Баранов Юрий. Позывные дальних глубин

   - Праведник, значит? - с прищуром переспросил Непрядов. - А с чего бы это ему в сторону Швеции подвигаться? Пускай даже под видом того, что в Кронштадт ему, якобы, захотелось. Сам посуди, от Ирбенского пролива до шведского Готланда - рукой подать, а до Нючепинга куда ближе, чем до Кронштадта. Как офицер флота, я верю фактам, а не домыслам по поводу благих намерений.
   - Что же, факты, как говорится, вещь упрямая. Но мы не можем отмахиваться от того, что произошло, не осмыслив случившегося, не сделав надлежащие выводы. Чтобы всё это однажды не повторилось бы вновь, но уже в более страшной и разрушительной форме... А то получается, кому-то до сих пор невыгодно проливать истинный свет на "дело Саблина". Но меня же матросы об этом часто спрашивают. А я что? С умным видом напускаю тумана и несу всякую околесицу. Оттого что сам до конца не разобрался.
   - Думаю, надлежащие выводы "на верхах" не могли не сделать.
   - Может быть, но мы-то об этом ничего не знаем. Нельзя же всех нас, которые "на низах" всё время за болванов держать. А жить по двойным стандартам просто уже невмоготу.
   Что тебе на это сказать? - Егор на мгновенье задумался. - Слишком разные мы выбираем пути. Одни вот летят к Северному Полюсу, чтобы, в конечном-то счёте, погибать во льдах, а другие зачем-то предпочитают идти в сторону Швеции, чтобы потом "под вышку" попасть. Да мало ли в какую другую беду попадает русский человек? А спасать-то надо и тех, и других...
   - Ты прав. Это ещё раз подтверждает необходимость "капитального ремонта", но только вот,.. - Колбенев на полуслове запнулся и отчего-то настороженно посмотрел на дверь. Егор, в свою очередь, удивлённо вскинул брови, не понимая, что встревожило его дружка.
   Встав с кресла, Вадим шагнул к выходу и решительно раздвинул дверные створки. Перед ним стоял старшина первой статьи Шастун.
   - Вы что здесь делаете? - строго спросил Колбенев.
   - Да вот, товарищ капитан второго ранга... Пришёл, значит, делать приборочку, - с простодушной улыбкой отвечал здоровенный, слегка сутулившийся старшина.
   "И как только умудрились этакому битюгу накостылять Чуриков с Ганзей? Оба ведь, в сравнении с Шастуном, совсем не богатыри", - подумал Непрядов, предпочитая пока не вмешиваться в разговор.
   Шастун продолжал улыбаться, как бы приклеиваясь взглядом к своему собеседнику и следя за каждым его движением.
   Колбеневу это не понравилось, и он сказал с раздражением:
   - А не рановато ли пожаловали? Все свободные от вахты пока спят.
   - Та ни-и, я всегда, значит, с утречка пораньше, як у нас у колхози робыть надо було...
   - Так заходите! Чего ж вы под дверью изображаете статую командора?
   - Та я ж вам не хотел мешать, - Шастун развел в сторону ручищами, изображая тем самым должную степень удивления и неловкости простецкого парня перед начальством.
   - Приступайте, старшина, - сказал Непрядов, направляясь к дверям. - Это мы не будем вам мешать.
   Уже в коридоре Егор с Вадимом понимающе переглянулись. Видно, не такой уж простак был этот Шастун, о зачислении которого в экипаж так настаивал особист Горохов.
   Но Егор об этом вскоре и думать забыл. Подлодка приближалась к расчётной точке всплытия, и командир снова поспешил в центральный
   отсек.
   К счастью, подходящую полынью долго искать не пришлось. Лодка зависла под ней, слегка прокручивая винтом, чтобы тем самым противостоять сносившему её подводному течению. Эхоледомер чётко обозначал весьма невеликие пределы этого окошечка на свет Божий, едва позволявшего всплыть в этом месте. Чтобы убедиться в возможности манёвра, Непрядов прильнул бровью к резиновому тубусу зенитного перископа. Пошарив взглядом в сумрачном надголвье, командир поймал в увеличительных линзах искомую полынью, напоминавшую осколок разбитого стекла. На фоне затухавшего полярного дня она зеленовато высвечивала и представлялась действительно небольшой. Получалось, что лодка могла еле-еле вписаться в неё.
   Отвалившись от перископа, Егор озабоченно потёр подбородок рукой, соображая, как теперь следует поступить. Разумеется, можно было бы поискать и другую, более просторную полынью, на что потребовалось бы неизвестно сколько времени. Эта же была всё-таки более-менее подходящей, к тому же оказавшейся почти в самой расчётной точке, что уже само по себе являлось редкой удачей, неожиданным даром судьбы. Однако изначального оптимизма у командира быстро поубавилось, как только он узнал, что полынья, найденная в многолетнем паковом монолите, сплошь покрыта более молодым льдом. Толщина его в самом окне составляла около метра, а это означало, что пробиться наверх будет не так-то просто.
   - Товарищ командир, а не долбануть ли нам по этой полынье торпедой? - предложил Вася Дымарёв. - Ручаюсь, что промаха не будет.
   - Хорошая идея, Василий Харитонович, - похвалил Непрядов, чтобы
   сразу же разочаровать минёра. - А что если лётчики догадались подобраться к этой самой полынье и ждут нас где-то у самой кромки? Что тогда?..
   - Риск есть, конечно, - уже не так уверенно сказал Дымарёв.
   - Будем всплывать старым дедовским способом, пузырьком в цистерну, - принял решение командир. - Попробуем рубкой взломать лёд.
   Сыграли учебно-боевую тревогу. Как только офицеры заняли места на боевых постах, командир начал манёвр приледнения. Выдавливая из цистерн балласт и приобретая положительную плавучесть, лодка нацелилась рубочным ледорубом в самую середину полыньи.
   - Двадцать,.. девятнадцать,.. восемнадцать,.. - взволнованным голосом вёл отсчет оставшихся до поверхности метров штурман Скиба.
   Наконец, где-то вверху раздался резкий, сильный скрежет, будто каждого, кто находился в центральном, потёрли рашпилем по голове. Тотчас начал расти дифферент на корму, но механик, виртуозно подработав винтом, все же сохранил равновесие корабля.
   - Крепкий, з-зараза, - сказал Обрезков, воздев глаза к подволоку, как бы оценивая сквозь корпусную сталь и толщу воды неподдающийся лёд.
   Погрузившись, лодка снова взяла необходимый разбег и пошла на взлом ледяной корки. На этот раз соприкосновение оказалось крепче изначального. Могучий корпус атомохода задрожал в нетерпеливом ознобе, светильники над головой и по бортам нервно заморгали. Однако и на этот раз лёд не поддался.
   Механик почти умоляюще поглядел на командира, прося его пощадить корабль. Но Егор решил попытать удачу ещё раз. Разумеется, риск поломки в каком-нибудь механизме возрастал, так ведь ценой всему этому были две конкретные человеческие жизни. Непрядов даже вообразить не хотел, как он мог бы покинуть это место, обрекая незнакомых ему людей на погибель.
   Командир снова дал команду всплывать. Люди напряглись, сжались, готовые к новой встряске. Только ничего этого не произошло. Все находившиеся в центральном услышали, как заворочались, зашуршали взломанные льдины, выворачиваемые наизнанку высовывавшейся из воды рубкой. Однако полностью решено было не всплывать, чтобы не повредить гребной винт.
   "Держитесь, братишки, теперь уже совсем скоро придём", - подбодрил про себя Егор пилотов, втайне надеясь, что до них дойдет его ободряющий позыв. Тем временем, он облачался во всё тёплое, чтобы выбраться на ходовой мостик. Меховая канадка свободно охватывала плечи, под ней толстый водолазный свитер из верблюжьей шерсти, ватные штаны вправлены в большие валенки с галошами.
   Но выбраться наружу оказалось не легче, чем всплыть. В ограждении рубки столько нагромоздилось битого льда, что штурман с минёром упарились, пока не откинули крышку верхнего рубочного люка.
   Непрядов первым выбрался наверх. В ноздри шибануло морозной свежестью. Привычно почувствовался запах солоновато свежей рыбы и йодистых водорослей - в высоких широтах он казался более сильным и острым, будто исходил из только что вскрытой сельдяной бочки.
   В ограждении рубки было сыро и ветрено. С обвеса на толстые стёкла выносных приборов тяжело шлёпались увесистые, сытые капли. Похоже, лодка слезливо жаловалась командиру на нестерпимую боль, которую ей причинила взломка льда.
   Вскоре мостик был очищен от ледяных осколков, и Егор смог
   спокойно утвердиться на подножке, возвышаясь над рубкой. Кругом, куда ни глянь, простиралась белая всторошенная пустыня, по которой гуляла позёмка. Серое, плотно задраенное тучами небо едва источало свет уходившего дня. По расчётам штурмана выходило, что уже через час настанет сплошная темень. Нужно было торопиться с поисками. Но сколько ни всматривался Непрядов в бинокль, ничего не было видно, кроме звериными клыками щерившихся торосов.
   Вахтенный офицер почти беспрерывно палил в небо осветительными ракетами. Однако не было похоже, чтобы кто-то их заметил. Вокруг, сколько хватало глаз, не было ни малейшего движения или шевеления, напоминавшего хоть что-то живое. А дальше, не более чем в полутора кабельтовых, начиналась белая мгла. Всё стушёвывалось и тонуло в её сплошной завесе. Более гибельного места, казалось, на всём земном шаре не сыскать. А в моряцком просторечье всё это называлось "пятачком подлянки", потому что в высоких широтах переставали действовать обыкновенные законы физики и начинали твориться всякие не слишком приятные чудеса. Гирокомпас как на зло отказывался давать верные показания и безбожно врал, поскольку вблизи Северного полюса его направляющая сила резко ослабевала. Что же касается магнитного компаса, то на него даже смотреть не хотелось. Его стрелка временами вращалась так, будто на неё находил порыв бешенства. Теперь спасал только электронно-вычислительный мозг корабля, показывавший достоверный путь в направлении "Полярной звезды". Однако "пятачок подлянки" был многолик и непредсказуем. Он мог заявить о себе внезапной подвижкой льда, то ли ураганной силы ветром. Да мало ли ещё чем, погибельным для корабля и его экипажа? Здесь не было доверия ни к каким прогнозам. Приходилось полагаться лишь на собственную интуицию, да на умение мгновенно среагировать на изменчивую обстановку. И во всей этой жути вот уже несколько суток находились попавшие в беду люди.
   "Живы ли они? - мучительно думал Егор. - Где их теперь искать?"
   Но вот из отверстия верхнего рубочного люка высунулась голова Хуторнова, покрытая большой, наподобие папахи, лохматой шапкой.
   - Есть сигнал! - крикнул он с каким-то возбуждённым азартом и показал на рамку выдвижной антенны пеленгатора, которая развернулась в нужном направлении. - Теперь их запросто можно отыскать и по ручному прибору, с каким на радиолис охотятся.
   - Так уж и запросто, - усомнился Непрядов, но всё же щедро посулил. - Эх, Пётр Иванович, медаль бы тебе на пузо повесил, если б ты ещё дистанцию дал. Не до самого же Северного Полюса переть по твоему "прибору на лис", да ещё в примерном направлении.
   - Полагаю, источник сигнала где-то совсем рядом, - убеждённо отвечал Хуторнов, поправляя налезавшую ему на глаза шапку, которая была всё же явно не с его головы.
   - А точнее?
   - Ну, не более полумили, товарищ командир. Я вам ручаюсь.
   - Так, ловлю на слове, Пётр Иванович, - поверил командир и распорядился, чтобы наверх в полном походном снаряжении поднялись бы Чуриков с Ганзей. Поисковую группу Непрядов решил возглавить лично, поскольку имел на этот счёт кое-какой опыт. Однажды ему приходилось уже разыскивать во льдах сброшенный на парашюте экспериментальный радиозонд. К тому же физически Егор был крепче едва ли не каждого из членов своего экипажа. Пойти вместе с ним порывались многие из офицеров, но Егор всё же предпочёл выбрать
   именно двух старшин, резонно рассудив, что парни они молодые, крепкие: если надо, то за семерых выдюжат. И потом, их присутствие на борту по штатному расписанию, да и в случае чего-нибудь непредвиденного, совсем необязательно. Экипаж и без них со всем бы справился наилучшим образом.
   Собираясь покинуть борт, Непрядов ещё раз напомнил старпомам, как им поступать в том случае, если "не приведи Бог" начнётся подвижка льда. Однако ледовая обстановка оставалась пока стабильной, и это успокаивало.
   Егор, конечно же, понимал, что командир не имел права покидать борт своего корабля. Да только случай был особым. Слишком велика была вероятность того, что посланные на поиск пропавших лётчиков люди сами могли оказаться в критической ситуации и погибнуть. Однако никто в экипаже, кроме Непрядова, не имел специальной подготовки по ориентированию и выживанию во льдах. Потому не мог и не хотел Егор необдуманно рисковать своими людьми. Не сомневался, что с ним они не пропадут: во всяком случае, шансов у них выжить вместе с ним будет намного больше.
   Сойдя на лёд, Непрядов поджидал старшин, которые немного замешкались со своей амуницией. Первым начал высовываться долговязый Ганзя, державший на плече смотанный в бухту пеньковый страховочный конец. На шее у него, поверх меховой куртки, болталась на ремне коробка радиопеленгатора. Следом показался и невысокий ростом крепыш Чуриков, прижимавший к себе свёрнутые брезентовые носилки.
   - Да куда ты прёшься с ними!? - отчего-то рассерженно крикнул на Чурикова механик Теренин, указывая на громоздкие носилки. - Давай сюда эту рухлядь!
   Непрядов хотел было вступиться за старшину, мол, носилки всё же могут пригодиться. Но механик в это время уже тянул из рубочного люка лёгкие охотничьи нарты, непонятно как оказавшиеся в его "тайных" загашниках.
   "Цены всё же нет моему механику, - удовлетворённо подумал Егор. - И где он только умудрился раздобыть эти санки? С ними теперь не то, что идти, а и бежать можно..."
   Обвязавшись страховочным концом, на случай провала в какую-
   нибудь скрытую трещину, поисковая группа двинулась в путь. Впереди, задавая темп движения, ускоренно шагал по твёрдому насту сам командир. За ним поспешал Ганзя, дававший по пеленгатору направление. А Чуриков, волочивший за собой нарты, был замыкающим.
   Какое-то время за спиной ещё слышались хлопки и треск взмывавших в небо ракет. Но вскоре всё стихло. Лишь хрустел под ногами снег, да путалась под ногами мелкая позёмка. Окружавшая со всех сторон белая мгла весьма заметно стала мрачнеть, насыщаясь спускавшейся с небес теменью. Выпиравшие повсюду ледяные торосы ещё более ощерились, будто клыки притаившихся поблизости белых медведей.
   При ходьбе все трое понемногу согревались, и лютая стужа теперь не так донимала, как в начале движения. Непрядов даже снял маску с очками, рискуя обморозить лицо. Но в сгущавшихся сумерках так было легче наблюдать за рамкой пеленгатора, который он забрал у Ганзи. Шли уже около часа, но никакой оранжевой надувной лодки с навесом нигде не было видно.
   Заметив, что матросы начали выдыхаться, Непрядов дал знак сделать короткий привал. При быстрой ходьбе недостаток кислорода ощущался здесь особенно остро. Отдыхали не больше трёх минут, пока дыхание опять не пришло в норму. А затем - снова в путь. Только рамка пеленгатора вскоре повела себя как-то странно, начав описывать круги.
   "Это должно быть где-то здесь, совсем рядом,.." - промелькнуло в голове у Непрядова, и он поднял руку, требуя повышенного внимания. Моряки остановились, а затем, разойдясь в разные стороны, начали шарить в ближних торосах.
   "Хоть бы следы какие отыскать", - думал Егор, вглядываясь под ноги. Только ничего похожего на присутствие здесь людей будто и в
   помине не было. Кругом сплошной лёд, снег и полная, замораживавшая душу тишина.
   Наконец, Ганзя замахал руками, призывая всех к себе.
   - Вот она, товарищ командир, - указал старшина на торчавшую в снегу антенну. Встав на колени, Ганзя принялся меховыми рукавицами разгребать слежавшийся, неподатливый снег, и вскоре извлек из него небольшой цилиндрический контейнер. В руках у старшины он продолжал тонко пищать, будто пойманная зверюшка.
   Егор пристально глядел вокруг, но по-прежнему не видел никакой оранжевой лодки. Окрест были одни лишь торосы, да наметённые позёмкой сугробы. Они все трое пробовали кричать, но в ответ - ни звука.
   - А ну, ребята, давайте-ка пошарим по сугробам, - надумал командир. - Вдруг там что-то есть, - и принялся отвязывать прикреплённые к нартам лыжные палки, которыми удобнее было бы протыкать снежный наст.
   Опять моряки разбрелись по сторонам. А тьма всё непрогляднее и гуще. Пришлось включить ручные фонари, чтобы лучше было видно.
   Непрядову вскоре повезло. В одном месте потревоженный палкой снег осыпался, и Егор увидал кусок обнажившегося оранжевого полотна. Это и была та самая лодка, а вернее надувной резиновый плотик, который одновременно служил и палаткой.
   Достав нож, Непрядов разрезал прорезиненную ткань и посветил в дыру фонариком. Под низким, провисавшим от снега пологом он увидал двух людей в меховых комбинезонах и унтах, которые лежали, тесно прижавшись друг к другу. На голос никто из них не отреагировал. И тогда Егор сам полез в палатку, посвечивая фонариком.
   Один из пилотов подавал признаки жизни. Он даже слабо простонал, когда Непрядов потормошил его за плечо. А другой был мёртв, превратившись в ледяную мумию с неестественно белым, затвердевшим лицом.
   Почти неделя прошла, как их самолет потерпел аварию, и можно было только догадываться, какие нечеловеческие испытания и муки выпали на долю этих ребят. У оставшегося в живых летчика было обросшее щетиной, старчески измождённое лицо. Полуприкрытые глаза казались остекленевшими, безучастными ко всему происходящему. Даже тени радости за собственное спасение в них не промелькнуло. Это был потусторонний взгляд из человеческого небытия. Пилот будто давно смирился с тем, что он, как и его товарищ, давно умер и лишь по чистой случайности продолжал ещё слабо дышать. Вполне вероятно, он никого уже не ждал и ни на что не надеялся, постепенно угасая и приобретая ледяное естество.
   В обратный путь группа двинулась уже в сплошной темноте. Ветер усилился, началась настоящая метель. Луч фонарика выхватывал седые космы снега, ходившие вкривь и вкось. Они старались как бы обворожить, увлечь людей в дикой пляске. А порывы ветра подталкивали всё время куда-то в сторону, где могла оказаться глубокая трещина или неведомая полынья, в которых не мудрено сгинуть. Каждый шаг давался с превеликим трудом. Старшины тянули привязанного к нартам пока ещё живого лётчика. А Непрядов нёс на своих плечах обледенелый труп его товарища.
   Обратный путь занял гораздо больше времени, чем сами поиски. Ноги увязали в снегу, от ветра и стужи всё тяжелее становилось дышать. Кровь стучала в висках тревожно и сильно, как это случалось
   почувствовать в минуты предельной напряжённости. Казалось, конца и края не будет этому движению "в никуда"...
   Нестерпимо тяжело было командиру тащить на плечах затвердевший труп. Особенно стыли руки, от холода их не спасали даже тёплые овчинные рукавицы. А собственные пальцы в валенках Непрядов давно уже не чувствовал, словно они сами собой отвалились. Всё чаще Егор спотыкался, стараясь удержаться на ногах и не потерять равновесие. Все мысли, все движения были сосредоточены лишь на том, чтобы дойти, хоть на карачках дотащиться со своей страшной ношей до лодки, где в награду его ждали покой, тепло и стакан крепкого бодрящего чая. Думалось, вот сейчас напиться бы, согреть душу, а потом хоть до самого Кильдина пешком тащиться.
   У Непрядова не было опасений заблудиться в этом снежном аду, пеленгатор чётко указывал направление на лодку, откуда исходил позывной сигнал. Вот уже сквозь бешеные порывы и завывания ветра стали доноситься звуки корабельной сирены. А вскоре тусклым размытым пятном обозначился свет бортового прожектора.
   "Дошли", - с облегчением мелькнуло в мыслях, и ноги сами собой понесли его к заждавшейся лодке. Прибавили шагу и старшины, тянувшие нарты с лежавшим на них лётчиком. На борт они поднялись как раз вовремя. Началась подвижка льда, и атомоходу оставаться далее в небольшой полынье было уже небезопасно. Льдины всё сильнее шевелились и напирали на рубку.
   Глубина была теперь единственным и самым надёжным спасением для атомохода. Хлебнув жабрами кингстонов утяжеляющей воды, она стала осторожно, чтобы не повредить корпус, проваливаться в бездну с дифферентом на корму. Давление возрастало, будто гигантский осьминог с чудовищной силой сжимал корабль, обвивая щупальцами по всему периметру прочного корпуса.
   Но вот дрогнул гребной винт, постепенно набирая обороты. Лодка пришла в движение, которое убыстрялось до тех пор, пока скорость не достигла крейсерских параметров. Теперь уже приполюсный "пятачок подлянки" не был ей опасен. Его удалось перехитрить.
   Сильно обмороженного, но всё ещё живого лётчика тотчас поместили в корабельный лазарет, где доктор Целиков принялся его обследовать. А погибшего пилота поместили до возвращения в базу в один из корабельных рефрижераторов. Обнаруженные документы свидетельствовали, что в живых остался штурман старший лейтенант Михаил Друган, тогда как погиб командир экипажа капитан Виктор Ямщиков.
   О том, что лётчики найдены, удалось послать РДО перед самым погружением лодки. В ответ же был получен приказ полным ходом идти на перехват неопознанной атомной лодки, предположительно большого водоизмещения, которая по данным разведки направляется подо льдами в район Кольского полуострова. А обстановка была тревожной. В полярных морях разворачивались крупные силы шестого американского флота. И вот теперь угроза родным берегам исходила уже из подо льдов. Впрочем, было ещё достаточно времени, чтобы занять изначальный район для патрулирования. Непрядов утвердил новый расчётный курс и пошёл в лазарет, чтобы проведать обмороженного лётчика.
   Егор нашёл его далеко не в лучшем состоянии. Старший лейтенант Друган пребывал в глубокой коме. Он лежал на койке в отдельном
   помещении лазарета, похожий на мумию египетского фараона. Всё тело его было сплошь забинтовано. Лишь по хриплому и прерывистому дыханию можно было понять, что лётчик ещё жив.
   - Ну, как он? - с волнением спросил Непрядов.
   - Да сами видите, в каком он ужасном состоянии, - тихо и озабоченно ответил Целиков. Знаком он дал понять, что лучше перебраться в соседнее помещение, чтобы не тревожить больного. Непрядов тотчас подчинился, на цыпочках последовав за доктором.
   - Жить будет? - прямо спросил его о главном, что тревожило теперь весь экипаж.
   - Я постараюсь, - уклончиво пообещал доктор. - Но придётся оперировать. Без этого никак нельзя.
   - Ясное дело, - согласился Непрядов, устало опускаясь на табурет. -Теперь надо постараться сберечь его, - и добавил, исподлобья глянув на Целикова. - Во что бы то ни стало, Александр Сергеевич.
   Доктор понимающе кивнул, хотя ясно было и то, что он всё же обыкновенный корабельный эскулапе, а не всесущий Господь Бог, который может сотворить чудо.
   Видя, что командир не торопится, Целиков предложил ему кофе. Егор не отказался. Они расположились здесь же за столиком в процедурной, где у доктора было оборудовано нечто вроде уютного гостевого уголка.
   - А сможете, Александр Сергеевич, оперировать в такой вот непростой подлёдной обстановке? - спросил Егор, отхлёбывая из чашки обжигающий кофе маленькими глоточками.
   - В этом особой проблемы нет, хотя определённая опасность всё же существует, - сказал Целиков, настраиваясь на философский лад. - Опыт на сей счёт у морской медицины имеется предостаточный, - и пояснил.
   - С тех пор, как некто Кудрин, корабельный доктор с фрегата "Александр Невский", первым в конце прошлого века сделал в море операцию под эфирным наркозом.
   - Вот видите, в конце века, - как бы укорил Егор Целикова сразу за всех его корабельных собратьев по профессии. - А великий Пирогов, если не ошибаюсь, делал подобные операции в полевых условиях гораздо раньше, в самый разгар Крымской войны.
   - Всё так, - согласился Целиков. - Но должен заметить, Егор Степанович, что над корабельными медиками той поры весьма долго довлело мнение известного военно-морского эскулапа Бахерахта, - Целиков поднял указующий перст, воздавая должное авторитету своего коллеги. - Так вот он утверждал, что "каждая болезнь гораздо опаснее на море бывает, нежели на берегу". Поэтому корабельные медики старались тогда особенно не рисковать. Больных мореходов, от греха подальше, просто свозили на берег при первой же возможности и уже там их оперировали.
   - Тоже мне, гиппократы нептуновы, - подколол доктора Егор. - А потом что же, расхрабрились?
   - Да жизнь заставила смелее быть, - Целиков утверждающе ткнул пальцем в стол. - Корабельные медики уже в море стали бороться за жизнь каждого моряка, оказавшегося в беде. Кстати, в Великую Отечественную войну почти девяносто шесть процентов больных и раненых моряков корабельного состава было возвращено в строй.
   - Выходит, этот самый ваш Бахерахт был обыкновенным перестраховщиком?
   - А вот и нет, - упрямствовал доктор. - В чём-то сей корабельный эскулап был всё-таки прав, поскольку всякая болезнь на море
   действительно опасна. Она во сто раз усиливается изнурительной качкой, да и всем ненормальным укладом нашей жизни, перестройкой её ритма. На состоянии организма в море вообще сказывается масса всякой всячины.
   - Ладно, убедили, - примирительно согласился Непрядов. - Надеюсь, что вашего опыта, Александр Сергеевич, в данном случае будет достаточно.
   - Я постараюсь, Егор Степанович, - снова пообещал доктор.
   Командиру ничего не оставалось, как поверить на слово. И потом, ведь не было ещё случая, чтобы доктор хотя бы раз в чём-то подвёл свой экипаж. А что касается его осторожности, - такой уж он, верно, обстоятельный и разумный человек, не привыкший бросать слов на ветер.