Булыга Сергей. Ведьмино отродье

   Вот именно! Так что скорей! Скорей! Еще скорей! Стопы вязли в песке; он бежал. Вокруг были холмы - песчаные; на них нигде ни кустика, ни даже листика. Вчера в последний раз пил воду из ручья. Скорей! Холм. И еще один. Взбежал...
   Глава одиннадцатая
   ГЛАЗ
   И замер. Перед ним был Океан! Вот он какой! Действительно, бескрайний. Соленый, терпкий дух и волны в два-три роста. Ветер срывал с них гребни, бил, швырял. Рев, брызги, радуга! Рыжий сбежал с холма, лег на прибрежный песок и прищурился. Волны вздымались, падали и отступали, и вновь вздымались, падали, ревели... и, убегая, оставляли за собой разбитые ракушки и маленьких зверьков, похожих на пузатых толстых раков. Эти зверьки шуршали по песку "шкраб-шкраб". Рыжий лежал, смотрел на волны, думал. Надеялся, что вот еще немного, и он наконец поймет, учует, догадается, какая же это причина так неудержимо влекла его сюда, к Океану.
   Но время шло: рычал, гремел прибой... Нет, непонятно! Вот разве только что, может быть, этот запах - такой соленый, свежий и... да, вот именно, есть в этом запахе еще нечто такое, что прямо так и тянет, тянет его в волны, прямо в прибой... Нет, это уже слишком, это уже глупости. Ему и так здесь хорошо. Да, вот действительно - он просто так лежал, смотрел на Океан, на радугу - и ему было очень хорошо. Вот просто очень хорошо - и все, без объяснений.
   И так он пролежал весь день. Под вечер в Океане показались лодки. Они прошли вдоль берега и скрылись за ближайшей прибрежной скалой. Рыжий поднялся, отряхнулся. Так, может быть, подумал он, и понимать тут нечего? Просто безместный старый йор устал от своей прежней бестолковой жизни, а здесь, ему так чуется, как будто бы можно будет начать все сначала. И если это и вправду окажется так, то разве это плохо? Как будто нет. Но только "как будто"! Рыжий вздохнул и побежал вслед за лодками.
   Там, за скалой, возле удобной тихой гавани раскинулся небольшой рыбацкий поселок. Дети играли на песке, старик сидел возле коптильни, ветер свистел в развешанных для просушки сетях. А вон ряд хижин - черных, покосившихся. А вон высокое крыльцо и над ним вывеска; это, вне всякого сомнения, трактир, значит, там можно будет подкрепиться. Рыжий поправил на себе ремень, одернул пояс, и, приосанившись, двинулся к поселку. Дети, только завидев его, сразу вскочили, засвистели. Рыжий строго прицыкнул на них, и они замолчали. А он, еще раз приосанившись, уже вошел в трактир, важно прошел через весь зал, сел у окна и только тогда уже осмотрелся по сторонам. Дым, ругань, чад. То есть трактир такой же, как везде. Но, правда, зато здесь прямо из окна виден сам Океан! А вольный терпкий дух, он до того силен, что даже здесь, в трактире, не перебивается. Вот так-то вот! Вот шел ты к Океану - и пришел! Да, только так... Вот только для чего? И Рыжий снова осмотрелся.
   Да только что здесь высмотришь? Трактир и есть трактир - везде. Рыжий насупился, заскреб когтями по столу. Хозяйка - стройная, в коротком белом фартуке - лениво подошла к нему, спросила:
   - Ну, что тебе?
   Рыжий, откинувшись к стене, молчал, смотрел чуть в сторону. Потом сказал, почти не разжимая губ:
   - Есть. Пить. И... музыку.
   Хозяйка удивилась:
   - А какую?
   - Военную. И кубик. И чтоб без изъяна. Да, и еще! Всем... вот по столько, на два когтя. Счет - мне.
   Хозяйка улыбнулась и сказала:
   - А ты мне нравишься.
   - Взаимно. Шевелись.
   Вечер прошел под музыку, удачно. Народ везде один - купились завидущие. Чет, чет, нечет, простите, но не угадали. Еще? Еще! Еще? Увы! Чет, чет, нечет, гони расчет! И гнали, а куда им деться. И кусали губы. Но возмущаться - нет, не возмущались, уж больно он для них был... Как бы это? Необычен. Вот и терпели, да. Потом, когда все разошлись, Рыжий сгреб выигрыш и жестом подозвал хозяйку. Та подошла, села напротив. Рыжий кивнул на деньги и сказал:
   - Вот, это за постой. Бери.
   Она не шелохнулась. Молчала, думала, водила лапой по столу. Потом спросила:
   - Ты откуда?
   - Издалека. Тримтак.
   - А где это?
   - Не помню.
   - Надолго к нам?
   - Да как тебе сказать...
   Хозяйка понимающе кивнула. Потом, сделав печальные глаза, сказала:
   - Меня звать Ику. А тебя?
   - Кронс из Шестого Легиона. Два гвардейских шеврона, пять ран. Год в бегах. Что еще?
   - Нет, ничего. Ты голоден?
   - Немного.
   - Тогда сходи, возьми с плиты что хочешь. И, кстати, чашки прихвати.
   - Две?
   - Две.
   А ночью, в дальней комнате, она ему сказала:
   - Ну вот, я снова замужем, - и тихо засмеялась.
   Потом, когда она заснула, Рыжий еще долго лежал с открытыми глазами, смотрел на черный закопченный потолок и думал. Вот наконец-то у него есть дом. Жена. И надежное, честное дело. А что еще нужно для счастья?!
   И он действительно был счастлив. Раздобрел. Утром вставал, работал по хозяйству, ездил в соседнее селенье за продуктами, а вечером стоял у стойки. Пришла зима, и Океан штормил. Никто уже не выходил на промысел, и потому в трактире постоянно было оживленно. Пили репейную, чешуйную, двойную. Потом, разгорячась, звали хозяина играть. И он садился и выигрывал. У всех. Всегда. Меняли кубик, правила, кричали, чтобы он закрыл глаза, чтобы он сел к столу спиной - но ничего не помогало: он выигрывал. А почему это у него так получалось, Рыжий и сам не знал. Давно, еще в солдатской школе, он вдруг как-то заметил, что кубик, если сильно захотеть, всегда ложится так, как это ему надо. Потом, правда, у него очень сильно болела голова, и потому играл он редко, лишь только в случаях крайней нужды. Но все равно товарищи дразнили его шулером... Но все это теперь осталось там, в той, в его прежней дурной жизни, а здесь, в Голодной Бухте, ему было легко, он ничего не чувствовал и голова его всегда была ясна. И он метал - сгребал, метал - сгребал. Слава о нем пошла гулять по всему Побережью. К весне уже не проходило и недели, чтобы в трактир "Под якорем" не заезжал какой-нибудь самонадеянный гордец, желающий сыграть с хозяином. Хозяин никому не отказывал. И это шло на пользу: трактир расстроился, хозяйка покруглела. Сменили вывеску, на окнах повесили шторы, а на столах по два раза на день перестилали свежие, до хруста накрахмаленные скатерти. Утром, позавтракав, Рыжий просматривал отчеты, брал пробы из котлов, корил работников - всегда было, за что, - и выходил гулять. Дети бежали вслед за ним, кричали:
   - Дядя! Дядя!
   Он раздавал им сласти, и дети умолкали. Пройдя через поселок, Рыжий взбирался на скалу, садился на один и тот же камень, раскуривал красную коралловую трубку и смотрел на Океан. Дул сильный ветер - зимой так всегда - Океан штормил. Вода, одна соленая вода до горизонта. И дальше то же самое; пять, десять лет плыви - и ничего там не встретишь. Вот так-то вот: здесь - самый край земли, а дальше и вообще ничего нет. Тогда чего он здесь ждет? Что ищет? Месяц тому назад в поселке объявился незнакомец. Он все ходил, высматривал, выслушивал, потом целый вечер просидел в трактире, но не играл, а лишь смотрел, как другие играют, да криво ухмылялся... и в ту же ночь исчез. Все говорят, что это был фискал из Бурка, стряпчий стола налогов. Что ж, может быть оно так и есть... А если это приходила память? О чем-то очень важном. И недобром. Но вот только о чем эта память? О чем? И он сидел, смотрел на Океан и вспоминал - уже в который раз! - всю свою жизнь. Напрасно! Он жил, как многие: вначале было просто самое обычное деревенское детство, а после - за отцовские долги - он был продан в солдатскую школу, затем честно служил, затем ловко бежал... Нет, что-то все не так. Не стоит вспоминать, а то и без того... Вот и жена уже все чаще говорит:
   - Соседи беспокоятся. Ты ж обещал, что съездишь в город.
   Да, было дело, обещал. Зимой в поселке была сходка, на ней его избрали старостой. Теперь он должен привезти из города станок, в котором мелют рыбьи кости, а еще новые веревки для сетей, поплавки, рассаду для теплицы и парусину, весла и крючки. Да, денег у него хватает. И не жалко. Он щедр, он всеми уважаем. И чтобы кто-то из поселка взял да и в ребра ему вилами...
   Да, вилы! Рыжий вздрогнул. Раны давно уже зажили и бок теперь болел только в большую непогоду, однако вспомнить то, как это он тогда сумел спастись, бывший трубач за все это время так и не смог. И ладно бы! Но с той поры, точнее, именно с той злополучной ночи, его преследовал один и тот же сон - как будто он, словно дикарь, в толпе таких же дикарей бежит - на лапах и стопах, да-да, на всех на четырех! - бежит по какому-то дикому, мрачному, непроходимому лесу. Они бегут, ревут, преследуют какого-то диковинного зверя. "Наддай! Наддай!" - гремит в ушах. Он наддает...
   - Хозяин!
   Рыжий обернулся.
   - Хозяин! Вас ждут!
   Это приказчик Рон стоял внизу и звал его. Значит, к нему опять кто-то пожаловал. Хр-р-ра! Как это ему все надоело! Рыжий поморщился, спустился со скалы и медленно побрел к трактиру.
   В трактире, у окна, за игровым столом сидел поджарый незнакомец в шейном платке и новенькой кольчужке. Завидев Рыжего, он встал, важно кивнул, приветствуя хозяина, и снова сел. Рыжий прошел через зал и сел напротив незнакомца. Спросил:
   - Есть? Пить?
   - Играть, - отрывисто ответил незнакомец.
   Рыжий откашлялся и приказал через плечо:
   - Жена! Поднос!
   Ику внесла поднос, на нем лежали кубики. Гость долго выбирал, какой ему больше по лапе, и наконец сказал:
   - Вот этим.
   Рыжий кивнул, спросил:
   - Во что?
   - В хромого бегуна.
   - Извольте.
   Они принялись играть. Кубик метался по столу: считали. Вначале Рыжий выиграл три кона, затем отдал игру и увеличил ставки, потом опять для вида проиграл, удвоил банк, метнул...
   Гость посмотрел на кубик и сказал:
   - Ваша взяла.
   - Как водится.
   - Сколько с меня?
   - Четыреста двенадцать.
   - А если золотом?
   - Буду не против.
   Гость развязал кошель и расплатился. Платил он с форсом, по-ганьбэйски: сыпал навалом, почти не считая, после сдвинул все это лапой через стол, встал, попрощался и вышел. И вот его шаги уже давно затихли вдалеке...
   А Рыжий все сидел, смотрел на груду золота и думал. Монеты были разные - далеких, близких стран, на всех на них были знакомые, привычные гербы. А эта, интересно, чья? И вообще, какая странная монета! Буквы на ней... Ого! Он никогда таких не видел! Все пишут одинаково - здесь и в Далянии, Фурляндии, Тернтерце. А тут... Рыжий, боясь пошевелиться, сидел, смотрел на странную монету... и чувствовал, что нечто очень важное вот-вот проснется в нем - и тогда сразу рухнет, опрокинется все то, что стало для него уже таким своим, привычным! Он счастлив, он доволен всем. Зачем ему... Нет, глупости! Он взял монету, повернул...
   И вздрогнул - глаз! Такой вот странный герб - обычный глаз: большой, внимательный, печальный... И очень знакомый! Он уже где-то видел этот глаз. Но где? Рыжий задумался. И вдруг...
   Монета в его лапе как была, так и осталась неподвижной, а глаз зато...
   А глаз на ней вдруг повернулся и словно посмотрел в окно, на Океан. Рыжий прищурился и, задержав дыхание, повел монетой вправо, влево...
   А глаз по-прежнему смотрел на Океан. Он звал, манил. Он... разбудил тебя! Когда-то на реке, зимой, на льду...
   Нет-нет! Бред это, наваждение! Ты - староста, трактирщик. А это колдовство; не знал ты никакой реки и дикарей не знал! В огонь ее, пусть плавится! Рыжий стремительно вскочил...
   И грузно сел обратно. Дрожащей лапой затолкал монету в пояс. В глазах у него рябило. И сыпало искры. Снег чудился. Сугробы - вот такие, в рост! А за сугробами - громоздкий двухэтажный сруб, там на крыльце два стражника в шейных ремнях, налапниках. Кто-то кричит: "Двор-р! Двор-р!". Рыжий вскочил!..
   И снова сел. Видение исчезло. Он подождал немного, отдышался и, подозвав жену, хрипло спросил:
   - Кто это к нам приходил?
   - Ганьбэец. Капитан.
   Рыжий кивнул: он так и думал. Ганьбэй - это всегда обман и колдовство, злодейство. И этот капитан, он как все они... Вот почему он спрашивал: "А золотом?" Значит, заранее готовился. Подсунул. А ты схватил, не посмотрев! И как теперь избавиться? Никак. Играл - и проиграл все сразу. А Быр ведь сколько раз предупреждал тебя. Быр... А кто это такой? Ты Быра никогда не видел! А, это Частик говорил о нем... А Частик - это кто, Частик откуда взялся? А сам ты кто?! Ты никакой не ветеран! Ты и присяги даже не принимал! Сэнтей еще смеялся, говорил...
   Вот именно: Сэнтей! Подвал! Стол, сорок пять свечей! А свет от них...
   Он отшатнулся и зажмурился...
   Вскочил...
   Не помогло! Огромный серый шар влетел в окно, ударил его в голову, свалил, подмял - и давит, давит, давит! Кричать? Нет сил! Он... Он...
   - Кронс! Что с тобой?
   Очнулся. Лежал на полу. Жена трясла его за плечи: в ее глазах - испуг. Его жена? Гм, странно! А это что? Трактир? На окнах шторы с якорями. Глупо...
   - Кронс! Отвечай! - звала его жена. - Кронс! Кронс!
   Рыжий молчал. Язык его распух. Глаза его слезились; было очень больно. Но вот он все же встал, сам подошел к скамье, сам сел на нее. Сглотнул слюну.
   - Ты болен? - спросила жена.
   - Я? - через силу усмехнулся Рыжий. - Нисколько. Я просто устал. И... что-то душно здесь мне. Выйду, пройдусь.
   - Нет, лучше здесь сиди, - строго сказала жена. - Куда тебе ходить такому?! Здесь будь. Я принесу тебе подушку. И дверь запру. Чтоб эти не толкались, не шумели.
   Он не спорил. Закрыл глаза - и так и просидел до вечера. Вначале он еще надеялся изгнать чужие, непонятно как попавшие к нему видения и, думая, что его собственное прошлое ему в этом поможет лучше всего остального, стал вспоминать сперва отца, а после школьную казарму, день выпуска, свой первый бой, друзей по Легиону и маркитантку... как ее... ах, да! - Крошку Ланти... Но его память, как секретные чернила, очень быстро высыхала - и оставался чистый белый лист, лист превращался в снег, а по снегу, по насту, след в след - на четырех, как звери, - дикие воины шли к Оленьему Ручью. Юрпайс кричал. Зурр говорил - но вот что именно, Рыжий не слышал. Рыжий пытался вспомнить дом, в котором он родился, цветник под окнами... А видел только Выселки. Хват - тощий, изможденный - лежал в траве: он умирал. Лед трещал под стопами, Дымск спал. Лягаш остановился, оглянулся и спросил:
   - Ну а меня хоть ты еще помнишь?
   - Помню, - ответил ты. - А как же! И ты прости меня, Лягаш.
   - Так не за что. Кто я? Простой дикий дикарь. А ты... - И тут Лягаш насмешливо прищурился...
   И вдруг исчез. А Рыжий все сидел в трактире. Чад, полумрак. Ику возилась у плиты. Было слышно, как ревел прибой. Там, совсем рядом за стеной, Океан. И там же, рядом с ним, поселок. Ты в том поселке староста, тебя все уважают. Жена у тебя внимательная, работящая, добрая, чего еще желать для счастья?! А эту фальшивую монету надо как можно скорее выбросить. И дальше жить как жил. А там... Там видно будет! И Рыжий, словно ничего и не случилось, легко вскочил и подошел к столу. Спросил:
   - Ну как, готово?
   - Сейчас, сейчас, - сказала Ику.
   Засуетилась, принесла кувшин.
   - Ого! - воскликнул Рыжий. - А это в честь чего?
   - Так ведь какой день сегодня удачный! Ты взял с него, как никогда!
   - И то! Так за удачу?
   - Да. И за тебя!
   Вино было отменное. И ужин - праздничный, обильный. А разговор был... Да, он тогда как будто говорил, что купит ей музыкальную шкатулку. И еще новых бус... Насвистывал, шутил. А после все рассказывал, рассказывал... А вот о чем рассказывал, теперь он совсем уже не помнит. Лишь помнит, что смотрел в окно и слушал Океан. Шторм наконец унялся. Вот, значит, и весна уже пришла, скоро будет путина, все рыбаки уйдут на промысел, в трактире опять станет пусто. И он тогда по целым дням будет сидеть за игровым столом, скучать, а вечерами наблюдать, как солнце прячется за горизонтом. Что там? В Лесу все верили - Луна скрывается в Убежище. А Солнце где?
   Ночью, когда жена заснула, Рыжий тихонько встал и подошел к свече, достал из пояса монету, посмотрел. Глаз снова повернулся к Океану - как намагниченный. Там, в Океане, говорил Сэнтей, нет ничего. И подал Яблоко. Он думал, что ты все забудешь, и все же, чтобы до конца увериться, что все у него получилось, как надо, прикинулся фискалом, прибежал... Да, тот фискал - теперь ты уже точно это вспомнил - это и был Сэнтей. И вот он прибежал сюда и нюхал и нашептывал... Хр-р! Р-ра! А ведь опять Сэнтей ошибся! Есть Южный Континент! Вот Незнакомец - да, вот именно, тот самый, который в Дымске укрывался подо льдом, - вот этот самый Незнакомец теперь смотрит на тебя с этой монеты, зовет тебя на юг, в Бескрайний Океан. И сразу же все твое прошлое...
   Р-ра! А твое настоящее? Как с ним теперь быть? Рыжий задул свечу, лег на постель, задумался. Да, миром правит Равновесие: уже пять тысяч лет все так, как им тогда было дано, и живут. И при этом они даже счастливы - что в Лесу, что на Равнине, что в Мэге и Фурляндии, Далянии, Горской Стране - то есть везде! А Южный Континент - там, что ли, то же самое? Тоже пять тысяч лет тому назад все замерло? Так стоит ли тогда искать его, тот Континент, чтобы еще раз убедиться в том, что никому нигде и никогда не изменить того, что изначально было создано Создателем?!
   А Незнакомец? А монета?! Они тогда к чему? Разве это не знак?!
   Так он лежал и размышлял. Потом, так ничего и не решив, заснул.
   Проснулся он позже обычного. Долго лежал и ждал. Никто не приходил. Тогда он позвонил. Не отзывались. Тогда он встал и вышел в зал...
   Нет никого. Столы - без скатертей, а зеркало повернуто к стене. Вошла жена. Рыжий спросил:
   - Случилось что-нибудь?
   - Да, - сказала она, помолчав. - Ты уходишь.
   - Я? - поразился он.
   - Да, ты. Я этого ждала. Меня предупреждали.
   - Но, может, я...
   И Рыжий замолчал. Глаза их встретились... Эй, ты чего задумал, а?! Опомнись, Рыжий! Впервые за всю жизнь ты наконец обрел свой дом, покой! И вообще, Ику так тебя любит! И не обманет, не предаст - да ни за что! А ты...
   Спокойнее, спокойнее! Он сел. Жена - голос ее дрожал - сказала:
   - Ты все равно уйдешь. Я знаю. Проклятый Океан околдовал тебя. Фискал, который приходил сюда, просил, чтобы я следила за тобой...
   Рыжий вскочил, гневно вскричал:
   - Что?! Повтори!
   - Да, - сказала жена. - Он просил...
   - Фискал? И ты следила?!
   - Н-нет, не совсем. Но я очень боялась. За тебя.
   - И потому молчала? Целый месяц!
   - Я не одна. Мы все молчали - весь поселок. Фискал так приказал. Но я надеялась...
   - Так, - мрачно сказал Рыжий, - хорошо. Что он еще приказывал?
   - Нет, больше ничего. Он только говорил, что ты был одержим: тебя лечили и спасли. Теперь ты в здравом разуме. Но может так случиться, что...
   И замолчала. Р-ра, боится! И не она одна - ведь и Сэнтей, значит, боится! Но если я - да как, впрочем, и все - ничего не могу изменить, ибо на все воля Создателя, тогда чего они меня боятся? Зачем тогда было травить меня, а после прибегать сюда и подговаривать против меня и наушничать? Пять тысяч лет мир находился в Равновесии, и ради Равновесия...
   Так будь же оно проклято, такое Равновесие! И Рыжий встал, сказал:
   - Довольно. Пойди и передай фискалу - я все вспомнил. И вот пусть теперь он попробует меня остановить. Если сможет. Прощай.
   - Останься! Я...
   - Прощай!
   И Рыжий вышел из трактира. Куда? Теперь только в Ганьбэй. Там хоть не лгут, там все в открытую. И, главное, хоть Башня бесконечна, но никогда еще она не простиралась до Ганьбэя!
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
   РЕКА БЕЗ БЕРЕГОВ
   Глава первая
   ГОРОД ЗЛОДЕЕВ ГАНЬБЭЙ
   Ганьбэй никто не охранял. И даже более того: на всем пути к нему время от времени на поворотах дороги встречались полосатые столбы, на них были таблички с надписью "Добро пожаловать!" и стрелки-указатели. Рыжий три дня бежал - босой, ганьбэйцы непременно босы... бежал вдоль берега, кормился крабами и сладкими медузами, спал прямо на песке, утром вставал и вновь бежал, потом свернул, взошел на перевал - едва-едва вскарабкался, - затем спустился по крутой, резко петляющей тропе - и вышел к городу.
   Ганьбэй был город небольшой, зато красивый. Здесь, Бурку не в пример, были широкие, прямые улицы. Пальмы, цветущие магнолии. Дома из легкой белой пемзы. Все крыши - плоские, окна закрыты парусиной. А дальше - гавань, корабли. Форт на скале. Маяк. Две верфи, зимний док. Цепь, запирающая Внутреннюю Гавань. Чайки. Солнце. Жара... И крепкий дух смолы, канатов, пота, перца. Рыжий зевнул, оскалился - ушел-таки!..
   Ушел? Ну, скажем так, почти. Ведь что ни говори, пусть это было только на бумаге, но все-таки Ганьбэй - юридически это часть Мэга. Правда, когда Республике ставят в вину Ганьбэй, Правитель тотчас отвечает, что, мол, Ганьбэй уже давно ему не подчиняется, налогов, податей оттуда нет и не предвидится, да и бегут в Ганьбэй не только одни мэгцы, а все, кому не лень. Вот так! Перешагнув через поваленный шлагбаум, Рыжий вошел в Ганьбэй. Пыль. Тишина. Был адмиральский час; город, казалось, вымер. Вот разве что вон там, наискосок по улице, вдруг занавеска дернулась, а вон как будто кто-то промелькнул и скрылся в палисаднике, за бочкой... Хр-р! Р-ра! Иди, друг мой, смелей, и нечего глазеть по сторонам, и нюхать нечего, ушами не стриги; такое нужно чуять шкурой. И знать - один неосторожный шаг, а то и просто жест... и тотчас же раздастся тонкий свист, из духовой трубы засадный выплюнет колючку, смоченную ядом, - и будешь корчиться, хрипеть, ибо духовка бьет без промаха на двадцать пять шагов. А так все хорошо в Ганьбэе; тихо, жарко. Иди, Рыжий, иди! И он и шел, спокойно и уверенно, как некогда ходил по Дымску. Встретив случайного - случайного? - прохожего, Рыжий спросил у него, как пройти к Карантину. Тот объяснил. Рыжий прошел еще немного и вышел к двухэтажному строению с высоким мраморным крыльцом и флагом над раскрытыми дверями. Флаг был такой: на выцветшем черном полотнище девять белых волнистых полос - то есть девять единых эскадр, девять морей, девять законов.
   Охраны перед Карантином не было; Рыжий поднялся на крыльцо, вошел и осмотрелся. Обшарпанный, исчерканный когтями пол. Широкий колченогий стол, на нем две книги - красная и черная, - рядом с ними перо и чернильница. И карта на стене. В дальнем углу на пуфаре лежал дежурный в синем форменном бушлате и, закатив глаза, курил обманку - здесь это запросто и даже поощряется. Рыжий, немного подождав, откашлялся. Тогда дежурный нехотя привстал, спросил:
   - Чего тебе?
   - Да вот, пришел.
   - Ну так давай, впишись. Или неграмотный?
   Рыжий прошел к столу, сел, пододвинул к себе книгу...
   - Не эту! Сперва черную! - велел дежурный.
   Рыжий, отсунув красную, взял черную, раскрыл ее и полистал, нашел свободную страницу и начал заполнять вопросник. "Кто?" - "Кронс, второй трубач Шестого Легиона". "Судим ли?" - "Да, неоднократно. Дважды к смерти". В графе "Полезные профессии" Рыжий, подумав, записал: "Шулер, бретер". "Последнее пристанище" - "Трактир "Под якорем" в Голодной Бухте". Ну, и так далее, всего четырнадцать вопросов. В последней же графе, где нужно было указать цель приезда, Рыжий поставил жирный прочерк, а потом расписался замысловато, с прибамбасами - и отложил перо и поднял голову... Как вдруг дежурный приказал:
   - И лапу приложи!
   Рыжий послушно обмакнул лапу в чернильницу, а после приложил ее к листу. Остался четкий отпечаток.
   - А вот теперь... - дежурный нагло усмехнулся. - Теперь давай за красную!
   Рыжий, скептически хмыкнув, вновь взялся за красную книгу, опять, как и черную, перелистал ее до незаполненной страницы, на которой только в самом верху была написана всего одна строка...
   Ар-р! Р-ра! Зато какая! На ней его же почерком было уже указано: "Я, Рыжий, уроженец Глухих Выселок, полковник, йор, строитель, тайнобрат, трактирщик..." - а дальше чистый лист. Пиши! И Рыжий взял перо... Лапа его дрожала. Сдержав дыхание, он покосился на дежурного. Тот с видимым довольством затянулся, пустил дым кольцами, спросил:
   - Что? Что-нибудь не так? Напутали?
   - Н-ну, в общем, да, - с трудом ответил Рыжий. - Полковником я не был.
   - Был. Согласно сводной милитартаблице, равнинский первый воевода приравнивается к нашему полковнику. Еще вопросы есть?
   - Н-нет.
   - То-то же, - гордо сказал дежурный. - А Кронса закололи прошлым летом. Вилы в бок - и готов.
   В бок. Р-ра, прекрасно это помнится! Рыжий недобро усмехнулся, отбросил перо и сказал:
   - Ну, если вам и так все, что надо, известно, так сами все и заполняйте.
   - Не все, мой друг, не все! - дежурный важно сел, стряхнул с обманки пепел, глянул на Рыжего - глаза в глаза - и продолжал:
   - Вопрос всего один: за что это Сэнтей обкормил тебя Чертовым Яблоком?
   А! Вот оно что! Хорошо! Рыжий оскалился и ощетинился, когтями впился в стол и прохрипел:
   - Вопрос действительно один. А вот ответов будет два. Во-первых: про Яблоко я расскажу лишь Кроту. Уяснил? А во-вторых... Встать, чва! Перед тобой полковник!
   Дежурный подскочил, застыл "на караул", нервно задергал ухом...
   - Вот то-то же! - насмешливо воскликнул Рыжий. - Так оно лучше. И так Кроту и доложи: только приватно буду отвечать. Пусть думает. А я пока что отдохну с дороги. Куда мягче откинуться? Ну! Что молчишь, икра?!
   - Т-так это бы... вам... да... - заикаясь, промямлил дежурный... и злобно сплюнул, закричал: - Да! В офицерскую! Дик! Дик! - и засвистел.
   Шварк-шварк, шварк-шварк - и вот он, этот требуемый Дик, уже в дверях. Стоит, прижав к груди треух, пасть налево, служиво сопит. Рыжий вразвалку подошел к нему, пнул в бок и приказал:
   - Порс! В офицерскую!
   Дик браво козырнул и первым побежал с крыльца. А Рыжий еще глянул на дежурного, и подмигнул ему, и щелкнул ему пальцем у виска и, как Лягаш учил, высек искру, и даже шерсть немного подпалил... и лишь потом уже сошел с крыльца и небрежно свалился в коляску. Дик тотчас сунулся в ремни и побежал - бойко, вприпрыжку.