Страница:
— Как ты вернешься?
Она уже нашла четыре камня, и птицы на крыше заново завели свою какофонию, судя по всему, ощутив, что внизу что-то происходит.
— Там видно будет, — ответила она.
Птицы неожиданно устремились ввысь. Понедельник опасливо попятился и шагнул за порог. Вынимая очередной камень, Юдит подняла на него взгляд. Ветер уже раздул в углях новое пламя, а теперь и пепел поднялся в воздух черным облаком, полностью скрыв из виду дверь. Она оглядела мозаику, проверяя, не забыт ли какой-нибудь камень, но покалывание и зуд, которые она помнила по своему первому путешествию, уже охватили все ее тело — двигатель заработал.
На этом самом месте Оскар говорил ей, что с каждым новым путешествием неприятные ощущения слабеют, и теперь она убедилась в его правоте. Стены уже расплывались вокруг нее, но она еще успела разглядеть сквозь пепельный вихрь призрак двери и запоздало пожалеть о том, что не догадалась бросить прощальный взгляд на этот мир, перед тем как его покинуть. Потом Убежище исчезло, и на нее навалился кошмарный бред Ин Ово. Легионы его пленников встрепенулись, почуяв ее приближение. Путешествуя в одиночку, она двигалась быстрее, чем в компании с Даудом (во всяком случае, так ей показалось), и проскочила опасную область еще до того, как Овиаты успели пуститься в погоню за ее иероглифом.
Стены подвала Греховодника оказались ярче, чем ей помнилось. Причиной этого оказалась лампа, горевшая на полу в ярде от границы круга. Рядом виднелась фигура с расплывчатым пятном вместо лица, которая двинулась на нее с дубиной в руках и уложила ее без сознания, прежде чем она успела вымолвить хоть слово в свою защиту.
Глава 54
1
2
Она уже нашла четыре камня, и птицы на крыше заново завели свою какофонию, судя по всему, ощутив, что внизу что-то происходит.
— Там видно будет, — ответила она.
Птицы неожиданно устремились ввысь. Понедельник опасливо попятился и шагнул за порог. Вынимая очередной камень, Юдит подняла на него взгляд. Ветер уже раздул в углях новое пламя, а теперь и пепел поднялся в воздух черным облаком, полностью скрыв из виду дверь. Она оглядела мозаику, проверяя, не забыт ли какой-нибудь камень, но покалывание и зуд, которые она помнила по своему первому путешествию, уже охватили все ее тело — двигатель заработал.
На этом самом месте Оскар говорил ей, что с каждым новым путешествием неприятные ощущения слабеют, и теперь она убедилась в его правоте. Стены уже расплывались вокруг нее, но она еще успела разглядеть сквозь пепельный вихрь призрак двери и запоздало пожалеть о том, что не догадалась бросить прощальный взгляд на этот мир, перед тем как его покинуть. Потом Убежище исчезло, и на нее навалился кошмарный бред Ин Ово. Легионы его пленников встрепенулись, почуяв ее приближение. Путешествуя в одиночку, она двигалась быстрее, чем в компании с Даудом (во всяком случае, так ей показалось), и проскочила опасную область еще до того, как Овиаты успели пуститься в погоню за ее иероглифом.
Стены подвала Греховодника оказались ярче, чем ей помнилось. Причиной этого оказалась лампа, горевшая на полу в ярде от границы круга. Рядом виднелась фигура с расплывчатым пятном вместо лица, которая двинулась на нее с дубиной в руках и уложила ее без сознания, прежде чем она успела вымолвить хоть слово в свою защиту.
Глава 54
1
Миляга нашел Тика Ро неподалеку от вершины холма Липпер Байак, где тот наблюдал за тем, как последние, потускневшие краски дня исчезают с темнеющего неба. Созерцание заката не мешало вечерней трапезе; на земле перед ним стояли две миски — одна с сосисками, другая — с солеными огурцами, а посредине — большая банка с горчицей, в которую он окунал содержимое обеих мисок. Хотя Миляга явился сюда в виде бесплотной проекции — его тело осталось сидеть со скрещенными ногами в Комнате Медитации, — ему не нужно было ни обоняния, ни вкуса, чтобы оценить всю пикантность этого блюда — достаточно было воображения.
Тик Ро поднял глаза навстречу приближающемуся Миляге и безмятежно продолжил трапезу, невзирая на появление призрака.
— Рановато ты пришел, — заметил он, бросив взгляд на карманные часы, свисавшие у него с пиджака на куске бечевки. — У нас еще есть несколько часов в запасе.
— Знаю. Я просто пришел, чтобы…
— …проверить, на месте ли я, — с натугой выговорил Тик Ро, у которого захватило дух от очередного соленого огурца, обильно вымазанного горчицей. — Ну вот, я на месте. А у вас в Пятом все готово?
— Готовимся…— ответил Миляга слабым голосом.
Хотя будучи Маэстро Сартори, ему приходилось бесчисленное множество раз совершать подобные путешествия, когда его сознание, усиленное с помощью специальных заклинаний, переносило его видимый образ и голос через Доминионы, да и утраченные навыки вернулись к нему довольно легко, все-таки ощущение было чертовски странным.
— Как я выгляжу? — спросил он у Тика Ро, в тот же миг вспомнив, как он пытался описать наружность мистифа на этих самых склонах.
— Бесплотным, — ответил Тик Ро, скосив на него взгляд и тут же вновь вернувшись к своей трапезе. — Что мне лично очень по душе, потому что сосисок на двоих не хватит.
— Я все никак не могу привыкнуть к тому, что я в себе открыл.
— Давай-ка поторопись, — сказал Тик Ро. — Нам предстоит большое дело.
— И я должен был понять, что ты являешься частью этого дела, еще когда в первый раз появился здесь. Но я не сумел и прошу за это прощения.
— Прощаю, — сказал Тик Ро.
— Ты, наверное, подумал, что я сумасшедший?
— Ну, конечно, ты…как бы это выразить?…конечно, ты смутил меня. Мне понадобились долгие дни, чтобы понять, почему ты себя так странно вел. Пай пытался поговорить со мной, объяснить мне, но я так долго ждал пока кто-нибудь появится из Пятого Доминиона, что слушал его вполуха.
— Пай, наверное, думал, что встретившись с тобой, я смогу вспомнить, кто я.
— И сколько ты вспоминал?
— Месяцы.
— Кстати, это мистиф помог тебе забыть обо всем?
— Да.
— Что ж, он немного перестарался. В следующий раз будет иметь в виду. А где сейчас твое тело?
— В Пятом.
— Послушайся моего совета — не оставляй его слишком надолго. У меня, знаешь, кишки иногда бунтуют, и когда возвращаешься, сидишь весь в дерьме. Конечно, может, это моя личная слабость.
Он подцепил еще одну сосиску и, поглощая ее, спросил у Миляги, какого черта он вообще захотел все забыть.
— Я был трусом, — ответил Миляга. — Не мог смириться со своей неудачей.
— Да, это трудно, — сказал Тик Ро. — Я прожил все эти годы, думая о том, смог бы я спасти своего Маэстро Утера Маски, если бы действовал чуть-чуть быстрее. Знаешь, мне его до сих пор не хватает.
— На мне лежит ответственность за то, что с ним случилось, и никакого оправдания мне нет.
— У всех нас есть свои слабости, Маэстро. У меня — кишки. У тебя — трусость. Никто из нас несовершенен. Но я так полагаю, раз ты здесь, то нас ожидает еще одна попытка?
— Да, таково мое намерение.
И снова Тик Ро опустил глаза на свои часы, совершая немые вычисления и не переставая при этом жевать. — В вашем Доминионе остается двадцать часов или около того.
— Точно.
— Ну что ж, я буду готов, — сказал он, отправляя в рот приличных размеров огурец.
— А у тебя есть помощник?
— Ны хрены? — проговорил он с набитым ртом. Прожевав и проглотив огурец он сказал:
— Никто даже не знает, что я здесь. Закон до сих пор преследует меня, хотя я слышал, что Изорддеррекс уже в руинах.
— Это правда.
— Я также слышал, что Ось совершенно преобразилась, — сказал он. — Это верно?
— Преобразилась во что?
— Никто не может подобраться достаточно близко, чтобы установить это, — ответил он. — Но если ты собираешься проверять весь Синод…
— Собираюсь.
— …то, может, ты сам посмотришь, когда будешь в городе. Насколько я помню, Второй будет представлять один изорддеррекский Эвретемек…
— Он мертв.
— А кто же там сейчас?
— Надеюсь, Скопик кого-нибудь подыскал.
— Он сам-то в Третьем, верно? У ямы, где стояла Ось?
— Да.
— А кто у Просвета?
— Человек по имени Чика Джекин.
— Никогда о таком не слыхал, — сказал Тик Ро. — Что само по себе странно. Я знаю почти всех Маэстро. Ты уверен, что он Маэстро?
— Разумеется.
Тик Ро пожал плечами.
— Ну, тогда познакомлюсь с ним над Аной. А обо мне не беспокойся, Сартори. Я буду здесь.
— Я рад, что мы помирились.
— Я ссорился из-за еды и женщин, но никогда — из-за метафизики, — сказал Тик Ро. — Кроме того, нас объединяет великое дело. В это же время завтра утром ты сможешь пройтись отсюда домой пешком!
На этой оптимистической ноте их разговор закончился, и Миляга оставил Тика Ро нести его ночной дозор, отправившись в Квем, где он ожидал найти Скопика неподалеку от Ямы. Он оказался бы там со скоростью мысли, если бы не позволил воспоминанию увести себя в сторону. После того как он покинул Липпер Байак, мысли его обратились к Беатриксу, и вместо Квема дух его устремился туда и оказался на окраине деревушки.
Там, разумеется, тоже наступила ночь. Со склонов у него над головой доносилось тихое мычание доки и мелодичное позванивание их колокольчиков. Сам Беатрикс был погружен в тишину. Фонари, горевшие в рощах рядом с домами, исчезли, а вместе с ними исчезли и маленькие фонарщики. Угнетенный этим печальным зрелищем, Миляга чуть было не покинул деревню немедленно, но где-то вдалеке мелькнул единственный огонек, и продвинувшись немного вперед, он увидел человека с лампой в руках, переходившего через улицу. Это был Коаксиальный Таско — отшельник с холма, без помощи которого они с Паем вряд ли смогли бы одолеть Джокалайлау. Таско замер посреди улицы, поднял лампу повыше и уставился в темноту.
— Здесь кто-то есть? — спросил он.
Миляга хотел было заговорить — чтобы помириться с ним, как он только что помирился с Тик Ро, — но выражение лица Таско заставило его отказаться от этого намерения. Отшельник едва ли будет благодарен ему за извинения или за разговоры о радостных новых днях. Слишком многие их не увидят. Если у Таско и появились какие-то догадки по поводу личности ночного посетителя, то он, судя по всему, также счел встречу бессмысленной. Поежившись и опустив лампу пониже, он отправился по своим делам.
Миляга не стал медлить и, обратив взгляд в сторону гор, мысленно представил, как он покидает и Беатрикс, и весь этот Доминион. Деревня исчезла, и вокруг него появился пыльный квемский день. Из всех четырех мест, где он рассчитывал найти своих собратьев-Маэстро, это было единственным, где он не побывал во время своих с Паем путешествий. Но долгие поиски не потребовались. Хотя ветер поднимал вокруг ослепляющие облака пыли, он обнаружил Скопика через несколько мгновений после прибытия. Тот сидел на корточках под укрытием примитивного убежища, сконструированного из воткнутых в землю шестов, на которых болталось несколько одеял. Хотя его жилище трудно было назвать комфортабельным, за свою долгую диссидентскую жизнь Скопику случалось переносить и худшие лишения, из которых не последним было его пребывание в приюте Для умалишенных, так что Милягу он встретил с видом довольного и ни в чем не испытывающего нужды человека. Одет он был безупречно — тройка и галстук, — а лицо его при всей странности черт (две дырочки вместо носа, выпученные глаза) выглядело куда менее изможденным, чем Раньше. От песчаного ветра на щеках у него даже появился багровый румянец. Как и Тик Ро, он ждал своего посетителя.
— Входи! Входи! — закричал он. — Впрочем, ветер тебе не приносит особых хлопот, а?
Хотя это было правдой (ветер обдувал Милягу чрезвычайно странным образом, образуя маленький смерч у его пупка), он вошел к Скопику под укрытие одеял, и разговор начался. Как всегда, Скопику было что сказать, и он принялся изливать свои рассказы и наблюдения в одном безостановочном монологе. Он сказал, что готов представлять этот Доминион в священном пространстве Аны, хотя его и одолевают сомнения по поводу того, не нарушится ли равновесие магических процессов из-за отсутствия Оси. Он напомнил Миляге, что Ось была установлена в центре Пяти Доминионов, чтобы служить резервуаром, а возможно, и преобразователем энергий всей Имаджики. Теперь ее нет, и Третий Доминион, вне всяких сомнений, утратил часть своей силы.
— Смотри, — сказал он, подведя своего призрачного посетителя к краю Ямы. — Мне придется свершать ритуал рядом с дырой в земле!
— И ты думаешь, это может помешать Примирению?
— Кто знает? Все мы любители, притворяющиеся профессионалами. Все, что мне под силу, — это очистить место от следов пребывания его предыдущего обитателя и надеяться на лучшее.
Он привлек внимание Миляги к дымящемуся остову довольно большого здания, смутный силуэт которого иногда проглядывал сквозь пыль.
— Что это было? — спросил Миляга.
— Дворец ублюдка.
— И кто его уничтожил?
— Я, конечно же, — сказал Скопик. — Я не позволю, чтобы его берлога отбрасывала тень на наш ритуал! Он и так обещает оказаться трудным, а тут еще это логово будет поганить его своим присутствием? Ну, нет! Это был просто вылитый бордель! — Он повернулся спиной к пепелищу. — Знаешь, нам, конечно, надо было готовиться месяцы, а не часы.
— Конечно, я понимаю…
— А потом еще эта проблема со Вторым! Ты же знаешь, что Пай поручил мне подыскать замену? Конечно, мне хотелось обсудить все это с тобой, но когда мы встречались, ты был по-прежнему не в себе, и Пай запретил мне говорить тебе, кто ты такой, хотя — могу я быть откровенным?
— Как я могу тебе помешать?
— Так вот, меня одолевало болезненное искушение надавать тебе оплеух и выбить из тебя эту дурь. — Скопик посмотрел на Милягу с такой яростью, словно непременно привел бы свое намерение в исполнение, не будь Миляга столь бесплотным. — Ты причинил мистифу столько горя, — сказал он. — А тот, как дурак, все равно любил тебя.
— Оставим эту тему, — мягко попросил Миляга. — Так ты говорил о замене…
— Ах, да Афанасий!
— Афанасий?
— Он будет нашим человеком в Изорддеррексе и выступит от имени Второго Доминиона. Не смотри на меня такими страшными глазами. Он знает ритуал и выполнит все в точности.
— Так он же чокнутый, как старая крыса, Скопик! Он думал, что я — шпион Хапексамендиоса.
— Ну, конечно, это чепуха…
— Он пытался убить меня своими Мадоннами. У него мозги набекрень!
— У всех свои слабости, Сартори.
— Не называй меня так.
— Афанасий — один из самых святых людей, которых я когда-либо встречал.
— Как он может верить в Мадонну в один момент, а в следующий — провозглашать себя Иисусом Христом?
— Ну, а почему бы ему не верить в свою собственную маму?
— Ты что, серьезно утверждаешь…
— Что Афанасий — воскресший Христос? Нет. Если уж выбирать мессию среди нас, то я отдам свой голос тебе. — Он вздохнул. — Я понимаю, у тебя с Афанасием сложились сложные отношения, но скажи мне, кого еще я мог найти? Не так-то уж много осталось Маэстро, Сартори.
— Я же сказал тебе…
— Да, да, тебе не нравится это имя. Ну, что ж, прости меня, но пока я жив, ты для меня будешь Маэстро Сартори, а если ты хочешь найти на мое место кого-нибудь другого, кто станет называть тебя иначе, то пожалуйста.
— Ты всегда был таким злобным? — спросил Миляга.
— Нет, — ответил Скопик. — На это уходят долгие годы практики.
Миляга в отчаянии покачал головой.
— Афанасий. Это же просто кошмар.
— А почем ты знаешь что в него действительно не вселился дух Иисуса? — спросил Скопик. — В мире случались и более странные вещи.
— Еще одна подобная фраза, — сказал Миляга, — и я буду таким же чокнутым, как он. Афанасий! Да это же катастрофа!
В ярости он оставил Скопика в его убежище и двинулся сквозь пыль, бормоча по дороге проклятия. Оптимизм, с которым он отправился в это путешествие, заметно поувял. Чтобы не встречаться с Афанасием в таком смятенном состоянии духа, он выбрал себе место на Постном Пути, где можно было спокойно собраться с мыслями. Ситуация была далеко не блестящей. Тик Ро находился в своем Доминионе на положении преступника, и ему по-прежнему угрожал арест. Скопик был весь полон сомнений по поводу пригодности своей позиции в отсутствие Оси. А теперь в Синоде обнаружился человек, безумный, как мартовский заяц.
— Господи ты Боже мой, Пай, — пробормотал Миляга себе под нос. — Как ты мне сейчас нужен!
Ветер скорбно завывал вдоль дороги, дуя в направлении перевалочного пункта между Третьим и Вторым Доминионами, словно приглашая его поскорее перенестись в Изорддеррекс. Но он воспротивился его улещиваниям и провел еще некоторое время на Постном Пути, размышляя об открывающихся перед ним возможностях. Он насчитал их три. Первая — отказаться от Примирения сейчас, пока совокупность тех слабых мест, которые он усмотрел в общей системе, не привела к новой трагедии. Вторая — найти Маэстро, который сможет заменить Афанасия. Третья — довериться выбору Скопика и отправиться в Изорддеррекс, чтобы помириться с ним. Первый вариант не подлежал серьезному рассмотрению: Его священный долг — исполнить поручение Отца. Второй вариант не имел практического значения, так как времени оставалось очень мало. Стало быть, оставался третий, невыносимый, но неизбежный. Ему придется принять Афанасия в Синод.
Приняв это решение, он поддался уговорам порывов ветра и вместе с ними мысленно пронесся через Доминионы и, миновав дельту, оказался в Недрах Господа — Изорддеррексе.
Тик Ро поднял глаза навстречу приближающемуся Миляге и безмятежно продолжил трапезу, невзирая на появление призрака.
— Рановато ты пришел, — заметил он, бросив взгляд на карманные часы, свисавшие у него с пиджака на куске бечевки. — У нас еще есть несколько часов в запасе.
— Знаю. Я просто пришел, чтобы…
— …проверить, на месте ли я, — с натугой выговорил Тик Ро, у которого захватило дух от очередного соленого огурца, обильно вымазанного горчицей. — Ну вот, я на месте. А у вас в Пятом все готово?
— Готовимся…— ответил Миляга слабым голосом.
Хотя будучи Маэстро Сартори, ему приходилось бесчисленное множество раз совершать подобные путешествия, когда его сознание, усиленное с помощью специальных заклинаний, переносило его видимый образ и голос через Доминионы, да и утраченные навыки вернулись к нему довольно легко, все-таки ощущение было чертовски странным.
— Как я выгляжу? — спросил он у Тика Ро, в тот же миг вспомнив, как он пытался описать наружность мистифа на этих самых склонах.
— Бесплотным, — ответил Тик Ро, скосив на него взгляд и тут же вновь вернувшись к своей трапезе. — Что мне лично очень по душе, потому что сосисок на двоих не хватит.
— Я все никак не могу привыкнуть к тому, что я в себе открыл.
— Давай-ка поторопись, — сказал Тик Ро. — Нам предстоит большое дело.
— И я должен был понять, что ты являешься частью этого дела, еще когда в первый раз появился здесь. Но я не сумел и прошу за это прощения.
— Прощаю, — сказал Тик Ро.
— Ты, наверное, подумал, что я сумасшедший?
— Ну, конечно, ты…как бы это выразить?…конечно, ты смутил меня. Мне понадобились долгие дни, чтобы понять, почему ты себя так странно вел. Пай пытался поговорить со мной, объяснить мне, но я так долго ждал пока кто-нибудь появится из Пятого Доминиона, что слушал его вполуха.
— Пай, наверное, думал, что встретившись с тобой, я смогу вспомнить, кто я.
— И сколько ты вспоминал?
— Месяцы.
— Кстати, это мистиф помог тебе забыть обо всем?
— Да.
— Что ж, он немного перестарался. В следующий раз будет иметь в виду. А где сейчас твое тело?
— В Пятом.
— Послушайся моего совета — не оставляй его слишком надолго. У меня, знаешь, кишки иногда бунтуют, и когда возвращаешься, сидишь весь в дерьме. Конечно, может, это моя личная слабость.
Он подцепил еще одну сосиску и, поглощая ее, спросил у Миляги, какого черта он вообще захотел все забыть.
— Я был трусом, — ответил Миляга. — Не мог смириться со своей неудачей.
— Да, это трудно, — сказал Тик Ро. — Я прожил все эти годы, думая о том, смог бы я спасти своего Маэстро Утера Маски, если бы действовал чуть-чуть быстрее. Знаешь, мне его до сих пор не хватает.
— На мне лежит ответственность за то, что с ним случилось, и никакого оправдания мне нет.
— У всех нас есть свои слабости, Маэстро. У меня — кишки. У тебя — трусость. Никто из нас несовершенен. Но я так полагаю, раз ты здесь, то нас ожидает еще одна попытка?
— Да, таково мое намерение.
И снова Тик Ро опустил глаза на свои часы, совершая немые вычисления и не переставая при этом жевать. — В вашем Доминионе остается двадцать часов или около того.
— Точно.
— Ну что ж, я буду готов, — сказал он, отправляя в рот приличных размеров огурец.
— А у тебя есть помощник?
— Ны хрены? — проговорил он с набитым ртом. Прожевав и проглотив огурец он сказал:
— Никто даже не знает, что я здесь. Закон до сих пор преследует меня, хотя я слышал, что Изорддеррекс уже в руинах.
— Это правда.
— Я также слышал, что Ось совершенно преобразилась, — сказал он. — Это верно?
— Преобразилась во что?
— Никто не может подобраться достаточно близко, чтобы установить это, — ответил он. — Но если ты собираешься проверять весь Синод…
— Собираюсь.
— …то, может, ты сам посмотришь, когда будешь в городе. Насколько я помню, Второй будет представлять один изорддеррекский Эвретемек…
— Он мертв.
— А кто же там сейчас?
— Надеюсь, Скопик кого-нибудь подыскал.
— Он сам-то в Третьем, верно? У ямы, где стояла Ось?
— Да.
— А кто у Просвета?
— Человек по имени Чика Джекин.
— Никогда о таком не слыхал, — сказал Тик Ро. — Что само по себе странно. Я знаю почти всех Маэстро. Ты уверен, что он Маэстро?
— Разумеется.
Тик Ро пожал плечами.
— Ну, тогда познакомлюсь с ним над Аной. А обо мне не беспокойся, Сартори. Я буду здесь.
— Я рад, что мы помирились.
— Я ссорился из-за еды и женщин, но никогда — из-за метафизики, — сказал Тик Ро. — Кроме того, нас объединяет великое дело. В это же время завтра утром ты сможешь пройтись отсюда домой пешком!
На этой оптимистической ноте их разговор закончился, и Миляга оставил Тика Ро нести его ночной дозор, отправившись в Квем, где он ожидал найти Скопика неподалеку от Ямы. Он оказался бы там со скоростью мысли, если бы не позволил воспоминанию увести себя в сторону. После того как он покинул Липпер Байак, мысли его обратились к Беатриксу, и вместо Квема дух его устремился туда и оказался на окраине деревушки.
Там, разумеется, тоже наступила ночь. Со склонов у него над головой доносилось тихое мычание доки и мелодичное позванивание их колокольчиков. Сам Беатрикс был погружен в тишину. Фонари, горевшие в рощах рядом с домами, исчезли, а вместе с ними исчезли и маленькие фонарщики. Угнетенный этим печальным зрелищем, Миляга чуть было не покинул деревню немедленно, но где-то вдалеке мелькнул единственный огонек, и продвинувшись немного вперед, он увидел человека с лампой в руках, переходившего через улицу. Это был Коаксиальный Таско — отшельник с холма, без помощи которого они с Паем вряд ли смогли бы одолеть Джокалайлау. Таско замер посреди улицы, поднял лампу повыше и уставился в темноту.
— Здесь кто-то есть? — спросил он.
Миляга хотел было заговорить — чтобы помириться с ним, как он только что помирился с Тик Ро, — но выражение лица Таско заставило его отказаться от этого намерения. Отшельник едва ли будет благодарен ему за извинения или за разговоры о радостных новых днях. Слишком многие их не увидят. Если у Таско и появились какие-то догадки по поводу личности ночного посетителя, то он, судя по всему, также счел встречу бессмысленной. Поежившись и опустив лампу пониже, он отправился по своим делам.
Миляга не стал медлить и, обратив взгляд в сторону гор, мысленно представил, как он покидает и Беатрикс, и весь этот Доминион. Деревня исчезла, и вокруг него появился пыльный квемский день. Из всех четырех мест, где он рассчитывал найти своих собратьев-Маэстро, это было единственным, где он не побывал во время своих с Паем путешествий. Но долгие поиски не потребовались. Хотя ветер поднимал вокруг ослепляющие облака пыли, он обнаружил Скопика через несколько мгновений после прибытия. Тот сидел на корточках под укрытием примитивного убежища, сконструированного из воткнутых в землю шестов, на которых болталось несколько одеял. Хотя его жилище трудно было назвать комфортабельным, за свою долгую диссидентскую жизнь Скопику случалось переносить и худшие лишения, из которых не последним было его пребывание в приюте Для умалишенных, так что Милягу он встретил с видом довольного и ни в чем не испытывающего нужды человека. Одет он был безупречно — тройка и галстук, — а лицо его при всей странности черт (две дырочки вместо носа, выпученные глаза) выглядело куда менее изможденным, чем Раньше. От песчаного ветра на щеках у него даже появился багровый румянец. Как и Тик Ро, он ждал своего посетителя.
— Входи! Входи! — закричал он. — Впрочем, ветер тебе не приносит особых хлопот, а?
Хотя это было правдой (ветер обдувал Милягу чрезвычайно странным образом, образуя маленький смерч у его пупка), он вошел к Скопику под укрытие одеял, и разговор начался. Как всегда, Скопику было что сказать, и он принялся изливать свои рассказы и наблюдения в одном безостановочном монологе. Он сказал, что готов представлять этот Доминион в священном пространстве Аны, хотя его и одолевают сомнения по поводу того, не нарушится ли равновесие магических процессов из-за отсутствия Оси. Он напомнил Миляге, что Ось была установлена в центре Пяти Доминионов, чтобы служить резервуаром, а возможно, и преобразователем энергий всей Имаджики. Теперь ее нет, и Третий Доминион, вне всяких сомнений, утратил часть своей силы.
— Смотри, — сказал он, подведя своего призрачного посетителя к краю Ямы. — Мне придется свершать ритуал рядом с дырой в земле!
— И ты думаешь, это может помешать Примирению?
— Кто знает? Все мы любители, притворяющиеся профессионалами. Все, что мне под силу, — это очистить место от следов пребывания его предыдущего обитателя и надеяться на лучшее.
Он привлек внимание Миляги к дымящемуся остову довольно большого здания, смутный силуэт которого иногда проглядывал сквозь пыль.
— Что это было? — спросил Миляга.
— Дворец ублюдка.
— И кто его уничтожил?
— Я, конечно же, — сказал Скопик. — Я не позволю, чтобы его берлога отбрасывала тень на наш ритуал! Он и так обещает оказаться трудным, а тут еще это логово будет поганить его своим присутствием? Ну, нет! Это был просто вылитый бордель! — Он повернулся спиной к пепелищу. — Знаешь, нам, конечно, надо было готовиться месяцы, а не часы.
— Конечно, я понимаю…
— А потом еще эта проблема со Вторым! Ты же знаешь, что Пай поручил мне подыскать замену? Конечно, мне хотелось обсудить все это с тобой, но когда мы встречались, ты был по-прежнему не в себе, и Пай запретил мне говорить тебе, кто ты такой, хотя — могу я быть откровенным?
— Как я могу тебе помешать?
— Так вот, меня одолевало болезненное искушение надавать тебе оплеух и выбить из тебя эту дурь. — Скопик посмотрел на Милягу с такой яростью, словно непременно привел бы свое намерение в исполнение, не будь Миляга столь бесплотным. — Ты причинил мистифу столько горя, — сказал он. — А тот, как дурак, все равно любил тебя.
— Оставим эту тему, — мягко попросил Миляга. — Так ты говорил о замене…
— Ах, да Афанасий!
— Афанасий?
— Он будет нашим человеком в Изорддеррексе и выступит от имени Второго Доминиона. Не смотри на меня такими страшными глазами. Он знает ритуал и выполнит все в точности.
— Так он же чокнутый, как старая крыса, Скопик! Он думал, что я — шпион Хапексамендиоса.
— Ну, конечно, это чепуха…
— Он пытался убить меня своими Мадоннами. У него мозги набекрень!
— У всех свои слабости, Сартори.
— Не называй меня так.
— Афанасий — один из самых святых людей, которых я когда-либо встречал.
— Как он может верить в Мадонну в один момент, а в следующий — провозглашать себя Иисусом Христом?
— Ну, а почему бы ему не верить в свою собственную маму?
— Ты что, серьезно утверждаешь…
— Что Афанасий — воскресший Христос? Нет. Если уж выбирать мессию среди нас, то я отдам свой голос тебе. — Он вздохнул. — Я понимаю, у тебя с Афанасием сложились сложные отношения, но скажи мне, кого еще я мог найти? Не так-то уж много осталось Маэстро, Сартори.
— Я же сказал тебе…
— Да, да, тебе не нравится это имя. Ну, что ж, прости меня, но пока я жив, ты для меня будешь Маэстро Сартори, а если ты хочешь найти на мое место кого-нибудь другого, кто станет называть тебя иначе, то пожалуйста.
— Ты всегда был таким злобным? — спросил Миляга.
— Нет, — ответил Скопик. — На это уходят долгие годы практики.
Миляга в отчаянии покачал головой.
— Афанасий. Это же просто кошмар.
— А почем ты знаешь что в него действительно не вселился дух Иисуса? — спросил Скопик. — В мире случались и более странные вещи.
— Еще одна подобная фраза, — сказал Миляга, — и я буду таким же чокнутым, как он. Афанасий! Да это же катастрофа!
В ярости он оставил Скопика в его убежище и двинулся сквозь пыль, бормоча по дороге проклятия. Оптимизм, с которым он отправился в это путешествие, заметно поувял. Чтобы не встречаться с Афанасием в таком смятенном состоянии духа, он выбрал себе место на Постном Пути, где можно было спокойно собраться с мыслями. Ситуация была далеко не блестящей. Тик Ро находился в своем Доминионе на положении преступника, и ему по-прежнему угрожал арест. Скопик был весь полон сомнений по поводу пригодности своей позиции в отсутствие Оси. А теперь в Синоде обнаружился человек, безумный, как мартовский заяц.
— Господи ты Боже мой, Пай, — пробормотал Миляга себе под нос. — Как ты мне сейчас нужен!
Ветер скорбно завывал вдоль дороги, дуя в направлении перевалочного пункта между Третьим и Вторым Доминионами, словно приглашая его поскорее перенестись в Изорддеррекс. Но он воспротивился его улещиваниям и провел еще некоторое время на Постном Пути, размышляя об открывающихся перед ним возможностях. Он насчитал их три. Первая — отказаться от Примирения сейчас, пока совокупность тех слабых мест, которые он усмотрел в общей системе, не привела к новой трагедии. Вторая — найти Маэстро, который сможет заменить Афанасия. Третья — довериться выбору Скопика и отправиться в Изорддеррекс, чтобы помириться с ним. Первый вариант не подлежал серьезному рассмотрению: Его священный долг — исполнить поручение Отца. Второй вариант не имел практического значения, так как времени оставалось очень мало. Стало быть, оставался третий, невыносимый, но неизбежный. Ему придется принять Афанасия в Синод.
Приняв это решение, он поддался уговорам порывов ветра и вместе с ними мысленно пронесся через Доминионы и, миновав дельту, оказался в Недрах Господа — Изорддеррексе.
2
— Хои-Поллои?
Дочь Греховодника отложила в сторону дубину и опустилась перед Юдит на колени. Слезы лились из ее косых глаз.
— Простите, простите, — повторяла она безостановочно. — Я не знала. Я не знала.
Юдит села. В голове у нее команда звонарей проводила настройку колоколов в среднем по размеру собора, но в остальном она была в порядке.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она у Хои-Поллои. — Я думала, ты уехала вместе с отцом.
— Я и уехала, — сказала она, пытаясь подавить слезы. — Но на дамбе я потерялась. Там столько людей переправлялось через дельту…Вот он был рядом со мной, а в следующую секунду исчез. Я простояла там несколько часов, а потом подумала, что он вернется сюда, домой, и вернулась сама…
— Но его здесь не было.
— Да, — всхлипнула она и снова зарыдала. Юдит обняла ее, бормоча свои соболезнования.
— Я уверена, что он жив, — сказала Хои-Поллои. — Главное, чтобы он вел себя благоразумно и укрылся в каком-нибудь безопасном месте. Там на улице очень опасно. — Она бросила беспокойный взгляд на крышу подвала. — Если он не вернется через несколько дней, то, может быть, вы возьмете меня с собой в Пятый Доминион, а он приедет следом.
— Поверь мне, там отнюдь не безопаснее, чем здесь.
— Что вообще происходит с миром? — поинтересовалась Хои-Поллои.
— Он меняется, — ответила Юдит. — И мы должны быть готовы к переменам, какими бы странными они нам не показались.
— А я хочу, чтобы все было, как раньше. Папа, его дела, все на своем месте…
— Тюльпаны на столе в столовой.
— Да.
— Боюсь, что всего этого не будет еще очень долго, — сказала Юдит. — Собственно говоря, я даже не уверена, вернется ли это вообще.
Она поднялась на ноги.
— Куда вы идете? — спросила Хои-Поллои. — Вы не можете уйти.
— К сожалению, я должна это сделать. У меня здесь есть дела. Если хочешь пойти со мной, пожалуйста, но тебе придется самой за себя отвечать.
Хои-Поллои громко шмыгнула носом. — Понимаю, — сказала она.
— Ну, так что же?
— Я не хочу оставаться одна, — ответила она. — Я иду с вами.
Юдит была готова к картинам всеобщего разрушения, которые ожидали ее за дверью дома Греховодника, но не к тому чувству радостного возбуждения, которое охватило ее при виде их. Хотя где-то неподалеку слышался скорбный плач, и, без сомнения, звук его эхом отзывался во множестве домов по всему городу, в теплом полуденном воздухе было разлито и совсем другое настроение.
— Чему ты улыбаешься? — спросила Хои-Поллои.
Лишь после этого вопроса она поняла, что на губах у нее действительно блуждает улыбка.
— Не знаю, — ответила она. — Просто такое чувство, словно наступил первый день какой-то новой жизни. — Она прекрасно отдавала себе отчет, что этот первый день вполне может оказаться и последним. Возможно, яркое небо над городом как раз об этом и свидетельствовало — последнее улучшение в состоянии больного организма перед окончательным упадком и разрушением.
Конечно, Хои-Поллои она избавила от этих предположений. Девушка и так была достаточно запугана. Она шла на шаг позади Юдит, что-то тревожно бормоча себе под нос и время от времени икая. Ее тревога могла бы стать еще сильнее, окажись она способной почувствовать неуверенность Юдит, которая совершенно не представляла себе, где искать ответы на те вопросы, что привели ее в этот Доминион. Город перестал быть лабиринтом чудес, если вообще когда-либо был им: теперь это была настоящая пустыня. Пожары уже почти угасли, но облако дыма по-прежнему окутывало город. Однако лучи Кометы в нескольких местах пронзали эту погребальную пелену, и там, где они падали на землю, воздух искрился всеми цветами радуги. За неимением другой цели, Юдит направилась к ближайшей из этих радуг, до которой было не более полумили. Задолго до того, как они достигли цели, ветерок донес до них мелкую водяную пыль и звук журчащей воды, открыв причину загадочного явления.
Посреди улицы шла широкая трещина, и то ли прорванная водопроводная магистраль, то ли весна извергала свои воды сквозь асфальт. Зрелище это привлекло к себе из руин многих зрителей, хотя лишь некоторые из них отваживались подойти к фонтану поближе. Но пугала их отнюдь не опасность образования новых трещин, а нечто, куда более странное. Бьющая из трещины вода текла не вниз по склону холма, а вверх, преодолевая изредка попадавшиеся по дороге ступеньки с энергией лосося, отправившегося на нерест в верховья реки. Единственными свидетелями, которых это чудо нисколько не пугало, были дети. Вырвавшись из рук родителей, они резвились в опровергающем законы природы потоке: некоторые носились взад и вперед, некоторые просто сидели, глядя, как вода перетекает через их ноги. В тех криках удовольствия, которые то и дело срывались с их уст, Юдит послышалась и нотка сексуального удовлетворения.
— Что это такое? — спросила Хои-Поллои скорее обиженно, нежели удивленно, словно все это зрелище было специально подстроено, чтобы сбить ее с толку.
— Давай пойдем и выясним, — ответила Юдит.
— Эти дети утонут, — заметила Хои-Поллои с ноткой чопорного неодобрения.
— На двухдюймовой глубине? Не говори глупостей.
С этими словами Юдит двинулась вверх, предоставив Хои-Поллои самой решать, идти ли ей следом. Но Хои-Поллои не собиралась отставать и снова заняла свое место на шаг позади Юдит. Икать она наконец-то перестала. Они взбирались в молчании до тех пор, пока в двухстах ярдах от того места, где они увидели первый поток, не обнаружился второй, текущий совсем с другой стороны и достаточно мощный, чтобы нести с собой не слишком тяжелый груз с нижних склонов. В основном, это был мусор — обрывки одежды, утонувшие могильщики, куски обгорелого хлеба, — но среди этого хлама попадались и предметы, без сомнения, специально брошенные в поток, чтобы он доставил их по назначению: аккуратно сложенные из бумаги лодочки-послания, небольшие венки из травы, украшенные крошечными цветами, кукла в саване из разноцветных лент. Юдит поймала одну из бумажных лодочек и развернула ее. Слова внутри расплылись, но вполне поддавались прочтению. Вот что было написано в письме:
Тишалулле. Меня зовут Симарра Сакео. Я посылаю эту молитву за мою мать, за моего отца и за моего брата Боэма, который умер. Я видела тебя во сне, Тишалулле, и знаю, какая ты хорошая. Ты в моем сердце. Пожалуйста, будь также в сердце моей мамы и моего папы и даруй им свое утешение.
Юдит передала письмо Хои-Поллои и проследила взглядом направление течения объединившихся потоков.
— Кто такая Тишалулле? — спросила она.
Хои-Поллои не ответила. Юдит оглянулась и увидела, что взгляд девушки прикован к вершине холма.
— Тишалулле? — вновь повторила Юдит.
— Это Богиня, — ответила Хои-Поллои, понизив голос, хотя никого вокруг видно не было. Произнеся эти слова, она выронила письмо на землю. Юдит наклонилась и подобрала его.
— Мы должны бережно относиться к чужим молитвам, — сказала она, заново сложив лодочку и отправив ее в плавание.
— Она никогда их не услышит, — сказала Хои-Поллои. — Ведь ее нет на свете.
— И все же ты боишься произнести ее имя в полный голос.
— Мы не должны произносить имена Богинь — так нас учил папа. Это строго запрещено.
— Так есть и еще Богини?
— Ну, конечно. Есть еще сестры Дельты. А папа говорил, что есть даже Богиня по имени Джокалайлау, которая живет в горах.
— А Тишалулле где живет?
— По-моему, в Колыбели Жерцемита, но я не уверена.
— Колыбели чего?
— Это такое озеро в Третьем Доминионе.
На этот раз Юдит улыбнулась сознательно.
— Реки, снега и озера, — сказала она, присев на корточки рядом с потоком и опустив в него пальцы. — Они пришли сюда в воде, Хои-Поллои.
— Кто пришел?
Поток был прохладным. Он заигрывал с пальцами Юдит и подпрыгивал, чтобы лизнуть ее ладонь.
— Не будь такой тупой, — сказала Юдит. — Богини. Они пришли сюда. Они здесь.
— Это невозможно. Даже если они все еще и существуют а папа говорил, что их давно уже нет, — то с какой стати им сюда приходить?
Юдит зачерпнула воду ладонью и поднесла ее ко рту. Вкус оказался сладким.
— Возможно, кто-то позвал их.
Она подняла глаза на Хои-Поллои, с лица которой еще не сошло выражение крайнего отвращения перед тем, что сделала Юдит.
— Кто-то там наверху? — спросила девушка.
— Знаешь, это очень трудно — взбираться на гору. В особенности, для воды. Не думаю, что она течет туда, чтобы полюбоваться видом. Ее что-то влечет, и если мы пойдем вслед за ней, то рано или поздно…
— Не думаю, что это благоразумно, — сказала Хои-Поллои.
— Но ведь зовут не только воду, — сказала Юдит. — Зовут и нас. Разве ты не чувствуешь?
— Нет, — откровенно ответила девушка. — Я, пожалуй, поверну назад и пойду домой.
— Ты уверена, что ты этого хочешь?
Хои-Поллои посмотрела на поток, протекавший в ярде от ее ног. Надо же было так случиться, что вода в этот момент несла мимо них не самый приятный груз — флотилию отрубленных куриных голов и частично обуглившийся труп маленькой собачонки.
— Ты пила это, — сказала Хои-Поллои.
— Вкус был очень приятный, — сказала Юдит, тем не менее отвернувшись, когда собака проплывала мимо.
Зрелище укрепило Хои-Поллои в ее намерении.
— Наверное, я действительно пойду домой, — сказала она. — Я не готова к встрече с Богинями, даже если они ждут нас наверху. Я слишком грешна.
Дочь Греховодника отложила в сторону дубину и опустилась перед Юдит на колени. Слезы лились из ее косых глаз.
— Простите, простите, — повторяла она безостановочно. — Я не знала. Я не знала.
Юдит села. В голове у нее команда звонарей проводила настройку колоколов в среднем по размеру собора, но в остальном она была в порядке.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она у Хои-Поллои. — Я думала, ты уехала вместе с отцом.
— Я и уехала, — сказала она, пытаясь подавить слезы. — Но на дамбе я потерялась. Там столько людей переправлялось через дельту…Вот он был рядом со мной, а в следующую секунду исчез. Я простояла там несколько часов, а потом подумала, что он вернется сюда, домой, и вернулась сама…
— Но его здесь не было.
— Да, — всхлипнула она и снова зарыдала. Юдит обняла ее, бормоча свои соболезнования.
— Я уверена, что он жив, — сказала Хои-Поллои. — Главное, чтобы он вел себя благоразумно и укрылся в каком-нибудь безопасном месте. Там на улице очень опасно. — Она бросила беспокойный взгляд на крышу подвала. — Если он не вернется через несколько дней, то, может быть, вы возьмете меня с собой в Пятый Доминион, а он приедет следом.
— Поверь мне, там отнюдь не безопаснее, чем здесь.
— Что вообще происходит с миром? — поинтересовалась Хои-Поллои.
— Он меняется, — ответила Юдит. — И мы должны быть готовы к переменам, какими бы странными они нам не показались.
— А я хочу, чтобы все было, как раньше. Папа, его дела, все на своем месте…
— Тюльпаны на столе в столовой.
— Да.
— Боюсь, что всего этого не будет еще очень долго, — сказала Юдит. — Собственно говоря, я даже не уверена, вернется ли это вообще.
Она поднялась на ноги.
— Куда вы идете? — спросила Хои-Поллои. — Вы не можете уйти.
— К сожалению, я должна это сделать. У меня здесь есть дела. Если хочешь пойти со мной, пожалуйста, но тебе придется самой за себя отвечать.
Хои-Поллои громко шмыгнула носом. — Понимаю, — сказала она.
— Ну, так что же?
— Я не хочу оставаться одна, — ответила она. — Я иду с вами.
Юдит была готова к картинам всеобщего разрушения, которые ожидали ее за дверью дома Греховодника, но не к тому чувству радостного возбуждения, которое охватило ее при виде их. Хотя где-то неподалеку слышался скорбный плач, и, без сомнения, звук его эхом отзывался во множестве домов по всему городу, в теплом полуденном воздухе было разлито и совсем другое настроение.
— Чему ты улыбаешься? — спросила Хои-Поллои.
Лишь после этого вопроса она поняла, что на губах у нее действительно блуждает улыбка.
— Не знаю, — ответила она. — Просто такое чувство, словно наступил первый день какой-то новой жизни. — Она прекрасно отдавала себе отчет, что этот первый день вполне может оказаться и последним. Возможно, яркое небо над городом как раз об этом и свидетельствовало — последнее улучшение в состоянии больного организма перед окончательным упадком и разрушением.
Конечно, Хои-Поллои она избавила от этих предположений. Девушка и так была достаточно запугана. Она шла на шаг позади Юдит, что-то тревожно бормоча себе под нос и время от времени икая. Ее тревога могла бы стать еще сильнее, окажись она способной почувствовать неуверенность Юдит, которая совершенно не представляла себе, где искать ответы на те вопросы, что привели ее в этот Доминион. Город перестал быть лабиринтом чудес, если вообще когда-либо был им: теперь это была настоящая пустыня. Пожары уже почти угасли, но облако дыма по-прежнему окутывало город. Однако лучи Кометы в нескольких местах пронзали эту погребальную пелену, и там, где они падали на землю, воздух искрился всеми цветами радуги. За неимением другой цели, Юдит направилась к ближайшей из этих радуг, до которой было не более полумили. Задолго до того, как они достигли цели, ветерок донес до них мелкую водяную пыль и звук журчащей воды, открыв причину загадочного явления.
Посреди улицы шла широкая трещина, и то ли прорванная водопроводная магистраль, то ли весна извергала свои воды сквозь асфальт. Зрелище это привлекло к себе из руин многих зрителей, хотя лишь некоторые из них отваживались подойти к фонтану поближе. Но пугала их отнюдь не опасность образования новых трещин, а нечто, куда более странное. Бьющая из трещины вода текла не вниз по склону холма, а вверх, преодолевая изредка попадавшиеся по дороге ступеньки с энергией лосося, отправившегося на нерест в верховья реки. Единственными свидетелями, которых это чудо нисколько не пугало, были дети. Вырвавшись из рук родителей, они резвились в опровергающем законы природы потоке: некоторые носились взад и вперед, некоторые просто сидели, глядя, как вода перетекает через их ноги. В тех криках удовольствия, которые то и дело срывались с их уст, Юдит послышалась и нотка сексуального удовлетворения.
— Что это такое? — спросила Хои-Поллои скорее обиженно, нежели удивленно, словно все это зрелище было специально подстроено, чтобы сбить ее с толку.
— Давай пойдем и выясним, — ответила Юдит.
— Эти дети утонут, — заметила Хои-Поллои с ноткой чопорного неодобрения.
— На двухдюймовой глубине? Не говори глупостей.
С этими словами Юдит двинулась вверх, предоставив Хои-Поллои самой решать, идти ли ей следом. Но Хои-Поллои не собиралась отставать и снова заняла свое место на шаг позади Юдит. Икать она наконец-то перестала. Они взбирались в молчании до тех пор, пока в двухстах ярдах от того места, где они увидели первый поток, не обнаружился второй, текущий совсем с другой стороны и достаточно мощный, чтобы нести с собой не слишком тяжелый груз с нижних склонов. В основном, это был мусор — обрывки одежды, утонувшие могильщики, куски обгорелого хлеба, — но среди этого хлама попадались и предметы, без сомнения, специально брошенные в поток, чтобы он доставил их по назначению: аккуратно сложенные из бумаги лодочки-послания, небольшие венки из травы, украшенные крошечными цветами, кукла в саване из разноцветных лент. Юдит поймала одну из бумажных лодочек и развернула ее. Слова внутри расплылись, но вполне поддавались прочтению. Вот что было написано в письме:
Тишалулле. Меня зовут Симарра Сакео. Я посылаю эту молитву за мою мать, за моего отца и за моего брата Боэма, который умер. Я видела тебя во сне, Тишалулле, и знаю, какая ты хорошая. Ты в моем сердце. Пожалуйста, будь также в сердце моей мамы и моего папы и даруй им свое утешение.
Юдит передала письмо Хои-Поллои и проследила взглядом направление течения объединившихся потоков.
— Кто такая Тишалулле? — спросила она.
Хои-Поллои не ответила. Юдит оглянулась и увидела, что взгляд девушки прикован к вершине холма.
— Тишалулле? — вновь повторила Юдит.
— Это Богиня, — ответила Хои-Поллои, понизив голос, хотя никого вокруг видно не было. Произнеся эти слова, она выронила письмо на землю. Юдит наклонилась и подобрала его.
— Мы должны бережно относиться к чужим молитвам, — сказала она, заново сложив лодочку и отправив ее в плавание.
— Она никогда их не услышит, — сказала Хои-Поллои. — Ведь ее нет на свете.
— И все же ты боишься произнести ее имя в полный голос.
— Мы не должны произносить имена Богинь — так нас учил папа. Это строго запрещено.
— Так есть и еще Богини?
— Ну, конечно. Есть еще сестры Дельты. А папа говорил, что есть даже Богиня по имени Джокалайлау, которая живет в горах.
— А Тишалулле где живет?
— По-моему, в Колыбели Жерцемита, но я не уверена.
— Колыбели чего?
— Это такое озеро в Третьем Доминионе.
На этот раз Юдит улыбнулась сознательно.
— Реки, снега и озера, — сказала она, присев на корточки рядом с потоком и опустив в него пальцы. — Они пришли сюда в воде, Хои-Поллои.
— Кто пришел?
Поток был прохладным. Он заигрывал с пальцами Юдит и подпрыгивал, чтобы лизнуть ее ладонь.
— Не будь такой тупой, — сказала Юдит. — Богини. Они пришли сюда. Они здесь.
— Это невозможно. Даже если они все еще и существуют а папа говорил, что их давно уже нет, — то с какой стати им сюда приходить?
Юдит зачерпнула воду ладонью и поднесла ее ко рту. Вкус оказался сладким.
— Возможно, кто-то позвал их.
Она подняла глаза на Хои-Поллои, с лица которой еще не сошло выражение крайнего отвращения перед тем, что сделала Юдит.
— Кто-то там наверху? — спросила девушка.
— Знаешь, это очень трудно — взбираться на гору. В особенности, для воды. Не думаю, что она течет туда, чтобы полюбоваться видом. Ее что-то влечет, и если мы пойдем вслед за ней, то рано или поздно…
— Не думаю, что это благоразумно, — сказала Хои-Поллои.
— Но ведь зовут не только воду, — сказала Юдит. — Зовут и нас. Разве ты не чувствуешь?
— Нет, — откровенно ответила девушка. — Я, пожалуй, поверну назад и пойду домой.
— Ты уверена, что ты этого хочешь?
Хои-Поллои посмотрела на поток, протекавший в ярде от ее ног. Надо же было так случиться, что вода в этот момент несла мимо них не самый приятный груз — флотилию отрубленных куриных голов и частично обуглившийся труп маленькой собачонки.
— Ты пила это, — сказала Хои-Поллои.
— Вкус был очень приятный, — сказала Юдит, тем не менее отвернувшись, когда собака проплывала мимо.
Зрелище укрепило Хои-Поллои в ее намерении.
— Наверное, я действительно пойду домой, — сказала она. — Я не готова к встрече с Богинями, даже если они ждут нас наверху. Я слишком грешна.