Страница:
Так же рассеянно протянула она ему руку — он горячо поцеловал ее. После этого, полагая, что мешает ей, он удалился, чему она была безмерно рада.
Так прошло это свидание, которое излечило все сердечные раны кардинала. Он вышел от королевы в восторге, упоенный надеждой и готовый доказать графине де ла Мотт свою безграничную благодарность за переговоры, которые она столь счастливо привела к благополучному концу.
Жанна поджидала его в своей карете, стоявшей в ста шагах от шлагбаума; она выслушала пылкие уверения в дружбе.
— Не смейтесь, дорогая графиня, — произнес принц, — ч без ума от счастья! — Уже?
— Помогите мне, и через три недели я смогу получить должность министра.
— Черт возьми! Через три недели! Это долго! Срок первого платежа назначен через две недели.
— Э, все удачи приходят одновременно, у королевы есть деньги, и она заплатит, а у меня будет заслуга благого намерения, и только. Этого слишком мало, графиня, клянусь честью, этого слишком мало! Бог свидетель, что за это примирение я весьма охотно заплатил бы пятьсот тысяч ливров.
— Не волнуйтесь, — с улыбкой прервала его графиня, — это заслуга будет оценена выше всех других. А у вас их много?
— Признаться, я и сам ставлю эту заслугу на первое место: теперь королева мне обязана…
— Ваше высокопреосвященство! Что-то говорит мне, что вы насладитесь этим удовольствием. Вы готовы к этому?
— Я приказал продать все мое имущество и взял вперед мои доходы и бенефиции note 41 за будущий год.
— Значит, у вас есть пятьсот тысяч ливров?
— Есть, но что я буду делать после первого взноса, я не знаю.
— Этот взнос, — воскликнула Жанна, — дает нам целых три месяца покоя! А за эти три месяца сколько воды утечет, Боже милостивый!
— Вы правы… Куда вы едете?
— Я еду к королеве, чтобы узнать, как подействовало на нее ваше появление.
— Отлично. А я возвращаюсь в Париж.
— Зачем? Вы можете снова появиться на вечерней игре. Не отступайте — это превосходная тактика.
— К сожалению, я должен явиться на свидание, о котором меня предупредили до отъезда.
— На свидание?
— И достаточно серьезное, судя по содержанию письма, которое мне принесли. Посмотрите…
— Почерк мужской, — заметила графиня и прочитала:
«Ваше высокопреосвященство! Некто желает поговорить с Вами о возвращении значительной суммы. Это лицо явится к вам вечером в Париже, дабы иметь честь получить у Вас аудиенцию».
— Полноте, ваше высокопреосвященство, не тревожьтесь. К тому же встретиться с людьми, которые обещают вернуть деньги, — риск невелик. Самое худшее, что может случиться, это то, что они не заплатят. Прощайте, ваше высокопреосвященство!
И они расстались. Кардинал вернулся в Париж в состоянии небесного блаженства.
Вернувшись в Париж, он принялся за дело: в один присест сжег целый ящик любовных записок, вызвал своего управляющего и приказал ему провести различные преобразования, велел секретарю наточить перья для писания памятной записки о политике Англии, которую он превосходно понимал, и, поработав час, уже начал вновь обретать самообладание, когда звонок, раздавшийся у него в кабинете, возвестил о прибытии важного посетителя.
Появился привратник.
— Кто там? — спросил прелат.
— Человек, который утром написал вашему высокопреосвященству.
— Но у этого человека есть имя! Узнайте его. Минуту спустя, привратник появился снова.
— Его сиятельство граф Калиостро, — доложил он. Принц вздрогнул.
— Пусть войдет!
Граф вошел, и дверь за ним затворилась.
— Великий Боже! — воскликнул кардинал. — Кого я вижу?
— Я совсем не изменился, ваше высокопреосвященство, — с улыбкой произнес Калиостро.
— Возможно ли?.. — пробормотал де Роан. — Живой Джузеппе Бальзаме, тот самый, о котором говорили, что он погиб при пожаре! Джузеппе Бальзамо…
— Да, ваше высокопреосвященство, живой граф Феникс note 42, живее, чем когда бы то ни было.
— А под каким же именем вы являетесь сейчас? — И почему вы не сохранили свое прежнее имя?
— Именно потому, ваше высокопреосвященство, что оно старое и что оно вызывает прежде всего у меня, а потом и у других, слишком много грустных или же тягостных воспоминаний. Я говорю только о вас, ваше высокопреосвященство. Скажите, разве вы не закрыли бы дверь перед Джузеппе Бальзамо?
— Я? О, нет, нет!
Ошеломленный кардинал до сих пор не предложил Калиостро сесть.
— Это от того, — продолжал тот, — что у вашего высокопреосвященства лучше память и больше честности, чем у всех прочих, взятых вместе.
— Когда-то вы оказали мне такую услугу…
— Я знаю; мы с вами оба уже не те… Полноте, ваше высокопреосвященство, я уже не мудрец, но зато я ученый. А вы уже не прекрасный молодой человек, но зато вы прекрасный принц. Помните ли вы, ваше высокопреосвященство, тот день, когда у меня в кабинете, обновленном в ту пору благодаря стенным коврам, я обещал вам любовь некоей женщины, а моя ясновидящая сказала, что это будет блондинка?
Кардинал побледнел, потом внезапно покраснел. И ужас, и радость возникали в зависимости от чередующихся сокращений и расширений сердца.
— Помню, — произнес он, — но смутно.
— Посмотрим, — с улыбкой сказал Калиостро, — посмотрим, гожусь ли я еще в чародеи. Подождите. Сейчас я сосредоточусь на определенной мысли.
Он задумался.
— Где эта белокурая девочка ваших любовных грез? — помолчав, спросил он. — Что она делает?.. Ах, черт возьми! Я ее вижу... да... да, вы тоже сегодня ее видели. Более того: сегодня вы у нее побывали.
Кардинал положил ледяную руку на сильно бьющееся сердце.
— Бога ради, — произнес он так тихо, что Калиостро едва расслышал его.
— Вы хотите, чтобы мы поговорили о другом? — учтиво спросил прорицатель. — Что ж, я всецело в вашем распоряжении, ваше высокопреосвященство! Располагайте Мною, прошу вас!
И он довольно свободно расположился на софе, — указать ему на нее кардинал забыл в самом начале этого любопытного разговора.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 1. ДОЛЖНИК И КРЕДИТОР
Глава 2. ДОМАШНИЕ СЧЕТЫ
Глава 3. МАРИЯ-АНТУАНЕТТА — КОРОЛЕВА, ЖАННА ДЕ ЛА МОТТ — ЖЕНЩИНА
Глава 4. РАСПИСКА БЕМЕРА И БЛАГОДАРНОСТЬ КОРОЛЕВЫ
Так прошло это свидание, которое излечило все сердечные раны кардинала. Он вышел от королевы в восторге, упоенный надеждой и готовый доказать графине де ла Мотт свою безграничную благодарность за переговоры, которые она столь счастливо привела к благополучному концу.
Жанна поджидала его в своей карете, стоявшей в ста шагах от шлагбаума; она выслушала пылкие уверения в дружбе.
— Не смейтесь, дорогая графиня, — произнес принц, — ч без ума от счастья! — Уже?
— Помогите мне, и через три недели я смогу получить должность министра.
— Черт возьми! Через три недели! Это долго! Срок первого платежа назначен через две недели.
— Э, все удачи приходят одновременно, у королевы есть деньги, и она заплатит, а у меня будет заслуга благого намерения, и только. Этого слишком мало, графиня, клянусь честью, этого слишком мало! Бог свидетель, что за это примирение я весьма охотно заплатил бы пятьсот тысяч ливров.
— Не волнуйтесь, — с улыбкой прервала его графиня, — это заслуга будет оценена выше всех других. А у вас их много?
— Признаться, я и сам ставлю эту заслугу на первое место: теперь королева мне обязана…
— Ваше высокопреосвященство! Что-то говорит мне, что вы насладитесь этим удовольствием. Вы готовы к этому?
— Я приказал продать все мое имущество и взял вперед мои доходы и бенефиции note 41 за будущий год.
— Значит, у вас есть пятьсот тысяч ливров?
— Есть, но что я буду делать после первого взноса, я не знаю.
— Этот взнос, — воскликнула Жанна, — дает нам целых три месяца покоя! А за эти три месяца сколько воды утечет, Боже милостивый!
— Вы правы… Куда вы едете?
— Я еду к королеве, чтобы узнать, как подействовало на нее ваше появление.
— Отлично. А я возвращаюсь в Париж.
— Зачем? Вы можете снова появиться на вечерней игре. Не отступайте — это превосходная тактика.
— К сожалению, я должен явиться на свидание, о котором меня предупредили до отъезда.
— На свидание?
— И достаточно серьезное, судя по содержанию письма, которое мне принесли. Посмотрите…
— Почерк мужской, — заметила графиня и прочитала:
«Ваше высокопреосвященство! Некто желает поговорить с Вами о возвращении значительной суммы. Это лицо явится к вам вечером в Париже, дабы иметь честь получить у Вас аудиенцию».
— Полноте, ваше высокопреосвященство, не тревожьтесь. К тому же встретиться с людьми, которые обещают вернуть деньги, — риск невелик. Самое худшее, что может случиться, это то, что они не заплатят. Прощайте, ваше высокопреосвященство!
И они расстались. Кардинал вернулся в Париж в состоянии небесного блаженства.
Вернувшись в Париж, он принялся за дело: в один присест сжег целый ящик любовных записок, вызвал своего управляющего и приказал ему провести различные преобразования, велел секретарю наточить перья для писания памятной записки о политике Англии, которую он превосходно понимал, и, поработав час, уже начал вновь обретать самообладание, когда звонок, раздавшийся у него в кабинете, возвестил о прибытии важного посетителя.
Появился привратник.
— Кто там? — спросил прелат.
— Человек, который утром написал вашему высокопреосвященству.
— Но у этого человека есть имя! Узнайте его. Минуту спустя, привратник появился снова.
— Его сиятельство граф Калиостро, — доложил он. Принц вздрогнул.
— Пусть войдет!
Граф вошел, и дверь за ним затворилась.
— Великий Боже! — воскликнул кардинал. — Кого я вижу?
— Я совсем не изменился, ваше высокопреосвященство, — с улыбкой произнес Калиостро.
— Возможно ли?.. — пробормотал де Роан. — Живой Джузеппе Бальзаме, тот самый, о котором говорили, что он погиб при пожаре! Джузеппе Бальзамо…
— Да, ваше высокопреосвященство, живой граф Феникс note 42, живее, чем когда бы то ни было.
— А под каким же именем вы являетесь сейчас? — И почему вы не сохранили свое прежнее имя?
— Именно потому, ваше высокопреосвященство, что оно старое и что оно вызывает прежде всего у меня, а потом и у других, слишком много грустных или же тягостных воспоминаний. Я говорю только о вас, ваше высокопреосвященство. Скажите, разве вы не закрыли бы дверь перед Джузеппе Бальзамо?
— Я? О, нет, нет!
Ошеломленный кардинал до сих пор не предложил Калиостро сесть.
— Это от того, — продолжал тот, — что у вашего высокопреосвященства лучше память и больше честности, чем у всех прочих, взятых вместе.
— Когда-то вы оказали мне такую услугу…
— Я знаю; мы с вами оба уже не те… Полноте, ваше высокопреосвященство, я уже не мудрец, но зато я ученый. А вы уже не прекрасный молодой человек, но зато вы прекрасный принц. Помните ли вы, ваше высокопреосвященство, тот день, когда у меня в кабинете, обновленном в ту пору благодаря стенным коврам, я обещал вам любовь некоей женщины, а моя ясновидящая сказала, что это будет блондинка?
Кардинал побледнел, потом внезапно покраснел. И ужас, и радость возникали в зависимости от чередующихся сокращений и расширений сердца.
— Помню, — произнес он, — но смутно.
— Посмотрим, — с улыбкой сказал Калиостро, — посмотрим, гожусь ли я еще в чародеи. Подождите. Сейчас я сосредоточусь на определенной мысли.
Он задумался.
— Где эта белокурая девочка ваших любовных грез? — помолчав, спросил он. — Что она делает?.. Ах, черт возьми! Я ее вижу... да... да, вы тоже сегодня ее видели. Более того: сегодня вы у нее побывали.
Кардинал положил ледяную руку на сильно бьющееся сердце.
— Бога ради, — произнес он так тихо, что Калиостро едва расслышал его.
— Вы хотите, чтобы мы поговорили о другом? — учтиво спросил прорицатель. — Что ж, я всецело в вашем распоряжении, ваше высокопреосвященство! Располагайте Мною, прошу вас!
И он довольно свободно расположился на софе, — указать ему на нее кардинал забыл в самом начале этого любопытного разговора.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 1. ДОЛЖНИК И КРЕДИТОР
Кардинал смотрел на своего гостя с видом человека, почти одурманенного.
— Что ж, — произнес гость, — теперь, когда мы с вами, ваше высокопреосвященство, возобновили знакомство, побеседуем, с вашего разрешения.
— Да, — мало-помалу приходя в себя, отвечал прелат, — да, поговорим о получении долга... о котором... о котором…
— О котором я упомянул в письме, не так ли? Вы, ваше высокопреосвященство, хотите поскорее узнать…
— О, это был только предлог! Во всяком случае, так мне кажется.
— Нет, ваше высокопреосвященство, ни в малой мере, это была действительная причина, и притом, уверяю вас, весьма серьезная. Уплата долга вполне заслуживает того, чтобы ее совершили, принимая во внимание, что речь идет о пятистах тысячах ливров и что пятьсот тысяч ливров — это сумма.
— И притом сумма, которую вы столь любезно мне одолжили! — воскликнул прелат, лицо которого покрыла легкая бледность.
— Да, ваше высокопреосвященство, я вам ее одолжил, — подтвердил Бальзамо, — и я с радостью вижу, что такая высокая особа, как вы, обладает превосходной памятью.
Для кардинала это был удар; он почувствовал, что капли холодного пота покрыли его лоб.
— Было мгновение, когда я подумал, — силясь улыбнуться, произнес он,
— что Джузеппе Бальзамо, существо сверхъестественное, унес свое доверие в могилу, так же как бросил в огонь мою расписку.
— Ваше высокопреосвященство! — совершенно серьезно отвечал граф. — Жизнь Джузеппе Бальзамо неуничтожима, как неуничтожим и этот листок бумаги, которого, как вы полагали, уже не существует. Смерть бессильна против жизненного эликсира; огонь бессилен против асбеста.
И он протянул сложенную бумагу принцу — тот, даже не развернув ее, воскликнул:
— Моя расписка!
— Да, ваше высокопреосвященство, это ваша расписка, — отвечал Калиостро с легкой улыбкой, казавшейся еще более суровой благодаря холодному поклону.
— Итак, вы требуете ваши деньги обратно?
— Да, ваше высокопреосвященство.
— Сегодня же?
— Да, пожалуйста.
Кардинал, трепеща от отчаяния, некоторое время безмолвствовал.
— Граф! — изменившимся голосом наконец заговорил ОН. — Несчастные принцы мира сего не обретают состояния так быстро, как вы, волшебники, повелевающие духами тьмы и света.
— О, ваше высокопреосвященство, — возразил Калиостро, — я не стал бы просить у вас этой суммы, если бы не знал заранее, что вы располагаете ею!
— Я?! Я располагаю пятьюстами тысячами ливров? — воскликнул кардинал.
—Тридцать тысяч ливров — золотом, десять тысяч — серебром, остальные
— банкнотами… Кардинал побледнел.
— ..которые находятся в этом шкафу работы Буля, — продолжал Калиостро.
— Ах, вам это известно?
— Да, ваше высокопреосвященство, и мне известны также все жертвы, которые вам пришлось принести, чтобы собрать эту сумму.
— Вы догадываетесь обо всем! — воскликнул кардинал. — Вы, человек, который читает в глубине сердец и даже в глубине шкафов, что порой бывает гораздо хуже, вы, вероятно, не знаете, почему мне так необходимы эти деньги и какое таинственное, священное употребление я им предназначил?
— Вы ошибаетесь, ваше высокопреосвященство, — ледяным тоном произнес Калиостро.
Кардинал, пораженный в самое сердце, не теряя больше ни одной секунды, направился к шкафу, о котором упомянул Калиостро, вытащил оттуда пачку чеков на кассу лесного ведомства, затем указал пальцем на несколько мешочков с серебром и выдвинул ящик, наполненный золотом.
— Граф! Вот ваши пятьсот тысяч ливров, — сказал он.
— Что ж, — произнес гость, — теперь, когда мы с вами, ваше высокопреосвященство, возобновили знакомство, побеседуем, с вашего разрешения.
— Да, — мало-помалу приходя в себя, отвечал прелат, — да, поговорим о получении долга... о котором... о котором…
— О котором я упомянул в письме, не так ли? Вы, ваше высокопреосвященство, хотите поскорее узнать…
— О, это был только предлог! Во всяком случае, так мне кажется.
— Нет, ваше высокопреосвященство, ни в малой мере, это была действительная причина, и притом, уверяю вас, весьма серьезная. Уплата долга вполне заслуживает того, чтобы ее совершили, принимая во внимание, что речь идет о пятистах тысячах ливров и что пятьсот тысяч ливров — это сумма.
— И притом сумма, которую вы столь любезно мне одолжили! — воскликнул прелат, лицо которого покрыла легкая бледность.
— Да, ваше высокопреосвященство, я вам ее одолжил, — подтвердил Бальзамо, — и я с радостью вижу, что такая высокая особа, как вы, обладает превосходной памятью.
Для кардинала это был удар; он почувствовал, что капли холодного пота покрыли его лоб.
— Было мгновение, когда я подумал, — силясь улыбнуться, произнес он,
— что Джузеппе Бальзамо, существо сверхъестественное, унес свое доверие в могилу, так же как бросил в огонь мою расписку.
— Ваше высокопреосвященство! — совершенно серьезно отвечал граф. — Жизнь Джузеппе Бальзамо неуничтожима, как неуничтожим и этот листок бумаги, которого, как вы полагали, уже не существует. Смерть бессильна против жизненного эликсира; огонь бессилен против асбеста.
И он протянул сложенную бумагу принцу — тот, даже не развернув ее, воскликнул:
— Моя расписка!
— Да, ваше высокопреосвященство, это ваша расписка, — отвечал Калиостро с легкой улыбкой, казавшейся еще более суровой благодаря холодному поклону.
— Итак, вы требуете ваши деньги обратно?
— Да, ваше высокопреосвященство.
— Сегодня же?
— Да, пожалуйста.
Кардинал, трепеща от отчаяния, некоторое время безмолвствовал.
— Граф! — изменившимся голосом наконец заговорил ОН. — Несчастные принцы мира сего не обретают состояния так быстро, как вы, волшебники, повелевающие духами тьмы и света.
— О, ваше высокопреосвященство, — возразил Калиостро, — я не стал бы просить у вас этой суммы, если бы не знал заранее, что вы располагаете ею!
— Я?! Я располагаю пятьюстами тысячами ливров? — воскликнул кардинал.
—Тридцать тысяч ливров — золотом, десять тысяч — серебром, остальные
— банкнотами… Кардинал побледнел.
— ..которые находятся в этом шкафу работы Буля, — продолжал Калиостро.
— Ах, вам это известно?
— Да, ваше высокопреосвященство, и мне известны также все жертвы, которые вам пришлось принести, чтобы собрать эту сумму.
— Вы догадываетесь обо всем! — воскликнул кардинал. — Вы, человек, который читает в глубине сердец и даже в глубине шкафов, что порой бывает гораздо хуже, вы, вероятно, не знаете, почему мне так необходимы эти деньги и какое таинственное, священное употребление я им предназначил?
— Вы ошибаетесь, ваше высокопреосвященство, — ледяным тоном произнес Калиостро.
Кардинал, пораженный в самое сердце, не теряя больше ни одной секунды, направился к шкафу, о котором упомянул Калиостро, вытащил оттуда пачку чеков на кассу лесного ведомства, затем указал пальцем на несколько мешочков с серебром и выдвинул ящик, наполненный золотом.
— Граф! Вот ваши пятьсот тысяч ливров, — сказал он.
Глава 2. ДОМАШНИЕ СЧЕТЫ
Это произошло за два дня до первого взноса, указанного королевой. Господин де Калон еще не выполнил своих обещаний. Его счета до сих пор не были подписаны королем.
Дело в том, что у министра была уйма дел. Он позабыл о королеве. А она не подумала, что ради ее королевского достоинства следовало бы освежить память инспектора финансов. Получив его обещание, она ждала. Однако уже начинала беспокоиться, расспрашивать, изыскивать способы поговорить с г-ном де Каленом, не компрометируя себя как королеву, и вдруг к ней пришла записка от министра:
«Сегодня вечером дело, которое Вы, Ваше величество, соблаговолили поручить мне, будет подписано в совете, и фонды будут у королевы завтра утром».
К Марии-Антуанетте вернулась прежняя веселость. Она не думала больше ни о чем, даже о тяжелом завтрашнем дне.
Она еще прогуливалась с принцессой де Ламбаль и с присоединившимся к ним графом д'Артуа, когда король, отобедав, явился в совет.
Король был не в духе. Из России пришли плохие известия. В Лионском заливе затонул корабль. Несколько провинций отказались платить налог. Превосходная карта полушарий, которую король собственноручно отполировал и покрыл лаком, треснула от жары, так что Европа оказалась разрезанной на две части на 30ё широты и 55ё долготы. Его величество сердился на всех, даже на г-на де Калона.
Де Калон представил ему ведомость, составленную из пенсионов, вознаграждений, поощрительных выдач, даров и жалований.
Список был краткий, но подробный. Король, листая страницы, пробежал его и дошел до итоговой суммы.
— Миллион сто тысяч ливров для столь краткого списка? Как же это получилось? И он отложил перо.
— Читайте, государь, читайте и соблаговолите обратить внимание, что из этих миллиона ста тысяч, ливров на одну статью расхода приходится пятьсот тысяч ливров.
— Что же это за статья, господин генеральный контролер?
— Это аванс ее величеству королеве, государь.
— Пятьсот тысяч ливров королеве! — повторил король. — Тут какая-то ошибка. На прошлой неделе... нет, две недели назад, я приказал выдать ее величеству деньги за три месяца.
— Государь! Если королеве нужны деньги, — а ведь известно, как тратит их ее величество, — то нет ничего необычайного…
— Нет, нет! — воскликнул король, который испытывал потребность поговорить о своей экономии и сорвать сколько-нибудь аплодисментов для королевы на случай, когда она поедет в Оперу. — Королева не желает этой суммы, господин де Калон. Королева сказала мне, что корабль важнее драгоценностей. Королева полагает, что если Франция делает долги, чтобы накормить своих бедняков, мы, люди богатые, должны дать взаймы Франции. И, таким образом, если королеве нужны эти деньги, тем большей будет ее заслуга, если она подождет, и я, я лично ручаюсь вам, что она подождет.
Взяв перо, он провел две линии.
— Вы вычеркиваете эту статью, государь? — в ужасе спросил де Калон.
— Я ее вычеркиваю, — с величественным видом ответил Людовик XVI. — И мне кажется, что я отсюда слышу благородный голос королевы, которая хвалит меня за то, что я так хорошо понял движения ее сердца.
Де Калон закусил губу; Людовик, довольный этой героической жертвой, подписал все остальное с полным искренним доверием.
— Сегодня вечером я заработал пятьсот тысяч ливров — это чудесный день для короля, Калон. Сообщите эту добрую весть королеве, и вы увидите, вы увидите!
— Ах, Боже мой!.. Государь, — пролепетал министр, — я был бы в отчаянии лишить вас радости этого призвания. Каждому — по заслугам!
— Да будет так! — произнес король. — Закроем же заседание. Довольно с нас дел, когда дела идут так хорошо. А! Вот и королева возвращается. Пойдемте встретим ее, Калон?
— Государь! Прошу прощения у вашего величества, но мне еще надо подписывать бумаги.
Калон мгновенно скользнул в коридор.
Король, сияющий, храбро шагал навстречу Марии-Антуанетте — та напевала, опираясь на руку графа д'Артуа.
— Хорошо погуляли, ваше величество? — осведомился король.
— Чудесно, государь, а вы хорошо поработали?
— Судите сами: я заработал пятьсот тысяч ливров.
«Калон сдержал слово», — подумала королева.
— Представьте себе, — продолжал Людовик XVI, — Калон зачислил вам в кредит полмиллиона!
— О-о! — с улыбкой произнесла Мария-Антуанетта.
— А я... я вычеркнул эту цифру. Вот вам и пятьсот тысяч ливров, заработанные росчерком пера!
— Как — вычеркнули? — побледнев, спросила королева.
— Без всяких разговоров, и это принесет вам огромную пользу. Всего хорошего, ваше величество, всего хорошего!
— Государь! Государь!
— Я страшно проголодался. Я опять сяду за стол. Я заработал свой ужин, ведь правда?
— Государь! Да послушайте же!
Но Людовик XVI, в восторге от своей шутки, подпрыгнул и убежал, оставив остолбеневшую, безмолвную, сраженную королеву.
— Пусть съездят за графиней де ла Мотт, — после долгих размышлений приказала королева г-же де Мизери, — пусть найдут ее, где бы она ни была, и притом немедленно!
Дело в том, что у министра была уйма дел. Он позабыл о королеве. А она не подумала, что ради ее королевского достоинства следовало бы освежить память инспектора финансов. Получив его обещание, она ждала. Однако уже начинала беспокоиться, расспрашивать, изыскивать способы поговорить с г-ном де Каленом, не компрометируя себя как королеву, и вдруг к ней пришла записка от министра:
«Сегодня вечером дело, которое Вы, Ваше величество, соблаговолили поручить мне, будет подписано в совете, и фонды будут у королевы завтра утром».
К Марии-Антуанетте вернулась прежняя веселость. Она не думала больше ни о чем, даже о тяжелом завтрашнем дне.
Она еще прогуливалась с принцессой де Ламбаль и с присоединившимся к ним графом д'Артуа, когда король, отобедав, явился в совет.
Король был не в духе. Из России пришли плохие известия. В Лионском заливе затонул корабль. Несколько провинций отказались платить налог. Превосходная карта полушарий, которую король собственноручно отполировал и покрыл лаком, треснула от жары, так что Европа оказалась разрезанной на две части на 30ё широты и 55ё долготы. Его величество сердился на всех, даже на г-на де Калона.
Де Калон представил ему ведомость, составленную из пенсионов, вознаграждений, поощрительных выдач, даров и жалований.
Список был краткий, но подробный. Король, листая страницы, пробежал его и дошел до итоговой суммы.
— Миллион сто тысяч ливров для столь краткого списка? Как же это получилось? И он отложил перо.
— Читайте, государь, читайте и соблаговолите обратить внимание, что из этих миллиона ста тысяч, ливров на одну статью расхода приходится пятьсот тысяч ливров.
— Что же это за статья, господин генеральный контролер?
— Это аванс ее величеству королеве, государь.
— Пятьсот тысяч ливров королеве! — повторил король. — Тут какая-то ошибка. На прошлой неделе... нет, две недели назад, я приказал выдать ее величеству деньги за три месяца.
— Государь! Если королеве нужны деньги, — а ведь известно, как тратит их ее величество, — то нет ничего необычайного…
— Нет, нет! — воскликнул король, который испытывал потребность поговорить о своей экономии и сорвать сколько-нибудь аплодисментов для королевы на случай, когда она поедет в Оперу. — Королева не желает этой суммы, господин де Калон. Королева сказала мне, что корабль важнее драгоценностей. Королева полагает, что если Франция делает долги, чтобы накормить своих бедняков, мы, люди богатые, должны дать взаймы Франции. И, таким образом, если королеве нужны эти деньги, тем большей будет ее заслуга, если она подождет, и я, я лично ручаюсь вам, что она подождет.
Взяв перо, он провел две линии.
— Вы вычеркиваете эту статью, государь? — в ужасе спросил де Калон.
— Я ее вычеркиваю, — с величественным видом ответил Людовик XVI. — И мне кажется, что я отсюда слышу благородный голос королевы, которая хвалит меня за то, что я так хорошо понял движения ее сердца.
Де Калон закусил губу; Людовик, довольный этой героической жертвой, подписал все остальное с полным искренним доверием.
— Сегодня вечером я заработал пятьсот тысяч ливров — это чудесный день для короля, Калон. Сообщите эту добрую весть королеве, и вы увидите, вы увидите!
— Ах, Боже мой!.. Государь, — пролепетал министр, — я был бы в отчаянии лишить вас радости этого призвания. Каждому — по заслугам!
— Да будет так! — произнес король. — Закроем же заседание. Довольно с нас дел, когда дела идут так хорошо. А! Вот и королева возвращается. Пойдемте встретим ее, Калон?
— Государь! Прошу прощения у вашего величества, но мне еще надо подписывать бумаги.
Калон мгновенно скользнул в коридор.
Король, сияющий, храбро шагал навстречу Марии-Антуанетте — та напевала, опираясь на руку графа д'Артуа.
— Хорошо погуляли, ваше величество? — осведомился король.
— Чудесно, государь, а вы хорошо поработали?
— Судите сами: я заработал пятьсот тысяч ливров.
«Калон сдержал слово», — подумала королева.
— Представьте себе, — продолжал Людовик XVI, — Калон зачислил вам в кредит полмиллиона!
— О-о! — с улыбкой произнесла Мария-Антуанетта.
— А я... я вычеркнул эту цифру. Вот вам и пятьсот тысяч ливров, заработанные росчерком пера!
— Как — вычеркнули? — побледнев, спросила королева.
— Без всяких разговоров, и это принесет вам огромную пользу. Всего хорошего, ваше величество, всего хорошего!
— Государь! Государь!
— Я страшно проголодался. Я опять сяду за стол. Я заработал свой ужин, ведь правда?
— Государь! Да послушайте же!
Но Людовик XVI, в восторге от своей шутки, подпрыгнул и убежал, оставив остолбеневшую, безмолвную, сраженную королеву.
— Пусть съездят за графиней де ла Мотт, — после долгих размышлений приказала королева г-же де Мизери, — пусть найдут ее, где бы она ни была, и притом немедленно!
Глава 3. МАРИЯ-АНТУАНЕТТА — КОРОЛЕВА, ЖАННА ДЕ ЛА МОТТ — ЖЕНЩИНА
Курьер, которого послали в Париж за графиней де ла Мотт, нашел графиню у кардинала.
Жанна отдала визит его высокопреосвященству; у него она отобедала, у него отужинала и разговаривала с ним о злополучном возмещении долга, когда явился курьер и спросил, не у де Роана ли обретается графиня.
Графиня поняла, что нужно срочно ехать. Она потребовала двух хороших лошадей у кардинала — тот самолично усадил ее в карету без гербов, и, пока он пытался истолковать происшедшее, графиня катила так быстро, что через час уже остановилась перед дворцом.
Некто поджидал ее и без промедлений провел к Марии-Антуанетте.
Королева удалилась к себе в комнату. Все приготовления к ночи закончились; ни одной женщины уже не было в апартаментах, не считая г-жи де Мизери, читавшей в Маленьком будуаре.
Мария-Антуанетта вышивала или делала вид, что вышивает, беспокойно прислушиваясь к каждому звуку снаружи, как вдруг к ней вбежала Жанна.
— Ax! Вот и вы! — воскликнула королева. — Прекрасно!.. Есть новость, графиня…
— Хорошая, сударыня?
— Судите сами. Король отказался дать пятьсот тысяч ливров.
— Ах, сударыня, мы пропали! — пролепетала Жанна. — У господина кардинала нет больше денег.
Королева подскочила так, словно ее ранили или оскорбили.
— Нет больше... денег… — прошептала она.
— Господину кардиналу предъявили расписку, увидеть которую он уже не рассчитывал. Это был долг чести, и он уплатил его.
— Пятьсот тысяч ливров?
— Да, ваше величество.
— Но…
— Это его последние деньги… Больше средств нет! Королева застыла, словно оглушенная этим несчастьем.
— Я ведь не сплю? — спросила она. — Это меня постигли все эти разочарования? А от кого вы знаете, графиня, что у де Роана нет больше денег?
— Он рассказал мне об этой катастрофе полтора часа назад. Катастрофа совершенно непоправима.
— Дорогая графиня! Возьмите этот футляр, который привез... господин де Роан... и отвезите его ювелирам Бемеру и Босанжу.
— И отдать его им?
— Вот именно.
— Но ведь вы, ваше величество, дали двести пятьдесят тысяч ливров задатку!
— Это еще двести пятьдесят тысяч, которые я выручаю, графиня, и мы с королем квиты.
— Ваше величество! Ваше величество! — вскричала графиня. — Потерять таким образом четверть миллиона! Ведь может случиться так, что ювелиры будут чинить препятствия, возвращая эти деньги, которыми они, возможно, уже как-то распорядились.
— Я принимаю это во внимание, я оставлю им задаток при условии, что сделка не состоится. С того мгновения, как передо мной забрезжила эта цель, графиня, мне стало легче. С этим ожерельем сюда проникли заботы, горести, опасения и подозрения.
— А кардинал?
— Кардинал хлопотал, желая доставить мне удовольствие. Скажите ему, что теперь я буду довольна, не получив ожерелья, и, если он человек умный, он меня поймет; если же он хороший священник, он меня одобрит и укрепит в этом жертвоприношении.
С этими словами королева протянула Жанне закрытый футляр. Жанна мягко отвела его рукою.
Властным движением королева вручила футляр Жанне — та ощутила его вес не без некоторого волнения.
— Вы не должны терять время, — продолжала королева. — Чем меньше будет беспокойства у ювелиров, тем больше мы будем уверены в соблюдении тайны. Уезжайте поскорее, и чтобы никто не видел футляра! Предосторожности ради поезжайте сперва к себе: визит к Бемеру в такое время может вызвать подозрения у полиции, которая, несомненно, следит за тем, что происходит у меня. Потом, когда ваше возвращение домой собьет шпионов со следа, отправляйтесь к ювелирам и привезите мне от них расписку.
— Хорошо, ваше величество, все будет сделано так, как вам угодно.
Она прижала к себе футляр, позаботившись о том, чтобы под накидкой не проступали очертания коробки, и села в карету со всем рвением, какого требовала в этом деле августейшая соучастница.
Прежде всего, повинуясь приказанию, Жанна велела отвезти ее к себе, затем отослала карету г-ну де Роану, чтобы ничем не выдать тайну кучеру, который привез ее. После этого она велела раздеть себя и надеть костюм, менее элегантный и более подходящий для ночной экскурсии.
Камеристка быстро одела ее и заметила, что она была рассеянна и задумчива, — она, обычно такая падкая на любые знаки внимания любой придворной дамы.
Внезапно она повернулась к камеристке.
— Идите, Роза, — сказала она.
Камеристка вышла, а графиня де ла Мотт продолжала свой внутренний монолог.
«Какая сумма! Какое богатство! Какая прекрасная жизнь, и все это счастье, весь блеск, который доставляет такая сумма, заключены в маленькой змейке из драгоценных камней, сверкающей в футляре!»
Она села на софу; брильянты обвивали ее запястье, голова у нее горела, полная смутных мыслей, которые порой ужасали ее и которые она гнала от себя с лихорадочным упорством.
Прошел час в безмолвном и пристальном созерцании таинственной цели.
Затем она медленно поднялась, бледная, как вдохновенная жрица, и позвонила камеристке.
Было два часа ночи.
— Найдите мне фиакр, — приказала она, — или хоть телегу, если нет других экипажей.
Служанка нашла фиакр, дремавший на старой улице Тампль.
Графиня де ла Мотт села в фиакр одна, отослав камеристку.
Десять минут спустя фиакр остановился у дверей памфлетиста Рето де Вилета.
Жанна отдала визит его высокопреосвященству; у него она отобедала, у него отужинала и разговаривала с ним о злополучном возмещении долга, когда явился курьер и спросил, не у де Роана ли обретается графиня.
Графиня поняла, что нужно срочно ехать. Она потребовала двух хороших лошадей у кардинала — тот самолично усадил ее в карету без гербов, и, пока он пытался истолковать происшедшее, графиня катила так быстро, что через час уже остановилась перед дворцом.
Некто поджидал ее и без промедлений провел к Марии-Антуанетте.
Королева удалилась к себе в комнату. Все приготовления к ночи закончились; ни одной женщины уже не было в апартаментах, не считая г-жи де Мизери, читавшей в Маленьком будуаре.
Мария-Антуанетта вышивала или делала вид, что вышивает, беспокойно прислушиваясь к каждому звуку снаружи, как вдруг к ней вбежала Жанна.
— Ax! Вот и вы! — воскликнула королева. — Прекрасно!.. Есть новость, графиня…
— Хорошая, сударыня?
— Судите сами. Король отказался дать пятьсот тысяч ливров.
— Ах, сударыня, мы пропали! — пролепетала Жанна. — У господина кардинала нет больше денег.
Королева подскочила так, словно ее ранили или оскорбили.
— Нет больше... денег… — прошептала она.
— Господину кардиналу предъявили расписку, увидеть которую он уже не рассчитывал. Это был долг чести, и он уплатил его.
— Пятьсот тысяч ливров?
— Да, ваше величество.
— Но…
— Это его последние деньги… Больше средств нет! Королева застыла, словно оглушенная этим несчастьем.
— Я ведь не сплю? — спросила она. — Это меня постигли все эти разочарования? А от кого вы знаете, графиня, что у де Роана нет больше денег?
— Он рассказал мне об этой катастрофе полтора часа назад. Катастрофа совершенно непоправима.
— Дорогая графиня! Возьмите этот футляр, который привез... господин де Роан... и отвезите его ювелирам Бемеру и Босанжу.
— И отдать его им?
— Вот именно.
— Но ведь вы, ваше величество, дали двести пятьдесят тысяч ливров задатку!
— Это еще двести пятьдесят тысяч, которые я выручаю, графиня, и мы с королем квиты.
— Ваше величество! Ваше величество! — вскричала графиня. — Потерять таким образом четверть миллиона! Ведь может случиться так, что ювелиры будут чинить препятствия, возвращая эти деньги, которыми они, возможно, уже как-то распорядились.
— Я принимаю это во внимание, я оставлю им задаток при условии, что сделка не состоится. С того мгновения, как передо мной забрезжила эта цель, графиня, мне стало легче. С этим ожерельем сюда проникли заботы, горести, опасения и подозрения.
— А кардинал?
— Кардинал хлопотал, желая доставить мне удовольствие. Скажите ему, что теперь я буду довольна, не получив ожерелья, и, если он человек умный, он меня поймет; если же он хороший священник, он меня одобрит и укрепит в этом жертвоприношении.
С этими словами королева протянула Жанне закрытый футляр. Жанна мягко отвела его рукою.
Властным движением королева вручила футляр Жанне — та ощутила его вес не без некоторого волнения.
— Вы не должны терять время, — продолжала королева. — Чем меньше будет беспокойства у ювелиров, тем больше мы будем уверены в соблюдении тайны. Уезжайте поскорее, и чтобы никто не видел футляра! Предосторожности ради поезжайте сперва к себе: визит к Бемеру в такое время может вызвать подозрения у полиции, которая, несомненно, следит за тем, что происходит у меня. Потом, когда ваше возвращение домой собьет шпионов со следа, отправляйтесь к ювелирам и привезите мне от них расписку.
— Хорошо, ваше величество, все будет сделано так, как вам угодно.
Она прижала к себе футляр, позаботившись о том, чтобы под накидкой не проступали очертания коробки, и села в карету со всем рвением, какого требовала в этом деле августейшая соучастница.
Прежде всего, повинуясь приказанию, Жанна велела отвезти ее к себе, затем отослала карету г-ну де Роану, чтобы ничем не выдать тайну кучеру, который привез ее. После этого она велела раздеть себя и надеть костюм, менее элегантный и более подходящий для ночной экскурсии.
Камеристка быстро одела ее и заметила, что она была рассеянна и задумчива, — она, обычно такая падкая на любые знаки внимания любой придворной дамы.
Внезапно она повернулась к камеристке.
— Идите, Роза, — сказала она.
Камеристка вышла, а графиня де ла Мотт продолжала свой внутренний монолог.
«Какая сумма! Какое богатство! Какая прекрасная жизнь, и все это счастье, весь блеск, который доставляет такая сумма, заключены в маленькой змейке из драгоценных камней, сверкающей в футляре!»
Она села на софу; брильянты обвивали ее запястье, голова у нее горела, полная смутных мыслей, которые порой ужасали ее и которые она гнала от себя с лихорадочным упорством.
Прошел час в безмолвном и пристальном созерцании таинственной цели.
Затем она медленно поднялась, бледная, как вдохновенная жрица, и позвонила камеристке.
Было два часа ночи.
— Найдите мне фиакр, — приказала она, — или хоть телегу, если нет других экипажей.
Служанка нашла фиакр, дремавший на старой улице Тампль.
Графиня де ла Мотт села в фиакр одна, отослав камеристку.
Десять минут спустя фиакр остановился у дверей памфлетиста Рето де Вилета.
Глава 4. РАСПИСКА БЕМЕРА И БЛАГОДАРНОСТЬ КОРОЛЕВЫ
Результат ночного визита к памфлетисту Рето де Вилету обнаружился только на следующий день, и вот каким образом.
В семь часов утра графиня де ла Мотт передала королеве конверт, в котором находилась расписка ювелиров. Документ был составлен в следующих выражениях:
«Мы, нижеподписавшиеся, признаем, что получили во владение брильянтовое ожерелье, первоначально проданное королеве за сумму в миллион шестьсот тысяч франков; брильянты не были приняты ее величеством королевой, которая возместила нам убытки, понесенные нами в хлопотах и издержках, отказавшись от суммы в двести пятьдесят тысяч ливров, полученных нами из рук в руки.
Подписано: Бемер и Босанж».
Королева, наконец успокоившаяся, заперла расписку в шифоньерке и больше об этом не думала.
Но, в странном противоречии с этой распиской, два дня спустя ювелиры Бемер и Босанж приняли у себя кардинала де Роана, который нанес им визит и который не избавился от тревоги по поводу первого взноса, о коем условились продавцы и королева.
Де Роан застал Бемера дома, на набережной Л'Эколь. С самого утра, когда наступил последний срок платежа, будь то задержка или же отказ, в стане ювелиров должна была бы быть тревога.
Однако все в доме Бемера дышало покоем, и де Роан был счастлив встретить хороший прием у слуг и видеть круглую спину и виляющий хвост домашней собаки. Бемер принял своего знаменитого клиента с выражением удовлетворения.
— Так вот, — произнес кардинал, — сегодня последний срок платежа. Значит, королева заплатила?
— Нет, ваше высокопреосвященство, — отвечал Бемер. — Ее величество королева не могла отдать деньги. Вам известно, что господин де Калон получил от короля отказ. Об этом говорят все.
— Да, об этом говорят все, Бемер. Именно этот отказ и привел меня к вам.
— Но, — продолжал ювелир, — ее величество королева поступила превосходно, с полной готовностью. Не имея возможности заплатить, она гарантировала этот долг, а большего мы и не просим.
— А-а! Тем лучше! — воскликнул кардинал. — Вы говорите, гарантировала долг? Это прекрасно… Но... каким образом?
— Вчера вечером мы через весьма таинственного курьера получили от королевы письмо.
— Письмо? Вы, Бемер?
— Или, вернее, признательность в законной форме.
— Посмотрим! — произнес кардинал.
— Я показал бы вам этот документ, если бы мы с моим компаньоном не поклялись не показывать его никому.
— Но почему же?
— Потому что это условие поставила нам сама королева, ваше высокопреосвященство. Таким образом, вы можете судить, что ее величество просит нас соблюдать тайну.
— Королева признала долг?
— По всем правилам и надлежащим образом.
— И она обязуется заплатить…
— Пятьсот тысяч ливров — через три месяца, остальное — через полгода.
— А... проценты?
— О, ваше высокопреосвященство! Их обеспечивает одно слово ее величества. «Заключим эту сделку, — говорит добрая государыня, — заключим эту сделку между нами, между нами!» Вы прекрасно понимаете смысл этих слов:
«Раскаиваться вам не придется». И она подписывается! Вы сами видите, ваше высокопреосвященство, что с этих пор для моего компаньона, как и для меня, это дело чести.
— Теперь я спокоен за вас, господин Бемер, — произнес очарованный кардинал, — а другое дело отложим на ближайшее будущее.
Он пошел к карете, сопровождаемый почтительными обитателями всего дома.
А теперь мы можем сорвать маску. Статуя не останется под покрывалом ни для кого из зрителей. Зло, причиненное Жанной де ла Мотт своей благодетельнице, понял каждый, увидев, что она нанимает перо памфлетиста Рено де Вилета. Ювелиры больше не тревожатся, королеву , больше не мучает совесть, кардинала больше не беспокоят сомнения. Три месяца отпущено на совершение кражи, на совершение преступления. Через три месяца зловещие плоды созреют достаточно для того, чтобы их сорвала злодейская рука.
Жанна возвратилась к де Роану — тот спросил ее, каким образом удалось королеве умерить требования ювелиров.
Графиня де ла Мотт ответила, что королева сделала ювелирам тайное признание; что они уговорились хранить тайну, что королеве, коль скоро она платит, из-за одного этого совершенно необходимо все скрывать, и что она тем более вынуждена это делать, раз она просит кредита.
Кардинал согласился, что она права, и тут же спросил, помнят ли еще о его благих намерениях.
Жанна нарисовала такую картину признательности королевы, что де Роан пришел в восторг, и это был восторг влюбленного в гораздо большей степени, чем подданного, восторг гордости в гораздо большей степени, чем преданности.
В семь часов утра графиня де ла Мотт передала королеве конверт, в котором находилась расписка ювелиров. Документ был составлен в следующих выражениях:
«Мы, нижеподписавшиеся, признаем, что получили во владение брильянтовое ожерелье, первоначально проданное королеве за сумму в миллион шестьсот тысяч франков; брильянты не были приняты ее величеством королевой, которая возместила нам убытки, понесенные нами в хлопотах и издержках, отказавшись от суммы в двести пятьдесят тысяч ливров, полученных нами из рук в руки.
Подписано: Бемер и Босанж».
Королева, наконец успокоившаяся, заперла расписку в шифоньерке и больше об этом не думала.
Но, в странном противоречии с этой распиской, два дня спустя ювелиры Бемер и Босанж приняли у себя кардинала де Роана, который нанес им визит и который не избавился от тревоги по поводу первого взноса, о коем условились продавцы и королева.
Де Роан застал Бемера дома, на набережной Л'Эколь. С самого утра, когда наступил последний срок платежа, будь то задержка или же отказ, в стане ювелиров должна была бы быть тревога.
Однако все в доме Бемера дышало покоем, и де Роан был счастлив встретить хороший прием у слуг и видеть круглую спину и виляющий хвост домашней собаки. Бемер принял своего знаменитого клиента с выражением удовлетворения.
— Так вот, — произнес кардинал, — сегодня последний срок платежа. Значит, королева заплатила?
— Нет, ваше высокопреосвященство, — отвечал Бемер. — Ее величество королева не могла отдать деньги. Вам известно, что господин де Калон получил от короля отказ. Об этом говорят все.
— Да, об этом говорят все, Бемер. Именно этот отказ и привел меня к вам.
— Но, — продолжал ювелир, — ее величество королева поступила превосходно, с полной готовностью. Не имея возможности заплатить, она гарантировала этот долг, а большего мы и не просим.
— А-а! Тем лучше! — воскликнул кардинал. — Вы говорите, гарантировала долг? Это прекрасно… Но... каким образом?
— Вчера вечером мы через весьма таинственного курьера получили от королевы письмо.
— Письмо? Вы, Бемер?
— Или, вернее, признательность в законной форме.
— Посмотрим! — произнес кардинал.
— Я показал бы вам этот документ, если бы мы с моим компаньоном не поклялись не показывать его никому.
— Но почему же?
— Потому что это условие поставила нам сама королева, ваше высокопреосвященство. Таким образом, вы можете судить, что ее величество просит нас соблюдать тайну.
— Королева признала долг?
— По всем правилам и надлежащим образом.
— И она обязуется заплатить…
— Пятьсот тысяч ливров — через три месяца, остальное — через полгода.
— А... проценты?
— О, ваше высокопреосвященство! Их обеспечивает одно слово ее величества. «Заключим эту сделку, — говорит добрая государыня, — заключим эту сделку между нами, между нами!» Вы прекрасно понимаете смысл этих слов:
«Раскаиваться вам не придется». И она подписывается! Вы сами видите, ваше высокопреосвященство, что с этих пор для моего компаньона, как и для меня, это дело чести.
— Теперь я спокоен за вас, господин Бемер, — произнес очарованный кардинал, — а другое дело отложим на ближайшее будущее.
Он пошел к карете, сопровождаемый почтительными обитателями всего дома.
А теперь мы можем сорвать маску. Статуя не останется под покрывалом ни для кого из зрителей. Зло, причиненное Жанной де ла Мотт своей благодетельнице, понял каждый, увидев, что она нанимает перо памфлетиста Рено де Вилета. Ювелиры больше не тревожатся, королеву , больше не мучает совесть, кардинала больше не беспокоят сомнения. Три месяца отпущено на совершение кражи, на совершение преступления. Через три месяца зловещие плоды созреют достаточно для того, чтобы их сорвала злодейская рука.
Жанна возвратилась к де Роану — тот спросил ее, каким образом удалось королеве умерить требования ювелиров.
Графиня де ла Мотт ответила, что королева сделала ювелирам тайное признание; что они уговорились хранить тайну, что королеве, коль скоро она платит, из-за одного этого совершенно необходимо все скрывать, и что она тем более вынуждена это делать, раз она просит кредита.
Кардинал согласился, что она права, и тут же спросил, помнят ли еще о его благих намерениях.
Жанна нарисовала такую картину признательности королевы, что де Роан пришел в восторг, и это был восторг влюбленного в гораздо большей степени, чем подданного, восторг гордости в гораздо большей степени, чем преданности.