Булыга Сергей. Ведьмино отродье

   И громко, нагло засмеялся. Следом засмеялись и другие. Не все, но многие. А вот Брудастый отвернулся. И Бобка опустил глаза. А князь...
   Князь было встал... А после махнул лапой, сел и сказал в сердцах:
   - Я ж говорил тебе! Р-растяпа...
   Растяпа? Р-ра! А ты? Вожак! Враг! Лжец! И все твои слова - ложь, ложь! И - кровь в глаза! И... Рыжий подскочил и закричал:
   - Я ненавижу вас! Всех! Всех! Вы хуже дикарей! Вы.. Вы...
   - Ар-ра-ра-ра! Пилль! Пилль!
   Все заорали, бросились на Рыжего. Визг, лязг!
   - Живьем его! Живьем! - кричал Урван. - Взять! Пилль!
   А Рыжий...
   Р-ра! Не взяли! Сбил одного, второго, пятого - и - над толпой - в окно, на крышу. А там - через забор, по улицам.
   - Пилль! Пилль! - визжали позади.
   Отстали...
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   ЧЕТ-НЕЧЕТ
   Глава первая
   БЕЗМЕСТНЫЙ ЙОР
   Застава. Перекресток. Вправо! В ночь, в грязь, в разбитые ухабы! Беги, Рыжий, скорей! Наддай, еще наддай! Возьмут - ведь сразу же убьют, не станут и судить, а прямо здесь, на месте, навалятся и будут рвать в клочья! Так, что и костей не оставят! Р-ра! Дикари, лжецы; князь, воеводы, лучшие - все, все! Беги, Рыжий! Порс! Порс!
   И он бежал - всю ночь. На четырех конечно же, как рык, забыв про гонор, спесь. Только когда совсем устал, тогда остановился, встал во весь рост, на стопы, стряхнул грязь с верхних лап, присмотрелся - и сорвал с них налапники. Точнее, те ошметки, которые теперь от них остались, и попытался было размять пальцы... Но они скрючились, никак не разгибались. Вот до чего затекли! И были они в ссадинах, порезах. И с горечью подумалось: да, обленился ты, разнежился на воеводских харчах. Но ничего, не огорчайся. Теперь все это очень быстро уладится. Ты ведь для них теперь уже не воевода и даже не лучший, и, вообще, ты им теперь даже не южак, а просто дикий рык и, значит, злейший враг Равнины. Поймают - сразу разорвут. И это будет по закону. А посему...
   Он снова пал на все четыре, сошел с тропы, запутал след, залег в кустах и затаился. Лежал, дрожал - его всего трясло от злобы! Ждал, стиснув челюсти, сопел...
   Но так ничего и не дождался. Погони за ним не было. Зато были видны сигнальные огни - там, там. А вон еще один, еще... Значит, уже пошла большая, настоящая охота - по всем правилам. Их много, ты один, вот им и кажется, что им теперь некуда спешить. Больше того: они думают, что все уже заранее предрешено, что ты, спасая свою шкуру, не выдержишь и рано или поздно выдашь себя, рванешь в открытую - на север, к Лесу... А хотя, им, впрочем, все равно, куда ты теперь побежишь, им только бы схватить тебя. Глупцы! Самодовольные. Равнина! Дымск! А что такое Дымск? Кто с ним считается, что в Книге о нем сказано? А вот что: поселок у реки, язычество, зачатки права, фермерство, воинственны - и больше ничего! То есть неполных две строки, а прочий мир - целых семьсот страниц! И вот там...
   Рыжий оскалился и затаил дыхание. День начинался, солнце поднималось. А он, не шевелясь, лежал в кустах. Когда ему наскучило смотреть по сторонам и ждать догонщиков, Рыжий закрыл глаза, представил себе Книгу, потом он также совершенно явственно представил, как он открывает ее, как листает, читает, ну, скажем, главу "Этикет", потом листает дальше и снова читает... Прекрасно! Во-первых, это очень полезно для укрепления памяти, а во-вторых, неплохо успокаивает нервы. И так он и лежал себе в кустах, плотно закрыв глаза, и словно бы читал...
   Но дрожь никак не унималась, и он вновь и вновь вспоминал события вчерашнего вечера, пир. Ну, думал он, с воеводами - это понятно, он им всегда был не в кость. А тут и вовсе встал поперек горла. И князь, увидев это, посчитал, что будет проще сдать его и затаиться, повременить, а потом, уже где-нибудь через год опять начинать готовиться к походу. И без него уже, без Рыжего, так оно будет спокойнее. И тут князь по-своему прав. А вот Урван... А вот ему и вообще все одинаково противны - что первый воевода, что удельные, что князь. Он ненавидит всех. И цель его ясна: он будет стравливать их, дикарей, и убирать, и убирать по одному, и...
   Р-ра! А ведь он прав, этот Урван! И ты учись у него, Рыжий! Ведь и действительно, да пусть они себе грызутся, и пусть перегрызутся - все, до единого, вместе с Урваном, вместе с князем, две жалких строчки, дым. И так оно вскоре и будет! Но уже без тебя. Ты ушел - опять, как и тогда, из Выселок. Нет, по-другому, р-ра! Ты ведь теперь прекрасно знаешь, чего ты на этот раз хочешь, знаешь, куда тебе идти и как. И потому вот уже и дрожь в тебе унялась, вот уже и голова твоя опять соображает ясно и четко. Да, ты изгнан от них - ну и прекрасно! Ведь этот Дымск давно уже был тебе камнем на шее, душил тебя, давил, а ты все никак не решался уходить и говорил себе и убеждал, что там не так уж и плохо, что и в других местах разве бывает лучше, ведь главное совсем не в том, что тебя окружает, а что внутри тебя!..
   Но если уж так получилось, что ты все-таки не выдержал и побежал - ну так тогда беги и дальше! И время для этого сейчас самое подходящее: день кончился, ночь кругом, тишина, никто тебя теперь не остановит, не заметит, не...
   Ар-р! Порс! Порс! И он вскочил и побежал дальше, на юг. И так было пять, восемь, десять переходов подряд: ночью Рыжий бежал, а днем лежал и представлял перед собою Книгу и словно бы читал ее, а то охотился - ловил мышей, искал чепрыжьи гнезда, а больше ничего там не было - ждал темноты и вновь бежал. Завидев вдалеке сигнальные огни, тотчас ложился, полз, а то и вовсе замирал на одном месте. Трава была высокая, густая.
   Потом трава вдруг кончилась, пошла одна сухая, пыльная земля. Но это не беда - здесь уже можно было не таиться, потому что здесь уже ни селений, ни постов не встретишь. Здесь гиблый, почти что необжитый край, а дальше будет и того хуже - Зыбь. Всякий, кто хочет обогнуть ее, тот или отправляется по Большому Иноземному тракту, который начинается от Хвостова, или же, если он очень спешит и к тому же богат, то выбирает водный путь, то есть спускается от Дымска по Голубе. Но там и там стоят посты, и все они конечно же уже давно предупреждены, им посулили большие награды, и они ждут его, лапы грызут от нетерпения. А здесь его никто не ждет. Да здесь вообще никого ждать нельзя, ибо очень быстро погибнешь от жары и жажды... И потому, что здесь нет никого, он и пошел сюда, и шел - на четырех, вот до чего устал! - по этим выжженным местам еще целых два дня. Потом не стало и земли, а был один только песок - горячий, зыбкий. Он всасывал, затягивал. То есть лишь только остановишься, как твои лапы сразу начинают в нем увязать, и только чуть замешкался, так вообще уже потом не вырваться утонешь, захлебнешься, как в топком болоте. И даже если просто сбавишь шаг, то очень скоро выбьешься из сил и хочешь ли ты того или не хочешь, а остановишься... и тут же станешь увязать и погружаться глубже, глубже, песок будет давить тебя, душить и обжигать, и... Р-ра! И вот уже и нет не только тебя самого, но и следов от твоих стоп, как это бы осталось на земле, или кругов, как на воде, а есть только один гладкий ровный песок - и там, где ты вот только что стоял, и вообще куда потом ни глянь, будет один только песок, песок, ослепительно желтый песок от горизонта и до горизонта. Вот почему эту клятую Зыбь в Книге Всех Знаний именуют Желтой Смертью. И там же, в Книге, сказано, что никогда еще никто не смог ту Зыбь, преодолеть, а посему...
   Но мало ли что сказано! И ты пошел... Но не на четырех - только на двух, на стопах, хоть так было намного тяжелей, проваливался глубже, зато на двух обзор намного лучше, да и песок был до того горяч, что пальцы очень скоро обожжешь, а то и вовсе покалечишь, и что тогда, кому ты будешь нужен там такой, беспалый? Вот и вошел ты в Зыбь прямой как жердь. Вначале на пути хоть изредка, но попадались островки твердой земли, где можно было отдохнуть, перевести дыхание. И вообще, еще не поздно было передумать и повернуть обратно - еще было светло... Но Рыжий шел и шел все дальше, дальше в Зыбь - размеренно, не торопясь. Смеркалось, скрылось солнце. Скрипел песок... И загорелась первая звезда, взошла Луна - и Зыбь стала казаться снежным полем...
   Но снег не так скрипит. Снег - это не песок. Снег налипает между пальцами и, напитавшись твоим потом, очень быстро превращается в ледышки. Их нужно постоянно скусывать, иначе стопы быстро разобьются в кровь - и обессилишь, упадешь. В снег. И зароешься в него. В снегу тепло. Луна скрывается в Убежище и умирает там, а после вновь рождается. Луне дано бессмертие...
   А он все шел и шел, ни разу не ложился, ведь он же не бессмертный. Он сильно устал. Но вот ночь кончилась, всходило солнце. Песок сверкал как золото. Глаза слезились, стопы подгибались. Очень хотелось пить. Еще сильней хотелось лечь и больше уже не вставать... Но он ступал, ступал, ступал. Песок уже не обжигал его и жажды он уже не чувствовал - он просто шел, следил за тем, чтоб солнце постоянно оставалось справа от него, вот и все. Шел, шел. Также, наверное, семь лет тому назад в Зыбь уходил беглый купец, а после, говорят, его встречали там, в Чупрате. Значит, прошел купец, значит, нашел в себе силы, не сдался. А он чем его хуже? И дальше шел. День - под стопами золото, ночь - под стопами снег. Снег - как в Лесу, такой же чистый, мягкий. Вот только тот, лесной снег, освежал, а этот клонит в сон и забирает силы. И этих сил остается все меньше и меньше, а снег становится все мягче, сугробы все глубже, идти по ним все тяжелей, и голова уже кружится, в глазах уже кровавые круги, уже...
   И он не удержался и упал. И сколько он так пролежал, не знал, не помнил. А помнил только вот что: лишь только он очнулся, так сразу, ни о чем еще не думая, вскочил...
   И замер. Р-ра! Он - на земле уже, у него под стопами надежная, твердая почва, а Зыбь - вон где она, Зыбь - позади него, правда, в каких-то двадцати шагах. Но все равно он, значит, одолел ее, он перешел через зыбучие пески, он, как и тот купец, не дрогнул. Значит, Равнина, Дымск... И Рыжий засмеялся! Р-ра! Выброси ты их из головы, забудь о них: нет больше Дымска, нет Равнины, нет князя, нет Урвана - никого! Теперь ты - Рыжий, просто Рыжий - в Мэге. Стоишь возле холма, поросшего густым опрятником, а дальше, сразу за холмом, видна гора, за той горой - еще одна гора, но та уже повыше, а там, за той, еще одна, еще, еще; все эти горы называются Хребет. И если перейти через Хребет...
   И Рыжий, усмехнувшись, лег. Лежал, смотрел на Зыбь, на горы. И очень долго так лежал, почти что до полудня, а после все же встал и пошел вперед, к Хребту. Теперь он не спешил - неделю поднимался к перевалу и по пути охотился и набирался сил, а вечерами разжигал костер, ложился у огня и представлял перед глазами Книгу, читал ее. А вот о Дымске вспоминать не получалось. И, может, это правильно - ведь Дымск остался в его прежней жизни, а она умерла, ее нет и никогда уже... Э, погоди! Не все так просто, как хотелось бы, потому что ни в коем случае нельзя сбрасывать со счета того, что Мэг - это союзная Дымску держава, и, значит, Тымх вполне может послать сюда гонца и объявить им здесь... Ну что ж, пусть ищут, пусть стараются. А ты... Вверх, вверх! И Рыжий шел, карабкался, цеплялся, скользил, срывался, поднимался и вновь карабкался - вверх, вверх, и вот он, наконец, этот заветный перевал, и ничего здесь нет, один только туман, и день и ночь туман, огня не развести и оттого и бьет тебя озноб; вниз, Рыжий, вниз! И он шел вниз. И вот уже сперва туман остался позади - то есть, вверху, на перевале, - потом, еще через два дня, на краю ледника, Рыжий увидел первый след - наверное, охотника. Потом еще один. И рядом с ним он увидел обломок стрелы. Странно, подумал тогда Рыжий, на кого это они могут здесь, среди этих голых мшистых лугов, охотиться? Но мало ли! И пошел дальше, вниз. Кормился сладкими кореньями, улитками. Потом набрел на тропку и двинулся по ней. Вскоре эта тропка привела его в лес. Лес был приземистый, хвойный, корявый. Но там уже водилась дичь! Рыжий поймал костяника, разбил его о камни и съел. Потом сбил камнем птицу чьивку и проглотил ее прямо вместе с перьями - вот до чего он был тогда голоден! Потом чем ниже он спускался, тем лес становился и выше, и гуще. Там и добычи было больше, так что к вечеру Рыжий довольно-таки прилично насытился. Потом, когда уже было темно, он еще издалека заметил костер там, как оказалось, ночевали дровосеки. Они лежали у огня вповалку, без всякой охраны, и, значит, можно было без особого труда напасть на них, добыть себе одежду, имя и потом уже совершенно спокойно, никого не опасаясь, спуститься в долину, а там, в первом же селении, в первом же доме, в который бы его пустили на ночлег, снова... Нет, ни к чему все это. И, постояв возле огня и немного согревшись, Рыжий так же тихо, как пришел, ушел от дровосеков. Потом еще два дня - и при этом постоянно таясь - Рыжий спускался по тропе, а утром третьего, продравшись через заросли, взобрался на скалу...
   Лег и прищурился. Самодовольно зевнул. А что! Ведь он уже, считай, почти пришел туда, куда хотел! Внизу под ним, под обрывом, раскинулась долина - вся зеленая! А вон река, а вон запруда, мельница. А вон квадратики возделанных полей. Дальше дома в две улицы. Повозка едет по дороге. В повозки, так у них в Мэге заведено, впрягают должников, в плуги военнопленных и мятежников... А вон еще дома, еще. И так примерно вот такая же картина будет еще на сорок дней пути, и только потом уже будет столица, град Бурк. И уже там...
   Но здесь, в Двенадцатой Провинции, в Чупрате, об этом думать еще очень рано. И вообще, вначале ты, Рыжий, должен решить, кем ты будешь называться в этой новой жизни. Проще всего, конечно, сейчас лечь в засаде, поймать идущего с поля крестьянина, снять с него его серую холщовую попону... А после в этой вонючей позорной холще ты будешь вынужден кланяться всем тем, кто ходит в крапчатом, малиновом, ездит в зеленом, золотом... Хотя и этих, едущих, кстати, тоже можно легко подстеречь и ограбить, да так, что никакая охрана им не поможет! А после... Р-ра! Но если уж на то пошло, то еще проще будет сразу стать безместным йором, тем более что в последний год их здесь развелось несчетное множество. И, значит, тогда можно вовсе ни во что не рядиться, а идти прямо так, прямо в том виде, в котором ты сейчас и есть то есть в одном ремне да поясе. Безместный йор - он вне сословий, вне закона. Это, конечно, хлопотно, зато... Ар-р! Р-ра! И Рыжий встал и двинулся к тропе, ведущей вниз, в долину.
   В долине Рыжий напрямик, через нескошенное поле, вышел к почтовому тракту и побежал по нему - на двух конечно же, ибо свободные здесь иначе и не бегают, здесь же ведь цивилизация... Гм! Да! И Рыжий побежал по краю, при обочине. И это правильно. Дело в том, что этот тракт, он хорош только для повозок, а босиком по нему - это просто беда, стопы об камни сразу посбиваешь! А путь далек... Но Рыжий не спешил и не вставал, как раб, на все четыре - бежал себе по-прежнему на двух, мерной трусцой, по-йорски, такой бег называется измот... Вот и бежал измотом. Прохожих и проезжих не встречал - ведь здешнее предгорье как-никак окраина, места почти незаселенные. Да и время, прямо скажем, нынче весьма неспокойное... И это хорошо! Чем меньше глаз, тем лучше. Он бежал. В полдень, немного притомившись, Рыжий присел у придорожной яблони, поколотил ее, подзакусил и снова двинулся в путь. День был погожий, солнечный; там-сям уже снимали урожай. Вон, справа, посмотри, рабы скирдуют орс, поют. Дальше, на взгорке, стоит кузница, там тоже кто-то копошится...
   А вот уже и почтовая станция. Герб на дверях. Крестьянская повозка у крыльца. Пыль. Куропатка с выводком копается в песке. Солнце садится за плетень... Рыжий небрежно вытер стопы о гребенку и вошел.
   Пять-шесть крестьян в обтрепанных попонках сидели за столом, играли в кубик и смеялись. У стойки стоял чин в расстегнутом лантере; старик держал на вертеле поджаренную птицу, советовал играющим. В углу - лампада, лик Стоокого...
   - В дом! - рявкнул Рыжий. - В дом! Хвала Ему!
   Все оглянулись на него и настороженно замерли. Рыжий стоял в дверях и ждал. В репьях, нечесаный, в широком боевом ремне да при богатом поясе с блестящими нашлепками он, по здешним понятиям, выглядел не самым желанным гостем. И тем не менее...
   - В дом, в дом, хвала, - ответили нестройно.
   Рыжий, бренча висюльками, вразвалку миновал крестьян, достал из пряталки монету и, положив ее на стойку, мрачно сказал:
   - Твоя.
   - Вся? - не поверил чин.
   - Да, вся. Я голоден!
   Чин сразу оживился, стал любезен. Провел к соседнему столу, набросил скатерть, подал мясо. А после - кашу, рюмку золотистого. Крестьяне уже больше не играли - они сидели, скромно опустив глаза, и еще скромнее молчали. Да только какое ему до них дело! Плотно поужинав, Рыжий сразу же ушел за загородку, а там упал на мягкий пуховик и строго приказал:
   - Стеречь!
   Чин поклонился, вышел, прицыкнул на крестьян - и те, не проронив ни звука, быстро подались в дверь. Вот заскрипела их повозка. Вот затихла. Чин, было слышно, подметал в костярной зале, потом гремел поленьями, ворчал. А вот и потянуло сладким дымом - это чин принялся готовить завтрак. Рыжий зевнул, лег поудобнее... И словно провалился. Спал и, казалось, ничего не слышал. Но утром, только чин вошел к нему, он сразу же вскочил. Но чин прошел мимо него и подошел к окну, и широко раскрыл его. Рыжий рассерженно спросил:
   - Зачем это? Да ты в своем уме?!
   - В своем, - ответил чин. - А вы, мой господин... вчера были весьма неосторожны.
   - Я? В чем?
   - А в том, что щедро заплатили. А щедрость, она привлекательна! О ней прослышали - и к ней уже пришли. Вот почему я советую вам...
   - В окно? - и Рыжий усмехнулся. - Их сколько там?
   - Трое. И все во дворе. Так что спешите, господин. Тут огородами будет совсем недалеко...
   Но Рыжий только отмахнулся, встал, потянулся так, что захрустели кости, и сказал:
   - Но я еще не завтракал. Сперва накрой, поем, а там уже посмотрим.
   Чин не посмел ему перечить. И снова - каша, рюмка золотистого. Потом еще одна... А третью Рыжий отодвинул и сказал:
   - Потом допью, - и встал из-за стола.
   Чин вновь не выдержал:
   - Подумайте! Их трое, вы один. Вот так же вот позавчера...
   Рыжий не слушал его, вышел на крыльцо, глянул во двор. Трое почти таких же, как и он - без ничего, в одних только ремнях, - сидели на траве возле колодца. Поджарые, голодные и... Да, однако! Ну да чего уже теперь! Не поворачивать же, р-ра! А посему он медленно сошел с крыльца, остановился и сказал:
   - Вот, я готов. А вы?
   Тогда они неспешно поднялись и разбрелись по разным сторонам с таким расчетом, чтобы перекрыть ему весь двор, и снова замерли. Теперь они стояли, опустив головы, смотрели исподлобья, ждали. Смотрели делово, без всякой злобы. Да и чего им злиться, Рыжий?! Ты им не нужен, нет, и даже твой ремень им тоже не нужен. А нужен им только твой пояс с монетами. Сними его, швырни им под стопы - и сразу все решится. Да-да, вот именно! Потому что есть у них, йоров, такой обычай: пока победители делят добычу, тот, у кого ее отняли, может беспрепятственно уносить свои стопы - его не тронут, слово йора! Так что...Нет! Тьфу! Нельзя так начинать. И Рыжий двинулся на йоров - вначале влево, к черному. Потом, не доходя до него всего каких-то пять шагов, он вдруг резко свернул... И черный тоже повернулся вслед за ним и снова замер - стоял оскалясь, не дыша. Тогда и Рыжий снова повернул к нему, сделал широкий шаг, потом - поменьше, мягко, крадучись... А после пры!..
   И тот не выдержал и отскочил! А ты, Рыжий, стоял на месте, ты не прыгал! Черный смутился, отвернулся. Так, хорошо, этот, считай, готов, он не боец уже, слишком напуган. Теперь, значит, второй, - этот, с разорванной щекой. Шаг, еще шаг к нему, еще... Йор затоптался, но не отступил; правда, глаза его забегали. Тогда - еще. Еще. И...
   Наземь! Вовремя! Третий, который оказался за спиной, как Рыжий и предполагал, не выдержал и прыгнул на него! И промахнулся - в пыль! Рыжий вскочил... И - началось! Один против троих. В кровь! В клочья! В кость! Р-ра! Р-ра! За Дымск! За Выселки! За князя! Лягаша! За... Р-ра! Р-ра-ра! В клочь! В кро! Кр-ро! Р-ро! И...
   Р-ра! Рыжий не гнал их и не догонял, не улюлюкал даже - а просто стоял, смотрел им вслед и щурился. А после не спеша вернулся в дом и сел за стол. Сказал:
   - Вот так!
   И выпил третью рюмку - залпом. Потом долго сидел, не шевелясь, как будто спал с открытыми глазами. Чин, осмелев, спросил:
   - А вы куда путь держите?
   - В Бурк.
   - Бурк! - изумился чин. - О, нет! Да если вы и далее будете так рисковать, то вам не...
   - Хва!
   Чин покорно умолк. А Рыжий встал, пошел к двери. Чин провожал его, молчал, но у ворот опять заговорил, сказал:
   - Пускай будет по-вашему. Кто знает! Но вот вам совет. Не верьте никому.
   - А я и так не верю!
   И он действительно не верил. Два раза на него в пути были засады - он отбился. Потом уже в самом Чупрате, на базаре, его чуть было не схватила стража: "Бродяга! Взять его!" А он ушел от них по крышам. Потом, еще через пять дней, уже в придорожной сидячей ночлежке, его едва не отравили из-за денег. Да вот только денег у него к тому времени уже не было, все кончилось. Потом... Да, время было неспокойное, чего и говорить, Бурк далеко, в провинциях шатание. Девятый Легион сжег королевские штандарты, занял понтонные мосты и никого не пропускал на левый берег - Рыжий перебрался вплавь. А там Холлвилл лежал в еще дымящихся развалинах, мятежники ушли, и губернатор злобствовал - хватали всех подряд и отправляли на принудительные восстановительные работы, в основном земляные. Но Рыжий исхитрился, проскользнул через заградкордоны, и, сойдя с тракта, углубился в лес. Шел лесом, постоянно прятался. И только уже в Гольстоне, в трех днях пути от Бурка, наконец началась настоящая власть. Но зато там, где власть, там йорам нет места, а если же и есть, так только на столбах - в щедро намыленных веревочных ремнях и с языками на плечо. И, значит, если хочешь пробираться дальше...
   Ладно! Пусть так! И он пошел к старьевщику. Конечно, тот его бессовестно обжулил: за пояс и ремень он предложил одну короткую дырявую попонку и всего пять монет - серебряных, обкусанных. Сказал:
   - А больше вам зачем? Скромнее надо быть. А я и без того сильно рискую. Вот донесут квартальному, и что тогда? Мне - из-за вас - на столб?
   Рыжий не стал с ним спорить, согласился. Переоделся, поблагодарил за помощь и вышел. Теперь на вид он был простым крестьянином, подавшимся на промыслы - по Тракту, в Бурк. Шел, скромно опустив глаза, сходил перед повозками в канавы, поклоны бил, спал, где придется, голодал. Зато уже на третий день...
   Нет, даже раньше - проснулся еще затемно, вскочил и побежал - уже не по обочине, а по камням, - и не измотом, а уже почти догоном - пристал к толпе таких же, как и он, безродных и бездомных бродяг, в воротах заплатил налог...
   Глава вторая
   БАШНЯ СЕМИ ПЕЧАЛЕЙ
   И вот он, долгожданный Бурк! Кирпичные дома в четыре, пять и даже больше этажей. Кругом снует народ, грохочут экипажи. Пыль, теснота, крик попрошаек, зазывал, визг, ругань, смех. Рыжий попятился, зажмурился. Его толкнули - раз, другой...
   И он пошел - вначале вдоль стены, потом, немного осмелев, свернул, перебежал за экипажем, опять свернул, взбежал по лестнице, потом спустился по фонарному столбу; толкался, прыгал, продирался, смотрел по сторонам и, наконец, сообразил, где это он находится. Да, это Мелкие Ряды, а вот и улица Жестянщиков, а дальше - Главные Весы, Парламент, Резиденция - все в точности, как в Книге. Это сразу его успокоило. Рыжий сел на бордюр, посидел, унял волнение и снова пошел дальше. Внимательно смотрел по сторонам, запоминал: ломбард, тряпичная, меняльная контора, храм, сукновальня, ювелир, опять тряпичная, пекарня... Так он ходил, петлял по городу, потом, проголодавшись, зашел в дешевую костярню, пообедал, потом опять ходил, смотрел, запоминал...
   И снова оказался возле храма. Был будний день, толпа спешила мимо. Он постоял возле двери, подумал... И вошел. Прошел, стараясь не шуметь, в центральный неф и замер у колонны. Осмотрелся. На стенах - лики, росписи. Курились благовония, мерцали свечи... И - никого: скамьи были пусты. Лишь впереди, на возвышении, зурр в черном одеянии стоял у кафедры, читал - чуть слышно, неразборчиво. Рыжий прислушался - "Видения Стоокого", часть третья, "Очищение". Стоокий - это их кумир. Он говорил, будто ни Солнце, ни Луна, ни даже Космос, а именно наша Земля - вот что основа жизни. А Океан, который окружает нас, - то смерть. А Досточтимый, тот, напротив, утверждает, что жизнь пришла из вод. Но Досточтимый пишет для немногих, а прочие... тем вовсе все равно. Вот храм - он пуст, в нем только зурр и ты. Зурр говорит: Земля не продается и не покупается, Земля, как жизнь, - для всех, так нас учил Стоокий. И что с того? В храм ходят только дети и старухи. Ну, или еще любопытные. А нужно, чтобы было... Как? А, вспомнил! И Рыжий подошел к стене, прочел шестой завет - не верил, но прочел, - задул свечу и вышел из храма.
   И снова он бродил по городу, рассматривал его и молча удивлялся, потом, устав, сидел на лавке у фонтана, смотрел на голубей, на облака. Потом в толпе зевак стоял у Резиденции и наблюдал за сменой караула. Гвардейцы - сытые, в надраенных кольчужках, в высоких шлемах с перьями маршировали по плацу, кричали "Арра! Арра!". Шаг у них был хорош, и выправка вполне достойная. Правда, в шестой шеренге дважды засбоили, в седьмой ремень был недотянут. Но это - так, пустяк. Потом...
   Часы ударили семь раз, и загремели барабаны, запели трубы - и толпа отхлынула. Вышел герольд, весь в позументах, заорал:
   - Пади! Пади!
   Все пали. Раскрылись золоченые ворота, и выехал один... второй... третий, четвертый, пятый экипаж. На пятом ехал сам король. Был он в пушистой белой мантии и золотой, густо усыпанной брильянтами короне. Толпа при виде короля кричала, ликовала. Король едва заметно улыбался, подслеповато щурился, кивал. Седой, трясущийся. И, говорят, уже почти не ходит. А прежде, князь рассказывал...