Баранов Юрий. Позывные дальних глубин

   - Стоп! Берём это паскудное слово назад, - вдруг сказал Вадим, кивая на экран, мол, гляди, что придумал "подручный"...
   И в самом деле, силуэт лодки на экране начал циркулировать, ложась на курс ближе к берегу. Видимо, Кузьма понял свою оплошность и теперь стремился её исправить. Случай давал ему возможность вырваться из крепких "объятий" противолодочников незамеченным. А это у подводников всегда дорогого стоит.
   Корабли сближались, напряжение росло. И произошло, наконец, то самое, чего с нетерпением все ждали от командира КБР. Выпустив имитатор шумов лодки, сбивавший противолодочных акустиков с толку, Обрезков сумел-таки проскочить вдоль береговой черты и оказаться в тылу поисково-ударной группы.
   Вспыхнул свет. Штабные офицеры даже зааплодировали - настолько им понравились грамотные действия командира КБР.
   - Вот вам и готовый старпом, Егор Степанович, - комбриг, весьма довольный, встал со своего места у пульта. - За командира ваш помощник действовал вполне толково, решительно. Противолодочники ждали его на глубине, а он по мелководью просунулся. К тому же, очень даже вовремя и кстати применил имитатор, - и не сомневаясь, уверенно заключил. - У меня, командир, против этой кандидатуры возражений нет. А у вас?
   - Я тем более не возражаю, - охотно согласился Егор.
   - Тогда, давайте сюда вашего новоиспечённого старпома.
   - Капитан третьего ранга Обрезков! - громко выкрикнул Непрядов. - К комбригу.
   Кузьма не заставил себя долго ждать, представ перед начальством с видом победителя.
   - Не понял, - произнес донельзя удивленный комбриг. - Но почему же не Имедашвили?..
   Непрядов объяснил, что предпочитает иметь своим старпомом более опытного офицера.
   - У меня возражений нет, товарищ капитан первого ранга, - упрямо
   повторил Непрядов, стараясь подловить Струмкина на его же слове.
   Комбриг и начальник политотдела переглянулись. Широбоков хранил молчание, еще плотнее сжимая тонкие губы.
   - Добро. Мы подумаем и примем на этот счёт окончательное решение, - сказал Струмкин, прерывая слегка затянувшуюся паузу. - Благодарю весь личный состав КБР за успешное маневрирование. Все свободны.
   Но всё оказалось не так просто, как предполагал Непрядов. Уже на следующий день в старпомы ему предложили офицера с другой лодки, которого Егор почти что совсем не знал. Они виделись мельком и трудно было представить, что это за человек. Поэтому Непрядов напрочь отмёл кандидатуру "варяга" и твёрдо стоял на своём. Порой казалось даже, что отношения с начальством у него совсем испорчены и что менять уже из-за крайней неуступчивости вынуждены будут его самого. Только в глубине души всё же теплилась надежда, что комбриг с пониманием относился к доводам в пользу Обрезкова, и нужна самая малость, чтобы принять положительное решение.
   Против кандидатуры Обрезкова решительно был настроен замполит Собенин. Он постоянно твердил, что необходимо сколотить по всем статьям надёжный и проверенный экипаж. А для этого надо, по крайней мере, иметь на борту старпома с незапятнанной репутацией, каковой, по мнению замполита, Обрезков не обладал. Кроме того, не помешало бы, по мнению Льва Ипполитовича, иметь на борту более целеустремлённого и собранного штурмана, вместо романтически настроенного "пушкиниста" Скибы. Их присутствия рядом с собой замполит просто не выносил, так и норовя при случае к чему-нибудь придраться.
   Однако у Непрядова было свое представление о штурмане Скибе и уж тем более - о Кузьме Обрезкове. Замполит очень скоро догадался, что командира ему не переубедить.
   И вот однажды Непрядову сказали, чтобы он немедленно прибыл к начальнику политотдела. Гаврила Фомич только что вернулся с моря - ходил проверяющим на одной из лодок, и даже не успел ещё переодеться. В толстом водолазном свитере и в кирзовых сапогах с отворотами он походил больше на лесоруба или речного сплавщика, чем на политработника бригадного масштаба. Перехватив удивленный взгляд Непрядова, тотчас поспешил уточнить.
   - Вас, вижу, слегка коробит эта пехотная кирза, капитан второго ранга?
   Егор в ответ лишь скривил губы, мол, мне-то какое до этого дело.
   - Напрасно, - продолжал Широбоков, будто ему возражали. - По мне, так ничего более удобного нет, - в доказательство он даже потопал своими сухопутными сапогами. - Ногам как в лаптях и легко, и удобно. Я, знаете ли, в морской пехоте всю войну отвоевал в кирзачах.
   - Кому что нравится, - уклончиво отвечал Егор. - Лично я все же предпочитаю наши флотские, яловые.
   - А в них в атаку трудно ходить, они тяжелее, - парировал начпо, - и особенно, когда намокнут, - затем резко переменил тему разговора. - Так вы продолжаете настаивать на кандидатуре Обрезкова?
   - Не только настаиваю, но и считаю целесообразным.
   - Понимаете ли, какую в связи с этим берёте на себя ответственность, товарищ командир? - и Широбоков своим семипудовым взглядом ледяных глаз впился в Непрядова.
   Егор стойко выдержал Широбоковское "глубинное давление" и спокойно ответил со всей сухостью, на которую только был способен:
   - Согласно уставу корабельной службы, командир целиком и
   полностью отвечает за вверенный ему экипаж, равно как и за каждого его члена в отдельности. В данном случае, я не делаю особых различий между людьми - верю или всем, или никому.
   - Но как можно верить человеку, посадившему лодку на мель?!
   - Вы знаете, товарищ капитан первого ранга, что это совсем не так. В посадке корабля на мель виноват совсем другой человек. Наконец, есть свидетельские показания, и ваш заместитель это может подтвердить.
   При таких словах начпо болезненно поморщился.
   - Какова ни была бы степень его вины, он, тем не менее, продолжает оставаться причастным к случившемуся ЧП. Но за ним водятся и другие "грешки", - и Широбоков вопрошающе поднял белёсую бровь. - Как объяснить тот факт, что от него ушла жена?
   - Да если мы начнём считать, от кого в нашей бригаде "ушла жена", пальцы загибать устанем, - не сдержался Непрядов. - Разве не так? А в случае с Обрезковым это было всего лишь простое недоразумение. Кстати, получена телеграмма, что Регина Яновна вместе с детьми возвращается домой. Обрезков уже поехал их встречать. Это вам подтвердит и капитан второго ранга Колбенев.
   Непрядов нутром чувствовал, как неприятно было начпо слышать в доказательство чего-либо часто повторяемую фамилию его заместителя. Можно было не сомневаться, что разъяснения по этому вопросу особой радости Гавриле Фомичу не доставят.
   - Не понимаю вашего упрямства, - говорил Широбоков, продолжая будто асфальтовым катком наезжать на несговорчивого командира. - Вам предлагают вполне подготовленного, прекрасно зарекомендовавшего себя старпома. Вы же безо всяких оснований
   даёте отказ.
   - Основания есть и весьма веские, - напомнил Егор. - Задание имею особой важности, выполнить его должен в обстановке строгой секретности. И мне совсем небезразлично, с кем идти в море. Обрезкова с курсантских лет знаю, верю ему как самому себе, а "кота в мешке", пускай даже с самыми лучшими рекомендациями, мне не надо. Я за него поручиться не могу.
   - Вы что же, не доверяете командованию?! - грозно рыкнул начпо.
   - Доверяю, - спокойно отвечал Егор. - В данном случае очень хотелось бы, чтобы и мне доверяли, моему опыту и моей интуиции. Только в этом случае моё присутствие на корабле можно считать оправданным.
   - Да вы не кипятитесь, капитан второго ранга, - чуть смягчился начпо. - Вам вполне верят, а иначе вместо вас в море пошёл бы другой командир. Неужели это не понятно?
   Уловив некоторую паузу, Непрядов попытался взять инициативу в разговоре на себя.
   - Если уж на то пошло, то меня больше беспокоит не кандидатура старпома, а мой замполит.
   - Вот те раз! - слегка опешил Широбоков. - Вы отдаете отчёт собственным словам? Да Собенин это же человек высокой партийной пробы, бесконечно преданный нашим идеалам.
   - Не в том дело. Смею полагать, что партии и народу все мы преданы не меньше.
   - Тогда в чём суть вашего недовольства? Извольте объяснить.
   - Да что тут объяснять? - Егор криво ухмыльнулся. - Будто вы и сами не знаете, что это за моряк. Чуть в море качнёт, Льва Ипполитовича и
   домкратом с койки не поднять. Какая уж тут политработа с личным составом? Ему бы в каюте полежать, да в "кандейку" поблевать...
   - Это уж слишком! - повысил голос начпо. - Человек недавно с гражданки призван, понемногу привыкает к нашей службе. Вам бы помочь ему, а не ёрничать.
   - Помочь, говорите? А помощи-то как раз от него ждут: и по делу, и по душе... Задание имею слишком ответственное, чтобы позволить себе держать на лодке лишний балласт.
   - Я запрещаю вам в таком тоне говорить о политработнике, - громоподобный голос Широбокова стал угрожающим. - Остаётся сожалеть, что вы недооцениваете его роль на корабле.
   - Отнюдь, товарищ капитан первого ранга, - не сдавался Егор. - Именно эту роль я хотел бы видеть на своем корабле более полноценной. Вы мне назовите хоть один экипаж в бригаде, где бы замполит не сдал положенные зачёты и наравне с другими офицерами не стоял бы ходовую вахту. Вот на чём у каждого из них держится авторитет в экипаже. И это не помеха их прямой партийной работе, а скорее - наоборот.
   На это Широбокову нечем было возразить. Непрядов явно намекал на последнюю директиву главкома в которой требовалось усилить ответственность за своевременную сдачу зачетов всеми офицерами плавсостава. И догадавшись, что упрямого командира голыми руками не возьмёшь, Гаврила Фомич на мгновенье умолк, укрощая свой гнев.
   - Так что же вы предлагаете, командир?
   - В этом случае вы должны предлагать...
   - А у меня другого замполита нет для вас. Понимаете, нет!
   - Я и не прошу другого: был бы, как говорится, человек хороший, а
   моряка мы и сами как-нибудь из него сделаем.
   - Вот это уже другой разговор, - отступчиво буркнул начпо. - Будем считать, что вы мне просто в жилетку поплакались, а я успокоил вас.
   - Не совсем так, товарищ капитан первого ранга. Рыдать и плакать не собираюсь, поскольку не имею такой привычки. Прошу лишь об одном: помогите укрепить экипаж по моему личному усмотрению. Собенин ли, Обрезков ли, или ещё кто другой - мне с этими людьми в море быть.
   - Опя-ять вы за своё, - с досадой протянул Широбоков. - Дался он вам... Свет клином что ли сошелся на этом Обрезкове?
   Непрядов ждал. Однако начпо не спешил с ответом. Он снова забарабанил пальцами по столу, глядя куда-то в окно, за которым тускло светило незаходящее вечернее солнце. Егор чувствовал себя неловко, поскольку Широбоков так и не предложил ему сесть. Заложив руки за спину, Непрядов покачивался на носках и делал вид, что интересуется книгами, корешки которых проглядывали через стекло огромного шкафа.
   Наконец, Широбоков снова перевёл многопудье своего взгляда на топтавшегося перед ним командира и с растяжкой, нехотя произнес:
   - Так и быть, пускай будет по-вашему. Я свои возражения снимаю. Хотя и не вижу в этом никакой целесообразности. Обрезков, так Обрезков.
   Сердце Непрядова радостно ёкнуло, и пришлось приложить все силы, чтобы не выдать своей радости ни единым мускулом лица.
   - Только имейте в виду, - предупредил начпо. - В случае чего, вы несёте за это личную ответственность. Я же остаюсь при своём мнении. Будем считать, в данный момент все мы обречены исходить из принципа вынужденной целесообразности. Не этому ли учит нас Ильич?..
   Непрядов сделал выражение лица, означавшее "очень даже может быть...".
   - Вот видите, - укоризненно произнес Гаврила Фомич, - какой я, в сущности, покладистый и мягкий человек, как легко меня уговорить. А вы все наверное думаете,.. - так и не договорив, Широбоков махнул рукой, позволяя командиру удалиться.
   Пряча улыбку, Егор поспешил выйти из кабинета. Теперь уже можно было не сомневаться, что офицерская честь и репутация друга были спасены. Непрядову хотелось петь.
   14
   В море лодка выходила незаметно и буднично, как бы всего на пару деньков для отработки в полигоне очередной учебной задачи. Не было ни провожающих, ни оркестра. Последние указания от начальства Непрядов получил накануне, и теперь, кроме двух швартовых концов, ничего не связывало его лодку, да и весь экипаж, с берегом.
   Стрелка часов показывала около трёх часов ночи. Ровно через пять минут, точно по расчётному времени, Непрядов должен был подать команду убрать сходню и отдать концы. Электромоторы чуть слышно работали на холостом ходу. Верхняя вахта в напряжённом ожидании застыла на своих местах.
   Пожалуй, больше всего нетерпения выказывал Кузьма Обрезков, пребывавший на мостике в своей прежней старпомовской должности. Его шальные цыганские глаза так и сияли торжеством, смоляной черноты вихрастый чуб задиристо вился из-под пилотки. Конечно же, ему нестерпимо хотелось моря, ветра и той самой настоящей подводницкой работы, по которой он давно истосковался.
   Непрядов, возвышаясь над ограждением рубки, так же маялся
   истечением последних минут береговой жизни. Земля всё ещё притягивала к себе лодку силой стальных тросов, но мысли Егора блуждали где-то далеко в море. Каким-то манером встретит оно: тряхнет ли семибальным штормом, исхлещет ли проливным дождём и заворожит густым туманом, или же наоборот - возблаговолит ясным горизонтом и тихой водой. Пока же погода выдалась не самой худшей. Устоялся штиль, хотя было не по-летнему зябко. На небо, во всю заполярную ширь, наброшена рваная шинель серой облачности. Незаходящее солнце тускло мерцало из-под неё у самого горизонта, напоминая собой большой медный пятак, вывалившийся из дырявого кармана подгулявшего шкипера. Дальние сопки прятались в белёсом тумане, а ближние - чуть золотились лысыми макушками, косившими в ложбины густой тенью. Редкие чайки, пролетая над темной водой, лениво взмахивали крыльями. Они, как и люди, казались смурыми и не выспавшимися.
   Причальная стенка в столь ранний час была пустынна. Посёлок спал. Лишь вахтенные в чёрных бушлатах маячили у корабельных трапов, томимые ожиданием смены.
   Непрядов снова глянул на часы: "Пора!" С жёстких губ его уже готова была сорваться команда. Но в это самое мгновенье он увидал в дальнем конце пирса грузно бежавшего по направлению к лодке человека. Издали тот махал рукой и что-то кричал. Вглядевшись, Непрядов узнал Колбенева.
   "Уж не случилось ли что?.." - невольно подумал Егор, поскольку давно не видал своего дружка столь торопливым и чем-то взбудораженным.
   Лишь у самого трапа Вадим перешёл на шаг, еле переводя дыхание и
   спотыкаясь. Одет он был явно по-походному: в сапогах, в канадке и с чемоданчиком в руке.
   Колбенев взобрался на мостик, тяжело отдуваясь, крякая, но с выражением на лице крайней удовлетворённости.
   - Вы что это, Вадим Иваныч, - с ехидцей поинтересовался Егор, глядя на вконец запыхавшегося дружка. - Не могли разве нам с берега ручкой помахать?
   - Добро дали... вместе с вами... в море, - еле выдавил из себя, жадно глотая ртом воздух. - Широбоков мне... только что позвонил. Еле успел. Уф-ф,.. - и он сокрушённо потряс головой.
   - А он что, заранее не мог тебе об этом сказать? - удивился Непрядов. - Еще чуть-чуть и ты бы точно опоздал.
   Обрезков на это лишь криво ухмыльнулся, как бы намекая: "А он, быть может, этого как раз и хотел..."
   - Вот здорово! - возликовал Кузьма. - Значит, опять все вместе?
   - Старпом, отходим, - напомнил Непрядов.
   - Есть, товарищ командир, - мгновенно среагировал Обрезков, принимая официальный вид и громко выкрикнул в раструб мегафона, высовываясь за обвес рубки:
   - На юте, отдать кормовой!
   Непрядов тотчас скомандовал ход, и винты взбуравили у пирса застоявшуюся, стылую воду. Хлёстко шлепнул по корпусу последний сброшенный с берега швартовый конец, и корабль начал медленно отваливать кормой от пирса. Сманеврировав посреди бухты, лодка нацелилась форштевнем на узкий проход между скалами, за которыми брал начало вечно студёный океан.
   Егор был бесконечно рад тому, что Колбенев идёт вместе с ними в
   автономку. Желал того вечно хмурый начпо, или же нет, но он преподнес "упрямому командиру" хороший подарок, о котором тот и не помышлял. Появление Колбенева на корабле, конечно же, выглядело не иначе, как стремлением подкрепить в экипаже партийно-политическую работу. Вероятно, и сам Широбоков не слишком-то надеялся, что малоопытный в морских делах Собенин в полной мере справится со своими корабельными обязанностями. И это ещё раз убеждало Егора в том, что он всё же был прав, когда очертя голову, что называется, лез начальству на рога. Никогда ранее он не выходил в море со столь засекреченным заданием, точно не зная, что ждёт его впереди. И всё же никогда прежде он не был столь уверен в себе и в своих людях, как в этот раз, - в том, что все они непременно выполнят поставленную им задачу, смысл которой до поры был сокрыт в конверте, хранившемся в сейфе командирской каюты. А всё оттого, что три дружка-товарища снова сошлись вместе, готовые в трудную минуту подставить друг другу плечо. Явилось даже ощущение прежней курсантской бесшабашности, когда не было таких проблем и неприятностей, которые нельзя было бы вместе одолеть. Позади Родина, впереди океан. А если цель ясна, то - полный вперед! И с песней...
   15
   В расчётной точке, у самой кромки нейтральных вод, лодка пошла на глубину. Верхний рубочный люк отрезал серый лоскут заполярного неба, и в отсеке потекли бесконечно долгие, как близнецы-братья похожие друг на друга, будни автономного плавания.
   Какое-то время береговые заботы, помыслы и волнения неотступно следовали за Егором даже на глубине. Вечно казалось, что при подготовке к походу не предусмотрел что-то важное, вовремя о чём-то
   не договорился и чего-то не сделал. Вся жизнь экипажа теперь как бы заново начиналась с чистого листа, и командир обязан был твёрдой рукой бытописать её по законам корабельного устава, сообразуясь со своим долгом и честью. Такие понятия Егор не считал излишне высокопарными, преувеличенными, истёртыми до дыр. Об этом, быть может, не следовало высказываться вслух, но хранить в душе надлежало всегда. Как никто другой, Егор знал, что экипаж на провизорски чутких весах доверия, с точностью до миллиграмма, будет теперь изо дня в день взвешивать каждый его поступок, помысел и даже вздох. И потому он должен был в глазах многих людей стать непорочным и стойким, по-монашески самоотверженным и готовым пойти хоть на плаху "за други своя". Ведь командирское бремя подчас ничуть не легче пудовых вериг страдальца-великомученика, увлекающего за собой паству единоверцев. Именно эта непреклонная вера в конечную цель похода подвигала людей к тому, чтобы им всем вместе добиться своего на пределе возможного, и пускай даже не благодаря, а вопреки здравому смыслу...
   Егор не мог знать, какие испытания в этом походе могут выпасть на долю его экипажа. Море сурово, обстановка сложна и непредсказуема. На Индокитайском полуострове всё ещё полыхала вьетнамская война, и конца ей не было видно. Дни и ночи Непрядов вёл своё "потаенное судно", сторонясь оживленных морских путей и стараясь избегать непредвиденных встреч с кораблями и самолетами "вероятного противника". А они всё чаще попадались на пути, по мере того, как лодка приближалась к заданному району. Порой так и подмывало открыть сейф и заглянуть в тот самый вожделенный пакет за пятью сургучными печатями, в котором заключался весь тайный смысл их нелёгкого похода. Но делать этого раньше положенного срока,
   разумеется, Непрядов не имел права. Он знал что их задание имело вес не только большой военной, но и государственной важности. По всей вероятности, оно было сопряжено и с немалым риском. Ещё перед отходом в штабе дали понять, что обстановка для них может в какой-то момент максимально приблизиться к боевой. И тогда уж придётся действовать по обстоятельствам, полагаясь, разве что, на его величество случай, да на самого Господа Бога.
   Корабельные вахты тянулись в походе нескончаемой чередой. Непрядов давно уже потерял им счёт. Его же собственная командирская вахта была бессрочной. Она лишь на короткое время прерывалась для сна и отдыха. Егор любил свою нелегкую работу, хорошо знал её, и потому она всегда доставляла удовольствие. В короткие минуты ночных всплытий Непрядов вместе со штурманами ловил секстаном далекие звёзды, чтобы по обсервации уточнить место корабля на карте. Он заглядывал в рубку к "глухарям" и вместе с ними по долгу вслушивался в далекие и близкие шумы моря. Не хуже любого "мотыля" Егор мог управляться с дизелями, а уж минно-торпедной наукой владел наравне со штурманской. Тем самым Непрядов как бы одновременно проживал несколько жизней своих подчинённых, которые изо дня в день делали свою привычную корабельную работу. Командиру до всего было дело, всякая деталь или мелочь корабельного быта мгновенно откладывалась у него в голове, чтобы затем в нужный момент трансформироваться в необходимое распоряжение или соответствующий приказ.
   Внешне Егор выглядел спокойным, ни на кого из своих подчиненных
   даже голоса ни разу не повысил, если и бывало за что. Когда он проходил по отсекам - плечистый, рослый, всегда подтянутый и бодрый - то невольно встряхивал подуставших ребят одним лишь своим видом. В экипаже его не только уважали, но некоторые пробовали даже ему подражать - в манере быть уверенным и сильным. Егор это чувствовал по устремленным на него взглядам и всегда дорожил этой матросской привязанностью к нему. Он верил в свой экипаж и потому смел надеяться, что моряки отвечают ему тем же самым, целиком доверяясь.
   В море никогда не знаешь, как начнут складываться события уже в следующую минуту. Непрядов готов был к испытаниям, и они, как водится, не заставили себя ждать...
   В тот день на поверхности гулял шторм. Подлодка шла на глубине, спасая людей от изнурительной качки. Непрядов находился в центральном посту, когда его вдруг срочно вызвали в радиорубку. Как раз в это время лодка подвсплыла для сеанса радиосвязи. Егор ткнул пальцем в стоявшего на вахте Имедашвили, мол, остаёшься за меня, и отправился во второй отсек.
   - В чём дело? - спросил Егор, заглядывая из коридора в открытое дверное окошко рубки. Вахтенный радист старшина первой статьи Дорохин ответил ему не сразу. Он лишь ещё теснее прижал руками к ушам "головные телефоны", взглядом прося командира немного подождать.
   В ответ Егор кивнул, собираясь набраться терпения. В полумраке помещения рубки светившиеся шкалы приборов достаточно отчётливо позволяли разглядеть лицо старшины - слегка надменное, с правильными чертами опереточного героя. В команде Володя Дорохин пользовался репутацией завзятого женского сердцееда. Во всяком
   случае, на танцах в гарнизонном матросском клубе ему не было равных. Не зря же злая отсечная молва утверждала, что их радист, при желании, мог бы "перепортить" половину всех местных поварих и медсестричек. Они, якобы, так и млели от одного только взгляда неотразимого старшины.
   На этот раз симпатичное лицо Володи Дорохина было искажено какой-то уродливой, страдальческой гримасой.
   - Да что там стряслось? - уже не на шутку обеспокоился и сам Непрядов.
   - Наша атомная подводная лодка в Бискайском заливе тонет! - вдруг выпалил старшина. - Дают "СОС", а их, похоже, никто не слышит.
   "Или делают вид, что не слышат,.." - сообразил Егор и тут же осведомился. - Координаты есть?
   - Так точно, - отвечал Дорохин, протягивая командиру телеграфный бланк, на обратной стороне которого были записаны цифры широты и долготы места погибавшего атомохода.
   Пока Егор соображал, что в данной ситуации он мог бы предпринять, радист продолжал прослушивать эфир, узнавая новые подробности. Выходило, что атомоход лежал в дрейфе, и команда боролась с пожаром, который бушевал сразу в нескольких отсеках. Положение экипажа, как догадался Егор, было критическим.
   Координаты показывали, что потребуется не менее суток, прежде чем Непрядовская лодка придёт на выручку погибавшим морякам. Все, что мог Непрядов сделать, это немедленно всплыть в надводное положение и всей мощью дизелей устремиться в район бедствия. Правда, в этом случае он не мог не нарушить указание соблюдать скрытность своего плавания море. Но ведь и случай был необычным
   Вернувшись в центральный отсек, Непрядов дал команду "продуть балласт". Стрелка глубиномера с тридцатиметровой отметки поползла к уровню перископной глубины. И по мере того, как лодка поднималась к поверхности, её начинало трясти и валять с борта на борт. С тугим хлопком отдраился верхний рубочный люк, и в центральный вместе с солеными брызгами ворвалось свежее дыхание океана. Накинув плащ, Егор вместе с вахтенным офицером и сигнальщиком выбрался на верхний мостик.
   Океан во все края раздался перед глазами нескончаемым шевелением огромных волн. "Пожалуй, зашкаливает баллов на семь", - определил Егор. Шальные порывы ветра едва не сдувал с мостика. Приходилось изо всех сил напрягаться, чтобы устоять на ногах. Чихнув и кашлянув, заработали дизеля. Раскачиваясь бортами, лодка описала положенную циркуляцию и легла на новый расчётный курс. Теперь волны накатывались уже навстречу. Тяжёлые, непредсказуемо зловещие, они будто из милости держали корабль наплаву, продолжая дубасить его боксёрски точными, выверенными ударами. С превеликим трудом лодка вползала на очередную гигантскую хребтину волны, на мгновенье застывала там в каком-то неестественно взвешенном состоянии и тотчас по отвесному склону обрушивалась в бездну. И тогда у людей захватывало дух и леденило кровь. На самом дне впадины страшно было, задрав голову, глядеть, как огромная вздыбленная гора медленно наваливалась на субмарину, грозя поглотить её в своей ненасытной утробе. Казались немыслимыми законы бытия и природы, по которым лодка всё же двигалась к намеченной цели.