Вокруг костра стояли люди, образуя второе, ближе к огню, неподвижное кольцо. Молчаливые, с замкнутыми и суровыми лицами, они напоминали те валуны. В основном здесь были мужчины, но встречались и женщины и даже несколько подростков. Все они собрались сюда из разных мест. Рядом с Хёгстейном Одноруким, братом бывшего хёвдинга Квиттингского Севера, стояла Арнора с Острого мыса, вдова Брюньольва Бузинного. Ее сын Брюнгард касался плечом Сигурда Малолетнего, а тот держал за руку исхудалую девушку лет пятнадцати, большеглазую и темноволосую – свою невесту Эйдхильду дочь Эйда. Все стояли молча и смотрели в огонь. А огонь смотрел на них и отражался в десятках пар глаз.
   Перед костром неподвижно лежал парень лет двадцати с небольшим, круглолицый и плотный, с закрытыми глазами. Его выбрали по жребию в жертву, и старый колдун Горм сам сварил ему особый напиток из священных трав, который приготовляет дух жертвы к встрече с божествами. Как звали парня раньше, полагалось забыть, а после жребия его имя стало – Хельги [146]. В последнее время человеческих жертв приносили мало и люди забыли, как это полагается делать, но старый Горм, весь век проживший возле Стоячих Камней, помнил все до тонкостей. Его морщинистые веки почти не поднимались, и удивительно было, как он умудряется что-то видеть; под складками его морщин пряталось множество пугающих священных тайн.
   Сам Горм, единственный из всех, сидел на каменном полу площадки и таким образом был как бы наедине со священным огнем. По сторонам от него лежали древний жертвенный нож, само лезвие которого потемнело, за века впитав в себя смерть многочисленных жертв, и связка ясеневых палочек с вырезанными рунами.
   Площадка освещалась только пламенем костра, луны не было. Шла лишь первая четверть, до полнолуния оставалось еще долго. Но Горм и жители Медного Леса не могли ждать. Требовалось немедленно получить ответ: дадут ли боги хоть тень надежды на победу? Чтобы усилить призыв, Горм медленными и широкими движениями чертил пылающей головней большую руну «фенад» на каменном гладком полу возле себя.
   Окончив, он поднялся на ноги, взял жертвенный нож и протянул его к огню.
   – О Светлые Асы! – позвал он протяжным и высоким голосом, который, казалось, прямо с этой вершины воспарил к престолам богов. – О Повелитель Ратей, Отец Колдовства и Податель Побед! О вещие норны, прядущие нить! Примите нашу жертву – мужа по имени Хельги! Откройте нам судьбы племени квиттов! Будет ли племя под гнетом врагов влачить свои дни в рабской доле? Или сила вернется к нам, вернется удача, и древнее дерево славы расправит ветви?
   Боги молчали, и люди вокруг жреца молчали. Вещая норна, что когда-то явилась Кару Колдуну, не пришла на зов Горма: она покинула Медный Лес навсегда.
   Горм наклонился и перерезал горло человеку по имени Хельги.
   – Тем отдаю тебя Одину! – воскликнул жрец, разогнувшись и вскинув к небу жертвенный нож с быстро бегущей по клинку свежей кровью.
   Тело лишь несколько раз дрогнуло и затихло, гул жадного пламени заглушил короткий хрип. Кровь широкой, неукротимой струей потекла в костер, зашипела на углях. По молчаливому человеческому кругу пробежало тревожное движение. Казалось, источник не иссякнет никогда, пламя отступило от кровавого моря. Горм поспешно бросил в кровавый поток всю горсть рунных палочек.
   Пламя костра взметнулось выше, точно напитанное жертвенной кровью, и ярко осветило валуны вокруг площадки. Сомкнутым строем, плечом к плечу, они выступили из тьмы веков и глянули в глаза человеческому роду своими безглазыми гладкими лицами. И заговорили, испуская голоса невидимым колебанием своих каменных боков.
 
Мститель родился
в обители конунга;
зиму лишь видел,
как сделался старшим.
Годы пройдут,
злые для мира,
вырастет месть
под гнетом бессилья
на пашне мечей,
 
   – звучало над площадкой, и сам воздух в ней от края до края дрожал, повторяя слова пророчества. Люди застыли, пронизанные ветром чуждой силы; голоса камней они воспринимали не слухом, а всей кожей, и каждая капля крови в жилах, каждая косточка зачарованно и покорно повторяла:
 
Всходы взойдут,
что политы кровью,
ужас и месть
будут плодами.
Вырастет конунг,
зверь благородный,
как дерево смерти.
Земли и море
в страхе заплачут.
 
   Дикие строки пророчества катились волнами, повторяемые сотней голосов, чуть отстающих друг от друга. Высокие и тонкие, как паутинка, влажные, как струи дождя, холодные, как лед, густые, как грозовые тучи, гулкие, как пещеры под землей, глубокие, как корни гор, это были голоса древних великанов, что когда-то во тьме прошедшего приносили здесь человеческие жертвы и оставили в камнях святилища немалую часть своей силы. Всякая война и вражда человеческого рода – жертва Векам Великанов, уступка дикому духу, которая не дает этой нечеловеческой силе угаснуть совсем. И сейчас древнее племя камней ликовало, довольное жертвой. Горячая кровь согрела уснувшие сердца, омыла ослепшие взоры, дала глянуть в будущее и увидеть там новое торжество!
   Голоса камней умолкли, на площадке святилища наступила тишина. Горм держал в руке жертвенный нож, последние капли крови срывались с полузасохшей дорожки на клинке и падали в костер.
   – Боги... дали нам пророчество, – наконец произнес Горм, и его веки дрожали, точно не могли выносить свет огня. – Они сказали: мститель родился в доме конунга. И остался старшим, пережив лишь одну зиму. Это – сын конунга Стюрмира. Бергвид сын Стюрмира. Ему был всего год, когда погибли все мужчины его рода. И он вырастет мстителем за квиттов! Он отомстит за нас.
   Некоторое время стояла тишина.
   – Только он? – потом сказал один из стоявших поодаль.
   Огненные отблески играли в желтых глазах, освещали резковатое уверенное лицо и пятнадцать рыжих кос, связанных на шее в общий хвост, сияли золотом на наконечнике копья, которое говоривший держал в руке, опираясь концом древка о площадку.
   – И больше никто? – снова спросил Вигмар Лисица. В голосе его звучал вызов: он был решительно недоволен пророчеством. – И бесполезно собирать войско и готовить оружие? За нас отомстит лишь годовалый ребенок?
   – Сейчас ему больше, – поправил другой воин, с черными бровями, которые сходились на переносице и придавали синим глазам вид стрел, что бьют точно в цель. – Сейчас ему три года. Он живет со своей матерью в усадьбе Нагорье. Это у южных рубежей Медного Леса. Я его там видел.
   – Три года! – протянул Асольв сын Фрейвида. Он не показался из мрака, и казалось, это вздохнула сама темнота. – Пока он вырастет... «Годы пройдут...» Так было сказано? Это сколько же годов должно пройти?
   – А нам надо сидеть с женщинами и ждать, пока конунг-мститель научится ходить? – с тихой злобой, ясно обещавшей неповиновение, произнес Вигмар Лисица.
   – Боги не любят торопливых, – наконец ответил Горм. – Наш жребий нарезан. Племени квиттов начертаны норнами злые годы. Судьбы не оспоришь. Но можно помочь судьбе. Я сам воспитаю нашего будущего конунга. Я сам выращу дерево мести. И как непоправимо наше нынешнее бессилие и поражение, так неотвратима будущая сила и победа! Так сказали нам боги!
   Люди молчали. Море мрака обступило площадку, и казалось, последних людей из племени квиттов затопляют те самые злые годы, которые предстоит пережить.
***
   Чем дальше Даг и Гельд ехали на юг вдоль восточного побережья, тем ближе была война, и знаки этого приближения становились с каждым днем все заметнее. В усадьбах, принявших первых гостей еще два года назад, появилась новая волна беженцев с юга. Дома были переполнены, вдоль прибрежных троп везде виднелись шалаши из жердей и еловых лап, волокуши, наскоро вырытые неглубокие землянки, дымили костерки. Перепуганные беженцы не знали, пора ли им остановиться или надо бежать дальше, и при первом же тревожном слухе были готовы сняться с места.
   Окрестности усадьбы Тингвалль, где жил отец Дага, Хельги хёвдинг из рода Птичьих Носов, были так плотно изрыты землянками, что Гельду вспомнился Эльвенэс – самое крупное поселение Морского Пути. Вокруг старой усадьбы за последние пару лет выросло множество новых двориков и домиков. Вдоль всего берега сплошной чередой висели растянутые на кольях сети – «точно мы собираемся ловить Змею Мидгард», как смеялся Даг. И цены на хлеб и прочее съестное, как по привычке выяснил Гельд, здесь были почти как в Эльвенэсе.
   В самой усадьбе вовсю шли приготовления к новым битвам. Вооруженные отряды приезжали и уезжали каждый день, в кузнице днем и ночью чинилось оружие. Саму кузницу, круглые сутки дышащую огнем и дымом, в усадьбе позвали Окольниром в честь той огненной горы в стране великанов.
   Среди многочисленных гостей усадьбы Гельд еще в первый день заметил несколько знакомых лиц. Самым ярким из них был Вигмар Лисица, которого Гельд видел в день битвы в Пестрой долине. Хорошо, что сам он отнюдь не такой заметный! Был здесь и колдун Сиггейр, бывший хозяин святилища Тюрсхейм. Однажды глянув в его маленькие змеиные глазки, Гельд решил впредь не попадаться у него на пути. Был и Ингвид Синеглазый. Завидев его, Гельд опять вспомнил битву в Пестрой долине и недовольно передернул плечами: теперь ему всю жизнь, что ли, придется беспокоиться, как бы кто не узнал в нем бывшего врага? Его не слишком тянуло размышлять о том, в чем виноват он сам, а в чем – судьба, но не беспокоиться об этом было бы просто глупо. Вот уж попал так попал – как между жерновами.
   Даг тронул его за руку:
   – Видишь? Это же Ингвид сын Борга! Надо рассказать ему о Борглинде!
   – Зачем? – Гельд удивился. – Что ему до нее за дело?
   Вместо ответа Даг изумленно вскинул брови и только потом сказал:
   – Да как же ты забыл? Ведь Ингвид – ее дядя! Брат ее матери! Нужно ему сказать, что она в безопасности. Он мог бы забрать ее к себе, если бы не война. А сейчас ей, конечно, лучше пока побыть у деда. Иди, расскажи ему.
   – Ах, да! – Сообразив, Гельд шагнул было вперед, но потом остановился. – Нет. Лучше уж ты сам. Как я ему расскажу... каким образом мне удалось ее увезти?
   Теперь и Даг кое-что вспомнил. Ни Ингвиду, ни кому-то другому здесь вовсе не нужно знать, что совсем недавно Гельд сын Рама ходил в те же битвы, что и они все, но только под стягом Торбранда конунга.
   – Тогда я сам. Я ему не скажу, откуда знаю. Мне он и так поверит, – решил Даг и двинулся к Ингвиду.
   Гельд издалека наблюдал, как Даг приветствует южного вождя и начинает какую-то очень учтивую речь, слегка краснея и изредка запинаясь на простых словах. Немножко странно для такого воспитанного и уверенного человека.
   На самом деле странного ничего не было: Даг помнил, что беседует с ближайшим родичем Борглинды дочери Халькеля, которому скорее всего принадлежит право решать ее судьбу. Еще в первый вечер приезда домой Даг, рассказав отцу обо всем, что видел и слышал у деда, прибавил, опуская глаза: «А еще я видел там одну девушку...» «Подожди! – Хельги хёвдинг замахал руками. – Подожди! Не рассказывай! Позовем бабушку!»
   Добродушный хёвдинг Квиттингского Востока пришел в такое радостное воодушевление, что самолично побежал за своей матерью, Мальгерд хозяйкой. Серьезный и чистосердечный Даг «увидел одну девушку» впервые в жизни, и это событие заслуживало внимания не меньше, чем война. Он был не застенчив и не холоден, но разборчив и хорошо понимал, что от выбора жены зависит будущее рода. Особенно теперь, когда над Квиттингом так сгустились тучи, долг перед богами и людьми повелевает собрать и крепко соединить все лучшее, что у него осталось. Даг все время думал о Борглинде, и в его воображении эта прямодушная, пылкая и добрая девушка была одета теплым рассветным солнцем, точно в ней, как в богине весны, заключалось все будущее мира. И он знал, что если вернется из близких битв, то вернется только к ней.
   Дальше на юг Гельд поехал без Дага, но зато с колдунами Сиггейром и Гормом, а также теми людьми, которых Ингвид Синеглазый дал им в провожатые. Оба колдуна направлялись туда же, куда и Гельд: в усадьбу Речной Туман, чтобы оттуда поискать дорогу в Нагорье. Еще в Тингвалле Гельд услышал рассказы о гадании в святилище Стоячие Камни и теперь пытался вспомнить, как выглядит Бергвид сын Стюрмира. Он же видел этого мальчика, помнится даже, что играл с ним. Оказывается, у него на коленях сидел грядущий мститель за всех квиттов, новый Сигурд! Подумать только! Но облик будущего героя вспоминался смутно: обыкновенный мальчик трех лет, темноволосый и тихий. Даже странно, до чего тихий. Но когда Гельд сказал об этом Горму, старый колдун радостно затряс своими белыми космами (колдун из Стоячих Камней оправдал ожидания, будучи точно таким, какими колдунов описывают саги).
   – Это знак великой судьбы! – воскликнул он. – Герой с младенчества знает свой путь и готовится следовать по нему!
   «Хорошо ему – знает свой путь с младенчества! – с усталой досадой думал Гельд. – Мне бы знать свой... Хотя бы теперь».
   А в усадьбе Речной Туман их встретила большая неожиданность. Сама кюна Далла, с ребенком и кое-кем из челяди, оказалась уже здесь.
   – Я не собираюсь сидеть в Нагорье и ждать, что фьялли свалятся мне как снег на голову! – заявила она ошалевшему от такой чести Эйвинду Гусю. – Здесь будет лучше видно, как пойдут дела. Я оставила усадьбу на брата – ему уже надоели битвы и подвиги. Прибежал ко мне... Ах! – взмахом руки Далла изобразила плачевное состояние тела и духа, в котором к ней прибыл брат. Вопреки прежним зарокам, она впустила его в дом, поскольку сейчас униженный и жалкий, он был ей очень даже приятен. – Паленая Борода! Пусть сидит там, забившись в угол! А я не хочу ждать неизвестно чего. Ведь Хильмир конунг должен прислать людей? Я попрошу у него защиты. Он не откажет мне и моему сыну.
   Далла не вспоминала о том, что два года назад уже ждала от Хеймира ярла «помощи и защиты», но он предпочел Хельгу дочь Хельги. С тех пор кое-что изменилось. Прошедшей зимой умерла кюна Хродэльв, жена Хильмира конунга. И отчего же Далле, раз уж не получилось стать женой Хеймира ярла, не сделаться его мачехой? Для шестидесятилетнего конунга она будет отличной женой! Как отмечалось много раз, в борьбе за собственное благополучие Далла дочь Бергтора могла крепостью духа поспорить с любой валькирией.
   Между тем все восточное побережье готовилось к битвам, как уже было два года назад. Ратная стрела была послана. Люди Хельги хёвдинга собирали беглецов с Квиттингского Юга, вооружали их и сводили в дружины. Бондов и даже рабов, кто высказал такое желание, обучали владеть оружием. Иные хёльды были недовольны тем, что им предлагается биться в одном строю с рабами, но, как сказал на это Хельги хёвдинг, речь идет о том, не станем ли завтра рабами мы все. Войско Медного Леса под предводительством Ингвида Синеглазого и Вигмара Лисицы обещало помощь. Со дня на день ждали вестей от слэттов: с тех пор как Хельги хёвдинг послал корабль в Эльвенэс, прошло достаточно времени. «Ягнячий месяц» [147]потихоньку перетекал в «солнечный» [148], до Середины Лета оставалось совсем недолго.
   Усадьба Речной Туман, стоявшая всего в половине дня пути от границ Квиттингского Юга, была так же возбуждена и напугана, как и все побережье. Далла собиралась выехать на север, к Тингваллю, чтобы там дожидаться слэттов. Вот только лошади и корабли все были заняты, и Эйвинд Гусь не мог найти средств переправить к хёвдингу Даллу со всей ее поклажей и челядью. Впрочем, она не отличалась робостью и неплохо себя чувствовала здесь, деятельно вмешиваясь в подготовку. Война опять дала ей видимость жизни, власти, влияния – всего того, чего она два года была лишена, и Далла не слишком торопилась с отъездом. У Хельги хёвдинга ей не слишком-то дадут распоряжаться, это она помнила по опыту.
   Однажды ее позвали в гридницу. Там вдову конунга ждали три колдуна: Сиггейр, Горм и Рам Резчик. Далла и раньше слышала какие-то смутные толки о необычайной судьбе ее сына, и теперь уселась, под неприступно-надменным видом скрывая нетерпеливое любопытство.
   – Мы позвали тебя, Далла дочь Бергтора, чтобы объявить тебе волю судьбы и богов! – начал Горм, как самый старший. – Люди со всего Квиттинга, раздираемого войной, пришли в святилище Стоячие Камни на вершине священной гора Раудберги, чтобы спросить богов: есть ли исход из наших несчастий? И боги сказали:
 
Мститель родился
в обители конунга...
 
   Далла слушала пророчество, которое жрец повторял слово в слово, и ее голова, плотно обвязанная вдовьим покрывалом с короткими концами, поднималась все выше и выше. На ее лице с розовыми щечками и опущенными веками ясно проступало горделивое торжество. Она всегда, всегда знала, что ей и ее сыну начертана необычайная судьба, высокая и славная! Не зря она столько выстрадала ради него! Не зря она сама на руках унесла его с Острого мыса в тот злосчастный день два года назад, когда трусы и предатели на тинге предложили отдать ее с сыном Торбранду конунгу в залог покорности квиттов. Она знала: ее сыну лучше умереть, чем принять такую низменную долю. И вот – ее судьба торжествует! Ее мальчик станет конунгом квиттов, как бы ни желали его погубить враги и завистники! Он станет конунгом и отомстит за все, за гибель своего отца, за унижения и тоску матери... Далла задыхалась, торжество так распирало ей грудь, что сердце болело.
   – Но будущий мститель должен получить надлежащее воспитание, – заговорил Сиггейр, когда Горм окончил свою речь. – Ты помнишь, наверное, как Регин воспитывал Сигурда?
   Услышав голос Сиггейра, Далла опомнилась от мечтаний и настороженно посмотрела на него. Со жрецом и предсказателем из Тюрсхейма она была знакома очень давно. Он всегда был ее врагом! Он пытался отговорить Стюрмира конунга жениться на ней! Он всегда лез со своими советами, куда его не просили, всегда противоречил ей даже в самой малости. От Сиггейра Далла и сейчас не ждала ничего хорошего.
   – Конунг должен знать и уметь еще больше, чем простой воин, – продолжал Сиггейр и ехидно щурил глаза, точно намекая, что мать не сможет научить будущего конунга ничему полезному. – Чтобы достойно отомстить, он должен быть равен Сигурду Убийце Фафнира: должен быть сильнее, чем шестеро других, должен понимать язык птиц и зверей, должен знать руны и уметь плести заклинания, а главное, разрушать вредные заклятья врагов. Чтобы он выучился всему этому, ты должна отдать его нам.
   – Не помню, Сиггейр, когда это я у тебя занимала! – ядовито ответила Далла. – Так что я ничего тебе не должна. Мой сын останется при мне, об этом и разговаривать нечего.
   Сказав это, она негодующе поджала губы. Вот еще чего придумали! Чтобы ее сын потом смотрел в рот всяким колдунам, а родную мать ни во что не ставил!
   – Но ты не сможешь... – начал Сиггейр.
   – Я найду тех, кто воспитает его как следует! – отрезала Далла, даже не вникая.
   – Послушай меня, Далла! – обратился к ней Рам Резчик.
   До сих пор он молчал, и вид у него был недовольный. Он сомневался, что из всей этой затеи что-то выйдет, потому что достаточно знал упрямство и себялюбие Даллы. Чтобы добиться с ней успеха, надо предлагать ей нечто противоположное тому, что хочешь на самом деле. В этом его сын Гельд, который сейчас живет у соседей, чтобы не попасть ей на глаза, оказался гораздо умнее мудрых жрецов и чародеев.
   – Ты права, что твой сын должен оставаться при тебе, – говорил Рам. – Но никто и не посмеет разлучать тебя с ним. Просто эти мудрые люди хотели бы защищать тебя и твоего сына, пока он не вырастет. Ты сама знаешь, что уже завтра, быть может, здесь, в этом доме, будет Торбранд конунг. Твоего сына и тебя нужно как следует спрятать. А где это можно сделать лучше, чем в Медном Лесу? Горм знает хорошие глухие места, где вас и двадцать лет не найдут. Мы умеем заметать следы, отводить глаза, сбивать с толку... С нами твоему мальчику ничего не грозит. И я буду учить его ковать оружие, когда придет срок. Ведь ты сама этого хотела, и я согласен, что ничего лучше и почетнее для меня и придумать нельзя. Я так благодарен тебе за честь...
   Рам Резчик буквально брал сам себя могучей рукой за ворот и пригибал собственную голову к земле. Ему было противно льстить и заискивать перед этой женщиной, но он верил предсказанию. В ее руках сейчас вся судьба квиттов, все будущее племени. Нельзя допустить, чтобы ее упрямое тщеславие погубило последнюю надежду на месть и возрождение Квиттинга!
   Под жаром похвал надменность Даллы немного растопилась, лицо смягчилось.
   – Ты во многом прав, Рам, – сделала она ответную уступку, упиваясь собственным добросердечием и учтивостью. – И я буду рада, если ты последуешь за мной.
   – Куда ты собралась? – быстро спросил Сиггейр, и взгляд его прищуренных глаз колол как нож.
   – Я проведу ближайшие годы за морем. В Эльвенэсе, – с прежней надменностью ответила ему Далла. – Я твердо решила. Нам даст приют и защиту Хильмир конунг. А ты, Рам, – она повернулась к кузнецу с подчеркнутой приветливостью, предназначенной для большего уязвления Сиггейра, – ты можешь поехать с нами. Я буду тебе рада и назову тебя воспитателем моего сына.
   – Ты хочешь, чтобы мститель за квиттов вырос за морем? – с негодованием воскликнул Горм и даже поднялся со скамьи. – Как ты могла такое придумать? Чтобы конунга нашей земли вскормила рука чужого конунга? Чтобы его кормили из милости, чтобы он вырос, не зная своей родины? Как он будет мстить за свою землю, если она станет ему чужой?
   – А как же Сигурд Убийца Дракона? – Далла даже засмеялась от удовольствия, что так ловко отбила выпад старика. Не слишком-то он мудр, при всей своей седине, перед Даллой из рода Лейрингов! – Ведь Сигурд вырос за морем, у конунга Хьяльпрека! Тот вырастил его и воспитал как родного сына и научил всему, что нужно! И дал, между прочим, дружину, чтобы Сигурд отомстил за отца! А ты дашь ему дружину? Где ты ее возьмешь? Из глины слепишь?
   – Ее даст земля! Даст Квиттинг, когда придет время! Вырастут новые воины!
   – Конунги взрослеют быстро! Мой сын сможет мстить уже через девять лет. Но не хотела бы я, чтобы и дружину его составляли двенадцатилетние мальчишки! Ему нужны умелые воины, и их даст Хильмир конунг!
   – Хильмир никому ничего не дает даром! – пытался вставить Рам, но Далла его уже не слушала.
   – На чужих мечах ни один конунг не удержится долго! – горячо доказывал Горм, с негодованием стуча посохом об пол. – Чтобы власть была прочна, ее должны поддерживать родные по крови люди! А со слэттами твой сын будет как тот глиняный великан с сердцем кобылы!
   – В предсказании твоему сыну не было ничего о том, что он вырастет за морем! – шипел Сиггейр.
   – Я так решила! – твердо отчеканила Далла. Спор ей надоел. – Мой сын вырастет за морем, в безопасности и почете, как и полагается сыну конунга. И уж я постараюсь, чтобы он знал, кому и за что он должен мстить! И не тебе, Сиггейр Гадюка, спорить со мной – ты ведь не уберег даже Волчий Камень!
   Только Один знает, чем кончился бы этот спор, перешедший помалу в неприглядную ссору. Но со двора стали раздаваться невнятные крики, сначала далекие, потом все ближе и ближе. Звенели женские вопли, где-то стучали шаги, хлопали двери. Колдуны и даже сама Далла стали поглядывать на дверь, прислушиваться. В сердцах возникло общее беспокойство, а в головах – общая мысль. Фьялли? Уже? В глубине души их ждали каждый миг.
   В гридницу ворвался сын Эйвинда Гуся – с вытаращенными глазами, бледный, как кость, и остановился на пороге, жадно ловя воздух ртом.
   – Там... э... – Он оглянулся назад в сени, потом опять безумными глазами посмотрел на Рама, судорожно глотая и дергая челюстью. – Там пришел мертвец!
   – Какой мертвец?
   Все, кто был в гриднице, при появлении парня вскочили на ноги, а теперь сделали шаг к нему.
   – Me... ме... Это Кар! – вдруг решился выпалить парень, по-прежнему глядя на Рама и обращаясь к нему, как к самому надежному здесь человеку. – Это он! Только он... совсем мертвый!
   Это была правда. Беженцы, что выкопали себе землянки над самым морем, своими глазами видели, как в мелких волнах вдруг замелькала чья-то голова. Тюлень? Но это был не тюлень – из глубины вод приближался, пешком шагая по дну, человек, и уже видна была его голова, густо облепленная мокрыми волосами и страшнее самого страха.
   Смотревшие с берега поначалу лишь моргали, думая, не от блеска ли воды рябит в глазах. Потом вдруг кто-то один вскрикнул, и тут же, как от искры, криками покрылся весь берег. Кто-то кинулся бежать, кто-то застыл от ужаса. Широким уверенным шагом морской житель выходил из воды и приближался к берегу. Был он так темен, страшен и дик, что мысль возникала только одна – морской великан!
   Пошатываясь, великан выбрался на берег, кое-как пробрел через полосу прибоя, несколько раз споткнулся, но не упал, опершись руками о мокрые камни. С его длинных волос и одежды текла вода, много воды, а кожа была серо-синей. Так же пошатываясь, он направился прямо к усадьбе Речной Туман, и бегущие с визгами люди задолго вперед несли весть о его приближении.
   – Кар! Кар! Это Кар! – вопил то один, то другой. – Он вернулся! Вернулся из Хель!
   Это был Кар – посиневший, с выпученными глазами, горевшими ярким серо-синим светом. На его горле был отчетливо видна рана – не свежая, но и не зажившая, а вялый обескровленный порез, какие бывают только на мертвых телах. Но он шел к усадьбе, шел широким шагом, лишь изредка покачиваясь и для равновесия размахивая руками. На лице его было дикое выражение, никогда не виденное у него прежде: сила, решимость и сосредоточенность, как будто он старается не забыть, зачем идет.