не проклятия, а хвалы и почет. Так инквизиторы
укрепляли себя христианством, завоеватели - возвеличиваньем родины,
колонизаторы - цивилизацией, нацисты - расой, якобинцы (ранние и поздние) -
равенством, братством, счастьем будущих поколений."
"Это удивительный феномен, - говорил Солженицын в речи в Нью-Йорке, -
что коммунизм о себе 125 лет открыто черным по белому пишет, и даже он
раньше писал более откровенно, и в коммунистическом манифесте, который все
знают по названию и почти никто не дает себе труда читать, - там даже более
страшные некоторые вещи написаны, чем те, что осуществлены. Вот
поразительно!"
"Я думаю, здесь дело было не только в маскировке коммунистов последние
десятилетия. Здесь дело в том, что суть коммунизма совершенно за пределами
человеческого понятия. По-настоящему нельзя поверить, что люди так задумали
и так делают. Вот именно потому, что оно за пределами понимания, поэтому так
трудно коммунизм и понимается".
Не так подходит к этому вопросу Н. Бердяев:
"Но в социально-экономической системе коммунизма есть большая доля
правды, которая вполне может быть согласована с христианством, во всяком
случае, более, чем капиталистическая система, которая есть самая
антихристианская. Коммунизм прав в критике капитализма. И не защитникам
капитализма обличать неправду коммунизма, они лишь делают более рельефной
правду коммунизма. В отношении к хозяйственной жизни можно установить два
противоположных принципа. Один принцип гласит: в хозяйственной жизни
преследуй свой личный интерес, и это будет способствовать хозяйственному
развитию целого, это будет выгодно для общества, нации, государства...
Другой принцип гласит: в хозяйственной жизни служи другим, обществу, целому
и тогда получишь все, что тебе нужно для жизни. Второй принцип утверждает
коммунизм, и в этом его правота. Совершенно ясно, что второй принцип
отношения к хозяйственной жизни более соответствует христианству, чем
первый". (Н. Бердяев, "Истоки и смысл русского коммунизма").
Рассмотрим, однако, конкретные пункты обвинений Солженицыным учения
Маркса по пунктам, как они изложены у него.
I. "Коммунизм никогда не давал таких предсказаний, никогда не
говорилось: где, когда и что именно. Ни один из них не описывал, что там
будет за общество. А просто: самое светлое, самое счастливое. Все для
человека.
Лень перечислять все неудавшиеся предсказания марксизма".
Солженицын издевается над понятием "научный коммунизм". Он говорит, что
наука и коммунизм понятия несовместимые.
Если бы авторы коммунистического манифеста описали, что там будет за
общество, то такое учение он еще мог бы признать достойным внимания.
Утописты-социалисты описали будущее социалистическое общество до мельчайших
деталей. Но они не объяснили, как человечество может осуществить эту мечту.
Суть учения Маркса-Энгельса в том и состоит, что они показали, каким
образом человечество придет к осуществлению мечты о социализме.
"Придумать можно то, - писал Г.В. Плеханов, - чего совсем нет, открыть
можно только то, что уже существует в действительности. Что же значит,
поэтому, открыть в экономической действительности средства для устранения
современного зла? Это значит, показать, что само развитие этой
действительности (капитализма -авт.) уже создало и создает экономическую
основу будущего общественного порядка".
Дальше Плеханов приводит выдержку из книги Энгельса:
"Переворот в науке, совершенный господином Евгением Дюрингом":
"Производительные силы, созданные современным капиталистическим
способом производства, так, как и им же обусловленная система распределения
благ, пришли в жестокое противоречие с ним, и что поэтому в способе
производства и распределения должен произойти переворот, если только
современному обществу не предстоит окончательно погибнуть. Этот осязательный
материальный факт, с непреодолимой необходимостью отражающийся в головах
эксплуатируемых пролетариев в более или менее ясном виде, этот факт, а не
представление того или иного кабинетного мыслителя о праве и о бесправии
ручается за победу современного социализма".
"В этих словах, - заканчивает Плеханов мысль Энгельса, - резко
сказывается уже хорошо знакомая нам отличительная черта научного социализма:
взгляд на освободительное движение пролетариата как на закономерный
общественный процесс, убеждение в том, что только необходимость может
обеспечить торжество свободы". (Г.В. Плеханов "Избранные философские
произведения", том III, стр. 49-50).
Эти выдержки из произведений Маркса, Энгельса и Плеханова являются
выводом из анализа, сделанного Марксом в "Капитале", в их с Энгельсом
философских и исторических работах. Чтобы опровергнуть их, нужно
опровергнуть те доказательства, которые положены ими в основание этого
вывода. Тут кавалерийским наскоком не возьмешь, нужно сделать анализ истории
развития общественных форм, анализ механики капиталистического способа
производства и распределения, как это сделали Маркс и Энгельс.
Здесь я предвижу возражения Солженицына, что 128 лет прошло с момента
появления коммунистического манифеста, а капитализм, несмотря на все
заклинания марксистов, продолжает благополучно существовать, и даже
эффективнее, чем социализм.
Время издания манифеста относится к периоду раннего развития
капитализма, переход от одной общественной формы к другой, как показала
история развития феодализма и капитализма, может происходить зигзагами и
продолжаться сотни лет, если рассматривать этот процесс во
всемирно-историческом масштабе.
Может быть потому, что социализм был дискредитирован Сталиным, что
продолжается реакционное давление советского строя на мировую пролетарскую
демократию, капитализму удается продлить сроки своего существования,
которое, как мы видим, происходит в условиях гигантских внутренних
противоречий, экономического кризиса и инфляции. В массах трудящихся и среди
большинства интеллигенции (кроме самой верхушки) капиталистических стран
произошел перелом настроений в пользу социализма. Единственно, что
сдерживает массы - это боязнь оказаться в тисках тоталитаризма. Сегодня это
уже поняли коммунистические партии западных стран, внутри которых происходит
сейчас переоценка их отношений с компартией СССР, в пользу парламентской
многопартийной демократии.
II. "Марксизм был всегда против свободы, - говорил Солженицын в
Нью-Йорке, - вот я процитирую несколько слов отцов коммунизма - Маркса и
Энгельса. Я даю цитаты по первому советскому изданию 1929-1930-х годов
Маркса и Энгельса:
"Реформы признак слабости", - том 23, стр. 339. "Демократия страшнее
монархии и аристократии", - том 2, стр. 369. "Политическая свобода - есть
ложная свобода. Хуже, чем самое худшее рабство", - том 2, стр. 394.
В трудах Маркса и Энгельса все время мы встречаемся с соединением
понятий социализма и свободы: "Ассоциация, в которой свободное развитие
каждого является условием свободного развития всех" и т.д.
"Часто в материалистическом понимании истории видят такое учение, -
писал Г.В. Плеханов, - которое провозглашает подчинение людей ярму
непримиримой, слепой необходимости. Нет ничего превратнее этого
представления! Именно материалистическое понимание истории указывает людям
путь, который приведет их из царства необходимости в царство свободы".