Дюма Александр. Ожерелье королевы

   — Пусть приведут ко мне господина де Крона, — радостно перебила королева, обращаясь к вошедшей в комнату г-же де Мизери.

Глава 16. ГОСПОДИН ДЕ КРОН

   Де Крон, человек весьма дипломатичный, находился в крайнем затруднении после объяснения короля и королевы. Он вошел со смиренной улыбкой на губах. Но королева не улыбалась.
   — Вот что, господин де Крон, — заговорила она, — теперь настала наша с вами очередь объясниться.
   Де Крон огляделся с несколько растерянным видом.
   — Не беспокойтесь, — продолжала королева, — вы прекрасно знаете этих двух дам, вы знаете всех на свете.
   — Почти что так, — подтвердил представитель власти, — я знаю людей, я знаю об их впечатлениях, но я не знаю причину того, о чем вы говорите, ваше величество.
   — Так вот, я приписываю эти «впечатления», как вы это называете, — впечатления, на которые я сетую, — дурному поведению особы, которая похожа на меня и которая выставляет себя напоказ всюду, где предполагают увидеть меня, — вы или ваши агенты.
   — Сходство! — воскликнул де Крон, слишком озабоченный нападением королевы, чтобы заметить мимолетное волнение Жанны и восклицание Андре.
   — Считаете ли вы, что это предположение невероятно, господин лейтенант полиции? Предпочитаете ли вы думать, что я обманываюсь или же что я обманываю вас?
   — Этого я не говорю, но каково бы ни было сходство между вашим величеством и любой другой женщиной, между вами существует такая разница, что опытный взгляд не сможет ошибиться.
   — Он может ошибиться, потому что убежден, что не ошибается.
   — Я приведу вашему величеству пример, — вмешалась Андре.
   — Ах!..
   — Когда мы жили в Таверне-Мезон-Руж, у нас была служанка, которая, по странной прихоти судьбы…
   — Была похожа на меня!
   — О, ваше величество, это было поразительное сходство.
   — А что сталось с этой девушкой?
   — В ту пору мы еще не знали, какая благородная, возвышенная, великая душа у вашего величества. Мой отец испугался, что это сходство не понравится королеве, и, когда мы были в Трианоне, мы прятали эту девушку от взглядов двора.
   — Вот видите, господин де Крон! Ага! Вас вто интересует!.. Продолжайте, дорогая Андре.
   — Так вот, ваше величество, девушка, у которой был беспокойный и честолюбивый характер, соскучилась, будучи незаконно лишена свободы. Вне всякого сомнения, она завязала какое-то дурное знакомство, и однажды вечером, ложась спать, я удивилась, что она отсутствует. Ее искали. Никаких следов. Она исчезла.
   Жанна выслушала этот разговор с вниманием, которое нетрудно понять.
   — Так вы всего этого не знали, господин де Крон? — спросила королева.
   — Нет, ваше величество.
   — Что ж, приходится признаться, что полиция весьма неискусна?
   — Позвольте мне сказать, ваше величество. Если деверь принимает другую женщину за свою невестку, тем более может допустить такую ошибку полицейский агент, который получает жалкий экю в день. Агент полагал, что видел вас, — так он и сказал. В тот день моя полиция была еще весьма искусна. Быть может, вы скажете также, что мои агенты плохо проследили за делом газетчика Рето, которого столь славно отколотил господин Де Шарни?
   — Господин де Шарни? — разом вскричали Андре и королева.
   — Я узнал это только от моей, столь сильно оклеветанной, полиции; признайтесь, что этой полиции необходим кое-какой умишко, чтобы раскрыть дуэль, последовавшую за этим делом.
   — С кем и из-за чего дрался господин де Шарни?
   — С одним дворянином, который… Но, Боже мой! Сейчас это совершенно бесполезно… Оба противника в настоящее время находятся в добром согласии, коль скоро они только что разговаривали друг с другом в присутствии вашего величества.
   — Это господин де Таверне! — воскликнула королева с молнией ярости в глазах.
   — Это мой брат! — прошептала Андре, упрекнувшая себя в том, что она была столь эгоистична, что ничего не поняла.
   Мария-Антуанетта всплеснула руками, что было у нее признаком самого пылкого гнева.
   — Спасибо, господин де Крон, — , — обратилась она к представителю власти, — вы меня убедили. В голове у меня немного помутилось от всех этих сообщений и предположений. Да, полиция весьма искусна, но я прошу вас подумать об этом сходстве, о котором я вам говорила. Хорошо, сударь? Итак, прощайте?
   Вошла г-жа де Мизери.
   — Ваше величество назначили это время господам Бемеру и Босанжу? — обратилась она к королеве.
   — Ах, верно, верно, милая Мизери! Пусть они войдут, А вы пока останьтесь, госпожа де ла Мотт, я хочу, чтобы король заключил с вами полный мир.

Глава 17. ИСКУСИТЕЛЬНИЦА

   Бемер и Босанж в парадных костюмах явились на аудиенцию к государыне. Кланялись они до тех пор, пока не подошли к креслу Марии-Антуанетты.
   — Ювелиры приходят сюда только затем, чтобы поговорить о драгоценностях, — неожиданно заговорила она. — Вы пришли не вовремя, господа.
   Слово взял Бемер: оратором компании был он.
   — Вы совершенно правы, ваше величество, но мы пришли сюда, чтобы исполнить свой долг, и это придало нам смелости. Речь снова пойдет о великолепном брильянтовом ожерелье, которое вы, ваше величество, не соблаговолили принять.
   — Ах да, верно! — со смехом воскликнула королева.
   — Вот какого рода долг, который мы пришли выполнить: ожерелье продано.
   — Кому же? — спросила королева.
   — Португальскому послу, — произнес Бемер, понижая голос словно для того, чтобы уберечь, по крайней мере, этот секрет от слуха графини де ла Мотт.
   — Португальскому послу? — переспросила королева. — Но его здесь нет, Бемер!
   — Посланник прибыл, сударыня.
   — Кто же это?
   — Господин де Соуза.
   Королева помолчала. Она покачала головой, потом произнесла как женщина, покорившаяся своей участи:
   — Что ж, тем лучше для ее величества королевы Португальской: брильянты великолепны! Не будем больше говорить об этом. Вы видели эти брильянты, графиня? — спросила королева, бросив взгляд в сторону Жанны.
   — Нет, ваше величество.
   — Чудесные брильянты!.. Досадно, что эти господа не принесли их с собой — Вот они, — поспешно проговорил Босанж и достал со дна своей шляпы, которую держал под мышкой, маленькую плоскую коробочку, заключавшую в себе украшение.
   — Смотрите, смотрите, графиня: ведь вы женщина, и это вас развлечет,
   — сказала королева. Жанна вскрикнула от восхищения.
   — Миллион шестьсот тысяч ливров, который уместился бы в ладони, — заметила королева.
   Но в этом пренебрежении Жанна углядела нечто другое, нежели пренебрежение, ибо она не теряла надежды переубедить королеву.
   — Господин ювелир был прав, — после длительного осмотра произнесла она. — На свете есть только одна королева, достойная носить это ожерелье; это вы, ваше величество.
   — Не будем больше говорить об этом, — сказала Мария-Антуанетта, бросая последний взгляд на футляр. Жанна вздохнула, чтобы помочь вздохнуть королеве.
   — А-а, вы вздыхаете, графиня? Но если бы вы были на моем месте, вы поступили бы так же, как я.
   — Не знаю, — пробормотала Жанна и, выхватив из футляра королевское ожерелье, так искусно, так ловко застегнула его на атласной шее Марии-Антуанетты, что в мгновение ока она была залита сверкающим блеском алмазов.
   — Ваше величество, вы божественны в этом ожерелье! — воскликнула Жанна.
   Мария-Антуанетта быстро подошла к зеркалу; она была ослеплена.
   Королева забылась до такой степени, что залюбовалась собой. Потом ее охватил испуг, и она хотела сорвать ожерелье со своей шеи.
   — Возьмите! Возьмите его! — крикнула королева. — В футляр брильянты! Скорей, скорей!
   Бемер и Босанж потратили добрых четверть часа, убирая и запирая ожерелье; королева больше не шевельнулась.
   Они удалились.
   Жанна видела, что нога Марии-Антуанетты постукивала по бархатной подушке.
   «Она страдает», — подумала графиня.
   Королева неожиданно встала, прошлась по комнате и остановилась перед Жанной, взгляд которой ее завораживал.
   — Графиня! — отрывисто произнесла она. — Король, как видно, не придет. Наша маленькая просьба откладывается до ближайшей аудиенции.
   Графиня исчезла.

Глава 18. ДВА ЧЕСТОЛЮБИЯ, КОТОРЫЕ ХОТЯТ СОЙТИ ЗА ДВЕ ЛЮБВИ

   Жанна была женщиной и не будучи королевой.
   Ее Версаль — это ее дом и ее лакеи; здесь она была такой же королевой, как Мария-Антуанетта, и возникавшие у нее желания, если только она умела их ограничить по мере необходимости, в пределах здравого смысла, исполнялись так же хорошо и так же быстро, как если бы она держала в руках скипетр.
   С сияющим лицом и с улыбкой на губах Жанна возвратилась домой. Было еще рано Она написала несколько строчек.
   Не прошло и пяти минут, как в дверь постучались.
   — Войдите, — сказала графиня де ла Мотт. Появился лакей.
   — Здесь его высокопреосвященство. Господин кардинал ждет, угодно ли будет вашему сиятельству впустить его?
   Легкая улыбка скользнула по губам графини.
   — Впустите, — через две секунды произнесла она с явным удовлетворением в голосе.
   На пороге появился принц.
   Быть может, когда Жанна возвращалась к себе и когда она испытывала такую огромную радость от того, что кардинал был здесь, у нее уже возник какой-то план?
   Она прошла больше половины того пути, который вел ее к богатству.
   Ожерелье было совсем не то, что какой-нибудь контракт или земельное владение: это было богатство зримое; оно было на глазах, всегда на глазах, и если королева хотела его, Жанна де Валуа вполне могла о нем мечтать; если королева нашла в себе силы отказаться от него, Жанна могла обуздать свое честолюбие.
   Кардинал, который должен был претворить ее мечты в действительность, прервал их, отвечая своим неожиданным появлением на желание графини де ла Мотт видеть его.
   У него тоже были свои мечты, у него тоже было честолюбие, которые он прятал под маской предупредительности, под видимостью любви — Ах, вот и вы, дорогая Жанна! — произнес он.
   — Да, как видите, ваше высокопреосвященство.
   — Королева приняла вас?
   — Как только я приехала, меня провели к ней.
   — Вам повезло! Бьюсь об заклад, что, судя по тому, какой у вас торжествующий вид, королева разговаривала с вами.
   — Я провела в кабинете ее величества около трех часов.
   — Около трех часов! — с улыбкой повторил кардинал. — Чего только не наговорят за три часа такие умные женщины, как вы!
   — Ручаюсь вам, ваше высокопреосвященство, что я не теряла времени даром.
   — И что же вы делали?
   — Я говорила о вас.
   — Обо мне? С кем? — спросил прелат, сердце которого забилось.
   — С кем же, как не с королевой!
   Произнося эти слова, столь драгоценные для кардинала, Жанна умудрилась не смотреть принцу в глаза, как если бы она была слегка обеспокоена эффектом, который они должны были произвести.
   Де Роан затрепетал.
   — Ах, вот как! — произнес он. — Расскажите же мне об этом, дорогая графиня! По правде говоря, меня интересует все, что бы у вас ни произошло, — вот почему умоляю не избавлять меня от малейшей подробности.
   Жанна улыбнулась; ей было известно, что интересовало г-на де Роана, не менее точно, чем ему самому.
   Кардинал, казалось, из всего рассказа сохранял в памяти только то, что говорила королева о Жанне.
   Жанна в своем рассказе выделяла только то, что говорила королева о кардинале.
   Едва рассказ закончился, как вошел тот же лакей и объявил, что кушать подано.
   Жанна пригласила кардинала взглядом. Кардинал принял приглашение кивком головы.

Глава 19. ГЛАВА, В КОТОРОЙ МЫ НАЧИНАЕМ ВИДЕТЬ ЛИЦА ПОД МАСКАМИ

   Два часа спустя после того, как была отослана карета, кардинал и графиня оставались на тех же позициях, о которых мы говорили. Графиня уступила, кардинал победил, и, однако, кардинал был рабом, а графиня была победительницей.
   У каждого из них была своя цель. Для этих целей близкие отношения были необходимы. Стало быть, каждый достиг своей цели.
   Кардинал отнюдь не дал себе труда умерить свое нетерпение. Он удовольствовался тем, что сделал маленький крюк и вернул разговор к Версалю и к тем почестям, которые ожидали там новую фаворитку королевы.
   — Она щедра, — сказал он» — и ничего не пожалеет ради людей, которых любит. У нее редкостный дар давать понемногу многим и давать много немногим.
   — Ну, а я, — отвечала графиня де ла Мотт, — считаю ее не такой богачкой, какую из нее делаете вы. Бедная королева или, вернее, бедная женщина!
   — Как так?
   — У королевы есть одно желание, которое она не может удовлетворить.
   — Какое желание?
   — Брильянтовое ожерелье.
   — Подождите, подождите, я знаю! Вы изволите говорить о брильянтах Бемера и Босанжа?
   — Скажите сами: разве не несчастна королева, если не может получить то, чего едва не получила обыкновенная фаворитка?
   — Вот что вводит вас в заблуждение, дорогая графиня: королева могла уже раз пять получить эти брильянты и всякий раз от них отказывалась.
   — Королева сперва отказалась от ожерелья, но потом ее охватило страстное желание получить его. Кардинал посмотрел на Жанну.
   — Повторяю, что король предлагал ей это ожерелье. Жанна сделала быстрое движение, движение женщины, почти потерявшей разум.
   — Так что же? Не будучи королем, заставьте королеву взять его, и вы увидите, так ли она рассердится на вас за это насилие, как вы полагаете.
   Кардинал снова посмотрел на Жанну.
   — Правда? — спросил он. — Вы уверены, что не ошибаетесь? У королевы есть такое желание?
   — Всепоглощающее!.. Послушайте, дорогой принц: вы мне как-то говорили или же до меня дошли слухи, будто вы не рассердились бы, если бы стали министром?
   — Что ж, весьма возможно, что я и сказал это, графиня.
   — Так вот, бьюсь об заклад, дорогой принц…
   — ..что?
   — Что королева сделала бы министром человека, который уладил бы дело так, что через неделю ожерелье лежало бы у нее на туалетном столике.
   — Графиня!
   — Что я сказала, то сказала… Или вы предпочитаете, чтобы я подумала про себя?
   — О, нет, ни в коем случае!
   — Впрочем, то, о чем я говорю, не касается вас. Совершенно ясно, что вы не потратите полтора миллиона на королевский каприз; честное слово, вы слишком дорого заплатили бы за министерский портфель, который вы получите даром и на который вы имеете право. Считайте, что все, что я вам сказала, — просто болтовня.
   Кардинал задумался.
   — Что вы хотите? Я подумала, что она желает получить эти брильянты, потому что при виде их она вздохнула; я подумала так потому, что на ее месте я тоже их желала бы; простите мне мою слабость.
   — Вы очаровательная женщина, графиня. Для некоего невероятного союза у вас есть, как вы говорите, слабость сердца и сила духа: в иные минуты в вас так мало женского, что меня это пугает. И вы так очаровательны в другие минуты, что я благословляю за это Небо и благословляю вас!
   Галантный кардинал завершил свою галантную речь поцелуем.
   — Довольно! Не будем больше говорить об этом, прибавил он.
   — Будь по-твоему, — еле слышно пробормотала Жанна, — но полагаю, что рыбка попалась на удочку.
   Жанна оказалась права.
   Выходя на следующий день из маленького домика в Сент-Антуанском предместье, кардинал отправился прямехонько к Бемеру. Он рассчитывал сохранить инкогнито, но Бемер и Босанж были придворными ювелирами и после первых же слов, которые он произнес, стали называть его «вашим высокопреосвященством».
   — Я хочу купить у вас то самое брильянтовое ожерелье, которое вы показывали королеве.
   — Честное слово, мы в отчаянии, но вы, ваше высокопреосвященство, явились слишком поздно.
   — Как так?
   — Оно продано.
   — Я полагал, сударь, — заметил кардинал, — что ювелир французской короны должен быть рад, что продает эти великолепные драгоценные камни во Франции, а вы предпочитаете Португалию. Что ж, как вам будет угодно, господин Бемер!
   — Вашему высокопреосвященству известно все! — вскричал ювелир.
   Де Роан увидел, что этот человек у него в руках.
   — Сударь, — заговорил он, — подумайте: хотите ли вы, чтобы ожерелье пожелала королева?
   — Это совершенно меняет дело, ваше высокопреосвященство. Если речь идет о том, чтобы отдать предпочтение королеве, я готов отказаться от любой сделки.
   — Сделка заключена?
   — Да, ваше высокопреосвященство, и я сию же минуту отправляюсь в посольство и откажусь от нее.
   — Я не предполагал, что португальский посол сейчас в Париже.
   — Ваше высокопреосвященство! Господин де Соуза сейчас действительно в посольстве; он прибыл инкогнито.
   — Ах! Бедный Соуза! Я хорошо его знаю. Бедный Соуза!
   Де Роан собрался уходить. Бемер остановил его.
   — Угодно ли вашему высокопреосвященству сказать мне, каким образом вы уладите дело? — спросил он.
   — Да очень просто!
   — Управляющий вашего высокопреосвященства?..
   — Нет, нет, никаких третьих лиц, вы будете иметь дело только со мной.
   — Когда же?
   — Завтра.
   — А сто тысяч ливров?
   — Я принесу их сюда завтра.
   — А векселя на остальную сумму?
   — Я подпишу их здесь завтра.
   — Это самое лучшее, ваше высокопреосвященство.
   — И так как вы человек, умеющий хранить тайны, помните, что в ваших руках одна из самых важных.
   — Ваше высокопреосвященство! Я это чувствую, и я заслужу ваше доверие... равно как и доверие ее величества королевы, — ловко ввернул он.
   Де Роан покраснел и вышел смущенный, но счастливый, как всякий человек, который разоряется в пароксизме страсти.
   На следующий день Бемер с натянутым видом отправился в португальское посольство.
   В тот момент, когда он стучался в дверь, Босир, первый секретарь, потребовал отчета у Дюкорно, первого хранителя печати, а дон Мануэл де Соуза, посол, объяснял новый план компании своему товарищу — камердинеру.

Глава 20. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГОСПОДИН ДЮКОРНО НЕ ПОНИМАЕТ РЕШИТЕЛЬНО НИЧЕГО В ТОМ. ЧТО ПРОИСХОДИТ

   Дон Мануэл де Соуза был не такой смуглый, как обычно; другими словами, он был краснее обыкновенного. У него происходило тягостное объяснение с командором — камердинером.
   Это объяснение еще не закончилось.
   Когда появился Босир, оба петуха вырывали друг у друга последние перья.
   — Вам известно, — говорил камердинер, — что сегодня Бемер должен приехать и закончить дело с ожерельем.
   — Известно!
   — И что ему должны отсчитать сто тысяч ливров.
   — И это известно!
   — Но эти сто тысяч ливров принадлежат компании.
   — Никто в этом и не сомневается.
   — Превосходно! В таком случае касса, в которой они находятся, не должна помещаться в единственной конторе посольства, смежной с комнатой посла.
   — Почему? — спросил Босир.
   — Посол, — продолжал командор, — должен дать каждому из нас ключ от этой кассы.
   — Ну уж нет, — заявил португалец.
   — А на каком основании?
   — Коль скоро не доверяют мне, — пояснил португалец, поглаживая отросшую бородку, — то почему я должен доверять другим? Мне кажется, что если меня могут обвинить, что я граблю компанию, я могу заподозрить компанию, что она хочет ограбить меня. Все мы Друг друга стоим.
   — Согласен, — отвечал камердинер, — но именно поэтому у всех нас равные права.
   — Господин Бемер! — крикнул снизу привратник.
   — Э! Вот кто все и закончит, дорогой командор, — сказал Босир, отвесив своему противнику легкий подзатыльник. — Споры о сотне тысяч ливров закончены, потому что сотня тысяч ливров сейчас исчезнет вместе с Бемером. Будьте поискуснее, господин камердинер!
   Командор, все еще ворча, вышел и снова принял смиренный вид, чтобы достойным образом проводить ювелира французской короны.
   В промежутке между его уходом и появлением Бемера Босир и португалец обменялись многозначительным взглядом.
   Бемер вошел, сопровождаемый Босанжем. Вид у них был смиренный и смущенный, и, судя по нему, проницательные наблюдатели посольства не должны были ошибиться.
   Пока они усаживались в креслах, которые предложил им Босир, тот продолжал свое исследование и подстерегал взгляд дона Мануэла, чтобы поддержать разговор.
   Мануэл сохранял достойный и официальный вид.
   Бемер, человек решительный, взял слово в этих затруднительных обстоятельствах.
   Он объяснил, что высшие политические соображения не позволяют ему продолжить начатые переговоры.
   — Господа! — обратился Босир к ювелирам. — Вам предложили прибыль, что вполне естественно: это говорит о том, что брильянты стоят очень дорого. Что ж! Ее португальскому величеству не желательно получить их задешево, ибо это принесло бы убыток честным негоциантам. Следует ли предложить вам пятьдесят тысяч ливров?
   Бемер покачал головой.
   — Нет, господин секретарь, — заявили ювелиры Босиру, — не трудитесь искушать нас; переговоры кончены: воля, более могущественная, нежели наша воля, не разрешает нам продать колье в вашу страну. Вне всякого сомнения, вы нас поняли. Извините нас; это не мы вам отказываем. Не гневайтесь же на нас: некто, более сильный, чем мы, более сильный, чем вы, этого не желает.
   Босир и Мануэл не нашли, что возразить. Они сделали нечто вроде комплимента ювелирам и постарались разыграть безразличие.
   Ювелиры с облегченным сердцем встали, как люди, которым после затруднительного разговора сейчас разрешат откланяться.
   Их отпустили, и камердинер получил приказание проводить их во двор.
   Едва он успел спуститься с лестницы, как дон Мануэл и Босир подошли Друг к другу, предварительно обменявшись такими взглядами, которые означают переход к делу.
   — Что ж, — сказал дон Мануэл, — дело не выгорело.
   — Ясно, — сказал Босир.
   — Здесь, в кассе, сто восемь тысяч ливров.
   — По пятьдесят четыре тысячи на брата.
   — Решено! — отвечал дон Мануэл. — Отошлите Дюкорно, — прибавил он Босиру на ухо.
   Босир не заставил его повторять. Он быстро прошел в комнату, смежную с комнатой посла.
   Прошла минута, Босир не возвращался.
   Дон Мануэл подсчитал, что для того, чтобы отослать Дюкорно и вернуться в комнату, Босиру потребуется по крайней мере пять минут.
   Он бросился к дверям комнаты, где находилась касса.
   Он вбежал туда и испустил ужасный крик. Касса открывала широкий, беззубый рот. Ничего не было в ее разверстых глубинах!
   Босир, у которого имелся запасной ключ, вошел в другую дверь и заграбастал деньги.
   Дон Мануэл, как сумасшедший, помчался к швейцарской и обнаружил, что швейцар распевает песню.
   У Босира было преимущество в пять минут.
   В это самое мгновение три торжественных удара в дверь заставили компаньонов вздрогнуть.
   Вслед за ударами пронзительный голос крикнул по-португальски:
   — Именем господина португальского посла! Отворите!
   — Посол! — хором прошептали мошенники, разбегаясь по всему особняку, и в течение нескольких минут продолжалось паническое, беспорядочное бегство.
   Вот как закончилась авантюра мнимого португальского посольства.

Глава 21. ИЛЛЮЗИИ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

   Как только Босир оказался за стенами особняка, он доскакал галопом до улицы Кокильер, затем до улицы Сент-Оноре.
   Все время подгоняемый страхом погони, он запутывал следы: он мчался по улицам, лавируя и не задумываясь, что бежит вокруг Хлебного рынка; через несколько минут он был почти уверен, что его никто не преследует, и был вполне уверен еще в одном, а именно в том, что силы его иссякли и что отличная скаковая лошадь не смогла бы дольше двигаться.
   Босир уселся на мешок с зерном — то была улица Вирам.
   «Вот и сбылась моя мечта — я богат, — размышлял Босир. — Я сделаю из Оливы порядочную женщину, и сам стану порядочным человеком, — продолжал он свой внутренний монолог. — Она красива и простодушна в своих склонностях».
   И он, как стрела, пустился к дому на улице Дофины.
   Здесь он рискнул высунуться в окно и устремил взор на улицу.
   Он увидел дом с окошками, в которых частенько показывалась прекрасная Олива, его звезда.
   Но вдруг Босиру показалось, будто он видит в узком проходе напротив стеганый камзол стражника.
   Кроме того, он увидел другого в окне маленькой гостиной.
   Босир сказал себе, что де Крон, конечно, осведомленный обо всем, неважно кем и как, хотел взять Босира, но застал только Оливу.
   Мысль, что эти люди огребут сто тысяч ливров и будут потешаться над ним всю жизнь, мысль, что таким дерзким, таким ловким ходом, который сделал он, Босир, воспользуются агенты полиции, до правде говоря, восторжествовала над всеми угрызениями совести и заглушила все печали любви.
   Босир прижал к сердцу кредитные билеты и снова пустился бежать, на сей раз по направлению к Люксембургскому дворцу.
   Но то ли небо, то ли ад решили, что на сей раз де Крон ничего не поделает с Босиром.
   Не успел любовник Николь свернуть на улицу Сен-Жермен-де-Пре, как его едва не опрокинула великолепная карета, которую лошади гордо несли на улицу Дофины.
   Босир метнулся в сторону, но, оглянувшись, увидел в карете Оливу и очень красивого мужчину, которые оживленно разговаривали.
   Он слабо вскрикнул, и это только поддало жару лошадям.
   Несчастный Босир, изнемогший морально и физически, бросился на улицу Фосе-Мсье-ле-Пренс, добрался до Люксембурга, прошел уже опустевший квартал и очутился за заставой, где нашел убежище а комнатушке, хозяйка коей оказала ему всевозможные знаки внимания.