Булыга Сергей. Ведьмино отродье

   Стюард ушел. Вай Кау посидел еще, подумал... А после, так и не притронувшись к еде, встал и залез в гамак. Уже оттуда он сказал:
   - А ты поешь, поешь. Ты на меня не обращай...
   Но не договорил, а словно враз окаменел: лежал не шевелясь. А Рыжий...
   Есть ему, конечно, не хотелось - ел через силу, то и дело запивал. Порой поглядывал на адмирала. Потом, поев, собрал посуду и перенес ее на тумбочку, составил, потом утерся - очень тщательно - и подошел к иллюминатору.
   Да, за кормой действительно вздымались довольно-таки большие буруны. "Тальфар" шел справно, не заваливал... А море было гладкое, блестящее, как зеркало. И - духота: ни ветерка, ни облачка. И - тишина: весла на сушке, весь экипаж ушел на бак, и там они сейчас совещаются, как им быть дальше. Р-ра! Да какое уже дальше! Вай Кау окончательно ослеп, у Гезы горлом кровь, а еще семеро гребцов и двое марсовых... А что она тебе на это скажет? И Рыжий запустил лапу за пазуху, достал моне...
   Нет, не успел!
   - Р-ра! - вдруг воскликнул адмирал. - Вот так дела! Ты где это сейчас?
   - Здесь, - отозвался Рыжий. - Вот, смотрю. Ход - пять узлов, не менее.
   - Пять, х-ха! К обеду будет семь, а то и десять. А к ночи... Как ты думаешь?
   - Н-не знаю.
   - А надо знать! Иначе что это за штурман? Так вот... Да! - и тут Вай Кау сел, зевнул и потянулся, потом наощупь разыскал свисавший с потолка шнурок и трижды дернул за него: вверху, на палубе, затренькал колокольчик.
   Ого, подумалось, а не затеял ли он чего недоброго? Вряд ли, конечно, ну да мало ли! И, чтоб потом не каяться, Рыжий неслышно распахнул иллюминатор, встал на приступочку...
   Но обошлось! Пока что обошлось. Вай Кау кое-как спустился вниз и, повернувшись к Рыжему, сказал:
   - Сейчас я выйду к ним, поговорю. Да, выйду сам, один. Хоть и слепой. А ночью как я здесь по палубам ходил? Пять лет уже, наверное. Так и сейчас пойду. Выйду к ним, успокою. Заткну кого надо. А ты пока что посчитай наш курс. И вообще, прикинь, представь себе большой водо...
   И замолчал: вошел Базей. Вай Кау недовольно сморщился и, повернувшись к боцману, спросил:
   - Все собрались?
   - Давно уже.
   - Давно я не просил. Сейчас надо. Пойдем!
   И они вышли из каюты - сперва Базей, а уже после адмирал. И он-то, адмирал, прикрыв за собой дверь, нажал на потаенный рычажок - дверь щелкнула...
   Р-ра! Вот ты даже как! Рыжий немного подождал, а после крадучись прошел к двери, тронул ее... Да, дверь была закрыта. Он, значит, тебя запер на замок, а сам ушел на бак, там они будут совещаться, а ты тем временем будешь сидеть здесь, ждать. И уж дождешься! Все тебе припомнят: у Гезы горлом кровь, Вай Кау слеп, да, впрочем, все теперь слепы, не знают, где они и очутились, - ведь звезды все чужие, незнакомые. Р-ра! Только что им эти звезды?! Они-то, косари, уверены, что знают, куда ты их завел. Вот и Вай Кау напрямую заявил: "Представь себе большой водо..."
   Вот как! И пусть себе так думают, а ты пока...
   Рыжий опять хотел было достать монету, да не решился, передумал пошел и лег в гамак. "Большой водо..." Х-ха! Да! Большой водоворот - это так его официально именуют в ежегодных отчетах, а в просторечии он называется по разному: Голодный Зев, Проглотный Зев, Хапун, Глотарь, Засмок; как только эту мразь не называют! А как ее боятся, р-ра - пуще всего на свете! Сперва, так говорят, бывает полный штиль - день, реже два, а после Океан вдруг оживает, но волн по-прежнему не видно, а просто за кормой как будто начинает пениться вода, а вот уже оставлен за кормой один бурун, второй, а вот уже и заскрипели переборки, корабль мало-помалу набирает ход... А Океан по-прежнему как зеркало! Жара, ни ветерка, ни облачка, по всем приметам - мертвый штиль... А вас несет, несет, несет три, пять узлов, семь, десять; и даже если вахта и подвахта, все, кто ни есть на корабле, возьмутся выгребать, табанить, словно оголтелые, то и тогда вам не спастись, вас все равно будет нести день, ночь и еще день вначале прямо, а после вас начнет заваливать все круче, круче, право на борт, потом издалека послышится гудение, рев, хлюпанье, бурление, а вот и Океан как будто наклоняется, а это значит, Зев уже распахнут. Да вот он, Зев, - на траверзе, смотрите! И мы в него сейчас...
   Р-ра! Бред какой! Как можно во все это верить? Ведь если этот Зев столь ненасытен и неотвратим и если вправду все, что он проглатывает, гибнет, то кто же им тогда о нем поведал? Да еще как поведал, и не раз - со множеством подробностей, с расчетом скоростей, замерами угла наклона горизонта; вот и Вай Кау говорит: пять, семь узлов... Вот, даже и Вай Кау в это верит! А почему? А... Х-ха! Чему ты удивляешься? Ну почему это ему нельзя поверить в Зев, когда ты сам - и с каждым днем все больше, больше веришь в Магнитную Звезду?! А ведь и там корабль увлекается течением, и здесь, и, кстати, с того Острова тоже никто не может возвратиться; ты это знаешь, ты в этом уверен, то есть ты веришь и в Магнитную Звезду и в Золотой Магнитный Остров. А кто тебе рассказывал о нем? Ах, ты о нем прочел! Хорошо. А кто другим, тем, кто это записывал, рассказывал? Тот, что ли, кто сумел оттуда выбраться? А как сумел? А если даже так, действительно сумел, то почему же он тогда не рассказал, не научил других, как можно это сделать? Он, значит... Да! Он или не желал о том рассказывать, чтобы никто другой не смог за ним последовать, или молчал, давши зарок, или... Да, вспомни! Все, кто ходил на юг, потом или молчат, или в своих отчетах так лукавят, что истину уже не восстановишь - кто завышает пройденное расстояние, кто искажает данные о виденных созвездиях, а кто и попросту ссылается на неисправность компаса, утерянный квадрант... А все из-за чего?
   Х-ха! Скоро все узнаешь. "Тальфар" скрипит все громче, громче, уже и семь узлов, наверное, дает, течение усилилось, оно тебя несет - тебя и всех этих, на баке - к Зеву или к Острову, и уже в третий раз пробили склянки, а адмирал никак не возвращается; тишь-тишина на палубе... Да и о чем им там теперь кричать?! Он, адмирал, и все они - свои, они всегда между собой договорятся. Вай Кау слеп, у Гезы горлом кровь, а все из-за чего, из-за кого? Да как всегда - чужак на корабле, чужак принес несчастье, и, значит, надо чужака...
   А что? Скормить его - самый надежный способ. Вот прошлым летом на Восьмой Эскадре вот так же взяли, не проверив, плотника, и что? Смешно? Да как-то и не очень. И больше не лежится в гамаке. Рыжий спустился вниз и подошел к столу, открыл журнал и полистал его... Закрыл. Провел когтями по столу, с треском сдирая полировку... Но тотчас же опомнился - зачем это? Стол здесь причем?! И Рыжий убрал лапу: стоял и слушал. Вроде все спокойно, значит, легко они договорились, значит, сошлись и будут заодно. Вай Кау им поведает про Тварь и объяснит, что они все здесь околдованы, а он больше других, и скажет: для того, чтоб снять с него проклятие, чтоб он, как самый опытный моряк, мог после их спасти, сейчас нужно всего-то...
   Р-ра! А вот войдут они сюда, а пусто здесь! А где чужак? Да, видно, прыгнул за борт и, стало быть, решил, что лучше самому...
   Нет, не дождутся! Ну, прыгнешь за борт - и утонешь. А если даже сразу не утонешь - так будешь плыть час, два, день, два... а после все равно утонешь и так и не увидишь того Острова, а до него, наверное, уже совсем недалеко, "Тальфар" все наддает и наддает и, может, уже к вечеру они, все эти косари, увидят далеко на горизонте ту самую заветную звезду, которую ты так... Да! Главное - не поддаваться глупостям. Ждать, ждать: что будет, то и будет. И Рыжий подошел к иллюминатору, плотно закрыл его - как перед штормом - на задвижку и снова отошел к столу, глянул на компас, на хронометр, а после медленно полез за пазуху, нащупал там монету...
   Стук! Это в дверь стучат. Значит, пришли уже. И, раз стучат, значит, Вай Кау с ними нет, он ведь с ключом, он бы просто открыл... Вот, значит, как, одни на ют пришли, посмели. Ну, Рыжий... Р-ра! И, отпустив монету, он вынул лапу из-за пазухи, сказал:
   - Войдите!
   Те, что пришли, толкнули дверь, потом еще... И послышался голос Базея:
   - Так ведь закрыто, штурман!
   - Не знаю, я не закрывал, - насмешливо ответил Рыжий. - Не верите, спросите у Вай Кау.
   За дверью зашушукались. Потом в замочной скважине раздался скрип, потом щелчок, еще один, еще... Потом дверь осторожно приоткрылась, в каюту заглянул Базей, увидел Рыжего, спросил:
   - Не помешаем?
   - Нет, входи. Или входите. Сколько вас?
   - Да всего двое, - сказал Базей, уже входя в каюту. А вслед за ним вошел...
   Р-ра! Геза! И, глядя на него, никак не скажешь, что еще утром он лежал пластом и кровью харкал, умирал... И ладно! Вошли они, два боцмана, стоят перед столом, а дальше пройти не решаются - ведь, как-никак, это каюта, ют... И все же Рыжий отступил на шаг, спиной уперся в сетку гамака; гамак это такая штука, что если, уцепившись за него, вот так вот кувыркнуть, а после...
   Нет, похоже, обойдется и без этого. Базей сказал весьма миролюбиво:
   - Мы говорили с адмиралом. И он сказал, что ты не виноват. Ты тоже заколдован, вот. А эта тварь, которая тебя, нас всех заколдовала... Ну, которую Хинт тебе сунул... Так вот, мы за ней и пришли. Вот... Отдай! - и даже лапу протянул.
   Рыжий молчал, смотрел на его лапу, на самого его, на Гезу. Вот как оно все обернулось, р-ра! Ни бунта, ни доски через фальшборт, ни даже адмирала рядом - где, кстати, он? да где бы ни был! - а вот пришли они, два этих косаря, скота, и по-простому говорят "отдай", а ты... А ты стоишь и чувствуешь: а ведь действительно отдашь ее, не пожалеешь, да и чего ее теперь жалеть? Вела она тебя - и привела. Правда, куда, пока еще не знаешь. Хоть и надеешься на лучшее. А ведь напрасно, зря, не верь ты ей, тварь она, Тварь, и Хинт был прав, и адмирал был прав, так и чего тогда ты ждешь?! И Рыжий запустил лапу за пазуху, достал монету...
   И швырнул ее на стол! Она, как и тогда, когда ты в первый раз был у Вай Кау, упала и застыла - как прилипла. Два боцмана с опаской наклонились над монетой... Но трогать ее все же не решились. Геза, не зная, как тут быть, даже немного отстранился от нее. Базей же, подняв голову и повернувшись к Рыжему, сказал:
   - Здесь только одни буквы. А где же глаз?
   - На оборотной стороне. Переверни ее - тогда увидишь.
   - А...
   - Я сказал: переверни! Не бойся!
   Базей, собравшись с духом, снова наклонился, прокрался лапой по столу, притронулся к монете, подождал, а после резко - р-раз! - перевернул ее! И...
   Где она?! Монеты уже не было! Она исчезла! Вот только что была - и нет ее. Базей ее перевернул - и...
   Р-ра! Базей, громко сопя, ощупал всю столешницу - вначале быстро, лихорадочно, а после уже медленно и тщательно... А после, почти лежа на столе, он его нюхал и сдувал с него пылинки, и снова нюхал, щупал и хватал, рычал, сопел...
   А Геза - тот стоял окаменев, глаза его были расширены, пасть приоткрыта, шерсть на загривке вздыбилась...
   - Р-ра! - злобно выдохнул Базей и оттолкнулся от стола, глянул на Рыжего. - Штурман! Кончай шутить!
   - А я и не шучу, - насмешливо ответил Рыжий. - Я это все всерьез. Чего стоишь? Бери ее и уходи. Ты же за ней пришел!
   - Я... Я... - Базей даже закашлялся. - Ну, я... А ты еще попляшешь мне на рее!
   - И попляшу!
   - Вот-вот! Вот именно! Пошли пока!
   Базей схватил Гезу за шиворот и потащил вслед за собой прочь из каюты. Ушли они, протопали по трапу...
   А дверь закрыть забыли! И пусть так и стоит...
   Нет, ни к чему! Рыжий легко, таясь, прошел к двери, прикрыл ее...
   И тут же бросился к столу и принялся его ощупывать, оглаживать, обнюхивать... Напрасно! Не было монеты. Она исчезла, как и всякое видение, как, помнишь, и тогда, в Лесу - вокруг сплошной ковер сырой после дождя иглицы, а там, где только что было Убежище, теперь...
   Р-ра! Стопы его больше не держали, и Рыжий опустился в кресло: сидел, смотрел на карту на стене - ту самую, подложную, обманную. А где правдивая? И вообще, а есть ли Континент? Жара, ни ветерка, не продохнуть; казалось бы, запаришься... А вон как бьет озноб! Ты весь дрожишь, брюхо свело, монеты нет и адмирала нет, и нет привычных звезд, "Тальфар" все наддает и наддает, Проглотный Зев все ближе, ближе, он скоро всех проглотит и сожрет, а тот Магнитный Остров, который так тебя манил... Постой, постой! Ты не к нему ж ведь направляешься! Ты ищешь Южный Континент, и если ты его найдешь, то рухнет Равновесие, Земля перевернется...
   Р-ра! А зачем это тебе, чтоб что-то рухнуло? А если же, напротив, устоит - то и это зачем? А если... Вообще, зачем тебе все это и все эти? Ведь самому тебе, лично тебе, не нужно вовсе ничего - ни славы, ни богатства, ни самодовольства, ни... Ну, что еще назвать? Да что попало! Вот, бегал ты, надеялся, жил там и сям, и... Прибежал! Теперь сидишь один в каюте, вокруг Бескрайний Океан, солнце вот-вот взойдет в зенит, и эти, косари, сядут обедать, а после, уже ближе к вечеру - раньше нельзя, таков у них закон - к тебе придет Кром, парусиновый мастер, и снимет с тебя мерку...
   Но это будет еще только вечером, ну а пока что тихо здесь, никто больше соваться не решается; Базей небось, как рассказал о том, что здесь случилось, так там они теперь...
   Гонг. На обед. Опять они затопали. Опять запахло варевом. А вот и снова слышатся знакомые шаги - это стюард идет. Вот он спускается по трапу, входит, вот расставляет на столе посуду - один куверт, не два. А лапы у него дрожат, глаза старательно отводит...
   Рыжий спросил:
   - А это, с тумбочки, ты приберешь?
   Стюард глянул на тумбочку, на грязную посуду, что оставалась еще с завтрака, откашлялся в кулак и нехотя ответил:
   - Н-нет. Мне сказали, чтоб не трогал.
   - А кто сказал?
   - Сам адмирал.
   - А, кстати, где он, адмирал?
   - На баке. Он занят там, просил не беспокоиться.
   - Не буду, - Рыжий усмехнулся. - Проголодался я, не до волнений! - и, пододвинувши к себе тарелку, он начал жадно есть.
   Стюард стоял над ним, не уходил. Рыжий спросил:
   - А как здоровье нашего патрона?
   - Да как всегда, чего ему.
   Рыжий кивнул, пережевал большой кусок, опять спросил:
   - А Геза как? А семеро гребцов, а двое марсовых?
   - Все на стопах.
   - Прекрасно. Налей-ка мне вот этого.
   Стюард налил. Рыжий отпил, посмаковал, опять отпил, опять посмаковал, спросил:
   - Опять не будешь убирать?
   - Опять. Патрон сказал: "Потом все перетрем и выскоблим, прокурим".
   - Вот как! А он хозяйственный. Еще подлей.
   Стюард подлил. На этот раз Рыжий все выпил в один мах и не поставил положил бокал, достал платок и долго утирался. Стюард не уходил. Рыжий сказал:
   - Иди. Чего ты ждешь.
   - Мне еще велено сказать...
   - Так говори!
   - К вам... Кром придет.
   - Ну, Кром. Раз надо, пусть приходит.
   - Но вы, наверное, не знаете, зачем.
   - Ну почему же? Знаю - снимет мерку. Потом сошьет мешок. Так?
   - Так. И вам... не боязно?
   - Нет. А чего? Пусть шьет. Мы же с Базеем вровень, ухо в ухо, так что не зря Кром постарается - не для меня, так... Ну, иди, а то ведь ждут тебя: им всем небось не терпится узнать, что тут да как. Иди! Я что сказал?! - и Рыжий даже встал.
   Стюард подобострастно закивал и, пятясь, поспешил вон из каюты. Ушел и дверь закрыл. Вот так! Вот так-то, чва! И все там - чва, все - косари, все до единого, а первый среди них - Вай...
   Тьфу! Вот же навяжется! Как будет, так и будет. Потом они, конечно, все здесь приберут и выскоблят, ну а пока ведь не сидеть же, как Ларкен, среди объедков. Рыжий опять собрал посуду и перенес ее на тумбочку, а после подошел к иллюминатору и принялся смотреть на Океан...
   Хотя смотреть-то было не на что - вокруг одна вода, а над водой тяжелый, раскаленный воздух: ни ветерка, ни дуновения, в такую пору, говорят, над горизонтом вдруг всплывают миражи и марсовый кричит: "Земля! Земля!", корабль меняет курс, гребцы встают и падают, встают и падают, весло на грудь - упал, на грудь - упал, в-ва, в-ва, все ближе, ближе, и вот уже она, эта земля, вот, до нее уже совсем недалеко, и уже кажется... А вот уже и нет - мираж исчез, пуст горизонт, гребцы в изнеможении... Вот почему, доказывал Ларкен, так нужен узнаватель - тот инструмент, который, как он объяснял, не ошибается не только в ночь, в туман, но и в такую вот жару, когда...
   А где Ларкен? Да там же, где и Бейка. Кто их убил? Да тот, с которым ты пошел, которому поверил, хотя куда уместней было бы подумать: а чем я лучше их? Был их черед, он их убил, а твой черед придет - он и тебя прикончит, и так ведь все оно и обернулось! Крот, разуверившись в монете, опять решил, что она - Тварь, а если так, то... Да! Сейчас вот эта вахта кончится - и Кром придет к тебе и снимет с тебя мерку, сошьет мешок, а после они все сюда заявятся - Вай Кау лично приведет...
   Нет, так нельзя: ляг, отдохни! И Рыжий резко поднял лапу, нащупал сонную артерию и, осторожно выпуская коготь, начал надавливать...
   Тьма! Гром! И он упал, но он того уже не чувствовал - он ничего уже не чувствовал, был словно неживой; упал, застыл, неловко подвернув голову... Так и лежал окостенев. Пробили склянки - раз, второй. И это был не сон почти что смерть...
   Но Крома вовремя почуял! Сразу вскочил, встал у стола...
   По трапу медленно спустился Кром - приземистый, сутулый малый. Вошел, держа линейку, словно посох. Сказал:
   - Я... это...
   - Знаю! - глухо отозвался Рыжий. - Чего стоишь? Давай.
   Кром подошел к нему, помялся и сказал:
   - Лечь надо.
   - А зачем? Так измеряй.
   - Нет, надо лечь. Ляг, вытянись, как следует, потом будет просторнее.
   - Не все равно ли, что будет потом?
   - Не все равно. Ты меня слушай! Ляг, говорю.
   Рыжий поморщился, но лег, а Кром присел над ним и начал его измерять. Делал отметки, шепотом подсчитывал. Рыжий спросил:
   - А адмирал, он как это решил? На рею или по доске?
   Кром недовольно сморщился, сказал:
   - Во-первых, если по доске, тогда мешка не шьют. А во-вторых, про адмирала мне рассказывать не велено.
   - Но...
   - Ничего не знаю!
   Рыжий вздохнул и больше ничего уже не спрашивал. Кром все измерил, подсчитал, встал и сказал:
   - А много на тебя уйдет. Да, много! Можешь встать.
   Рыжий поднялся, отряхнулся. Кром, деловито осмотрев его, хотел было еще что-то сказать... Но Рыжий вдруг не выдержал и рявкнул:
   - Хва!
   Кром захлопнул пасть, попятился...
   Но Рыжий уже бросился к нему, схватил за шиворот и, развернув, так пнул его под зад, что Кром...
   Все, нет его. И снова тишина. Рыжий захлопнул дверь и, тяжело дыша, прошел к иллюминатору, опять к двери, опять к иллюминатору, опять... И наконец остановился, глянул на хронометр, на компас...
   И сел, зажмурился, впился когтями в стол. И качки, вроде, никакой, и ведь вполне здоров - а как тебя качает, мутит. Сейчас бы впору яблока, да, яблока! Да, того самого, а что?! Ведь был у тебя дом, была жена, тебя избрали старостой, ты обещал им привезти из города станок, на котором мелют рыбьи кости, а еще новые веревки для сетей, и поплавки, для Ику - бусы, музыкальную шкатулку. Р-ра! Кажется, все это было так давно, а ведь еще Луна не умерла с тех пор, как ты ушел из Бухты. Нет, не ушел - бежал. И все бежишь - на четвереньках, словно зверь, - "наддай! - кричат тебе, наддай!" - и наддаешь. "Тальфар" еще прибавил ходу, течение уже как на реке, где, помнишь, ты шел с плотогонами, когда ты еще Кронсом был, Быр звал тебя, а ты с ним не пошел - бежал. Опять бежал! И так всегда - бежишь: Рыжий бежал, Ловчер бежал, Кронс, теперь снова Рыжий. И, видно, в том твоя всегдашняя судьба - бежать, бежать и все надеяться, что там, за горизонтом, может, встретишь...
   А ничего ты там не встретишь! Убежище исчезло - раз, Башня - обман и ложь, и это - два, ну а на третий раз монету взял, перевернул... И где она? Куда она исчезла? Так, может быть, Вай Кау прав: она вела тебя и привела. Куда? В Проглотный Зев! Вон, посмотри, какое здесь течение! Так, может, и действительно, взять да и посчитать, когда этот Зев нас проглотит. Ведь все равно будешь сидеть и ждать, ведь все равно нет духу встать, выйти на палубу и подойти к Вай Кау и сказать... Р-ра! Как в тяжелом сне - сидишь и ждешь, когда к тебе придут и свяжут, и поволокут, а после как сохатого, нет, как нерыка... Нет! Как настоящего ганьбэйского скота вздернут на рее! Но это будет еще только ночью и, значит, можно пока не спеша и обстоятельно произвести подробнейший расчет, когда же Зев сожрет этот корабль, намного ли они тебя переживут. Р-ра! Х-ха! И Рыжий взял перо, чернильницу, раскрыл журнал и принялся считать, вычерчивать, зачеркивать и начинать сначала. Вот уж действительно, ничто так не съедает время, как бесполезный труд! Считай, Рыжий, считай, не отвлекайся! И он считал, вычерчивал и перечерчивал, сверял и вновь считал. Пробили склянки раз, второй. Когда стемнело, он зажег свечу...
   И спохватился - ночь! Вот и пришла она - дождался. Сейчас они заявятся. Рыжий прислушался... Пока что было тихо. Ну а когда они придут, тогда как быть? Кричать, доказывать? А может, встать в дверях и... Все равно ведь смерть! Задуй огонь!
   И он задул. Сидел. Стало совсем темно. Волны толкутся в борт, толкутся, "Тальфар" скрипит; согласно сделанным расчетам, к утру все и решится окончательно, так что какая разница, сейчас или потом...
   Шаги! И голоса: идут!..
   Да нет - они уже забегали и закричали - громче, еще громче! Но что это они кричат? Не разобрать! И в голосах не ужас - радость! И какая! Да что же там могло...
   Рыжий вскочил и побежал, и - вверх по трапу и на ют, и дальше, к ним, и...
   Р-ра! Ночь, небо чистое, все в звездах, Луна уже взошла...
   Да что теперь Луна! А вон, смотри, прямо по курсу - свет! И он все разгорается и разгорается. Да, значит, так оно и есть - на небе много звезд, а в Океане лишь одна; сперва она чуть теплится на горизонте, а после начинает разгораться и расти, и глаз уже не отведешь - ведь этот свет манит тебя, пьянит, вот почему они все так кричат, как одержимые, - да ты и сам уже кричишь, просто того не замечаешь, "Порс! Порс!" - командует Базей - и все бегут. "Порс! Порс!" - гребут, ритм два и два, ритм три и три, гребут, кричат, смеются, а ты стоишь и смотришь на нее и сам себе не веришь - не может того быть, обман это, мираж, магнитным может быть только железо, но не золото, а золото, сам видел, как монета...
   - Взять! - закричал Базей.
   И навалились! Сбили со стоп и придавили к палубе, и принялись вязать, а ты не отбивался - ты все смотрел, как завороженный, на горизонт, по-прежнему еще не веря, что это никакое не видение, а явь; и это ведь правда, научно доказанный факт - мираж бывает только днем, в жару, а чтобы ночью...
   Р-ра! Р-ра! Удар! Тьма! Грохот! И...
   И нет уже видения, и нет даже тебя, нет ничего - одна лишь пустота. Очнешься - будешь жить, а не очнешься - значит, не очнешься.
   Глава одиннадцатая
   ЦВИРИН-ТСААР
   Он очнулся. Открыл глаза - темно. "Тальфар" скрипит, волны толкутся в борт, толкутся, вверху, на палубе, кричат "В-ва! В-ва!". Значит, отбоя не было, они гребут и ночью. Значит, у них есть какой-то ориентир, иначе бы...
   И мысль оборвалась. Снова тьма. Тишина...
   Когда он в следующий раз очнулся, было по-прежнему темно, гребцы споро гребли, кричали погонялы. Он попытался встать - не смог, сразу упал. Вновь наступила тишина...
   А окончательно очнулся он только тогда, когда "Тальфар" уже стоял на якоре. Это легко определить - когда корабль на якоре, тогда совсем другая качка, потому что якорный канат, когда он натянут...
   Р-ра! Значит, ты уже у берега! Лежишь, весь связанный: ни сесть тебе, ни повернуться, ни даже рассмотреть, где это ты - так здесь темно. Только вверху, сквозь щели в палубе, чуть виден слабый свет. А здесь, внизу, под боком у тебя - вон впилось как! - как будто бы лежит ведро, под головой бухта каната. А времени сейчас - Рыжий принюхался... Нет, к вареву они еще не приступали. А этот шум... А, это у баллист они забегали! Кстати, почти над самой головой; наводят, значит, их, готовятся. А вот и старший их командует. А остальные где, чем сейчас заняты гребцы? А прибыли они куда? Вчера было видение - и все в него поверили, гребли что было сил, потом всю ночь тоже гребли, и вот только теперь, когда стало светло, остановились. И ведь куда-то ж прибыли, так как "Тальфар" стоит на якоре, а не дрейфует, баллисты изготовлены для боя. И прочий экипаж тоже небось без дела не сидит...
   А ты до сей поры еще живой, р-ра, странно! Не вздернули тебя, как обещали, даже в мешок - и то не нарядили. Но это, конечно, не зря. Скорей всего, это просто отсрочка. Наверное, у них тут что-нибудь такое приключилось, что им без тебя никак не обойтись. А кто ты для них? Ты колдун. Да, видно, так оно и есть. И ладно! Так что лежи, колдун, и не волнуйся, жди: придут они и вытащат тебя отсюда, и что прикажут, то и сделаешь. А что, разве не так? Ты ведь давно уже на все готов, ничем тебя не остановишь - ни логикой, ни совестью, ни...
   Тьфу! Вай Кау говорил:
   - Не бойся! Бояться нужно было в первый раз. А во второй и в третий это уже традиция, а традиции нужно соблюдать. Вот, скажем, я...
   Р-ра! Подошли они! У люка возятся. И вот сейчас, и вот сейчас...
   Открыли! Геза и Лихтан, а третий... как его?.. забыл. Геза склонился к люку и окликнул:
   - Эй! Жив?
   Рыжий в ответ только оскалился. Геза сказал:
   - Лихтан!
   Лихтан спустился вниз и развязал веревки. Рыжий вскочил, расправил кости, потянулся и тотчас же полез наверх. Лапы дрожали, в горле пересохло: вот, думалось, сейчас...
   И вот он, твой заветный Остров - в каком-нибудь десятке лэ от корабля, не более, то есть совсем недалеко - а ничего на нем не рассмотреть! Он словно весь горит, сияет, светится, он словно и действительно из золота, высокий и отвесный столб в сто или даже больше ростов!..
   А смотреть на него невозможно, слезятся глаза. Рыжий зажмурился и отвернулся. Геза сказал:
   - Вот так-то, штурман. Нравится?
   Рыжий пожал плечами. Геза опять сказал:
   - А зря болтали, что магнитный. Откуда быть магниту? Он ведь не железный! - и тут же толкнул Рыжего в плечо: - Пошли!
   - Куда?
   - В каюту. К адмиралу. Пошли, я говорю!
   Пошли. Да, так оно и есть, злобно подумал Рыжий, это Вай Кау все устроил. Сперва прикинулся слепым, потом ушел как будто бы на переговоры, а сам тем временем уже все для себя решил, предал тебя! А ты, глупец...