Дюма Александр. Ожерелье королевы

   Но ловкий кучер в юбке решительно свернул на улицу Тиксерандри, улицу населенную, узкую и далеко не аристократическую.
   И тут, несмотря на крики дамы: «Берегись!», несмотря на рычание Вебера, слышны были только яростные вопли прохожих:
   — Ага, кабриолет!
   — Долой кабриолет!
   Но Вебер не хотел тревожить свою госпожу. Он видел, сколько хладнокровия и сколько искусства она выказывает, как ловко скользит среди препятствий, как неодушевленных, так и одушевленных, которые одновременно составляют и несчастье и триумф парижского кучера.
   Вокруг кабриолета уже не роптали, а орали. Дама, державшая вожжи, заметила это и, объяснив себе враждебность прохожих такими банальными причинами, как суровость погоды и плохое состояние духа встречных, решила сократить испытание.
   Она прищелкнула языком. Услышав указание, Белус вздрогнул и перешел с мелкой рыси на крупную.
   Лавочники разбегались, прохожие шарахались в стороны.
   Крики «Берегись! Берегись!» не прекращались.
   Кабриолет, преодолевший первое препятствие, вынужден был остановиться на втором, подобно тому, как останавливается корабль среди подводных скал.
   В ту же минуту крики, которые до сих пор доносились до обеих женщин смутным, неясным гулом, стали различимы в этой суматохе.
   Люди кричали:
   — Долой кабриолет! Долой давителей!
   — Эти крики относятся к нам? — спросила свою спутницу дама, правившая кабриолетом.
   — Боюсь, что да, сударыня, — отвечала та.
   — К комиссару! К комиссару! — кричал чей-то голос. Обе женщины, изумленные донельзя, переглянулись. В ту же секунду тысяча голосов подхватила:
   — К комиссару! К комиссару!
   — Сударыня! Мы погибли! — сказала младшая из женщин на ухо своей спутнице.
   — Мужайтесь, Андре, мужайтесь! — отвечала вторая дама.
   — Вебер! — по-немецки обратилась она к кучеру. — Помогите нам выйти.
   Камердинер исполнил приказание; двумя толчками плеч отпихнув осаждавших, он отстегнул кожаный фартук кабриолета.
   Обе женщины легко спрыгнули на землю.
   А в это время толпа накинулась на коня и на кабриолет и начала ломать кузов.
   — Но это же не люди, это дикие звери! — продолжала по-немецки дама. — В чем они меня упрекают? Давайте послушаем.
   В то же мгновение чей-то вежливый голос, который составлял разительный контраст с угрозами и проклятьями, объектом коих являлись две дамы, ответил на чистейшем саксонском наречии.
   — Они упрекают вас, сударыня, в том, что вы дерзко пренебрегли предписанием полиции, обнародованным в Париже сегодня утром и до весны запрещающим движение кабриолетов, которое уже стало очень опасно на хорошей мостовой и которое становится губительным для пешеходов на морозе, когда люди попадают под колеса.
   Дама повернулась, желая увидеть, откуда доносится любезный голос, раздавшийся среди всех этих угрожающих голосов.
   Она увидела молодого офицера, который, чтобы подойти к ней, должен был выказать такую же отвагу, какую выказывал Вебер, чтобы удержаться на месте.
   Тонкое лицо с изящными чертами, высокий рост и военная выправка молодого человека понравились даме, и она поспешно ответила по-немецки:
   — Ах, Боже мой! Сударь, я понятия не имела об этом предписании! Ни малейшего понятия!
   — Вы иностранка, сударыня? — спросил молодой офицер.
   — Да, сударь! Но скажите, что я должна делать? Они ломают кабриолет!
   — Пусть себе ломают, сударыня: воспользуйтесь этим временем. Парижский народ приходит в ярость, когда богатые щеголяют своей роскошью перед лицом нищеты, и на основании предписания, полученного сегодня утром, вас отведут к комиссару.
   — Ох, ни за что на свете! — воскликнула младшая дама. — Ни за что на свете!
   — В таком случае, — со смехом подхватил офицер, — воспользуйтесь просекой, которую я прокладываю вам в толпе, и скройтесь.
   — Дайте нам руку, сударь, и проводите нас до экипажей на площади, — властно сказала старшая дама. — Вебер! — громко проговорила она. — Подними Белуса на дыбы, чтобы эта толпа испугалась и разбежалась!
   — А если они зломают кузоф?
   — Пусть ломают, тебе-то что? Спаси, если сможешь, Белуса, а главное, спасайся сам — вот единственное мое поручение.
   — Карашо, сутарыня, — отвечал Вебер.
   В то же мгновение он пощекотал вспыльчивого ирландца, ирландец скакнул в самую гущу толпы и опрокинул самых пылких, которые вцепились в поводья и оглобли.
   Велики были в эту минуту всеобщее смятение и ужас.
   — Вашу руку, сударь, — сказала дама офицеру. — Идемте, милая, — прибавила он, оборачиваясь к Андре.
   — Идемте, идемте, отважная женщина, — шепотом произнес офицер. Он с искренним восхищением подал руку той, которая ее требовала.
   Несколько минут спустя он довел обеих женщин до соседней площади, где фиакры стояли в ожидании седоков, кучера спали на козлах, а лошади, полузакрыв глаза и опустив головы, дожидались своего скудного вечернего рациона.

Глава 5. ВЕРСАЛЬСКАЯ ДОРОГА

   Обе женщины оказались вне досягаемости толпы, но можно было опасаться, что какие-нибудь любопытные побегут за ними, узнают их и снова устроят сцену, подобную той, которая только что произошла и от которой на сей раз им, видимо, будет труднее ускользнуть.
   Молодой офицер сознавал, что такая опасность есть, — дамы хорошо поняли это по энергии, с какой он будил кучера, который скорее замерз, чем заснул.
   — Куда вы едете, сударыни? — опять-таки по-немецки спросил офицер.
   — В Версаль, — на том же языке ответила старшая дама.
   — В Версаль? — вскричал кучер. — Вы сказали: «В Версаль»?
   — Вам хорошо заплатят, — сказала старшая немка.
   — Вам заплатят, — по-французски повторил кучеру офицер.
   — А сколько? — спросил тот.
   — Луидора достаточно? — спросила офицера младшая дама, продолжая германизацию.
   — Тебе предлагают луидор, — перевел молодой человек.
   — Луидор — это справедливо, — пробурчал кучер, — ведь я рискую переломать ноги моим лошадям.
   — Луидора достаточно, сударыня, — сказал офицер. С этими словами он повернулся к кучеру.
   — Слезай с козел, мошенник, и открой дверцу, — приказал он.
   — Я хочу, чтобы мне заплатили вперед, — заявил кучер.
   — Мало ли, чего ты хочешь!
   — Я в своем праве. Офицер сделал шаг вперед.
   — Мы заплатим сейчас, заплатим, — сказала старшая немка.
   Но искали деньги обе дамы напрасно: ни у той, ни у другой не нашлось ни одного су.
   Офицер видел, как они нервничают, краснеют, бледнеют; положение усложнилось.
   Дамы уже решили дать кучеру в залог цепочку или какую-нибудь драгоценность, но тут офицер, желая избавить их от сожалений, которые могли бы их унизить, вытащил из кошелька луидор и протянул кучеру.
   Тот взял луидор и, пока дамы благодарили офицера, осмотрел его и взвесил на руке, потом открыл дверцу, и дама, сопровождаемая своей спутницей, поднялась в карету.
   — А теперь, бездельник ты этакий, — обратился к кучеру молодой человек, — отвези этих дам, да вези быстро, а главное — честно, слышишь?
   Во время этого короткого монолога дамы посовещались. В самом деле: они с ужасом увидели, что их проводник, их покровитель, намеревается их покинуть.
   — Сударыня, — шепотом сказала младшая дама своей спутнице, — ему нельзя уходить…
   — Почему же? Спросим, как его имя и его адрес; завтра мы отошлем ему этот луидор с благодарственной записочкой, которую черкнете вы.
   — Нет, нет, сударыня, умоляю вас, не надо с ним расставаться! Ведь если кучер — человек непорядочный, в дороге возникнут затруднения… В такое время, когда дороги плохие, — кого мы попросим о помощи?
   — Вы правы, — согласилась старшая дама. Но офицер уже откланивался.
   — Сударь, сударь! — по-немецки взмолилась Андре. — Одно слово, одно слово, прошу вас!
   — Я к вашим услугам, сударыня, — отвечал, видимо, недовольный офицер, сохранивший, однако, на лице, в голосе и даже в оттенке голоса самую изысканную учтивость.
   — Сударь! — продолжала Андре. — Вы не можете отказать нам в милости после стольких услуг, которые вы нам уже оказали!
   — Я слушаю вас.
   — Так вот, сказать по правде, мы боимся кучера, который с самого начала не произвел на нас приятного впечатления.
   — Вы напрасно беспокоитесь, — сказал офицер, — я знаю его номер: сто семь, буква извозчичьей биржи. Если он вам не угодит, обратитесь ко мне.
   — К вам! — забывшись, произнесла по-французски Андре. — Да как же мы к вам обратимся, если мы не знаем даже вашего имени!
   Молодой человек сделал шаг назад.
   — Вы говорите по-французски! — в изумлении воскликнул он. — Вы говорите по-французски и уже битый час терзаете мой слух немецким! Сударыня, честное слово, это нехорошо!
   — Простите нас, сударь, — заговорила по-французски другая дама, мужественно пришедшая на помощь озадаченной спутнице. — Вы же видите, сударь, что мы в ужасном положении в Париже, а главное — в ужасном положении в фиакре. Вы достаточно светский человек, чтобы понять, что мы в необычных условиях. Быть менее скромным, чем вы были до сих пор, значило бы быть нескромным Мы думаем о вас хорошо, сударь, соблаговолите и вы не думать о нас плохо, и, если можете оказать нам услугу, окажите ее или позвольте нам поблагодарить вас и поискать другого защитника.
   — Сударыня! Располагайте мною, — отвечал офицер, побежденный благородным и в то же время повелительным тоном незнакомки.
   — В таком случае, сударь, будьте любезны присоединиться к нам.
   — В фиакре?
   — Да, и проводить нас.
   — До Версаля?
   — Да, сударь.
   Офицер молча занял переднее место в фиакре.
   Он забился в угол, напротив двух женщин, аккуратна расправив редингот на коленях.
   Глубокая тишина воцарилась в фиакре.
   Но дыхание трех пассажиров невольно согревало фиакр. Тонкий аромат сгущал воздух и вносил в мысли молодого человека впечатления, которые с минуты на минуту становились все менее неблагоприятными для его спутниц.
   «Эти женщины, — размышлял он, — опоздали на какое-то свидание и теперь возвращаются в Версаль отчасти напуганные, отчасти сконфуженные.
   Только богатые женщины могут без сожаления бросить такой кабриолет и такую лошадь. То, что у них нет денег, решительно ничего не значит.
   Да, но это пристрастие говорить на иностранном языке, хотя они француженки?
   Что ж, это, по справедливости, говорит об изысканном воспитании.
   Впрочем, изысканность у этих женщин врожденная…
   А мольба младшей была трогательна…
   А просьба старшей — благородно властна».
   Дамы тоже, конечно, думали о молодом офицере, как молодой офицер думал о них, ибо в то мгновение, когда он заканчивал свою мысль, старшая дама обратилась к своей спутнице по-английски:
   — Бьюсь об заклад, что наш несчастный спутник умирает от скуки.
   — Это потому, что наш разговор был не слишком увлекательным, — с улыбкой отвечала младшая.
   — Вам не кажется, что он производит впечатление человека глубоко порядочного?
   — По-моему, да, сударыня.
   — К тому же вы, конечно, заметили, что на нем мундир моряка?
   — Я плохо разбираюсь в мундирах.
   — Так вот, на нем, как я уже сказала, мундир морского офицера, а все морские офицеры — хорошего рода; к тому же мундир очень идет ему, и он красивый кавалер.
   — Простите, сударыня, — на превосходном английском вмешался офицер, — я должен сказать вам, что я говорю и понимаю по-английски довольно легко.
   — Сударь, — со смехом отвечала дама, — как вы могли заметить, мы не хотим сказать о вас ничего плохого, а потому не будем стесняться и будем говорить только по-французски, если захотим что-нибудь сказать вам.
   — Спасибо за любезность, сударыня, но если мое присутствие станет для вас обременительным…
   — Вы не можете так думать, сударь: ведь мы сами попросили сопровождать нас.
   — По-моему, мы сейчас опрокинемся! Берегитесь, сударь!
   Ручка младшей быстрым движением вытянулась и легла на плечо молодого офицера.
   Пожатие этой ручки заставило его вздрогнуть.
   Совершенно естественным движением он попытался пожать ее, но Андре, уступив первому побуждению испуга, уже отстранилась в глубину фиакра.
   На этом все кончилось, и снова наступило молчание, угнетавшее пассажиров.
   Офицер, которому доставила большое удовольствие теплая, трепещущая ручка, пожелал завладеть вместо ручки ножкой.
   Он вытянул ногу но, сколь ловким он ни был, он не нашел ничего, или, вернее, к великому его прискорбию, то, что он нашел, от него скрылось.
   Он задел ногу старшей дамы.
   — Я мешаю вам, сударь? Извините, пожалуйста! — хладнокровно сказала она.
   Молодой человек покраснел до ушей и поздравил себя с тем, что ночь достаточно темна, чтобы скрыть у него на лице краску.
   Таким образом, все было сказано, и всякие действия на этом кончились.
   Но мало-помалу странное чувство невольно овладело всей его душой, всем его существом.
   Он ощущал присутствие двух очаровательных женщин, не прикасаясь к ним, он видел их, не видя; мало-помалу он привыкал к ним, он казался самому себе частицей их существования, только что исчезнувшей из его существования.
   Офицер не произнес больше ни слова. Дамы тихо переговаривались.
   Однако он был все время настороже, и слух его улавливал отдельные слова, обретавшие смысл в его воображении.
   Вот что он слышал:
   «Час поздний... двери... предлог для выхода…»
   Фиакр остановился.
   Молодой человек понял, что они приехали. Благодаря какому волшебству ему показалось, что время пролетело так быстро?
   Кучер наклонился к переднему стеклу.
   — Хозяин! Мы в Версале, — объявил он.
   — Где нам остановиться, сударыни? — спросил офицер.
   — На Плас д'Арм.
   — На Плас д'Арм! — крикнул офицер кучеру. — Сударыни, — поколебавшись, обратился он к женщинам, — вот вы и дома.
   — Благодаря вашей великодушной помощи!
   — Сколько хлопот мы вам доставили! — сказала младшая.
   — О, это пустяки!
   — Но мы никогда этого не забудем, сударь! Пожалуйста, назовите нам ваше имя.
   — Да, назовите ваше имя. Ведь не хотите же вы подарить нам луидор?
   — Сударыня, я сдаюсь, — несколько уязвленный, отвечал офицер. — Я граф де Шарни, офицер королевского флота.
   — Шарни! — повторила старшая дама таким тоном, каким сказала бы: «Прекрасно, я не забуду».
   Фиакр остановился.
   Старшая дама отворила левую дверцу и ловко спрыгнула на землю, протянув руку спутнице.
   — Но, по крайней мере, сударыни, обопритесь на мою руку! — воскликнул молодой человек, поспешивший за ними. — Вы еще не дома, а Плас д'Арм — не жилище.
   — Остановитесь! — одновременно сказали женщины.
   — Будьте до конца учтивым и преданным кавалером! Благодарю вас, господин де Шарни, благодарю вас от всего сердца, и, так как вы учтивый и преданный кавалер, о чем я только что вам сказала, мы даже не просим, чтобы вы дали нам слово.
   — Какое слово?
   — Слово закрыть дверцу и приказать кучеру возвращаться в Париж; вы это сделаете, даже не глядя нам вслед, хорошо?
   — Не смею спорить, Кучер, поедем назад, друг мой! Фиакр покатился быстро. Стуком своих колес он заглушил вздох молодого человека, вздох, полный неги, ибо этот сибарит разлегся на двух подушках, еще теплых после двух прекрасных незнакомок.
   А они стояли на одном месте и, только когда фиакр скрылся из виду, пошли по направлению ко дворцу.

Глава 6. ПРИКАЗ

   В ту самую минуту, когда две незнакомки двинулись в путь, резкий порыв ветра донес до их слуха бой часов на церкви Святого Людовика — они пробили три четверти.
   — Господи! Вез четверти двенадцать! — воскликнули обе женщины.
   — Смотрите! вое калитки закрыты! — прибавила младшая.
   — Ну, это меня мало беспокоит, дорогая Андре: ведь даже если бы калитка оставалась открытой, мы, конечно, не пошли бы через главный двор. Скорей, скорей, идемте — мы пройдем мимо фонтанов.
   Женщины свернули направо от дворца: в той стороне есть особый проход, который ведет к садам.
   Они подошли к этому проходу.
   — Маленькая дверь закрыта, Андре, — с тревогой сказала старшая.
   — Так постучимся, сударыня!
   — Нет, мы позовем. Лоран должен ждать меня — я предупредила, что могу вернуться поздно.
   — Хорошо, я позову его. Андре подошла к двери.
   — Кто идет? — не дожидаясь оклика, произнес изнутри чей-то голос.
   — Это не Лоран! — испуганно сказала молодая женщина.
   — Лорана здесь нет! — сурово ответил голос.
   — Лоран вы или не Лоран, откройте! — настойчиво произнесла Андре.
   — Не открою!
   — Но, друг мой, разве вы не знаете, что Лоран всегда нам открывает?
   — Плевать я хотел на Лорана! Я получил приказ!
   — Но мы — дамы из свиты ее величества! Мы живем во дворце и хотим вернуться к себе домой!
   — Ну, а я, сударыни, — Залишамаде, швейцарец из первой роты, я поступаю отнюдь не так, как Лоран, и оставлю вас за дверью!
   — Друг мой, — продолжала дама, — я понимаю, что вы исполняете приказ,
   — так должен поступать хороший солдат, — и я вовсе не хочу заставлять вас нарушить его. Я только прошу вас, окажите мне услугу и известите Лорана — он должен быть поблизости.
   — Я не могу оставить свой пост.
   — А кто дал вам этот приказ?
   — Король.
   — Король? — с ужасом переспросили женщины. — Мы погибли!
   Младшая, казалось, была близка к безумию.
   — Ну, ну! — сказала старшая. — Есть же и другие двери!
   — Сударыня, если заперта эта, значит, заперты и все остальные!
   — Это верно, ты права. Андре, Андре, это страшный ход короля! О-о!
   Последние слова дама произнесла с угрожающим презрением.
   Дверь, ведущая к фонтанам, была пробита в толще стены достаточно глубоко, чтобы превратить эту нишу в некое подобие вестибюля.
   Вдоль стен тянулись каменные скамьи.
   Дамы упали на скамью в волнении, близком к отчаянию.
   — Завтра, завтра все узнают! — прошептала старшая.
   — Мужайтесь, сударыня! Вы такая сильная, а я сейчас такая слабая — и вот я вас поддерживаю!
   — Тут кроется заговор, Андре, а мы — его жертвы. Никогда ничего подобного не случалось, никогда двери не бывали заперты! Я умру, Андре, я умираю!
   И она, словно в обмороке, откинулась на спинку скамьи.
   В то же мгновение на белой, сухой мостовой Версаля, по которой так мало ходят в наше время, раздались шаги.
   И сейчас же послышался голос, голос легкомысленного и веселого молодого человека.
   — Этот голос!.. — вскричали женщины.
   — Я узнаю его, — сказала старшая. Молодой человек, не заметивший женщин, постучался в дверь.
   — Лоран! — позвал он.
   — Брат! — сказала старшая, коснувшись плеча молодого человека.
   — Королева! — отскочив на шаг и срывая с головы шляпу, вскричал тот.
   — Т-сс! Добрый вечер, брат, — Добрый вечер, сударыня, добрый вечер, сестра. Вы не одни!
   — Нет, со мной мадмуазель Андре де Таверне.
   — А-а, превосходно! Добрый вечер, мадмуазель!
   — Ваше высочество! — с поклоном прошептала Андре.
   — Вы уходите, сударыня? — спросил молодой человек.
   — Нет, нет!
   — Значит, вы возвращаетесь?
   — Мы очень хотели бы вернуться!
   — А разве вы не звали Лорана?
   — Конечно, звали!
   — И что же?
   — А вот позовите его — все сами и увидите. Молодой человек, в котором читатели несомненно узнали графа д'Артуа ^{note 16}, тоже подошел к двери.
   — Лоран! — стуча в дверь, крикнул он.
   — Прекрасно! Шутка начинается снова! — произнес голос швейцарца. — Предупреждаю, что если вы опять начнете меня мучить, я позову офицера!
   — Что это значит? — повернувшись к королеве, спросил озадаченный молодой человек.
   — Это значит, что Лорана заменили швейцарцем, вот и все.
   Молодой принц снова принялся звать Лорана, потом стал стучать в дверь, потом поднял такой грохот эфесом шпаги, что взбешенный швейцарец крикнул:
   — Ах так? Прекрасно! Сейчас я позову офицера!
   — Э, черт возьми! Зови, бездельник! Этого-то я и добиваюсь уже четверть часа!
   Мгновение спустя по ту сторону двери послышались шаги. Королева и Андре встали позади графа д'Артуа, готовые воспользоваться проходом, который, по всей вероятности, должен был сейчас перед ними открыться.
   Слышно было, как швейцарец объясняет причину шума.
   — Господин лейтенант, — сказал он, — это дамы, а с ними какой-то мужчина, который сейчас обозвал меня бездельником. Они хотят ворваться силой.
   — Да что же удивительного в том, что мы хотим войти, коль скоро мы живем во дворце?
   — Быть может, это и вполне естественное желание, сударь, но это запрещено, — отвечал офицер.
   — Запрещено? Да кем же?
   — Королем.
   — Король приказал вам прогнать своего брата как вора или попрошайку? Я — граф д'Артуа, сударь! Черт подери! Вы многим рискуете, заставляя меня мерзнуть за дверью!
   — Ваше высочество граф д'Артуа! — заговорил лейтенант. — Бог свидетель, что я отдам всю мою кровь за ваше королевское высочество, но король сделал мне честь и сказал, доверяя мне охрану этой двери, чтобы я не открывал никому, даже ему, королю, если он появится после одиннадцати. Таким образом, ваше высочество, я смиренно прошу вас простить меня, но я солдат, и если бы я увидел вместо вас за этой дверью ее величество королеву, дрожащую от холода, я ответил бы ее величеству то, что я имел несчастье ответить вам.
   Сказавши это, офицер почтительнейше пожелал спокойной ночи и медленно возвратился на свой пост.
   — Мы погибли! — сказала королева своему деверю, беря его за руку.
   Тот не ответил.
   — А кому-нибудь известно, что вы ушли? — после минутного молчания спросил он.
   — Не знаю! — отвечала королева. — Я за дверью, а завтра из-за невинного поступка разразится ужасный скандал. В окружении короля у меня есть враг, и я его прекрасно знаю!
   — Да, в окружении короля у вас есть враг, сестричка, это возможно. Так вот, у меня есть мысль… Э, черт побери, не глупее же я его, хотя он и образованнее меня!
   — Кто — он?
   — Черт возьми! Его высочество граф Прованский ^{note 17}!
   — Ах, так вы согласны со мной, что он — мой враг?
   — Да разве он не враг всего юного, всего прекрасного, всего, что может... то, чего не может он?
   — Брат! Вы что-нибудь знаете об этом приказе?
   — Может быть, и знаю; но прежде всего уйдем отсюда — тут холод собачий! Идемте со мной, дорогая сестра!
   — Куда же?
   — Вот увидите: в такое местечко, где, во всяком случае, тепло; идемте, а по дороге я расскажу вам, что я думаю по поводу закрытия двери. Ах, граф Прованский, мой дорогой и недостойный братец!.. Дайте мне руку, сестра, возьмите меня за другую руку, мадмуазель де Таверне, и повернем налево!
   Все трое двинулись в путь.
   — Так вы говорите, граф Прованский?.. — произнесла королева.
   — Так вот, сегодня вечером, поужинав у короля, он прошел в большой кабинет; днем король долго разговаривал с графом Гаагским, а вас мы не видели.
   — В два часа я уехала в Париж.
   — Я это прекрасно знал; король же, — простите, что я скажу вам это, дорогая сестра, — думал о вас не больше, чем о Гарун-аль-Рашиде и его великом визире Джаффаре, и беседовал о географии, как вдруг граф Прованский сказал: «Я хотел бы засвидетельствовать мое почтение королеве».
   — Ах, ax! — произнесла Мария-Антуанетта. «Королева ужинает у себя!» — отвечал король. «Ах, вот как, а я думал, она в Париже!» — прибавил наш братец.
   «Нет, она у себя», — спокойно возразил король. «Я только что был у нее, но меня даже не приняли», — возразил граф Прованский.
   Тут я увидел, что король нахмурил брови. Он отпустил и брата, и меня и, когда мы вышли, наверное, осведомился о вас. Людовик, как вам известно, не любит выходок; он, должно быть, захотел вас видеть, его, нужно думать, к вам не впустили и он, конечно, что-то заподозрил.
   — Совершенно верно: госпожа де Мизери получила распоряжение никого не впускать.
   — Ну, вот видите!.. Чтобы удостовериться, что вы отсутствуете, король несомненно отдал этот строгий приказ, который выставил нас за дверь.
   — Согласитесь, граф, что это ужасный поступок!
   — Соглаш... но вот мы и пришли.
   Принц положил руку на изящную резную панель.
   Дверь отворилась.
   Королева взглянула на мадмуазель де Таверне как человек, который идет на риск; она переступила порог с одним из тех движений, которые так очаровательны у женщин и которые хотят сказать: «Полагаюсь на милость Божию!»
   Дверь бесшумно закрылась за ними.
   — Сестра! — сказал граф д'Артуа. — Это моя холостяцкая квартира: один я могу сюда проникнуть и проникаю всегда один.
   — Почти всегда, — заметила королева.
   — Нет, всегда!
   — Лучше уж помолчим об этом, — садясь в кресло, сказала королева. — Я ужасно устала. А вы, бедняжка Андре?
   — Ох, я падаю от изнеможения, и если вы, ваше величество, разрешите…
   — Конечно, конечно, дорогая, — сказала королева, — садитесь и даже ложитесь: его высочество граф д'Артуа предоставляет эти апартаменты нам
   — не правда ли. Карл?
   — В полное распоряжение, сударыня!
   — Одну минутку, граф, еще одно слово!
   — Какое?
   — О том, как нам вернуться во дворец.
   — О том, чтобы вернуться ночью, нечего и думать, коль скоро приказ отдан. Но приказ, отданный на ночь, теряет свою силу утром; в шесть часов двери откроются! выйдите отсюда без четверти шесть. Если вы захотите переодеться, то в шкафах вы найдете длинные женские накидки всех цветов и всех покроев; входите же, как я сказал вам, во дворец, подите к себе в опочивальню и ложитесь, а об остальном не беспокойтесь.