Дворецкая Елизавета. Корни гор

   Но Далла думала иначе. Амулет, обладающий колдовской силой, никому еще не мешал. Плохо было лишь то, что она не знала, как вызвать к жизни силу амулета. Немало времени потратив на пробы и ошибки, она сделала кое-какие открытия. И главным ее достижением стало именно «злое железо», изготавливать которое она научилась уже здесь, в усадьбе Нагорье, с помощью Кара Колдуна. Но несмотря на настойчивые просьбы и даже требования колдуна, Далла не позволяла ему прикоснуться к огниву и никогда не выпускала его из рук.
   Подойдя к печи, Далла опустилась на колени, держа в одной руке огниво, а в другой – кремень, осколок самой Раудберги, Рыжей горы, святилища древних великанов. Кар держал наготове клочки сухого мха и полоски бересты. Он всю ночь берег их за пазухой, так что они были совершенно сухи и готовы к принятию священного огня.
   Дрожащими руками Далла выбила искру, Кар кинулся раздувать. Заклятия он твердил мысленно. На беловатых клочьях мха показался огонек, красный в синеватом прозрачном венце, полоска бересты с громким треском скрутилась и задрожала, охваченная пламенем. Пламя было не желтым, не рыжим, а ярко-багровым. Кар зажег факел, потом поджег дрова и уголь в печи. Далла отошла подальше, а колдун с пылающим факелом направился к соседней печи. Когда все три печи были зажжены, возле них остались «свартальвы», а Кар отошел к Далле. Она стояла возле своего коня и подергивала носом, когда ветер доносил до нее обрывки резкого, едкого дыма плавильных печей. Больше ей нечего тут делать – теперь «свартальвы» будут качать меха, гнать воздух в отверстия печей, чтобы ярче пылало багровое пламя троллей, чтобы расплавленный шлак стекал вниз, на каменную кладку, а зерна железа сплавлялись в неровную, черную крицу, похожую на уродливый гриб. Потом они вынут крицу и еще долго будут охаживать ее тяжелым молотом на камне, выгоняя остатки шлака. И только потом ее отнесут в особо заговоренную клеть, где она присоединится к другим, приготовленным ранее и сберегаемым для далеких, самой Далле не до конца ясных, но очень грозных целей.
   – Так ты приказала не выпускать его из усадьбы, пока мы не вернемся? – спросил Кар.
   – Кого? – резко ответила Далла, не отводя внимательного взгляда от печи и фигуры слабоумного Бури, качавшего меха.
   – Того бродягу, которого ты приняла, как родного брата!
   – Не смей называть его бродягой! – Далла гневно глянула на Кара. – Он гораздо лучше моего брата, запомни это! От Гримкеля я не дождалась ничего, кроме позора и предательства! Приди он сюда, я бы его в ворота не пустила! Явись он хоть с целым войском!
   – Можно подумать, что от этого парня ты дождешься чего-нибудь кроме позора и предательства! – съязвил в ответ Кар.
   – Он кое в чем поумнее тебя! – отозвалась Далла– – Он хотя бы понимает, чего заслуживаю я и мой сын. А ты – Далла бросила на колдуна еще один ехидный взгляд, – ты просто завидуешь и боишься, что он займет твое место. Как управитель он, и правда, был бы получше тебя. Что, забыл, как ты позавчера опозорился? Не смог сосчитать меры зерна! Если бы не он, эти бездельники из Подгорного Двора всучили бы тебе половину своего долга вместо целого! Да тебя любой еж из леса обманет! А он умеет считать!
   – Еще бы не уметь! – яростно ответил Кар, сверля Даллу пронзительно-злобным взглядом. – Он ведь торговец! И сюда он явился неспроста! Этому парню от тебя что-то надо! Он что-то от тебя хочет!
   Далла фыркнула и повела плечом.
   – Много ты понимаешь в том, что он может от меня хотеть! – самодовольно и небрежно ответила она. – Ты, похоже, давно забыл, чего мужчина может хотеть от женщины. А он-то помнит! Если у тебя вся сила ушла на колдовство, это не значит, что... Да! – Хозяйка усмехнулась. – Я где-то слышала, что в древние времена был такой способ увеличить колдовскую силу: колдун шел к великану или троллю и становился... его женой. Конечно, приятного мало, зато великан в благодарность давал такую силу, что...
   – Это было давно! – злобно прервал ее Кар. – Тогда и люди-то были не лучше великанов, дрались кремневыми ножами и дубинами. Не пойду я ни к какому великану. Вон тот обманщик с побережья, Рам, наверняка пожил у какого-нибудь великана. И не зря он притащил этого молодого проходимца и привел его в наш дом.
   – В мой дом, – непреклонно поправила Далла.
   – Не зря! – гнул свое Кар. – Ты еще увидишь!
   – Пока что я вижу только твою глупую зависть! Он подарит мне то обручье, а от тебя я не дождусь ничего подобного, даже если проживу еще сто лет.
   – Обручье! – презрительно бросил Кар. Что говорить с женщиной, если для нее какие-то украшения дороже колдовской мудрости!
   – Золото увеличивает удачу, – наставительно ответила Далла. – Думаешь, Фафнир был глупее тебя, что так стерег свое золото? А ведь он не меньше тебя понимал в колдовстве! Или ты тоже умеешь превращаться в дракона?
   – Как бы тебе не пришлось самой потерять что-нибудь! – многозначительно предостерег Кар, предпочитая не отвечать на ее последние слова. – Я не удивлюсь, если окажется, что он явился одурачить тебя и забрать наше железо. Сейчас до железа много охотников. И не зря он привез все эти тряпки и побрякушки на которые ты раскатила глаза...
   – Придержи язык! – с досадой бросила Далла. – я не собираюсь выслушивать твои оскорбления. Ты все выдумал от злости! Правильно говорит Рам: если бы ты поменьше злился и клеветал на людей, то твоя колдовская сила была бы побольше!
   –Я говорю то, что вижу, а вижу я побольше тебя! – не сдавался и колдун. – Этот парень подбирается к твоим богатствам. Ты вспомнишь, что я говорил, когда будет поздно.
   – Откуда тебе знать? Или ты умеешь гадать? Видеть в воде, раскидывать руны? Что ты молчишь?
   – Я умею раскидывать руны! И ты в этом убедишься! Сегодня же в полночь я раскину руны и скажу тебе, что за птица этот парень!
   – Ну, что ж, попробуй! – в злом азарте позволила Далла. – Только я сама буду при этом! Я хочу своими глазами видеть, что скажут руны. И я сама умею толковать их. Я родилась не в свинарнике, я знаю значения рун! Я сама погляжу, что они скажут. И ты меня не обманешь, старый сквалыга!
   Кар не ответил, угрюмо глядя в сторону печей. Над ними поднимался густой дым, внутри каменных сводов гудело, ревело и бушевало багровое пламя троллей. «Злое железо» наливалось огромной, недоброй силой, над которой уже не властны были те, кто вызвал ее к жизни.

***

   Всю обратную дорогу до усадьбы и весь день Далла почти не разговаривала с Каром. Она сердилась на своего управителя, и не столько за то, что он пытался опорочить ее гостя, сколько за то, что он ее саму помел посчитать глупой и недальновидной. Эти хитрецы и мудрецы всегда так: себя считают умнее всех, а стальных принимают за дураков. Этим самым они только показывают свою собственную глупость! Но уж она-то сумеет о себе позаботиться!
   Оказалось, что Гельд и прочие барландцы даже не думали никуда выходить из усадьбы. Заметив утром, что хозяйки нет, Гельд быстро сообразил, что это неспроста. Если бы она поехала на пастбище, то взяла бы его с собой: ей явно нравилось его общество. Значит, она хочет сделать какое-то дело втайне от него. Пожалуйста! Сколько угодно! Гельд хорошо запомнил совет Рама Резчика: «Делай вид, что тебе ни до чего нет дела, кроме ее красоты». Совет был хорош, и Гельд с большим старанием изображал хитроватого и деловитого простака (таких он повидал немало, как ни странным кажется такое сочетание качеств), который пристроился на зиму в небедную усадьбу с красивой одинокой хозяйкой и собирается провести время до весны с приятностью и с известной пользой: разве он не предложил ей купить шелк и прочее? А если она не торопится, то и ему спешить некуда: зима впереди еще долгая. И все утро Гельд сидел в хозяйском доме среди женщин, поиграл с Бергвидом, лениво болтал, зевал, иногда заводил разговор о хозяйке, но не пытался узнать, куда она могла деться.
   Когда Далла наконец появилась, Гельд несказанно обрадовался, точно увидел солнце в сером тумане зимней скуки. Далла обошлась с ним милостиво и даже ласково. Ее острые глаза внимательно изучали его лицо, но не могли найти и следа тех черных замыслов, которые ему приписывал Кар. Но проверить не помешало бы, и в душе Далла была даже рада, что ее сварливый управитель подал неплохую мысль. Должна же и от него быть какая-то польза!
   До вечера Далла и Гельд сидели в доме среди челяди, дружелюбно болтали, а меж тем зорко наблюдали друг за другом. Гельд прикидывал, не пришло ли время опять мимоходом заговорить о делах: о красном шелке, о золоченых застежках, о резном гребне со спинкой в виде корабельного борта и двумя штевнями-драконами на концах. Он очень понравился Далле, но вопрос о цене она обошла молчанием. Пора бы решиться. Спешить пока некуда, но ведь надо грести, если хочешь, чтобы корабль двигался вперед.
   О железе Гельд не собирался упоминать. Он ведь ничего о нем не знает, совсем ничего. Это Далла знает, чем она может расплатиться за шелк и гребни. Пусть сама и предлагает. Пусть думает. А он думает лишь том, чтобы позабавить хозяев. Утром он изрядно повеселил женщин рассказом о той троллихе, что не могла жить без мужчин и ворожбой заманивала к себе пастухов с отдаленных пастбищ. Но для вдовы конунга требовалось что-нибудь более пристойное и возвышенное, например, о повелительнице свартальвов, которую ее злая свекровь прокляла и заставила жить среди людей.
   – «...Я происхожу из незнатного рода свартальвов, однако наш конунг полюбил меня и взял в жены против воли своих родичей, – так рассказывала кюна Свартсвана. – Тогда его мать разгневалась и прокляла меня, сказав, что счастье наше будет недолгим, а встречи – редкими. Лишь раз в год, в ночь Середины Зимы, позволено мне было навещать Свартальвхейм ^[99], видеть мужа и детей. С тех пор я стала рабыней земного мира и мне всегда сопутствовало зло. Каждый год в ночь Середины Зимы по моей вине погибал человек, потому что я надевала на него уздечку и ездила на нем под землю. Моя свекровь-колдунья хотела, чтобы люди узнали обо всем и убили меня как ведьму. Лишь очень отважный и сильный человек, который осмелился бы последовать за мной в Свартальвхейм и сумел бы вернуться живым, мог освободить меня от чар...»
   Гельд рассказывал, слова привычно и легко бежали с языка, а в душе шевелились воспоминания; мысленно он видел вокруг себя совсем другой дом и других людей. В Аскефьорде, в Висячей Скале, он тоже рассказывал эту сагу. И Эренгерда сидела напротив него среди женщин, слушала, изредка поглядывая ему в глаза, без улыбки, серьезно, и ему казалось, она понимает его тайную мысль. Он ведь тоже был для нее недостаточно знатен, но думал освободить ее из плена собственной родовой гордости. Может, еще не все потеряно...
   Но при этом он смотрел на Даллу, и взгляд его был так многозначителен, что последняя собака и то должна была понять, «чего он может от нее хотеть». В нем опять было два человека: один внутри, другой снаружи и Гельд сам удивлялся, как легко и гладко они в нем уживаются. А совесть его не мучила: он знал, что Далла и сама когда-то позволяла себе использовать притворную любовь, как средство достижения совсем других целей.
   Однако сама Далла этого не помнила. Образ Вильмунда, ее злополучного пасынка, давно испарился из ее памяти, так как никакой пользы от него больше ожидалось. Слушая Гельда, она улыбалась, и лицо горело торжеством. Все более откровенные взгляды, все более ясные намеки молодого и здорового парня наполняли ее приятным волнением, она оживала и мир от этого оживал, так что вечер не казался ни долгим ни скучным. Слава богам, она вдова и сама держит в руках свою судьбу. Никто не вправе за ней надзирать и решать, что ей можно, а что нельзя. Только сама она знает, как далеко позволит зайти этим играм. Может быть... а может быть и нет. Далла колебалась: сами ухаживания нравились ей не меньше, чем их ожидаемый исход, и ей хотелось их продлить. Впереди еще почти целая зима, долгая, темная, тоскливая зима, в которой нет ничего, кроме глупых ленивых служанок, маленького сына, от которого только лет через десять будет толк, возни по хозяйству, едкого дыма плавильных печей, сверлящих и злобных глаз Кара... Да возьмут их всех тролли!
   Поздно вечером, когда все разбрелись по своим углам и лежанкам, Далла пробралась в пристроенную каморку, где жил Кар. Никто не хотел ночевать рядом с колдуном, да и он сторонился «этого сброда», поэтому помещался один. Сейчас он сидел на полу перед своим маленьким очагом и уже разложил прямоугольный кусок белой ткани. Четыре угла были обращены к четырем сторонам света.
   Даллу он впустил неохотно, но не впустить не мог: она ведь принесла с собой огниво. Кар стремился к ее огниву не меньше, чем двадцать лет назад к той девчонке, которую у него отбил Ари Рыжий. Имя девчонки давно улетучилось из его памяти, только имя обидчика Ари задержалось. Что бы там ни болтали глупцы и завистники, Кар знал: наглеца Ари Рыжего свела в могилу его ворожба. Пятнадцать лет упорства принесли плоды, и дерево, сломавшее спину врага, положило основу могущества Кара Колдуна. В тот незабвенный день, когда вдова Ари с плачем ломала руки, он поверил в себя.
   Если бы ему получить огниво! Но Далла никогда не выпускала его из рук и даже на ночь клала под подушку. Сейчас, когда она села на край спального помоста, огниво было у нее в руках.
   – Ты все приготовил? – деловито спросила она. – Раскидывай.
   Кар высыпал из мешочка плоские ясеневые палочки – ровно двадцать четыре. На каждой была вырезана одна руна. Перевернув каждую палочку руной вниз, колдун стал круговыми движениями правой руки перемешивать их, одновременно бормоча заклинание. Не сводя глаз с его руки, Далла тоже заклинала в мыслях. Прочь из этой дрянной каморки! Туда, вверх, в просторные и светлые миры, где обитает мудрость Одина и Фригг, доброта и жизненная сила Фрейи и Фрейра, красота Бальдра, отвага Тюра, мощь Тора, бдительность Хеймдалля...

 
Придите ко мне, могучие светлые асы!
Проведите меня дорогой Огня, дорогой Воды,
Тропою Ветра и тропою Земли,
Направьте мои руки, направьте мои помыслы,
Отвратите зло, привлеките благо,
Чтобы глаза мои были зорки, а мысли – ясны,
Чтобы враги бежали от моих путей,
А блага стремились навстречу,
О том я прошу вас, Могучие и Светлые,
Отец Колдовства и Всадница Кошек,
Хозяин Мйольнира и Страж Радуги...
 

   Далла никогда не умела складывать стихов. Ее учил воспитатель (в памяти мелькало бородатое лицо, но имя забылось), учила мать, учил даже один эльденландец (тоже забыла, как звали), которого считали тогда лучшим скальдом Морского Пути. Но искусство стихосложения не давалось Далле дочери Бергтора: она могла запоминать кеннинги ^[100]и хендинги ^[101], но едва она пыталась сложить из них хоть строчку, как их звонкая красота терялась, смысл улетучивался, созвучия только мешали друг другу, размер спотыкался, слоги то громоздились один на другой, то проваливались куда-то в пустоту. Устав еще в юности от бесплодных попыток, Далла бросила это глупое занятие: раз не выходит, значит, и не стоит того. И единственное заклинание она сложила просто так: оно было полно смысла и потому легко запомнилось ей. А больше никому не надо его знать. Кар в этом прав: осторожность не бывает лишней, особенно в таких важных делах.
   Тем временем Кар разровнял перемешанные руны и замер, держа над ними правую ладонь. Его глаза были закрыты, лицо казалось отрешенным и сосредоточенным. Далла пристально смотрела на него, обеими руками сжимая огниво у себя на коленях. Ее пробирала дрожь: было жутко и любопытно. Каждый раз когда Кар принимался ворожить, она и себя ощущала причастной к влекущим тайнам верхних и нижних миров. Конечно, ведь без ее огнива у Кара ничего не вышло бы!
   – О чем ты хочешь спросить? – не открывая глаз низким голосом, как из-под земли, прогудел Кар.
   Далла поежилась: так и казалось, что колдун ушел в таинственные дали, и какой-то могучий и мудрый дух говорит его устами.
   – Я хочу спросить о том человеке, Гельде воспитаннике Альва, который пришел ко мне, – шепотом ответила Далла этому духу. – Я хочу знать, чисты ли его помыслы, не затаил ли он зла... и отдаст ли он мне то золотое обручье, что носит на руке!
   – Ты говоришь слишком много! – Кар приоткрыл глаза, сердито глянул на нее, и голос его стал прежним. – Так много нельзя, сколько раз я тебе говорил! Нужно спрашивать только одно! Или о человеке, или о золоте! Ну, о чем?
   – О человеке! – поколебавшись, все же решилась Далла. Намерения Гельда важнее: если он в самом деле так в нее влюблен, то и обручье от нее не уйдет.
   Кар кивнул и опять закрыл глаза. Далла наблюдала, как он медленно водит раскрытой ладонью над рассыпанными рунами, а перед ее мысленным взором мелькал золотой блеск обручья: как ни старалась она сосредоточиться на образе Гельда, обручье, раз придя ей на память, уже не хотело уходить.
   – Выбирай три! – шепотом подсказала она. – Трех как раз хватит!
   Колдун сердито дернул бровями: сам знаю! Далла умолкла и сидела тихо, нетерпеливо постукивая кулаком о кулак. Что он так долго возится? Настоящий колдун давно бы услышал, какая руна подает голос. Да любой услышал бы! Даже слабоумный Бури.
   Собственно говоря, не нужно быть колдуном, чтобы бы гадать по рунам. Далла знала толкования рун вынимать их побаивалась: близость к высшим силам неприятно щекотала сердце, как холодное лезвие клинка. Хватит с нее огнива. Чем ворчать попусту, лучше бы Кар выяснил, почему огниво разжигает багровое пламя вместо простого, человеческого. В первое время было иначе: тогда огниво высекало искры обыкновенного огня. Далла вовсе не хотела превращать небесный огонь в подземный, это вышло само собой. И если бы пламя троллей не выплавляло железо с такими ценными особыми свойствами, она, пожалуй, и вовсе отказалась бы от него. Или это не случайно? Или старый мошенник Кар знает, в чем тут дело, и молчит? Уж не подбирается ли к огниву он сам? Наверняка подбирается! Далла уже не в первый раз думала об этом и даже в эти напряженные мгновения смотрела в сосредоточенное лицо колдуна с подозрением, будто надеялась сейчас, когда он отвлекся, подглядеть его тайные замыслы.
   В соседнем доме Гельд внезапно вздрогнул и проснулся. Все было тихо, посапывали спящие барландцы, потрескивало пламя в очаге. Слабый свет кое-как озарял неширокое пространство в середине дома. Никого и ничего. Но что-то помешало Гельду спать. На груди, там, где Рам начертил руну «торн», ощущалась какая-то слабая щекотка, точно по коже водили птичьим перышком. Гельд накрыл руну ладонью, щекотка прекратилась. Но осталось ощущение беспокойства, и он, не пытаясь опять заснуть, лежал с закрытыми глазами и чутко прислушивался.
   Рука колдуна замерла над разложенными рунами, потом опустилась. Далла вытянула шею. Кар взял одну из ясеневых палочек, отложил в сторону. Далле смертельно хотелось узнать, что получилось, но она знала: придется терпеть, пока он не вынет еще две.
   Кар снова принялся водить ладонью над белым платком. Далла покусывала пальцы.
   Гельд поднял голову и огляделся, будто искал что-то невидимое. Руну «торн» на его коже стало покалывать тонкими иголочками, так что захотелось стереть ее, но Гельд сдержался. Рам оказался прав, его защита понадобилась. Теперь Гельд был уверен, что к нему подбирается чья-то ворожба. Он сел на лежанке, не снимая руки с начертанной угольком руны. Нетрудно догадаться, кто щупает его невидимый щит острй невидимого копья. Кар Колдун!
   А Кар поднял с белого платка вторую руну и тоже отложил в сторону. Эту ясеневую палочку Далла проводила еще более жадным взглядом: вторая вынутая руна в трехрунном раскладе определяет путь, по которому нужно идти к цели. Путь был выбран, и Даллё очень хотелось поскорее узнать его. Быстрее бы этот старый тюлень выбирал третью!
   В третий раз ладонь Кара особенно долго, как показалась Далле, ползала над рассыпанными палочками. Гельду в его спящем доме тоже показалось, что чересчур долго. Руна «торн» загорелась огнем: было не больно, но тревожно так, что он едва усидел на месте. Он всей кожей ощущал это невидимое копье, которое щупает его душу, ищет слабое место, чтобы воткнуться туда со всей силой; ему мерещился проникающий холод железа, самого что ни есть злого железа на свете. На лбу выступал холодный пот, сердце отчаянно билось, а руна «торн» напрягала усилия, чтобы оттолкнуть прочь проклятое чужое копье.
   Нет, так нельзя! Сейчас прорвет! Гельд выскользнул с лежанки, поднял с очага еще теплый уголек и рядом с «торном» одним взмахом начертил еще одну руну – «ис», ту самую, которой Эренгерда пыталась защититься от любви. «Ис» остановит любое зло, что тянется к человеку, укроет крепким ледяным щитом... Гельд даже слишком ясно представил себе силу руны: ему вдруг стало так холодно, что по коже густой волной хлынули мурашки. Но чужое копье исчезло, Гельду сразу стало легко, и он кинулся назад под одеяло.
   Кар поднял с платка третью руну и положил ее в ряд с двумя первыми. Далла встала с помоста и подошла к нему, опустилась на колени напротив колдуна-
   – Давай, переворачивай! – торопила она. – Я сама буду толковать!
   – Не мешай! – огрызнулся Кар. Огниво Даллы. конечно, помогало ему в ворожбе, но сама она очень мешала, все время сбивала дух с пути. – Смотри и молчи!
   Переворачивая каждую палочку справа налево, он обернул их рунами вверх. Лишь глянув на первую Далла испустила короткий восторженный вскрик. Как было не обрадоваться руне «тюр», похожей на стрелу Атрием кверху!
   – Мужчина! – завопила Далла шепотом, не в силах сдержать ликование. – Что я тебе говорила! Руны указали на мужчину! И она прямая! Она лежала прямо! Значит, он любит меня! Что я тебе говорила!
   – Подожди, – с неудовольствием остановил ее Кар. – «Тюр» не всегда указывает на мужчину...
   –Всегда, всегда, всегда!
   – Она еще говорит о богатстве и власти.
   – Одно другому не мешает! Они часто идут все вместе!
   – Посмотрим...
   Кар перевернул вторую руну, и Далла застыла в молчании. На нее смотрела «кена», одна из рун любовного огня.
   – Что я тебе говорила! – в восторженном беспамятстве повторила Далла. Давно ей не случалось так бурно радоваться: сразу и добрые предсказания, и случай посрамить ворчливого спорщика-колдуна, вообразившего, будто владеет мудростью Одина и вёльвы вместе взятых! – Это любовь! Он меня любит! И он... Он готовит мне подарок! Подарок! Посмей только спорить, старый змей! – пригрозила Далла, гневно глянув на колдуна, точно он собирался что-то у нее отнять. – Мне еще мать говорила: если выпадает прямая «кена», это значит, что мужчина готовит женщине подарок. Или что-то драгоценное, или хотя бы самого себя. А это означает, что обручье! Я думала и о нем тоже. Он подарит мне обручье!
   – Если бы руна была перевернута, это означало бы, что ты потеряешь что-то дорогое! – ворчливо предостерег Кар. – А если бы «тюр» была перевернута, то твой мужчина имел бы самые низкие замыслы!
   – Если бы, если бы! Они прямые! Прямые, а ты можешь от злости хоть согнуться в бараний рог! Ну, что ты застыл? Переворачивай!
   Не дождавшись колдуна, Далла нетерпеливо протянула руку и перевернула третью палочку. На нее глянул острый топорик «ван», руны доброй надежды. Далла помолчала: благоприятная завершающая руна полностью отвечала ее ожиданиям.
   – Вот видишь! – внушительно сказала она погодя насупленному колдуну, – Я одолею все преграды, и все будет так, как я хочу!
   – Все будет так, как хочет он! – Кар ткнул рукой в стену, за которой был двор. – Мы же гадали о нем. Это для него все кончится счастливо. А не для тебя!
   – Для меня! Для меня! А если тебе это не нравится, то... можешь помолчать.
   – Ну, да! А ты заведешь себе нового управителя! Молодого, болтливого, как сорока, умеющего отлично считать мерки ржи! Только берегись, как бы тебе не остаться одураченной.
   – Ты споришь с рунами? – Далла изумленно вытаращила глаза. Это было уже слишком! – Как ты смеешь! Сами норны показали нам судьбу, а ты еще недоволен! Ты хотел бы, чтобы мне выпала Гибель Богов прямо завтра! Ты был бы рад любым моим несчастьям! Тебя надо звать не Кар Колдун, а Кар Завистливый! Слушать тебя больше не хочу! Сиди и раскидывай свои руны хоть до зари, выискивай коварство Регина