Дюма Александр. Ожерелье королевы

   Ювелиры вытащили письмо из бумажника. Кардинал пробежал его глазами.
   — Да ведь вы сущие дети!.. — воскликнул он. — «Мария-Антуанетта Французская»!.. Да разве королева не принцесса Австрийского дома? Вас ограбили. И почерк, и подпись — все подделано!
   — Но в таком случае, — в порыве ярости вскричали ювелиры, — подделывателя и похитителя должна знать графиня де ла Мотт!
   Справедливость этого утверждения поразила кардинала.
   — Пригласим графиню де ла Мотт! — крайне смущенный сказал он и сейчас же позвонил, как это сделала королева.
   Его люди бросились вдогонку за Жанной, карета которой не могла далеко отъехать.
   Бемер и Босанж, настороженные, как зайцы в лежке, помня обещания королевы, повторяли:
   — Где ожерелье? Где ожерелье?
   — В конце концов виновный-то существует! — жалобно произнес Бемер. — Ведь кто-то же совершил эти две подделки?
   — Уж не я ли? — высокомерно спросил де Роан.
   — Но что же мы ответим королеве, ваше высокопреосвященство? А ведь она кричит на нас так же громко.
   — Что же она говорит?
   — Она говорит, что ожерелье было у вас и у графини де ла Мотт, а не у нее.
   — Ну, хорошо, — сказал кардинал, бледный от стыда и гнева, — поезжайте к королеве и скажите ей… Нет, не говорите ей ничего. Довольно чудовищных скандалов! А завтра... слышите? — завтра я совершаю богослужение в Версальской капелле. Приезжайте, и вы увидите, как Я подойду к королеве, заговорю с ней и спрошу, у нее ли ожерелье, и услышите, что она ответит. Если она станет отрицать это в моем присутствии... что ж, господа, я — Роан, я заплачу!
   — Значит, до завтра, — пролепетал Бемер. — Так, ваше высокопреосвященство?
   — До завтра, в одиннадцать утра, в Версальской капелле, — подтвердил кардинал.

Глава 18. ФЕХТОВАНИЕ И ДИПЛОМАТИЯ

   На следующее утро, часов в десять, в Версаль въехала карета с гербами де Бретейля.
   Де Бретейль, соперник и личный враг де Роана, с давних пор подстерегал любую возможность, когда он мог бы нанести своему врагу смертельный удар.
   Час тому назад де Бретейль попросил у его величества аудиенцию и пришел к королю — тот собирался идти к мессе.
   — Прекрасная погода, — в самом радужном расположении духа заговорил Людовик XVI, как только дипломат вошел к нему в кабинет, — именно такая, какая бывает на Успение. Посмотрите — на небе ни облачка!
   — Я в отчаянии, государь, что приношу с собой облако, грозящее вашему покою, — сказал министр. — Вот о чем идет речь. Ваше величество! Вы слышали разговоры о брильянтовом ожерелье?
   — Том самом, от которого отказалась королева?
   — Так вот, государь, — продолжал барон де Бретейль, не раскаиваясь в том, что сейчас причинит зло, — ожерелье украдено.
   — Послушайте, господин де Бретейль, — с улыбкой сказал король, — я полагаю, что никто не утверждает, будто брильянтовое ожерелье украла королева!
   — Государь, — живо возразил де Бретейль. — Говорят, будто у ювелиров есть расписка ее величества, свидетельствующая о том, что королева оставила ожерелье за собой.
   Король побледнел.
   — Говорят! — повторил он. — Чего только не говорят! Я ничего не могу понять! Королева могла бы купить это ожерелье втайне, и я ни в коем случае не стал бы порицать ее за это. Королева — женщина, ожерелье — редкостное, великолепное произведение ювелирного искусства. Единственную ошибку допустила бы она, если бы не сказала о своем желании мне. Но королю не подобает заниматься этой историей: она касается мужа. Муж побранит жену, если захочет или же если сможет, но я ни за кем не признаю права вмешиваться в наши отношения, хотя бы и со ссылкой на злые языки.
   Барон склонился перед благородной и пылкой речью короля. Но Людовик XVI был твердым лишь на словах. Спустя мгновение он снова стал нерешительным и беспокойным.
   — И потом: что вы говорите о краже?.. — спросил он. — Ведь, если не ошибаюсь, вы сказали: «кража»?.. Если состоялась кража, значит, ожерелье не могло быть в руках королевы. Будем логичны!
   — Ваше величество, — сказал барон. — От вашего гнева я оцепенел и не докончил… Так вот, два месяца назад королева попросила через господина де Калона пятьсот тысяч ливров, а вы, ваше величество, отказались утвердить эту статью расхода.
   — Это правда.
   — Государь! Говорят, что королева обратилась за деньгами к одному человеку.
   — Продолжайте, пожалуйста, и сейчас же назовите мне заимодавца!
   — Господин де Роан, государь.
   — Господин де Роан! — пробормотал король. — Но правдоподобно ли это?.. Ведь кардинал не обращает внимания на то, что говорят?..
   — Ваше величество! Вы можете убедиться, что де Роан вел переговоры с ювелирами Бемером и Босанжем.
   — Какой ужас! Какой ужас! — повторял король. — Но так-то оно так, а кражи тут я еще не вижу!
   — Государь! Ювелиры говорят, что у них есть расписка королевы, значит, у королевы должно быть ожерелье.
   — Ах, вот как! — ободрившись, вскричал король. — А она это отрицает!
   — Ах, государь! Да разве я хоть когда-нибудь дал вашему величеству повод думать, будто я не знаю, что королева невиновна? Неужели я так несчастен, что вы, ваше величество, не замечаете любви и уважения, какие я питаю к самой честной из женщин?
   — Значит, вы обвиняете только господина де Роана…
   — Государь! По всей видимости…
   — Это серьезное обвинение, барон!
   — Которое, быть может, приведет к расследованию, государь, а расследование необходимо. Подумайте, государь: королева утверждает, что у нее нет ожерелья, ювелиры утверждают, будто они продали его королеве, ожерелье не обнаружено, слово «кража» произносят в народе вместе с именем де Роана и со священным именем королевы!
   — Это верно, это верно, — произнес потрясенный король. — Вы правы, Бретейль: все это необходимо разъяснить.
   — Совершенно необходимо, государь!
   — Боже мой! Кто это идет там, внизу, по галерее? Это, наверно, господин де Роан направляется в капеллу?
   — Нет, государь, господин де Роан не может направляться в капеллу. Еще нет одиннадцати, и к тому же господин де Роан, который сегодня совершает богослужение, должен надеть епископское облачение. Это не он.
   — Что же делать? Поговорить с ним? Позвать его сюда?
   — Нет, государь. Разрешите мне дать совет вашему величеству: не предавайте дело огласке до тех пор, пока не переговорите с ее величеством королевой.
   — Верно, — согласился король, — она скажет мне правду!
   Король Сел и еще раз взглянул в окно.
   — А вот это действительно кардинал. Посмотрите! — сказал он.
   Бретейль встал, подошел к окну и сквозь занавеску увидал де Роана — тот в праздничном облачении кардинала и архиепископа направлялся к апартаментам, которые отводились ему всякий раз, как он приезжал совершать в Версале торжественное богослужение.
   — Вот он! Наконец-то появился! — поднявшись, сказал король.
   — Тем лучше, — заметил де Бретейль, — объяснение не будет отложено ни на один день.
   И тут он принялся поучать короля с усердием человека, который хочет погубить другого.
   Адское искусство соединило в его портфеле все, в чем можно было упрекнуть кардинала. Король прекрасно видел, как одно за другим накапливаются доказательства виновности де Роана, но он был в отчаянии, что не видит доказательств невиновности королевы.
   Он с трудом выдерживал эту пытку в течение четверти часа, как вдруг в соседней галерее послышались крики.
   Король насторожился, Бретейль прервал чтение.
   Дверь кабинета царапал ногтем офицер.
   — В чем дело? — спросил король, нервы которого разыгрались после разоблачения, сделанного де Бретейлем. Появился офицер.
   — Государь! Ее величество королева просит ваше величество соблаговолить пройти к ней.
   — Это что-то новое, — побледнев, сказал король.
   — Возможно, — отозвался Бретейль.
   — Я пройду к королеве! — воскликнул король. — Подождите нас здесь, господин де Бретейль!
   — Отлично, мы приближаемся к развязке, — прошептал министр юстиции.

Глава 19. ДВОРЯНИН, КАРДИНАЛ И КОРОЛЕВА

   В то самое время, когда де Бретейль был у короля, де Шарни, бледный, взволнованный, просил аудиенции у королевы.
   Королева одевалась. Из окна, выходившего на террасу, она увидела Шарни — он упорно добивался, чтобы его провели к ней.
   Она приказала впустить его.
   — Ах, сударыня! — воскликнул он. — Какое несчастье!
   — В самом деле? Что с вами? — вскричала королева. Увидев, что ее друг бледен, как смерть, побледнела и она.
   — Говорят, что вы купили ожерелье у Бемера и Босанжа.
   — Я его вернула, — живо ответила она.
   — Соблаговолите выслушать меня с неослабным вниманием: обстоятельства очень серьезны. Вчера я вместе с моим дядей де Сюфреном был у придворных ювелиров Венера и Босанжа. Дядя привез с собой индийские брильянты. Он хотел, чтобы их оценили. Мы поговорили о том, о сем. Ювелиры рассказали господину бальи ужасную историю, которую обсуждают враги вашего величества. Ваше величество! Я в отчаянии. Если вы купили ожерелье, скажите мне; если не можете заплатить, опять-таки скажите мне. Но не заставляйте меня думать, что за вас заплатил де Роан!
   — Де Роан? — переспросила королева.
   — Да, де Роан! Тот самый, который слывет любовником королевы, тот самый, у которого королева заняла деньги, тот самый, которого несчастный, именуемый де Шарни, видел в Версальском парке, видел, как он улыбается королеве, преклонив пред ней колени, и целует ей руки; тот самый…
   — Сударь! — воскликнула Мария-Антуанетта. — Если вы верите, когда меня там нет, значит, вы не любите меня, когда я там.
   Оливье в тоске ломал руки.
   — Не говорите, что у вас нет ожерелья.
   — Клянусь вам…
   — Не клянитесь, если хотите, чтобы я продолжал любить вас.
   — Оливье!
   — У вас остается единственный способ спасти и свою честь, и мою любовь. Ожерелье стоит миллион шестьсот тысяч ливров. Из них вы заплатили двести пятьдесят тысяч. Вот полтора миллиона — возьмите их!
   — Ваше имущество продано! Ваши земли, которые приобрела я и за которые я уплатила! Оливье! Вы разоряетесь ради меня! У вас прекрасное, благородное сердце. Больше я не стану скупиться на признания в такой же любви. Оливье, я люблю вас!
   — Тогда примите.
   — Нет. Но я люблю вас!
   — Значит, заплатит господин де Роан?.. Подумайте, ваше величество; с вашей стороны это не великодушие, а жестокость, которая меня угнетает… Вы примете деньги от кардинала?
   — Я? Полноте, господин де Шарни! Я — королева, и если я дарю моим подданным состояние или любовь, я не приму…
   — Что же вы будете делать?
   — Вы подскажете мне, как я должна поступить. Скажите: что думает господин де Роан?
   — Он думает, что вы — его любовница.
   — Скажите: что думают ювелиры?
   — Что раз королева не может заплатить, за нее заплатит господин де Роан.
   — Скажите: что думают в обществе по поводу ожерелья?
   — Что оно у вас, что вы его спрятали, что вы признаетесь в этом, только когда за него заплатят — либо кардинал из любви к вам, либо король из боязни скандала.
   — Хорошо, а теперь ваша очередь, Оливье. Я смотрю вам прямо в лицо и спрашиваю: что думаете вы о тех сценах, которые вы видели в Версальском парке?
   — Я полагаю, что вы должны доказать мне свою невиновность, — твердо проговорил достойный дворянин. Королева отерла пот, струившийся по ее лбу.
   — Принц Луи, кардинал де Роан, главный раздатчик милостыни Франции! — прокричал в коридоре привратник.
   — Для вас все складывается как нельзя лучше, — произнесла королева.
   — Вы его примете?
   — Я собиралась послать за ним.
   — Да, но…
   — Войдите в будуар и оставьте дверь приоткрытой, чтобы лучше слышать.
   На пороге комнаты появился де Роан.
   — Ваше величество! — с поклоном сказал он, заметно дрожа. — Вы избегаете встречи со мной, но у меня есть известия, важные для вашего величества.
   — Я? Избегаю? — переспросила королева. — Я так избегаю вас, господин кардинал, что уже собиралась послать за вами.
   Кардинал вздохнул и выпрямился словно затем, чтобы глубже вдохнуть воздух комнаты.

Глава 20

   ОБЪЯСНЕНИЕ
   Королева и кардинал очутились лицом к лицу. Шарни мог слышать из кабинета каждое слово собеседников. Объяснение, которого с таким нетерпением ожидали оба, наконец состоялось.
   — Ваше величество! — поклонившись, заговорил кардинал, — известно ли вам, что происходит с нашим ожерельем?
   — Нет, неизвестно, и я буду очень рада узнать об этом от вас.
   — Почему же вы, ваше величество, сделали так, что теперь я могу общаться с вами только через посредницу? Почему, если у вас есть причина ненавидеть меня, вы не объясните ее мне?
   — Я не понимаю, о чем вы говорите, господин кардинал. У меня нет никаких причин вас ненавидеть. Полагаю, что это не предмет нашего разговора. Будьте добры, дайте мне основанное на фактах разъяснение по поводу этого злополучного ожерелья. Прежде всего, где графиня де ла Мотт?
   — Я хотел спросить об этом у вашего величества. Она больше не откликалась на мой зов так же, как и на зов вашего величества.
   — В таком случае оставим графиню и поговорим о нас с вами. Где ожерелье, которое я вернула ювелирам?
   — Ожерелье, которое вы вернули ювелирам? — воскликнул де Роан.
   — Да. Как вы им распорядились?
   — Я? Я ничего не знаю, ваше величество.
   — Этого не может быть! — в изумлении воскликнула королева. — Так у вас нет ожерелья?
   — Нет, ваше величество.
   — И вы не советовали графине де ла Мотт не участвовать в игре?
   — Нет, ваше величество.
   — И не вы ее прячете?
   — Нет, ваше величество.
   — И вы не знаете, что с ней сталось?
   — Не больше, чем вы, ваше величество.
   — Но как же в таком случае вы объясните то, что происходи!?
   — Я вынужден признаться, что никак этого не объясняю. Больше того: уже не первый раз я жалуюсь королеве на то, что она меня не принимает.
   — Когда же это было, сударь? Я что-то не помню!
   — Будьте добры, ваше величество, перечитайте мысленно мои письма.
   — Ваши письма? — переспросила удивленная королева. — Так значит, вы мне писали?
   — Ваше величество! Почему здесь нет графини де ла Мотт?! Она помогла бы мне — она наш друг — пробудить если не привязанность, то, по крайней мере, память вашего величества!
   — «Наш» друг? Моя привязанность? Моя память?.. Я упала с облаков!
   — Ах, ваше величество, умоляю вас, избавьте меня от этого! — сказал кардинал, возмущенный насмешливым тоном королевы. — Вы имеете полное право разлюбить меня, но не оскорбляйте меня!
   — Боже мой! — побледнев, воскликнула королева. — Боже мой!.. Что говорит этот человек?
   — Превосходно! — воскликнул де Роан; в душе его все сильнее клокотал гнев. — Превосходно!.. Ваше величество! Я полагаю, что был достаточно скромен и достаточно сдержан, чтобы вы не издевались надо мной. Впрочем, я упрекаю вас только за пустые жалобы. Я не виноват в том, что повторялся! Я должен был знать, что когда королева говорит: «Я больше не хочу», этот закон так же непреложен, как и тот, когда женщина говорит: «Я хочу!»
   — Вы презренный негодяй, господин де Роан! Вы лжец!
   — А вы — вы бессердечная женщина и не заслуживающая доверия королева!
   — Подлец!
   — Вы довели меня до того, что я потерял голову от любви. И вы же заставили меня потерять всякую надежду!
   — Надежду?.. Боже мой! Или я сошла с ума, или он — отъявленный мерзавец!
   — Но разве я когда-нибудь осмелился бы попросить у вас ночной аудиенции, которую вы мне дали?
   Королева гневно вскрикнула. Ответом ей был протяжный вздох в будуаре.
   — Разве я осмелился бы появиться один в Версальском парке, — продолжал де Роан, — если бы вы не послали ко мне графиню де ла Мотт?
   — Боже мой!
   — Разве я осмелился бы похитить ключ, которым открывается дверь парка Охотничьего замка?
   — Боже мой!
   — Разве я осмелился бы попросить у вас вот эту розу? Розу обожаемую? Розу проклинаемую! Высохшую, сожженную моими поцелуями!..
   — Боже мой!
   — Разве я заставил вас прийти еще раз ночью и дать мне ваши руки, благоухание которых сводит меня с ума? Да, вы правы, когда упрекаете меня!
   — Господин де Роан, господин де Роан, ради Господа Бога скажите, что вы не видели меня в парке…
   — Я умру, если понадобится — ведь именно смертью вы мне сейчас угрожали, — но вас, а не кого-нибудь другого, я видел в Версальском парке, куда привела меня графиня де ла Мотт!
   — Вы опять!.. — воскликнула бледная, трепещущая королева. — Откажитесь от своих слов!
   — Нет! Королева выпрямилась, торжественная и грозная.
   — Вы будете иметь дело с королевским судом, коль скоро вы отвергаете суд Божий! — сказала она.
   Кардинал поклонился, не вымолвив ни слова. — Пусть известят его величество короля, что я прошу его оказать мне честь и прийти ко мне! — вытирая губы, сказала Мария-Антуанетта.

Глава 21. АРЕСТ

   Не успел король появиться на пороге кабинета, как королева заговорила с необычайной быстротой.
   — Государь! — обратилась она к нему. — Вот тут господин кардинал де Роан рассказывает совершенно невероятные истории. Попросите его, пожалуйста, повторить это при вас.
   Король, погруженный в свои размышления, повернулся к кардиналу:
   — Речь идет о некоем ожерелье? Это о нем вы должны рассказать мне совершенно невероятные истории, а я эти невероятные истории должен выслушать? Говорите, я слушаю.
   — Да, государь, речь идет об ожерелье, — пролепетал тот.
   — Но позвольте, ведь вы купили ожерелье? — спросил король.
   — Государь, — ответил кардинал. — Я ничего не знаю о том, что говорят, я ничего не знаю о том, что происходит; я могу утверждать только то, что ожерелья у меня не было; я могу утверждать только то, что брильянты в руках у того, кто должен был назвать себя и кто этого не желает, и тем самым вынуждает меня сказать ему следующие слова из Писания: «Зло падет на голову того, кто его содеял».
   При этих словах королева сделала движение, чтобы взять за руку короля, но тот сказал ей:
   — Это спор между им и вами. В последний раз ответьте: ожерелье у вас?
   — Нет! Клянусь честью моей матери, клянусь жизнью моего сына! — отвечала королева.
   Это заявление несказанно обрадовало короля. Он повернулся к кардиналу.
   — А теперь это дело правосудия и ваше, — сказал он, — по крайней мере, в том случае, если вы не предпочитаете отдать его на суд моего милосердия.
   — Государь! Королевское милосердие существует для виновных, — возразил кардинал, — и я предпочитаю правосудие народное.
   — Так вы ни в чем не хотите признаться?
   — Мне нечего сказать.
   — Но ведь ваше молчание ставит под удар мою честь! — вскричала королева. Кардинал ничего не ответил.
   — Что ж, я молчать не стану, — продолжала королева, — это молчание меня сжигает, оно свидетельствует о великодушии, которого я не желаю! Знайте же, государь, что преступление господина кардинала заключается не в продаже или краже ожерелья!
   Де Роан поднял голову и побледнел.
   — Что это значит? — спросил взволнованный король.
   — У господина де Роана, по его словам, имеются письма! — отвечала королева Кардинал провел рукой по ледяному лбу и, казалось, спрашивал Бога, как мог Он наделить Свое создание такой смелостью и таким коварством. Но он промолчал.
   — И это еще не все! — продолжала королева, все более и более возбуждаясь под влиянием собственного благородства. — У господина кардинала были свидания!
   — Государыня! Будьте милосердны!.. — сказал король.
   — И целомудренны, — вставил кардинал.
   — Наконец, — продолжала королева, — если вы не худший из людей, если для вас есть в этом мире хоть что-нибудь святое, предъявите доказательства!
   Де Роан медленно поднял голову и произнес:
   — У меня их нет!
   — Не прибавляйте это преступление к другим, — настаивала королева, — не навлекайте на меня еще одно бесчестие. У вас есть помощница, сообщница, свидетельница всего этого. Назовите его или ее.
   — Кто же это? — воскликнул король.
   — Графиня де ла Мотт, государь, — отвечала королева.
   — Ах, вот оно что! — произнес король, в восторге от того, что все его предубеждения против Жанны оправдались. — Ну что же, пусть эту женщину допросят.
   — Да, но она исчезла! — воскликнула королева. — Спросите у этого господина, что он с ней сделал. Он слишком заинтересован в том, чтобы вывести ее из игры!
   — Быть может, ее заставили исчезнуть другие, — заметил кардинал, — те, кто заинтересован в этом больше, чем я. Кто-то устроил так, что ее не найдут.
   — Но если вы невиновны, помогите нам отыскать виновников! — в бешенстве проговорила королева.
   Кардинал де Роан, бросив на нее последний взгляд, повернулся к ней спиной и скрестил руки на груди.
   — Вы отправитесь в Бастилию! — сказал оскорбленный король.
   — Это незаслуженное страдание, которому вы, государь, преждевременно подвергаете прелата, и это мучение до обвинения незаконны.
   — Будет так, как я сказал, — молвил король, открывая дверь и ища глазами кого-нибудь, кому он мог бы отдать приказ.
   За дверью стоял де Бретейль. Его всепожирающие глаза угадали в возбуждении королевы, в волнении короля, в позе кардинала крушение своего врага.
   Король еще не кончил что-то тихо говорить ему, как министр юстиции, присвоив себе обязанности капитана гвардии, крикнул оглушительным голосом, долетевшим до глубины галерей:
   — Арестуйте господина кардинала!
   — Сударь! — обратился кардинал к сопровождавшему его офицеру. — Нельзя ли мне послать домой весть о том, что я арестован?
   — Ваше высокопреосвященство! Лишь бы этого никто не видел! — отвечал молодой офицер.
   Кардинал поблагодарил его, потом, заговорив по-немецки со своим рассыльным, написал несколько слов на страничке, которую он вырвал из своего молитвенника.
   Рассыльный схватил эту бумагу, как ястреб добычу, выбежал из дворца, вскочил на коня и поскакал по направлению к Парижу.

Глава 22. ПРОТОКОЛЫ

   Не успел счастливый король вернуться в свои апартаменты и подписать приказ о препровождении в Бастилию де Роана, как появился граф Прованский.
   — Что ж, брат! — молвил он. — Вы были совершенно правы в том, что касается дела с ожерельем.
   — А разве есть еще какое-то дело? — спросил удивленный король.
   — Ах, Боже мой, и все, и ничего! Прежде всего выясним, что вам сказала королева.
   — Королева сказала, что ожерелья у нее не было, что она не подписывала расписку, очутившуюся у ювелиров, что все, что имеет отношение к сделке с де Роаном, — ложь, выдуманная ее врагами.
   — Превосходно, государь!
   — Наконец, она сказала, что никогда не давала де Роану права думать, что он для нее больше, чем один из подданных, больше, чем безразличный, больше, чем неизвестный ей человек.
   — Ах, вот оно что!.. Она так сказала…
   — Тоном, не допускающим возражений, и кардинал ей не возразил.
   — Раз кардинал ничего не ответил, государь, тем самым он объявил себя лгуном и этим непризнанием дал основание другим слухам о предпочтении, которое оказывает королева некоторым особам.
   — О, Господи! Что еще? — воскликнул упавший духом король.
   — Как вы сейчас увидите, чепуха. С того мгновения, как было установлено, что де Роан не ходил на прогулку с королевой…
   — Как?! — вскричал король. — Говорят, будто господин де Роан ходил на прогулку с королевой?
   — Это опровергнуто самой королевой, государь, и непризнанием господина де Роана, но с того момента, как это было установлено, — а вы понимаете, что тут пришлось потрудиться, — злоба не унялась, как это было в случае, когда королева прогуливалась ночью в Версальском парке.
   — Как? Говорят, что королева прогуливалась ночью, в обществе... в Версальском парке?
   — Нет, государь, не в обществе, а наедине… О, если бы речь шла об «обществе», дело не стоило бы того, чтобы мы этого остерегались.
   Король неожиданно вспылил.
   — Вы мне это докажете, — сказал он.
   — О, это проще простого! — отвечал граф Прованский. — Налицо четыре свидетельства: во-первых, свидетельство начальника моей охоты, который два дня подряд или, вернее, две ночи подряд видел, как королева выходит из Версальского парка через дверь у Охотничьего домика. Вот заголовок: прочитайте.
   Король, весь дрожа, взял бумагу, прочитал и вернул ее брату.
   — Последнее свидетельство представляется мне самым ясным из всех. Это свидетельство старшего слесаря, обязанного проверять, все ли двери заперты после того, как пробили вечернюю зорю. И этот человек — вы, ваше величество, его знаете, — утверждает, что Видел, как королева с каким-то дворянином входила в купальни Аполлона.
   Бледный король, подавляя злобу, выхватил бумагу из рук графа и прочитал ее.
   Граф Прованский продолжал:
   — Правда, снаружи, шагах в двадцати, оставалась графиня де ла Мотт, и королева находилась в этом зале около часа, не более.
   — Как зовут этого дворянина? — вскричал король.
   — Государь! Его имени нет в донесении. Для того, чтобы узнать его, потрудитесь, ваше величество, пробежать последнее сообщение — вот оно. Это сообщение лесничего, который сидел в шалаше за крепостной стеной, подле купален Аполлона…
   — Помечено следующим днем, — заметил король.