Баранов Юрий. Позывные дальних глубин

   Кивнув, Кузьма поёжился, показывая тем самым, как ему было
   холодно.
   - Но ты зря старался, мог бы и не мёрзнуть, - она самоуверенно повела густыми бровями. - Разве ты не знаешь, что у меня всегда и во всём полный ажур: комар носа не подточит?
   - Знал, верил, гордился! - скороговоркой выпалил Кузьма.
   - Тогда выпьем, господа офицеры, - призвала Ирина Марковна, чокаясь с мужчинами до краев наполненной рюмкой коньяка, и первой опростала её.
   Кузьма при этом лукаво подморгнул: "Вот это женщина, с такой не пропадёшь..."
   "И все же что между ними общего? - пытался понять Егор, тайком поглядывая то на дружка, с аппетитом закусывавшего ветчиной, то на Ирину Марковну, которая с пресыщенным видом, будто леденец, гоняла во рту кончиком языка маслину. - На любовь это не похоже. И какая же, в сущности, это интрижка, если оба они обращаются друг к другу с подковыркой, да по имени-отчеству?"
   - Так что, Егор Степанович? - предложила хозяйка, стрельнув глазами. - Выпьем-ка теперь за ваш приз.
   - За это скучно пить, - уклонился Непрядов, поскольку главкомовская награда на этот раз не светила ему. - Давайте лучше за вас, дорогая Ирина Марковна.
   - А за меня ещё скучнее, - она скривила рубиново напомаженные сочные губы. - Как говорил один мой знакомый грузин: "Пью за счастье женщины, а счастье женщины - это мужчина".
   - Тогда, значит, это за всех нас, - решил Кузьма, вновь наполняя рюмки. - За исполнение наших самых заветных желаний!
   - Ну, что Кузьма Петрович после второй всегда желает, это я
   примерно знаю... Чтобы хлобыстнуть по третьей, - и она вперилась лукавым взглядом в Егора. - А вы?.. Что вам не хватает для полного счастья?
   - Да как и вам, Ирина Марковна...
   - Догадываюсь. Вы же всё время один, да один, - её вкрадчивый голос разливался хмельной благодатью, как бы смешиваясь с дыханием коньяка и дорогих духов. - Вот поэтому вам не слишком-то весело. Или я не права?
   - Женщина всегда права, как покупатель. Но у меня просто нет времени скучать. Впрочем, как и веселиться.
   - Ну конечно же, вы весь в работе, вы на людях. И вам не до женщин. Наверно, фанатично мечтаете и готовитесь уже в академию.
   - А причём здесь академия? - удивился Егор.
   - А при том, что и женщина,.. - загадочно отвечала она.
   Егор недоуменно покривил уголками губ, не находя в обоих понятиях какой-либо связи.
   - Да что там! - Кузьма разудало тряхнул чубатой головой, как бы не желая отвлекаться по пустякам, и принялся снова наполнять рюмки.
   Ирина Марковна украдкой зевнула, похлопав кончиками розовых пальцев по губам. Этот странный разговор, видимо, наскучил ей.
   Непрядов глянул на часы и начал подниматься из-за стола. Вздохнув, за ним последовал и Кузьма, бросив напоследок печальный взгляд на недопитую бутылку коньяка. Они прошли в тёмную прихожую, где на вешалке висели их шинели. Ирина Марковна, набросив на плечи пуховый платок, собралась проводить их с крыльца.
   - Простите меня, Бога ради, - сказала она и ласково тронула рукой Егорово плечо. - Я сегодня и вправду зверски устала. Но обещайте, что
   придёте, хотя бы в субботу. Я буду вам рада. И всё будет как-нибудь иначе, не впопыхах, что ли...
   - Даже не знаю, как получится, - замялся Егор. - Со дня на день снова ждём выход.
   - Не огорчайтесь, Ирина Марковна, - успокоил Кузьма нарочито громко, будто напоказ, чмокая ей руку. - Я-то уж точно у вас буду. А могу и вне очереди, так сказать, хотя бы завтра, Мне-то в море не выходить. Вы только дайте "добро".
   Она сокрушенно вздохнула и, высвободив руку, легонько шлепнула его ладонью по шапке, мол, что с такого балбеса взять...
   Егор успокоился. Он сообразил, что Кузьма отнюдь не был безоглядно влюблен в эту военторговскую "фею", как это отчего-то казалось Вадиму. В их отношениях угадывалось нечто дружеское, ни к чему не обязывающее влечение. Во всяком случае, влюбленные так бы запросто себя не вели.
   Как только вышли на улицу, Непрядов раздосадованно сказал дружку:
   - И на кой хрен, позволь всё же спросить, сдалась тебе эта бывшая "бедная девушка"? Решительно не понимаю. Ну, что тебе до неё, а ей - до тебя?
   - Да понимаешь, Егорыч, - признался Кузьма. - Мне у нее просто хорошо бывать, без всякой там задней мысли. Баба она простая, радушная. Вот и всё! Понимай это как знаешь.
   - Я понял бы тебя, будь ты холостым. Но как же Регина, дети?!..
   Кузьма нахмурился и с раздражением сказал:
   - Да что она, понимаешь, взъелась-то? Ведь ничего ж такого меж нами не было и нет. Ну, заглянул к Ирке разок-другой. Так ведь командир
   приглашал компанию им составить. Не мог же я отказаться, невежливо как-то.
   - Какой это ещё командир?
   - Да мой прежний, Валерка Муранов.
   - А, тот что в академию подался, - уразумел Егор и при этом подумал: "Ай, да Ирина Марковна! Теперь понимаю, зачем далась ей эта академия... Кузьма тут, кажется, и вправду не при чём".
   Лично Непрядов не знал командира лодки, с которым служил Кузьма. Однако со слов других был достаточно наслышан о Муранове. Личность эта, судя по всему, в бригаде была заметная. За ним сохранялась репутация довольно деятельного и перспективного офицера, хотя и бесшабашного, что, впрочем, не слишком ему вредило, поскольку он всё же холостяковал и по натуре считался человеком общительным, весёлым. Такие, как он, женщинам нравились. И не такой уж большой секрет, что Ирина Марковна имела на Муранова вполне определённые виды. А иначе какой резон в том, чтобы разводиться со своим прежним мужем - мичманом, который души в ней не чаял.
   Вообще-то, Егор небольшой был охотник до разного рода пересудов, которые гуляли по поселку. Во всей этой истории его заботила лишь судьба Кузьмы, вплетавшаяся каким-то странным образом в отношения между Мурановым и Ириной Марковной. Чувствовалось, что дружок темнил и что-то недоговаривал.
   Они подошли к дому Кузьмы. Тот предложил зайти к нему, чтобы "для лакировки" выпить по глотку "Кровавой Мэри" - смешанного с томатным соком спирта. Но Егор на это лишь показал кулак. Ходить по утрам на службу с больной головой было не в его правилах.
   - В общем, так, - решительно сказал, - С твоими левыми "заходонами" как-нибудь потом разберёмся. А вот как со службой быть?
   - Не понял, - насторожился Кузьма. - Служу ведь пока.
   - Да разве это служба? Мы её, помнится, только на лодках для себя искали.
   - Рад бы в моря как в рай, да комбриг за грехи не пускает, - со вздохом признался Кузьма.
   - Что-то с этим надо делать, - настаивал Егор.
   - Да что я могу, если меня поуши задвинули в дерьмо?
   - Ну, раз ты не можешь, так я кое-что могу, - и Непрядов распорядился сухим, властным тоном. - Завтра после ужина быть в кабинете торпедной стрельбы. Придётся тебе мозги там освежить, пока они совсем от безделья не прокисли. Прошу не опаздывать и... будь здоров!
   Кузьма собрался выслушать хоть какие-то соображения на свой счёт, но Егор повернулся и зашагал под уклон улицы к своей пятиэтажке, не оборачиваясь и не сомневаясь в том, что собирался предпринять.
   6
   По-разному возвращается к людям их далёкое прошлое. Одни с ностальгией вспоминают о счастливых годах, когда избыток сил и полноту чувств некуда было девать. Другие с грустью перебирают памятные камешки несбывшихся надежд, упущенных возможностей и разочарований, пеняя при этом на кого-то, если не на самих себя. А иные вообще предпочли бы не ворошить былое, поскольку в нём много такого, что кровоточит в памяти незаживающей раной - независимо от того, сколько бы ни прошло лет.
   Егор полагал, что в его судьбе от прошлого всего скопилось поровну,
   как благоприобретений, так и потерь, и потому он не считал себя закомплексованным. И всё-таки однажды произошло нечто такое, что нарушило это устоявшееся равновесие.
   Случилось так, что кому-то из старших офицеров бригады необходимо было в срочном порядке отправиться в Севастополь, чтобы по разнарядке главкомата принять в тамошнем учебном отряде новое пополнение для экипажей лодок. Кандидатуру Непрядова для этих целей посчитали в штабе самой подходящей, поскольку его субмарина вставала на двухнедельный планово-предупредительный ремонт. Да Егор и сам против такой командировки, разумеется, ничего не имел против. Подумалось, в кои-то годы снова придётся побывать в городе своего раннего детства, о котором он всегда вспоминал с тёплой грустью.
   Непрядову поручалось просмотреть личные дела и подобрать нужных специалистов, которым предстояло заменить уходивших в запас моряков. В помощь, как полагается, выделили мичмана и двух старшин. Они должны были сопровождать молодых подводников на Севера, к месту их новой службы.
   Два дня прошли в неизбежной канцелярской суматохе, когда нужно было на всех четверых выписывать аттестаты и проездные документы, доставать билеты на прямой авиарейс, чтобы следовать без пересадки. Но самому Егору не так уж и много выпало хлопот, поскольку его помощник, мичман Капуста, оказался довольно разворотливым и хватким парнем. Он всё сделал и всё устроил как нельзя лучше. Даже авиабилеты, столь дефицитные на Северах в начале июля, умудрился-таки раздобыть через знакомую аэрофлотовскую кассиршу без излишней мороки и нервотрёпки.
   И всё же Непрядов с облегчением вздохнул, когда винтокрылый рейсовый лайнер с натугой разбежался по взлетной полосе мурманского аэродрома, подпрыгнул и рванулся в небо. С этой самой минуты для Непрядова начался отсчёт времени в прошлое, куда память возвращала его вихрем встрепенувшихся чувств и переживаний. Да разве можно забыть, чей он сын и кому всем и вся обязан хотя бы за то, что сейчас вот летит, дышит, мыслит себя, что жизнь его, вопреки всем превратностям и бедам, все же продолжается?
   Нетрудно быть циником, воспринимая своё существование без связи с прошлым, как нечто мгновенное, имеющее лишь реальную лотерейную цену сегодняшнего дня. И не ведать бы того, что ущербность памяти является непременным следствием потравы не только разума, но и совести. Человек может не знать своего первородства, не помнить ближайших предков во втором или в третьем колене, но не в его силах нарушить связь времён, в которой он существует помимо собственной воли. У каждого есть родные могилы, порой разбросанные неведомо в каких краях и весях. Ждущие сыновнего покаяния, благодарной памяти - они-то и есть нетленные ориентиры бессмертия души человеческой, обозначившие весь род людской. А сам-то, Непрядов, разве не от мира сего? Неверно было всё же, как понимал Егор, чудесное "веление" судьбы, позволившее ему сверить собственный жизненный курс по расположению дорогих могил, сокрытых в черноморских глубинах.
   В салоне, тем временем, шла обычная полётная жизнь. Нудно гудели моторы, навевая скуку и убаюкивая пассажиров. Оба старшины "кимарили", свободно развалившись в откинутых креслах. Черноусый красавчик мичман Капуста заигрывал с миловидной бортпроводницей, которая частенько порхала мимо его кресла.
   Егор лишь делал вид, что дремал. Сам же с усилием старался припомнить то немногое, что отложилось у него в памяти со времён детства. Ощущение было таким, будто он возвращался на побывку в город своего детства, где на пороге родного дома его давно уже заждались родители. Будто и не погибли они тогда, в июне сорок второго, а все эти годы были живы и здоровы. Лишь по чистой случайности не довелось им встретиться. Но вот уж теперь ничто этой встрече не помешает.
   Вспомнил Егор, как он сильно переживал и огорчался, когда волей начальства не суждено ему было после Нахимовского училища попасть в Севастополь, чтобы курсантом продолжить там свою учёбу. Да мало ли в его жизни потом было всяких несостыковок, неувязок и несовпадений желаемого с возможным. Многие печали промелькнули и развеялись, как туманная дымка над морем. Но именно тот день, когда его оставили учиться в Риге, долго вызывал сожаление и досаду, поскольку тогда всё же крепко не повезло. Теперь же, спустя годы, хотелось как-то наверстать упущенное своим нежданным - негаданным возвращением.
   По мере того, как лайнер скользил крыльями по километрам выверенного от Мурманска до Севастополя пути, волнение и радость от воображаемой встречи переполняли всё Егорово естество. Отчего-то наивно думалось, а ведь могло в жизни получиться как-то иначе, не будь распроклятой войны. Мог бы отец остаться в живых, да и матушка могла бы не погибнуть, не случись совпадения роковых обстоятельств, сделавших Егора сиротой.
   Совсем размечтавшись, Егор стал воображать, как сложилась бы судьба его родителей после войны, останься они живы. Отец, по всей вероятности, уже вышел бы с военной службы в отставку, но мог ещё
   работать в порту капитаном какого-нибудь буксира или рейдового катера. Матушка, разумеется, хлопотала бы по хозяйству, смиряясь со своей извечной долей ждать с моря мужа, а теперь вот и сына, возвращавшегося к ней нежданно-негаданно, хотя бы вот как сейчас...
   Непрядов опомнился, вновь возвращаясь к действительности, когда лайнер чиркнул по бетонной полосе тугой резиной колёс. Стюардесса торжественно возвестила окончание рейса, передав пассажирам наилучшие пожелания от экипажа и напоследок одарила многообещающей улыбкой неотразимого Капусту. "Надо полагать, уже договорились где-нибудь встретиться", - с усмешкой бывалого и занятого человека мельком подумал Непрядов.
   Вот хлопком пробки шампанского откупорилась бортовая дверь, и тёплый, настоянный на ароматах крымского лета воздух тугой волной ударил в душноватую ёмкость салона. После устоявшегося и порядком надоевшего заполярного ненастья Юга представлялись какой-то неправдоподобной благодатью, мимолётной шуткой природы над суровыми североморцами. В эту пору не было ещё изнурительного зноя и выжженной солнцем земли. Трава за бетонной полосой пока не пожухла, а пирамидальные тополя представлялись такими изумрудно-яркими и значительными, будто их специально покрасили из пульверизатора к приезду Непрядова. Его начал опьянять приятный, тихий восторг от всего, на чём останавливался взгляд. Мысли путались, и улыбка то и дело просилась на губы. Это было ощущение состоявшегося свидания с собственным детством, которое, оказывается, никуда напрочь не уходило, а всё это время жило в нем самом, поджидая подходящего случая воочию проявиться. Оно лишь до поры пряталось где-то в закутках Егоровой души, чтобы в подходящий момент, вот как сейчас, заявить о себе в полную силу своих извечных привилегий. Вероятно, на всей планете нужен был именно этот кусочек земли, чтобы хоть на мгновенье ощутить себя по-детски счастливым и беспечным. Тотчас пришла непонятная легкомысленная веселость: хотелось острить и подмигивать загорелым крымчанкам, как это позволял себе мимоходом не унывающий Капуста.
   До Севастополя, как оказалось, можно было добраться троллейбусом, который каждые полчаса отходил от здания Симферопольского аэропорта. Ждать на остановке пришлось совсем недолго, и вскоре все четверо заняли места в салоне.
   Егор сидел у окна, вглядываясь в однообразно каменистую голую степь, тянувшуюся до самого Бахчисарая. Временами глазом даже не за что было зацепиться - настолько безжизненной и дикой представлялась ему здешняя природа. Зато уже потом, ближе к морю, почти сплошняком потянулись сады, виноградники. Стоявшие особняком дома и небольшие поселки стали ближе лепиться к шоссе, выставляя себя напоказ.
   Неугомонный Остап Капуста, сидевший рядом с Егором, всю дорогу без умолку говорил и говорил, выказывая свою осведомлённость завзятого старожила, поскольку родом был из этих мест.
   - Крым без Массандры - это не Крым, - убеждал он Егора. - Здесь бывают порой такие необъяснимые чудеса, какие и в сказке-то не происходят. Потому как всё это кажется полным абсурдом. Но это факт!
   - Будто уж,.. - с ухмылкой не поверил Егор, отрываясь на мгновенье от окна.
   - А как же тогда объяснить, что здешние винные погреба при
   своём отступлении не смогли взорвать ни наши, ни немцы? - напомнил мичман. - Рука ни у одного сапёра не поднялась, чтобы выполнить дурацкий приказ своего начальства. Представляете, многокилометровые тоннели, уставленные бочками с вином. Да ещё с каким! Уж если солдат дорвался на фронте до спиртного - это уже не солдат. Это, прежде всего, мужик - будь то русский или немец. Прежде чем взорвать подвал, и те и другие вусмерть хлестали вино прямо из касок. И до того напивались, что хоть наши, хоть их - все "тёпленькими" прямиком в плен попадали, потому как спали мертвецким сном.
   - Враньё это всё, - вновь не поверил Егор мичманской байке.
   - А хоть бы и так, - совсем не обиделся Капуста. - Зато фартово получилось. Ведь главное, все винные подвалы уцелели.
   "Что ж, - подумалось Егору, - быть может и вправду мир спасёт не только красота, но и доброе вино как дар Божий. Вероятно, есть какой-то высший подсознательный смысл в том, что солдат на войне может однажды отложить в сторону оружие и до краев наполнить свою стальную каску благодатным вином. Но если это было именно так и легенда не врёт, то почему бы солдату не подумать: "Ведь однова, братцы, живём. Пей, пока пьётся! А там хоть трибунал, хоть пуля от своего же русского старшины или от немецкого фельдфебеля..."
   Капуста сыпал названиями таких вин, о которых Егор и понятия не имел. И о каждом из них мичман говорил основательно и подробно, со знанием потомственного винодела и "не дурака" выпить.
   - Ой, молодой человек, ну что ты в этом понимаешь! - вдруг обернувшись, оборвала Капусту сидевшая впереди широкоскулая пожилая женщина. - Какой там "Крымский камень", какой "Леди Чарльстон"! - воскликнула она, с восточной страстью всплеснув
   руками. - Послушай, что я скажу...
   Капуста от неожиданности онемел, удивленно вскинув чёрные брови. "Надо же! Встряла в разговор, ведьма худая" - говорило брезгливое выражение его румяного лица.
   Егор догадывался, что их соседка, по всей вероятности, была крымской татаркой, решившей из какой-нибудь казахстанской ссыльной глубинки наведаться в родные места. Припомнилось, что от самой Москвы они летели вместе. Татарка подсела к ним в Домодедово, когда самолет заправляли керосином.
   - А слышал ли ты, добрый юноша, про благороднейший напиток "Сарбуз"? А что ты знаешь про "Тамкуй"? И разве целовали твои розовые уста чашу с "Ай бары"?
   - Я бы не прочь всё это выпить, - нашелся Капуста, подмигивая Непрядову - Так наливай, мадмуазель!
   - Налила бы, - морщинистое лицо татарки болезненно передёрнулось. - Но где тот нектар богов теперь? Виноградники вырубили, дома порушили, источники высушили... На развалинах аулов гуляет злой ветер, и собаки воют на наших родных пепелищах. А за что? Ну, кому и что такого крымчаки сделали, чтобы сейчас вот ехать к себе домой как в гости?
   Капуста смутился, не зная, что и сказать на обращенные прямо к нему слова.
   Неожиданно выручил сидевший рядом с татаркой усатый старик в цветной тюбетейке.
   - Ты вот что, лукавая "дочь мурзы", - вразумительно сказал он, поводя перед её носом свернутой в трубку газетой, - Агитацию свою тут не разводи и морячка своими вредными словами спонталыку не сбивай. Он тут совсем не при чём. Лучше меня спроси, а я тебе отвечу.
   - Вай, ну скажи тогда, храбрый "сын полка", - язвительно согласилась татарка, явно собираясь повздорить.
   - И скажу, - храбрился старик, пропуская обращённую к нему поддёвку мимо ушей. - Мичман ещё молодой человек. Он может и не знать, за что всех вас Иосиф Виссарионович отсюда разом турнул. Я-то здесь всю войну партизанил и уж точно знаю, что вы тут натворили. Да ведь аула такого не было, где б ваши мужики добровольно и скопом не шли к немцам в полицаи.
   - Э, человек, зачем так нехорошо говоришь! - татарка взмахнула рукой, будто отгораживаясь от недобрых речей. - Разве мало было таких в русских или украинских сёлах, кто как конфетку лизал немецкие сапоги? Плохие люди везде есть. Даже у греков и у болгар, которые здесь вместе с нами всегда жили. А почему их никто не трогал? Все беды ваш "батька усатый" лишь на крымчаков обрушил.
   - Да не прикидывайся ты сиротой! - голос у старика негодующе крепчал. - Будь ты мужиком, я бы с тобой иначе поговорил. А с бабы что возьмёшь? Баба - она и есть баба.
   - Не баба, женщина я! - оскорблённо выкрикнула татарка и обвела взглядом салон, стараясь хоть в ком-то найти поддержку.
   Пассажиры с улыбкой переглядывались, но никто не желал вмешиваться в завязавшуюся перепалку. Похоже, всё это воспринимали как дорожное развлечение.
   Старик обратился к Егору, надеясь на понимание.
   - Она вот о греках, - сказал, кивнув на татарку. - Ну, лады. Был у нас в отряде Мишка Будулаки. Лихой разведчик, свойский мужик - из греков, значит. Помню, отрывались мы как-то от карателей, двое суток почти без передышки пёхали по горам. Жарища, пыль, во флягах ни капли. А тут аул на пути. Смекаем, всем туда заходить опасно - мало ли что?
   А Будулаки обвешался флягами и один пошёл. Ну, ждём. Час проходит, два проходит. Жажда всех так донимает, что терпеть уже нет никакой возможности. А Будулаки всё нет и нет. Не выдержали, сами пошли. Смотрим, а наш Мишка на сосне висит у самой крайней сакли... Глаза выколоты, всё тело ножами исполосовано, а на шее, как бы с намёком, связка продырявленных фляжек нацеплена. Так мы им, гадам, за это... Сам понимаешь.
   - Понимаю, понимаю, - встряла татарка. - Партизаны тоже ведь не ангелочками были. И у крымчаков есть к ним свой счёт. Но я ведь об этом тебе не напоминаю. Ты лучше сам подумай, как нам всем дальше под одним солнцем жить. Ведь никуда мы друг от друга не денемся. Кому лучше стало, что крымчаков отсюда выгнали? Ты посмотри в окно: кругом голо и пусто, как после чумы. А когда- то здесь были цветущие сады и богатые виноградники, кукуруза росла выше головы всадника. Как хочешь понимай, но край этот трудом коренных крымчан богател. Всем нам тогда хватало этой земли, как одного воздуха и солнца.
   - Вот-вот, - напирал суровый старик. - Сейчас ты Божья овца, но дай тебе палец - скелет из кожи вытряхнешь. А случись что опять, лихая пора какая, крымчаки твои вот им, - старый партизан кивнул на моряков, - опять в спину стрелять станут.
   - Зачем недоброму чувству волю даёшь? Спроси лучше, старый человек, своё сердце, и оно тебе подскажет, что все люди давно устали от пролитой на крымских камнях крови.
   - Я об этом давно себя спросил и ответил самому себе раз и навсегда. Ни прощать, ни забывать что-либо перед памятью своих погибших на войне товарищей я никогда не стану. - Он ткнул свернутой газетой в
   сторону Непрядова. - Пускай вот они, молодые, решают, как быть дальше. Но упаси Бог, если память у них будет короче нашей. Тогда снова придёт беда.
   Троллейбус затормозил на очередной остановке. Старик сунул газету в карман холщового пиджака, подхватил плетёную корзинку с овощами и начал продвигаться к выходу. Вслед за стариком подалась и бойкая пожилая татарка. Вероятно, дороги их на этом не расходились. И прежде чем троллейбус снова тронулся с места, было видно, как старик с татаркой продолжили свой спор. Тем не менее, оба всё же рядышком пошагали в одну сторону. Глядя им вслед, Егор наивно подумал: "А ведь помирятся ещё..." Во всяком случае, ему так хотелось бы. Он и прежде кое-что слышал о гонимых татарах. Но никогда не задумывался всерьёз, кто же во всём случившемся прав, а кто виноват. Да мало ли в жизни огромного и многонационального государства было такого, что вполне укладывалось в сложившихся стереотипах общего сознания, даже если эти стереотипы были перевернуты с ног на голову. Егор полагал, что необходимо время, чтобы во всём этом спокойно разобраться, и все бушевавшие страсти привести к общему знаменателю истории земли российской. Разумеется, в чём-то права была татарка, натерпевшаяся лиха на чужбине. Но и старый партизан, искренний в своем гневе, не менее был прав. Уходя, старик многозначительно подмигнул Непрядову, мол, сам покумекай, командир, если голова на плечах есть - тебе Родину теперь защищать, а я своё отвоевал... Егор сожалел, что ему так и не удалось до конца дослушать разговор двух так не похожих друг на друга людей. Однако успокоительной показалась мысль, что даже самые кровоточащие и мучительные раны вечными в памяти не бывают. Время всё излечит и расставит по своим местам.
   7
   В Севастополь прибыли под вечер. День был воскресным и особых забот пока не предвиделось. Мичмана Непрядов отпустил до понедельника домой, старшин разместил в казарме учебного отряда, сам же устроился в гостинице, располагавшейся в центре города.
   Приняв в номере душ и переодевшись в специально прихваченный с собой белый китель, Егор отправился гулять по городским площадям и улицам. А ведь сколько лет он мечтал об этой минуте! И вот она пришла, взбудоражив Егорово воображение и память. Непрядов не спеша брёл, куда глаза глядят и нарадоваться не мог великолепию прекрасного южного города, где проходило его младенчество, когда он только-только начинал познавать и запоминать раскрывавшийся перед ним мир. Теперь он видел этот город уже глазами взрослого человека, которому нестерпимо хотелось хоть на мгновенье вернуться в своё прошлое. Егор узнавал город именно таким, каким тот виделся ему в мечтах и на фотографиях: нисходящая к морю панорама белокаменных кварталов, подёрнутые сиреневой дымкой дальние холмы, и над всем этим удивительно чистое и тёплое небо, под которым особенно уютно было его остуженной полярной душе.
   Своим расположением и контурами город во многом напоминал гигантский линейный корабль, вставший на вечном приколе между сушей и морем. Террасы на холмах палубами спускались к воде и белоснежные дома на них казались корабельными надстройками. Даже крутые спуски лестниц представлялись прямым продолжением корабельных трапов. Было в здешнем пейзаже и что-то неуловимо родственное от суровой Майва-губы. Вероятно, такое ощущение возникало от присутствия в гаванях боевых кораблей и мелькавших