Дворецкая Елизавета. Корни гор

   – Так, – подтвердил Торбранд конунг. – Они считают себя победителями и ждут, что мы вернемся к Острому мысу. Мы поступим наоборот. Мы постараемся добить их, и как можно быстрее, пока они не опомнились. Если мы сейчас отступим, то все дело можно считать пропавшим. На другой год надо будет начинать все сначала. Или вовсе отказаться от Квиттинга и признать, что мы два года теряли кровь и людей понапрасну. Я не позволю...
   Торбранд конунг посмотрел на затылок Хродмара» который из-за раны в спине лежал лицом вниз. Он дышал, но тяжело и прерывисто. Сердце Торбранда сжалось, будто сам он повис над пропастью: если Хродмар умрет, это будет концом всей его удачи. Судьба отнимет у него последнего близкого человека, как отняла когда-то жену и сыновей. Но если жену можно найти новую, то нового друга, как Хродмар, Торбранд найти не надеялся. Он был уже не в том возрасте, когда легко меняют друзей, да и склад у него был такой, что он верил только привычному.
   Если он отступит, Хродмар из Валхаллы проклянет своего конунга. Торбранд точно знал, что Хродмар скорее предпочтет погибнуть, но покорить «полуостров ведьм», чем выжить и уйти отсюда с позором. Выживет он или нет – Торбранд собирался выполнить его волю. В Хродмаре было все то, чего не хватало ему самому: молодость души, пылкая не рассуждающая отвага, горячая непримиримость и готовность умереть, но настоять на своем. Порой это неумно, но именно эта молодая пылкость начинает большие дела, на которые трезвый ум не отважился бы. Холодная душа Торбранда отогревалась возле этого огня. Если Хродмар умрет, он останется один, равнодушный в равнодушном мире. Половиной решимости продолжать войну он был обязан Хродмару, потому что именно Хродмар теребил его той, первой зимой и торопил скорее вернуться на Квиттинг. Его вело чувство горячей любви к той, что ждет его сейчас в Аскефьорде...
   И если он умрет, то нужно будет взять в жены его вдову. И воспитать его сыновей. И пусть болтают, что она – квиттинка, да еще и взятая без соблюдения обычаев. Это нужно будет сделать для Хродмара, и ради его памяти Торбранд готов был пойти наперекор всему Аскефьорду. Но туда еще нужно вернуться.
   – Кто пойдет к Гримкелю? – не отводя глаз от Хродмара, спросил конунг. – Сёльви?
   – Пойду, – согласился тот и по привычке посмотрел на брата.
   Слагви сидел на земле, вытянув раненую ногу, Сыновья Стуре-Одда не привыкли ходить по отдельности, но Слагви теперь нескоро удастся пойти хоть куда-нибудь. Если бы брат его не вынес, он вообще остался бы на поле. Его лицо выглядело осунувшимся и очень серьезным, и оттого братья стали почти неразличимы И эта их новая, небывалая прежде одинаковость громче кровавых повязок кричала о беде и пугала сильнее.

***

   Сёльви сын Стуре-Одда долго искал Гримкеля конунга между квиттингских костров, но так и не нашел. Хмурые израненные квитты кивками посылали его дальше, от одного костра к другому и, похоже, сами не знали, где их конунг. Сёльви подозревал, что тот спешно сбежал на Острый мыс, бросив даже остатки собственной дружины, но хотел убедиться, что возле Ступенчатого перевала его действительно нет.
   Гримкель Черная Борода, называющий себя конунгом квиттов, и правда сбежал, притом гораздо дальше, чем предполагал Сёльви. Он находился не на таком уж большом расстоянии, но за пределами воображения честного парня. Сразу после наступления темноты, пока фьялли еще перевязывали свои раны и искали погибших среди живых, он уже знал, что ему нужно делать. Явление валькирий над полем битвы ясно показало, на чьей стороне боги. А Гримкель сын Бергтора был не такой дурак, чтобы идти против богов! Едва стемнело, как он уже тайком покинул стан и с двумя хирдманами поднялся по ступеням перевала.
   Жутковатая дорога стоила ему не меньше холодного пота, чем сама битва: серые плиты песчаника были усеяны кровавыми пятнами и исчерчены целыми дорожками из пролившейся днем крови. В темноте ее не было видно, но Гримкель чувствовал в ночном воздухе ее душный запах. Зажечь факел он не решался, чтобы не выдать себя, и несколько раз ему пришлось споткнуться о трупы. Каждый раз обдавало ужасом: а вдруг мертвец проснется от удара?
   Из-за перевала, из Пестрой долины, доносился волчий вой. Жутко было и подумать о том, что придется идти между мертвецами. Воображение живо рисовало, как с наступлением темноты они начинают шевелиться, подниматься, оглядываться вокруг... В их мертвых глазах горят тусклые синеватые отблески... Как он пойдет между ними, равно ненавидимый и презираемый каждым, каждым из тех, кто нашел смерть на поле битвы? И что ждет его в конце пути? Гримкель отлично понимал, на какую опасность идет, но у него не было другого выхода. А безвыходность даже последнего труса сделает храбрым, то есть заставит идти туда, куда идти не хочется.
   Костры за Пестрой долиной были видны еще с вершины перевала. Спускаясь, Гримкель решился зажечь факел: за перевалом фьялли уже не могли его увидеть, а идти через мертвое поле без огня – немыслимо. Так и жди, что снизу схватят за ногу... В бликах дрожащего огня казалось, что по мертвым телам перебегает неуловимое движение, что каждый из убитых только что шевелился, силился встать и замер, застигнутый светом, затаился, выжидая...
   Добравшись до конца поля, Гримкель конунг был бледен, как березовая кора. Ручьи пота заливали его лицо, зубы щелкали, борода дрожала, и даже в животе ощущался опасный холодок, грозящий постыдными последствиями. Знали бы несчастные квитты, какие муки терпит ради них их конунг!
   Костры квиттингского стана были ясно видны, когда глухой голос из-за дерева резко спросил:
   – Кто тут?
   Еще полный впечатлений мертвого поля, Гримкель сильно вздрогнул и остановился. Сердце сжалось, вдох оборвался. Точно зашел в подземелья Хель...
   Между двумя соснами смутно виднелась человеческая фигура, и собственный факел Гримкеля бросал блики на клинок нацеленного на него копья.
   – Мы с миром! – поспешно отозвался один из хирдманов, сообразив, что они наткнулись на дозор.
   – Кто вы такие? – спросил суровый юный голос с другой стороны. Он показался Гримкелю смутно знакомым. – Откуда вы?
   – Мы от Гримкеля, конунга квиттов, – сказал хирдман. Нацеленные в их сторону острия двух копий советовали остановиться в трех шагах, и они послушно остановились. – Гримкель конунг прислал нас поговорить с Ингвидом ярлом. Проведите нас к нему.
   – А это кто? – Второй дозорный указал концом копья на молчавшего Гримкеля. Лицо конунга прикрывал капюшон плаща, но на виду была весьма знакомая черная борода. – Уж не сам ли Гримкель конунг? Или его дух-двойник? В таком случае, плохи его дела ^[134]!
   Презрение в голосе дозорного задело Гримкеля. Помедлив, он сбросил капюшон и устремил на того укоризненный взгляд. Теперь он тоже его узнал.
   – Не тебе, Сигурд сын Сигмунда, упрекать меня! – с укором произнес Гримкель. – Не так давно я принимал тебя в гостях на Остром мысу и ничем тебя не обидел. Не сделал ничего такого, что могло бы оправдать твое... поведение.
   Назвать Сигурда предателем, что было бы сейчас неумно, Гримкель не решился, но парень все равно почувствовал себя оскорбленным.
   – Я не клялся тебе в верности! – с дерзкой надменностью ответил он. – Да и кто пойдет за таким трусом и предателем, как ты! Что ты прибежал? Не понравилось играть с фьяллями? Чего ты хочешь?
   – Отведите меня к Ингвиду ярлу, – смиренно попросил Гримкель, не замечая оскорблений. – Я расскажу ему, с чем я пришел.
   Подозвав людей от ближайшего костра, Сигурд с товарищем поручили им ночных гостей. Прослышав о таком посетителе, к костру Ингвида подошел и Вигмар Лисица. Он не вынес из жестокой битвы ни одной царапины, хотя его рыжие косы и его золоченое копье неизменно мелькали в самой гуще схватки. И, как говорится, никто не ждал ран там, где он находился ^[135].
   Увидев Гримкеля, который лишь сегодня утром бранил их перед началом битвы, Вигмар негромко просвистел. Ингвид Синеглазый, напротив, не слишком удивился: он знал Гримкеля лучше и ждал чего-то в таком роде.
   – Ты, конечно, понимаешь, родич, зачем я к тебе пришел, – начал Гримкель, усевшись и очень кстати вспомнив об их родстве. Что Ингвид сегодня при всех от этого родства отрекся, как-то не всплыло в его памяти.
   Ингвид кивнул, с внимательным ожиданием глядя на гостя. Вигмар уселся на землю прямо напротив Гримкеля и с выразительным детским любопытством рассматривал «великого героя». Гримкель понимал его взгляд как издевательство, каковым он и являлся, и старался обращаться только к Ингвиду. Жесткое лицо и желтые глаза Вигмара казались ему нечеловеческими, а с троллями лучше не связываться! О боги Асгарда! В какую разбойничью ватагу вы завели конунга квиттов, с какими разбойниками и убийцами заставили говорить!
   – Боги ясно показали, что больше не даруют удачи фьяллям, – продолжал Гримкель, подавив вздох о своей тяжелой участи и стараясь казаться бодрым. – И любой умный человек поймет, что пришла пора квиттам объединить свои усилия, чтобы избавиться от ненавистного врага и отплатить за все обиды. Может быть, мы раньше не понимали друг друга и ссорились, но... э, ты понимаешь, Ингвид ярл, как умный и благородный человек, что сейчас все прежние наши ссоры надо позабыть. Сейчас наилучший случай вернуть державе квиттов ее былую силу...
   На этом месте Вигмар Лисица выразительно хмыкнул, и Гримкель поправился:
   – Ну, хотя бы предотвратить ее дальнейшее разорение и развал. Сейчас фьялли изранены, обессилены и потеряли много людей. Хродмар Рябой убит, а без него фьялли не верят в свою удачу. Они думают только о том, как бы унести ноги. Их нельзя упускать! Нам нужно ударить на них вместе, с разных сторон. И с ними будет покончено! Кончится эта злосчастная война, и квитты заживут по-прежнему вольно и мирно... И выберут нового конунга из тех, кто им покажется достойным.
   С этими словами он выразительно посмотрел на Ингвида.
   – Значит, ты предлагаешь нам союз против твоих вчерашних друзей-фьяллей? – спросил Ингвид, пропустив намек мимо ушей.
   – Они мне не друзья! – Гримкель оскорбленно вздернул бороду. – Но что я мог сделать? Откажись я тогда – меня увезли бы в рабство, а это такой позор для всех квиттов! Не пойди я с ними сейчас – они начали бы поход с разорения Острого мыса! А там нашли приют столько людей, что бежали с Севера и Запада!
   – Ты сражался против нас, – так же спокойно сказал Ингвид.
   Предательство придумывает себе много оправданий но ни одно из них его не оправдывает.
   – Я не сражался, – поправил Гримкель. – Я охранял перевал. И из моей дружины уцелело столько же, сколько из фьяллей, а поначалу их было больше в три раза! Ты не можешь меня упрекнуть, что мои люди проливали кровь соплеменников!
   – Значит, ты был таким же плохим другом фьяллям, как и квиттам, – прямо сказал Вигмар Лисица. – Предатели нам не нужны. Проваливай. Я тебя даже свиней пасти не возьму.
   – Подожди, Вигмар. – Ингвид положил руку на его локоть. – Конечно, в прошлом Гримкелю гордиться нечем, но кое в чем он прав. Сейчас нужно объединить всех квиттов. Случай очень удачный. Другого такого не будет.
   – Нет случая, чтобы из гнилой палки делать меч, – ответил Вигмар, с непреклонным презрением, на сей раз совершенно искренним, глядя на Гримкеля. Его взгляд резал, как нож, и Гримкель отвел глаза. – Дрянь останется дрянью. Идти с ним в бой – все равно, что сунуть гадюку за пазуху. Я не такой дурак.
   – Я клянусь Волчьим Камнем... – начал Гримкель.
   – Да клянись, чем хочешь! – прервал его Вигмар. Слова нынешнего конунга квиттов для него значили не больше кваканья лягушки, и ему надоело зря тратить время. – Даже если ты и не думаешь сейчас предать, толку от тебя и твоих людей не будет. Вы себя показали! Все, кому я верю, присоединились ко мне еще перед этой битвой. А не после, когда увидели, что боги на нашей стороне. Давай, топай отсюда, конунг лягушек и крыс! Мне в твою сторону и плюнуть противно!
   С этими словами он вскочил на ноги и стремительно шагнул прочь. Гримкель был ненавистен ему как живое воплощение себялюбия, трусости и предательства; он был даже хуже фьяллей. Те хотя бы были честны перед собой. И Недруг Великанов Тор не стыдится их, как стыдится квиттов отважный Тюр, Однорукий Ас, пожертвовавший правой рукой ради благополучия всего Асгарда.
   Через некоторое время Ингвид Синеглазый разыскал его возле одного из костров, где он сидел рядом с Тьодольвом сыном Вальгаута и Гуннвальдом Надоедой. Гуннвальд пересчитывал колечки, подвески, цепочки и прочее добро, собранное при беглом осмотре нескольких трупов с поля битвы. Самая лучшая добыча – кожаный пояс с крупной золотой пряжкой – лежала на земле и поблескивала в свете огня. Как ни старался Гуннвальд сосчитать остальное, у него получался разный итог; Гуннвальд бранил жуликоватых троллей, которые то спрячут пару колечек, то подложат опять. Вигмар усмехался, глядя на него, но при виде Ингвида опять помрачнел.
   – Я вполне понимаю, что тебе не слишком нравится Гримкель, – начал Ингвид, усаживаясь рядом. Вигмар дернул плечом: тут и говорить нечего. – Но я его расспросил: у него есть почти семьсот с лишним человек. Это не так уж плохо. Тысяча триста или около того у нас, да его шестьсот – а у фьяллей, если ему верить, всего тысяча. Нас станет вдвое больше.
   – Ты сам сказал – если ему верить. А я ему не верю. И не поверю, даже если он при мне вложит руку в пасть Фенриру. Все равно успеет выдернуть. Он же скользкий, как лягушка.
   – Не стоит упускать Торбранда. Надо добить его сейчас, чтобы больше они к нам не приходили. У него нет наследника – если мы убьем его, фьялли станут выбирать нового конунга и делить власть. А у них богатый выбор: Эрнольв Одноглазый, Асвальд Сутулый, Хродмар... Правда, Хродмар, говорят, убит. А еще и Бьяртмар конунг из Рауденланда предъявит права: он ведь родич Торбранда по женской линии. Там начнется такая свалка... Эрнольв и Асвальд терпеть не могут друг друга. Они подерутся.
   – Эрнольв одолеет, – бросил Вигмар, глядя в огонь. – И немедленно прекратит поход.
   – Пусть так, – согласился Ингвид. – Будем желать ему победы. Но сначала нужно разделаться с Торбрандом. Сейчас же.
   – Пусть так, – повторил за ним Вигмар. – Но зачем нам Гримкель?
   – Его люди могут стать смелее, когда их не будет мучить стыд. А если что... Сначала мы разделаемся с фьяллями, а предатели от нас не уйдут. Так?
   Вигмар подумал, потом нехотя двинул плечом. Ингвид предпочел понять это как согласие. По крайней мере, возражать Вигмар больше не стал.

***

   Гримкель Черная Борода, которого Сёльви ночью не сумел найти, незадолго до рассвета объявился сам. Он пришел, когда фьялли уже почти все спали, оставив только дозорных, и потребовал разбудить Торбранда конунга.
   – Надо поднимать людей, – без приветствия начал Гримкель. Его брови дергались вверх-вниз, что у него означало сильное волнение, а глаза беспрерывно моргали. – Я посылал людей за перевал... я даже сам был на перевале, Торбранд конунг. Ты узнаешь, что я не трус. Я все разузнал. Тех наглецов осталось не так много. Сотен шесть, не больше. Их и было-то... если бы не та ведьма... Но ведьмы можно больше не бояться... Да, Асвальд ярл, я знаю, что ты не боишься, но, словом... Короче...
   – Короче, – устало, но твердо Торбранд конунг направил его сбивчивую речь на прямую дорогу. – Ты был на перевале – и что ты предлагаешь?
   – Я предлагаю напасть сейчас на остатки тех наглецов и перебить их, пока они этого не ждут. Не надо ждать, пока они побывают на перевале, посчитают наши костры и решат напасть на нас, пока мы спим. Я бы посоветовал тебе сейчас же поднимать людей, конунг. Сейчас, перед рассветом, ведьма и прочая нечисть бессильна. А они не ждут нас. Они спят. Мы перебьем их или хотя бы захватим вождей. А без Ингвида и без того безродного рыжего мерзавца с его копьем вся эта шваль мигом разбежится по своим углам и... э, принесет нам столько дани, сколько мы захотим. Что ты скажешь?
   – Я уже думал об этом. – Торбранд конунг кивнул. Такое совпадение мыслей у него и у Гримкеля, не славного боевым духом, удивило, но не насторожило его. Наверное, Гримкель просто понял, что ему некуда бежать. – Но нам придется оставить людей охранять наших раненых.
   – Конечно, конечно. Но ведь им тоже придется оставить людей охранять раненых. У них много раненых! Как же еще... Правда, ваши «троллиные мечи» не оставляли ран, так ведь? – Гримкель беспокойно хихикнул. – Все, кто с ними встретился, теперь хвастаются своим подвигами у Одина... Но я надеюсь, что убитые этими мечами попадают сразу в Хель.
   Торбранд конунг кивнул и послал хирдманов поднимать все войско. В рог не трубили, чтобы не выдать врагам своих замыслов. К рассвету полторы тысячи человек, считая легкораненых, были готовы снова испытывать свое боевое счастье. Неспособных к битве оставили на попечение Хьёрлейва Изморози с сотней человек на всякий случай. Как и в прошлый раз, на ближайшем побережье у него было припасено два корабля на всякий случай.
   Как оказалось, Гримкель конунг не очень-то набрался храбрости за эту ночь. Предложение он высказал смелое, но когда дошло до дела, предпочел остаться со своими людьми позади.
   – Я буду охранять перевал, – заявил он. – Я уже справился с этим вчера, и мне это можно доверить. Ты можешь на меня положиться, как на родного брата! Клянусь Волчьим Камнем!
   – Что-то он многовато клянется, – пробормотал Эрнольв ярл, беспокойно поправляя повязку на шее.
   – Его клятвы не стоят соленой селедки! – ответил ему Асвальд, осторожно моргая подбитым глазом, который к утру начал смутно отличать свет от тьмы. – Вот он и сыплет ими направо-налево.
   Дружина фьяллей без помех миновала перевал и втянулась в злополучную долину. Мертвые тела все еще лежали тут, и видно было, что за ночь над ними потрудились волки. Фьялли содрогались, видя изуродованные, совершенно неузнаваемые тела, похожие на груды в беспорядке набросанной одежды, так что трудно было понять, где у лежащих руки, а где ноги. Все они казались слитыми с землей, потому что из живого Мира они ушли невозвратно. Страшно было видеть, что нас, живых, стало настолько меньше. Фьялли даже не приглядывались, чтобы не узнать случайно знакомое лицо.
   Только Торбранд конунг смотрел по-всегдашнему зорко, точно должен был передать кому-то важному точный рассказ обо всем этом.
   – От того, насколько успешно мы сразимся, будет зависеть, насколько достойно мы сумеем их похоронить! – громко сказал он. – Важно оставить поле битвы за собой. Помните об этом.
   Вся долина впереди была залита густым белесым туманом, как молоком. Небо постепенно светлело, но долина казалась молочной рекой, и страшновато было спускаться в нее: захлебнешься. Утренний ветер шевелил ветви деревьев в тумане, точно там двигались великаны. Но фьялли, подавленные видом мертвых, только поеживались от холода и не думали ни о каких великанах. Никогда мир не бывает таким будничным, как на сером рассвете, когда тьма уползла вместе со своими тайнами, а все привлекающее взгляд днем еще дремлет, зябко свернувшись.
   Вигмар Лисица ждал за валуном и тоже зябко поеживался, позевывал в кулак: сказывалась бессонная ночь. Его разговор с Ингвидом еще не решил всего дела: услышав о новых замыслах, дружина в один голос потребовала, чтобы именно он, Вигмар, при всех подтвердил свое согласие. Связываться с предателем Гримкелем никому не хотелось. И Вигмар, взобравшись на валун, произнес целую речь: что сначала надо разделаться с фьяллями, а с предателями уже потом. При этом он свирепо хмурился и призывал к мести захватчикам. И только потом, когда никто их не слышал, он подошел к Гримкелю и сказал, глядя ему прямо в глаза: «Учти, тролль бородатый! Если ты хоть в мысли опять предашь, я убью тебя своими руками. Я вернусь для этого хоть из Хель, и ты ни в небе, ни под землей от меня не скроешься. Ты уже должен знать – я все это могу». Из его острых желтых глаз на потрясенного такой прямотой Гримкеля глянула Грюла, лисица-великан, воплощение огненной гибели. Этот все может!
   Но сейчас, на рассвете, в Вигмаре не было ничего от его могучего духа-покровителя. Сейчас ему хотелось спать, а до захватчиков и предателей не было особого дела. Но Вигмар знал, что это равнодушие – только сейчас.
   Строй фьяллей в молчании лился по дну долины, а квитты так же молчаливо появились на склонах с двух сторон и потекли вниз, на врагов. Битва в тумане началась как бы сама собой: без приказов и боевых кличей, без «копья против вражеской рати». Две человеческие волны столкнулись так же молчаливо, как сливаются воды двух рек. Без ярости и ненависти, сгоревших еще вчера, фьялли и квитты сшибали друг с другом клинки, желая одного: покончить с этим гадким делом раз и навсегда. Вот только для этого надо было покончить с противником.
   Битва быстро развалилась на множество отдельных очагов: в тумане и мелком лесу, который поднимался по пологим склонам гор вокруг долины, вожди не видели своих людей и не могли ими управлять. Каждая дружина сначала держалась возле своего вожака, но вскоре и дружины, преследуя противника или отбиваясь, стали распадаться на кучки, на десятки, на пары... Здесь и там, покончив с двумя-тремя противниками, стряхнув кровь с мечей, бойцы оглядывались и устремлялись на шум ближайшей схватки, чтобы начать все сначала. Никто даже не знал, за кем остается верх в этой призрачной битве среди тумана.
   Асвальд бился с каким-то квиттингским силачом, а вокруг него оставалось еще целых полтора десятка хирдманов из его дружины. Меж стволами зашевелились люди; Асвальд предостерегающе крикнул, не поняв, свои это или чужие. Мелькнуло смутно знакомое лицо, и Асвальд вспомнил человека из квиттов Гримкеля. Откуда? Почему здесь? Они же должны охранять перевал! Асвальд не успел додумать мысль до конца, как все ему стало ясно. Тот самый, со знакомым лицом, ударил копьем в спину Торгуду Торопыге, потом стряхнул тело с клинка. Он не ошибся в тумане.
   – Квитты сзади! – заорал Асвальд. – Предатели! Гримкель... Предатель! Бей всех квиттов! Всех!
   Гримкель не усидел на перевале до конца: побоялся, что победа будет одержана без него и Ингвид не поверит в его дружбу. Поэтому он повел свою дружину вслед за фьяллями и приказал нападать со спины.
   Впрочем, фьялли очень скоро разобрались: им не пришлось долго убеждать себя в том, что их предали. Внутренне каждый был к этому готов. Затрубил рог, призывая фьяллей к отступлению. Туман рассеивался дорога к перевалу была хорошо видна. Фьялли стали отходить.
   Эрнольв Одноглазый шел одним из последних. Возле него осталось три человека, а у самой тропы через долину им встретилось с десяток квиттов. Были это люди Ингвида или Гримкеля – сейчас ему было некогда разбирать. Квитты окружили их, и им осталось лишь отбиваться, стоя спинами друг к другу. Эрнольв рубил, сжимая меч обеими руками, но сердце его заливало холодное отчаяние. Два поражения подряд – слишком много даже для стойких фьяллей. Ему не вернуться домой, как не вернется Арнвид Сосновая Игла и Модольв Золотая Пряжка... Он навсегда останется в этих пологих горах, на туманных склонах с мелкими елками, где даже не к чему прислониться спиной...
   Эрнольв работал клинком безостановочно и бездумно, а в мыслях отрывочно мелькало: хорошо, что двое сыновей. Род не угаснет. Свангерда... А про него им расскажут... Кто-нибудь расскажет... Кто-нибудь же уцелеет. Где конунг?
   Один из его хирдманов справа коротко вскрикнул и упал; квитт выдернул копье и тут же, с каплями крови на острие, устремил его к Эрнольву. Так... Теперь один на пятерых... Все... Отходить было некуда, и Эрнольв всей кожей ощущал, как отлетают последние мгновения его жизни – с этими елками и мельканием клинков перед глазами...
   И вдруг тот квитт с копьем повалился прямо ему под ноги лицом вниз, как от сильного толчка в спину. А на его месте Эрнольв увидел жесткое лицо с желтыми, пронзительно горящими глазами, вихрь тонких рыжих кос и золоченое копьем... Вигмар!
   От изумления Эрнольв вскрикнул и отскочил назад, поскольку руки его сами собой прервали полет клинка и не донесли его до этого лица. Голова кружилась: Эрнольв столько думал об этом человеке, столько рисовал в мыслях это лицо, что теперь оно казалось мыслью, вышедшей наружу, наваждением...
   Но размышлять и удивляться было некогда. Кто-то прыгнул на него сбоку; Эрнольв отбил удар и поспешно глянул на Вигмара, будто ждал, что видение растает.
   И тут же звон железа заставил его осознать правду. Вигмар – во вражеском войске, он – один из его вождей. Когда-то давно они сказали друг другу: если мы встретимся дружина на дружину... Это лицо – не то, что он думал. Это смерть.
   За спиной послышалось движение; отражая очередной удар сбоку, Эрнольв чувствовал, что не успевает. Позади раздался звон, потом хриплый крик, потом Эрнольв кожей ощутил ветер от падения тела. А кто-то живой стремительно впрыгнул в пространство у него за спиной, и железо еще раз звякнуло о железо.
   – Это – фьялль! – изумленно крикнул кто-то. – Вигмар!
   – Назад! – яростно и хрипло ответил полузабытый голос прямо за спиной у Эрнольва. – Все назад! Кому сказал!
   – Он наш! – непримиримо крикнул один из Гримкелевых квиттов. У Эрнольва Одноглазого, родича и наследника Торбранда конунга, была слишком приметная внешность, его все знали. – Мы его возьмем!
   – Он мой! – свирепо ответил Вигмар. – Я сказал: я выбираю любого пленника! Он – мой!