Страница:
– Как мило! Жалко, что он женат, а? А он на самом деле так красив, как считает его жена?
– Не могу сказать, – буркнула Иста. Но потом неохотно призналась: – Но все же он очень даже привлекателен.
– Как здорово, когда такой лорд у твоих ног. Я рада, что в конце концов, вы попали в такое замечательное место.
Иста не дала вырваться словам «Он вовсе не был у моих ног!» и только сказала:
– Я не собираюсь задерживаться тут надолго. – Лисе подняла брови:
– Служительница сказала, что ездить верхом вам еще нельзя.
– Скорее, мне не стоит. Это просто неприятно. Но если нужно, я смогу. – Иста проследила за восхищенным взглядом Лисе, осматривающей двор, освещенный косым вечерним светом, и попыталась придумать причину своей тревоги, не упоминая ночные кошмары. Нормальную, разумную причину для женщины, которая уже совсем не безумна. Она потерла лоб:
– Здесь совсем рядом Джокона. Не знаю, в каких отношениях состоят сейчас княжества Джокона и Бораснен, но всем отлично известно, что моя дочь выбрала порт Виспинг объектом своих монарших притязаний. То, что планируется, – это не просто пограничный набег. Тем более что весной здесь случилось событие, которое не способствовало установлению мирных отношений с князем Джоконы.
Иста не смотрела в сторону угловой комнаты.
– Вы имеете в виду то, что джоконский придворный пырнул ножом знатока лошадей Порифорса? Мне рассказал об этом Горам, когда мы вместе мыли моего толстого пегенького пони. Странный парень – я даже подумала, что он немного глуповат, – но свое дело знает. – Она прибавила: – Послушайте, рейна, вы хромаете сильнее, чем моя вторая лошадь. Присядьте отдохнуть.
Она выбрала тенистую скамейку в дальнем конце двора, ту самую, на которой прошлым вечером расположились фрейлины Каттилары, и с озабоченным видом усадила на нее Исту.
Немного помолчав, девушка искоса посмотрела на рейну:
– Забавный старичок, этот Горам. Он хотел знать, кто выше по званию: вы или княжна. Потому что княжна – дочь князя, а вы – дочь простого провинкара. И Сара, вдова рея Орико, стала вдовствующей рейной позже вас. Я сказала, что провинкар Шалиона превзойдет по знатности любого рокнарского князя, и, кроме всего прочего, вы – мать самой рейны Шалиона-Ибры, и тут уж соперников у вас быть не может.
Иста заставила себя улыбнуться:
– Думаю, он не часто встречает рейн на своем пути. Твои ответы его успокоили?
Лисе пожала плечами:
– Похоже на то, – она нахмурилась. – Разве не странно, что человек лежит без движения столько месяцев?
Теперь настала очередь Исты пожать плечами:
– Паралич, пробитые головы, сломанные шеи… утопление… иногда так случается.
– Но некоторые выживают, не так ли?
– Думаю, те кто остается в живых, не приходят в себя так… быстро. Но многие из них, после того как придут в себя, остаются жить совсем недолго, только если за ними ухаживают тщательнейшим образом. Это медленная, уродливая смерть для мужчины. Да и для любого. Лучше умереть быстро и сразу.
– Если Горам ухаживает за лордом Иллвином хотя бы вполовину менее усердно, чем он холит лошадей, то тогда все понятно.
Иста заметила, что низенький коренастый человечек собственной персоной вышел из угловой комнаты и, глядя на них, сел на корточки у балюстрады. Немного спустя он поднялся, спустился по лестнице и пересек двор. Чем ближе он подходил, тем короче становились его шаги, тем ниже, на манер черепахи, опускалась его голова, а руки сильнее цеплялись друг за друга.
Он остановился на некотором расстоянии от них, согнул колени и склонил голову сначала перед Истой, потом перед Лисе, а затем снова перед Истой, словно желая удостовериться, что его поклон замечен. Глаза его были цвета неполированной стали. Они, не мигая, смотрели из-под кустистых бровей.
– Ага, – сказал он, наконец, неглядя на женщин. – Это о ней он постоянно толкует, ошибки быть не может. – Он сморщил губы, и его взгляд вдруг остановился Лисе. – Вы спросили ее?
Лисе криво улыбнулась:
– Здравствуй, Горам. Ну, я как раз к этому и вела.
Он обхватил себя руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону:
– Тогда спросите. – Лисе вскинула голову:
– А почему бы тебе самому не спросить? Она не кусается.
– Н…не… – пробормотал он мрачно, сердито рассматривая свои ботинки. – Вы.
Лисе смущенно пожала плечами и обратилась к Исте:
– Рейна, Горам хочет, чтобы вы зашли проведать его хозяина.
Иста откинулась назад и надолго замолчала.
– Вы та, о ком он постоянно говорит.
– Думаю, – еще помолчав, сказала Иста, – ни один мужчина не захочет, чтобы незнакомые люди видели его в больном состоянии.
– Все в порядке, – подал голос Горам. Он моргнул и впился в нее тяжелым взглядом.
Лисе, прищурив глаза, приложила руку ко рту и прошептала Исте в ухо:
– В конюшнях он был разговорчивее. Мне кажется, вы его пугаете.
Иста была в состоянии сопротивляться простым мягким убеждениям. Но в этом странном клубке она не могла найти ни конца ни начала. Настойчивый взгляд, деревянный язык, молчаливое давление ожидания… Она могла проклясть бога. Но грума – нет.
Она оглядела двор. Сейчас не полночь, не полдень; ничто не напоминает картинку из снов. Во сне не было ни Горама, ни Лисе, время дня тоже было иным… может быть, это неопасно. Она набрала в легкие воздуха:
– Ну что ж, Лисе. Давай вернемся к делам паломничества и навестим очередную развалину.
Лисе помогла ей встать, на лице у девушки было написано нескрываемое любопытство. Иста медленно поднялась по ступеням, опираясь на ее руку. Горам беспокойно смотрел на рейну, шевелил губами, будто бы мысленно подталкивал ее вверх.
Женщины последовали за грумом в конец галереи. Он открыл дверь, отступил и снова поклонился. Иста помедлила, а потом вслед за Лисе вошла внутрь.
Глава двенадцатая
– Не могу сказать, – буркнула Иста. Но потом неохотно призналась: – Но все же он очень даже привлекателен.
– Как здорово, когда такой лорд у твоих ног. Я рада, что в конце концов, вы попали в такое замечательное место.
Иста не дала вырваться словам «Он вовсе не был у моих ног!» и только сказала:
– Я не собираюсь задерживаться тут надолго. – Лисе подняла брови:
– Служительница сказала, что ездить верхом вам еще нельзя.
– Скорее, мне не стоит. Это просто неприятно. Но если нужно, я смогу. – Иста проследила за восхищенным взглядом Лисе, осматривающей двор, освещенный косым вечерним светом, и попыталась придумать причину своей тревоги, не упоминая ночные кошмары. Нормальную, разумную причину для женщины, которая уже совсем не безумна. Она потерла лоб:
– Здесь совсем рядом Джокона. Не знаю, в каких отношениях состоят сейчас княжества Джокона и Бораснен, но всем отлично известно, что моя дочь выбрала порт Виспинг объектом своих монарших притязаний. То, что планируется, – это не просто пограничный набег. Тем более что весной здесь случилось событие, которое не способствовало установлению мирных отношений с князем Джоконы.
Иста не смотрела в сторону угловой комнаты.
– Вы имеете в виду то, что джоконский придворный пырнул ножом знатока лошадей Порифорса? Мне рассказал об этом Горам, когда мы вместе мыли моего толстого пегенького пони. Странный парень – я даже подумала, что он немного глуповат, – но свое дело знает. – Она прибавила: – Послушайте, рейна, вы хромаете сильнее, чем моя вторая лошадь. Присядьте отдохнуть.
Она выбрала тенистую скамейку в дальнем конце двора, ту самую, на которой прошлым вечером расположились фрейлины Каттилары, и с озабоченным видом усадила на нее Исту.
Немного помолчав, девушка искоса посмотрела на рейну:
– Забавный старичок, этот Горам. Он хотел знать, кто выше по званию: вы или княжна. Потому что княжна – дочь князя, а вы – дочь простого провинкара. И Сара, вдова рея Орико, стала вдовствующей рейной позже вас. Я сказала, что провинкар Шалиона превзойдет по знатности любого рокнарского князя, и, кроме всего прочего, вы – мать самой рейны Шалиона-Ибры, и тут уж соперников у вас быть не может.
Иста заставила себя улыбнуться:
– Думаю, он не часто встречает рейн на своем пути. Твои ответы его успокоили?
Лисе пожала плечами:
– Похоже на то, – она нахмурилась. – Разве не странно, что человек лежит без движения столько месяцев?
Теперь настала очередь Исты пожать плечами:
– Паралич, пробитые головы, сломанные шеи… утопление… иногда так случается.
– Но некоторые выживают, не так ли?
– Думаю, те кто остается в живых, не приходят в себя так… быстро. Но многие из них, после того как придут в себя, остаются жить совсем недолго, только если за ними ухаживают тщательнейшим образом. Это медленная, уродливая смерть для мужчины. Да и для любого. Лучше умереть быстро и сразу.
– Если Горам ухаживает за лордом Иллвином хотя бы вполовину менее усердно, чем он холит лошадей, то тогда все понятно.
Иста заметила, что низенький коренастый человечек собственной персоной вышел из угловой комнаты и, глядя на них, сел на корточки у балюстрады. Немного спустя он поднялся, спустился по лестнице и пересек двор. Чем ближе он подходил, тем короче становились его шаги, тем ниже, на манер черепахи, опускалась его голова, а руки сильнее цеплялись друг за друга.
Он остановился на некотором расстоянии от них, согнул колени и склонил голову сначала перед Истой, потом перед Лисе, а затем снова перед Истой, словно желая удостовериться, что его поклон замечен. Глаза его были цвета неполированной стали. Они, не мигая, смотрели из-под кустистых бровей.
– Ага, – сказал он, наконец, неглядя на женщин. – Это о ней он постоянно толкует, ошибки быть не может. – Он сморщил губы, и его взгляд вдруг остановился Лисе. – Вы спросили ее?
Лисе криво улыбнулась:
– Здравствуй, Горам. Ну, я как раз к этому и вела.
Он обхватил себя руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону:
– Тогда спросите. – Лисе вскинула голову:
– А почему бы тебе самому не спросить? Она не кусается.
– Н…не… – пробормотал он мрачно, сердито рассматривая свои ботинки. – Вы.
Лисе смущенно пожала плечами и обратилась к Исте:
– Рейна, Горам хочет, чтобы вы зашли проведать его хозяина.
Иста откинулась назад и надолго замолчала.
– Вы та, о ком он постоянно говорит.
– Думаю, – еще помолчав, сказала Иста, – ни один мужчина не захочет, чтобы незнакомые люди видели его в больном состоянии.
– Все в порядке, – подал голос Горам. Он моргнул и впился в нее тяжелым взглядом.
Лисе, прищурив глаза, приложила руку ко рту и прошептала Исте в ухо:
– В конюшнях он был разговорчивее. Мне кажется, вы его пугаете.
Иста была в состоянии сопротивляться простым мягким убеждениям. Но в этом странном клубке она не могла найти ни конца ни начала. Настойчивый взгляд, деревянный язык, молчаливое давление ожидания… Она могла проклясть бога. Но грума – нет.
Она оглядела двор. Сейчас не полночь, не полдень; ничто не напоминает картинку из снов. Во сне не было ни Горама, ни Лисе, время дня тоже было иным… может быть, это неопасно. Она набрала в легкие воздуха:
– Ну что ж, Лисе. Давай вернемся к делам паломничества и навестим очередную развалину.
Лисе помогла ей встать, на лице у девушки было написано нескрываемое любопытство. Иста медленно поднялась по ступеням, опираясь на ее руку. Горам беспокойно смотрел на рейну, шевелил губами, будто бы мысленно подталкивал ее вверх.
Женщины последовали за грумом в конец галереи. Он открыл дверь, отступил и снова поклонился. Иста помедлила, а потом вслед за Лисе вошла внутрь.
Глава двенадцатая
Комната оказалась светлее, чем Иста видела во сне, ставни в дальней стене были распахнуты, за ними виднелось голубое небо. Все вокруг казалось легким, воздушным. В спальне не пахло, как в комнате больного, не было свисающих с потолочных балок букетиков трав, тяжелый запах которых скрывал вонь фекалий, рвоты, пота и отчаяния. Просто свежий воздух, в котором улавливались нотки мебельного воска и легкой, вовсе не неприятной примеси присутствия мужчины. Совсем даже не неприятной.
Иста заставила себя посмотреть на кровать и застыла на месте.
Постель была прибрана. Он лежал поверх покрывала, не как больной, а как человек, который прилег на секунду посреди дня, полного забот. Или как умерший, облаченный в лучший наряд, в ожидании церемонии погребения. Длинный, худой, точь-в-точь как во сне, но одетый иначе: не как пациент или спящий, а как принято при дворе. Желто-коричневая туника, вышитая переплетающимися листьями, затягивалась у шеи. Штаны в тон были заправлены в доходящие до икр сапоги, натертые до блеска. Коричневый плащ, аккуратно расправленный на кровати, и меч в ножнах, лежащий поверх ровных складок; его узорчатая рукоять покоилась рядом с немощной левой рукой. На пальце поблескивало кольцо с печатью.
Его волосы были не просто зачесаны назад, а заплетены у висков над металлическим обручем, украшавшим лоб. Длинная, морозно черная копна была собрана в косу, перекинутую через правое плечо, доходившую до коричневых завязок туники и там, на конце, рассыпавшуюся на свободные пряди. Он был побрит, и, судя по всему, недавно. Аромат лавандовой воды коснулся ноздрей Исты.
Она заметила, что Горам с болезненным вниманием смотрит на нее, сжимая и разжимая ладони.
Вся эта тихая красота, должно быть, плод его работы. Почему лакей так преданно ухаживает за этим человеком, распростертым на кровати, когда он утратил все силы и не может ни наказать, ни вознаградить?
– Пятеро богов, – выдохнула Лисе, – он мертв. – Горам засопел:
– Нет, не мертв. Он не разлагается.
– Но он же не дышит!
– Дышит. Это заметно на зеркале, видите? – Он обогнул кровать и взял со стоящего рядом сундука небольшое зеркальце. Глядя на девушку из под лохматых бровей, он поднес его к ноздрям лорда Иллвина. – Видите?
Лисе перегнулась через неподвижное тело и с подозрением посмотрела:
– Это твой палец отпечатался.
– Нет!
– Ну… может быть… – Лисе выпрямилась и резко отступила, словно приглашая Исту занять освобожденное ей место у постели и судить самой.
Под беспокойным взглядом Горама Иста подошла поближе, пытаясь придумать, что сказать ворчливому старичку:
– Ты хорошо о нем заботишься. Печально, что сьер ди Арбанос был сражен вот так.
– Да, – ответил Горам, сглотнул и добавил: – Ну… давайте, леди.
– Прости?
– Ну… поцелуйте его.
На какой-то миг она так сильно стиснула зубы, что челюсть свело. Но на пронизанном мукой, напряженном лице Горама не было ни намека на веселость, на издевку.
– Я тебя не понимаю. – Он пожевал губу:
– До такого состояния его довела княжна. Я подумал, может, у вас получится разбудить его. Вы же рейна, в конце концов. – Немного поколебавшись, он прибавил: – Вдовствующая рейна.
К вящему ужасу Иста поняла, что он абсолютно серьезен. Как можно ласковее она сказала:
– Горам, это детская сказка. А мы, увы, уже не дети. – Тихий сдавленный звук заставил ее обернуться. Лицо Лисе перекосилось, но, слава пятерым богам, она изо всех сил старалась сдержать смех.
– Вы могли бы попытаться. Это же не больно, – он снова начал тревожно раскачиваться из стороны в сторону.
– И все же, боюсь, ничего хорошего не получится.
– Это не больно, – упрямо повторил он. – Попробуйте хоть что-нибудь.
Он, должно быть, потратил много часов, чтобы тщательно подготовить эту обстановку, своего хозяина к ее приходу. Что за отчаянная надежда руководила его столь странными действиями?
Может быть, ему тоже снятся сны. От этой мысли у нее перехватило дыхание.
Воспоминание о втором поцелуе Бастарда обожгло ей лицо. Что, если это не непристойная шутка, а еще один дар? Что, если он даст ей возможность сотворить чудо исцеления, например, сейчас? Вот как боги соблазняют святых. Ее сердце учащенно билось от тайного волнения. Жизнь за жизнь, и волей Бастарда мой грех будет искуплен.
Словно зачарованная, она подалась вперед. Вблизи свежевыбритая кожа Иллвина казалась слишком тонкой, слишком туго обтягивала челюсть. Его губы телесного цвета были немного разомкнуты, и через них виднелись ровные белые зубы.
Когда ее губы коснулись его рта, она не почувствовала ни тепла, ни холода…
Иста выдохнула в эти полуотверстые губы. Она вспомнила, что язык – священный орган Бастарда, так же как лоно принадлежит Матери, мужские гениталии – Отцу, сердце – Брату, а мозг – Дочери. Мироздание рассудило так, поскольку язык – источник лжи, утверждают еретики-кватернианцы. Она осмелилась незаметно, минуя его зубы, дотронуться языком до кончика его языка, точно так же, как бог вторгся во сне в рот ей. Ее ладонь застыла у него над сердцем, не решаясь опуститься, ощутить бинт, охватывающий его грудную клетку, скрытый под расшитой туникой. Грудь не начала вздыматься. Темные глаза, а Иста уже наизусть знала их цвет, удивленно не распахнулись. Он остался неподвижным.
Она проглотила стон разочарования, подавила досаду и выпрямилась. Нашла затерявшийся где-то голос:
– Вот видишь. Ничего хорошего в этом нет. Глупая надежда и глупый провал.
– Эх, – протянул Горам. Он сощурил глаза и пронзил ее взглядом. Он тоже был разочарован, даже подавлен. – Должно быть, нужно что-то другое.
Выпустите меня отсюда. Слишком больно.
Лисе, которая стояла в стороне и наблюдала за происходящим, посмотрела на Исту взглядом, полным раскаяния. Лекция об обязанностях горничной не допускать до своей госпожи ничего причиняющего беспокойства, глупого или странного, видимо, предстоит ей позже.
– Но вы именно та, кто нужна, – настойчивым тоном повторил Горам. Судя по всему, смелость вернулась к нему. Или тщетность ее поцелуя рассеяла его благоговейный трепет перед ней. В конце концов, она – всего лишь вдовствующая рейна, не способная вдохнуть жизнь в практически мертвого человека. – Невысокая, вьющиеся волосы, ниспадающие вдоль спины, серые глаза, спокойное лицо… нет, печальное, он сказал, печальное. – Он оглядел ее с ног до головы и коротко кивнул, как будто бы убедившись, что печаль в ней присутствует в должном размере. – Именно вы.
– Кто сказал… Кто описал меня тебе? – возмущенно спросила Иста.
Горам мотнул головой в сторону кровати:
– Он.
– Когда? – голос Исты прозвучал резче, чем ей того хотелось. Лисе буквально подпрыгнула.
Горам развел руками:
– Когда приходит в себя.
– Он приходит в себя? Я думала… леди Каттилара дала мне понять… что после удара ножом он так и не приходил в сознание.
– Эх, леди Катти, – сказал Горам и вздохнул. Иста не смогла понять, был ли этот вздох комментарием, или он просто прочищал нос. – Но, видите, он в сознании не остается. Он приходит в себя каждый день, около полудня, но очень ненадолго. В основном, мы стараемся в это время засунуть в него столько пищи, сколько сможем, пока он не начнет давиться. Но ему и этого не хватает. Видите, он тает. Леди Катти в голову пришла замечательная идея вливать козье молоко ему в горло по тоненькой кожаной трубочке, и это заметно помогает, но этого тоже мало. Он уже слишком похудел. С каждым днем его хватка слабеет.
– А когда он приходит в себя, он вменяем? – Горам пожал плечами:
– Эх.
Не очень обнадеживающий ответ. Но если он вообще приходит в себя, то почему не сейчас, от ее поцелуя, или не в любое другое время? Почему именно тогда, когда его брат вдруг без причины засыпает… Иста испугалась собственной мысли.
Горам прибавил:
– Да, иногда. Но некоторые сказали бы, что он бредит. – Вступила Лисе:
– Это что-то сверхъестественное. Какое-то рокнарское колдовство?
Иста вздрогнула от одного упоминания. Я не собиралась спрашивать об этом. Не собиралась предполагать это. И со сверхъестественным ничего общего иметь не хочу.
– В княжествах колдовство запрещено, на Архипелаге тоже. – И не только по теологическим причинам. В Шалионе его также не приветствуют. Дай только возможность, последнюю степень отчаяния, преступность или высокомерие, – и заблудший демон станет для кватернианца не меньшим искушением, чем для кинтарианца. Более того, кватернианца, заключившего договор с демоном, обвинят в вероотступничестве скорее, если он обратится за помощью к своему храму.
Горам снова пожал плечами:
– Леди Катти считает, что так действует яд с рокнарского кинжала, поскольку рану не лечат должным образом. Я не раз травил крыс в конюшнях, но никогда не видел, чтобы яд действовал вот так.
Лисе приподняла бровь, изучая неподвижное тело, лежащее на кровати:
– Ты давно ему служишь?
– Уже третий год.
– Грумом?
– Грумом, сержантом, посыльным, рабочим, в общем, всем. Теперь сиделкой. Остальные слишком напуганы. Боятся тронуть его. Я – единственный, кто может сделать все без содрогания.
Девушка склонила голову набок; удивление не исчезло с ее лица:
– А почему его волосы заплетены по-рокнарски? Впрочем, должна признать, это ему идет.
– Он ездит туда. Ездил. Был разведчиком марча. Он как раз подходил для этого, знает язык. Однажды он сказал мне, что отец его матери был рокнарцем, хотя сама она училась пятикратному знамению.
Снаружи послышались шаги, и грум встревоженно поднял глаза. Дверь распахнулась. Голос леди Каттилары строго произнес:
– Горам, чем ты занимаешься? Я слышала голоса… ох. Прощу прощения, рейна.
Скрестив руки на груди, Иста повернулась в ее сторону. Леди Каттилара присела в поклоне, все же успев сердито посмотреть на грума. Поверх тонкого платья, в котором она присутствовала за обедом, был повязан передник, а за ней стояла служанка с кувшином, накрытым крышкой. Глаза хозяйки замка распахнулись шире, когда она заметила изящное одеяние больного. Ее ноздри гневно расширились.
Горам сгорбился, опустил взгляд и снова спрятался за стеной неразборчивого бормотания.
Иста, тронутая его виноватым видом, попыталась выгородить его:
– Вам следует простить Горама, – мягко сказала она. – Я спросила его, нельзя ли мне увидеть лорда Иллвина, чтобы… – Действительно, зачем? Посмотреть, похож ли он на своего брата? Нет, это слабый аргумент. Проверить, похож ли он на героя моих кошмаров? Еще хуже. – Я поняла, что лорда Эриса очень беспокоит состояние брата. И решила написать одной знакомой очень опытной целительнице в Валенду, Мудрейшей Товии; может быть, она могла бы дать какой-нибудь совет. Поэтому мне хотелось описать его самого и симптомы болезни как можно более точно. Для нее чем точнее диагноз, тем лучше.
– Вы чрезвычайно добры, рейна, предлагая услуги вашей собственной целительницы, – ответила леди Каттилара растроганно. – Мой муж действительно очень опечален трагедией, произошедшей с его братом. И если тот ученый целитель, за которым мы уже послали, будет тверд в своем нежелании ехать так далеко – а такие Целители, какие нам нужны, обычно пребывают в преклонных летах, – мы будем очень благодарны вам за помощь. – Она с сомнением посмотрела на служанку с кувшином. – Думаете, вашей целительнице следует знать, как мы кормим его козьим молоком? Это не очень приятная процедура. Иногда он начинает давиться.
Намек был ясен, каким бы недобрым и отталкивающим он ни казался. Зная, сколько сил приложил Горам, чтобы его поверженный господин предстал перед глазами рейны в достойном свете, у Исты не было сил смотреть, как с длинного тела снимают придворные одеяния и подвергают нелицеприятной процедуре, какой бы необходимой она ни была.
– Мне кажется, что мудрейшая Товия достаточно знает об уходе за больными, так что не вижу надобности указывать это.
На лице леди Каттилары отразилось облегчение. Жестом приказав служанке и Гораму продолжать, она вывела Исту и Лисе обратно в галерею и пошла с ними по направлению к комнатам Исты. Сумерки сгущались; двор уже накрыла темнота, хотя облака высоко над головой на фоне темнеющего неба еще сохраняли персиковый оттенок.
– Горам – человек обязательный, – извиняющимся тоном обратилась Каттилара к Исте, – но, боюсь, он глуповат. Хотя он лучший из людей лорда Иллвина, раз взялся прислуживать своему господину. Остальные слишком напуганы. У Горама раньше была тяжелая жизнь, и он не брезглив. Я бы не смогла управиться с Иллвином без него.
Язык Горама неуклюж, но руки – вовсе нет; по мнению Исты, он был примером слуги-дурака.
– Похоже, он на редкость верен лорду Иллвину.
– Неудивительно. Думаю, в молодости он был слугой офицера, а потом, во время одной из злосчастных кампаний рея Орико, его взяли в плен и продали в рабство кватернианцам. В любом случае, Иллвин отыскал его; мне кажется, это случилась в очередном его путешествии в Джокону. Не знаю, купил ли его Иллвин, или заполучил другим способом, но, видимо, с этим было связано какое-то неприятное происшествие. С тех пор у Иллвина появился Горам. По-моему, он слишком стар, чтобы покинуть хозяина и отправиться куда-нибудь. – Взгляд Каттилары метнулся вверх. – О чем бедняга пытался с вами говорить?
Лисе только открыла рот, но Иста успела ущипнуть ее за руку до того, как девушка успела что-либо произнести. Иста ответила:
– Боюсь, он выражался не очень ясно. Я надеялась, что он давно живет в замке и сможет рассказать мне о юности братьев, но выяснилось, что это не так.
Каттилара, не скрывая сочувствия, улыбнулась:
– Вы имеете в виду те времена, когда ди Льютес был еще жив и молод? К сожалению, канцлер – к тому времени он уже был канцлером рея Иаса или еще только влиятельным придворным? – не часто появлялся в Порифорсе.
– Вот видите, – холодно откликнулась Иста. Она позволила Каттиларе проводить себя и Лисе в их комнаты и вернуться наблюдать, как ухаживают за больным.
Или чем еще она занималась в отношении Иллвина. Иста раздумывала, нет ли еще чего-нибудь в козьем молоке, кроме меда, или что за странными специями могли приправлять еду, которую он ел один раз в день. После чего он начинал неразборчиво бредить, спать целыми днями, не просыпаясь.
Соблазнительно разумное предположение. Не единовременная доза яда с рокнарского кинжала, а регулярное отравление, исходящее от человека, близкого к дому? Но это бы вызвало весьма заметные симптомы. Ей стало стыдно, что такая мысль пришла ей в голову. Хотя такой вариант причиняет меньше тревог, чем сны про нить белого огня.
– Зачем вы ущипнули меня за руку? – поинтересовалась Лисе, когда дверь за ними закрылась.
– Чтобы ты замолчала.
– Ну это-то я поняла. Но почему?
– Марчесса не одобрила рвения грума. Я хотела уберечь его от трепки или, в конце концов, от выговора.
– Ох, – Лисе нахмурилась, осознавая это. – Простите, что я позволила ему побеспокоить вас. В конюшнях он казался безобидным. Мне понравилось, как он обращается к лошадьми. – Через секунду она добавила: – Хорошо, что вы отнеслись к нему по-доброму, не стали насмехаться и не отказали ему в просьбе. В этом нет никакой доброты.
– Он же приложил столько сил, чтобы сделать свое предложение как можно более привлекательным.
Лукавый блеск, вернувшийся в глаза Лисе, никак не вязался с ее тоном:
– Это верно. И все же… от этого стало как-то грустнее.
Исте оставалось только согласно кивнуть.
От того, как Лисе просто, без лишних церемоний подготовила ее ко сну, у Исты стало легко на душе. Девушка весело пожелала ей спокойной ночи и отправилась спать в соседнюю комнату, чтобы в любой момент услышать зов госпожи. По просьбе Исты она снова оставила горящую свечу, и Иста, усевшись на подушках, принялась обдумывать открытия, которые принес день.
Пальцы отбивали барабанную дробь. Исту обуяло то же беспокойство, что заставляло ее без устали шагать вдоль зубчатых стен замка Валенды до тех пор, пока на ногах не образовывались волдыри, от туфель не начинала отваливаться подметка, а фрейлины не принимались молить о милосердии. Это было хоть какое-то средство, способное приостановить поток мыслей, но все же не избавить от него.
Несмотря на то что все происшествия, приведшие ее в Порифорс, казались цепью случайностей, Бастард утверждал, что она оказалась здесь не случайно. Боги расчетливы, заметил как-то лорд ди Кэсерил, они готовы воспользоваться малейшим шансом. И он не прикидывался, – сам будучи человеком, осененным богом, – что это великое благо. Иста усмехнулась, соглашаясь с ним.
Но все же, как боги откликаются на молитвы? Количество молитв не счесть, а чудеса происходят крайне редко. Вероятно, боги сваливают свою работу на других. Ведь как бы пространен бог ни был, в единицу времени он может вместить лишь одну душу и проникнуть в мир сущего: через дверь, окно, трещину, щель, игольное ушко…
Демоны же, пусть их и легионы, не столь пространны, в их глазах нет бесконечной глубины, как в тех глазах, но они ограничены точно так же; разве что, могут прогрызть в краях своего живого существа отверстия и таким образом расширить свои владения.
Но у кого на совести те молитвы, что заставили ее прийти сюда? Может быть, это были молитвы не конкретно о ней, а просто о помощи, и тот факт, что выбор пал на нее, – очередная злая шутка Бастарда. Она заведомо исключила лорда Иллвина, потому что считала, что он лежит без чувств, но, если Горам говорит правду, у его хозяина случаются периоды… если не вменяемости, то хотя бы бодрствования. И Горам сам обращался к ней с мольбами, если не словесно, то хотя бы действиями. Кто-то в качестве прощения положил белую розу поперек пустой тарелки Иллвина. Леди Каттилара явственно тоскует о ребенке, а ее муж… не то, чем кажется.
Дурацкая идея отправить по дорогам Шалиона женщину средних лет, привести ее сюда и зачем? Неудавшаяся святая, неудавшаяся колдунья, неудавшаяся рейна, жена, мать, дочь… ну, роль любовницы она на себя никогда не примеряла. В ее ряду скорбей, это еще хуже, чем неудача. Сначала, узнав, что лорд Эрис – родственник ди Льютеса, она решила что настал час божественной расплаты за ее давнее, хладнокровное убийство и грех, о которых она поведала ди Кэйбону в Касилшасе. Боялась, что в наказание в ней воскресят застарелую вину: Принесите ведро воды для тонущей женщины!
Но теперь… кажется, все ее эгоистические ожидания издевательски разрушены. Не она, а кто-то другой теперь центр внимания богов. Ее губы изогнулись в горькой усмешке. А она всего лишь… кто? Та, кого искушают заняться любовью?
Конечно, искушают. Бастард прямо воспламенил ее своим сладострастным поцелуем. Его ищущий язык нес в себе и более таинственное послание, но эту часть его она восприняла очень ясно, и телом, и разумом.
Но ради чего будить в ней это спящее желание здесь, сейчас? Зачем вообще? В маленькой, захолустной Валенде не подавали блюд, от которых начинали течь слюнки, даже если бы проклятие не сковало Исту ниже талии так же, как и выше. Там ее даже сложно было обвинить в невыполнении женского долга влюбляться. Она попыталась представить себе ди Феррея или еще какого-нибудь господина из окружения провинкары объектом желания и фыркнула. Вот именно. Так или иначе, скромная леди должна жить потупив взор. Этому ее научили еще в одиннадцать лет.
Иста заставила себя посмотреть на кровать и застыла на месте.
Постель была прибрана. Он лежал поверх покрывала, не как больной, а как человек, который прилег на секунду посреди дня, полного забот. Или как умерший, облаченный в лучший наряд, в ожидании церемонии погребения. Длинный, худой, точь-в-точь как во сне, но одетый иначе: не как пациент или спящий, а как принято при дворе. Желто-коричневая туника, вышитая переплетающимися листьями, затягивалась у шеи. Штаны в тон были заправлены в доходящие до икр сапоги, натертые до блеска. Коричневый плащ, аккуратно расправленный на кровати, и меч в ножнах, лежащий поверх ровных складок; его узорчатая рукоять покоилась рядом с немощной левой рукой. На пальце поблескивало кольцо с печатью.
Его волосы были не просто зачесаны назад, а заплетены у висков над металлическим обручем, украшавшим лоб. Длинная, морозно черная копна была собрана в косу, перекинутую через правое плечо, доходившую до коричневых завязок туники и там, на конце, рассыпавшуюся на свободные пряди. Он был побрит, и, судя по всему, недавно. Аромат лавандовой воды коснулся ноздрей Исты.
Она заметила, что Горам с болезненным вниманием смотрит на нее, сжимая и разжимая ладони.
Вся эта тихая красота, должно быть, плод его работы. Почему лакей так преданно ухаживает за этим человеком, распростертым на кровати, когда он утратил все силы и не может ни наказать, ни вознаградить?
– Пятеро богов, – выдохнула Лисе, – он мертв. – Горам засопел:
– Нет, не мертв. Он не разлагается.
– Но он же не дышит!
– Дышит. Это заметно на зеркале, видите? – Он обогнул кровать и взял со стоящего рядом сундука небольшое зеркальце. Глядя на девушку из под лохматых бровей, он поднес его к ноздрям лорда Иллвина. – Видите?
Лисе перегнулась через неподвижное тело и с подозрением посмотрела:
– Это твой палец отпечатался.
– Нет!
– Ну… может быть… – Лисе выпрямилась и резко отступила, словно приглашая Исту занять освобожденное ей место у постели и судить самой.
Под беспокойным взглядом Горама Иста подошла поближе, пытаясь придумать, что сказать ворчливому старичку:
– Ты хорошо о нем заботишься. Печально, что сьер ди Арбанос был сражен вот так.
– Да, – ответил Горам, сглотнул и добавил: – Ну… давайте, леди.
– Прости?
– Ну… поцелуйте его.
На какой-то миг она так сильно стиснула зубы, что челюсть свело. Но на пронизанном мукой, напряженном лице Горама не было ни намека на веселость, на издевку.
– Я тебя не понимаю. – Он пожевал губу:
– До такого состояния его довела княжна. Я подумал, может, у вас получится разбудить его. Вы же рейна, в конце концов. – Немного поколебавшись, он прибавил: – Вдовствующая рейна.
К вящему ужасу Иста поняла, что он абсолютно серьезен. Как можно ласковее она сказала:
– Горам, это детская сказка. А мы, увы, уже не дети. – Тихий сдавленный звук заставил ее обернуться. Лицо Лисе перекосилось, но, слава пятерым богам, она изо всех сил старалась сдержать смех.
– Вы могли бы попытаться. Это же не больно, – он снова начал тревожно раскачиваться из стороны в сторону.
– И все же, боюсь, ничего хорошего не получится.
– Это не больно, – упрямо повторил он. – Попробуйте хоть что-нибудь.
Он, должно быть, потратил много часов, чтобы тщательно подготовить эту обстановку, своего хозяина к ее приходу. Что за отчаянная надежда руководила его столь странными действиями?
Может быть, ему тоже снятся сны. От этой мысли у нее перехватило дыхание.
Воспоминание о втором поцелуе Бастарда обожгло ей лицо. Что, если это не непристойная шутка, а еще один дар? Что, если он даст ей возможность сотворить чудо исцеления, например, сейчас? Вот как боги соблазняют святых. Ее сердце учащенно билось от тайного волнения. Жизнь за жизнь, и волей Бастарда мой грех будет искуплен.
Словно зачарованная, она подалась вперед. Вблизи свежевыбритая кожа Иллвина казалась слишком тонкой, слишком туго обтягивала челюсть. Его губы телесного цвета были немного разомкнуты, и через них виднелись ровные белые зубы.
Когда ее губы коснулись его рта, она не почувствовала ни тепла, ни холода…
Иста выдохнула в эти полуотверстые губы. Она вспомнила, что язык – священный орган Бастарда, так же как лоно принадлежит Матери, мужские гениталии – Отцу, сердце – Брату, а мозг – Дочери. Мироздание рассудило так, поскольку язык – источник лжи, утверждают еретики-кватернианцы. Она осмелилась незаметно, минуя его зубы, дотронуться языком до кончика его языка, точно так же, как бог вторгся во сне в рот ей. Ее ладонь застыла у него над сердцем, не решаясь опуститься, ощутить бинт, охватывающий его грудную клетку, скрытый под расшитой туникой. Грудь не начала вздыматься. Темные глаза, а Иста уже наизусть знала их цвет, удивленно не распахнулись. Он остался неподвижным.
Она проглотила стон разочарования, подавила досаду и выпрямилась. Нашла затерявшийся где-то голос:
– Вот видишь. Ничего хорошего в этом нет. Глупая надежда и глупый провал.
– Эх, – протянул Горам. Он сощурил глаза и пронзил ее взглядом. Он тоже был разочарован, даже подавлен. – Должно быть, нужно что-то другое.
Выпустите меня отсюда. Слишком больно.
Лисе, которая стояла в стороне и наблюдала за происходящим, посмотрела на Исту взглядом, полным раскаяния. Лекция об обязанностях горничной не допускать до своей госпожи ничего причиняющего беспокойства, глупого или странного, видимо, предстоит ей позже.
– Но вы именно та, кто нужна, – настойчивым тоном повторил Горам. Судя по всему, смелость вернулась к нему. Или тщетность ее поцелуя рассеяла его благоговейный трепет перед ней. В конце концов, она – всего лишь вдовствующая рейна, не способная вдохнуть жизнь в практически мертвого человека. – Невысокая, вьющиеся волосы, ниспадающие вдоль спины, серые глаза, спокойное лицо… нет, печальное, он сказал, печальное. – Он оглядел ее с ног до головы и коротко кивнул, как будто бы убедившись, что печаль в ней присутствует в должном размере. – Именно вы.
– Кто сказал… Кто описал меня тебе? – возмущенно спросила Иста.
Горам мотнул головой в сторону кровати:
– Он.
– Когда? – голос Исты прозвучал резче, чем ей того хотелось. Лисе буквально подпрыгнула.
Горам развел руками:
– Когда приходит в себя.
– Он приходит в себя? Я думала… леди Каттилара дала мне понять… что после удара ножом он так и не приходил в сознание.
– Эх, леди Катти, – сказал Горам и вздохнул. Иста не смогла понять, был ли этот вздох комментарием, или он просто прочищал нос. – Но, видите, он в сознании не остается. Он приходит в себя каждый день, около полудня, но очень ненадолго. В основном, мы стараемся в это время засунуть в него столько пищи, сколько сможем, пока он не начнет давиться. Но ему и этого не хватает. Видите, он тает. Леди Катти в голову пришла замечательная идея вливать козье молоко ему в горло по тоненькой кожаной трубочке, и это заметно помогает, но этого тоже мало. Он уже слишком похудел. С каждым днем его хватка слабеет.
– А когда он приходит в себя, он вменяем? – Горам пожал плечами:
– Эх.
Не очень обнадеживающий ответ. Но если он вообще приходит в себя, то почему не сейчас, от ее поцелуя, или не в любое другое время? Почему именно тогда, когда его брат вдруг без причины засыпает… Иста испугалась собственной мысли.
Горам прибавил:
– Да, иногда. Но некоторые сказали бы, что он бредит. – Вступила Лисе:
– Это что-то сверхъестественное. Какое-то рокнарское колдовство?
Иста вздрогнула от одного упоминания. Я не собиралась спрашивать об этом. Не собиралась предполагать это. И со сверхъестественным ничего общего иметь не хочу.
– В княжествах колдовство запрещено, на Архипелаге тоже. – И не только по теологическим причинам. В Шалионе его также не приветствуют. Дай только возможность, последнюю степень отчаяния, преступность или высокомерие, – и заблудший демон станет для кватернианца не меньшим искушением, чем для кинтарианца. Более того, кватернианца, заключившего договор с демоном, обвинят в вероотступничестве скорее, если он обратится за помощью к своему храму.
Горам снова пожал плечами:
– Леди Катти считает, что так действует яд с рокнарского кинжала, поскольку рану не лечат должным образом. Я не раз травил крыс в конюшнях, но никогда не видел, чтобы яд действовал вот так.
Лисе приподняла бровь, изучая неподвижное тело, лежащее на кровати:
– Ты давно ему служишь?
– Уже третий год.
– Грумом?
– Грумом, сержантом, посыльным, рабочим, в общем, всем. Теперь сиделкой. Остальные слишком напуганы. Боятся тронуть его. Я – единственный, кто может сделать все без содрогания.
Девушка склонила голову набок; удивление не исчезло с ее лица:
– А почему его волосы заплетены по-рокнарски? Впрочем, должна признать, это ему идет.
– Он ездит туда. Ездил. Был разведчиком марча. Он как раз подходил для этого, знает язык. Однажды он сказал мне, что отец его матери был рокнарцем, хотя сама она училась пятикратному знамению.
Снаружи послышались шаги, и грум встревоженно поднял глаза. Дверь распахнулась. Голос леди Каттилары строго произнес:
– Горам, чем ты занимаешься? Я слышала голоса… ох. Прощу прощения, рейна.
Скрестив руки на груди, Иста повернулась в ее сторону. Леди Каттилара присела в поклоне, все же успев сердито посмотреть на грума. Поверх тонкого платья, в котором она присутствовала за обедом, был повязан передник, а за ней стояла служанка с кувшином, накрытым крышкой. Глаза хозяйки замка распахнулись шире, когда она заметила изящное одеяние больного. Ее ноздри гневно расширились.
Горам сгорбился, опустил взгляд и снова спрятался за стеной неразборчивого бормотания.
Иста, тронутая его виноватым видом, попыталась выгородить его:
– Вам следует простить Горама, – мягко сказала она. – Я спросила его, нельзя ли мне увидеть лорда Иллвина, чтобы… – Действительно, зачем? Посмотреть, похож ли он на своего брата? Нет, это слабый аргумент. Проверить, похож ли он на героя моих кошмаров? Еще хуже. – Я поняла, что лорда Эриса очень беспокоит состояние брата. И решила написать одной знакомой очень опытной целительнице в Валенду, Мудрейшей Товии; может быть, она могла бы дать какой-нибудь совет. Поэтому мне хотелось описать его самого и симптомы болезни как можно более точно. Для нее чем точнее диагноз, тем лучше.
– Вы чрезвычайно добры, рейна, предлагая услуги вашей собственной целительницы, – ответила леди Каттилара растроганно. – Мой муж действительно очень опечален трагедией, произошедшей с его братом. И если тот ученый целитель, за которым мы уже послали, будет тверд в своем нежелании ехать так далеко – а такие Целители, какие нам нужны, обычно пребывают в преклонных летах, – мы будем очень благодарны вам за помощь. – Она с сомнением посмотрела на служанку с кувшином. – Думаете, вашей целительнице следует знать, как мы кормим его козьим молоком? Это не очень приятная процедура. Иногда он начинает давиться.
Намек был ясен, каким бы недобрым и отталкивающим он ни казался. Зная, сколько сил приложил Горам, чтобы его поверженный господин предстал перед глазами рейны в достойном свете, у Исты не было сил смотреть, как с длинного тела снимают придворные одеяния и подвергают нелицеприятной процедуре, какой бы необходимой она ни была.
– Мне кажется, что мудрейшая Товия достаточно знает об уходе за больными, так что не вижу надобности указывать это.
На лице леди Каттилары отразилось облегчение. Жестом приказав служанке и Гораму продолжать, она вывела Исту и Лисе обратно в галерею и пошла с ними по направлению к комнатам Исты. Сумерки сгущались; двор уже накрыла темнота, хотя облака высоко над головой на фоне темнеющего неба еще сохраняли персиковый оттенок.
– Горам – человек обязательный, – извиняющимся тоном обратилась Каттилара к Исте, – но, боюсь, он глуповат. Хотя он лучший из людей лорда Иллвина, раз взялся прислуживать своему господину. Остальные слишком напуганы. У Горама раньше была тяжелая жизнь, и он не брезглив. Я бы не смогла управиться с Иллвином без него.
Язык Горама неуклюж, но руки – вовсе нет; по мнению Исты, он был примером слуги-дурака.
– Похоже, он на редкость верен лорду Иллвину.
– Неудивительно. Думаю, в молодости он был слугой офицера, а потом, во время одной из злосчастных кампаний рея Орико, его взяли в плен и продали в рабство кватернианцам. В любом случае, Иллвин отыскал его; мне кажется, это случилась в очередном его путешествии в Джокону. Не знаю, купил ли его Иллвин, или заполучил другим способом, но, видимо, с этим было связано какое-то неприятное происшествие. С тех пор у Иллвина появился Горам. По-моему, он слишком стар, чтобы покинуть хозяина и отправиться куда-нибудь. – Взгляд Каттилары метнулся вверх. – О чем бедняга пытался с вами говорить?
Лисе только открыла рот, но Иста успела ущипнуть ее за руку до того, как девушка успела что-либо произнести. Иста ответила:
– Боюсь, он выражался не очень ясно. Я надеялась, что он давно живет в замке и сможет рассказать мне о юности братьев, но выяснилось, что это не так.
Каттилара, не скрывая сочувствия, улыбнулась:
– Вы имеете в виду те времена, когда ди Льютес был еще жив и молод? К сожалению, канцлер – к тому времени он уже был канцлером рея Иаса или еще только влиятельным придворным? – не часто появлялся в Порифорсе.
– Вот видите, – холодно откликнулась Иста. Она позволила Каттиларе проводить себя и Лисе в их комнаты и вернуться наблюдать, как ухаживают за больным.
Или чем еще она занималась в отношении Иллвина. Иста раздумывала, нет ли еще чего-нибудь в козьем молоке, кроме меда, или что за странными специями могли приправлять еду, которую он ел один раз в день. После чего он начинал неразборчиво бредить, спать целыми днями, не просыпаясь.
Соблазнительно разумное предположение. Не единовременная доза яда с рокнарского кинжала, а регулярное отравление, исходящее от человека, близкого к дому? Но это бы вызвало весьма заметные симптомы. Ей стало стыдно, что такая мысль пришла ей в голову. Хотя такой вариант причиняет меньше тревог, чем сны про нить белого огня.
– Зачем вы ущипнули меня за руку? – поинтересовалась Лисе, когда дверь за ними закрылась.
– Чтобы ты замолчала.
– Ну это-то я поняла. Но почему?
– Марчесса не одобрила рвения грума. Я хотела уберечь его от трепки или, в конце концов, от выговора.
– Ох, – Лисе нахмурилась, осознавая это. – Простите, что я позволила ему побеспокоить вас. В конюшнях он казался безобидным. Мне понравилось, как он обращается к лошадьми. – Через секунду она добавила: – Хорошо, что вы отнеслись к нему по-доброму, не стали насмехаться и не отказали ему в просьбе. В этом нет никакой доброты.
– Он же приложил столько сил, чтобы сделать свое предложение как можно более привлекательным.
Лукавый блеск, вернувшийся в глаза Лисе, никак не вязался с ее тоном:
– Это верно. И все же… от этого стало как-то грустнее.
Исте оставалось только согласно кивнуть.
* * *
От того, как Лисе просто, без лишних церемоний подготовила ее ко сну, у Исты стало легко на душе. Девушка весело пожелала ей спокойной ночи и отправилась спать в соседнюю комнату, чтобы в любой момент услышать зов госпожи. По просьбе Исты она снова оставила горящую свечу, и Иста, усевшись на подушках, принялась обдумывать открытия, которые принес день.
Пальцы отбивали барабанную дробь. Исту обуяло то же беспокойство, что заставляло ее без устали шагать вдоль зубчатых стен замка Валенды до тех пор, пока на ногах не образовывались волдыри, от туфель не начинала отваливаться подметка, а фрейлины не принимались молить о милосердии. Это было хоть какое-то средство, способное приостановить поток мыслей, но все же не избавить от него.
Несмотря на то что все происшествия, приведшие ее в Порифорс, казались цепью случайностей, Бастард утверждал, что она оказалась здесь не случайно. Боги расчетливы, заметил как-то лорд ди Кэсерил, они готовы воспользоваться малейшим шансом. И он не прикидывался, – сам будучи человеком, осененным богом, – что это великое благо. Иста усмехнулась, соглашаясь с ним.
Но все же, как боги откликаются на молитвы? Количество молитв не счесть, а чудеса происходят крайне редко. Вероятно, боги сваливают свою работу на других. Ведь как бы пространен бог ни был, в единицу времени он может вместить лишь одну душу и проникнуть в мир сущего: через дверь, окно, трещину, щель, игольное ушко…
Демоны же, пусть их и легионы, не столь пространны, в их глазах нет бесконечной глубины, как в тех глазах, но они ограничены точно так же; разве что, могут прогрызть в краях своего живого существа отверстия и таким образом расширить свои владения.
Но у кого на совести те молитвы, что заставили ее прийти сюда? Может быть, это были молитвы не конкретно о ней, а просто о помощи, и тот факт, что выбор пал на нее, – очередная злая шутка Бастарда. Она заведомо исключила лорда Иллвина, потому что считала, что он лежит без чувств, но, если Горам говорит правду, у его хозяина случаются периоды… если не вменяемости, то хотя бы бодрствования. И Горам сам обращался к ней с мольбами, если не словесно, то хотя бы действиями. Кто-то в качестве прощения положил белую розу поперек пустой тарелки Иллвина. Леди Каттилара явственно тоскует о ребенке, а ее муж… не то, чем кажется.
Дурацкая идея отправить по дорогам Шалиона женщину средних лет, привести ее сюда и зачем? Неудавшаяся святая, неудавшаяся колдунья, неудавшаяся рейна, жена, мать, дочь… ну, роль любовницы она на себя никогда не примеряла. В ее ряду скорбей, это еще хуже, чем неудача. Сначала, узнав, что лорд Эрис – родственник ди Льютеса, она решила что настал час божественной расплаты за ее давнее, хладнокровное убийство и грех, о которых она поведала ди Кэйбону в Касилшасе. Боялась, что в наказание в ней воскресят застарелую вину: Принесите ведро воды для тонущей женщины!
Но теперь… кажется, все ее эгоистические ожидания издевательски разрушены. Не она, а кто-то другой теперь центр внимания богов. Ее губы изогнулись в горькой усмешке. А она всего лишь… кто? Та, кого искушают заняться любовью?
Конечно, искушают. Бастард прямо воспламенил ее своим сладострастным поцелуем. Его ищущий язык нес в себе и более таинственное послание, но эту часть его она восприняла очень ясно, и телом, и разумом.
Но ради чего будить в ней это спящее желание здесь, сейчас? Зачем вообще? В маленькой, захолустной Валенде не подавали блюд, от которых начинали течь слюнки, даже если бы проклятие не сковало Исту ниже талии так же, как и выше. Там ее даже сложно было обвинить в невыполнении женского долга влюбляться. Она попыталась представить себе ди Феррея или еще какого-нибудь господина из окружения провинкары объектом желания и фыркнула. Вот именно. Так или иначе, скромная леди должна жить потупив взор. Этому ее научили еще в одиннадцать лет.