Страница:
«Нет, девушка», – ответил тихо Домон, положив большую руку на ее плечо. – «Но я приму тебя с любым именем, пока ты остаешься моей женой. Я уже говорил тебе». – Она улыбнулась и накрыла его руку своей, и он улыбнулся в ответ. Свет, от этой парочки просто тошнит. Если после женитьбы мужчина начинает так лыбиться, словно наевшийся сонной патоки… Такого не случиться с Мэтом Коутоном. Он может тоже собирается жениться, но Мэт Коутон никогда в жизни не будет вести себя как последний полоумный.
Вот так он очутился в полосатой палатке, и не слишком просторной, которая раньше принадлежала паре худых братьев-доманийцев, которые глотали мечи, заедая их огнем. Даже Том признал, что Балат и Абар очень хороши, и они были весьма популярны среди прочих артистов, поэтому им было просто найти себе местечко, но эта палатка обошлась ему в стоимость целого фургона! Каждый знал, что у него есть деньги, а эта парочка ревела так, словно продавала ему родной дом, когда он заикнулся о небольшой скидке. Ладно, новобрачные нуждались в уединении, и он был рад им его предоставить, особенно если это означало, что ему не придется наблюдать их прогрессирующее безумие, когда они глядели друг на друга вытаращенными глазами. Кроме того, он уже устал спать на полу. В палатке, по крайней мере, у него каждую ночь была собственная кровать, узкая и жесткая, но все же мягче, чем дощатый пол, и она была полностью в его распоряжении. А еще здесь у него было больше места, чем в фургоне, даже после того как сюда перевезли его одежду, часть которой сложили в два аккуратных обитых медью сундука. У него также имелись собственный умывальник, табурет и стол, достаточно большой, чтобы на нем поместились тарелка, кубок и пара приличных медных ламп. Сундук с золотом остался в зеленом фургоне. Только идиоту вздумается попробовать ограбить Домона. И только сумасшедший решится на такое с Эгинин. Лейлвин, если она настаивает, хотя он был уверен, что она, в конечном счете, опомнится. После первой же ночи, проведенной возле фургона с Айз Седай, когда его медальон полночи был холодным как лед, он приказал перенести палатку ближе к фургону Туон, убедившись, что Краснорукие занялись этим раньше, чем проснулся остальной лагерь.
«Теперь ты сам будешь меня охранять?» – холодно спросила Туон, когда впервые увидела палатку.
«Нет», – ответил он. – «Я надеялся чаще тебя видеть». – Это было святой правдой. Хорошо, частью правды, так как второй было бегство от Айз Седай, но остальное – истинная правда. Однако женщина покачала пальцами в сторону Селюсии и парочка дружно захихикала, пока не успокоилась и удалилась в обшарпанный фургон с истинно королевским достоинством. О, женщины!
Ему не часто приходилось быть в палатке одному. После смерти Налесина он забрал к себе его слугу Лопина, и теперь каждый раз крепкий тайренец с бородой до пояса возникал перед ним словно из ниоткуда с неизменным поклоном, спрашивая, что «Милорд» желает на обед и что «Милорду» подать вина или чая или засахаренных фиг, которые он добывал неизвестно где. Лопин был гением в поиске разных деликатесов, когда казалось, что достать их просто неоткуда. Кроме того он постоянно искал в сундуках с одеждой что бы еще из одежды господина ему починить, почистить или погладить. И всегда находил себе занятие, хотя на взгляд Мэта и так все было прекрасно. Нерим – высокий, худой меланхоличный слуга Талманеса с седой головой – часто оказывался рядом с ним, так как постоянно скучал. Мэт никак не мог понять, как человек мог скучать без работы, но Нерим всегда стонал, как должно быть плохо живется без него Талманесу, и по пять раз на дню скуля о том, что тот должно быть уже отдал его место другому, и теперь ему приходится сражаться с Лопином за каждую мелочь, чтобы почистить или исправить одежду Мэта. Он даже с нетерпением ждал своей очереди чистить сапоги Мэта!
Заглядывал Ноэл, чтобы поведать о своих приключениях, и Олвер, чтобы сыграть в камни или в Змей и Лисичек, если он не играл в это время с Туон. Заходил Том, тоже играть в камни и поделиться сплетнями, которые услышал в городах и деревнях, в задумчивости над очередным ходом подкручивая свой длинный седой ус. Собственные подборки слухов приносил Джуилин, но с собой он всегда приводил Аматеру. Бывшая Панарх Тарабона достаточно нравилась Мэту, чтобы понять, почему она заинтересовала ловца воров. У нее были губки бантиком словно созданные для поцелуев, и она всегда цеплялась за руку Джуилина, словно хотела вернуть себе часть его ощущений, но она всегда с испугом косилась на фургон Туон, даже когда они находились внутри палатки Мэта. Все чего сумел добиться Джуилин, она теперь не падала ниц, завидев Туон и Селюсию. Кроме того, раньше она поступала также завидев Эгинин, Бетамин или Ситу. Если принять во внимание, что Аматера пробыла да’ковале всего пару месяцев, подобное поведение заставляло Мэта нервничать. Не могла же Туон в самом деле желать сделать его да’ковале, если собиралась выйти за него замуж. Или могла?
В скором времени он запретил им приносить ему новости о Ранде. Продолжать бороться с цветной круговертью в голове было слишком утомительно, а проигрывал в этой борьбе он также часто, как одерживал верх. Иногда все было нормально, но порой он мельком видел Ранда и Мин, и эти двое выделывали нечто ужасное. В любом случае, ничего нового сплетни сказать не могли. Возрожденный Дракон мертв, убит Айз Седай, Аша’манами, Шончан, дюжиной прочих убийц. Нет, он в бегах, где создает секретную армию, делает еще кучу тех или иных глупых вещей. Слухи немного отличались в зависимости от населенного пункта и постоялого двора. Одно было совершенно ясно – Ранд больше не был в Кайриэне, и второе – никто не знал точно, где он скрывается. Возрожденный Дракон исчез.
Странно было видеть, сколько алтарских фермеров, крестьян и горожан, а также проезжих купцов и нанятых ими мужчин и женщин было озабочено фактом его исчезновения. Никто из них ничего толком не знал о Драконе, кроме побасенок и слухов, которые они сами же и разносили, но, все же, его исчезновение их напугало. Том и Джуилин достаточно четко это отметили, пока он не заставил их прекратить. Если Дракон Возрожденный мертв, что остается делать всем остальным? Этот вопрос все задавали себе за завтраком и за кружкой эля вечером, и вероятно перед сном в постели. Мэт, возможно, сказал бы им, что Ранд живехонек – эти видения были достаточно определенными – но как им это объяснить, другой вопрос. Даже Том и Джуилин были не вполне уверены на счет этих цветных галлюцинаций. Купцы и остальные просто сочтут его сумасшедшим. Даже если они ему поверят, то это только породит ненужные сплетни, что наведет шончанских охотников на его след. Все что ему хотелось – избавиться от проклятых видений.
Его переезд в палатку породил массу кривотолков среди артистов, что было вполне понятно. Сначала, он будто бы сбежал с Эгинин... Лейлвин, если она так настаивает на этом, и ее слугой Домоном от ее мужа, теперь тот женится на ней, а Мэта вовсе выгоняют из фургона. Кое-кто из труппы считал, что все для того, чтобы ему было проще волочиться за Туон, и что еще более удивительно, кое-кто ему в этом симпатизировал. Некоторые выражали сочувствие по поводу женского непостоянства, а другие – большей частью незамужние девицы и женщины труппы: акробатки, жонглерши и белошвейки – стали поглядывать в его сторону с особой теплотой во взгляде. Он бы и рад был этой перемене, если бы они не посылали ему пламенные взгляды прямо на глазах у Туон. В первый раз, когда он это заметил, он был так поражен, что едва не вытаращил глаза. Туон же все происходящее показалось весьма забавным! Или она хорошо притворялась. Только идиот может подумать, что знает, что творится у женщины в голове только потому, что она улыбается.
Ежедневно, если они находились на стоянке, он продолжал с ней обедать, и даже начал пораньше приходить для вечерней игры в камни, потому что в этом случае ей приходилось ее кормить еще и ужином. Истинная правда, если вы заставили женщину кормить вас постоянно, она почти победила. По крайней мере, он старался ужинать с ней как можно чаще, если она пускала его в свой фургон. Однажды вечером он обнаружил дверь запертой на замок, и как он не уговаривал, он не смог заставить ни ее, ни Селюсию открыть дверь. Оказалось, днем внутрь влетела птица, а это было очень плохим предзнаменованием, и они вдвоем должны были провести ночь в молитвах и размышлениях, чтобы отогнать зло и все такое. Судя по всему, они полжизни прожили, следуя разным странным суевериям. Обе, и Туон и Селюсия, делали рукой странные знаки, если замечали порванную паутину с пауком. А Туон объяснила ему с серьезным видом, что порвать паутину можно только после того, как изгнать паука, иначе смерть кого-то из близких в течение месяца неизбежна. Они наблюдали за полетом птиц, заметив, что они кружились несколько раз подряд и предсказали бурю, или клали палец на пути цепочки муравьев и наблюдая как они восстанавливают свой путь, предугадывали сколько дней хорошей погоды их ждет, и не замечали, что ни то, ни другое ни разу не сработало. О, один раз дождь был, спустя три дня после появления птиц – это были вороны – но он и близко не был похож на бурю, просто обычный промозглый день.
«Очевидно, Селюсия обсчиталась с муравьями», – просто сказала Туон, кладя белый камень как обычно изящно выгнув пальцы. Селюсия в белой блузе и в разделенной юбке для верховой езды, наблюдавшая игру поверх ее плеча, кивнула. Как обычно, она даже внутри помещения носила на голове шарф поверх коротких золотистых волос. Сегодня это был красный шелковый шарф с золотым узором. Туон была в парчовом голубом платье, обтягивающем ее бедра, с разделенными юбками, такими узкими, что они больше походили на широкие брючины. Она много времени проводила со швеями, раздавая им детальные инструкции, что именно им следует шить, и многие фасоны из сшитого он никогда нигде прежде не видел. Как он подозревал, все шилось по шончанской моде, хотя у нее было несколько сшитых дорожных платьев, которые не вызвали бы никаких комментариев, если бы она отправилась в них на прогулку. По крыше фургона мягко барабанил дождь. – «Очевидно, то, что сказали нам птицы, было подвергнуто изменениям муравьями. Все это не так просто, как кажется, Игрушка. Тебе нужно научиться подобным вещам. Я не желаю, чтобы ты оставался несведущим».
Мэт кивнул, словно согласился, и поставил свой черный камень. И она еще называла его суеверным в отношении воронов и ворон!. В общении с женщинами полезно уметь вовремя промолчать. С мужчинами тоже, но с женщинами это особенно важно. У мужчин можно достаточно четко определить, что может вызвать их гнев.
Разговор с ней был опасен и по другим причинам: «Что ты знаешь о Возрожденном Драконе?», – спросила она его в следующий вечер.
Он как раз набрал полный рот вина в момент и едва не подавился, когда в голове снова вспыхнул цветной водоворот. Вино почти уже превратилось в уксус. Даже у Нерима бывали тяжелые времена. Откашлявшись, он сказал, стирая вино с подбородка: «Ну, что – он Возрожденный Дракон». – На мгновение ему показалось, что он видел, как Ранд обедал за широким темным столом. – «Что еще я должен знать?». Селюсия невозмутимо снова наполнила его кубок вином.
«Очень хорошо, Игрушка. С одной стороны он должен преклонить колени перед Хрустальным Троном до начала Тармон Гай’дон. Пророчества достаточно ясно об этом говорят, но я понятия не имею, где его искать. И это становится очень срочным вопросом, если он тот, как я предполагаю, кто трубил в Рог Валир».
«Рог Валир?» – слабым голосом переспросил он. О чем говорят Пророчества? – «Значит, его нашли?»
«Должны были найти, раз в него трубили, не так ли?» – сухо сказала она, растягивая слова. – «Сообщения, которые я читала, с места, где в него протрубили – называется Фалме – очень тревожные. Чрезвычайно тревожные. Защитить того, кто в него протрубил, мужчина он или женщина, также важно, как защитить Возрожденного Дракона. Ты будешь продолжать играть, Игрушка?»
Он поставил свой камень, но он был так встревожен, что цвета, закружившись, пронеслись так и не сложившись в образ. Дошло до того, что он не смог выиграть, даже имея выигрышную позицию.
«К концу ты стал играть хуже», – задумчиво глядя на доску, примерно поровну разделенную на белую и черную половины, пробормотала Туон. Он готов был отдать все что угодно, лишь бы она не связала момент, когда он стал играть хуже с темой их беседы. Беседа с ней напоминала прогулку по краю пропасти. Одна ошибка, и Мэт Коутон будет таким же мертвым, как прошлогодняя баранина. Но ему все равно придется дойти до конца. У него не было никакого проклятого выбора. О, ему это даже нравилось. По-своему. Чем больше времени он проводил с ней, тем больше возможности запомнить это личико в форме сердечка, так, что он может воспроизвести его черты в любой момент, лишь прикрыв на мгновение глаза. Но на пути его всегда поджидали предательские камни, которые он почти нащупал.
Уже несколько дней после памятного букетика шелковых цветов он не дарил ей никаких подарков, и решил, что уже начал замечать признаки разочарования, когда являлся к ней с пустыми руками. Тогда, через четыре дня после отъезда из Джурадора, едва солнце поднялось из-за горизонта, он вывел ее и Селюсию из фиолетового фургона. Что ж, ему нужна была только Туон, но Селюсия видимо думала, что она ее тень, и пресекала все попытки их разлучить. Однажды он отметил этот факт, представив все как шутку, но женщины продолжили разговор, словно ничего не слышали. Что ему хорошо было известно о Туон, это то, что ей нравились шутки, но порой ему казалось, что у нее совсем отсутствует чувство юмора. Селюсия закуталась в зеленый шерстяной плащ, оставив на виду только красный шарф на голове. Она подозрительно косилась в его сторону, но, впрочем, она так поступала всегда. Туон, кажется, никогда не беспокоилась о своей прическе, но все же ее короткие волосы не так бросались в глаза под капюшоном ее голубого плаща.
«Драгоценная, закрой глаза», – сказал он. – «У меня для тебя есть сюрприз».
«Обожаю сюрпризы», – ответила она, подняв руки к глазам. На мгновение на ее лице промелькнула улыбка, но только на мгновение. – «Некоторые сюрпризы, Игрушка». – Звучало похоже на предупреждение. Селюсия застыла за ее спиной, и хотя грудастая дамочка выглядела полностью расслабленной, ему она показалось похожей на кошку, изготовившуюся к прыжку. Похоже, ей сюрпризы не нравились вовсе.
«Жди тут», – предупредил он и метнулся за фургон. Возвращался он ведя под уздцы Типуна и бритву. Кобыла шла легко, подскакивая в предвкушении выездки. – «Теперь можно. Я подумал, что тебе нравится ездить верхом». – В их распоряжении было много часов, сейчас цирк не проявлял ни малейших признаков жизни. Только над парой фургонов из труб поднимался дым. – «Она – твоя», – добавил он и застыл, так как слова чуть не застряли в его горле.
В этот раз это случилось вне всякого сомнения. Едва он сказал, что лошадь ее, кости в голове внезапно стали стучать тише. Они не замедлялись, в этом он был уверен. Просто ему показалось, что изначально перекатывающихся костей было на один набор больше. Один остановился после его сделки с Алудрой, следующий в миг, когда он подарил лошадь Туон. Странно другое – что рокового в том, что он подарил ей лошадь? И, о, Свет! Теперь ему придется волноваться о том, сколько еще наборов костей осталось перекатываться в его голове? Сколько еще роковых мгновений его поджидает, готовых выскользнуть из-под ноги, чтобы сбросить его в пропасть?
Туон немедленно направилась к бритве, и так же как и он внимательно осмотрела ее с ног до головы, все время улыбаясь. В конце концов, она и в самом деле тренировала лошадей ради удовольствия. Лошадей и дамани, помоги ему Свет. Селюсия в это время с невозмутимым видом внимательно изучала его. Это из-за лошади или потому что он застыл столбом?
«Это – бритва», – сказал он, погладив Типуна по носу. Мерин был хорошо вышколен, но рвение бритвы, похоже, раззадорило и его. – «Чистокровная доманийская бритва, и вряд ли вы сможете увидеть вторую такую же за пределами Арад Домана. Как ты ее назовешь?»
«Плохая примета называть лошадь до того как проедешь на ней верхом», – ответила Туон, взяв поводья. Она вся сияла. – «Это прекрасное животное, Игрушка. Замечательный подарок. Либо у тебя хороший глаз, либо тебе очень повезло».
«У меня хороший глаз, Драгоценная», – ответил он осторожно. Она казалась очень довольной.
«Как скажешь. А где лошадь Селюсии?»
Мда. Что ж, попытаться все же стоило. Умный всегда предвидит возможность неудачной ставки, поэтому он свистнул, и Метвин вывел оседланного чубарого. Мэт сделал вид, что не заметил широкой усмешки Краснорукого. Светлокожий кайриенец был с самого начала уверен, что ему не удастся избавиться от Селюсии, но не стоило так лыбиться по этому поводу. Мэт решил, что десятилетний мерин достаточно спокойный для Селюсии – судя по воспоминаниям горничные редко были отличными наездницами – но женщина осмотрела лошадь почти столь же внимательно, как Туон. И когда она закончила, по брошенному на него взгляду Мэт понял, что во время поездки она не создаст проблем, но она находит лошадь не достаточно резкой. Женщины способны многое вложить в один единственный взгляд.
Выбравшись за пределы лагеря, Туон некоторое время вела бритву шагом по дороге, затем перешла на рысь, затем в кентер. Дорога здесь представляла собой укатанную желтоватую глину с вкраплениями древней брусчатки. Никаких проблем для хорошо подкованной лошади, а он убедился, что бритва была хорошо подкована. Мэт старался держаться рядом с Туон, как никогда прежде получая удовольствие от ее улыбки. Когда Туон была рада, то о существовании сурового судьи можно было забыть. Ее лицо лучилось чистым счастьем. Но его попытка погреться в лучах ее счастья была не долгой, так как Селюсия на мерине втиснулась между ними, и судя по косым взглядам в ее сторону и легкой улыбке на губах, она сполна насладилась своей проделкой.
Сперва вся дорога была в их распоряжении, если не считать пары телег, но через некоторое время навстречу им показался караван Лудильщиков – колонна медленно тянущихся с противоположной стороны дороги аляповато размалеванных фургонов, сопровождаемых громадными псами. Эти собаки были единственной реальной защитой Лудильщиков. Возница головного фургона такого ярко-красного цвета, как кафтан Люка, который был обведен желтой полосой и с огромными желтыми и зелеными колесами по бортам, привстал, вглядываясь в сторону Мэта, затем сел на место, и что-то сказал сидевшей рядом женщине, несомненно, успокоенный присутствием с Мэтом двух женщин. Осторожность по необходимости была в крови у Лудильщиков. Весь караван развернул бы лошадей и сбежал бы от единственного мужчины, если он представлял для них опасность.
Мэт кивнул ему, когда поравнялся с первым фургоном. Худой поседевший мужчина был в ярко-зеленом в тон колесам кафтане с высоким воротником, а на его жене было платье сшитое из ткани всех оттенков голубого, которому позавидовал бы любой актер цирка. Мужчина поднял руку чтобы помахать…
И внезапно Туон развернула бритву и с развевающимся за спиной плащом галопом рванула в чащу леса. Спустя миг Селюсия припустила за ней. Сорвав с головы шляпу чтобы ее не потерять, Мэт, пришпорив Типуна, бросился следом. Со стороны фургонов послышались крики, но он не обратил на них внимания. Он сосредоточился на Туон. Хотелось бы ему знать, что она задумала. Это определенно не являлось бегством. Вероятно, она просто хотела заставить его рвать на себе волосы. Если так, то она почти преуспела.
Типун довольно быстро нагнал чубарого и оставил хмурую Селюсию, настегивающую мерина, позади. Но Туон и бритва были впереди, устремившись туда, где равнина переходила в холмы. Из под копыт животных разлетались птицы, стайки серых голубей и пестрых рябчиков, или коричневых хохлатых куропаток. Все чего сейчас недоставало для беды, это чтобы они напугали ее лошадь. Даже хорошо обученная лошадь может оступиться и упасть, если прямо у нее из-под носа выпорхнет куропатка. Но что было хуже всего, Туон гнала как сумасшедшая, ничуть не замедляясь, просто отклонившись в сторону оттуда, где сквозь поваленные давнишней бурей стволы деревьев прорастал подлесок, словно знала дорогу заранее. Ему тоже пришлось гнать как сумасшедшему чтобы удержаться за ней, хотя он вздрагивал всякий раз, заставляя Типуна перепрыгивать через поваленные деревья. Некоторые стволы были почти с него ростом. Он пришпоривал Типуна, хотя знал, что мерин бежит на пределе своих сил. Слишком хорошо он выбирал эту проклятую лошадь. Так они и гнали сквозь лес все выше и выше.
Также внезапно как начала эту бешеную скачку, также внезапно Туон натянула поводья почти в миле от дороги. Деревья вокруг были старыми, и между стволами было просторно. Черные сосны в сорок шагов высотой и могучие дубы с мощными ветками, изогнувшимися до земли. Из пня одного такого дуба можно было сделать стол, за которым свободно расселась бы дюжина гостей. Валуны и камни были опутаны толстым слоем мха и вьюна, но, куда ни кинь взгляд, это было единственным подобием растительности. Дубы таких размеров убивали весь подлесок под собой.
«Твоя лошадь лучше, чем можно было бы сказать с первого взгляда», – заявила глупая женщина, потрепав его лошадь по шее, когда он подъехал к ней. О, она выглядела как сама невинность! – «Возможно, у тебя и в самом деле хороший глаз». – Капюшон плаща слетел на спину, и стало хорошо видно ее шапку коротких черных блестевших как шелк волос. Он подавил в себе желание их погладить.
«Чтоб я сгорел, вместе со своим хорошим глазом», – прорычал он, нахлобучивая шляпу. Он знал, что ему нужно было вести себя как ни в чем ни бывало, но не смог избавиться от грубости в голосе. – «Ты всегда скачешь как сведенная с ума луной идиотка? Ты могла свернуть своей кобыле шею еще до того как дала бы ей имя. Хуже того, ты себе могла свернуть шею, а я обещал доставить тебя живой и невредимой домой, и намерен сдержать свое обещание. Если ты собираешься продолжать рисковать своей жизнью при каждом выезде, то я не разрешу тебе ездить верхом». – Он тут же пожалел о сорвавшихся с языка словах, но было поздно.
Мужчина бы рассмеялся от подобных угроз, если повезет, решив, что это шутка, однако женщина... Теперь все, что ему оставалось, это ждать взрыва. Он предполагал, что ночные цветы Алудры побледнеют по сравнению с тем, что его ждет.
Она подняла капюшон и молча поправила волосы на голове. Потом посмотрела на него, изучающе, наклонив голову сперва в одну сторону, потов в другую. Наконец, она кивнула самой себе: «Я назову ее Акейн. Это значит – ласточка».
Мэт моргнул. И все? Никакой реакции? – «Я знаю. Хорошее имя, подходящее». – Что теперь? Женщина почти всегда поступала наперекор его ожиданиям.
«Как называется это место, Игрушка?» – спросила она, хмуро оглядев деревья. – «Или лучше сказать, как называлось? Ты знаешь?»
Что она имела в виду? Это проклятый лес! – вот, как это называется. Но, внезапно, он увидел, что огромный валун прямо перед ним, почти полностью скрытый под вьюном напоминает громадную голову, покосившуюся набок. Женскую голову, если присмотреться по внимательнее – эти выветрившееся следы в прическе, видимо когда-то, обозначали драгоценности. Статуя, которой принадлежала эта голова должна была быть огромной. Из земли торчал только кусок с макушки и глаза в спан высотой. И этот большой белый камень торчавший между корней дуба был частью витой колонны. И повсюду вокруг были видны куски колонн и громадных обработанных камней, которые когда-то были частью какой-то гигантской постройки, а рядом торчал кусок в два спана длиной, напоминавший наполовину скрытый под землей каменный меч. Однако, много где можно отыскать древние руины, и не каждая Айз Седай скажет, что там было раньше. Он уже открыл было рот, чтобы сказать, что не знает, но тут он сквозь деревья заметил стоящие в ряд три высоких холма приблизительно в миле впереди. На среднем из них на вершине имелась расселина, словно ее раскололи клином, а у того, что левее их было две. Он знал это место. Невозможно, чтобы где-то в другом месте нашли еще три таких же холма.
Эти холмы назывались Танцорами, а место – Лондарен Кор. Здесь была столица Эхарона. Дорога у него за спиной была вымощена приблизительно в тоже время и проходила прямо через центр города, который тянулся на несколько миль. Говорили, что в Лондарен Кор теже каменщики Огир, которые строили Тар Валон, превзошли самих себя, доведя стиль до совершенства. Но так было всегда, жители любого построенного Огир города утверждали, что их город прекраснее Тар Валона, и что тот служил отправной точкой для их архитектурного стиля. У него сохранилось много воспоминаний о городе, о балах во Дворце Луны, о пьянках с солдатами в тавернах, в которых танцевали танцовщицы в вуалях, о Процессии Флейт во время Освящения Мечей, но что странно, у него были и другие воспоминания об этих холмах – уже спустя пятьсот лет после того, как троллоки не оставили от Лондарен Кор камня на камне, а Эхарон погиб в реках крови и пожарах. Зачем Неревану и Эсандаре вздумалось тогда вторгаться в Шиоту, которой принадлежала эта земля, он не знал. Его воспоминания были отрывочными, охватывали большие куски истории, но полны пробелов. Он понятия не имел, почему холмы были названы Танцорами, и что подразумевалось под Освящением Мечей, но не забыл, что был лордом Эсандары, когда среди этих руин разгорелась битва, и эти холмы как раз попали в поле его зрения, когда в его горло вонзилась стрела. Должно быть, он упал, захлебываясь собственной кровью, совсем неподалеку, где-то в полмили, от того места, где сейчас сидел в седле Типуна.
Вот так он очутился в полосатой палатке, и не слишком просторной, которая раньше принадлежала паре худых братьев-доманийцев, которые глотали мечи, заедая их огнем. Даже Том признал, что Балат и Абар очень хороши, и они были весьма популярны среди прочих артистов, поэтому им было просто найти себе местечко, но эта палатка обошлась ему в стоимость целого фургона! Каждый знал, что у него есть деньги, а эта парочка ревела так, словно продавала ему родной дом, когда он заикнулся о небольшой скидке. Ладно, новобрачные нуждались в уединении, и он был рад им его предоставить, особенно если это означало, что ему не придется наблюдать их прогрессирующее безумие, когда они глядели друг на друга вытаращенными глазами. Кроме того, он уже устал спать на полу. В палатке, по крайней мере, у него каждую ночь была собственная кровать, узкая и жесткая, но все же мягче, чем дощатый пол, и она была полностью в его распоряжении. А еще здесь у него было больше места, чем в фургоне, даже после того как сюда перевезли его одежду, часть которой сложили в два аккуратных обитых медью сундука. У него также имелись собственный умывальник, табурет и стол, достаточно большой, чтобы на нем поместились тарелка, кубок и пара приличных медных ламп. Сундук с золотом остался в зеленом фургоне. Только идиоту вздумается попробовать ограбить Домона. И только сумасшедший решится на такое с Эгинин. Лейлвин, если она настаивает, хотя он был уверен, что она, в конечном счете, опомнится. После первой же ночи, проведенной возле фургона с Айз Седай, когда его медальон полночи был холодным как лед, он приказал перенести палатку ближе к фургону Туон, убедившись, что Краснорукие занялись этим раньше, чем проснулся остальной лагерь.
«Теперь ты сам будешь меня охранять?» – холодно спросила Туон, когда впервые увидела палатку.
«Нет», – ответил он. – «Я надеялся чаще тебя видеть». – Это было святой правдой. Хорошо, частью правды, так как второй было бегство от Айз Седай, но остальное – истинная правда. Однако женщина покачала пальцами в сторону Селюсии и парочка дружно захихикала, пока не успокоилась и удалилась в обшарпанный фургон с истинно королевским достоинством. О, женщины!
Ему не часто приходилось быть в палатке одному. После смерти Налесина он забрал к себе его слугу Лопина, и теперь каждый раз крепкий тайренец с бородой до пояса возникал перед ним словно из ниоткуда с неизменным поклоном, спрашивая, что «Милорд» желает на обед и что «Милорду» подать вина или чая или засахаренных фиг, которые он добывал неизвестно где. Лопин был гением в поиске разных деликатесов, когда казалось, что достать их просто неоткуда. Кроме того он постоянно искал в сундуках с одеждой что бы еще из одежды господина ему починить, почистить или погладить. И всегда находил себе занятие, хотя на взгляд Мэта и так все было прекрасно. Нерим – высокий, худой меланхоличный слуга Талманеса с седой головой – часто оказывался рядом с ним, так как постоянно скучал. Мэт никак не мог понять, как человек мог скучать без работы, но Нерим всегда стонал, как должно быть плохо живется без него Талманесу, и по пять раз на дню скуля о том, что тот должно быть уже отдал его место другому, и теперь ему приходится сражаться с Лопином за каждую мелочь, чтобы почистить или исправить одежду Мэта. Он даже с нетерпением ждал своей очереди чистить сапоги Мэта!
Заглядывал Ноэл, чтобы поведать о своих приключениях, и Олвер, чтобы сыграть в камни или в Змей и Лисичек, если он не играл в это время с Туон. Заходил Том, тоже играть в камни и поделиться сплетнями, которые услышал в городах и деревнях, в задумчивости над очередным ходом подкручивая свой длинный седой ус. Собственные подборки слухов приносил Джуилин, но с собой он всегда приводил Аматеру. Бывшая Панарх Тарабона достаточно нравилась Мэту, чтобы понять, почему она заинтересовала ловца воров. У нее были губки бантиком словно созданные для поцелуев, и она всегда цеплялась за руку Джуилина, словно хотела вернуть себе часть его ощущений, но она всегда с испугом косилась на фургон Туон, даже когда они находились внутри палатки Мэта. Все чего сумел добиться Джуилин, она теперь не падала ниц, завидев Туон и Селюсию. Кроме того, раньше она поступала также завидев Эгинин, Бетамин или Ситу. Если принять во внимание, что Аматера пробыла да’ковале всего пару месяцев, подобное поведение заставляло Мэта нервничать. Не могла же Туон в самом деле желать сделать его да’ковале, если собиралась выйти за него замуж. Или могла?
В скором времени он запретил им приносить ему новости о Ранде. Продолжать бороться с цветной круговертью в голове было слишком утомительно, а проигрывал в этой борьбе он также часто, как одерживал верх. Иногда все было нормально, но порой он мельком видел Ранда и Мин, и эти двое выделывали нечто ужасное. В любом случае, ничего нового сплетни сказать не могли. Возрожденный Дракон мертв, убит Айз Седай, Аша’манами, Шончан, дюжиной прочих убийц. Нет, он в бегах, где создает секретную армию, делает еще кучу тех или иных глупых вещей. Слухи немного отличались в зависимости от населенного пункта и постоялого двора. Одно было совершенно ясно – Ранд больше не был в Кайриэне, и второе – никто не знал точно, где он скрывается. Возрожденный Дракон исчез.
Странно было видеть, сколько алтарских фермеров, крестьян и горожан, а также проезжих купцов и нанятых ими мужчин и женщин было озабочено фактом его исчезновения. Никто из них ничего толком не знал о Драконе, кроме побасенок и слухов, которые они сами же и разносили, но, все же, его исчезновение их напугало. Том и Джуилин достаточно четко это отметили, пока он не заставил их прекратить. Если Дракон Возрожденный мертв, что остается делать всем остальным? Этот вопрос все задавали себе за завтраком и за кружкой эля вечером, и вероятно перед сном в постели. Мэт, возможно, сказал бы им, что Ранд живехонек – эти видения были достаточно определенными – но как им это объяснить, другой вопрос. Даже Том и Джуилин были не вполне уверены на счет этих цветных галлюцинаций. Купцы и остальные просто сочтут его сумасшедшим. Даже если они ему поверят, то это только породит ненужные сплетни, что наведет шончанских охотников на его след. Все что ему хотелось – избавиться от проклятых видений.
Его переезд в палатку породил массу кривотолков среди артистов, что было вполне понятно. Сначала, он будто бы сбежал с Эгинин... Лейлвин, если она так настаивает на этом, и ее слугой Домоном от ее мужа, теперь тот женится на ней, а Мэта вовсе выгоняют из фургона. Кое-кто из труппы считал, что все для того, чтобы ему было проще волочиться за Туон, и что еще более удивительно, кое-кто ему в этом симпатизировал. Некоторые выражали сочувствие по поводу женского непостоянства, а другие – большей частью незамужние девицы и женщины труппы: акробатки, жонглерши и белошвейки – стали поглядывать в его сторону с особой теплотой во взгляде. Он бы и рад был этой перемене, если бы они не посылали ему пламенные взгляды прямо на глазах у Туон. В первый раз, когда он это заметил, он был так поражен, что едва не вытаращил глаза. Туон же все происходящее показалось весьма забавным! Или она хорошо притворялась. Только идиот может подумать, что знает, что творится у женщины в голове только потому, что она улыбается.
Ежедневно, если они находились на стоянке, он продолжал с ней обедать, и даже начал пораньше приходить для вечерней игры в камни, потому что в этом случае ей приходилось ее кормить еще и ужином. Истинная правда, если вы заставили женщину кормить вас постоянно, она почти победила. По крайней мере, он старался ужинать с ней как можно чаще, если она пускала его в свой фургон. Однажды вечером он обнаружил дверь запертой на замок, и как он не уговаривал, он не смог заставить ни ее, ни Селюсию открыть дверь. Оказалось, днем внутрь влетела птица, а это было очень плохим предзнаменованием, и они вдвоем должны были провести ночь в молитвах и размышлениях, чтобы отогнать зло и все такое. Судя по всему, они полжизни прожили, следуя разным странным суевериям. Обе, и Туон и Селюсия, делали рукой странные знаки, если замечали порванную паутину с пауком. А Туон объяснила ему с серьезным видом, что порвать паутину можно только после того, как изгнать паука, иначе смерть кого-то из близких в течение месяца неизбежна. Они наблюдали за полетом птиц, заметив, что они кружились несколько раз подряд и предсказали бурю, или клали палец на пути цепочки муравьев и наблюдая как они восстанавливают свой путь, предугадывали сколько дней хорошей погоды их ждет, и не замечали, что ни то, ни другое ни разу не сработало. О, один раз дождь был, спустя три дня после появления птиц – это были вороны – но он и близко не был похож на бурю, просто обычный промозглый день.
«Очевидно, Селюсия обсчиталась с муравьями», – просто сказала Туон, кладя белый камень как обычно изящно выгнув пальцы. Селюсия в белой блузе и в разделенной юбке для верховой езды, наблюдавшая игру поверх ее плеча, кивнула. Как обычно, она даже внутри помещения носила на голове шарф поверх коротких золотистых волос. Сегодня это был красный шелковый шарф с золотым узором. Туон была в парчовом голубом платье, обтягивающем ее бедра, с разделенными юбками, такими узкими, что они больше походили на широкие брючины. Она много времени проводила со швеями, раздавая им детальные инструкции, что именно им следует шить, и многие фасоны из сшитого он никогда нигде прежде не видел. Как он подозревал, все шилось по шончанской моде, хотя у нее было несколько сшитых дорожных платьев, которые не вызвали бы никаких комментариев, если бы она отправилась в них на прогулку. По крыше фургона мягко барабанил дождь. – «Очевидно, то, что сказали нам птицы, было подвергнуто изменениям муравьями. Все это не так просто, как кажется, Игрушка. Тебе нужно научиться подобным вещам. Я не желаю, чтобы ты оставался несведущим».
Мэт кивнул, словно согласился, и поставил свой черный камень. И она еще называла его суеверным в отношении воронов и ворон!. В общении с женщинами полезно уметь вовремя промолчать. С мужчинами тоже, но с женщинами это особенно важно. У мужчин можно достаточно четко определить, что может вызвать их гнев.
Разговор с ней был опасен и по другим причинам: «Что ты знаешь о Возрожденном Драконе?», – спросила она его в следующий вечер.
Он как раз набрал полный рот вина в момент и едва не подавился, когда в голове снова вспыхнул цветной водоворот. Вино почти уже превратилось в уксус. Даже у Нерима бывали тяжелые времена. Откашлявшись, он сказал, стирая вино с подбородка: «Ну, что – он Возрожденный Дракон». – На мгновение ему показалось, что он видел, как Ранд обедал за широким темным столом. – «Что еще я должен знать?». Селюсия невозмутимо снова наполнила его кубок вином.
«Очень хорошо, Игрушка. С одной стороны он должен преклонить колени перед Хрустальным Троном до начала Тармон Гай’дон. Пророчества достаточно ясно об этом говорят, но я понятия не имею, где его искать. И это становится очень срочным вопросом, если он тот, как я предполагаю, кто трубил в Рог Валир».
«Рог Валир?» – слабым голосом переспросил он. О чем говорят Пророчества? – «Значит, его нашли?»
«Должны были найти, раз в него трубили, не так ли?» – сухо сказала она, растягивая слова. – «Сообщения, которые я читала, с места, где в него протрубили – называется Фалме – очень тревожные. Чрезвычайно тревожные. Защитить того, кто в него протрубил, мужчина он или женщина, также важно, как защитить Возрожденного Дракона. Ты будешь продолжать играть, Игрушка?»
Он поставил свой камень, но он был так встревожен, что цвета, закружившись, пронеслись так и не сложившись в образ. Дошло до того, что он не смог выиграть, даже имея выигрышную позицию.
«К концу ты стал играть хуже», – задумчиво глядя на доску, примерно поровну разделенную на белую и черную половины, пробормотала Туон. Он готов был отдать все что угодно, лишь бы она не связала момент, когда он стал играть хуже с темой их беседы. Беседа с ней напоминала прогулку по краю пропасти. Одна ошибка, и Мэт Коутон будет таким же мертвым, как прошлогодняя баранина. Но ему все равно придется дойти до конца. У него не было никакого проклятого выбора. О, ему это даже нравилось. По-своему. Чем больше времени он проводил с ней, тем больше возможности запомнить это личико в форме сердечка, так, что он может воспроизвести его черты в любой момент, лишь прикрыв на мгновение глаза. Но на пути его всегда поджидали предательские камни, которые он почти нащупал.
Уже несколько дней после памятного букетика шелковых цветов он не дарил ей никаких подарков, и решил, что уже начал замечать признаки разочарования, когда являлся к ней с пустыми руками. Тогда, через четыре дня после отъезда из Джурадора, едва солнце поднялось из-за горизонта, он вывел ее и Селюсию из фиолетового фургона. Что ж, ему нужна была только Туон, но Селюсия видимо думала, что она ее тень, и пресекала все попытки их разлучить. Однажды он отметил этот факт, представив все как шутку, но женщины продолжили разговор, словно ничего не слышали. Что ему хорошо было известно о Туон, это то, что ей нравились шутки, но порой ему казалось, что у нее совсем отсутствует чувство юмора. Селюсия закуталась в зеленый шерстяной плащ, оставив на виду только красный шарф на голове. Она подозрительно косилась в его сторону, но, впрочем, она так поступала всегда. Туон, кажется, никогда не беспокоилась о своей прическе, но все же ее короткие волосы не так бросались в глаза под капюшоном ее голубого плаща.
«Драгоценная, закрой глаза», – сказал он. – «У меня для тебя есть сюрприз».
«Обожаю сюрпризы», – ответила она, подняв руки к глазам. На мгновение на ее лице промелькнула улыбка, но только на мгновение. – «Некоторые сюрпризы, Игрушка». – Звучало похоже на предупреждение. Селюсия застыла за ее спиной, и хотя грудастая дамочка выглядела полностью расслабленной, ему она показалось похожей на кошку, изготовившуюся к прыжку. Похоже, ей сюрпризы не нравились вовсе.
«Жди тут», – предупредил он и метнулся за фургон. Возвращался он ведя под уздцы Типуна и бритву. Кобыла шла легко, подскакивая в предвкушении выездки. – «Теперь можно. Я подумал, что тебе нравится ездить верхом». – В их распоряжении было много часов, сейчас цирк не проявлял ни малейших признаков жизни. Только над парой фургонов из труб поднимался дым. – «Она – твоя», – добавил он и застыл, так как слова чуть не застряли в его горле.
В этот раз это случилось вне всякого сомнения. Едва он сказал, что лошадь ее, кости в голове внезапно стали стучать тише. Они не замедлялись, в этом он был уверен. Просто ему показалось, что изначально перекатывающихся костей было на один набор больше. Один остановился после его сделки с Алудрой, следующий в миг, когда он подарил лошадь Туон. Странно другое – что рокового в том, что он подарил ей лошадь? И, о, Свет! Теперь ему придется волноваться о том, сколько еще наборов костей осталось перекатываться в его голове? Сколько еще роковых мгновений его поджидает, готовых выскользнуть из-под ноги, чтобы сбросить его в пропасть?
Туон немедленно направилась к бритве, и так же как и он внимательно осмотрела ее с ног до головы, все время улыбаясь. В конце концов, она и в самом деле тренировала лошадей ради удовольствия. Лошадей и дамани, помоги ему Свет. Селюсия в это время с невозмутимым видом внимательно изучала его. Это из-за лошади или потому что он застыл столбом?
«Это – бритва», – сказал он, погладив Типуна по носу. Мерин был хорошо вышколен, но рвение бритвы, похоже, раззадорило и его. – «Чистокровная доманийская бритва, и вряд ли вы сможете увидеть вторую такую же за пределами Арад Домана. Как ты ее назовешь?»
«Плохая примета называть лошадь до того как проедешь на ней верхом», – ответила Туон, взяв поводья. Она вся сияла. – «Это прекрасное животное, Игрушка. Замечательный подарок. Либо у тебя хороший глаз, либо тебе очень повезло».
«У меня хороший глаз, Драгоценная», – ответил он осторожно. Она казалась очень довольной.
«Как скажешь. А где лошадь Селюсии?»
Мда. Что ж, попытаться все же стоило. Умный всегда предвидит возможность неудачной ставки, поэтому он свистнул, и Метвин вывел оседланного чубарого. Мэт сделал вид, что не заметил широкой усмешки Краснорукого. Светлокожий кайриенец был с самого начала уверен, что ему не удастся избавиться от Селюсии, но не стоило так лыбиться по этому поводу. Мэт решил, что десятилетний мерин достаточно спокойный для Селюсии – судя по воспоминаниям горничные редко были отличными наездницами – но женщина осмотрела лошадь почти столь же внимательно, как Туон. И когда она закончила, по брошенному на него взгляду Мэт понял, что во время поездки она не создаст проблем, но она находит лошадь не достаточно резкой. Женщины способны многое вложить в один единственный взгляд.
Выбравшись за пределы лагеря, Туон некоторое время вела бритву шагом по дороге, затем перешла на рысь, затем в кентер. Дорога здесь представляла собой укатанную желтоватую глину с вкраплениями древней брусчатки. Никаких проблем для хорошо подкованной лошади, а он убедился, что бритва была хорошо подкована. Мэт старался держаться рядом с Туон, как никогда прежде получая удовольствие от ее улыбки. Когда Туон была рада, то о существовании сурового судьи можно было забыть. Ее лицо лучилось чистым счастьем. Но его попытка погреться в лучах ее счастья была не долгой, так как Селюсия на мерине втиснулась между ними, и судя по косым взглядам в ее сторону и легкой улыбке на губах, она сполна насладилась своей проделкой.
Сперва вся дорога была в их распоряжении, если не считать пары телег, но через некоторое время навстречу им показался караван Лудильщиков – колонна медленно тянущихся с противоположной стороны дороги аляповато размалеванных фургонов, сопровождаемых громадными псами. Эти собаки были единственной реальной защитой Лудильщиков. Возница головного фургона такого ярко-красного цвета, как кафтан Люка, который был обведен желтой полосой и с огромными желтыми и зелеными колесами по бортам, привстал, вглядываясь в сторону Мэта, затем сел на место, и что-то сказал сидевшей рядом женщине, несомненно, успокоенный присутствием с Мэтом двух женщин. Осторожность по необходимости была в крови у Лудильщиков. Весь караван развернул бы лошадей и сбежал бы от единственного мужчины, если он представлял для них опасность.
Мэт кивнул ему, когда поравнялся с первым фургоном. Худой поседевший мужчина был в ярко-зеленом в тон колесам кафтане с высоким воротником, а на его жене было платье сшитое из ткани всех оттенков голубого, которому позавидовал бы любой актер цирка. Мужчина поднял руку чтобы помахать…
И внезапно Туон развернула бритву и с развевающимся за спиной плащом галопом рванула в чащу леса. Спустя миг Селюсия припустила за ней. Сорвав с головы шляпу чтобы ее не потерять, Мэт, пришпорив Типуна, бросился следом. Со стороны фургонов послышались крики, но он не обратил на них внимания. Он сосредоточился на Туон. Хотелось бы ему знать, что она задумала. Это определенно не являлось бегством. Вероятно, она просто хотела заставить его рвать на себе волосы. Если так, то она почти преуспела.
Типун довольно быстро нагнал чубарого и оставил хмурую Селюсию, настегивающую мерина, позади. Но Туон и бритва были впереди, устремившись туда, где равнина переходила в холмы. Из под копыт животных разлетались птицы, стайки серых голубей и пестрых рябчиков, или коричневых хохлатых куропаток. Все чего сейчас недоставало для беды, это чтобы они напугали ее лошадь. Даже хорошо обученная лошадь может оступиться и упасть, если прямо у нее из-под носа выпорхнет куропатка. Но что было хуже всего, Туон гнала как сумасшедшая, ничуть не замедляясь, просто отклонившись в сторону оттуда, где сквозь поваленные давнишней бурей стволы деревьев прорастал подлесок, словно знала дорогу заранее. Ему тоже пришлось гнать как сумасшедшему чтобы удержаться за ней, хотя он вздрагивал всякий раз, заставляя Типуна перепрыгивать через поваленные деревья. Некоторые стволы были почти с него ростом. Он пришпоривал Типуна, хотя знал, что мерин бежит на пределе своих сил. Слишком хорошо он выбирал эту проклятую лошадь. Так они и гнали сквозь лес все выше и выше.
Также внезапно как начала эту бешеную скачку, также внезапно Туон натянула поводья почти в миле от дороги. Деревья вокруг были старыми, и между стволами было просторно. Черные сосны в сорок шагов высотой и могучие дубы с мощными ветками, изогнувшимися до земли. Из пня одного такого дуба можно было сделать стол, за которым свободно расселась бы дюжина гостей. Валуны и камни были опутаны толстым слоем мха и вьюна, но, куда ни кинь взгляд, это было единственным подобием растительности. Дубы таких размеров убивали весь подлесок под собой.
«Твоя лошадь лучше, чем можно было бы сказать с первого взгляда», – заявила глупая женщина, потрепав его лошадь по шее, когда он подъехал к ней. О, она выглядела как сама невинность! – «Возможно, у тебя и в самом деле хороший глаз». – Капюшон плаща слетел на спину, и стало хорошо видно ее шапку коротких черных блестевших как шелк волос. Он подавил в себе желание их погладить.
«Чтоб я сгорел, вместе со своим хорошим глазом», – прорычал он, нахлобучивая шляпу. Он знал, что ему нужно было вести себя как ни в чем ни бывало, но не смог избавиться от грубости в голосе. – «Ты всегда скачешь как сведенная с ума луной идиотка? Ты могла свернуть своей кобыле шею еще до того как дала бы ей имя. Хуже того, ты себе могла свернуть шею, а я обещал доставить тебя живой и невредимой домой, и намерен сдержать свое обещание. Если ты собираешься продолжать рисковать своей жизнью при каждом выезде, то я не разрешу тебе ездить верхом». – Он тут же пожалел о сорвавшихся с языка словах, но было поздно.
Мужчина бы рассмеялся от подобных угроз, если повезет, решив, что это шутка, однако женщина... Теперь все, что ему оставалось, это ждать взрыва. Он предполагал, что ночные цветы Алудры побледнеют по сравнению с тем, что его ждет.
Она подняла капюшон и молча поправила волосы на голове. Потом посмотрела на него, изучающе, наклонив голову сперва в одну сторону, потов в другую. Наконец, она кивнула самой себе: «Я назову ее Акейн. Это значит – ласточка».
Мэт моргнул. И все? Никакой реакции? – «Я знаю. Хорошее имя, подходящее». – Что теперь? Женщина почти всегда поступала наперекор его ожиданиям.
«Как называется это место, Игрушка?» – спросила она, хмуро оглядев деревья. – «Или лучше сказать, как называлось? Ты знаешь?»
Что она имела в виду? Это проклятый лес! – вот, как это называется. Но, внезапно, он увидел, что огромный валун прямо перед ним, почти полностью скрытый под вьюном напоминает громадную голову, покосившуюся набок. Женскую голову, если присмотреться по внимательнее – эти выветрившееся следы в прическе, видимо когда-то, обозначали драгоценности. Статуя, которой принадлежала эта голова должна была быть огромной. Из земли торчал только кусок с макушки и глаза в спан высотой. И этот большой белый камень торчавший между корней дуба был частью витой колонны. И повсюду вокруг были видны куски колонн и громадных обработанных камней, которые когда-то были частью какой-то гигантской постройки, а рядом торчал кусок в два спана длиной, напоминавший наполовину скрытый под землей каменный меч. Однако, много где можно отыскать древние руины, и не каждая Айз Седай скажет, что там было раньше. Он уже открыл было рот, чтобы сказать, что не знает, но тут он сквозь деревья заметил стоящие в ряд три высоких холма приблизительно в миле впереди. На среднем из них на вершине имелась расселина, словно ее раскололи клином, а у того, что левее их было две. Он знал это место. Невозможно, чтобы где-то в другом месте нашли еще три таких же холма.
Эти холмы назывались Танцорами, а место – Лондарен Кор. Здесь была столица Эхарона. Дорога у него за спиной была вымощена приблизительно в тоже время и проходила прямо через центр города, который тянулся на несколько миль. Говорили, что в Лондарен Кор теже каменщики Огир, которые строили Тар Валон, превзошли самих себя, доведя стиль до совершенства. Но так было всегда, жители любого построенного Огир города утверждали, что их город прекраснее Тар Валона, и что тот служил отправной точкой для их архитектурного стиля. У него сохранилось много воспоминаний о городе, о балах во Дворце Луны, о пьянках с солдатами в тавернах, в которых танцевали танцовщицы в вуалях, о Процессии Флейт во время Освящения Мечей, но что странно, у него были и другие воспоминания об этих холмах – уже спустя пятьсот лет после того, как троллоки не оставили от Лондарен Кор камня на камне, а Эхарон погиб в реках крови и пожарах. Зачем Неревану и Эсандаре вздумалось тогда вторгаться в Шиоту, которой принадлежала эта земля, он не знал. Его воспоминания были отрывочными, охватывали большие куски истории, но полны пробелов. Он понятия не имел, почему холмы были названы Танцорами, и что подразумевалось под Освящением Мечей, но не забыл, что был лордом Эсандары, когда среди этих руин разгорелась битва, и эти холмы как раз попали в поле его зрения, когда в его горло вонзилась стрела. Должно быть, он упал, захлебываясь собственной кровью, совсем неподалеку, где-то в полмили, от того места, где сейчас сидел в седле Типуна.