Страница:
Занятие, сказал Бастард.
А не любовное приключение.
Но что за занятие? Исцеление? Но если и так, то простым поцелуем результата не добиться. Похоже, при первой попытке она что-то упустила, что-то, что лежит на поверхности. Что-то неуловимое. Важное. Или скрытое? Но для второй попытки ей может не хватить смелости. Она пожелала, чтобы в следующий раз бог выражался яснее, но потом спохватилась и взяла желание обратно.
Но если ситуация и так настолько плачевна, то сможет ли она усугубить ее еще больше? Может, здесь она оказалась по тем же причинам, по каким молодые целители пробуют новые методики и лекарства на безнадежных больных? И поэтому они не виноваты в своих – чаще всего неизбежных – неудачах. Умирающий в Порифорсе есть. Эта туго закрученная домашняя трагедия – всего лишь случай из практики. Два брата, бесплодная жена, замок… возможно, решение вовсе не за пределами ее возможностей. Это не вопрос будущего целого королевства или судьбы всего мира. Не то, ради чего боги призвали ее на службу в первый раз.
Но зачем в ответ на молитвы послать именно меня, если ты отлично знаешь, что без Тебя я сделать ничего не смогу?
Из этого можно было вывести очевидную мысль.
Если я не откроюсь Тебе, то Ты не сможешь поднять даже лист. Если ты не вольешься в меня, я не смогу сделать… что?
Станут ли ворота для вылазки проходом или, наоборот, препятствием зависит не от того, из чего они сделаны, а в каком положении находятся. Свободная воля двери. Все двери открываются в двух направлениях. Она не могла быть уверена, что приоткрыв врата своей замкнутости и выглянув наружу, ей все же удастся удержать крепость.
Но я не вижу…
Она по очереди прокляла богов в пяти стихах, в этакой злостной пародии на детскую молитву перед сном, перекатилась набок и накрыла голову подушкой. Я не сопротивляюсь. Я уклоняюсь.
Если какой-нибудь бог и проник в ее сны, то Иста, раскрыв глаза посреди ночи, об этом не помнила. Невзирая на все призраки, бередившие ей ум, тело требовало свое. Она вздохнула, спустила ноги с кровати и пошла приоткрыть тяжелую деревянную ставню, чтобы впустить немного света. Судя по серебряному блеску ущербной луны сейчас около полуночи, решила она. Ночь была тихой и ясной. Иста нашарила под кроватью ночной горшок.
Закончив, она со звоном водворила крышку на место, нахмурилась тому, каким громким показался этот звук в окружающей тишине, и задвинула емкость обратно. Иста вернулась к окну, собираясь закрыть ставни.
Шорох крадущихся шагов послышался со двора, а потом быстро метнулся вверх по ступеням. Иста задержала дыхание, глядя через металлический узор решетки. Снова Катти, вся в мягких, словно светящихся шелках, точно вода, обтекающих ее тело в такт его движениям в свете луны. Девчонка так может простудиться.
В этот раз у нее не было в руках кувшина с козьим молоком. С ней даже не было свечи. Иста не могла разглядеть, прижимала ли она к груди какой-то крошечный, но гораздо более опасный пузырек, или просто придерживала легкое платье.
Марчесса тихо приоткрыла дверь в комнату лорда Иллвина и исчезла внутри.
Иста стояла у окна и смотрела в темноту, вцепившись руками в холодную металлическую листву.
Хорошо. Ты победил. Я больше не выдержу.
Скрежеща зубами, Иста порылась в своей одежде, теперь аккуратно развешанной по крючкам вдоль стены, вытащила черный шелковый халат и накинула его поверх бледной ночной рубашки. Ей не хотелось будить Лисе, в потемках пробираясь через внешнюю комнату к двери. А окно открывается? Сначала она не была уверена, что железный прут, придерживающий решетку, удастся вытащить из каменного паза, но после некоторых усилий он поддался. Решетка распахнулась наружу. Иста подтянулась к подоконнику и перекинула через него ноги.
Босые ступни рейны создавали меньше шума, скользя по доскам галереи, чем туфельки Катти. Заметив, что под дверью темной комнаты напротив не появилась полоска оранжевого света, Иста совсем не удивилась, обнаружив, что внутренние ставни окна Иллвина тоже открыты навстречу лунному свету. Но для Исты, прижавшейся к краю извилистых металлических лоз, увивающих окно, Катти была лишь едва различимой тенью, двигающейся среди еще более темных теней, шорохом, дыханием, скрипом досок, слабее мышиного писка.
Отметина на лбу Исты горела, как свежий ожог.
Темно, хоть глаз выколи. Я хочу видеть.
Внутри комнаты затрещала ткань.
Иста сглотнула, или по крайней мере попыталась. И стала молиться на свой лад: возносить молитвы в ярости – точно также, как это делают это в песне или труде. Если молитвы идут от сердца, утверждали служители, боги их обязательно услышат. А сердце Исты кипело.
Я отказалась от зрения, как от внутреннего, так и от внешнего. Я не младенец, не девственница, не скромная жена, страшащаяся оскорбить. Мои глаза не принадлежат никому, кроме меня. Если у меня не хватит смелости смотреть на мир, добрый или злой, прекрасный или уродливый, любым зрением сейчас, то когда еще? Уже слишком поздно для невинности. Моя единственная надежда – болезненное утешение мудрости. Которая может перерасти знание.
Дай мне истинные глаза. Я хочу увидеть. Я должна знать.
Господин Бастард. Да будет проклято твое имя.
Открой мне глаза.
Боль во лбу вспыхнула, а затем исчезла.
Сначала она увидела пару старых призраков, витающих в воздухе: не любопытных, ведь такие угасшие холодные духи уже не испытывали эмоций, а слетевшихся, словно мотыльки на свет. Потом руки Катти, нетерпеливо отмахивающиеся от них, словно от надоедливых насекомых.
Она тоже их видит.
Иста отложила обдумывание этого факта на потом, потому что перед ее глазами возник тот молочный огонь, который она видела во сне. Иллвин был источником этого белого свечения, которое бежало вдоль его тела, как горящее масло. Катти была гораздо темнее, плотнее, но постепенно ее лицо, тело, руки обрели форму и четкость. Она стояла у дальнего края кровати Иллвина, и нить белого огня бежала сквозь ее согнутые пальцы. Иста повернула голову, чтобы проследить за этой нитью, которая выходила за дверь, пересекала двор. Было отчетливо видно, что текучее движение идет прочь, вовне, а не к фигуре, распростертой на кровати.
Он снова был одет в удобную некрашеную льняную рубаху, хотя волосы так и остались заплетенными. Катти наклонилась, развязала узел на его поясе и распахнула полы его одеяния от плеча до щиколоток. Теперь он лежал обнаженным, если не считать белую полосу бинта, охватывающую грудь прямо под сердцем и закрывающую то место, откуда сочилось и текло бледное пламя.
Лицо Катти было спокойно, холодно, на нем не было никакого выражения. Она коснулась бинта. Белый свет, словно шерсть, намотался на ее темные пальцы.
Единственное Иста могла сказать с уверенностью: Каттилара не была вместилищем какого-нибудь бога. Божественный свет, во всех его оттенках, внутренний взор отличит безошибочно. Иста знала еще лишь одну причину, способную породить такое колдовство.
Так где же демон? Раньше Иста не ощущала его пагубного присутствия; в обществе Каттилары она чувствовала только раздражение. Раздражение, способное замаскировать более глубокую тревогу? Если оглянуться назад, то не полностью, несмотря на то что Иста ошибочно принимала свое напряжение по поводу марчессы за обычную зависть. Частично ошибочно, честно поправила она себя с усмешкой. Иста постаралась разглядеть происходящее как можно более отчетливо, расширив внутренний обзор так, чтобы уловить весь живой свет, что в печальном беспорядке витал вокруг комнаты.
Не свет: темнота, тень. Парящий в груди Каттилары тугой темно-фиолетовый узел, завернувшийся сам в себя. Он прячется? Если так, то не очень удачно, как кот, забравшийся в мешок, но забывший убрать хвост.
Но кто из них хозяин, а кто слуга? Понятие маг, как ни странно, применимо к обоим духовным состояниям; невзирая на то, что служители считали их с теологической точки зрения разными, на практике, извне различить это очень сложно.
Кажется, я могу различить. Но я же смотрю изнутри. Этим демоном повелевала Каттилара, а не наоборот; ее воля преобладала, ее душа управляла этим прекрасным телом. Пока.
Каттилара провела ноготком по торсу Иллвина, от горла к пупку и ниже. Огонь будто бы сгущался там, где она касалась, словно прокладывая новые русла.
Она опустилась рядом с ним на кровать, наклонилась и принялась ласкать его тело, от плеч вниз и от щиколоток вверх, перемещая фонтан света в нижнюю часть живота. Ласки стали более откровенными. Серые веки так и не распахнулись, но другие части тела Иллвина стали откликаться на такое внимание. Он был жив если не в отношении разума, то в отношении плоти точно. Заметно.
Они, что же, любовники? Иста удивленно подняла брови. Хотя она и не была знатоком по этой части, это были самые безразличные прикосновения, какие ей доводилось видеть. Их целью было возбудить, а не доставить удовольствие, они не несли никакой радости той, что их осуществляла. Если бы ее руки могли коснуться этой кожи, цвета слоновой кости, тугих мускулов и смуглой бархатной чувственности, то ее пальцы бы не были грубыми, резкими, скрюченными от напряжения. Ее ладони были бы открыты, они впитывали бы наслаждение. Тогда бы… если у нее вообще когда-нибудь хватит смелости дотронуться до кого-нибудь. Страстью здесь была злость, а не желание. Господин Бастард, в этой постели пренебрегают вашими дарами.
Катти шептала:
– Да. Все верно. Давай же. – Ее пальцы сосредоточенно работали. – Это нечестно. Твое семя плодоносно, а у моего мужа превратилось в воду. Но зачем оно тебе? Зачем тебе вообще что-нибудь? – Ее руки снова замедлились. Глаза блеснули и ее голос продолжил: – Мы могли бы воспользоваться им. И никто никогда не узнает. Появится ребенок. И, в конце концов, это будет наполовину ребенок Эриса. Сделай это сейчас, пока еще есть время.
Темный узел у нее в груди затрепетал?
Молчание, а потом голос Катти снова зашептал:
– Я не хочу второсортного брата. Я все равно никогда ему не нравилась. Я не понимала его глупых шуток. Для меня нет другого мужчины, кроме Эриса. И не будет. Отныне и навсегда.
Узел как будто бы снова съежился. Да, подумала Иста, боюсь, ты не та беременность, которой она так жаждет.
Руки Каттилары раскрылись: обрамленная ее ладонями болезненно тугая плоть выплюнула из кончика струю белого огня.
– Вот. Так будет дольше держаться.
Она слезла с кровати, которая скрипнула под ней, и запахнула рубашку на Иллвине. Потом осторожно подняла простыню и накрыла его ею. Пока она огибала кровать, ее рука порхала над белой линией, не касаясь пламени. Иста пригнулась, пряча лицо и волосы за широким черным рукавом. Скрип открывающейся и закрывающейся двери, щелчок щеколды. Шаги на цыпочках, спешащие прочь.
Иста посмотрела через балюстраду. Катти пересекала мощеный двор внизу, шелка, струящиеся на бегу вдоль длинной линии света. Света, который не отбрасывал теней и нигде не отражался. Она и он исчезли под аркой.
Что это за колдовство, Каттилара? Иста в недоумении покачала головой.
Мне следует питать свои изголодавшиеся глаза. Может быть, насытившись, они смогут научить меня… чему-нибудь.
А если нет, то мне все равно удалось перехватить кое-что.
Иста заметила, что петли двери в комнату Иллвина были отлично смазаны. Тяжелая резная дверь легко поддалась. Отсюда было слышно тихое похрапывание, доносившееся из соседней комнаты, куда вела внутренняя дверь. Горам, или еще кто-нибудь, спал, готовый прийти на зов хозяина, если случится чудо и Иллвин проснется и позовет. Осторожно, чтобы не задеть нить света, она обогнула сундуки и ступила на коврик рядом с постелью Иллвина. С другой стороны, не с той, где была Катти. Иста аккуратно приподняла простыню, так же как и Катти, распахнула его рубаху и принялась изучать лежащее перед ней тело.
Временно не обращая внимания на очевидное, она попыталась рассмотреть кружащийся свет, надеясь прочесть в нем какое-нибудь послание. Самое яркое пламя сейчас приходилось на низ живота, его мерцание было заметно над пупком, губами, лбом и сердцем. Свет надо лбом и губами был совсем тусклым. Иста была уверена, что Иллвин похудел с тех пор, как она в первый раз увидела его во сне, щеки совсем впали, ребра… раньше ребра заметны не были, а теперь она могла буквально сосчитать их. Под его кожей была даже видна линия тазовой кости. Иста пальцем дотронулась до нее, но потом замерла.
Иллвин едва заметно шевельнулся: слабая, но вполне узнаваемая судорога желания… или, быть может, отголоски такого движения, передавшегося по пламенеющей нити, словно волна, пришедшая с дальнего берега? Минуты текли; Иста могла перечесть удары собственного сердца. Могла пересчитать удары его сердца. Они участились. Сначала дернулись его губы, но только чтобы испустить низкий стон.
Напряжение, дрожь, яркая вспышка света и все кончено. Холодный огонь растекся по его телу, а потом, пульсируя, собрался у своего источника – над повязкой под сердцем. Выкачивая… что?
Его плоть снова была тревожно мертва.
– Так, – выдохнула Иста. – Это… любопытно.
Мудрость или даже знание, обходили ее стороной. Но все же некоторые моменты, свидетельницей которых она стала, вполне ясны. А некоторые… нет.
Она бережно запахнула его рубаху и затянула пояс. Вернула на место простыню. И снова присмотрелась к линии света. Она отчетливо помнила сон.
Осмелюсь ли я?
Просто глядя на него, ничего не добьешься. Иста потянулась вперед, обхватила нить пламени ладонью и застыла.
Горам, шлю тебе привет.
Она пристроила бедро на кровати и наклонилась вперед. Коснувшись губами рта Иллвина, она вложила в поцелуй больше ласки. И сжала ладонь.
Свет брызнул в разные стороны.
Глаза Иллвина раскрылись; он вдохнул ее дыхание. Опираясь другой рукой на подушку рядом с его головой, Иста заглянула ему в глаза, такие же темные, как в первых снах. Его рука ожила, обхватила ее затылок, сжав волосы.
– О… Этот сон получше.
Его голос с мягким северным рокнарским акцентом, вязкий, словно выдержанный мед, оказался глубже, чем она помнила из собственных видений. Он поцеловал ее в ответ, сначала осторожно, потом более уверенно, не столько с доверием, а скорее слепо обходясь без него.
Иста разжала ладонь. Свет потек снова, стал выходить из Иллвина, спеша прочь. С болезненным вздохом он снова замер, не успев сомкнуть веки. Блеск из полуопущенных ресниц пугал своей безжизненностью. Она нежно закрыла ему глаза.
Иста не совсем понимала, что произошло в тот момент, когда линия света исчезла целиком, насколько хватало глаз. Значит, и там, где она заканчивается, тоже? И если так, то… потерял сознание кто-то другой? Эрис? В объятиях Катти?
Однажды, оставленная наедине с незнанием, безумным нетерпением и ужасом, она стала причиной несчастья. Ночь, когда Арвол ди Льютес умер в подземельях Зангра, точно так же была пронизана неясным колдовством. Так же полна жгучих видений.
Но все произошло по вине иной Исты. Отличной от нынешней.
Страх, который пульсировал у нее в голове, мог лишь закалить ее. В выносливости, и ни в чем больше, я теперь ас. Любое нетерпение она теперь могла проглотить, словно горькую микстуру целителей. Незнание… она может двигаться вперед. Словно войско со знаменами или, напротив, обреченное на гибель, – это она определить не могла. Но теперь Иста не была готова затеять ночную работу вроде той, до тех пор пока не будет четко знать, что ей предстоит совершить – чудо или убийство.
Поспешно, с некоторым сожалением, она поднялась с постели лорда Иллвина, расправила простыни, запахнула поплотнее свой черный халат и выскользнула за дверь. Она на цыпочках пробежала по галерее, открыла решетку на своем окне и забралась внутрь. Затем вернула металлический прут запора на место. Закрыла внутренние ставни. Села на кровать и стала смотреть на щель в них.
Немного спустя показался далекий оранжевый отблеск пламени свечи и в галерее послышались шаги ног, обутых в туфельки. Через несколько минут они вернулись той же дорогой. Только медленно, задумчиво. Удивленно? Снова шорох шагов, на сей раз вниз по ступеням.
Я плохо подхожу для этого мрачного задания. Бастард не ее бог. Иста не сомневалась ни в своем происхождении, ни в объектах своих неуклюжих, низких, безнадежных желаний. Но я, действительно, несчастье, которое приходит не вовремя. Но сколько бы божественных посланников не было отправлено сюда, она – единственная, кто достиг цели. Вот так.
Во что бы то ни стало, Иста решила на следующий день увидеть, как Иллвин приходит в сознание. То, что покажется другим полным бредом, сумасшедшей вполне может быть ясным как день.
Глава тринадцатая
А не любовное приключение.
Но что за занятие? Исцеление? Но если и так, то простым поцелуем результата не добиться. Похоже, при первой попытке она что-то упустила, что-то, что лежит на поверхности. Что-то неуловимое. Важное. Или скрытое? Но для второй попытки ей может не хватить смелости. Она пожелала, чтобы в следующий раз бог выражался яснее, но потом спохватилась и взяла желание обратно.
Но если ситуация и так настолько плачевна, то сможет ли она усугубить ее еще больше? Может, здесь она оказалась по тем же причинам, по каким молодые целители пробуют новые методики и лекарства на безнадежных больных? И поэтому они не виноваты в своих – чаще всего неизбежных – неудачах. Умирающий в Порифорсе есть. Эта туго закрученная домашняя трагедия – всего лишь случай из практики. Два брата, бесплодная жена, замок… возможно, решение вовсе не за пределами ее возможностей. Это не вопрос будущего целого королевства или судьбы всего мира. Не то, ради чего боги призвали ее на службу в первый раз.
Но зачем в ответ на молитвы послать именно меня, если ты отлично знаешь, что без Тебя я сделать ничего не смогу?
Из этого можно было вывести очевидную мысль.
Если я не откроюсь Тебе, то Ты не сможешь поднять даже лист. Если ты не вольешься в меня, я не смогу сделать… что?
Станут ли ворота для вылазки проходом или, наоборот, препятствием зависит не от того, из чего они сделаны, а в каком положении находятся. Свободная воля двери. Все двери открываются в двух направлениях. Она не могла быть уверена, что приоткрыв врата своей замкнутости и выглянув наружу, ей все же удастся удержать крепость.
Но я не вижу…
Она по очереди прокляла богов в пяти стихах, в этакой злостной пародии на детскую молитву перед сном, перекатилась набок и накрыла голову подушкой. Я не сопротивляюсь. Я уклоняюсь.
* * *
Если какой-нибудь бог и проник в ее сны, то Иста, раскрыв глаза посреди ночи, об этом не помнила. Невзирая на все призраки, бередившие ей ум, тело требовало свое. Она вздохнула, спустила ноги с кровати и пошла приоткрыть тяжелую деревянную ставню, чтобы впустить немного света. Судя по серебряному блеску ущербной луны сейчас около полуночи, решила она. Ночь была тихой и ясной. Иста нашарила под кроватью ночной горшок.
Закончив, она со звоном водворила крышку на место, нахмурилась тому, каким громким показался этот звук в окружающей тишине, и задвинула емкость обратно. Иста вернулась к окну, собираясь закрыть ставни.
Шорох крадущихся шагов послышался со двора, а потом быстро метнулся вверх по ступеням. Иста задержала дыхание, глядя через металлический узор решетки. Снова Катти, вся в мягких, словно светящихся шелках, точно вода, обтекающих ее тело в такт его движениям в свете луны. Девчонка так может простудиться.
В этот раз у нее не было в руках кувшина с козьим молоком. С ней даже не было свечи. Иста не могла разглядеть, прижимала ли она к груди какой-то крошечный, но гораздо более опасный пузырек, или просто придерживала легкое платье.
Марчесса тихо приоткрыла дверь в комнату лорда Иллвина и исчезла внутри.
Иста стояла у окна и смотрела в темноту, вцепившись руками в холодную металлическую листву.
Хорошо. Ты победил. Я больше не выдержу.
Скрежеща зубами, Иста порылась в своей одежде, теперь аккуратно развешанной по крючкам вдоль стены, вытащила черный шелковый халат и накинула его поверх бледной ночной рубашки. Ей не хотелось будить Лисе, в потемках пробираясь через внешнюю комнату к двери. А окно открывается? Сначала она не была уверена, что железный прут, придерживающий решетку, удастся вытащить из каменного паза, но после некоторых усилий он поддался. Решетка распахнулась наружу. Иста подтянулась к подоконнику и перекинула через него ноги.
Босые ступни рейны создавали меньше шума, скользя по доскам галереи, чем туфельки Катти. Заметив, что под дверью темной комнаты напротив не появилась полоска оранжевого света, Иста совсем не удивилась, обнаружив, что внутренние ставни окна Иллвина тоже открыты навстречу лунному свету. Но для Исты, прижавшейся к краю извилистых металлических лоз, увивающих окно, Катти была лишь едва различимой тенью, двигающейся среди еще более темных теней, шорохом, дыханием, скрипом досок, слабее мышиного писка.
Отметина на лбу Исты горела, как свежий ожог.
Темно, хоть глаз выколи. Я хочу видеть.
Внутри комнаты затрещала ткань.
Иста сглотнула, или по крайней мере попыталась. И стала молиться на свой лад: возносить молитвы в ярости – точно также, как это делают это в песне или труде. Если молитвы идут от сердца, утверждали служители, боги их обязательно услышат. А сердце Исты кипело.
Я отказалась от зрения, как от внутреннего, так и от внешнего. Я не младенец, не девственница, не скромная жена, страшащаяся оскорбить. Мои глаза не принадлежат никому, кроме меня. Если у меня не хватит смелости смотреть на мир, добрый или злой, прекрасный или уродливый, любым зрением сейчас, то когда еще? Уже слишком поздно для невинности. Моя единственная надежда – болезненное утешение мудрости. Которая может перерасти знание.
Дай мне истинные глаза. Я хочу увидеть. Я должна знать.
Господин Бастард. Да будет проклято твое имя.
Открой мне глаза.
Боль во лбу вспыхнула, а затем исчезла.
Сначала она увидела пару старых призраков, витающих в воздухе: не любопытных, ведь такие угасшие холодные духи уже не испытывали эмоций, а слетевшихся, словно мотыльки на свет. Потом руки Катти, нетерпеливо отмахивающиеся от них, словно от надоедливых насекомых.
Она тоже их видит.
Иста отложила обдумывание этого факта на потом, потому что перед ее глазами возник тот молочный огонь, который она видела во сне. Иллвин был источником этого белого свечения, которое бежало вдоль его тела, как горящее масло. Катти была гораздо темнее, плотнее, но постепенно ее лицо, тело, руки обрели форму и четкость. Она стояла у дальнего края кровати Иллвина, и нить белого огня бежала сквозь ее согнутые пальцы. Иста повернула голову, чтобы проследить за этой нитью, которая выходила за дверь, пересекала двор. Было отчетливо видно, что текучее движение идет прочь, вовне, а не к фигуре, распростертой на кровати.
Он снова был одет в удобную некрашеную льняную рубаху, хотя волосы так и остались заплетенными. Катти наклонилась, развязала узел на его поясе и распахнула полы его одеяния от плеча до щиколоток. Теперь он лежал обнаженным, если не считать белую полосу бинта, охватывающую грудь прямо под сердцем и закрывающую то место, откуда сочилось и текло бледное пламя.
Лицо Катти было спокойно, холодно, на нем не было никакого выражения. Она коснулась бинта. Белый свет, словно шерсть, намотался на ее темные пальцы.
Единственное Иста могла сказать с уверенностью: Каттилара не была вместилищем какого-нибудь бога. Божественный свет, во всех его оттенках, внутренний взор отличит безошибочно. Иста знала еще лишь одну причину, способную породить такое колдовство.
Так где же демон? Раньше Иста не ощущала его пагубного присутствия; в обществе Каттилары она чувствовала только раздражение. Раздражение, способное замаскировать более глубокую тревогу? Если оглянуться назад, то не полностью, несмотря на то что Иста ошибочно принимала свое напряжение по поводу марчессы за обычную зависть. Частично ошибочно, честно поправила она себя с усмешкой. Иста постаралась разглядеть происходящее как можно более отчетливо, расширив внутренний обзор так, чтобы уловить весь живой свет, что в печальном беспорядке витал вокруг комнаты.
Не свет: темнота, тень. Парящий в груди Каттилары тугой темно-фиолетовый узел, завернувшийся сам в себя. Он прячется? Если так, то не очень удачно, как кот, забравшийся в мешок, но забывший убрать хвост.
Но кто из них хозяин, а кто слуга? Понятие маг, как ни странно, применимо к обоим духовным состояниям; невзирая на то, что служители считали их с теологической точки зрения разными, на практике, извне различить это очень сложно.
Кажется, я могу различить. Но я же смотрю изнутри. Этим демоном повелевала Каттилара, а не наоборот; ее воля преобладала, ее душа управляла этим прекрасным телом. Пока.
Каттилара провела ноготком по торсу Иллвина, от горла к пупку и ниже. Огонь будто бы сгущался там, где она касалась, словно прокладывая новые русла.
Она опустилась рядом с ним на кровать, наклонилась и принялась ласкать его тело, от плеч вниз и от щиколоток вверх, перемещая фонтан света в нижнюю часть живота. Ласки стали более откровенными. Серые веки так и не распахнулись, но другие части тела Иллвина стали откликаться на такое внимание. Он был жив если не в отношении разума, то в отношении плоти точно. Заметно.
Они, что же, любовники? Иста удивленно подняла брови. Хотя она и не была знатоком по этой части, это были самые безразличные прикосновения, какие ей доводилось видеть. Их целью было возбудить, а не доставить удовольствие, они не несли никакой радости той, что их осуществляла. Если бы ее руки могли коснуться этой кожи, цвета слоновой кости, тугих мускулов и смуглой бархатной чувственности, то ее пальцы бы не были грубыми, резкими, скрюченными от напряжения. Ее ладони были бы открыты, они впитывали бы наслаждение. Тогда бы… если у нее вообще когда-нибудь хватит смелости дотронуться до кого-нибудь. Страстью здесь была злость, а не желание. Господин Бастард, в этой постели пренебрегают вашими дарами.
Катти шептала:
– Да. Все верно. Давай же. – Ее пальцы сосредоточенно работали. – Это нечестно. Твое семя плодоносно, а у моего мужа превратилось в воду. Но зачем оно тебе? Зачем тебе вообще что-нибудь? – Ее руки снова замедлились. Глаза блеснули и ее голос продолжил: – Мы могли бы воспользоваться им. И никто никогда не узнает. Появится ребенок. И, в конце концов, это будет наполовину ребенок Эриса. Сделай это сейчас, пока еще есть время.
Темный узел у нее в груди затрепетал?
Молчание, а потом голос Катти снова зашептал:
– Я не хочу второсортного брата. Я все равно никогда ему не нравилась. Я не понимала его глупых шуток. Для меня нет другого мужчины, кроме Эриса. И не будет. Отныне и навсегда.
Узел как будто бы снова съежился. Да, подумала Иста, боюсь, ты не та беременность, которой она так жаждет.
Руки Каттилары раскрылись: обрамленная ее ладонями болезненно тугая плоть выплюнула из кончика струю белого огня.
– Вот. Так будет дольше держаться.
Она слезла с кровати, которая скрипнула под ней, и запахнула рубашку на Иллвине. Потом осторожно подняла простыню и накрыла его ею. Пока она огибала кровать, ее рука порхала над белой линией, не касаясь пламени. Иста пригнулась, пряча лицо и волосы за широким черным рукавом. Скрип открывающейся и закрывающейся двери, щелчок щеколды. Шаги на цыпочках, спешащие прочь.
Иста посмотрела через балюстраду. Катти пересекала мощеный двор внизу, шелка, струящиеся на бегу вдоль длинной линии света. Света, который не отбрасывал теней и нигде не отражался. Она и он исчезли под аркой.
Что это за колдовство, Каттилара? Иста в недоумении покачала головой.
Мне следует питать свои изголодавшиеся глаза. Может быть, насытившись, они смогут научить меня… чему-нибудь.
А если нет, то мне все равно удалось перехватить кое-что.
Иста заметила, что петли двери в комнату Иллвина были отлично смазаны. Тяжелая резная дверь легко поддалась. Отсюда было слышно тихое похрапывание, доносившееся из соседней комнаты, куда вела внутренняя дверь. Горам, или еще кто-нибудь, спал, готовый прийти на зов хозяина, если случится чудо и Иллвин проснется и позовет. Осторожно, чтобы не задеть нить света, она обогнула сундуки и ступила на коврик рядом с постелью Иллвина. С другой стороны, не с той, где была Катти. Иста аккуратно приподняла простыню, так же как и Катти, распахнула его рубаху и принялась изучать лежащее перед ней тело.
Временно не обращая внимания на очевидное, она попыталась рассмотреть кружащийся свет, надеясь прочесть в нем какое-нибудь послание. Самое яркое пламя сейчас приходилось на низ живота, его мерцание было заметно над пупком, губами, лбом и сердцем. Свет надо лбом и губами был совсем тусклым. Иста была уверена, что Иллвин похудел с тех пор, как она в первый раз увидела его во сне, щеки совсем впали, ребра… раньше ребра заметны не были, а теперь она могла буквально сосчитать их. Под его кожей была даже видна линия тазовой кости. Иста пальцем дотронулась до нее, но потом замерла.
Иллвин едва заметно шевельнулся: слабая, но вполне узнаваемая судорога желания… или, быть может, отголоски такого движения, передавшегося по пламенеющей нити, словно волна, пришедшая с дальнего берега? Минуты текли; Иста могла перечесть удары собственного сердца. Могла пересчитать удары его сердца. Они участились. Сначала дернулись его губы, но только чтобы испустить низкий стон.
Напряжение, дрожь, яркая вспышка света и все кончено. Холодный огонь растекся по его телу, а потом, пульсируя, собрался у своего источника – над повязкой под сердцем. Выкачивая… что?
Его плоть снова была тревожно мертва.
– Так, – выдохнула Иста. – Это… любопытно.
Мудрость или даже знание, обходили ее стороной. Но все же некоторые моменты, свидетельницей которых она стала, вполне ясны. А некоторые… нет.
Она бережно запахнула его рубаху и затянула пояс. Вернула на место простыню. И снова присмотрелась к линии света. Она отчетливо помнила сон.
Осмелюсь ли я?
Просто глядя на него, ничего не добьешься. Иста потянулась вперед, обхватила нить пламени ладонью и застыла.
Горам, шлю тебе привет.
Она пристроила бедро на кровати и наклонилась вперед. Коснувшись губами рта Иллвина, она вложила в поцелуй больше ласки. И сжала ладонь.
Свет брызнул в разные стороны.
Глаза Иллвина раскрылись; он вдохнул ее дыхание. Опираясь другой рукой на подушку рядом с его головой, Иста заглянула ему в глаза, такие же темные, как в первых снах. Его рука ожила, обхватила ее затылок, сжав волосы.
– О… Этот сон получше.
Его голос с мягким северным рокнарским акцентом, вязкий, словно выдержанный мед, оказался глубже, чем она помнила из собственных видений. Он поцеловал ее в ответ, сначала осторожно, потом более уверенно, не столько с доверием, а скорее слепо обходясь без него.
Иста разжала ладонь. Свет потек снова, стал выходить из Иллвина, спеша прочь. С болезненным вздохом он снова замер, не успев сомкнуть веки. Блеск из полуопущенных ресниц пугал своей безжизненностью. Она нежно закрыла ему глаза.
Иста не совсем понимала, что произошло в тот момент, когда линия света исчезла целиком, насколько хватало глаз. Значит, и там, где она заканчивается, тоже? И если так, то… потерял сознание кто-то другой? Эрис? В объятиях Катти?
Однажды, оставленная наедине с незнанием, безумным нетерпением и ужасом, она стала причиной несчастья. Ночь, когда Арвол ди Льютес умер в подземельях Зангра, точно так же была пронизана неясным колдовством. Так же полна жгучих видений.
Но все произошло по вине иной Исты. Отличной от нынешней.
Страх, который пульсировал у нее в голове, мог лишь закалить ее. В выносливости, и ни в чем больше, я теперь ас. Любое нетерпение она теперь могла проглотить, словно горькую микстуру целителей. Незнание… она может двигаться вперед. Словно войско со знаменами или, напротив, обреченное на гибель, – это она определить не могла. Но теперь Иста не была готова затеять ночную работу вроде той, до тех пор пока не будет четко знать, что ей предстоит совершить – чудо или убийство.
Поспешно, с некоторым сожалением, она поднялась с постели лорда Иллвина, расправила простыни, запахнула поплотнее свой черный халат и выскользнула за дверь. Она на цыпочках пробежала по галерее, открыла решетку на своем окне и забралась внутрь. Затем вернула металлический прут запора на место. Закрыла внутренние ставни. Села на кровать и стала смотреть на щель в них.
Немного спустя показался далекий оранжевый отблеск пламени свечи и в галерее послышались шаги ног, обутых в туфельки. Через несколько минут они вернулись той же дорогой. Только медленно, задумчиво. Удивленно? Снова шорох шагов, на сей раз вниз по ступеням.
Я плохо подхожу для этого мрачного задания. Бастард не ее бог. Иста не сомневалась ни в своем происхождении, ни в объектах своих неуклюжих, низких, безнадежных желаний. Но я, действительно, несчастье, которое приходит не вовремя. Но сколько бы божественных посланников не было отправлено сюда, она – единственная, кто достиг цели. Вот так.
Во что бы то ни стало, Иста решила на следующий день увидеть, как Иллвин приходит в сознание. То, что покажется другим полным бредом, сумасшедшей вполне может быть ясным как день.
Глава тринадцатая
Солнце едва показалось из-за горизонта, а леди Каттилара уже кипела готовностью сопроводить Исту в храм на утренние службы, потом на состязание девушек по стрельбе из лука, а затем на полдник. На этот раз Иста уже придумала себе оправдания.
– Боюсь, я вчера слишком устала. Ночью мне было плохо, у меня был жар. Сегодня мне хотелось бы спокойно остаться у себя и отдохнуть. Прошу вас, не думайте, что меня нужно ежесекундно развлекать, марчесса.
Леди Каттилара доверительно понизила голос:
– По правде говоря, в городе Порифорс развлечений мало. Это граница, и мы так же просты и суровы, как и наша работа. Но я написала отцу, Оби – это второй город в Карибастосе после двора самого провинкара. Уверена, для отца будет честью принять вас у себя сообразно с вашим рангом.
– Я еще недостаточно окрепла для путешествий, но когда это произойдет, Оби станет самой желанной остановкой на моем пути.
Оби находится дальше от опасностей границы, чем Порифорс, и поэтому население там больше, – Иста не удержалась от этой мысли.
– Но это мы решим потом.
Леди Каттилара понимающе кивнула, но была довольна туманным согласием рейны. Да уж, представляю, как ты обрадуешься, когда сплавишь меня куда-нибудь. Или – нечто обрадуется. Иста присмотрелась к ней.
Внешне она казалась такой же, как и раньше: мягкие зеленые шелка и легкие ткани обтягивали многообещающее женское тело. Но внутри…
Иста взглянула на заботливо склонившуюся над ней Лисе, которая как раз заканчивала заплетать ей волосы и готовилась подавать верхнее платье. У здорового человека душа соответствует телу, это дух, окутанный материей, которую он кормит и питает, из-за чего он практически не заметен для внутреннего зрения, так же как и для обычного. При нынешней обостренности восприятия, данной богом, Исте показалось, что она может различить что-то, если не разум или эмоции, то душу в целом. Душа Лисе была яркой, метущейся, расцвеченной переплетением энергии и полностью сконцентрированной в одной точке. У служанки, которая ждала, когда ей прикажут унести использованную воду, душа была спокойней, только ее омрачало пятно негодования, хотя в целом она девушке подходила.
Душа Каттилары была самой темной и плотной, испещренной постоянным напряжением и тайными страданиями. Под ее поверхностью скрывался еще один слой, более темный и плотный, словно красную бусину опустили в бокал красного вина. Сегодня утром демон заперся тщательнее, чем накануне ночью. Он прячется? От кого?
От меня, сообразила Иста. Отметины бога, невидимые для глаз смертных, сияли перед демоном, словно факелы дозорных во тьме. Но поделился ли он соображениями с той, в ком он живет? И давно ли у леди Каттилары этот своеобразный седок? Умирающий медведь был изодран в клочья, словно демон был жадной опухолью, запустившей щупальца во все уголки его существа, пожиравший и вытеснявший медвежью душу. Какой бы душа Каттилары ни была, пока она полностью принадлежала хозяйке.
– Лорд Эрис вернулся вчера вечером и ваше сердце успокоилось? – спросила у нее Иста.
– О да, – улыбка Каттилары потеплела и стала более таинственной.
– Уверена, скоро ваши молитвы Матери превратятся из прошений в благодарности.
– О, надеюсь, что так и будет! – Каттилара вздохнула. – У мужа есть дочь Лавиана, премилый ребенок, ей сейчас девять, и она живет с бабушкой и дедушкой по материнской линии, но я знаю, он хочет сына. Если я рожу ему мальчика, он будет почитать меня превыше всех женщин!
Возможно, превыше памяти о первой жене? Неужели ты состязаешься с умершей женщиной, девочка? Затуманенный свет воспоминаний предложил исход, с которым не сможет справиться ни одна живая душа. Но, несмотря на это, в Исте проснулась жалость:
– Я помню этот мучительный период ожидания… разочарования каждый месяц… Моя мать писала мне суровые письма, давая советы по поводу диеты, как будто бы я была виновата в том, что моя матка оставалась пустой.
Лицо Каттилары осветилось неподдельным интересом:
– Как несправедливо! Рей Иас был достаточно стар, гораздо старше Эриса. – Она задумчиво помолчала, а потом застенчиво спросила: – А вы… делали что-нибудь особенное? Чтобы понести Исель?
Иста поморщилась, припомнив, как все происходило:
– Каждая фрейлина в Зангре, не важно, рожала ли она или нет, знала массу способов, которые жаждала испробовать на мне.
Каттилара задала неожиданный вопрос:
– Они давали что-нибудь Иасу?
– Свежей, юной невесты ему было достаточно.
Сначала. Странно застенчивая похоть Иаса со временем угасла, чему, помимо всего прочего, поспособствовало хорошо скрываемое разочарование от рождения девочки. Возраст и проклятие все больше сказывались на нем. Иста подозревала, что вместо того, чтобы глотать горькие снадобья, перед тем как отправиться в ее покои, он поднимал боевой дух на ложе своего любовника. А если она осталась бы бесплодной, смог бы лорд ди Льютес убедить Иаса оставить полумеры и допустить его прямо к ней в постель? И сколько бы она бесполезно прождала, прежде чем дать на это согласие? Праведный гнев от таких уговоров жег бы ее еще яростнее от того, что скрывал бы настоящее искушение, ведь Арвол ди Льютес действительно был впечатляющим мужчиной. И странная злость Каттилары на деверя была Исте вполне понятна.
Иста моргнула, потому что ей пришло в голову, как хитро заставить Каттилару – и ее демона – не путаться под ногами в полдень, когда придет время пробуждения Иллвина. Жестокая уловка, но действенная. Она мягко добавила:
– Что же до меня, то последнее, что я испробовала, прежде чем забеременеть Тейдесом, это припарки из цветков пальчиковой лилии. Насколько я помню, это средство мне посоветовала леди ди Вара, старая нянюшка. Леди ди Вара ручалась, что все получится. К тому времени у нее было уже шестеро детей.
Взгляд Каттилары вдруг наполнился решимостью:
– Пальчиковая лилия? Не уверена, что знаю этот цветок. Он растет здесь, на севере?
– Не знаю. Но несколько дней назад я видела парочку на лугу, где Эрис разбил лагерь. Уверена, Лисе сможет узнать это растение.
За спиной у Каттилары Лисе протестующе подняла брови; но Иста знаком приказала ей молчать. Рейна продолжила:
– Старая нянюшка говорила, что эти цветы следует собирать собственноручно, босиком, в полдень, когда солнце наиболее плодородно. Их нужно срезать серебряным ножом, вознося молитвы Матери, потом бутоны завернуть в повязку из хлопка – или шелка, для леди, – и носить ее на талии до тех пор, пока снова не окажешься в постели с мужем.
– А какие слова в молитве? – спросила леди Каттилара.
– Ничего особенного, главное – чтобы они были искренними.
– И это сработало?
– Разве можно сказать с уверенностью?
На самом деле она никогда не прибегала к знахарству, несмотря на предложения доброжелателей. За исключением молитв. И мы все знаем, чем это закончилось. Иста как раз составляла в уме очередную приманку, когда рыбка сама прыгнула в сеть:
– Рейна… раз сегодня в полдень не будет женского праздника… можно мне одолжить у вас горничную Лисе, чтобы она помогла мне отыскать эти дивные цветы?
– Конечно, марчесса. – Иста улыбнулась. – Я отдохну и напишу письма.
– Я позабочусь, чтобы вам принесли полдник, – пообещала Каттилара и откланялась. Отправилась искать серебряный ножик и шелковый шарф, – догадалась Иста.
– Рейна, – прошептала Лисе, когда на лестнице стихли шаги марчессы. – Я ничего не знаю о растении, о котором вы говорите.
– Вообще-то, это короткий зеленый стебель с маленькими цветочками, расположенными в ряд, колокольчики Матери, так их называют. Но это не важно. Я лишь прошу тебя увезти марчессу от Порифорса настолько, насколько тебе удастся ее уговорить. Позволь ей нарвать любых цветов, главное, чтобы они не были ядовитыми.
Правда, есть некоторое искушение… Иста вспомнила детские встречи с плющом, вызывающим волдыри, и крапивой и усмехнулась. Но то, что происходит с Каттиларой – дело серьезное, и с этим шутить нельзя, как бы девушка ни раздражала Исту. – Замечай, если она вдруг внезапно захочет вернуться, или начнет необычно себя вести, или говорить что-то странное. Задерживай ее до тех пор, пока сможешь.
Лисе нахмурилась, одна бровь оказалась ниже другой:
– Зачем?
Иста ответила не сразу:
– Когда начальник станции вручает тебе запечатанный пакет, ты заглядываешь внутрь?
– Что вы, рейна! – возмутилась Лисе.
– Мне нужно, чтобы в этом ты стала моим курьером. – Лисе прищурилась:
– Боюсь, я вчера слишком устала. Ночью мне было плохо, у меня был жар. Сегодня мне хотелось бы спокойно остаться у себя и отдохнуть. Прошу вас, не думайте, что меня нужно ежесекундно развлекать, марчесса.
Леди Каттилара доверительно понизила голос:
– По правде говоря, в городе Порифорс развлечений мало. Это граница, и мы так же просты и суровы, как и наша работа. Но я написала отцу, Оби – это второй город в Карибастосе после двора самого провинкара. Уверена, для отца будет честью принять вас у себя сообразно с вашим рангом.
– Я еще недостаточно окрепла для путешествий, но когда это произойдет, Оби станет самой желанной остановкой на моем пути.
Оби находится дальше от опасностей границы, чем Порифорс, и поэтому население там больше, – Иста не удержалась от этой мысли.
– Но это мы решим потом.
Леди Каттилара понимающе кивнула, но была довольна туманным согласием рейны. Да уж, представляю, как ты обрадуешься, когда сплавишь меня куда-нибудь. Или – нечто обрадуется. Иста присмотрелась к ней.
Внешне она казалась такой же, как и раньше: мягкие зеленые шелка и легкие ткани обтягивали многообещающее женское тело. Но внутри…
Иста взглянула на заботливо склонившуюся над ней Лисе, которая как раз заканчивала заплетать ей волосы и готовилась подавать верхнее платье. У здорового человека душа соответствует телу, это дух, окутанный материей, которую он кормит и питает, из-за чего он практически не заметен для внутреннего зрения, так же как и для обычного. При нынешней обостренности восприятия, данной богом, Исте показалось, что она может различить что-то, если не разум или эмоции, то душу в целом. Душа Лисе была яркой, метущейся, расцвеченной переплетением энергии и полностью сконцентрированной в одной точке. У служанки, которая ждала, когда ей прикажут унести использованную воду, душа была спокойней, только ее омрачало пятно негодования, хотя в целом она девушке подходила.
Душа Каттилары была самой темной и плотной, испещренной постоянным напряжением и тайными страданиями. Под ее поверхностью скрывался еще один слой, более темный и плотный, словно красную бусину опустили в бокал красного вина. Сегодня утром демон заперся тщательнее, чем накануне ночью. Он прячется? От кого?
От меня, сообразила Иста. Отметины бога, невидимые для глаз смертных, сияли перед демоном, словно факелы дозорных во тьме. Но поделился ли он соображениями с той, в ком он живет? И давно ли у леди Каттилары этот своеобразный седок? Умирающий медведь был изодран в клочья, словно демон был жадной опухолью, запустившей щупальца во все уголки его существа, пожиравший и вытеснявший медвежью душу. Какой бы душа Каттилары ни была, пока она полностью принадлежала хозяйке.
– Лорд Эрис вернулся вчера вечером и ваше сердце успокоилось? – спросила у нее Иста.
– О да, – улыбка Каттилары потеплела и стала более таинственной.
– Уверена, скоро ваши молитвы Матери превратятся из прошений в благодарности.
– О, надеюсь, что так и будет! – Каттилара вздохнула. – У мужа есть дочь Лавиана, премилый ребенок, ей сейчас девять, и она живет с бабушкой и дедушкой по материнской линии, но я знаю, он хочет сына. Если я рожу ему мальчика, он будет почитать меня превыше всех женщин!
Возможно, превыше памяти о первой жене? Неужели ты состязаешься с умершей женщиной, девочка? Затуманенный свет воспоминаний предложил исход, с которым не сможет справиться ни одна живая душа. Но, несмотря на это, в Исте проснулась жалость:
– Я помню этот мучительный период ожидания… разочарования каждый месяц… Моя мать писала мне суровые письма, давая советы по поводу диеты, как будто бы я была виновата в том, что моя матка оставалась пустой.
Лицо Каттилары осветилось неподдельным интересом:
– Как несправедливо! Рей Иас был достаточно стар, гораздо старше Эриса. – Она задумчиво помолчала, а потом застенчиво спросила: – А вы… делали что-нибудь особенное? Чтобы понести Исель?
Иста поморщилась, припомнив, как все происходило:
– Каждая фрейлина в Зангре, не важно, рожала ли она или нет, знала массу способов, которые жаждала испробовать на мне.
Каттилара задала неожиданный вопрос:
– Они давали что-нибудь Иасу?
– Свежей, юной невесты ему было достаточно.
Сначала. Странно застенчивая похоть Иаса со временем угасла, чему, помимо всего прочего, поспособствовало хорошо скрываемое разочарование от рождения девочки. Возраст и проклятие все больше сказывались на нем. Иста подозревала, что вместо того, чтобы глотать горькие снадобья, перед тем как отправиться в ее покои, он поднимал боевой дух на ложе своего любовника. А если она осталась бы бесплодной, смог бы лорд ди Льютес убедить Иаса оставить полумеры и допустить его прямо к ней в постель? И сколько бы она бесполезно прождала, прежде чем дать на это согласие? Праведный гнев от таких уговоров жег бы ее еще яростнее от того, что скрывал бы настоящее искушение, ведь Арвол ди Льютес действительно был впечатляющим мужчиной. И странная злость Каттилары на деверя была Исте вполне понятна.
Иста моргнула, потому что ей пришло в голову, как хитро заставить Каттилару – и ее демона – не путаться под ногами в полдень, когда придет время пробуждения Иллвина. Жестокая уловка, но действенная. Она мягко добавила:
– Что же до меня, то последнее, что я испробовала, прежде чем забеременеть Тейдесом, это припарки из цветков пальчиковой лилии. Насколько я помню, это средство мне посоветовала леди ди Вара, старая нянюшка. Леди ди Вара ручалась, что все получится. К тому времени у нее было уже шестеро детей.
Взгляд Каттилары вдруг наполнился решимостью:
– Пальчиковая лилия? Не уверена, что знаю этот цветок. Он растет здесь, на севере?
– Не знаю. Но несколько дней назад я видела парочку на лугу, где Эрис разбил лагерь. Уверена, Лисе сможет узнать это растение.
За спиной у Каттилары Лисе протестующе подняла брови; но Иста знаком приказала ей молчать. Рейна продолжила:
– Старая нянюшка говорила, что эти цветы следует собирать собственноручно, босиком, в полдень, когда солнце наиболее плодородно. Их нужно срезать серебряным ножом, вознося молитвы Матери, потом бутоны завернуть в повязку из хлопка – или шелка, для леди, – и носить ее на талии до тех пор, пока снова не окажешься в постели с мужем.
– А какие слова в молитве? – спросила леди Каттилара.
– Ничего особенного, главное – чтобы они были искренними.
– И это сработало?
– Разве можно сказать с уверенностью?
На самом деле она никогда не прибегала к знахарству, несмотря на предложения доброжелателей. За исключением молитв. И мы все знаем, чем это закончилось. Иста как раз составляла в уме очередную приманку, когда рыбка сама прыгнула в сеть:
– Рейна… раз сегодня в полдень не будет женского праздника… можно мне одолжить у вас горничную Лисе, чтобы она помогла мне отыскать эти дивные цветы?
– Конечно, марчесса. – Иста улыбнулась. – Я отдохну и напишу письма.
– Я позабочусь, чтобы вам принесли полдник, – пообещала Каттилара и откланялась. Отправилась искать серебряный ножик и шелковый шарф, – догадалась Иста.
– Рейна, – прошептала Лисе, когда на лестнице стихли шаги марчессы. – Я ничего не знаю о растении, о котором вы говорите.
– Вообще-то, это короткий зеленый стебель с маленькими цветочками, расположенными в ряд, колокольчики Матери, так их называют. Но это не важно. Я лишь прошу тебя увезти марчессу от Порифорса настолько, насколько тебе удастся ее уговорить. Позволь ей нарвать любых цветов, главное, чтобы они не были ядовитыми.
Правда, есть некоторое искушение… Иста вспомнила детские встречи с плющом, вызывающим волдыри, и крапивой и усмехнулась. Но то, что происходит с Каттиларой – дело серьезное, и с этим шутить нельзя, как бы девушка ни раздражала Исту. – Замечай, если она вдруг внезапно захочет вернуться, или начнет необычно себя вести, или говорить что-то странное. Задерживай ее до тех пор, пока сможешь.
Лисе нахмурилась, одна бровь оказалась ниже другой:
– Зачем?
Иста ответила не сразу:
– Когда начальник станции вручает тебе запечатанный пакет, ты заглядываешь внутрь?
– Что вы, рейна! – возмутилась Лисе.
– Мне нужно, чтобы в этом ты стала моим курьером. – Лисе прищурилась: