Страница:
И вдруг оборотень прыгнул. Гельд метнулся ему навстречу с копьем, но руки дрогнули и острие клинка ударило не в горло зверя, а в лапу. Волк взвыл рухнул на пол, а сила столкновения сбила и самого Гельда. Кто-то вскрикнул у него за спиной; Гельд покатился по земле назад и задел кого-то. Лежа и дергаясь, он лихорадочно пытался совладать с длинным копьем – скорее, скорее, пока оборотень не успел первым! Тот был у него прямо перед глазами: воющий, дергающий раненой лапой и отчаянно мотающий огромной головой. В его вое звучали боль и ярость, душный горячий запах зверя окутывал Гельда и мутил разум.
В дверях раздался шум: на пороге встал Бьёрн со своим крашеным щитом и мечом Гельда в руке. Собственный меч висел у него в петле на запястье. Первый же его взгляд упал на волка, и Бьёрн изменился в лице. Кто-то толкнул его в спину, он влетел в дом, хотя первым его побуждением, казалось, было убежать: он услышал о «волке в гриднице» и ожидал увидеть волка ростом с волка, а не с медведя! Да это косматый дракон какой-то! Но тут же Бьёрн справился с собой и шагнул вперед, отчаянно хмурясь. Следом за ним вбежал еще один барландец с возбужденно и тревожно вытаращенными глазами и с секирой в руке.
Волк обернулся, глянул на них, потом опять на Гельда. Гельд уже был на ногах; крикнув Бьёрну что-то неопределенно-призывное, он бросился на волка с копьем. Теперь-то они его одолеют!
Но из-под самого клинка оборотень вдруг взвился в прыжке куда-то вверх; раздался треск, и чудовище исчезло. Серый хвост и задние лапы мелькнули в отверстии лаза, который вел на крышу, царапнули когти, на пол упало несколько сорванных комков дерна. На крыше послышался тяжелый шорох, а со двора – крики нескольких голосов. Потом голоса издали общее восклицание, и все стихло.
Некоторое время в гриднице стояла тишина, только женщины всхлипывали в углу. Гельд изумленно смотрел то на пустое место, где только что был оборотень, то на зияющий лаз в крыше. Уже все? После недавних воплей тишина оглушала. Как будто все умерли. Гельд медленно обернулся, опираясь на копье. Напряжение схлынуло, навалилась слабость, стало отчаянно холодно.
Далла, в одной рубахе и с рассыпанными темными полосами, сидела на полу возле своей лежанки и издавала сдавленные рыдающие звуки, сжимая что-то черное в руке.
– Что ты тут сидишь? – отчетливо, как у слабоумной, спросил у нее Гельд. Он весь дрожал, и голос у него тоже дрожал. – Я же сказал: назад! Тебе что жить надоело? Что ты тут забыла?
Всхлипывая, Далла протянула ему руку. На ее ладони лежало огниво.
– Вот уж сокровище! – с чувством произнес Гельд и с трудом подавил желание сказать что-нибудь похлеще. – Это что – дороже жизни? С ума ты сошла что ли?
– Доро...же, – не сразу выговорила Далла, давясь рыданиями. – Это мое... Оно...
– Да твое, твое! – устало утешил ее Гельд и сел прямо на лежанку хозяйки. – Не отняли же.
В дверях показались сбежавшие челядинцы. Теперь, когда все кончилось, они как следует вооружились: поленьями, ножами с посудной полки, а один даже прихватил здоровенный коровий колокольчик из чистого железа. Видно, ничего другого под руку не попалось.
– Он с крыши... прыгнул и убежал, – на разные голоса доложили челядинцы. Все они были бледны, лихорадочно постукивали зубами, отчего речь получалась невнятной. – Мы видели. Вдруг – раз, и на крыше, оборотень проклятый. Мы думали, он вас всех съел.
– Съел бы, если бы все такие смелые были, как вы! – утомленно сказал Гельд.
Его не тянуло ругаться, тем более что он их вполне понимал. Он и сам убежал бы от волка без оглядки, если бы не было стыдно бросить женщин.
– Что бы мы делали... Ох! – прокряхтел из угла старый Строк.
Когда волк кинулся на Лоддена, старика отбросило в угол, и там он пролежал все время битвы, ни жив ни мертв от ужаса. Теперь он пытался встать, но левая нога почему-то совсем не слушалась.
– А ты-то куда полез! – Гельд вспомнил, с чего все началось. – Чего вам от него понадобилось? Вот и лежат теперь... два героя. Да уберите его от огня, сейчас пожар будет.
Запах горелой кожи перешел в запах горелого мяса. Сообразив, отчего так трудно дышать, работники потащили тело Лоддена прочь от очага. На его растерзанное горло и грудь старались не смотреть. Весь пол в передней части дома был в крови, и все, кто поднимал тела Лоддена и Вадмеля, тоже оказались в крови. Гельд наконец нашел в себе силы расстаться с копьем и прислонил его к стене возле лежанки. После этого он поднял с пола Даллу и посадил рядом с собой. Руки у нее были холодные, как лед, плечи под рубашкой холодные, и она дрожала крупной дрожью. Вцепившись в руки Гельда, она прижалась к нему, пыталась что-то сказать, но ее зубы так лязгали, что он ничего не мог разобрать.
Вспомнив, как недавно поднимался туда, Экорн догадался притащить лестницу и закрыть крышку лаза, чтобы тепло очагов не улетучивалось в зимнее небо. В очаги подложили дров, огонь загорелся ярче. Кто-то уже рассказывал барландцам, с чего все началось и как было. Гельд выдернул с лежанки одеяло и укутал им плечи Даллы. Она не выпускала его руку, мертвой хваткой вцепившись в нее своими застывшими пальчиками, так что ему было холодно и больно.
– Все, все, не бойся! – твердил он ей, как ребенку. – Он убежал к себе в лес. Больше не придет.
– А был бы здесь Кар может, он распознал бы заранее, – пробормотали рядом Фрегна, нянька Бергвида.
– Да? – Гельд посмотрел на нее. – Ведь это Кар решил принять его в пастухи. Мне он с самого начала не понравился. Помнишь, что я говорил? – строго спросил он у Даллы.
Она прижималась лицом к его плечу и так стучала зубами, что Гельд боялся, как бы не укусила.
– Помнишь, что я говорил? Что этот человек не внушает доверия? – настойчиво повторил Гельд. В награду за подвиги он мог себе позволить хотя бы это удовольствие.
Далла несколько раз кивнула. Сейчас она была готова подтвердить что угодно.
Кар Колдун стоял в воротах святилища – в промежутке между двумя высокими стоячими валунами, где кончалась тропинка, по которой он сюда поднялся после долгого подъема тщедушный колдун запыхался, но близость высших сил придавала сил и ему. То, что он вообще сюда добрался, обнадеживало. Ведь рассказывали, что неугодных ей Раудберга не допускает до вершины, и они до зари все плетутся и плетутся по тропинке на склоне, плутают между скал и валунов, и к рассвету оказываются там же, где и начали подниматься. Он же дошел. Прижимая руку к груди, Кар с гордостью смотрел на черные валуны площадки. Добравшись до них, он уже как бы стал равен им.
Под серебряными потоками лунного света на боках черных валунов проступали руны – древние руны племени великанов, которых никто из живущих ныне людей не знал. По ним перебегали голубоватые, зеленоватые неверные искры, таинственные знаки казались живыми: они перемигивались, шептали, излучали свою собственную, непостижимую силу. Кар медлил, не решаясь покинуть ворота и шагнуть в это озеро лунного света. Казалось, только ступи – и утонешь. Там твердый камень, в нем не тонут, убеждал себя Кар, но все же немало времени прошло, пока он осторожно прикоснулся ладонью к одному из камней, точно прося позволения. Холодный камень промолчал. Кар шагнул на площадку вершины.
Нужно дойти до самой середины. Узнать середину было нетрудно: там чернело пятно от старых жертвенных костров, хорошо заметное в белизне подлунного камня. Как знать, когда был разложен первый из этих костров, кому посвящен, кто был жрецом, а кто жертвой. В первые века, пока люди были слабы и несведущи, бились кремневыми топорами, не знали рун и не умели обрабатывать железо, великаны приносили их в жертву богам, как сейчас люди приносят жертву баранов и бычков. Тем же самым богам, что сотворили их. Ведь и сами боги – из рода великанов.
Кар медленно шел через слепящую белизной площадку, не сводя глаз с черного круга. Казалось, жертвенный круг незаметно скользит назад и расстояние между ними не уменьшается. Голова кружилась, подлунный камень казался скользким, как лед. Надо спокойнее... Священная гора не отвергнет его у последнего предела...
Он нес на плечах связанного черного ягненка, но ему казалось, что жертва – он сам. Но ему не было страшно. Гора великанов не отвергла его, она принимала, она затягивала человека все глубже в священное пространство и подчиняла себе, наполняла собой мысли и дух, изгоняя все чуждое ей. Вступив в это лунное пространство, даже бросив на него первый взгляд из-за границы валунов, Кар стал совсем другим человеком. Все те чувства, с которыми он сжился – досада, гнев, зависть, враждебность – остались за черными камнями. К середине святилища шел новый Кар – сильный, спокойный, уверенный, мудрый, даже добрый. Вернее, не желающий никому зла. Нежелание зла еще не есть доброта, но ведь и те высшие силы, к которым он пришел воззвать, добры именно так. Они делают свое неспешное дело, не замечая суетящихся смертных и никому из них не желая зла.
Наконец граница черного круга придвинулась к его ногам. Кар остановился, снял с плеч ягненка и положил его в самую середину круга. Потом вынул из-за пояса нож. Этот нож был его самой большой драгоценностью: его взяли из случайно найденной могилы какого-то старого колдуна, чей дух долго не давал покоя округе. Кару стоило немалого труда его заполучить, но зато именно потом то дерево, которое он точил пятнадцать лет, наконец упало. Часть силы умершего колдуна перешла к нему, и сегодня Кар был уверен, что увеличит ее многократно.
Кровь ягненка под лунным светом казалась совсем черной. Она широко растекалась по камню и пропадала, впитываясь в него, как в сухую землю. Вот отчего так черен этот круг: не уголь костров, а сама жертвенная кровь задержалась в нем. Кровь бесчисленных жертв бесчисленных поколений. И с каждой каплей этой крови древнее великанье святилище копило силу. Тот, кто добавит каплю крови, получит в обмен каплю силы. Так устроен мир: на дар жди ответа, на дело – воздаяния.
Ягненок был мертв. Теперь Кар остался тут совсем один. И в то же время все пространство вокруг нег было полно жизни. Она откликнулась, разбуженная горячей кровью жертвы, и Кар еще яснее ощутил ее присутствие. Воздух вокруг него был свеж, прохладен и плотен, по нему пробегали беспорядочные слабые волны – это дышали священные камни. Кар оглянулся один раз и больше не посмел: он был маленьким-маленьким в середине огромной площадки, а всю ее окружали огромные черные валуны высотой в три-четыре человеческих роста. Как безмолвные, безглазые лица, они все были обращены к нему. Они ждали.
Дрожащими руками Кар снял с шеи свой мешочек с рунами. Страха по-прежнему не было, но эта сила, живущая здесь, уже напитала каждую жилку его тела и ей было тесно внутри. Он ощущал себя сильным, как великан, зорким, как Один, единственный глаз которого видит все тайны вселенной. А вселенная была так близка: огромный океан мрака, окруживший Раудбергу – земля, безмолвная и глухая; огромный океан темной синевы за серой стеной облаков – небо. Ему нужен был посредник, чтобы услышать голос неба. И эти посредники у него были – двадцать четыре ясеневые палочки, которые сам Один дал людям, чтобы они могли выйти из мрака и приблизиться к богам.
Вытащив из-за пазухи белый платок, Кар постелили его в середину черного круга, обратив четыре угла к четырем сторонам света. Платок сразу намок в крови, сквозь белую ткань проступили темные пятна. Кар развязал мешочек.
– Зову вас, норны, девы судьбы, – хриплым, чужим голосом произнес он, и собственный голос показался ему какой-то дерзостью здесь. Но говорить он был должен: трусам нечего тут делать. – Зову вас. Прошлое, Настоящее, Будущее. Зову вас, Урд [109], Верданди [110], Скульд [111].
Кар опрокинул мешочек над платком. Руны просыпались с тихим значительные шорохом. Кар поднял праву руку, чтобы перемешать их, и вдруг замер.
Он сам не знал, что заставило его поднять голову посмотреть на край площадки. Между двух валунов появилось что-то маленькое и темное.
Это было живое существо. Кар застыл, скованный ужасом и трепетом, не в силах даже вздохнуть. Неведомое существо медленно приближалось, неторопливо шагая, и лунный ветер трепал полы длинной темной одежды. Оно не шло, а плыло по озеру лунного света; оно было порождением этих камней и этого света. Это был сам дух святилища на Раудберге. Тянуло вскочить и бежать отсюда, пока не поздно: почему-то это маленькое, не выше человеческого роста существо вселило в него больше благоговения и ужаса, чем вся площадка святилища с молчащими валунами и черным жертвенным кругом. Валуны молчали, а дух Раудберги шел к нему, чтобы говорить. Вся эта сила, рассеянная в воздухе, собралась в нем, как в кулаке, и сама ее близость грозила раздавить.
Постепенно сидящий в оцепенении Кар стал различать, что к нему приближается женщина. На ней был темный плащ до самой земли, голову покрывала небольшая повязка, серая или белая, из-под которой спускались до колен густые волны темных блестящих волос. Норна была прекрасна и величественна; Кару хотелось склониться перед ней до земли, но он не мог шевельнуться.
– Здравствуй, Кар Колдун, – спокойно сказала норна, подойдя и остановившись у противоположного края черного круга. Ее негромкий голос качался на невидимых волнах и обволакивал со всех сторон. – Ты звал меня, и я пришла. Ты хочешь узнать свою судьбу, и ты ее узнаешь. Пусть в сердце твоем не будет обид. То, что можно изменить, ты создал или создашь своими руками. То, что нельзя изменить, создано силами, которые выше нас. Пусть дух твой ищет тропку между скалами жизни – вот и вся судьба человека. Ты запутался и заплутал на своей тропе. Я помогу тебе.
Норна шагнула в черный круг и присела прямо на камень возле рассыпанных рун. Ее лицо теперь оказать прямо напротив лица Кара, на расстоянии вытянутой руки. Он хотел отодвинуться, но не мог. Ее лицо властно притягивало взор. Вполне обыкновенное лицо молодой женщины, довольно красивое, но какое-то затененное, неподвижное, мертвенно-спокойное. Протянув правую руку, норна перемешала руны, и они как-то сразу оказались знаками вниз. Рука у нее была тонкая и в свете луны казались сероватой, как и лицо. Эта рука была искусно вырезана из камня, такая в ней ощущалась сила, твердость и уверенность
– О чем ты хочешь узнать? – спросила норна. Она взглянула на Кара, и ее правая бровь приподнялась. А у него язык одеревенел, и только дрожание ресниц взывало: зачем тебе мои слова, ты же сама все знаешь обо мне!
– Нет, – сказала норна, конечно, прочитав его мысли. – Я все знаю, что мне нужно знать, но ведь узнать хочешь ты, а не я. А чтобы понять ответ, нужно сначала понять свой вопрос. Назови его. Ты должен его знать.
Кар с усилием отвел взгляд от ее каменного лица и попытался собраться с мыслями. Это вышло легче, чем он ждал: он столько раз наедине с собой перебирал свои обиды на судьбу и свои требования к ней, что слова пришли быстро.
– Я хочу знать, как мне обрести истинную силу и добиться власти, – хрипло сказал он, плохо понимая сейчас, что все это значит.
– Власти над кем? – строго спросила норна. – Над людьми или над собой?
– Над людьми.
– Этого не бывает без власти над собой. Без власти над собой властитель над другими будет деревянным богом, внутри которого гнездятся змеи и жабы, и власть его – призрак. За ним стоят тролли и правят по своей воле.
– Я хочу разбудить свою силу, если она есть во мне. Я хочу, чтобы никто не смел стоять на моей дороге ни в большом, ни в малом. Тогда у меня будет власть и над собой, и над другими.
– Ты хочешь много! – протянула норна и усмехнулась.
Усмешка у нее была горькая и задорная разом. Правый уголок рта заметно приподнялся, в ее лице промелькнуло что-то живое, но Кара от этого опять пробрала дрожь. Норна все время менялась. Но разве судьба бывала неизменной?
– Ты хочешь очень много! – выразительно повторила она. – Сила в большом дается лишь ценой бессилия в малом. И наоборот. Даже Один не властен во владениях Хель. Но попробуй. Никому не запрещено пробовать. Смотри.
Норна слегка взмахнула рукой над рассыпанными пунами, и одна из ясеневых палочек вспыхнула ярким багровым светом. Норна взяла ее и отложила в сторону. Кар зачарованно смотрел, как легко и охотно руны отзываются небрежному движению ее сероватых тонких пальцев, отзываются горячей вспышкой своего истинного цвета. Вторая – фиолетовая, третья – белая, четвертая – красная, пятая – голубая. Норна разложила три первые в ряд слева направо, четвертую поместила сверху над второй, а пятую – снизу тоже под второй.
– Теперь смотри, – сказала норна.
Она слегка коснулась второй руны, лежащей в самой середине расклада – руны настоящего. На ясеневой палочке ярким фиолетовым светом загорелась перевернутая руна «фенад». К норне она была обращена прямо, но Кар увидел перевернутую, и сердце в нем болезненно екнуло.
– В твоей душе нет покоя, – произнесла норна, зорко глянув на Кара, точно заглянула ему в душу и удостоверилась в правдивости руны. – Тебя беспокоит потеря. Ты лишился чего-то важного. Может быть, кто-то не верит тебе? А может быть, ты сам себе не веришь? Скорее, так. Поверь сам – и то, во что ты поверишь, станет правдой. Хотя бы для тебя одного, но ведь и это много. И ты создашь свой мир, если в зримом мире нет правды для тебя. Это важно. Важно – не жить во лжи. Запомни это.
Кар молчал. Тонкая рука норны открыла дверь, в которую сам он боялся заглядывать. Все эти годы он хотел быть колдуном. Но верил ли, что может? Убеждал себя, что да, а сам не верил. Лгал. Себе и людям. Норна двинула пальцами, и на палочке, что была вытянута первой, багровым светом загорелась прямая руна «торн». Знак Мйольнира, молнии Тора, грозы великанов, дышал уверенной и горячей мощью; мысль о этой мощи подбадривала и вдохнула было новые силы в душу колдуна, но тут же наполнила страхом: от разящего пламени небес нет спасенья.
– Это – твое прошлое, – сказала норна. – Смотри, это то, что привело тебя ко мне. Твои враги сильнее тебя. Ты слаб, и знаешь об этом.
Да, это так. Его враги всегда были сильнее его тем, что заставили его мечтать о силе. В памяти мелькнул позабытое было лицо Ари Рыжего, и теперь Кар видел его так ясно, будто Ари со своим веснушчатым носом и улыбкой от уха до уха опять был перед ним. Даже рубашка на нем была та самая, серая с синим поясом как в тот вечер «кукушкиных гуляний» двадцать лет назад, в тот прохладный и обольстительно-душистый весенний день, когда Ингрид (вот как ее звали), ушла плясать с Ари и никогда не вернулась. Потом... Рам Резчик, что оскорблял Кара уже тем, что сам никогда не испытывал сомнений в себе. Даже получив дурное предсказание о судьбе ребенка, он и то не испугался, а поверил, что изменит судьбу... А теперь этот наглый мальчишка, барландец по имени Гельд, уверенный, что болтовней и ухмылками подчинит себе Даллу и оттеснит Кара от ее сына, будущего конунга... Да, ему нужна сила, чтобы одолеть их всех!
– Вот это – поможет тебе. – Под рукой норны четвертая, верхняя палочка загорелась красной руной «тьюр», тоже прямой. – Это сила, которую ты найдешь в себе. Судьба и боги не отказали тебе в ней. Они не отказывают в силе никому. Не одна, так другая дарована каждому. Один легко найдет ее в себе и пустит по верной дороге, а другой проблуждает тридцать лет в потемках и выпустит наружу свою силу, быть может, вместе с кровью. Но стоит ли жалеть крови, если впереди – твоя цель? Это – твоя истинная воля. Открой для нее глаза, и жизнь твоя изменится. А вот это... – Движение ее руки зажгло голубую перевернутую руну «лаг» на пятой, лежащей снизу палочке. – Руна «лаг»! – воскликнула норна, как будто ее это тоже задело. – Да это женщина! И женщина эта недобра. Боюсь, она предаст тебя. И здесь ты ничего изменить не можешь. Ты опоздал. Но посмотрим…
С трудом оторвав взгляд от голубой руны «лаг». Кар посмотрел на сероватую руку норны. Далла изменила ему, едва он оставил ее без присмотра. Но он не мог не поехать сюда, на Раудбергу. Пусть она еще хоть трижды предаст его – теперь он сможет справиться с ней. На последней палочке мягко засветились бел линии, причудливо изломанные и образующие остры многозначительный, коварный знак. Руна «перт», руна тайны, скрытых высших сил, которым надо довериться, потому что понять их – не в нашей власти. – Вот и окончена твоя судьба, – тихо сказала норна. – Возьми свою силу и доверься той силе, что сильнее тебя. Она поможет. Поможет дорогой ценой, но о дешевом мы речи не ведем. Иди и сделай то, что сможешь. И когда смерть спросит тебя, что ты сделал, ты ответишь: «Я сделал все, что мог». И даже смерть не упрекнет тебя за то, что ты не сделал большего. Если ты не солжешь. Ни людям, ни богам, ни себе.
Норна поднялась и двинулась прочь, не прощаясь. Она уходила к дальнему краю площадки, откуда не было спуска, а только страшный обрывистый склон. Пять рун на платке сначала ярко светились своими живыми огнями, манили взор переливами багрового, красного, белого, голубого, потом стали медленно меркнуть. К тому времени, как фигура норны исчезла между камнями, руны погасли. Кар остался один на огромной пустой площадке в окружении молчащих валунов. Только полная луна смотрела на него с неба. Все было как в начале, и хотелось спросить: а приходила ли она к нему, Дева Судьбы?
Собрав свои руны и нож, колдун ушел из святилища и исчез на темной тропе, ведущей вниз, к усадьбе Кремнистый Склон, к людям. Квиттингская ведьма по имени Хёрдис еще долго стояла над обрывом горы и смотрела в океан мрака, лежащий под Раудбергой и упирающийся в самый край мира. Она стала так могущественна и мудра, она знает столько всяких истин. Она знает даже то, что неудержимый поток жизни, сплетенный из мириадов самостоятельных ручейков, каждый миг окрашивает одни и те же руны в совсем разные цвета. Она так много знает о других. И только одного она не знает: как ей выбраться из ловушки, тропу в которую проложила она сама, как ей вернуться к себе?
Двоих погибших сожгли, потому что иначе они, убитые оборотнем, непременно стали бы выходить из могил. Весь пепел очага Гельд сам перебрал, но никакого амулета не нашел – тот сгорел бесследно, и узнать, за что погибли Вадмель и Лодден, оказалось невозможно. Кое-кто из челяди бранил их за глупую жадность, а кто-то провожал с благодарностью: не заставь они оборотня проявить свою сущность, еще неизвестно, что натворил бы ночью он сам. Ведь не зря он напросился ночевать в дом! И подумать жутко!
Занимаясь всем этим, Гельд неотступно думал о своем деле. К «злому железу» подбираются квитты, а теперь еще и Медный Лес показывает зубы. Слишком много грозных противников против одной руны «торн». Пора уносить отсюда ноги. А если удастся, то не только ноги. Вот как раз тот самый случай: надо ковать железо, пока горячо. Пока не вернулся Кар и пока Далла не опомнилась от всех пережитых страхов. Отправив мужчин по делам и велев женщинам болтать потише, Гельд сел на лежанку рядом с Даллой. Она встретила его бледной, немного вымученной улыбкой. Прошедшая ночь оставила в ней сильное чувство страха, неуверенности, беспомощности и какого-то стыда. Гельд очень вырос в ее глазах, и ей хотелось прочнее заручиться его покровительством. Далла очень редко ощущала, что нуждается в покровительстве, и это стыдливое чувство не задерживалось в ее душе надолго, но сейчас был как раз такой случай.
– Я все время думаю об этом оборотне, – начал Гельд. Собственно, этого можно было и не говорить, потому что весь дом думает об оборотне, но надо же с чего-то начать? – Я уверен, что его послала к тебе ведьма Медного Леса. Ты ведь слышала о ней?
– Да. – Хозяйка кивнула. – Это дочка Фрейвида Огниво... от рабыни. А еще говорят, что ее настоящий отец – тролль.
– Очень может быть. – Гельд тоже кивнул, потому что уже слышал «ругательную песнь о Хёрдис» от Асвальда Сутулого. – Но для нас важно не то, кто был ее отцом, а то, чего она хочет от нас.
– Она хочет чего-то от нас? – По привычке притворяться и скрывать истинно важное Далла изобразила удивление, но потом опомнилась и неохотно призналась: – Наверняка... Ей нужно мое огниво. Это родовой амулет ее отца. – Нехотя Далла разжала ладонь и показала Гельду совершено непримечательное огниво, вроде того что можно увидеть на поясе у любого раба. – Наверное, она хочет его вернуть.
В дверях раздался шум: на пороге встал Бьёрн со своим крашеным щитом и мечом Гельда в руке. Собственный меч висел у него в петле на запястье. Первый же его взгляд упал на волка, и Бьёрн изменился в лице. Кто-то толкнул его в спину, он влетел в дом, хотя первым его побуждением, казалось, было убежать: он услышал о «волке в гриднице» и ожидал увидеть волка ростом с волка, а не с медведя! Да это косматый дракон какой-то! Но тут же Бьёрн справился с собой и шагнул вперед, отчаянно хмурясь. Следом за ним вбежал еще один барландец с возбужденно и тревожно вытаращенными глазами и с секирой в руке.
Волк обернулся, глянул на них, потом опять на Гельда. Гельд уже был на ногах; крикнув Бьёрну что-то неопределенно-призывное, он бросился на волка с копьем. Теперь-то они его одолеют!
Но из-под самого клинка оборотень вдруг взвился в прыжке куда-то вверх; раздался треск, и чудовище исчезло. Серый хвост и задние лапы мелькнули в отверстии лаза, который вел на крышу, царапнули когти, на пол упало несколько сорванных комков дерна. На крыше послышался тяжелый шорох, а со двора – крики нескольких голосов. Потом голоса издали общее восклицание, и все стихло.
Некоторое время в гриднице стояла тишина, только женщины всхлипывали в углу. Гельд изумленно смотрел то на пустое место, где только что был оборотень, то на зияющий лаз в крыше. Уже все? После недавних воплей тишина оглушала. Как будто все умерли. Гельд медленно обернулся, опираясь на копье. Напряжение схлынуло, навалилась слабость, стало отчаянно холодно.
Далла, в одной рубахе и с рассыпанными темными полосами, сидела на полу возле своей лежанки и издавала сдавленные рыдающие звуки, сжимая что-то черное в руке.
– Что ты тут сидишь? – отчетливо, как у слабоумной, спросил у нее Гельд. Он весь дрожал, и голос у него тоже дрожал. – Я же сказал: назад! Тебе что жить надоело? Что ты тут забыла?
Всхлипывая, Далла протянула ему руку. На ее ладони лежало огниво.
– Вот уж сокровище! – с чувством произнес Гельд и с трудом подавил желание сказать что-нибудь похлеще. – Это что – дороже жизни? С ума ты сошла что ли?
– Доро...же, – не сразу выговорила Далла, давясь рыданиями. – Это мое... Оно...
– Да твое, твое! – устало утешил ее Гельд и сел прямо на лежанку хозяйки. – Не отняли же.
В дверях показались сбежавшие челядинцы. Теперь, когда все кончилось, они как следует вооружились: поленьями, ножами с посудной полки, а один даже прихватил здоровенный коровий колокольчик из чистого железа. Видно, ничего другого под руку не попалось.
– Он с крыши... прыгнул и убежал, – на разные голоса доложили челядинцы. Все они были бледны, лихорадочно постукивали зубами, отчего речь получалась невнятной. – Мы видели. Вдруг – раз, и на крыше, оборотень проклятый. Мы думали, он вас всех съел.
– Съел бы, если бы все такие смелые были, как вы! – утомленно сказал Гельд.
Его не тянуло ругаться, тем более что он их вполне понимал. Он и сам убежал бы от волка без оглядки, если бы не было стыдно бросить женщин.
– Что бы мы делали... Ох! – прокряхтел из угла старый Строк.
Когда волк кинулся на Лоддена, старика отбросило в угол, и там он пролежал все время битвы, ни жив ни мертв от ужаса. Теперь он пытался встать, но левая нога почему-то совсем не слушалась.
– А ты-то куда полез! – Гельд вспомнил, с чего все началось. – Чего вам от него понадобилось? Вот и лежат теперь... два героя. Да уберите его от огня, сейчас пожар будет.
Запах горелой кожи перешел в запах горелого мяса. Сообразив, отчего так трудно дышать, работники потащили тело Лоддена прочь от очага. На его растерзанное горло и грудь старались не смотреть. Весь пол в передней части дома был в крови, и все, кто поднимал тела Лоддена и Вадмеля, тоже оказались в крови. Гельд наконец нашел в себе силы расстаться с копьем и прислонил его к стене возле лежанки. После этого он поднял с пола Даллу и посадил рядом с собой. Руки у нее были холодные, как лед, плечи под рубашкой холодные, и она дрожала крупной дрожью. Вцепившись в руки Гельда, она прижалась к нему, пыталась что-то сказать, но ее зубы так лязгали, что он ничего не мог разобрать.
Вспомнив, как недавно поднимался туда, Экорн догадался притащить лестницу и закрыть крышку лаза, чтобы тепло очагов не улетучивалось в зимнее небо. В очаги подложили дров, огонь загорелся ярче. Кто-то уже рассказывал барландцам, с чего все началось и как было. Гельд выдернул с лежанки одеяло и укутал им плечи Даллы. Она не выпускала его руку, мертвой хваткой вцепившись в нее своими застывшими пальчиками, так что ему было холодно и больно.
– Все, все, не бойся! – твердил он ей, как ребенку. – Он убежал к себе в лес. Больше не придет.
– А был бы здесь Кар может, он распознал бы заранее, – пробормотали рядом Фрегна, нянька Бергвида.
– Да? – Гельд посмотрел на нее. – Ведь это Кар решил принять его в пастухи. Мне он с самого начала не понравился. Помнишь, что я говорил? – строго спросил он у Даллы.
Она прижималась лицом к его плечу и так стучала зубами, что Гельд боялся, как бы не укусила.
– Помнишь, что я говорил? Что этот человек не внушает доверия? – настойчиво повторил Гельд. В награду за подвиги он мог себе позволить хотя бы это удовольствие.
Далла несколько раз кивнула. Сейчас она была готова подтвердить что угодно.
***
Полная луна ярко освещала площадку на вершине Раудберги, и оттого она казалась неоглядно-огромной, как целое озеро лунного света. Вчера ночью и сегодня весь день и вечер до самой полуночи небо было затянуто тучами, но сейчас они разошлись, точно для Солнца Умерших раскрылись ворота. Да, так и должно быть. Так говорили. В полночь полнолуния над Вершиной Раудберги всегда ярко светит луна.Кар Колдун стоял в воротах святилища – в промежутке между двумя высокими стоячими валунами, где кончалась тропинка, по которой он сюда поднялся после долгого подъема тщедушный колдун запыхался, но близость высших сил придавала сил и ему. То, что он вообще сюда добрался, обнадеживало. Ведь рассказывали, что неугодных ей Раудберга не допускает до вершины, и они до зари все плетутся и плетутся по тропинке на склоне, плутают между скал и валунов, и к рассвету оказываются там же, где и начали подниматься. Он же дошел. Прижимая руку к груди, Кар с гордостью смотрел на черные валуны площадки. Добравшись до них, он уже как бы стал равен им.
Под серебряными потоками лунного света на боках черных валунов проступали руны – древние руны племени великанов, которых никто из живущих ныне людей не знал. По ним перебегали голубоватые, зеленоватые неверные искры, таинственные знаки казались живыми: они перемигивались, шептали, излучали свою собственную, непостижимую силу. Кар медлил, не решаясь покинуть ворота и шагнуть в это озеро лунного света. Казалось, только ступи – и утонешь. Там твердый камень, в нем не тонут, убеждал себя Кар, но все же немало времени прошло, пока он осторожно прикоснулся ладонью к одному из камней, точно прося позволения. Холодный камень промолчал. Кар шагнул на площадку вершины.
Нужно дойти до самой середины. Узнать середину было нетрудно: там чернело пятно от старых жертвенных костров, хорошо заметное в белизне подлунного камня. Как знать, когда был разложен первый из этих костров, кому посвящен, кто был жрецом, а кто жертвой. В первые века, пока люди были слабы и несведущи, бились кремневыми топорами, не знали рун и не умели обрабатывать железо, великаны приносили их в жертву богам, как сейчас люди приносят жертву баранов и бычков. Тем же самым богам, что сотворили их. Ведь и сами боги – из рода великанов.
Кар медленно шел через слепящую белизной площадку, не сводя глаз с черного круга. Казалось, жертвенный круг незаметно скользит назад и расстояние между ними не уменьшается. Голова кружилась, подлунный камень казался скользким, как лед. Надо спокойнее... Священная гора не отвергнет его у последнего предела...
Он нес на плечах связанного черного ягненка, но ему казалось, что жертва – он сам. Но ему не было страшно. Гора великанов не отвергла его, она принимала, она затягивала человека все глубже в священное пространство и подчиняла себе, наполняла собой мысли и дух, изгоняя все чуждое ей. Вступив в это лунное пространство, даже бросив на него первый взгляд из-за границы валунов, Кар стал совсем другим человеком. Все те чувства, с которыми он сжился – досада, гнев, зависть, враждебность – остались за черными камнями. К середине святилища шел новый Кар – сильный, спокойный, уверенный, мудрый, даже добрый. Вернее, не желающий никому зла. Нежелание зла еще не есть доброта, но ведь и те высшие силы, к которым он пришел воззвать, добры именно так. Они делают свое неспешное дело, не замечая суетящихся смертных и никому из них не желая зла.
Наконец граница черного круга придвинулась к его ногам. Кар остановился, снял с плеч ягненка и положил его в самую середину круга. Потом вынул из-за пояса нож. Этот нож был его самой большой драгоценностью: его взяли из случайно найденной могилы какого-то старого колдуна, чей дух долго не давал покоя округе. Кару стоило немалого труда его заполучить, но зато именно потом то дерево, которое он точил пятнадцать лет, наконец упало. Часть силы умершего колдуна перешла к нему, и сегодня Кар был уверен, что увеличит ее многократно.
Кровь ягненка под лунным светом казалась совсем черной. Она широко растекалась по камню и пропадала, впитываясь в него, как в сухую землю. Вот отчего так черен этот круг: не уголь костров, а сама жертвенная кровь задержалась в нем. Кровь бесчисленных жертв бесчисленных поколений. И с каждой каплей этой крови древнее великанье святилище копило силу. Тот, кто добавит каплю крови, получит в обмен каплю силы. Так устроен мир: на дар жди ответа, на дело – воздаяния.
Ягненок был мертв. Теперь Кар остался тут совсем один. И в то же время все пространство вокруг нег было полно жизни. Она откликнулась, разбуженная горячей кровью жертвы, и Кар еще яснее ощутил ее присутствие. Воздух вокруг него был свеж, прохладен и плотен, по нему пробегали беспорядочные слабые волны – это дышали священные камни. Кар оглянулся один раз и больше не посмел: он был маленьким-маленьким в середине огромной площадки, а всю ее окружали огромные черные валуны высотой в три-четыре человеческих роста. Как безмолвные, безглазые лица, они все были обращены к нему. Они ждали.
Дрожащими руками Кар снял с шеи свой мешочек с рунами. Страха по-прежнему не было, но эта сила, живущая здесь, уже напитала каждую жилку его тела и ей было тесно внутри. Он ощущал себя сильным, как великан, зорким, как Один, единственный глаз которого видит все тайны вселенной. А вселенная была так близка: огромный океан мрака, окруживший Раудбергу – земля, безмолвная и глухая; огромный океан темной синевы за серой стеной облаков – небо. Ему нужен был посредник, чтобы услышать голос неба. И эти посредники у него были – двадцать четыре ясеневые палочки, которые сам Один дал людям, чтобы они могли выйти из мрака и приблизиться к богам.
Вытащив из-за пазухи белый платок, Кар постелили его в середину черного круга, обратив четыре угла к четырем сторонам света. Платок сразу намок в крови, сквозь белую ткань проступили темные пятна. Кар развязал мешочек.
– Зову вас, норны, девы судьбы, – хриплым, чужим голосом произнес он, и собственный голос показался ему какой-то дерзостью здесь. Но говорить он был должен: трусам нечего тут делать. – Зову вас. Прошлое, Настоящее, Будущее. Зову вас, Урд [109], Верданди [110], Скульд [111].
Кар опрокинул мешочек над платком. Руны просыпались с тихим значительные шорохом. Кар поднял праву руку, чтобы перемешать их, и вдруг замер.
Он сам не знал, что заставило его поднять голову посмотреть на край площадки. Между двух валунов появилось что-то маленькое и темное.
Это было живое существо. Кар застыл, скованный ужасом и трепетом, не в силах даже вздохнуть. Неведомое существо медленно приближалось, неторопливо шагая, и лунный ветер трепал полы длинной темной одежды. Оно не шло, а плыло по озеру лунного света; оно было порождением этих камней и этого света. Это был сам дух святилища на Раудберге. Тянуло вскочить и бежать отсюда, пока не поздно: почему-то это маленькое, не выше человеческого роста существо вселило в него больше благоговения и ужаса, чем вся площадка святилища с молчащими валунами и черным жертвенным кругом. Валуны молчали, а дух Раудберги шел к нему, чтобы говорить. Вся эта сила, рассеянная в воздухе, собралась в нем, как в кулаке, и сама ее близость грозила раздавить.
Постепенно сидящий в оцепенении Кар стал различать, что к нему приближается женщина. На ней был темный плащ до самой земли, голову покрывала небольшая повязка, серая или белая, из-под которой спускались до колен густые волны темных блестящих волос. Норна была прекрасна и величественна; Кару хотелось склониться перед ней до земли, но он не мог шевельнуться.
– Здравствуй, Кар Колдун, – спокойно сказала норна, подойдя и остановившись у противоположного края черного круга. Ее негромкий голос качался на невидимых волнах и обволакивал со всех сторон. – Ты звал меня, и я пришла. Ты хочешь узнать свою судьбу, и ты ее узнаешь. Пусть в сердце твоем не будет обид. То, что можно изменить, ты создал или создашь своими руками. То, что нельзя изменить, создано силами, которые выше нас. Пусть дух твой ищет тропку между скалами жизни – вот и вся судьба человека. Ты запутался и заплутал на своей тропе. Я помогу тебе.
Норна шагнула в черный круг и присела прямо на камень возле рассыпанных рун. Ее лицо теперь оказать прямо напротив лица Кара, на расстоянии вытянутой руки. Он хотел отодвинуться, но не мог. Ее лицо властно притягивало взор. Вполне обыкновенное лицо молодой женщины, довольно красивое, но какое-то затененное, неподвижное, мертвенно-спокойное. Протянув правую руку, норна перемешала руны, и они как-то сразу оказались знаками вниз. Рука у нее была тонкая и в свете луны казались сероватой, как и лицо. Эта рука была искусно вырезана из камня, такая в ней ощущалась сила, твердость и уверенность
– О чем ты хочешь узнать? – спросила норна. Она взглянула на Кара, и ее правая бровь приподнялась. А у него язык одеревенел, и только дрожание ресниц взывало: зачем тебе мои слова, ты же сама все знаешь обо мне!
– Нет, – сказала норна, конечно, прочитав его мысли. – Я все знаю, что мне нужно знать, но ведь узнать хочешь ты, а не я. А чтобы понять ответ, нужно сначала понять свой вопрос. Назови его. Ты должен его знать.
Кар с усилием отвел взгляд от ее каменного лица и попытался собраться с мыслями. Это вышло легче, чем он ждал: он столько раз наедине с собой перебирал свои обиды на судьбу и свои требования к ней, что слова пришли быстро.
– Я хочу знать, как мне обрести истинную силу и добиться власти, – хрипло сказал он, плохо понимая сейчас, что все это значит.
– Власти над кем? – строго спросила норна. – Над людьми или над собой?
– Над людьми.
– Этого не бывает без власти над собой. Без власти над собой властитель над другими будет деревянным богом, внутри которого гнездятся змеи и жабы, и власть его – призрак. За ним стоят тролли и правят по своей воле.
– Я хочу разбудить свою силу, если она есть во мне. Я хочу, чтобы никто не смел стоять на моей дороге ни в большом, ни в малом. Тогда у меня будет власть и над собой, и над другими.
– Ты хочешь много! – протянула норна и усмехнулась.
Усмешка у нее была горькая и задорная разом. Правый уголок рта заметно приподнялся, в ее лице промелькнуло что-то живое, но Кара от этого опять пробрала дрожь. Норна все время менялась. Но разве судьба бывала неизменной?
– Ты хочешь очень много! – выразительно повторила она. – Сила в большом дается лишь ценой бессилия в малом. И наоборот. Даже Один не властен во владениях Хель. Но попробуй. Никому не запрещено пробовать. Смотри.
Норна слегка взмахнула рукой над рассыпанными пунами, и одна из ясеневых палочек вспыхнула ярким багровым светом. Норна взяла ее и отложила в сторону. Кар зачарованно смотрел, как легко и охотно руны отзываются небрежному движению ее сероватых тонких пальцев, отзываются горячей вспышкой своего истинного цвета. Вторая – фиолетовая, третья – белая, четвертая – красная, пятая – голубая. Норна разложила три первые в ряд слева направо, четвертую поместила сверху над второй, а пятую – снизу тоже под второй.
– Теперь смотри, – сказала норна.
Она слегка коснулась второй руны, лежащей в самой середине расклада – руны настоящего. На ясеневой палочке ярким фиолетовым светом загорелась перевернутая руна «фенад». К норне она была обращена прямо, но Кар увидел перевернутую, и сердце в нем болезненно екнуло.
– В твоей душе нет покоя, – произнесла норна, зорко глянув на Кара, точно заглянула ему в душу и удостоверилась в правдивости руны. – Тебя беспокоит потеря. Ты лишился чего-то важного. Может быть, кто-то не верит тебе? А может быть, ты сам себе не веришь? Скорее, так. Поверь сам – и то, во что ты поверишь, станет правдой. Хотя бы для тебя одного, но ведь и это много. И ты создашь свой мир, если в зримом мире нет правды для тебя. Это важно. Важно – не жить во лжи. Запомни это.
Кар молчал. Тонкая рука норны открыла дверь, в которую сам он боялся заглядывать. Все эти годы он хотел быть колдуном. Но верил ли, что может? Убеждал себя, что да, а сам не верил. Лгал. Себе и людям. Норна двинула пальцами, и на палочке, что была вытянута первой, багровым светом загорелась прямая руна «торн». Знак Мйольнира, молнии Тора, грозы великанов, дышал уверенной и горячей мощью; мысль о этой мощи подбадривала и вдохнула было новые силы в душу колдуна, но тут же наполнила страхом: от разящего пламени небес нет спасенья.
– Это – твое прошлое, – сказала норна. – Смотри, это то, что привело тебя ко мне. Твои враги сильнее тебя. Ты слаб, и знаешь об этом.
Да, это так. Его враги всегда были сильнее его тем, что заставили его мечтать о силе. В памяти мелькнул позабытое было лицо Ари Рыжего, и теперь Кар видел его так ясно, будто Ари со своим веснушчатым носом и улыбкой от уха до уха опять был перед ним. Даже рубашка на нем была та самая, серая с синим поясом как в тот вечер «кукушкиных гуляний» двадцать лет назад, в тот прохладный и обольстительно-душистый весенний день, когда Ингрид (вот как ее звали), ушла плясать с Ари и никогда не вернулась. Потом... Рам Резчик, что оскорблял Кара уже тем, что сам никогда не испытывал сомнений в себе. Даже получив дурное предсказание о судьбе ребенка, он и то не испугался, а поверил, что изменит судьбу... А теперь этот наглый мальчишка, барландец по имени Гельд, уверенный, что болтовней и ухмылками подчинит себе Даллу и оттеснит Кара от ее сына, будущего конунга... Да, ему нужна сила, чтобы одолеть их всех!
– Вот это – поможет тебе. – Под рукой норны четвертая, верхняя палочка загорелась красной руной «тьюр», тоже прямой. – Это сила, которую ты найдешь в себе. Судьба и боги не отказали тебе в ней. Они не отказывают в силе никому. Не одна, так другая дарована каждому. Один легко найдет ее в себе и пустит по верной дороге, а другой проблуждает тридцать лет в потемках и выпустит наружу свою силу, быть может, вместе с кровью. Но стоит ли жалеть крови, если впереди – твоя цель? Это – твоя истинная воля. Открой для нее глаза, и жизнь твоя изменится. А вот это... – Движение ее руки зажгло голубую перевернутую руну «лаг» на пятой, лежащей снизу палочке. – Руна «лаг»! – воскликнула норна, как будто ее это тоже задело. – Да это женщина! И женщина эта недобра. Боюсь, она предаст тебя. И здесь ты ничего изменить не можешь. Ты опоздал. Но посмотрим…
С трудом оторвав взгляд от голубой руны «лаг». Кар посмотрел на сероватую руку норны. Далла изменила ему, едва он оставил ее без присмотра. Но он не мог не поехать сюда, на Раудбергу. Пусть она еще хоть трижды предаст его – теперь он сможет справиться с ней. На последней палочке мягко засветились бел линии, причудливо изломанные и образующие остры многозначительный, коварный знак. Руна «перт», руна тайны, скрытых высших сил, которым надо довериться, потому что понять их – не в нашей власти. – Вот и окончена твоя судьба, – тихо сказала норна. – Возьми свою силу и доверься той силе, что сильнее тебя. Она поможет. Поможет дорогой ценой, но о дешевом мы речи не ведем. Иди и сделай то, что сможешь. И когда смерть спросит тебя, что ты сделал, ты ответишь: «Я сделал все, что мог». И даже смерть не упрекнет тебя за то, что ты не сделал большего. Если ты не солжешь. Ни людям, ни богам, ни себе.
Норна поднялась и двинулась прочь, не прощаясь. Она уходила к дальнему краю площадки, откуда не было спуска, а только страшный обрывистый склон. Пять рун на платке сначала ярко светились своими живыми огнями, манили взор переливами багрового, красного, белого, голубого, потом стали медленно меркнуть. К тому времени, как фигура норны исчезла между камнями, руны погасли. Кар остался один на огромной пустой площадке в окружении молчащих валунов. Только полная луна смотрела на него с неба. Все было как в начале, и хотелось спросить: а приходила ли она к нему, Дева Судьбы?
Собрав свои руны и нож, колдун ушел из святилища и исчез на темной тропе, ведущей вниз, к усадьбе Кремнистый Склон, к людям. Квиттингская ведьма по имени Хёрдис еще долго стояла над обрывом горы и смотрела в океан мрака, лежащий под Раудбергой и упирающийся в самый край мира. Она стала так могущественна и мудра, она знает столько всяких истин. Она знает даже то, что неудержимый поток жизни, сплетенный из мириадов самостоятельных ручейков, каждый миг окрашивает одни и те же руны в совсем разные цвета. Она так много знает о других. И только одного она не знает: как ей выбраться из ловушки, тропу в которую проложила она сама, как ей вернуться к себе?
***
Всю ночь усадьба Нагорье не спала и весь день провела в разговорах об оборотне. Хозяйка сидела на лежанке, отчаянно сжимая в руках свое огниво, и не находила в себе сил даже выйти во двор. Гельду самому пришлось позаботиться о хозяйстве: напомнить служанкам о еде и коровах, послать работников за дровами, а двоих отправить на Горбатую гору к стаду бывшего Ульва. Работники дрожали от страха перед чудовищем – а вдруг оно вернется и перережет всех овец с пастухами заодно? Но Гельда после ночи они стали так уважать, что не смели ослушаться. Он своей рукой начертил на запястье каждого по руне «тора» которая так хорошо послужила ему самому, и работники ушли, отчасти успокоенные. А уж насколько хорошо «торн» послужит им, будет зависеть от них самих.Двоих погибших сожгли, потому что иначе они, убитые оборотнем, непременно стали бы выходить из могил. Весь пепел очага Гельд сам перебрал, но никакого амулета не нашел – тот сгорел бесследно, и узнать, за что погибли Вадмель и Лодден, оказалось невозможно. Кое-кто из челяди бранил их за глупую жадность, а кто-то провожал с благодарностью: не заставь они оборотня проявить свою сущность, еще неизвестно, что натворил бы ночью он сам. Ведь не зря он напросился ночевать в дом! И подумать жутко!
Занимаясь всем этим, Гельд неотступно думал о своем деле. К «злому железу» подбираются квитты, а теперь еще и Медный Лес показывает зубы. Слишком много грозных противников против одной руны «торн». Пора уносить отсюда ноги. А если удастся, то не только ноги. Вот как раз тот самый случай: надо ковать железо, пока горячо. Пока не вернулся Кар и пока Далла не опомнилась от всех пережитых страхов. Отправив мужчин по делам и велев женщинам болтать потише, Гельд сел на лежанку рядом с Даллой. Она встретила его бледной, немного вымученной улыбкой. Прошедшая ночь оставила в ней сильное чувство страха, неуверенности, беспомощности и какого-то стыда. Гельд очень вырос в ее глазах, и ей хотелось прочнее заручиться его покровительством. Далла очень редко ощущала, что нуждается в покровительстве, и это стыдливое чувство не задерживалось в ее душе надолго, но сейчас был как раз такой случай.
– Я все время думаю об этом оборотне, – начал Гельд. Собственно, этого можно было и не говорить, потому что весь дом думает об оборотне, но надо же с чего-то начать? – Я уверен, что его послала к тебе ведьма Медного Леса. Ты ведь слышала о ней?
– Да. – Хозяйка кивнула. – Это дочка Фрейвида Огниво... от рабыни. А еще говорят, что ее настоящий отец – тролль.
– Очень может быть. – Гельд тоже кивнул, потому что уже слышал «ругательную песнь о Хёрдис» от Асвальда Сутулого. – Но для нас важно не то, кто был ее отцом, а то, чего она хочет от нас.
– Она хочет чего-то от нас? – По привычке притворяться и скрывать истинно важное Далла изобразила удивление, но потом опомнилась и неохотно призналась: – Наверняка... Ей нужно мое огниво. Это родовой амулет ее отца. – Нехотя Далла разжала ладонь и показала Гельду совершено непримечательное огниво, вроде того что можно увидеть на поясе у любого раба. – Наверное, она хочет его вернуть.