Булыга Сергей. Ведьмино отродье

   Так миновало шесть ночей. Бобка носил ему еду и спрашивал, не нужно ли чего.
   - Нет! - рявкал Рыжий. - Всем доволен!
   И Бобка уходил, а Рыжий вновь смотрел на небо. И на седьмую ночь...
   Он вспомнил! Да! Вот, Рыжий, как оно тогда все было! Тогда, как и сейчас, была зима. А ты, Рыжий, тогда совсем еще щенок, лежал у себя в логове и ждал - день, ночь и снова день. Скулил. Тебе очень хотелось есть. А мать все никак не возвращалась и не возвращалась. Вдруг послышались шаги. Ты подскочил, позвал:
   - М-ма! М-ма!
   Но вместо матери к тебе вошел Вожак. Строго сказал:
   - Пойдем... Пойдем, кому я говорю!?
   Пошли. Уже темнело. Племя сидело возле дуба. Смотрели пристально, молчали. Ты задрожал, испуганно затявкал.
   - В круг! - приказал Вожак и подтолкнул тебя вперед.
   Ты вышел в круг и сел на снег. Сородичи зашевелились. Вожак спросил:
   - Ну, что с ним будем делать?
   - Р-ра! - рявкнул Зуб. - Дохляк. Не выживет.
   - Р-ра! - подхватил Горлан. - Чего возиться!
   - Р-ра! Р-ра! - послышалось вокруг.
   Все встали и оскалились. Ты в ужасе зажмурился. И вдруг...
   - Пр-рочь! Прочь, я говорю!
   И кто-то прыгнул на тебя, и навалился брюхом, и прижал, вдавил тебя в сугроб... и продолжал:
   - Он мой! Не дам! Р-ра! Р-ра!
   Все замерли. А тот, кто спас тебя, встал, шумно отряхнулся и сказал:
   - Ну, вот и все. Не бойся, р-ра! - и шлепнул тебя лапой по загривку.
   Ты живо подскочил и осмотрелся. Сородичи стояли в ожидании; никто из них не сел, не отступил - они еще надеялись! Но над тобой...
   Хват, старый одиночка, склонившись над тобой, прикрыв тебя от них, стоял и пристально смотрел на Вожака, а горло у него дрожало, клокотало. И тут ты сразу же узнал - да, это мама точно так же рычала, когда кто-нибудь чужой заглядывал к вам в логово! Так, значит, Хват...
   - Р-ра! Я готов! - хрипло воскликнул Хват. - Кто первый? Р-ра!
   Только никто из них не шелохнулся.
   - Р-ра! Р-ра! Ну что же вы?! - не унимался Хват. - Кого вы испугались? Я стар! Прыжок уже не тот! И хватка... Р-ра! - и он разинул пасть и снова осмотрел их всех...
   Опять никто не выступил. А кое-кто и вовсе лег на снег и отвернулся...
   - Р-ра! - засмеялся Хват. - Р-ра! Р-ра!..
   Как вдруг Вожак резко шагнул к нему! И Хват тотчас шагнул ему навстречу! И даже ты хотел было шагнуть... Но Хват, не глядя, сбил тебя в сугроб, рявкнул:
   - Сидеть!
   Ты замер. Хват и Вожак стояли, изготовившись, стояли... Казалось, никогда это не кончится; Л-луна, владычица Луна, спаси! Ведь я... Ведь он...
   Вожак вдруг сел и примирительно оскалился. Сказал:
   - И ты садись.
   Хват сел. Тогда Вожак сказал:
   - Старик, не забывайся. И ты, и я - мы одна кровь. Зачем это тогда?
   - И я о том: зачем?!
   - Но это ты и я - свои, сородичи. А он кто?
   - Р-ра! - рявкнул Хват. - И он такой же, как и мы!
   - Но ты ведь знаешь...
   - Да, не меньше твоего! И что с того? Он, посмотри, совсем еще никто! И я беру его к себе. И выращу. Здесь выращу, в Лесу. И обещаю - вы не пожалеете!
   Вожак, нахмурившись, долго молчал, а после, осмотрев собравшихся, спросил у них:
   - А вы что скажете? Кончать?
   Никто не отвечал. Тогда Вожак спросил:
   - Так что, оставить?
   Снова промолчали. И все они смотрели на тебя, но ты не видел в их глазах ни зла и ни добра, ни любопытства - ничего! Один только Вожак смотрел насмешливо... И он же и сказал:
   - Тогда ты сам это решишь, глупый тощий щенок. Р-ра! Встань! Ко мне!
   И ты... смело вскочил! А что?! С тобою рядом стоял Хват - такой большой, решительный и сильный; и он еще и подтолкнул тебя! И ты...
   - Р-ра! - закричал. - Р-ра! Р-ра! - и кинулся, как мог, на Вожака, и впился бы...
   Но он, конечно, ловко отскочил и сбил тебя - играючи. А ты сразу вскочил - и вновь к нему! Упал - и вновь!
   - Р-ра! Р-ра! - насмешливо кричал Вожак. - Спасите! Убивают! - и бил тебя, и бил. Вожак не сильно бил, но точно, прямо по ноздрям, и слезы брызгами летели во все стороны, и боль была невыносимая, и падал ты...
   И вновь, и вновь вставал! Кидался! Рвал его! Вся пасть твоя уже была в его оторванной шерсти, но вот до его горла ты никак не мог добраться!
   А он - бац тебя, бац! В нос! По глазам! В нос! В нос!..
   И ты упал. Лежал, в глазах было темно, ты чуть дышал...
   А он, Вожак, встал над тобой и, ко всем обращаясь, сказал:
   - А что?! А ведь неплохо! Так?
   Хват засмеялся - так! А остальные снова промолчали. Тогда Вожак гневно сказал:
   - Так! Так, я говорю! Видали, он каков? Вот то-то же! Никто б из вас на это не решился, а только он, этот жалкий щенок! Вот он каков! А посему его... Вставай! Чего лежишь?! - и тут он больно пнул тебя под ребра.
   Ты поднатужился и встал. Тебя сильно шатало. Ты был весь в крови. Кровь очень сильно пахла. Вожак склонился над тобой и начал ее слизывать. Слизал, шумно сглотнул, потом неспешно повернулся к ним, всем остальным, и сказал:
   - Вот этот вот нахальный сосунок - он теперь наш, только наш! Вы поняли меня? А то, что было раньше, то... Ну, в общем так: кто будет зря болтать, тот после очень пожалеет! А ты... Эй, Рыжий, слышишь? Ты - наш сородич, рык. Хват - твой отец! Понятно?
   Ты кивнул... И вдруг спросил:
   - А мама? А где моя мама?
   - Р-ра! - заревел Вожак. - Я все сказал. Иди!
   И Хват сказал:
   - Пойдем, сынок, не спорь.
   И ты пошел за Хватом.
   Хват жил один в последнем справа логове. Вот он привел тебя туда, лег и прижал тебя к себе. Немного подождав, тихо спросил:
   - Тепло?
   Было тепло. Но страшно. Ты снова заскулил, стал спрашивать, где мама.
   - Придет, - ответил Хват. - Когда-нибудь. Да ты не плачь! Ведь я с тобой. Я - твой отец, - и тут он принялся вылизывать тебя. И напевать. И обещать, что скоро потеплеет, сойдет снег, ты вырастешь и станешь сильным, смелым...
   Пришла весна. Ты немного подрос. Хват водил тебя по Лесу, учил брать след, лежать в засаде, петь гимны, обходиться без еды, лечиться травами, спасаться от огня... А после как-то раз он вдруг спросил:
   - Кто я?
   - Как кто? - не понял ты.
   - Ну... кто я для тебя?
   - Отец, - ответил ты. - А кто же еще?
   Хват усмехнулся, помолчал, потом тихо - и явно с опаской - спросил:
   - Но ты ведь слышал, что они болтают?
   - Да, слышал, - сказал ты и весь похолодел, - но я им не верю. Ты мой отец. Мать не пришла с Тропы. Она была красивая и добрая... - и замолчал; ты очень волновался.
   А он тогда опять, теперь уже настойчиво, спросил:
   - А больше ничего не помнишь? Ну, отвечай! Чего же ты?
   И ты... сказал:
   - Мать говорила, что отца убили. Но ты ведь жив!
   - Да, - тихо сказал Хват, - да, жив. Но я - это второй твой отец. А был еще и первый...
   Вверху шел дождь. Дождь - это хорошо, дождь поит Лес, дождь помогает... Р-ра! А ты, уже едва ли не в слезах, подумал: так неужели правда то, когда они болтают, что ты здесь, в Выселках, чужак, что полукровка, что...
   - Нет, - сказал Хват, будто почуял твои мысли, - ты не бойся. Тот, первый твой отец, был чистокровный рык. Но преступил Закон... После оправдался кровью. Его потом с почетом унесли. А мать действительно погибла на охоте. Вот я и взял тебя к себе. Теперь ты мне как сын. Нет, просто сын!
   И так оно и было. Вы вместе с ним охотились и вместе голодали, и на Совете выступали заодин. И потому когда через два года пришел тот страшный день, когда Хват лег и приказал, чтоб все сошлись, и все сошлись и, помолчав, и посмотрев, как оно есть, стали уже говорить, что надо бы это кончать... Ты не сдержался и заплакал. Все засмеялись и заулюлюкали, и обступили вас, и начали выкрикивать позорные слова и костерить тебя, а ты, не в силах отвечать, молчал...
   Вожак вдруг закричал:
   - Прочь! Р-ра! Глупцы!
   И все они ушли. А вы - ты и Вожак - остались с Хватом. Вожак сидел. И ты сидел. А Хват лежал, смотрел то на тебя, то на него, на Вожака, то снова на тебя.
   - Больно? - спросил ты у него.
   - Нет, - сказал Хват. - Ничуть. Вот только что... Ты не уйдешь?
   - Нет, не уйду.
   - А сделаешь?
   - Да, сделаю.
   Хват улыбнулся и закрыл глаза. Долго лежал не шевелясь. Потом вдруг стал дрожать... и попросил:
   - Ну, сын!
   А ты не шелохнулся!
   Тогда он закричал:
   - Сын! Сын!
   А ты вскочил и отступил! Но и Вожак вскочил, взревел:
   - Не смей!
   И ты вернулся, сел возле Хвата, замер. Он продолжал дрожать - сильней, сильней, и вот он уже корчился, и вот...
   Уже кричал, что было сил:
   - Сынок! Не покидай меня! Сынок, да неужели ты не сможешь?!
   - Смогу! - ты закивал ему. - Смогу...
   Но ты так и не смог! Тогда Вожак, хвала ему, помог - вцепился Хвату в горло, прокусил... И отскочил. Кровь хлынула. Ты ткнулся носом в кровь, ты задыхался, пил, Хват дергался, сучил ногами, подвывал - все тише, тише, тише...
   И наконец совсем затих. А вы сидели рядом с ним, не уходили. Хват остывал... И вот уже совсем окостенел, и нет его...
   Нет, есть! Ведь его кровь теперь в тебе, теперь Хват - твой настоящий отец, он чистокровный рык, и, значит, что и ты теперь рык - настоящий...
   Вот только снова плачешь! Вожак зло сплюнул и сказал:
   - Р-ра! Не к добру это! Когда-нибудь...
   Но дальше продолжать не стал, только велел:
   - Пошли. Пора уже.
   И вы вдвоем взвалили Хвата на спины и встали во весь рост и так, только на нижних, на стопах, и пошли, и понесли его на Гору Воронья, куда относят всех, где ждет их Память Племени...
   Которую ты предал. Р-ра! Р-ра! И Рыжий подскочил и заметался взад-вперед по яме. Ведь предал же! Бежал и снова пре...
   Нет! Рыжий сел. Нет! И еще раз нет, подумалось, чужой предать не может, а предают только свои. А ты им, лесным дикарям, был чужой. Ведь даже Хват, и тот так и не стал тебе родным, а так и оставался отчимом, пусть и любимым отчимом, но не отцом. Ты лгал ему и еще больше лгал себе, когда ты называл его отцом, но разве кровь обманешь? Ведь истинная кровь - не та, которую ты пьешь, пусть даже по священному обычаю, а та, которая течет в тебе с рождения, и, значит, только Зоркий - твой отец, а Хват...
   Р-ра! Подлый, дикий Лес! И Рыжий вновь вскочил, встал во весь рост, вцепился лапами в решетку. Р-ра! Р-ра! Ужасный, отвратительный обычай пить кровь. А убивать, чтоб твой отец не умирал от старости, а словно погибал в бою? Еще ужасней, р-ра! Нет, сто и тысячу раз нет, ты туда никогда, ни за что не вернешься, ведь ты не рык - южак, и ты всегда был южаком, просто не знал того... но вот ты, наконец, среди своих, Лягаш тебя привел сюда, на родину отца. Дымск - вот твоя судьба! Здесь твоя жизнь, р-ра, успокойся, Рыжий! Казарма, Бобка и Овчар, Брудастый, князь, надменная княжна...
   И Лягаш - старинный друг отца и твой не меньший друг и, главное, наставник. Хотя... И Рыжий усмехнулся. Ибо давно уже прошли те времена, когда Лягаш мог говорить: "Пасти тебя не буду, не проси!", и ты сразу робел. Р-ра! С этим давно кончено! Теперь ты сам, без его помощи, бьешь, рвешь - и вон сколько урвал! Теперь Лягаш тобой гордится, говорит: "Ну, как вам мой племяш?" И все молчат, а он смеется, р-ра! И он, надменный первый воевода, к которому никто не смеет даже подойти, с тобой совсем другой. Вот... Да! И Рыжий сел и облизнулся. С тобой Лягаш совсем другой, чем с ними. Вот как в последний раз, жаль, что не часто вам выпадает встречаться. Зато уж если встретитесь, вот хоть как в прошлый раз... А, кстати, где это было? А, да! В костярне "При заборе". Бобка, Овчар и Рвач метали кубик и ругались, а ты подсел к хозяйской дочери и начал ей нашептывать, что, мол...
   И вдруг...
   - Кость в пасть! - раздалось из дверей.
   Ты подскочил и оглянулся...
   Р-ра! Это Лягаш пришел! Ты кинулся к нему, вы обнялись и покатились по полу, кусались, рявкали, смеялись. Потом, немного успокоившись, сели к столу. Ты вытащил из-под ремня монету - две лунных четверти служил ради нее, - швырнул хозяину и закричал:
   - Вина! Для всех!
   - Которого?
   - Шипучего!
   Лягаш смеялся. Пил. И слушал тебя, слушал, слушал. А ты взахлеб рассказывал, хвалился. Лягаш кивал. Потом, когда уже стемнело, он вдруг сказал:
   - Ну, вот и все. Прости, мне нужно уходить.
   - Как так?! - воскликнул ты. - Куда?
   - Да вот... - он помрачнел. - Приказано. Князь говорит...
   - Р-ра! - рявкнул ты. - Да что нам князь?! Успеется! Ты б про себя хоть слово бы! А то все я да я...
   - Но я, - настойчиво сказал Лягаш, - поверь, сейчас действительно очень спешу. Ты проводишь меня?
   - Ну о чем разговор!
   И, выйдя из костярни, вы двинулись по улице. Было темно и холодно. Зима тогда еще не наступила, и снега пока не было, но лед уже похрустывал на лужах. Лягаш молчал; ты, глядя на него, гадал - о чем это он думает? Так вы прошли почти что до самой Подгорной Заставы... Как вдруг Лягаш остановился и спросил:
   - Чей это дом? - и указал на старую, обшарпанную хижину.
   - Не знаю, - сказал ты. - Да и зачем это мне знать?
   - Затем, - нахмурился Лягаш. - Это не просто дом. Здесь когда-то жила твоя бабушка, Старая Гры.
   Ты снова посмотрел на хижину. Ну, хижина как хижина. В окне горел огонь, за занавеской виднелась чья-то нечеткая тень... Тень тебя очень напугала - ты вздрогнул, неуверенно спросил:
   - Зайдем, что ли?
   - Нет, незачем, - сказал Лягаш. - Там сейчас живут какие-то совершенно посторонние. Ничего там от Гры не осталось. Но все-таки ты должен знать, что это за дом такой. И еще было бы неплохо, если бы ты хоть иногда вспоминал, чей ты сын и чей внук. А брагу пить да когти рвать, для этого ума много не... А! - и лапой махнул, замолчал, потом отрывисто сказал: Ну, все, прощай!
   Вы обнялись. Потом Лягаш - теперь уже один - прошел еще немного во весь рост, а после пал на все четыре - и не спеша, размеренной рысцой пустился по дороге, и вскоре пропал во темноте...
   И с той поры нет-нет да словно невзначай ты подходил к тому чужому дому. Сейчас в нем, говорят, живет семья плетенщика; они корзины делают, лукошки. А твоя бабка, та была... так они говорят... была ведьмой. И ты, они в этом уверены, пошел в ее породу. И потому - конечно только за глаза они именуют тебя "Ведьмино отродье". Можно, конечно, гневаться. И можно хватать болтунов за загривки, и рвать их, рвать!.. А можно и смолчать, подумать и решить, что, может быть, они и правы. Ведь если это так, если они действительно правы, то тогда сразу становится понятным, почему это именно ты, а не кто-нибудь другой, смог отыскать в Лесу Убежище Луны, а здесь, уже в Дымске, ты, глядя на Солнце, вдруг совершенно ясно понял, что...
   Нет, хва! Еще раз хва! Об этом еще слишком рано не только говорить, но даже думать. Да и уж слишком они, эти Луна и Солнце, далеки от тебя - они там где-то, в бесконечном небе. А вот зато прямо здесь, на земле... Вот ты сейчас лежишь здесь, в этой яме, и им всем кажется, что ты строго наказан, заперт. Но разве наверху, во дворе, или даже в казарме, или даже во всем Дымске, ты разве был свободен? А они? Р-ра! Нет, конечно же! Там кругом те же самые ямы, ну разве что только пошире, и все. Вот, скажем, яма первая поселок. Там так: Вожак, охота, войны с Корноухими... А больше ничего; стена, со всех сторон стена, высоченная! А вот уже вторая яма - Дымск. Тут уже так: казарма, служба, когти рвать... И снова стена! Так что же тогда получается? Мир - это ямы, много ям. Попал в одну; карабкаешься, лезешь по стене, цепляешься, когти ломаешь... А после, только выбрался, шаг, два ступил - и снова провалился, только теперь уже в другую яму, которой ты раньше не только не видел - ты о ней даже понятия не имел! А она еще глубже тех, прежних. Вот если бы...
   И вдруг...
   Глава десятая
   НЕ ПУТАЙ!
   Решетка, поднимаясь, заскрипела. Рыжий поспешно глянул вверх...
   Р-ра! Р-ра! Да это же Лягаш пришел! Рыжий, прыгай к нему! Обнимай! Визжи от радости, кричи!..
   Но Рыжий не кричал, не прыгал. Просто, задравши голову, смотрел на Лягаша и молчал. И чувствовал, как будто кто-то невидимый душит его все сильней и сильней. И скоро и вовсе задушит!
   - А! - подмигнул ему сверху Лягаш. - Я вижу, ты совсем зазнался. Ну что ж, и такое бывает.
   И спрыгнул в яму, сел напротив Рыжего, и снова подмигнул ему. А Рыжий хоть бы шелохнулся! Рыжий по-прежнему сидел, смотрел на Лягаша, молчал. Лягаш, немного подождав, спросил:
   - Ты что, не рад?
   - Нет, рад, - тихо ответил Рыжий. - Просто... не знаю, что тебе сказать.
   - Ну так скажи, что думаешь.
   - А я... не думаю.
   - Ар-р! Ар-р! - засмеялся Лягаш. - Да это вообще прекрасно! Кто думает, тот не живет. Жить некогда; все думаешь да думаешь...
   И помрачнел. Спросил:
   - А вот если серьезно, как тебе здесь?
   Рыжий задумался, глянул туда-сюда по сторонам, потом опять на Лягаша... И медленно, словно с трудом подбирая слова, сказал так:
   - Да как будто в Лесу. Снег. Логово.
   Лягаш еще сильнее помрачнел и настороженно спросил:
   - И... часто вспоминаешь Лес?
   - Не очень, - равнодушно сказал Рыжий. - Да и зачем это теперь?
   И хмыкнул, замолчал. Долго смотрел на Лягаша, потом также долго на Солнце, на крупный, медленно падающий снег... И вдруг сказал:
   - Расскажи мне о бабушке Гры.
   - Гры? - поразился Лягаш.
   - Да. А что?
   - Так, ничего.
   Лягаш задумчиво прищурился, пристально посмотрел на Рыжего, долго смотрел, внимательно... а после засмеялся и сказал:
   - А! Все понятно. Тебе небось сказали, что ты ведьмино отродье. Так ты не верь!
   - Чему?
   - Всему! - сказал Лягаш и, для пущей убедительности, резко махнул лапой. - Не верь ты им, и все. Хотя, конечно, - тут Лягаш насупился, конечно, слухи на пустом месте не растут. Да, это надо признать, твоя бабка действительно умела делать много такого, о чем другие и мечтать не смеют. Но зла она не делала! А ведьма - это прежде всего зло. Так что какая она ведьма? Она лечила от болезней, от всяческих ран, она разгадывала сны, она снимала сглаз - то есть если какая-нибудь другая, настоящая ведьма, наводила на кого-то порчу, то есть лихую болезнь, то твоя бабушка, Старая Гры, эту болезнь, эту порчу снимала. И вообще... К ней приводили сосунков, она давала им выпить какого-то душистого отвара, потом заглядывала им в глаза и говорила, что, скажем, вот этот вырастет воином, а этот купцом, а этот, вы уж извините, вообще ни на что путное не годен, так что лучше сразу отдайте его в свинари, не мучайте понапрасну бедное дитя, потому что тут уже ничего не изменишь. И никогда, скажу тебе, она в этом деле не ошибалась; вот так-то вот!
   - И это все?
   - Ну да! - уверенно сказал Лягаш. Потом, глянув на Рыжего, смутился и сказал: - Почти все.
   - А что тогда еще?
   - Ну, что... - Лягаш опять было замялся, засмущался, а после все-таки сказал: - Ну, вот разве что еще такое: вот мы, лучшие, бывало, собираемся в поход, так она тогда придет к казарме и попросит: "Лягаш, мне нужно это и вот это. Это сорвешь в ночь полнолуния, положишь себе под ремень, так потом и носи. А это нужно взять возле реки, и чтоб оно росло в тени. А это..." И все, как она мне скажет, так я потом в Лесу и сделаю. Наберу всего, что она скажет, потом вернусь, ей отдам. И после она... Ну, да! Твоя бабушка, Старая Гры, была очень мудрая лекарка, и в травах она разбиралась, как никто! Вот так. И это все, что я могу тебе о ней сказать. Да теперь тебе, надеюсь, и так совершенно понятно, что никакой ведьмой она не была, все это болтовня. Пустая болтовня!
   - Возможно, - мрачно сказал Рыжий. - Но почему это именно о ней, а ни ком другом, так говорят? Отчего это так?
   - От глупости, друг мой, от глупости! - с жаром вскричал Лягаш. Потом вздохнул, добавил: - Ну, и она, конечно, тоже была кое в чем виновата. Хотела, чтобы ей больше верили, и поэтому частенько говорила, будто она запросто понимает язык диких зверей и птиц.
   - Как? - поразился Рыжий. - Да разве звери могут разговаривать?
   - Да! - закивал Лягаш. - Вот в том-то все и дело, что звери и птицы это твари бессловесные, безмозглые, и это каждому известно. А вот твоя бабушка, она говорила, что нет, что, мол, что это не так, что они, все эти звери и птицы, они такие же, как мы, ничуть не хуже нас и ничуть не глупее. А тем, кому - да всем почти, ведь почти все ей не верили, - она... Она тогда делала так. Вот, скажем, птица прилетит, сядет на крышу и начинает чирикать. А твоя бабка послушает ее, послушает, а после говорит: "Вы слышите, о чем она кричит? Она кричит: завтра придет гроза". И точно, завтра получай грозу! Или еще поймают рыбу, принесут, ну а рыба, сам понимаешь, вообще молчит, но Гры, та все равно посмотрит на нее, посмотрит, и даже ухо навострит, как будто даже слушает, а после скажет... Ну, к примеру, так скажет: через три дня там-то и там-то ждите пожара. При чем эта рыба к этому пожару? А пожар обязательно будет. Не знаю, как это ей удавалось. Наверно, она просто хорошо знала приметы, а звери были тут совсем не при чем.
   - А если при чем?
   - Ты! - тут Лягаш даже привстал. - Опомнись! Нам и только одним нам на всем этом свете дарован разум!
   - Кем?
   - Ну... ты это брось! Не путай.
   - И все же: кем?
   Лягаш задумался, потом сказал:
   - Ну, скажем, Солнцем.
   - А Солнце кем даровано?
   - Ар-р! - засмеялся Лягаш. - Ну, ты молодец! С тобой, я вижу, не соскучишься. - Но тут же стал очень серьезным и сказал: - И все-таки, прошу тебя, не путай меня. Да ты сам подумай: ну кто мы такие? Так, мелкие, тщедушные существа. Что нам дано, то и дано. И то дано не всем! Вот даже взять тот же разум. Вот, говорят они: "Мы все разумные!" А это ведь не так, ох, далеко не так!
   И Лягаш, покачав головой, замолчал. Потом даже глаза закрыл, не шевелился. Казалось, что он спит... Но нет, конечно же не спит, а просто не хочет продолжать такую, мягко скажем, не совсем обычную беседу. Ведь если так пойдет и дальше, то скоро нужно будет говорить, что и в казарме разумом даже и не пахнет. Х-ха, тоже мне назвались: лучшие! И Рыжий зло оскалился. Да насмотрелись мы на них, на этих лучших! В три горла жрать и пьянствовать, и когти рвать, и... Р-ра, мрачно подумалось, не то, совсем не то; да пусть они себе пьют, сколько в них влезет, пусть себе когти рвут, и пусть по пять, а хоть бы и по десять лет сидят в казарме, если это им так нравится. А ты и он...
   И Рыжий посмотрел на Лягаша...
   А он, Лягаш, по-прежнему сидел, закрыв глаза, и словно спал. Он друг отца и твой ближайший друг. И вообще, умнее, рассудительнее, прозорливее его ты еще никого не встречал. И потому уж если кто и сможет тебя понять и поддержать, так это только он, Лягаш. А если даже и он этого не сможет, тогда... Р-ра! Все равно тогда! Надоело молчать! Сил больше нет терпеть! И Рыжий наконец решился и сказал:
   - Я долго думал. Может, я не прав. Но ты послушай, вот... О Солнце и Луне.
   Лягаш открыл глаза, насторожился. Рыжий тоже. Наверное, подумал он, он слишком резко, неправильно начал. Или вообще не нужно было начинать - по крайней мере здесь, прямо в яме, а нужно было сперва... А, что теперь! И Рыжий, упрямо мотнув головой, продолжал:
   - Так вот, о них. Я думаю, что тут мы все не правы - и южаки, и рыки, ибо ни Солнце, ни Луна не есть верховные создания, - и замолчал.
   Лягаш тоже молчал. Смотрел на Рыжего и медленно моргал. Ждал. Ждал...
   И Рыжий вновь заговорил:
   - Когда я жил в Лесу, я верил, что Луна сильнее Солнца. Нам объясняли это так: Солнце не может показаться ночью, ибо оно имеет силу только днем. А вот Луна может светить не только ночью, но и днем. Мало того, днем правда, очень редко, и это называется затмением - Луна сжирает Солнце... но Солнце, к сожалению, каждый раз вырывается. Хотя когда-нибудь - в Лесу все в это верят - когда-нибудь случится так, что Солнце не сумеет вырваться, и вот тогда...
   И Рыжий снова замолчал.
   - Что "и тогда"?! - спросил, не утерпев, Лягаш.
   - А ничего, - задумчиво ответил Рыжий. - Я же не о том хотел сказать, а совсем о другом: я хочу знать, откуда взялись Солнце и Луна. А откуда Земля? А сами мы откуда? Кто создал все это? То есть тебя и меня, и вообще всех южаков и всех рыков, птиц, зверей, рыб, комаров, Лес и Равнину, реки, всю Землю, Солнце, звезды, Луну, небо? Ведь кто-то же все это создал, правда? Ведь не само же собой все это появилось? Сама собой только смерть появляется... Нет, даже и смерть не сама по себе - смерть рождается в жизни... Но я опять не о том! Я же о Солнце и Луне, о небе. И вот, я думаю...
   Но тут Лягаш насмешливо присвистнул - и Рыжий сразу, резко замолчал. А Лягаш как ни в чем не бывало сказал:
   - Ну, продолжай.
   - Зачем? - с обидой спросил Рыжий. - Ты же смеешься.
   - Я? И не думаю! Я не смеюсь, я просто удивляюсь.
   - Чему?
   - Да все тому, как удивительно находчив и как изворотлив наш разум. Чем меньше мы можем разобраться в том, что творится у нас под самым носом, тем больше нас тянет в заоблачные выси.
   - Ты это обо мне?
   - Конечно! - с жаром подтвердил Лягаш. - Конечно! Ибо прежде чем браться рассуждать о чем-то непонятном и далеком, нужно сначала решить дела простые, насущные. Вот, например, скажи: за что ты чуть было не убил того стражника? Да-да, того самого, который толкнул тебя на базаре.
   - Но он обозвал меня дикарем!
   - И вот за это ты решил его прикончить. Иначе говоря, убить. За то, что он, вполне возможно, сделал совершенно случайно - толкнул. Р-ра! Х-ха! "Толкнуть" и "убить" - разве это равноценные поступки? Разве это не дикость?
   - А что я, по-твоему, должен был делать?!
   - Я тоже спрашиваю, что?
   Рыжий молчал. Тогда Лягаш продолжил:
   - А вот еще вопрос: а может, этот злополучный стражник был здесь совсем ни при чем, а просто подвернулся тебе под горячую лапу? Может быть, ты просто срывал на нем накопившееся в тебе зло? А вот такой поступок как раз и есть самая настоящая дикость, и, значит, стражник был совершенно прав, называя тебя дикарем. Ведь насколько я могу судить о случившемся, а я, признаюсь, давно уже очень внимательно слежу за тобой и знаю кое-что такое...
   - Р-ра! Не будем об этом!
   - Не будем, - закивал Лягаш, - согласен. Потому что истинная причина всей этой истории тоже не очень-то желает огласки.
   - Не будем!
   - Не будем, - вновь кивнул Лягаш, - не будем. Но тогда мы заодно не будем вспоминать и Солнце, и Луну, они уж слишком от нас далеко, точнее, высоко, нам их все равно не достать, так что лучше спустимся на землю, к делам простым, обыденным. И поэтому я опять повторяю: так как же тебе здесь?