Булыга Сергей. Ведьмино отродье

   Но тут со всех концов поскакали гонцы, из всех углов полетели "известия": беда! уделы зашатались! Знай, князь: купцы, отправленные в Глинск, побиты и ограблены - и пухнет Глинск, но хоть пока что еще молча. А в Глухове - там нет, там злобное, открытое смущение, и тоже слух пошел, лжа всякая... Но слух, то есть кликушу эту, изловили, язык из нее вынули, и на базаре на шесте его повесили, всем на обзор - и сразу тишина! И другим неповадно, молчат. Но это еще что! А вот в Замайске поднялись так поднялись - там их чуть урезонили: кого побили, а кого и совсем, навсегда положили, а иначе никак ничего не могли с ними сделать. А вот Столбовск и так не устоял, в Столбовске было всего круче: Костярь и тамошние лучшие едва успели затвориться во дворце, ну а народ, вконец залютовав, взял их в осаду и стоит, грозит их сжечь живьем - вот каково оно, столбовское известие! Князь, даже не дослушав его до конца, подскочил, поворотился к Рыжему и приказал:
   - Ар-р! Чин ему! Порс на Столбов! Порс-порс!
   И срочно заложили волокушу, и уже лучших вывели во двор... Но Рыжий от дружины отказался, сказал: "Сам справлюсь!" И уехал сам, то есть один. И долго он после плутал; по льду, в метель, и замерзал, и засыпал... Но вот он, наконец, Столбовск. Светало. Шел крупный, редкий снег. Народ стоял на стенах и кричал, выл, бесновался. Их было тьма и тьма, а он всего один. И хорошо, что он один - дружину не пустили бы, дружину б разорвали! А так, один как перст, он сошел с волокуши, к воротам подошел, повелел открывать... И открыли! И он в город вошел, вскрыл тайные амбары - нашел, унюхал, не ошибся - потом делил, потом судил: Костярь - в железа, в Дымск, Клым, сотник - в воеводы, ибо Столбовск так пожелал, Клыма на сходке выкрикнул, а Рыжий это своей властью подтвердил, а князь потом, кривясь, своей одобрил. Вот так-то вот! Потом...
   Потом был Глухов, Глинск, Копытов и другие. Где хитростью, где лаской, где угрозой он, Рыжий, ведьмино отродье, держал их всех вот так, в горсти! Потом, взойдя на Верх, докладывал. Князь, выслушав его, вставал и сдержанно благодарил, а после брал с собой бурдюк, спускался к лучшим, пьянствовал. А Рыжий уходил к себе, садился на тюфяк, брал книгу...
   О! Та книга! Она была большая, толстая, с железными застежками. На титуле было написано вязью: "Все знания", на корешке шрифтом попроще значилось: "Записки Досточтимого". Рыжий медленно, с явным почтением листал ее поблекшие шершавые страницы и то и дело замирал и даже закрывал глаза...
   А ведь тогда, когда, вернувшись от Урвана, он вскрыл футляр и вытащил оттуда эту книгу, то сразу хотел ее сжечь! А что, гневно подумал он тогда, вот тоже эка невидаль! Да у него здесь, только на Верху, их, этих книг, десятка два, не меньше. Они здесь от Юю еще валяются, Рыжий ходил, смотрел на них, листал, там-сям даже читал: "Девишник", "Сонник", "Подвиги Отважного", "Стихи"... Р-ра! Сирень, одно слово, и только! И он махнул на них, их снова спрятали в чулан. Потом пошли державные дела, и Рыжий о книгах и вовсе забыл... Как вдруг еще одна - Урванова! И он в сердцах вскочил и подбежал было к печи, открыл уже было заслонку...
   Но почему-то удержался и не бросил. Сел, расстегнул застежки, раскрыл наугад. И прочел: "...а Солнце - это раскаленный шар, это еще одна звезда среди других таких же звезд в бескрайнем и бездонном небе, то есть в Космосе..." Вот так! Рыжий прочел - и онемел. Аж заняло дыхание! Зажмурился. Немного подождал и успокоился, открыл глаза, прочел... Да, точно: "...то есть в Космосе". А дальше было так: "А Космос не есть пустота. Космос просто невидим, точно так, как невидим, к примеру, и воздух. Но о наличии воздуха можно судить..." Гм! Мудрено! Рыжий резко мотнул головой, перелистал десятка два листов, снова глянул, прочел: "Мозг - это самый главный наш орган и потому надежно укрыт черепом. Сердце укрыто только ребрами". Ну, да! Ощупав ребра, Рыжий потянулся, задумчиво зевнул, сел поудобнее... А у печи, надо сказать, и свет хорош, и не замерзнешь, а в книге говорилось о таком, что если и захочешь, не уснешь... вот оттого он и сидел, сидел, читал, не замечая ничего, всю ночь до самого рассвета.
   А утром сонный, с красными глазами, с большим трудом и, главное, уже безо всякого желания, выслушивал гонцов: Глинск, Свинск, Песчанск, деготь, лоза... В условиях умеренного климата. Ну-ну! Потом, уже после всего, когда все уже спали, они играли в шу. Князь, развалясь на шкуре чудо-зверя, потягивал вино, о чем-то говорил...
   А Рыжий ничего уже не слышал! Рыжий смотрел на шкуру, улыбался. Ибо теперь он знал, как ловят чудо-зверя. Это делают так: двести загонщиков трубят в серебряные трубы и поджигают заросли. Зверь выбегает и бросается, и рвет, топчет загонщиков. Кровь! Вопли! Визг! Но визг этот - от радости, от счастья, ибо там верят в то, что если чудо-зверь тебя прикончит, то это вовсе и не смерть, а будто бы... Вот такое у них там поверье, такая там у них религия...
   А князь, смеясь, рассказывал: Брудастый, как всегда, заснул под лестницей, а тут явились Бобка и Бесхвостый и стали поливать его из бурдюка, и поливали ему прямо в ухо, а брага была просто кипяток, они ее нарочно до того...
   И ты это сиди и слушай! И еще смейся вместе с ним. Р-ра, маета! Снег, вьюга за окном... А в Харлистате дождь бывает только один раз в три года, ну а про снег там вообще не знают. Зато в Голянии всегда стоит зима. И вот уже где дикари так дикари, даже похлеще Красноглазых: там ни власти у них, ни законов, пускай даже самых простых. Там просто зло. А здесь...
   - Ар-р! - удивленно рыкнул князь. - Да что это с тобой?
   - Так, ничего...
   И как накликал! Так с того раза у него и повелось: тянулись дни - из ничего, а в них были суды из ничего, чины невесть зачем, разъезды непонятно для чего. И еще много всего прочего, совсем еще недавно очень важного, а теперь непонятно какого, никчемного. Хотя, если задуматься, то почему это все ни к чему? Равнина - это не такая уже дикая, никчемная страна. Другое дело, что кроме нее на свете есть еще Фурляндия, Даляния, Мэг, Харлистат и прочие державы. И только все они, все до единой вместе взятые, это и есть в полной мере Земля, огромный остров, который окружен рекой без берегов, то бишь Бескрайним Океаном. Тот Океан действительно бескраен; никто не знает, где его предел. Да и сама Земля...
   И Рыжий закрывал глаза и видел кабинет Урвана и ту, так тогда поразившую его, картину на стене. Теперь он знал, что это была карта. И что в Фурляндии дома строят из камня, а на полях выращивают орс, гуппи, лессию. В Далянии ткут тонкое сукно, а в Мэге из того сукна шьют лучшие лантеры, плавят железо, медь. Ганьбэйцы же, этот ужасный, всеми отверженный народ, те вообще ничего не растят, не куют, не шьют, не плавят, а кормятся единственно разбоем на морях. А те моря... А эти горы, реки, города... Р-ра, сколько здесь всего! Голова идет кругом!
   Но, тем не менее, прочтя главу "Основы Географии", он тут же взялся за главу "Всеобщая История", в которой вкратце излагались войны, смены династий и важнейшие научные открытия. Затем была глава "Законы", затем "Народонаселение", "Легенды", "Свод ремесел", "Этикет"...
   А за окном - снег да дымы. В Столбовске снова неспокойно. Глухов, Песчанск... Но все, что было за окном, теперь казалось ему таким далеким и несущественным! Вот зато книга - это да! Два раза он прочел ее всю от застежки до застежки. А после три. Потом даже четыре. Ну, еще бы! Ведь в ней же говорилось обо всем! Вот разве что...
   И Рыжий снова подошел к столу и потянулся к книге. Открыл и начал читать ее с самого начала, с самой первой строки: "Мир, созданный Создателем..." И тотчас же зажмурился. Создатель - это кто? И для чего он создал этот мир - наш Земной Диск и Солнце, и Луну, и Космос, и звезды? И почему это о нем - то есть о том, кто даровал жизнь всему, что только есть на этом свете, - почему это о нем никто никогда ничего не говорил и не говорит? И почему это даже здесь, в этой так называемой Книге Всех Знаний, Создатель упомянут только однажды, правда, зато на первой же строке?! А далее о нем нет ни одного, даже самого малейшего намека. Почему это так? Почему? Рыжий сидел, смотрел в окно. Светает. Все сейчас на Горе, терем пуст...
   Нет! Шаги! Рыжий поспешно закрыл Книгу...
   А князь уже стоял в дверях и пристально смотрел на Рыжего. Рыжий отвел глаза, когти его невольно впились в книгу.
   - Что, - спросил князь, - не ждал?
   Рыжий молчал. Тогда князь подошел к нему, сел рядом, усмехнулся и сказал:
   - Читай, читай, я ж тебе не мешаю. Ну, открывай!
   Рыжий по-прежнему сидел не шелохнувшись.
   - Ну, ладно, - усмехнулся князь. - Не хочешь сам читать, тогда я почитаю. Гм. Да! Как это там? - и, деланно откашлявшись, глядя Рыжему прямо в глаза, он слово в слово повторил:
   - "Мир, созданный Создателем, являет собой диск, коий покоится в Безмерной Пустоте. Мы, здесь живущие..."
   И вдруг замолчал. Потом - вдруг также неожиданно - спросил:
   - Я не ошибся?
   - Нет.
   - И хорошо. А то, знаешь, пять лет я ее не читал. Вдруг, думал, подзабыл. Ан нет. Нюх, значит, еще есть!
   Глаза их снова встретились. Князь продолжал:
   - Я так и знал, что он попробует тебя переманить.
   - Кто?
   - Помолчи пока! Кто-кто, а я Урвана знаю. Ты почему мне сразу не сказал о Книге? Или ты думал, что укроешься? Да я ее сразу учуял!
   - Но я...
   - Ар-р! Ар-р! - князь зло прищурился. - Глупцы. Все вы глупцы! Читаете, мечтаете. О чем, хочу я знать? Да что у них там есть такого распрекрасного? Был я в Фурляндии, был в Мэге, был в Тернтерце. Да, поначалу разбегаются глаза и думаешь: вот мне б сюда, так я бы... А что я? Да ничего! Вот поживешь там маленько, присмотришься - и ви... Тьфу! И еще раз тьфу!
   И князь, лапой махнув, замолчал, ощетинился. Долго молчал. Потом злобно сказал:
   - Сперва Юю рвалась туда, все уши прожужжала, теперь вот ты...
   - Что я? Я ж ведь молчу.
   - Вот то-то и оно - молчишь! А почему?
   - Ну...
   - Что?!
   Но Рыжий не ответил. А что было сказать? Да, он читал тайком - ведь книга была от Урвана, а значит - от врага. И потому, чтоб не разгневать, не обидеть, а вовсе не...
   Князь встал, прошел к окну. Было уже совсем светло - Солнце давно уже взошло. Искрился снег. Дымы над городом стояли прямые, высокие - значит, к морозу...
   Вдруг князь сказал:
   - Глава девятая, четвертая посылка. Там сказано: "Мир не дано понять. Он этого не хочет". Он! Слышишь меня, нет? - и повернулся к Рыжему. - А знаешь, кто этот "Он"? Это Создатель. То-то же! Смекай! А мне уже пора, - и резко развернулся и ушел. А вот зашел к себе. Вот все затихло...
   И долго, очень долго еще было тихо. Потом внизу раздался перетоп - это с Горы вернулись лучшие. Потом они обедали... И снова стало тихо. Рыжий сидел на тюфяке, листал девятую главу... И наконец не выдержал и вышел от себя и постучался к князю. Тот, помолчав, ответил-таки:
   - Да.
   Рыжий вошел к нему. Князь, как всегда, лежал на шкуре чудо-зверя, а перед ним, на низком столике, стоял кувшин с вином, а рядом с ним была насыпана горка каленых орешков.
   - Садись, - позволил князь.
   Рыжий присел на самый краешек. Они долго молчали. Потом Рыжий спросил:
   - Создатель, это кто?
   - Создатель? - усмехнулся князь. - Он, говорят нам ученые, и создал этот мир.
   - А почему они тогда ничего не пишут о нем в Книге?
   Князь взял орешек, повертел его, но разгрызать не стал, а отложил... а после медленно и как бы нехотя ответил:
   - Да потому, что эта книга - Книга Знаний, но о Создателе мы ровным счетом ничего не знаем. Создатель - это просто аксиома, то есть такое утверждение, без всяких доказательств. А откуда она появилась? А вот откуда: те первые ученые, которые писали эту книгу, никак не могли поверить в то, что мир создался сам по себе. Вот поэтому они и представили, и утвердили в этой своей аксиоме, что все мы созданы Создателем.
   Рыжий насупился. Его всего трясло! Но, тем не менее, он как можно спокойней спросил:
   - А ты? Ты что, в это не веришь?
   - Нет, - просто сказал князь. - Не верю. Ведь я же не ученый, я равнинец, и, значит, как и все мои сородичи и соплеменники, должен верить не в Создателя, а в Одного-Из-Нас.
   - Так, значит, только должен?
   - Да, - раздраженно кивнул князь. - А этого что, разве мало? Ты, кстати, тоже много чего должен! Вот, например, уже пять дней подряд ты не приходишь на Гору. А я молчу. Да и другие тебя понимают. Гора - это, конечно, хорошо, да и обряд хорош, даже красив, я б так даже сказал, но жить-то не на Солнце - на Земле.
   - Земля большая!
   - Несомненно. И есть на ней державы богатые, а есть и которые поплоше. Народы, они тоже везде разные. Одни служат Учителю, другие Одному-Из-Нас, а кто и Стоокому, а кто и вообще даже сам не знает кому. Да и что это здесь повторять, ты же читал главу "Легенды".
   - Ну и читал. Но там о Создателе тоже...
   - Ар-р! - рявкнул князь. - О Создателе! В "Легендах", что ли, да? Но при чем здесь "Легенды"?! А вот девятая глава... И, кстати, принеси ты эту книгу!
   Рыжий принес. Он думал: вот сейчас они вдвоем начнут вместе читать ее и обсуждать, говорить о Создателе, спорить... Да только зря он на это надеялся. Князь сразу отобрал у него Книгу, сел, полистал ее, там-сям прочел, потом долго искал и, наконец, нашел то, что хотел, и принялся читать уже внимательно. Долго читал! О Рыжем он совсем забыл. Ну, еще бы! Ведь читал он, конечно, о горцах! Рыжий сидел, скучал, пощелкивал орехи... Князь наконец мягко захлопнул Книгу и, передав ее Рыжему, сказал:
   - Читай, читай. Особенно вот здесь, про них. Нам это очень скоро ох как пригодится!
   И - началось. О Создателе больше и не вспоминали. И вообще, отныне их дни были заняты так: утром они принимали гонцов, потом разбирали "известия", потом мотались в город, там чинили - и поскорей, князь торопил: "порс! порс!" - возвращались к себе, кормились - и к Книге. Хотя какое это чтение, когда опять в Замайске бунт, опять в Столбовске смута, и, вообще, морозы как держались, так и держатся, метели как мели, так и метут. Но князь, он и это сводил на свое, говорил:
   - А там у них, в горах, и летом тоже самое. Ну, отвечай, как тогда быть? Запомнил?
   И Рыжий отвечал, как быть, то есть чем нужно мазать горный лед, чтоб он горел как сухие дрова, и как спасать глаза от снежной слепоты, как выбирать проводника и что сулить ему и чем при случае грозить, каким его словам ни в коем случае не верить, и сколько стоит сыр, и как им могут отравить, и как потом от этого спастись, и что это за звери - рогачи, как их навьючивать, подковывать, как упредить лавинный сход и как в пургу, когда кругом ни зги...
   Но это только там, у них в злобных горах, всегда, и летом и зимой, лютый мороз, а здесь, на Равнине...
   Р-ра, наконец-то потеплело! Дороги ожили. Сугробы провалились. Князь стал совсем нетерпелив. Он то и дело вскакивал, расхаживал по комнате и говорил:
   - Ну, вот и все. Ар-р, дождались! Зря они скалились, зря упирались: моя берет! Будет война! Вот только бы...
   И рассылал гонцов по городам и торопил, чтоб шевелились, скорей собирались, а сам по целым дням гонял, мотал, шнырял по мастерским, складам, лабазам, мельницам да кузницам, все самолично проверял и пересчитывал, порой даже обнюхивал, а то и вовсе брал на зуб...
   А Рыжий ждал секретного посла, который должен был вот-вот явиться. А ждал он так: утром вставал еще до света, на волокушу - и мчался к заставе, и там до самой темноты то стоял на ветру и смотрел, и смотрел на пустую дорогу, то забегал в сторожку, грелся шкаликом, скучал, играл со стражниками в кубик, кормил их сытно, с княжьего стола... И, наконец, услышал долгожданное:
   - Идут! Идут!
   Правда, не шли они, а ехали в две волокуши. На первой - Слом, копытовский удельный воевода. Ха, воевода! Вор он, вор и еще трижды вором вор, его давно бы надо под ребро! Да вот князь не велит, князь его терпит... А на второй волокуше сидел сам Ага, горский посол большой секретности. Он был мохнатый, как и все они, до устрашения, и, снова как и все, молчун, гордец, глаз из-под гривы не видать, сверкали одни только зубы, а когти были золотом покрашены, в ухе серьга - опять же золотая. Проехал мимо - даже головы не повернул, приветствий словно и не слышал. Он и по городу как каменный проехал, рта не раскрыл, и только уже возле терема - и то как выплюнул - ответил князю "да", когда тот вопрошал его, легко ли, мягко ль ему ехалось. Вот так! И за столом молчал, на лучших не смотрел, над Бобкой не смеялся, ни вина, ни наливки, ни браги не пил, а только один мед - они, это точно известно, там у себя в горах пьют только горный мед, и только свежий, а не забродивший...
   А поселился он, этот Ага, в посольском флигеле - это направо от терема, возле колодца. И ему сразу же в дверях поставили двух стражников, над крышей вывесили стяг Горской Державы - на синем поле белый круг, - в самом же флигеле все было устлано, застелено, завешено коврами. То есть все было сделано так, как, говорили, делают в горах. И также, как в горах, ел-пил посол только на золоте, из золота. У них там все, что только можно, делают из золота. И продают они, и дарят только золото. Так и Ага: поднес князю большой, с полголовы, чурбан самородного золота, сказав при этом так: "Бери пока что это". Он был из непростых, этот посол. Он там, у них в горах, держал четыре перевала, пять крепостей, двенадцать рудников. Теперь же он хотел еще чего-нибудь к этим своим владениям прибрать, и говорил, что если Дымск ему сейчас поможет, то он потом с Дымском за это поделится. Хотя, он говорил, он и без этого "потом" Дымску и так уже помог: за то, что дымского посла, бей-бея Лягаша, его, Аги, неродичи подло убили, он тем презренным, поганым неродичам уже с большой лихвой ответил - долину сжег, камнями забросал, теперь там ничего расти не будет! Бей-бей Лягаш, сказал посол, был ему друг, бей-бей Лягаш был "настоящий". Он так всех и делил, этот посол, на настоящих и на прочих.
   - Давай, князь! - говорил Ага. - Делай войну! По-настоящему. Я ж слово своим дал, я говорил: нижний народ уже все приготовил, нижний народ уже зуб показал и когти уже выпустил. Понял меня? Тогда спеши!
   Да князь и без того спешил - гнал, гнал гонцов в уделы. А только лед сошел - и Слом его велением тотчас повел ладьи с припасами вниз по Голубе, а после через волок - и по Быстрянке вверх и вверх до самого Копытова. Там, от Копытова, до гор уже совсем недалеко, и там, в Копытове, уже и Сломова дружина была наготове, там и Ага еще с зимы, как шел на Дымск, своих оставил - а их две сотни у него - и все они обратно в горы рвутся, кричат: "На секир!". А сам Ага и князь теперь и день и ночь сидят на шкуре чудо-зверя, о чем-то говорят вполголоса, кивают, хмурятся. А Рыжий...
   Глава семнадцатая
   ИЗМЕНА
   ...Получил письмо. Точнее, он нашел его у себя на тюфяке возле подушки. Это при том, что входить к нему без спросу нельзя никому. Ну да и ладно! Он взял это письмо, вскрыл, прочитал. В письме была всего лишь одна фраза, но и та ничего ему не сообщала, а наоборот, вопрошала. Фраза-вопрос была такая: "Когда Аль-Харибад придумал первый знак?" И больше ничего в том письме не было - ни подписи, ни адреса, ни даже запаха. Хотя зачем все это, когда и так было предельно ясно, откуда, кто и для чего прислал это письмо, - для того, чтобы...
   Р-ра! А вопрос был простой. Вот на него ответ, в главе второй, части четвертой: пять тысяч двести тридцать восемь лет прошло с того самого дня, когда Аль-Харибад, придворный харлистатский звездочет, впервые начертал вот так, потом сюда, сюда, соединил, обвел... и получился знак "я", первый знак харлистатского алфавита. К этому первому, основополагающему знаку многомудрый Аль-Харибад вскоре придумал еще сто сорок три подобных знака, посредством которых можно было - и можно и поныне - отобразить все могущее возникнуть в любой голове мысли и чувства. Так в Харлистате появилась письменность. И вот, значит, каким должен быть полный, исчерпывающий ответ на вопрос: пять тысяч двес... Да и вот что еще интересно! За это свое величайшее открытие досточтимый Аль-Харибад не получил ровным счетом никакого вознаграждения, даже морального. И вообще, почти никто при его жизни так и не узнал об этом чуде разума - алфавите. Да и потом еще достаточно долго, в течение нескольких веков, великое искусство письменности харлистатские мудрецы таили от всех, от кого только можно, и уже только потом, по прошествии весьма и весьма продолжительного времени, дело дошло наконец до того, что без умения владеть "безмолвной речью" в благословенном Харлистате уже нельзя было представить себе ни чиновника, ни лекаря, ни морехода, ни даже самого распоследнего надсмотрщика на соляных рудниках - ведь даже и ему по долгу его службы постоянно приходилось считать да записывать. И посему уже не менее трех тысяч лет тому назад у них ввели закон, согласно которому каждый харлистатский юноша обязан закончить хотя бы начальную простонародную школу. И с той поры - представь, уже тридцать веков подряд! - у них и в градостроительстве, и на мануфактурах, на кораблях, на рудниках... ну и так далее, то есть везде весь Харлистат от мала до велика просвещен, а посему, так говорят они, и процветает. И также и Тернтерц, и Мэг, Даляния, Фурляндия и даже Горская Страна. А здесь? В Дымске, согласно реестру, восемьдесят восемь грамотных. И это в столице! А если глянуть на уделы? То-то же! Так что тут можно требовать от этой глухоты и темноты, погрязшей в извечном невежестве?! И оттого, от этого невежества, здешний народ такой дрянной, ленивый, завидущий. Вот и сейчас они позарились на золотые россыпи, как будто все здесь уже есть, вот только б им еще и россыпи... И ведь пойдут туда! И будут жечь ту Горскую Страну и льды ее растапливать, устраивать обвалы, чтоб ледники, срываясь вниз...
   Ар-р! Хва! Рыжий вскочил... Нет, снова лег. Нет, вновь вскочил. Ар-р! Р-ра! И засопел, и даже зарычал в бессильном гневе! Так вот зачем, подумал он, Урван сперва дал ему Книгу, а после вдруг прислал это письмо - чтоб он теперь, когда уже все решено и все готово, взял да прозрел!
   И это называется "прозрел"? Ложь все это! Р-ра, если б в этой жизни все было так просто: кто грамотен, тот, значит, и умен, и честен, и богат, а кто неграмотен, тот глуп и нищ, и лжив, и ни на что не годен. Р-ра-ра! Хват ничего не знал - не только грамоты, но даже как добыть огонь и что такое колесо, и... Да! А ведь из всех, кого он, Рыжий, только знал и знает и будет знать, Хват для него всегда останется умнейшим и мудрейшим! Вот то-то же! И, значит, мудрость вовсе не в умении читать, считать до миллиона, плавить железо, строить корабли, предсказывать движение светил... ну и так далее. А посему какое тебе, Рыжий, дело до того, когда Аль-Харибад придумал первый знак и для чего это Урван теперь тебя не оставляет, на части рвет, толкает на измену?! И Рыжий взял письмо, поднес его к свече... И сжег. Потом сдул пепел с подоконника, лег на тюфяк, зажмурился... И вспомнилось: опять Ага сегодня говорил, что воздух здесь у нас, внизу, густ и тяжел. Так, может, оттого, от этой тяжести в дыхании, равнинцы так тяжелы на подъем? Ведь никто из воевод в поход не рвется, один лишь князь...
   Который, Рыжий, для тебя теперь как прежде Хват! И как Лягаш. А был бы жив отец...
   А и действительно: вот был бы жив отец, вот что бы он сказал? Не знаешь. То-то же. И Книга ничего не знает; никто не знает ничего, ибо жизнь наша - тьма, жизнь - как ночное небо. Но, правда, в небе есть звезды, они хоть и слабо, но все-таки светят, а на земле звезд нет, здесь просто тьма. Но не заснуть - не спится. И Книгу не бери, зачем она тебе, она ведь не подскажет и не усыпит...
   И так он, Рыжий, пролежал всю ночь. Ворочался, а сон никак его не брал. А утром, только рассвело, он вышел на крыльцо и повелел, чтобы подали каталку и - мрачный, злой - отправился на пристань, по делам. Потом мотался по лабазам, мастерским. А вечером во флигеле они втроем играли в шу, Ага рассказывал о том, как объезжают рогачей и как они строптивы, но что без рогачей в горах никак не обойтись, ибо от них и то берут, и это, и... Рыжий кивал, потягивал вино, хрустел орешками... И думал о своем. Он знал - Урван не успокоится. И не простит, что он не поддержал его. Пусть так! Он, между прочим, тоже не отступится - и будет до конца за князя, старого упрямца, хоть князь напрочь не прав, а прав конечно же Урван, ибо война не принесет Дымску ни радости, ни славы и ни тем более тех призрачных богатств, которые они пусть даже и добыли бы, так в одночасье бы разворовали! Вот так тогда он думал. Но вслух ничего не произнес - молча играл. И даже дважды выиграл. А ночью ему был весьма престранный сон, что будто он - ганьбэйский капитан, корабль которого спешит узким проливом. "В-ва! В-ва!" - кричат усталые гребцы. А позади - погоня: шесть галер. И Рыжий подскочил...
   Нет, здесь он, у себя. Тьма, тишина вокруг. Лег, долго ждал и, наконец, заснул... Опять галеры, р-ра! И так - всю ночь!..
   А утром - суд, лабазы, мастерские, а вечером опять - Ага, мед, карта, шу... Ага молчал. Ага был в сильном гневе! Князь раз за разом повторял ему: уделы поднимаются, вот-вот придут, но, говорят они, заминка в том, заминка в сем, и посему опять приходится откладывать поход, но как только управимся, так сразу же...
   Ага не выдержал, вскричал:
   - Срок, срок! Назавтра срок! Настоящий!
   И князь, немного помолчав, сказал:
   - Н-ну, ладно, дай мне еще ночь на ожидание. А завтра, может быть, все само собой решится.