Браст Стивен. Пятьсот лет спустя

   Для насилия по зову долга нужно имитировать ненависть (поскольку солдаты не испытывают настоящей ненависти к противнику). Точно так же нетрудно относиться и к проявлениям любви — поцелуям, ласкам, нежным словам — как к имитации любви. Человек соблюдает все правила игры и даже получает от них удовольствие. Однако соприкосновение душ, которое дарит любовь тем, кто благословлен ею, отрицается теми самыми чувствами, что позволяют солдату день за днем брать в руки оружие и совершать деяния, возможные для большинства из нас лишь в порыве самой могучей страсти.
   Хотя, откровенно говоря, далеко не все солдаты имеют именно такой опыт любви. Многие из них, устав от постоянных мыслей о смерти, влюбляются, чтобы избежать ужаса, окружающего их со всех сторон. Лучше это или нет… мы не знаем. Ведь мы лишь зеркало, в котором, может и не всегда совершенно, отражается правда.
   Кааврен угодил в ловушку, только что описанную нами; впрочем, он так этого и не понял. Однако сейчас, когда тонкая, но храбрая рука лежала на его руке, он неожиданно сообразил, что лишился иммунитета против нежных мыслей, и его душа подвергается уколам острых копий, которые дарят удовольствие и боль настоящей любви, и чувства пробуждаются вновь. Стоит ли говорить, он был ужасно смущен, у него отчаянно билось сердце и дрожали колени. Самые разные сомнения молниеносно сменяли друг друга, сознание не успевало фиксировать их, но они оставляли свой след на встревоженном челе тиасы.
   Что касается Даро, то долгие годы она издали восхищалась капитаном — внешностью тиасы, его характером. Кааврен всегда держался в стороне от бесконечных интриг и сплетен, вел себя с непринужденным спокойствием воина и обладал улыбкой, хотя и нечасто появлявшейся на лице, но удивительным образом озарявшей его черты. Даро не раз размышляла о том, как было бы приятно вызвать эту улыбку.
   Даро никогда всерьез не думала о Кааврене. Теперь же ее силы были на исходе, а дворец казался полным врагов, и сильная рука и ласковый взгляд капитана заставили фрейлину посмотреть на него другими глазами. Душу Даро переполняла горечь, ведь она по-настоящему встретила тиасу только сейчас, когда ее жизнь разрушена и ей предстоит позорный отъезд. Кааврен открылся перед ней с новой стороны — показал, какое у него доброе сердце.
   Графиня старалась сохранять спокойствие, однако какая-то часть сознания отчаянно призывала ее открыться капитану. Постепенно, как часто бывает между двумя душами, ощутившими взаимную симпатию, Кааврен сумел прочитать мысли Даро.
   К тому моменту, когда они подошли к покоям, где спали и хранили свои вещи фрейлины императрицы, графиня овладела собой и снова возвела барьеры, которые преграждали дорогу переполнявшим ее эмоциям. Ей вдруг показалось, что если она откроется перед Каавреном, то это приведет к новым страданиям.
   По воле случая комната Даро была пустой. Она с поклоном отпустила руку Кааврена, вытащила большой саквояж из своего шкафа и принялась складывать в него одежду.
   — Скажите, капитан, — Даро беспорядочно бросала платья в саквояж (очаровательно, подумал Кааврен), — что привело вас в приемную ее величества? Ведь вы пришли туда вовсе не для того, чтобы повидать меня.
   — А почему бы и нет? — ответил Кааврен. — Гром и молния! Существует совсем немного более веских причин, чтобы пройти несколько шагов или даже сотен лиг.
   Даро рассмеялась:
   — Вы становитесь придворным. Но вы не знали, что я там буду.
   — С вашим последним доводом спорить невозможно.
   — Ну, так зачем?
   — Мадам, я пришел просить аудиенции у императрицы.
   — Ага. И почему же вы отказались от своего намерения?
   — Я увидел вас и…
   — Льстец! — воскликнула Даро, однако у нее на лице засияла улыбка. — Но по-моему, вы сказали «и».
   — И услышал вашу речь.
   Даро перестала собирать вещи и нахмурилась.
   — Вы все слышали?
   — Каждое слово, мадам.
   — Понимаю. И поэтому?..
   — Я хотел сделать вам тысячу комплиментов, ведь я солдат, а солдаты знают, что такое мужество.
   Даро покраснела и опустила глаза.
   — Благодарю, капитан. Но раз уж вы слышали наш разговор, то должны понимать, что у меня нет времени. Вот почему для вас будет лучше, если нас никто не увидит вместе, — и тогда моя тень не затмит вашего света. Более того, ради вашего же блага мне не следовало беседовать с вами. Я проявила слабость, мне так нужна была ваша рука. Простите меня.
   — Ча! — ответил Кааврен. — Пусть все видят меня рядом с вами — почту это за честь.
   Даро мягко улыбнулась и протянула ему руку, которую тиаса с благоговением поцеловал.
   — Вы очень добры, капитан. Но моя жизнь погублена, и ваши комплименты, как и шепот моего сердца, ничто перед прихотями императрицы.
   — Шепот вашего сердца, кажется, так вы сказали? — простонал, падая на колени, Кааврен. — О, не говорите вслух о том, что шепчет ваше сердце. Ведь если оно говорит то же самое, что и мое, клянусь Залами Правосудия, я обращу все известные мне проклятия на судьбу, сделавшую меня тиасой, а вас лиорном!
   Случалось ли нашему читателю, занятому каким-нибудь делом, задать себе вопрос: «А что происходит сейчас в мире?» Или, услышав сообщение о невероятном событии, удивиться: «А что в тот момент делал я сам?» Вне всякого сомнения, одно из преимуществ исторического повествования и состоит в том, что на такие вопросы можно дать ответ, по крайней мере в отношении некоторых людей.
   В качестве примера мы упомянем следующее. Вскоре после трех часов дня, практически через неделю и один день — с точностью почти до минуты после начала нашего повествования, посланец принес письмо его величеству от Адрона э'Кайрана.
   В этот самый момент императрица буквально выбежала из своих покоев после разговора с фрейлиной, подслушанного нами вместе с Каавреном, и направилась к его величеству, дабы обратиться к нему с рядом просьб.
   Тазендра, вот уже несколько часов блуждавшая по лабиринту дворца, наконец сумела разыскать Академию Доверительности и спросила о Пэле.
   Алира и Сетра, которые просидели, запершись вместе с Джурабином, почти целый день, покинули его, выяснив все, что они хотели узнать, однако так и не решив, как им поступить с полученной информацией.
   Айрич внимательно наблюдал за герцогом Истменсуотча, а герцог изучал мозаику пурпурных камней и мечтал о нанесении бесчисленных унижений императору, желая отомстить за оскорбление своей дочери Алиры.
   Именно в тот миг Даро ответила:
   — Как, лиорн? Ни в малейшей степени, друг мой. Просто я выбрала эти цвета потому, что они мне идут, — я не следую глупым традициям. Нет, нет, взгляните на мои глаза, форму ушей и печать. Я тиаса, как и вы, капитан.
   После такого откровения старина Кааврен, потерявший дар речи из-за грохота крови в ушах, с трудом поднялся на ноги и заключил в объятия Даро, графиню Уайткрест.

ГЛАВА 18
В которой рассказывается о нескольких персонажах, по различным причинам решивших, что им необходимо немедленно поговорить с нашим другом, капитаном

   История не есть то, что люди могли бы сделать или что им следовало сделать. История — это то, что люди сделали. Не вызывает сомнений: если бы автор собирался написать роман, конец последней главы стал бы жестоким ударом для читателя. Ведь необходимый элемент классического романа таков: влюбленные находят друг друга при дворе, но они из разных Домов, — и их чувство обречено.
   Подобный сюжет полон хитросплетений, благодаря которым автор умело мешает своим персонажам выяснить правду относительно происхождения друг друга до самого последнего момента. Или открывает им правду, когда уже поздно что-либо изменить. Тут все определяется тем, к какой школе принадлежит автор — романтическому направлению лорда Венчилда или ироническому леди Хопстон.
   Но если рассказ о событиях поистине драматичен, он крайне редко соответствует формулам, выведенным теми или иными школами. Еще в меньшей степени склонен следовать за литературным направлением. История, подобно куску дерева, устремляется по течению и направляется туда, куда понесут ее ветер и волны; ее абсолютно не интересует художник, стоящий на берегу с карандашом наготове. Если бы он изучал ее облик таким, каков он есть, она, может, немного помедлила бы рядом с ним, позволяя ему раскрыть на бумаге часть своих секретов. А когда он начинает настаивать на том, что описание фактов должно соответствовать заранее сформулированным законам искусства, его работа никогда не сможет объять их и правда будет постоянно от него ускользать, находясь всего лишь на шаг впереди, как криота в басне леди Нелой.
   Итак, вопреки принятым нормам мы поведали вам о том, что в действительности произошло между Даро и Каавреном, стараясь точно (насколько нам позволил наш скромный талант) отразить реальность. Уверены, воздействие драмы сильнее, если в ней заключена правда, а не уловки романиста. Естественно, читатель волен сам делать выводы относительно достоинств литературы и истории, как и обо всем остальном, что мы обсуждали, пока он оказывал нам честь проводить с нами свои вечера.
   Ну а теперь пришло время перенестись в ту часть дворца, где события также не стояли на месте. И надо сказать, отношения, неожиданно возникшие между капитаном и графиней — хотя они и имеют огромное значение для нашей истории (и, как мы смеем рассчитывать, для читателей), — прошли совершенно незамеченными для двора.
   Пусть читатель не боится, что, наблюдая за этими «неожиданно возникшими отношениями», мы забыли о тех, за чьими действиями обязаны следить. И в качестве доказательства, если кто-то нуждается в них, обратим наши взоры на Сетру и Алиру, покидающих покои Джурабина.
   — Ну вот, — сказала Сетра, — мы убедились в том, что именно Джурабин спас вас от ареста.
   — Да, тут не может быть никаких сомнений, — согласилась Алира. — Он подтвердил это каждым своим жестом, каждым взглядом…
   — Каждым взглядом, брошенным на меня, — с улыбкой уточнила Сетра. — Поскольку, как вы, несомненно, заметили, он был не в силах прямо взглянуть вам в лицо.
   — Ну, — пожимая плечами, ответила Алира, — в том, что вы говорите, есть толика правды.
   — Но мы все еще не знаем, кто стоит за покушениями — как успешными, так и потерпевшими неудачу, — которые, словно чума, начали распространяться на прошлой неделе.
   — Вы абсолютно правы, — сказала Алира. — Несмотря на то что Джурабин ужасно смущался и не мог ничего скрыть, он ничем себя не выдал, и у нас никаких оснований считать его причастным к покушениям.
   — И все же… — промолвила Сетра.
   — Да?
   — Есть еще одна проблема, к которой я все время возвращаюсь.
   — Если вы расскажете мне, в чем она состоит, то мой разум сможет составить вашему компанию, что, вне всякого сомнения, будет приятно, пока мы вместе шагаем по этому коридору.
   — Вы рассуждаете, как атира, мой друг.
   — Прошу вас, продолжайте.
   — Вы обратили внимание на то, как Джурабин говорил об императрице. Как дрожал его голос, как он избегал смотреть мне в глаза.
   — Ах вот вы о чем! Я ничего не заметила! И какой вы делаете вывод?
   — Он что-то от нас скрывает.
   — Относительно ее величества?
   — Точно.
   — О них ходят сплетни.
   — Да, моя дорогая Алира.
   — Значит, вы подозреваете?..
   — Что она ваш враг? Совершенно верно.
   — И к ее словам прислушивается его величество.
   — А у его величества гвардия.
   — И капитан гвардейцев? — спросила Алира.
   — Кааврен, — кивнула Сетра.
   — Да, Кааврен, — подтвердила Алира. — Приказ о моем аресте, как мы уже определили раньше, должен быть передан ему. Может, он предупредит нас, если ему прикажут меня арестовать?
   — На этот вопрос у меня нет ответа.
   — У вас нет, — заявила Алира, — а у меня есть.
   — В самом деле?
   — Мне достаточно будет обменяться с ним всего несколькими словами, чтобы выяснить, получил ли он такой приказ.
   — Ну и?..
   — Давайте немедленно его разыщем!
   Сетра рассмеялась.
   — Разве вы не обратили внимания — мы уже в Крыле Дракона? Достаточно спуститься по лестнице, и мы окажемся рядом с его кабинетом.
   — Тогда вперед. Постараемся узнать у тиасы все, что возможно.
   Это происходило в Крыле Дракона, на верхнем его этаже, из него винтовая лестница вела в казармы Императорской гвардии. На некотором расстоянии, рядом с Крылом Атиры (но не внутри него, если уж быть точным до конца), другой наш старый знакомый добрался до цели своего путешествия.
   Тазендра, как мы уже говорили раньше, несколько часов провела в усердных поисках и наконец нашла Академию Доверительности. Она сказала, что хочет видеть Пэла. Страж заявил, будто ему незнаком человек с таким именем, и настаивал на своем до тех пор, пока Тазендра — к счастью для стража — не сообразила, что ей следует спросить о герцоге Гальстэне. За ним тотчас послали, и через пару минут он появился.
   Увидев Пэла, Тазендра вскрикнула от радости и бросилась обнимать его с таким энтузиазмом, что страж удивленно приподнял брови. И хотя Тазендра едва не сломала йенди ребра, он обнял ее в ответ и, прежде чем она разжала объятия, успел сделать ей тысячу комплиментов.
   — Вы меня искали? — сказал он.
   — Не только искала, — улыбнулась Тазендра, — но и нашла.
   — Тут мне нечего возразить, — усмехнулся Пэл, — и все же…
   — И все же?
   — Я размышляю…
   — Как мне это знакомо!
   — О, конечно.
   — И о чем вы размышляете?
   — Сейчас скажу.
   — Ну говорите же.
   — Интересно, зачем вы меня искали?
   — Как зачем? Чтобы найти.
   — Да-да, понимаю, только…
   — Только вы хотите узнать, зачем я хотела вас найти?
   — Да, Тазендра. Все правильно. Я хочу узнать, почему вы меня искали.
   — О, что до этого…
   — Да?
   — Сейчас узнаете.
   — Надеюсь, без промедлений.
   — Естественно.
   — Тогда слушаю.
   — Я хотела вас найти, потому что надеялась выяснить, что вам известно.
   — Вы хотите узнать, что мне известно? Но вы, конечно, должны понимать…
   — Ах, ах! Вы ведь помните, что понимание не самая сильная моя сторона.
   — О, ну это вы сможете понять.
   — Меня мучают сомнения.
   — Знаю, что вы к ним склонны, Тазендра, и уверяю вас, что это признак ума.
   — Вы полагаете?
   — Убежден.
   — И что я должна понять?
   — Вы должны понять, что тайны Доверительности нельзя раскрывать никому, кто не прошел посвящения.
   — О да, разумеется.
   — Ну вот видите, я оказался прав.
   — Да-да, вы всегда правы. Однако…
   — Да?
   — Когда я говорила, что хочу узнать о том, что вам известно, я вовсе не имела в виду тайны Доверительности.
   — Но, моя дорогая Тазендра, что еще я, запертый в стенах Академии, могу знать? Моя жизнь протекает здесь. Нет-нет, ничего не отвечайте. Не сомневайтесь, я очень хочу поговорить с вами. Давайте найдем подходящее место, где мы могли бы спокойно посидеть. Свернем за угол, а теперь сюда, пройдем в эту дверь. Вот, мы в свободной комнате, здесь даже есть несколько стульев. К тому же тут толстые стены. Так что вас интересует?
   — Речь идет о покушении на лорда Адрона.
   — Ага! Признаю, у меня имелись кое-какие опасения на сей счет, но оказалось, они не имеют под собой почвы.
   — Вовсе нет.
   — Как нет? Значит, покушение было?
   — Да, только…
   — Только?
   Тазендра понизила голос:
   — Они совершили ошибку и попытались убить Кааврена.
   — Кааврена? — воскликнул Пэл.
   — Да. И они добились бы своего. Но по вашему предупреждению Айрич и я оказались там, и я успела разрядить камень-вспышку, который, благодарение Богам, нашел убийцу.
   — Ваши камни-вспышки редко не находят врага, — заметил Пэл.
   — Вы так добры.
   — Однако, — задумчиво проговорил Пэл, — мне трудно поверить, что они могли совершить подобную ошибку.
   — О нет, они ее совершили, не сомневайтесь. Вот только ни Кааврен, ни Айрич не считают, что вышла ошибка.
   — А что они думают?
   — Что хотели убить именно Кааврена. Итак, получается, вы ошиблись, когда посчитали, будто Адрону грозит опасность. Я не верю…
   — А когда состоялось покушение?
   — Когда начались беспорядки. В них мы тоже приняли участие. Точнее, мы помогли их прекратить; поверьте мне, не мы их начали.
   Пэл задумался.
   — Вы говорите, кто-то попытался убить Кааврена?
   — Нет-нет. Адрона. Только…
   — Но попытка была сделана, не так ли, Тазендра?
   — Да.
   — И Кааврен чуть не стал жертвой?
   — Конечно.
   — В таком случае на данный момент я узнал достаточно.
   Тазендра пожала плечами, словно сделала все, что в се силах, чтобы открыть ему глаза, и теперь не станет тратить время на доказательство очевидного. Впрочем, Пэл не обратил внимания на выразительный жест леди дзур.
   — Вам удалось узнать, кто совершил покушение? — спросил йенди.
   Тазендра нахмурилась.
   — Я должна кое в чем признаться, — заявила она.
   — Ну, как член Академии Доверительности, пусть и не закончивший еще обучения, заверяю вас, что вы можете спокойно сделать мне любые признания.
   — Тогда слушайте.
   — Итак.
   — Я не могу вспомнить, что они говорили.
   — Кто говорил, Тазендра?
   — Кааврен и Айрич. Они довольно долго обсуждали убийцу, словно знают его. Однако я запомнила только то, что он живет на Дне. Помните, Пэл, однажды мы вместе туда ходили, когда в одном из частных Домов, кажется, восемь или девять негодяев намеревались его ограбить. Мы пришли, а мерзавцы взяли хозяев в заложники, и нам пришлось…
   — Да-да, припоминаю, но…
   — О, какая была жаркая схватка! Звенела сталь и пролилось много крови!
   — Тазендра, я не забыл. Но…
   — А вы помните, как после освобождения заложники подарили мне здоровенный кубок с рубином?
   — Нет, к сожалению.
   — Он все еще хранится у меня. Я поставила его на каминную полку. Рядом с кинжалом, который сломала, когда мы с Каавреном…
   — Прошу прощения, моя дорогая Тазендра, однако я должен спросить у вас, знают ли Кааврен и Айрич, кто убийца?
   — Нет-нет, Пэл. Мне только так показалось. Они говорили о его привычках, о его Доме и…
   — Ну тогда достаточно спросить Кааврена или Айрича, кто он, и мы сразу все выясним.
   — Что ж, правильно. А потом?
   — Потом? Посмотрим, поможет ли нам полученная информация выследить тех, кто пытался убить лорда Адрона.
   — О, я бы с удовольствием разобралась с тем, кто нанял убийцу!
   — Давайте найдем Айрича или Кааврена, после чего, быть может, вам удастся удовлетворить свое желание.
   — Прекрасный план, Пэл. У вас всегда превосходные идеи.
   Пэл поклонился в ответ на комплимент и ответил:
   — А где сейчас Айрич?
   — В данный момент?
   — Ну да.
   — Он остался охранять лорда Адрона.
   — Хорошо. Его высочество в надежных руках.
   — И я так думаю, — согласилась Тазендра.
   — Ну а где Кааврен?
   — О, Кааврен тоже защищал бы его высочество, вот только его там нет.
   — Да, а где же он?
   — Где? Где же ему быть, как не во дворце?
   — С его величеством, вы полагаете?
   — Да, с ним. Или еще где-нибудь.
   Пэл пожал плечами, совсем как Айрич.
   — Значит, мы пойдем его искать.
   — Да. Только я не знаю этой части дворца. Не очень понимаю, как сюда добралась, и мне неизвестно, как найти дорогу назад,
   — Зато я знаю, — улыбнулся Пэл.
   — Тогда ведите.
   — Так я и сделаю.
   И они поспешили на поиски Кааврена. А мы воспользуемся моментом, чтобы выяснить, чем занят его величество.
   Почти весь день император пребывал в веселом расположении духа. Он заметил отсутствие капитана, но решил, что Кааврен вместе с Сетрой Лавоуд расследует убийства. Расписание Тортаалика не менялось до тех пор, пока в полдень не появилась императрица, попросившая о срочной аудиенции, которая и была ей предоставлена. Они перешли в Седьмую комнату, а капрал Тэк остался стоять на страже в дверях.
   Стоит ли описывать их разговор? Разве не сумеет читатель сам на основании ранее изложенной информации с помощью воображения воспроизвести слова, жесты, слезы и мольбы императрицы, пытавшейся убедить своего супруга арестовать Алиру и отправить ее в тюрьму. Они падали, как снежинки или словно воды реки Брейкинг во время весеннего паводка. Поверьте, так оно и было, ну, во всяком случае, вначале.
   Однако потом его величество рискнул сказать:
   — Полностью вам сочувствую, но все же…
   — Все же? — проговорила императрица, глядя на супруга покрасневшими глазами.
   — Вы, конечно, должны понимать: ее арест по причинам государственной важности…
   — Государственная важность! — вскричала Нойма. Еще мгновение — и она возмутилась бы из-за того, что государственные интересы оказались выше ее личных. Однако она заставила себя успокоиться и продолжала: — Ну тогда, сир, разрешите мне ознакомиться с причинами государственной важности, позволяющими столь опасной преступнице оставаться на свободе. Я посмеюсь над законами Империи, исполнение которых обязательно для всех, кроме вашего величества.
   — Да-да, давайте обратимся к этим причинам, — подхватил ее слова Тортаалик, который съежился, представив себе, что сейчас она потеряет спокойствие, и был благодарен жене за способность спокойно продолжать разговор.
   — И каковы же они?
   — Во-первых…
   — Да, сир, во-первых?
   — Есть ведь еще и ее отец.
   — И что?
   — Он наследник трона от Дома Дракона.
   — Хорошо, он наследник от Дома Дракона.
   — Гордый и могущественный человек.
   — Я не стану отрицать, вы совершенно правы.
   — Человек, который пользуется значительной поддержкой среди принцев и представителей, собравшихся, чтобы определить размер императорского налога.
   — Я начинаю понимать, к чему вы клоните, сир.
   — В самом деле? Что ж, я удовлетворен.
   — Прошу вас, сир, продолжайте.
   — Нам следует учитывать проблему императорского налога, от которого зависит стабильность Империи, не говоря уже о наших удобствах.
   — Да-да, мне все ясно.
   — Итак, я ответил на вопрос об Адроне.
   — Да, теперь я понимаю ситуацию с Адроном и императорским налогом.
   — Далее, не следует забывать о дружбе Алиры и Сетры Лавоуд.
   — О чем вы?
   — Мне рассказали, что они успели подружиться. И вы же понимаете…
   — Они стали друзьями? Сир, мне говорили, они грозят прикончить друг друга по нескольку раз за день.
   Император пожал плечами.
   — Что с того? Они же драконы. Подобные угрозы не мешают им оставаться друзьями.
   — Пожалуйста, продолжайте.
   — Мы столкнулись с заговором, который привел к убийству Г'ерета, Смоллера и…
   — Да, сир, заговор.
   — Сетра помогает его расследовать. Если мы оскорбим Сетру…
   — Она перестанет помогать в расследовании.
   — Именно.
   — Ясно, сир.
   — Я уж молчу о других способах, при помощи которых Сетра Лавоуд может причинить нам немалый ущерб.
   — Понимаю ваши доводы относительно Адрона и Сетры. Что еще?
   — Еще народ.
   — Народ?
   — Разумеется.
   — Сир, при чем тут народ?
   — Значит, вам не известно, каким влиянием пользуется в народе Алира? Как ее полюбили после случая в пекарне?
   — Случая в пекарне, сир?
   — Да.
   — Я ничего о нем не слышала.
   — Я вам расскажу. Вот как было дело: два дня назад Алира увидела толпу возле большой пекарни на улице Шести Изгородей. Ей стало интересно, и она попыталась выяснить, по какой причине там собрались люди.
   — Ну?
   — Ну, толпа гневалась из-за того, что пекарь поднял цены на хлеб, обвиняя во всем новый налог на пшеницу, введенный городом. Толпа обсуждала, не взломать ли ей двери пекарни и не забрать ли хлеб бесплатно.
   Императрица нахмурилась.
   — У них и в самом деле были серьезные намерения, сир?
   — Как мне сказали, оставался нерешенным единственный вопрос — что делать с пекарем после того, как хлеб будет разобран: повесить или просто избить?
   — Сброд! — вскричала императрица. — И где только была гвардия?
   — За ними послали, но они не успели подойти к пекарне.
   — И что произошло дальше, сир?
   — Вы хотите знать, что было дальше?
   — О Боги!
   — Разобравшись, в чем дело, Алира подошла к пекарю и выкупила у него его дело.
   — Как выкупила?
   — На месте.
   — И дала хорошую цену?
   — Так мне сказали.
   — И что?
   — А дальше она раздавала хлеб бесплатно, пока он не кончился.
   Императрица пожала плечами.
   — Это решение проблемы на один день.
   — Вовсе нет.
   — Почему?
   — Затем она вернула пекарню хозяину на том условии, что он станет продавать хлеб по прежним ценам.
   — Ну и?..
   — Рассказ о ее поступке быстро разнесся по всему городу, да еще и с большими преувеличениями. Народ любит Алиру, и если мы ее арестуем…
   — Ба! Но, сир, что в состоянии сделать народ?
   — Народ? А вы спросите у моряка, что может сделать океан?
   — Океан невозможно контролировать.
   — Не совсем так: его можно контролировать до тех пор, пока не начинается шторм.
   — Вы боитесь шторма?
   — Да. Шторма или наводнения.
   — Пожалуй, вы правы.
   — Давайте подведем итоги.
   — Да-да. Давайте действовать, как осторожный управляющий, и убедимся, что все наши счета в порядке.
   — Во-первых, нам следует иметь в виду лорда Адрона, принцев и представителей Домов. Во-вторых, Сетру Лавоуд. В-третьих, не следует забывать о народе. Все три фактора указывают на то, что Алиру нельзя арестовывать — если не произойдет чего-то экстраординарного.