Баранов Юрий. Позывные дальних глубин

   Непрядов прошёл в соседнюю комнату. Добрая половина её была едва не до потолка завалена мешками, заставлена коробками и ящиками. И только лишь в одном углу имелось свободное место, где рядом с громоздким шкафом притулился небольшой канцелярский столик. Там и предложено было Егору садиться поудобнее и чувствовать себя "как дома". Поддавшись уговорам, он даже позволил себе снять намокшую от дождя шинель, чтобы чувствовать себя посвободнее.
   - Давай, командир, хватим по коньячку! - с бесшабашной весёлостью предложила Ирина Марковна. - День был трудный, устала как собака. Да и ты, гляжу вот, порядком промок.
   - А стоит ли? Как-то неудобно всякий раз, что ли,.. - замялся Егор.
   - Какие глупости! - искренне удивилась она. - Соглашайся, а не то заставлю пойти со мной в ресторан.
   Непрядов на это едва не до слёз расхохотался.
   - Да брось, командир, - увещевала она. - Мне ж от тебя ничего не надо, просто посиди рядом со мной. А выпить я и одна могу, раз уж ты такой правильный.
   - Наливайте, - скомандовал Егор, уязвлённый своей непорочностью в её глазах.
   - Вот это другой разговор, - оживилась Ирина Марковна, небрежно плеснув коньяк по двум стаканам. - И не надо со мной темнить. Я же от Кузьмы достаточно наслышана, что ты за человек. Да и без того знаю. Будь ты другим, мы бы сейчас за одним столом не сидели, уверяю тебя.
   Непрядов смолчал, не желая углубляться в разговор о себе самом. Они выпили, закусив лимонными дольками, сдобренными сахарным песком. Коньячный жар приятной волной прошёлся по озябшему телу, и стало враз хорошо. Егору отчего-то показалось, что перед ним была уже
   не та женщина, - немного циничная, нарочито развязная и надменная, - какой она прежде представлялась, а совсем другая, какой он ещё не знал. Эта женщина, вероятно, от накопившейся тоски, начала рассказывать о себе... Жила - не тужила одна девчонка в небольшом сибирском городке, училась в техникуме, бегала с подружками на танцы. Но вот однажды приехал к ним на побывку бравый мичман, положил свой карий глаз на эту девчонку, вскружил ей сладкими речами голову и, на зависть подругам, увёз с собой на Севера.
   - Но вышло так, что большой любви меж нами как-то не по лучилось, - призналась Ирина Марковна с нахлынувшим на неё откровением. - Мичман был намного старше меня, из разведённых. Мы просто сошлись и жили вместе, сколько смогли. А вскоре ко мне пришла та самая, настоящая любовь. Но тот, другой, как потом выяснилось, он меня не любил.
   Ирина Марковна снова разлила по стаканам коньяк, умоляя взглядом выпить вместе с ней.
   Потом она принялась рассказывать такое, отчего Егор пришёл в полное смятение. Прояснилось многое, о чём прежде он лишь догадывался. Выходило, что Кузьма отнюдь не волочился за Ириной Марковной, в чём раньше мало кто сомневался. Были они, скорее, товарищами по несчастью, которым в жизни крепко не повезло.
   Так случилось, что с этой женщиной Кузьму познакомил его прежний командир лодки Валерий Семёнович Муранов. Егор лично его не знал, но достаточно был наслышан о нём, как об офицере довольно толковом и перспективном - недаром же его направили учиться в военно-морскую академию. Правда, был момент, когда вся его карьера едва не повисла на волоске, когда лодка, которой он командовал, села на мель неподалёку от базы, якобы по вине зазевавшегося старпома. Но для командира это ЧП обошлось без последствий. Как и полагается, Обрезкова за допущенную халатность и разгильдяйство примерно наказали, списав на берег, а Муранова, после небольшой взбучки, всё же отпустили в Ленинград учиться. Ничто уже не мешало Валерию Семеновичу получить через три года заветный академический диплом и с его помощью шагнуть на более высокую командирскую должность.
   Пожалуй, в их небольшом городке не было большим секретом, что холостяковавший капитан третьего ранга Муранов напропалую крутил с военторговской продавщицей. Начальство глядело на это сквозь пальцы, благо "флирт" Муранова с замужней женщиной целиком покрывался его несомненными служебными успехами. Дело зашло у них так далеко, что Муранов обещал на Ирине Марковне жениться, и та, не устояв перед чарами своего нового избранника, без сожаления бросила своего мичмана. К тому же, как нельзя кстати, муженька её перевели в другой гарнизон, и она попросту отказалась последовать за ним, окончательно осознав, что никогда не любила и не полюбит его. Мичман оказался человеком прагматичным и тоже решил из всего случившегося не делать никакой драмы. Супруги расстались, что называется, подобру-поздорову.
   Ирина Марковна уже готовилась отправиться вслед за Мурановым в Ленинград, как вдруг получила от него письмо, разом оборвавшее все её мечты и надежды. Валерий Семёнович прямо-таки с боцманской прямотой сообщил, что не намерен с Ириной связывать свою судьбу, поскольку у него совершенно иные планы. Потом выяснилось, что в Ленинграде у него была другая женщина, которую он любил ещё с курсантских лет и которая только теперь, спустя годы, ответила ему
   взаимностью.
   Непрядов мог лишь догадываться, как уязвлена и взбешена была эта темпераментная и гордая женщина, целиком отдававшаяся своему чувству.
   Сначала я хотела поехать в Питер, - говорила, скривив тонкие напомаженные губы в недоброй, мстительной улыбке. - Ну, думаю, устрою ему такой "бенц", что вовек не забудет, а сучке его глаза выцарапаю. Потом успокоилась и решила никуда не ездить.
   - А чего это вдруг? - полюбопытствовал Егор. - Если это любовь, то за неё надо драться. Это я по себе знаю.
   - Кузьма отговорил.
   - Вот как? - Непрядов ухмыльнулся, оставаясь себе на уме.
   - Нет-нет, - торопливо ответила она, перехватив его язвительный взгляд. - Это совсем не то, о чём ты подумал. Он совсем не тот, кем был для меня Муранов. Кузьма просто хороший, простецкий человек, а в сущности - такой же несчастный, как и я сама. Мы оба очень хорошо понимаем друг друга, так как источник несчастья у нас один. Только вот я жалею Кузьму, а он меня - нет.
   - Это каким же образом, позвольте узнать? - снова удивился Егор.
   - Очень простым. Он сказал, что мне в моём несчастье не на кого пенять, поскольку сама во всём виновата. Муранов поступил со мной точно так же, как я - со своим мужем, - прикусив лимонную дольку, Ирина Марковна поморщилась. - Сперва за такие слова едва не заехала Кузьме по морде, но потом сообразила, что он прав. Вот и получается, что за всё в жизни надо платить, особенно за плохое. Получилось так, будто свершился надо мной какой-то высокий и справедливый суд... А ведь я прежде никогда не верила в Бога...
   - Что ж, прозрение - дело хорошее, - согласился Егор, - только не очень-то понимаю, какая роль в вашем "треугольнике" отводится Кузьме.
   - Я же сказала, что просто жалею его. Порядочный он, добрый, но какой-то бесшабашный. И в людях совсем не разбирается - последнюю тельняшку готов снять с себя и отдать тому, кто дружком ему прикинется.
   - Точно, Кузьма - он такой, - согласился Егор, и это определение было ему приятно, будто так сказали о нём самом.
   - Вот-вот, - подхватила Ирина Марковна, - а Муранов - подлец. Этой Кузькиной простотой он и воспользовался: ведь не только меня, но и старпома своего в грязь втоптал.
   - Даже так? - тотчас насторожился Егор, отставляя недопитый стакан.
   - Именно так, - сказала она, тряхнув прядями волос. - Я хорошо помню тот проклятый день, когда лодку Муранова еле стянули буксирами с мели, - возбуждённо говорила Ирина Марковна, и глаза её, подведенные тушью, становились всё более злыми. - Они только что получили "трёпку" от комбрига и оба завалились ко мне, чтобы расслабиться. Вот за этим самым столом пили водку, и Муранов уговаривал своего старпома, чтобы тот не волновался и ни о чём не беспокоился, что поможет ему выбраться из того "дерьма", в которое они вляпались. И тогда я поняла, что дело это обстоит совсем не так, как его другие представляли. Оказалось, что Кузьма ни в чём не виноват. Ведь это Муранов посадил лодку на мель, а подставил своего старпома. Он чуть не на коленях умолял Кузьму молчать о том, что произошло на самом деле. Всё твердил, что иначе вся его командирская карьера "к едрене Фене кверху тормашками полетит", и никакой академии тогда
   ему не видать, как собственных ушей. И Кузьма, дурачок набитый, согласился не закладывать своего командира. Вот теперь и расплачивается за свою глупость.
   - Это ж меняет дело! - Егор вскочил со своего места и возбуждённо принялся расхаживать по подсобке. Потом снова присел к столику, взял в ладони пухлую руку женщины и спросил, умоляюще глядя ей в глаза:
   - Прошу вас, можете всё это подтвердить ещё одному человеку?
   - Кому ещё? - недовольно спросила Ирина Марковна, высвобождая руку.
   - Да не беспокойтесь, это наш хороший друг, и от него многое зависит. Но он должен обо всём очень подробно и точно знать. Вы этим самым здорово помогли бы Кузьме.
   - Вы это о ком, о Колбеневе что ли? - догадалась она.
   Непрядов с надеждой кивнул.
   - Ему можно, - согласилась женщина, смягчившись - А то ведь получается, что и я перед Кузьмой, этим дурашкой, тоже виновата. Мне бы раньше эту историю рассказать, если уж дружок ваш такой чистоплюй. Слово, видите ли, подлецу Муранову дал! А тот начхал на его порядочность.
   - Добро, - сказал Егор и поднял стакан с недопитым коньяком. - Давайте на посошок, за хороших людей!
   - За Кузьму, - уточнила Ирина Марковна. - Что б у него всё обошлось.
   12
   В тот же вечер Непрядов поспешил наведаться к Вадиму Колбеневу. Тот после службы только что вернулся домой, принял душ и, облачившись в просторный полосатый халат, готовил себе на кухне холостяцкий ужин.
   Ввалившись к нему на квартиру, Егор прямо с порога, ещё не успев снять шинель и отдышаться, принялся подробно рассказывать всё, что довелось услышать от Ирины Марковны. Но дружок нисколько этому не удивился. Пошевеливая ножом жарившуюся на сковородке картошку с луком, он скептически хмыкал и покачивал головой.
   - Тоже мне, Америку в Жмеринке открыл! - высказался, наконец. - У нас в политотделе давно об этом догадывались.
   - Что, значит, догадывались?
   - А то! - назидательно пояснил Вадим. - Если не хотят что-либо знать, то всегда не трудно сделать вид, что это никого не касается.
   - Других, но не нас! - решительно не согласился Егор. - Или ты решил, что Кузькина судьба тебя тоже не касается?
   - Как ты можешь, Егор! - Обрезков с раздражением громыхнул сковородкой, стаскивая её с плиты. - Если уж на то пошло, то вам, милейший кавторанга, не мешало бы знать, что ваш покорный слуга, - Вадим при этом слегка поклонился, - именно по этой причине имел честь испортить отношения с начальником политодела. Трудно ладить с людьми, когда тебя слушают, но не слышат. Широбоков непробиваем, когда дело касается "целесообразности момента", как он любит выражаться. А целесообразность у него в том, если отбросить всякую оправдательную шелуху, чтобы не признаваться в собственном промахе. Ведь это никто иной, как сам Широбоков, подписал на Муранова самую лестную характеристику, когда тот рвался в академию. Выходит, здорово промахнулся наш любимый начпо, не доглядел.
   - Извини, ведь ты же всё-таки его заместитель. Неужели слово твоё ничего не может значить?
   - Сможет, - пояснил Вадим. - Как только сам стану начальником политотдела.
   - Уж постарайся, будь им поскорее, - съехидничал Егор. - А то проку от ваших,.. как от козла молока.
   - Ты эти шуточки брось, - предупредил Вадим, строго воздев нож. - В политотделе тоже у нас люди разные, и всех под одну гребёнку не чеши. Но в одном ты прав: появился свежий факт и за него следует уцепиться. Надо же Кузьму как-то спасать, пока он совсем "вразнос" не пошёл.
   Непрядов хорошо понимал своего дружка. С его-то характером нелегко было тащить воз политотдельской нагрузки, продираясь сквозь заросли всяких препон и условностей. А случай с Кузьмой Обрезковым был одним из тех принципиальных, по которым Колбенев не находил общего языка со своим начальником капитаном первого ранга Широбоковым. Из каких-то своих соображений тот явно благоволил Муранову, продолжая считать его офицером перспективным, с большим потенциалом руководящего таланта и морской выучки. Разумеется, можно было бы провести повторное расследование случившегося ЧП и тем самым докопаться до истины. Однако Широбоков счёл нужным всё же опереться на прежнюю объяснительную записку Обрезкова, в которой тот лично на себя брал всю вину.
   Непрядов понимал, что едва ли и ему тоже удастся переубедить Широбокова в том, что он глубоко заблуждается в отношении своего "протеже", набиравшегося теперь в Ленинграде академической мудрости. Не таким был Гаврила Фомич, чтобы поверить не командиру лодки, которым он гордился как своим учеником и воспитанником, а какой-то военторговской продавщице, разведённой мичманской жене, к
   тому же оскорблённой тем, что её бросили.
   Единственная надежда была теперь на комбрига. Анатолий Петрович Струмкин, как и сам Непрядов, вернулся в бригаду после долгого перерыва и никоим образом не был связан с прежним разбирательством в отношении Муранова и Обрезкова. Этим, главным образом, занимался прежний комбриг, давно ушедший в запас. Можно было бы попытаться объяснить Струмкину истинную суть и подоплёку происшедшего уже в свете новых обстоятельств, открывшихся после раскаянного признания Ирины Марковны. Но вся загвоздка была в том, захочет ли комбриг пойти наперекор начальнику политотдела и не согласиться с его мнением на этот счёт. Велик был риск и самому Непрядову впасть в немилость. Но теперь он меньше всего о себе думал. Сама судьба давала реальный шанс хоть как-то оправдать Кузьму, и стоило драться за своего дружка, чего бы это ни стоило. К тому же и на помощь Вадима, в чём Егор не сомневался, всегда можно было рассчитывать. "Дед сказал бы: не пожалей живота за други своя...", - подбадривал себя Непрядов и тем самым ещё больше укреплялся в мысли всеми силами помочь Кузьме.
   13
   Подготовка к автономному плаванию шла на лодке полным ходом. Внешне это походило на суматошную муравьиную возню, когда необходимо было впрок пополнить запасы на зиму для всего муравейника, каким представлялась стоявшая под погрузкой лодка. Торпедисты через погрузочный люк осторожно заталкивали в чрево первого отсека густо смазанные тавотом торпеды, мотористы впрок, "под завязку", накачивали соляркой топливные цистерны, боцманская команда резвой рысью таскала по сходням и трапам всевозможный харч, доверху наполняя им расположенную в трюме провизионку. Можно было представить, как тяжело распирался подводный корабль рёбрами шпангоутов, насыщаясь всевозможными ящиками, мешками, коробками, банками.
   Даже бывалому командиру перед автономкой, как непутёвому курсанту пред экзаменами, вечно не хватало на подготовку одного дня. В оставшееся время нужно было еще сходить на мерную линию и определиться с поправками к показаниям лага, а потом, как водится, провести предпоходное контрольное погружение. Непрядову надо было еще лично проследить, чтобы перед самым отходом в море команда помылась бы в бане, устроила бы "постирушки" своим нехитрым флотским пожиткам и чтобы интенданты не забыли бы всем на автономку выдать бельё разового пользования. Поход всё-таки предстоял дальний. Масса и других неотложных дел сваливалась на плечи Непрядова, от которых, разве что, впору на части разорваться. Он же во всей этой предпоходной суете оставался верен себе, поспешая не торопясь, дабы ничего не упустить, всё предусмотреть и предугадать.
   Задание на этот раз предстояло выполнить не совсем обычное. К тому же, в обстановке скрытности действий и строгой секретности. Комбриг по этому поводу долго беседовал с Непрядовым с глазу на глаз. Ни в самом экипаже, ни в бригаде и уж тем более в поселке - никто не должен был знать, куда и с какой целью лодка Непрядова уходила в море. Неопределенным был и срок её возвращения. Задача поначалу ставилась лишь в общих чертах: прибыть к установленному сроку в заданный квадрат, расположенный в Западном полушарии и занять позицию ожидания. Действовать же предстояло согласно полученному предписанию. А содержалось оно в запечатанном сургучом конверте. Вскрыть его Непрядов должен был в урочный час, но не ранее, чем
   лодка окажется далеко в море. Можно было лишь предполагать и догадываться, какой приказ содержался под пятью сургучными печатями.
   Подготовка к выходу в море уже заканчивалась, когда судьба преподнесла новый сюрприз. С переломом ноги в госпиталь увезли старпома Тынова. Споткнулся тот, как водится, сам того не ожидая - всякой каменистой крутизны между пирсом и посёлком хоть отбавляй. Непрядову доложили о случившемся, когда корабельный боевой расчёт направлялся в кабинет торпедной стрельбы, где комбриг вместе с начпо должны были окончательно убедиться в степени готовности к "бою-походу" корабельных "мозговиков". В бригаде так было заведено: перед выходом в автономку непременно проводилась на тренажёре контрольная торпедная атака.
   "Что ж, нет худа без добра..." - решил про себя Егор и приказал прибывшему по его срочному вызову Кузьме Обрезкову занять в составе КБР место старшего помощника.
   Кабинет торпедной стрельбы, где размещался тренажёрный
   комплекс, напоминал собой нечто среднее между школьным классом и зрительным залом небольшого кинотеатра. В центре просторного помещения располагались в несколько рядов столы и стулья, откуда можно было наблюдать и делать необходимые записи о том, что происходило на широком, ярко освещённом экране. По нему перемещались силуэты подводной лодки и противолодочных кораблей, изображая различные перипетии "морского боя". Сами силуэты приводились в действие лучами проекционных аппаратов из корабельных рубок, фанерные макеты которых находились напротив экрана, в противоположном конце зала. На этом тренажёре можно было смоделировать множество различных типовых ситуаций, с которыми экипаж мог бы столкнуться в действительном подводном плавании. И можно было только гадать, какую головоломку на этот раз им подбросит комбриг, любивший до предела усложнять предлагаемую для решения задачу.
   В кабинете стоял привычный полумрак, напоминая собой обстановку в центральном посту перед началом торпедной атаки. Непрядов специально просил мичмана, заведовавшего кабинетом, убрать лишнее освещение, чтобы приблизить ситуацию к реальной. Но был в этом и другой, скрытый резон, на что именно сейчас Егор особенно надеялся...
   Весь корабельный боевой расчёт находился уже на своих местах, в одной из рубок. И только Непрядов, в ожидании начальства, медленно расхаживал по проходу между столами. Он давно уже отучился переживать и волноваться на подобного рода проверках, поскольку хорошо знал свою лодку и надеялся на свой экипаж. "Что ж, хитёр Антон Петрович, - думал он о комбриге, - так ведь и мы не лыком шиты". Предвкушение азарта боевой схватки даже веселило и радовало, поскольку Егору всегда были по душе умелые "противники", у которых всегда стоило чему-либо поучиться.
   Но время шло. В рубке моряки от безделия начинали томиться и нервничать, а начальство всё ещё не появлялось. И здесь Непрядов отчетливо услышал из-за тонкой рубочной переборки голос старшего лейтенанта Скибы:
   "Долго ль мне бродить по свету,
   То в кибитке, то пешком,.."
   Это были давно знакомые пушкинские строчки. Штурман читал их тихим, умиротворённым голосом, как бы сглаживая общее напряжение. Но его вдруг оборвал со своего места в зале замполит Собенин.
   - Старший лейтенант Скиба, вы опять за своё? - спросил он с явным раздражением. - Займитесь-ка лучше делом и не отвлекайте товарищей. Антон Петрович и Гаврила Фомич будут с минуты на минуту.
   При этом Собенин выразительно посмотрел на своего командира, ожидая поддержки. Но Непрядов сделал вид, что не замечает раздражённости замполита. Его немного покоробило, что Лев Ипполитович изъяснялся как-то совсем уж не по-военному, вместо того чтобы чётко сказать: "Товарищи офицеры, прибывают комбриг и начальник политотдела. Прошу внимания". Замполит же упорно продолжал соблюдать какой-то раз и навсегда им усвоенный обкомовский этикет, который во флотской среде, по меньшей мере, казался странным.
   "А впрочем, что со штатских взять!" - снисходительно подумал Егор.
   Громыхнула входная дверь, в коридоре послышались шаги. Комбриг Струмкин появился в сопровождении целой свиты штабных офицеров.
   - А что так темно? - для порядка поинтересовался Анатолий Петрович, выслушав доклад Непрядова и пожав ему руку.
   - Рабочий настрой, товарищ капитан первого ранга. Учимся экономить ёмкость аккумуляторных батарей.
   - Вас понял, - согласился комбриг. - Что ж, тогда не будем терять время.
   За переборкой рубки послышалось сдержанное движение. Там приготовились получить первую вводную.
   Дверь ещё раз громыхнула, и в кабинет вошёл начпо Широбоков. Большой, грузный, со сверлящим взглядом и плотно сжатыми тонкими губами, он вызывал в душе у Егора какое-то неприязненное ощущение, как если бы его беспрестанно просвечивали рентгеновскими лучами на
   предмет идеологической пригодности. Будто бы сам Гаврила Фомич всё знал и всё видел, только никому и ничего до поры до времени не говорил. Его семипудовый взгляд не всякий мог выдержать, но Егор спокойно брал на себя и этот вес.
   Не говоря ни слова, Широбоков сунул Непрядову для дежурного рукопожатия свою крупную ладонь и сел за стол, подальше от других офицеров, словно намеревался самолично из дальнего конца помещения вершить собственный праведный суд.
   - Ставлю задачу, - отрывисто произнес Струмкин и мгновенно, с легкостью виртуоза-пианиста, поиграл тонкими пальцами по кнопкам и тумблерам пульта управления. На освещенном экране возникли обозначения противолодочных кораблей, расположившихся строем фронта. Очередной щелчок, и поодаль от поисково-ударной группы "противника" обозначился силуэт подводной лодки.
   - Необходимо в этой ситуации прорвать противолодочную оборону, - уточнил комбриг.
   "Ну и чудеса! - удивлённо подумал Егор, глядя на экран. - Да мне же всю обстановку поднесли как на ладони, хотя видеть это не положено по условиям игры. Теперь и делать-то почти нечего..."
   Непрядов ещё раз бросил пристальный взгляд на макет боевой рубки. Как и положено, окна на ней снаружи плотно задёрнуты занавесками. Боевой расчёт должен был работать вслепую, сообразуясь лишь с показаниями приборов. Но командир-то, получалось, загодя знал расположение противолодочных кораблей, которое акустик только ещё должен был определить. Егор собственными глазами видел то место, где лучше всего прорываться.
   - Разрешите приступать? - бодро спросил разрешения Непрядов,
   намереваясь тотчас присоединиться к своим морякам.
   Но Струмкин охладил его порыв.
   - Не рассчитывайте на подставку, Егор Степанович, - с усмешкой сказал комбриг, привычно трогая пальцами свою аккуратную бородку. - Задачу эту решать не вам. - И дал вводную, пригубив микрофон. -В рубке! Командир выбыл из строя. Старпом - ваши действия.
   Что угодно мог предположить Егор, только не такое развитие событий. Не мог же комбриг не знать, что Тынова ещё утром отправили в госпиталь. Выходит, вполне логично предполагал, что теперь за старпома должен был бы действовать его помощник, капитан-лейтенант Имедашвили. Однако фактически роль старпома, занявшего командирское место, на этот раз исполнял Обрезков, о чём комбриг не знал. Непрядов же на этот счёт решил смолчать, резонно полагая, чему быть - тому не миновать,.. и тем более что план его, кажется, начинал срабатывать. Пока же ничего другого не оставалось, как сесть за стол в качестве стороннего наблюдателя.
   Однако прежнего спокойствия и неколебимой уверенности в себе Непрядов уже не ощущал. Как-то поведет себя Кузьма, сумеет ли правильно оценить обстановку и принять единственно верное решение, чтобы вырваться из цепких клещей противолодочного ордера?
   В кабинете появился Колбенев. Взглядом поискав Непрядова, подошёл к нему и сел рядом. Дружок был явно чем-то доволен, улыбка не сходила с его лица.
   - Кузьма здесь? - спросил Вадим шёпотом.
   Вместо ответа Егор устрашающе оскалил зубы и приложил палец к губам, явно опасаясь, как бы Вадим ненароком всё не испортил.
   - Кузьме телеграмма пришла, - не унимался Колбенев. - Регина с
   детьми завтра приезжает.
   - Да ну? - не вытерпел уже сам Егор, забыв о своей конспирации. - Наш "подручный" ведь вчера ещё плакался, какой он одинокий и всеми забытый. И что благоверная простить не может его интрижки с Ириной Марковной.
   - Как видишь, смогла, - скромно пояснил Вадим, тем не менее намекнув и на свои заслуги. - Поговорили по телефону и убедили в обратном. И капля камень точит, а сердце женское - оно ведь не булыжник всё ж.
   - Ну, ты гений! - отдал ему должное Егор, но потом, спохватившись, снова приложил палец к губам.
   Время шло, силуэты противоборствующих кораблей медленно сближались. Обстановка на экране становилась всё более сложной. В какой-то момент показалось, что Обрезков выбрал далеко не лучший вариант прорыва завесы - с помощью торпедного залпа по одному из противолодочных кораблей. Только в этом случае пришлось бы неминуемо обозначить место своего нахождения, и тогда оторваться от преследования было бы гораздо труднее.
   - Да что же этот лопух делает? - тихонько возмутился Колбенев. - Есть же ещё возможность проскользнуть без атаки.
   - Есть, - согласился Егор. - Но штурман, похоже, дистанцию до крайней цели неверно определил. И Кузьма клюнул на это! Право, лопух!