Булыга Сергей. Ведьмино отродье

   Гостиница для пришлых офицеров была совсем недалеко. Прогарцевав мимо пустых Невольничьих Лабазов, Дик круто положил на зюйд и возле Башни Предсказания Погоды взял во дворы... и резко осадил.
   - Приехали!
   Рыжий швырнул Дику на кус, сошел, вошел в гостиницу, представился:
   - Полковник Рыш, по высочайшему.
   Смотритель сразу низко поклонился и пригласил именитого гостя к столу. Стол был неплох: горячий суп, яичница, два ковыря особой тростниковой... Поев и ковырнув, Рыжий спросил, куда ему теперь.
   - Селитесь, где желаете.
   - Что так?
   - А все уже на промысле. Голяк. Остались только ветераны.
   Ладно. Рыжий поднялся на второй этаж, прошел по коридору, глянул туда, сюда - и выбрал себе комнату с видом на Океан. Когда смотритель, низко поклонившись, вышел, Рыжий сел на пуфарь и задумался. Невдалеке, на отмели, на черепашьей ферме, старшой ругал подлапного за нерадивость. Ганьбэйцы обожают черепах. А что! Из черепах у них жаркое, суп, яичница. А черепашьи панцири, тут в них полгорода шатается. И вообще, как это принято считать в Ганьбэе, первым родился, вырос и уже успел забуреть Океан, а суши, земли, еще не было, земля была на дне, земля еще была яйцом, и лишь потом уже из этого яйца вышла она, Аонахтилла, и поднялась со дна и поплыла по Океану, и панцирь ее - диск, овал, а никакой не треугольник, пусть даже и разумный; вот какова она, наша земля - спина Аонахтиллы, кость, и все мы - черепашьи дети, от черепах нам жизнь, и если твоя грудь, твоя спина становятся так же крепки, как черепашья кость, только тогда тебя уже можно называть существом, ибо ты уже действительно существуешь, ты понял сущность этой жизни, а остальные, эти крысы сухопутные, они...
   Ну и так далее, не стоит даже повторять. Да и отвлекаться не стоит. Так, значит, вот что уже сделано: бежал - и добежал. Дежурный, надо полагать, уже поставил в твоем деле номер и подшил, и припечатал... А что там припечатывать?! Ты ж к красной книге даже не притронулся. А то, что в черной написал, так черная, кому она нужна?! Ее два раза в год - весной и осенью - отвозят в Бурк и там с нее снимают копии; Ганьбэй не выдает своих, но Бурк хотя бы для виду желает знать, кто здесь у них прячется, в этом беспутном Ганьбэе. Вот что такое для Ганьбэя черная - это чистейшая формальность. А вот зато красная, та сразу идет на стол к самому Кроту. Ого, Кроту! Ты так и брякнул там - "Кроту"! Хр-р! Р-ра! Рыжий вскочил и заходил по комнате. Зачем было? Вот бы... Ну да... Хотя... И долго так ходил, а то стоял, смотрел в окно, на рейд, на горизонт... и даже дважды доставал заветную монету, вертел ее... и прятал, вновь ходил... Потом, немного успокоившись, лег на пуфарь и отстучал по переборке сообщалку, в которой приказал смотрителю подать ему сигару и газету.
   Смотритель, легкий на стопу, быстро управился, принес, денег не взял. И это правильно. Рыжий развалился в кресле, закурил. Сигара оказалась крепкая, душистая. А вот зато газета - старая, помятая, "Зюйд-Вест" за пятое число. На первой стороне шли новости по городу. Еще указ о том, где и когда можно играть на интерес. Еще список вернувшихся из плена. Еще курс обмена валют и рабов. Караульный режим. Гороскоп. Бои у Мелюстей - записки очевидца... Рыжий прочел, нахмурился, перевернул страницу: взгляд нехотя скользнул по заголовкам. Советы штурману. Кроссворд. Волнения в Морляндии. Дангер, соломенный вдовец...
   Что?! Рыжий отложил сигару и стал читать внимательно. Прочел. Закрыл глаза. Открыл, опять прочел... Да, вот так: "После подобного печального известия супруга короля, забрав с собой обоих сыновей, тайно бежала в Дымск. Там ее приняли восторженно. Некто Скрипач, первый равнинский воевода..." Р-ра! Князь ушел! Удар - вот каково было печальное известие; старик упал, играя в шу, и уже больше не поднялся. Три дня, как здесь написано, лежал, но говорить уже не мог, и были посланы гонцы к Урвану и Юю. Урван не отозвался, а вот зато Юю... А Дангер... Да! Теперь грозит Дымску войной, но, видно, не решится. И так уже всеобщее посмешище! Хотя...
   Рыжий вскочил и отстучал: "Еще газету!", принесли, он прочитал... Но больше о Равнине не нашел ни строчки. Сидел, смотрел в окно, сжимал в горсти заветную монету. Монета жгла. А помнишь, на реке... Вздохнул. Теперь-то что об этом вспоминать! Теперь Юю - владычица Равнины. Теперь даже Скрипач, тот самый увалень... А что?! Так и должно было случиться, ибо у каждого своя стезя - кто когти рвет, кто мечется, а кто-то тихо, но весьма исправно служит, живет, как надо, как заведено, и получает то, что ты не удержал. Да и теперь бы ты не удержал, не смог, ума бы не хватило. Да, вот именно, ума! Ибо на это тоже нужен ум, только другой ум, особенный, но вам - тебе и всем таким, как ты, - в этом обидно признаваться, и вот вы начинаете плести о чести, гордости и о делении на нас и на других, и строите Башни, и прячетесь в них, и сверху, с них...
   Стучат. Настойчиво! Рыжий встряхнулся, сел, прислушался. По переборке: "К вам портной. Как быть?" Рыжий, подумав, отстучал "Приму". И заходил по комнате. Портной! Вот, в самый раз, теперь вот, больше нечего. Или... Да! Р-ра! И Рыжий встал возле двери, насторожился...
   Да только зря - подвоха не было, пришел действительно портной плешивый, узкогрудый, слеповатый. Сперва, еще на пороге, портной с большим почтением расшаркался, а после как-то боком подошел к столу и положил на него... и ловко, по-фиглярски, развернул то, что принес, вздернул на плечиках...
   Ого! Рыжий даже присвистнул. Портной держал двубортный, длиннополый, отменного бархата алый лантер с кружевными лампасами и аксельбантами. Полковничий, гвардейский! И Рыжий, приосанясь, приказал:
   - Накинь!
   Портной накинул на него лантер. Рыжий, косясь на зеркало, прошелся взад-вперед... и радостно оскалился, полез в карман...
   В кармане зазвенело! Рыжий удивленно поднял брови, спросил:
   - Откуда сор?
   Портной заулыбался:
   - Это ваше! Так было велено...
   - Нет! Р-ра! - и Рыжий выгреб из кармана горсть серебра, поморщился, сказал: - Держи, горбач!
   Портной конечно же подачку взял и еще долго кланялся, благодарил и обещал, что если вновь появится нужда в шитье, то он конечно же...
   Но Рыжий слушать этого не стал, а просто указал на дверь. Портной ушел. Тогда, опять уже один, Рыжий еще, еще, еще раз осмотрел карманы, ощупал швы, обшлаги, воротник... Но ожидаемой записки так и не нашел. Однако! Зачем тогда было устраивать весь этот карнавал? Вот уж действительно: Крот он есть крот - копает глубоко. И Рыжий снова повалился на пуфарь, зажал в зубах погасшую сигару и так и пролежал до темноты: думал - не думалось. Одно лишь ему было ясно: полковничий лантер - это не худший знак внимания, вот если бы... А, что теперь гадать! И ждал. И вскорости дождался: стук - "все к котлу!" Спустился вниз, плотно поужинал, а выпить взял двойной колпак. Колпак подействовал - лег камнем и заснул...
   А ровно через час вскочил от ужасающего грохота! Глянул в окно. В небе сверкали всполохи. Визг, топотня на улицах, взрывы петард... И крик смотрителя:
   - Ганьбэй! Ганьбэй! Полундра!
   Ага, значит, тревожная потеха - так, для поддержки боевого духа. Вон с корабля уже сбежал десант, а с форта палят катапульты. Тогда... Вперед, полковник, р-ра, показывай, каков ты есть, а нет, так...
   - Р-ра!
   Лапы - в лантер, и - вниз, в столовую, вскачь, кубарем! И во всю мощь, на бегу:
   - Р-ра! Р-ра! Р-ра!
   И вот сбежал в кормежную. А там уже, кроме смотрителя, метались трое ветеранов, кухарка, сторож и еще какой-то незнакомец. Всех растолкав, Рыжий пробился к выходу, глянул на улицу. Бой шел уже невдалеке, возле распивочной. Бились всерьез - даже весьма. Матросы, разметав оборонявшихся, ворвались в здание. Так, хорошо: пока они его еще разграбят...
   Рыжий прыгнул к камину, схватил головню. Крикнул:
   - Столы! На окна! Живо!
   Все бросились к столам. А Рыжий уже встал в дверном проеме, взял головню наперевес, оскалился. Бегут уже! Кричат. Он оглянулся...
   Х-ха! Столами завалили окна, а из скамеек уже выстроен еще один завал - это на случай отступления, отменно! Крикнул смотрителю:
   - Еще огня!
   А ветеранам:
   - Кройте!
   Те дружно встали позади него. И...
   Началось! Матросы наскочили! Он бил их, тыкал головней, крушил, топтал, швырял! Хр-р! Р-ра! Дверной проем был узок; не обойти его, не сбить. Так им! Так! Так! Смрад, чад.
   - Огня! Еще огня!
   Бил. Жег. Дым застилал глаза. И вдруг...
   Бомм! - грохнул колокол. Бомм!.. Бомм!..
   Значит, отбой. Потеха кончилась. Матросы отступили. Поволокли товарищей. Рычали. Рыжий отбросил головню, вошел в столовую, сел по-дикарски - прямо на пол. Шерсть вздыблена, сердце колотится. И - гнев! На что? И на кого? Ганьбэй и есть Ганьбэй. Везде Ганьбэй. Весь мир Ганьбэй. И ты ганьбэец, да, вон озверел-то как! Тьфу! Р-ра! Закрыл глаза...
   Смотритель опустился перед ним, спросил участливо:
   - Вина?
   Рыжий молчал. Смотритель вновь спросил:
   - Может, желаете вина?.. Полковник...
   - Нет! - и Рыжий вскочил, закричал: - Спать! Р-ра!
   Поднялся и ушел к себе. А там закрылся на засов и сразу завалился на пуфарь, накрылся с головой алым лантером. Алым, как кровь. И сразу - тьма. И лес кругом. И все бегут - на четырех. И ты бежишь - как и они - на четырех, на четырех, на четырех! Тебе кричат:
   - Наддай! Еще наддай!
   Ты наддаешь. И падаешь. И снова падаешь. И снова. Снова. Снова. И так - всю ночь. Куда? В Ганьбэй! Тьфу! Р-ра! Проснуться бы - так нет! Беги, Рыжий, беги! Смерть не про нас: пока мы живы, ее нет, а как она придет, так нас уже...
   - Наддай! Наддай! Ганьбэй! Бей! Бей!..
   Глава вторая
   ВАЙ КАУ,
   АДМИРАЛ-ПРОТЕКТОР
   Солнце уже поднялось высоко, а Рыжий все еще лежал у себя в номере, укрывшись с головой лантером, и ровно, глубоко дышал. Сны больше не тревожили его, он крепко спал. Шум, крики, ругань за окном - он ничего этого не слышал. Казалось, что он вообще потерял всякую осторожность.
   Но это так только казалось! Ибо лишь только в коридоре заскрипели половицы, как Рыжий тотчас же подскочил и сел спиной к стене. Грозно спросил:
   - Кто там?!
   Дверь медленно, бесшумно отворилась. На пороге стояли смотритель и еще какой-то незнакомец в форменном бушлате и с шейным платком полосатой ганьбэйской расцветки - значит, из младших адмиральских офицеров. Он, этот младший офицер, и спросил:
   - Полковник Рыш?
   - Да, это я, - с достоинством ответил Рыжий.
   - Вас на аудиенцию.
   - Извольте, - и Рыжий встал, надел лантер, прошелся к зеркалу и осмотрел себя со всех сторон, пригладил шерсть, потом долго искал сигару и прикуривал... и лишь потом сказал:
   - Пошли!
   Рыжий и младший офицер спустились вниз. Рыжий, конечно, шел вторым на всякий случай. Офицер и не спорил. На улице их уже ждал рикша. Сели, поехали. Ганьбэй и есть Ганьбэй, ночной потехи словно бы и не было пальмы, магнолии, жара. Матросы подметали улицу. В разгромленной распивочной стучали молотки. А возле амулетной лавки сидел слепой старик и тренькал на басуне. Рикша бежал легко, грыз семечки, поплевывал; на площади Веселого Огня он круто лег на правый галс (то есть свернул направо) и уже явно не так бойко, с трудом, потащился в гору. С горы вид открывался просто изумительный - рейд, башни Дальних Подступов, Злодейская Таможня, плантации обманки, Смертный Пляж. Цок-цок подковки, цок. Рикша запыхался, спешил. Хрипел. Тропа петляла, прижималась к самым скалам, ибо чуть в сторону - и в пропасть, и...
   Ф-фу! Вот и форт. Ворота нараспашку. При виде подъезжающих наряд вскочил во фрунт и браво отдал им честь. Рыжий лениво отмахнулся. Цок-цок проехали. А вот и адмиральский плац, мощенный красным кирпичом. Возле флаг-мачты рикша развернулся и резко встал, сбросил с себя хомут, утерся. Рыжий сошел с тележки, осмотрелся. Да, здесь все было точно так, как он того и ожидал. Справа - госпиталь, главный колодец, а слева обер-лоцманская школа, Казенная Башня. В Башне одна-единственная дверь, на ней - девять замков, по замку на эскадру. И это правильно. В Казенной Башне хранится их общая добыча, а посему и подступать к ней заведено только сразу всем сообща. То есть открытие Башни случается только тогда, когда в Ганьбэй съезжаются все девять адмиралов разом, и каждый со своим особым ключом. Абсолютно логично! Но Казенная Башня - вот, снова Башня, р-ра! - это слева по борту... Да просто слева она, слева! А прямо впереди, по курсу, возвышался мрачный, неприступный дворец, сложенный из черных, массивных коралловых блоков. Все окна в том дворце были круглые, забранные толстыми железными решетками, на плоской крыше были видны три катапульты, при них катапультный расчет, все в шлемах и налобниках. А внизу, у входа, красовались два высоченных золоченых якоря. Вход - или, по-ганьбэйски, трап, был такой: шаткая канатная лестница без лееров довольно-таки круто поднималась сразу на второй этаж дворца, к узкой, конечно же тоже без лееров площадке перед люком. Люк - это значит дверь. Вот оно как здесь все неприступно. Ну-ну! Рыжий задумался...
   - Прошу, - напомнил офицер.
   Они пошли вверх по трапу - впереди офицер, за ним Рыжий. Трап бешено трясся, шатался, офицер, наверное, нарочно его расшатывал. Небось надеялся, что Рыжий не взберется, упадет.
   А вот и не упал, вот и взобрался! Остановившись на площадке, Рыжий пригладил вспотевшую на лбу шерсть, глянул на офицера. Тот козырнул ему. Рыжий ответил. Офицер пошел вниз. Шел да еще приплясывал. Форсил, значит. И ладно! Рыжий сглотнул слюну и повернулся к люку, чуть склонился перед низкой притолокой, потом, опасливо переступив через порог, густо утыканный акульими зубами, - вошел в пустой, просторный, обшитый корабельной дранкой холл. Там он походил по нему, посмотрел, ничего не нашел, сел на стрелковую приступку у окна - а больше в этом холле садиться было не на что, насторожился, замер, весь обратился в слух...
   И все равно не уследил! Из-за единственной, стоявшей прямо посреди холла колонны вдруг словно пробка со дна кружки вынырнул поджарый адмиральский адъютант - а у них, у адмиральской челяди, у всех зеленые атласные бушлаты, - смерил Рыжего пристальным взглядом, сказал:
   - Вас ждут. Пройдемте.
   Поднявшись на еще один этаж - крутая винтовая лестница была устроена прямо в колонне, - они потом еще прошли по подвесной зеркальной галерее и там свернули раз, второй, потом еще, потом еще... И очень скоро Рыжий окончательно запутался в своих кривых несчетных отражениях и отблесках горевших там и сям свечей, зажмурился - и дальше уже так, вслепую, он, ведомый адъютантом, еще не раз сворачивал и поворачивал, пока наконец не сошел на твердый пол и остановился. Только тогда он и открыл глаза...
   И увидел, что оказался в темном узком коридоре перед широкой, опять же приземистой дверью, обитой толстой листовой броней. Адъютант отступил на шаг и застыл, задрав вверх голову. Рыжий тоже застыл. Но только голову не задирал - смотрел прямо на дверь, искал в ней замочную скважину, но все не находил, не находил, не находил. В коридоре было абсолютно тихо. Даже дыхания адъютанта не было слышно.
   Вдруг едва слышно брякнул колокольчик - и дверь отворилась как будто сама по себе. Из-за двери пахнуло сыростью, мышами. И было там, за дверью, непроглядно темно. Но тем не менее Рыжий сразу, стремительно вошел в ту темноту, дверь за ним тут же с лязгом затворилась...
   ...Когда же глаза его наконец привыкли к темноте, Рыжий увидел прямо перед собой стол, заваленный бумагами. За столом сидел еще совсем почти не старый господин в круглых черных очках, холщовых налокотниках и толстом вязаном шарфе. Это и был Вай Кау, адмирал-протектор, гроза, гром и мрак всех девяти судоходных морей. Правда, его еще дразнили "Старый Крот", но за таковские дерзкие речи можно очень даже запросто загреметь на спицы. А ты, друг мой, по своей вечной глупости уже нечто подобное сболтнул, и это хорошо еще, что пока все обошлось, а не то...
   Вай Кау был как будто неживой, не шевелился... потом вдруг хмыкнул и спросил:
   - Так это вот тебя и обкормили Яблоком?
   Рыжий кивнул и, оглядевшись, сел на приемный табурет - стоять приказа не было, а стоя отвечать он не привык.
   - Забавно! - снова хмыкнул адмирал. - Забавно: обкормили - и сделали скотом, надеялись, что так, скотом, ты и умрешь... Да нет, какое там подохнешь! Скоты, они ж не умирают, они просто дохнут. А ты вдруг взял да все и вспомнил! Ведь вспомнил, да?
   Рыжий опять кивнул. Вай Кау продолжал:
   - Конечно, что там спрашивать! Не вспомнил бы, не прибежал. А так бы и сидел в своем трактире. А что! Жена у тебя есть, и жена молодая, монеты тоже есть, дом собственный, крепкий, доходный. И еще от сограждан почет. Во сколько было у тебя! Во, предостаточно! Да и вообще, скотам, им же много не надо! А ты вдруг это все...
   И тут Вай Кау замолчал и головою покачал, даже причмокнул... и продолжил:
   - А ты вдруг это все взял да и кинул. А почему? Да потому что пересилил Яблоко. Так сказать, отрезвел. И сразу сделал трезвый выбор. О, я ценю таких! И потому... Да ты вот сам посмотри, посчитай! Еще вот только один день прошел, а на тебе уже полковничий лантер. Не жмет? И еще ты сидишь теперь рядом со мной как равный с равным. Вот разве что...
   И адмирал вдруг поднял лапу, поднес ее к очкам...
   И Рыжий весь похолодел: ходили слухи, будто бы у Крота под очками...
   Но он их не снял, а только немного подправил, чтоб лучше сидели, и медленно опустил лапу. И продолжал, как ни в чем не бывало, как будто он совсем их и не трогал:
   - Да, ты пришел в Ганьбэй своей волей. И я еще раз говорю: ты сделал правильный, трезвый выбор. Но почему ты теперь молчишь? Ведь ты же пришел ко мне не для того, чтобы сидеть вот так вот, как скот, и молчать, и слушать мои россказни. Нет! Ты пришел для того, чтобы кое-что у меня выпросить, кое в чем уговорить и даже кое в чем убедить. Наглость, конечно, беспримерная! Ну да и ладно. Я же добрый. По крайней мере, вот прямо сейчас. Ну так чего тогда молчишь? Рассказывай. Проси, пока я добрый!
   Рыжий молчал, он растерялся. Ибо он никак не ожидал, что все вот так вот круто обернется. Ему хотелось бы вначале присмотреться, поговорить о том о сем, а уже только потом, когда что-нибудь прояснится...
   - Н-ну, хорошо, - насмешливо сказал Вай Кау. - Я помогу тебе. Сам начну. А потом ты уже сам продолжишь. И чтобы не вилял, потому что я этого очень не люблю! Итак...
   Но тут он словно спохватился и, на мгновение замолчав, воскликнул:
   - Э-э! Чуть не позабыл! - и...
   Снова взялся за очки и стал их медленно снимать. Р-ра! Р-ра! Рыжий вскочил!..
   Вай Кау тихо рассмеялся и сказал:
   - Не слушай ты их, дураков. Это совсем не страшно. Так, разве что, ну, с непривычки...
   И снял-таки очки. И действительно, ничего особенного, смертоносного не случилось и даже не открылось. Глаза у адмирала, как оказалось, были маленькие, красные, как угольки в ночном костре... Да-да, вот именно, совсем как угольки - они даже немного светились. И теперь, от этого самого глазного адмиральского свечения, весь адмиральский кабинет оказался залитым слабым красным светом - стол, стены, карты на стене, а наверху, на потолке - какие-то замысловатые таблицы, чертежи...
   - И это все! - сказал Вай Кау. - Вот, только свет, но так даже удобнее. Чего нам как кротам сидеть во тьме, не правда ли?
   - Д-да, правда, - с трудом выдавил из себя Рыжий.
   - Тогда сядь. В стопах правды нет.
   Рыжий послушно сел. Вай Кау поморгал - свет в кабинете замигал...
   Да нет, подумалось, какой же это свет?! Да это ж как туман - кровавый, ядовитый, который проникает тебе внутрь и жрет тебя, и душит тебя, обжигает, и ты - это уже почти не ты, а так, как дичь покорная, как скот... Да, именно - как скот. Прав адмирал, мудр адмирал, всесилен, так покорись ему и будь ему как...
   Тьфу! Видение! Обман! Рыжий прекрасно это понимал... А сил-то противиться этому не было! И потому он и сидел теперь обмякший, оробевший, и жрал его туман, душил его туман... А адмирал - довольный, враз повеселевший - спросил, победно улыбаясь:
   - Хочется узнать, а что это такое у меня с глазами? А ничего, пустяк. В Башню подглядывал. А мне за это... спицами! В глаза! В глаза! - и адмирал, мотнувши головой, даже привстал, подался к Рыжему и повторил: - В глаза, друг мой. А спицы - раскаленные - шипели. Кому-то небось думалось, что мне теперь хана! Х-ха! Косари! А я не только не ослеп, а... Понял теперь, да?
   Рыжий, сжав челюсти, кивнул. Вай Кау сел, самодовольно выпятил губу, немного помолчал, а после...
   - Да, - сказал он. - Мы что-то отвлеклись. Я же обещал тебе помочь, а то ты все стесняешься меня попросить. Даже начать стесняешься. Ну ладно, тогда начну я. Итак... Ты, беглый варвар с Севера, пробрался в Бурк и там сошелся с тайнобратьями и что-то изучал у них, вынюхивал. А после вы там что-то не поделили, пока не важно что, ты отвалил от них, пообрубал концы, зашился у себя в гостинице и там взялся лепить свой собственный трактат. Какой?
   Вай Кау замолчал, но он не ждал ответа, нет. Он просто так сидел, жевал губами, щурился, смотрел перед собой на стол, заваленный бумагами... и наконец сказал:
   - Я справлялся у дельных ребят и узнал: ты там занимался картографией. А это очень интересно! Тогда я снова их попросил... И вот! - Вай Кау указал на стопку вкривь и вкось исписанных листков, лежавших перед ним, и продолжал: - И вот она, та копия, которую один мой друг снял с твоего трактата. Узнаешь?
   Рыжий привстал и - в алых всполохах пристального адмиральского взгляда - прочел две-три строки... сел и сказал:
   - Узнаю. Из четвертой главы. Варианты.
   - Да, в точности, - кивнул Вай Кау. - А подлинник нам достать не удалось. Сэнтей опередил нас и сжег. А жаль! Ибо вот здесь, - и адмирал вновь указал на рукопись, - есть довольно любопытные рассуждения. И вообще, для, извини, для поганой сухопутной крысы ты заглянул на юг уж очень, ну даже очень, очень далеко! И... что ты там увидел?
   - Землю.
   - Землю! - глаза у адмирала оживленно замерцали. - И что, вот так вот сам, воочию? Да?
   - Н-ну, почти.
   Вай Кау потер лапы, ощетинился. Сказал:
   - Ну так и поведай мне про это "почти". И... не смущайся, не смущайся! Я ведь тебе не Сэнтей, я не собираюсь обкармливать тебя всякой гадкой отравой. И я не Юрпайс - я и перебивать тебя не стану. Я даже сигары тебе не подам. Сигары, это, кстати, очень вредная привычка, сигара отшибает нюх, а мы без нюха кто?! А от тебя вон как разит табачищем! Ну ладно, все, рассказывай, я затыкаюсь, я теперь весь внимание - как прокурор!
   И адмирал поправил налокотники, уперся ими в стол, закрыл глаза - и в кабинете снова наступила темнота. А темнота - это покой. А не хочешь покоя, так будешь покойником. Это, говорят, одна из любимых присказок Вай Кау. Да и опять же, для чего ты сюда шел, точнее, рвался?! То-то же. И Рыжий принялся рассказывать - конкретно, обстоятельно, без суеты, от факта к факту; посылка - ломка - осмысление, вторая сторона, еще посылка, перевертыш - и сведение, итог, еще итог; течения, склонения, зенит, надир, подчистки в чертежах, приписки и лакуны в вахтенных журналах... Ну, и так далее. И Рыжий говорил и говорил и говорил... Вай Кау же, как он того и обещал, молчал, не шевелился. И лишь только когда Рыжий сказал: "Вот, собственно, и все", - только тогда он, адмирал, открыл глаза - и снова все вокруг залилось слабым красным светом, - затем поправил шарф и протянул лапу к бумагам, еще раз поперебирал их, пошуршал, задумался... и наконец опять заговорил:
   - Да, много в твоих словах дельного. Хотя... Не все здесь, друг мой, доказательно. Ну, о Равновесии равно как и о Создателе я на всякий случай лучше вообще промолчу. Я, как настоящий моряк, суеверен. И птиц не будем впутывать - птицы суть бессловесные твари, какой с них спрос... И, значит, получается, что во всей этой подозрительной истории за ответчика оказываешься один только ты, друг мой. И у меня к тебе вот такие вопросы. Их немного, всего два. Первый совсем простой, я даже знаю на него ответ, ты это только подтверди... Итак, ты, значит, явился сюда для того, чтобы выманить у меня наилучший корабль, чтобы потом на этом корабле отправиться на юг и попытаться отыскать этот... возможно, ты и прав... н-ну, этот, Южный Континент. Так?
   - Т-так, - нехотя ответил Рыжий.
   - Ну а второй вопрос, - и тут Вай Кау усмехнулся... - Второй немного посложней. Итак, зачем ты утаил?
   - Что? - вздрогнул Рыжий.
   - А то... что жжет тебя за пазухой. Ты же там что-то прячешь. Ведь так?
   - Я?! Прячу?! - возмутился Рыжий и даже попытался встать...
   - Сиди, сиди! - наигранно доброжелательно воскликнул адмирал. - Мало того: не хочешь показывать, так и не надо, и не показывай. А может, и показывать там нечего, потому что вдруг мне все это почудилось? Глаза, я же говорил тебе, мне эти скоты очень сильно испортили, и вот теперь порой мне всякая дрянь кажется! Да, друг мой, да! Всякая дрянь. Только ты это близко к сердцу не бери, не надо. Ты вообще...
   Но тут он встал и вперился... Нет, р-ра! - вонзился в тебя этими своими острыми, красными, как раскаленные спицы, глазами, а спицы раскаленные, и жар от них, от этих спиц, и колют они тебя, режут, пронзают, и...
   Да! Скот ты! И тварь тщедушная! И...
   Рыжий - сам не свой! - вскочил! Полез в лантер! Швырнул! - и адмирал поймал монету на лету! И сел...
   Но только рассмотрел, что это он схватил, как снова подскочил и резко разжал лапу! Монета мягко шлепнулась на стол - и сразу замерла на нем, словно прилипла! Вай Кау пристально смотрел то на монету, то на Рыжего... и наконец осторожно, весьма осторожно спросил:
   - И что ты хочешь мне этим сказать?
   - Как это что? Она оттуда, с юга, с Континента!
   - С него? Вот даже как! Прелюбопытно... - и адмирал снова, но на этот раз как-то боком, сел за стол, а к монете он и вообще уже не тянулся и даже не смотрел в ту сторону, молчал. Он явно был напуган - и при этом очень сильно. Но чем? Монетой, что ли? Быть того не может! Возмо...
   Вдруг адмирал опять заговорил:
   - Ха! С юга! Ну и ну! А откуда у тебя такая уверенность? А?