Страница:
«Все правильно, она не Айз Седай», – нетерпеливо проговорила Илэйн. – «Сколько вы привели?»
«Четыре тысячи семьсот шестьдесят два Гвардейца, миледи. И еще я встретил несколько лордов и леди, которые пытались пробраться в Кэймлин со своими людьми. Будьте спокойны, я проверил их лояльность, прежде чем позволил им ко мне присоединиться. Никто из них не принадлежит к великим Домам, но вместе с их людьми, общее количество стало примерно десять тысяч, миледи». – Он сказал это небрежно, безо всякого значения. В конюшнях сорок пригодных для верховой езды лошадей. Я привел вам десять тысяч человек.
Илэйн рассмеялась и захлопала в ладоши от радости. – «Великолепно, Капитан Гайбон! Великолепно!» – У Аримиллы все еще перевес в силах, но уже не столь значительно как раньше.
«Лейтенант Гвардии, Миледи. Я – Лейтенант».
«С этой минуты вы – Капитан Гайбон».
«И мой заместитель», – добавила Бергитте. – «По крайней мере, на данный момент. Вы проявили находчивость, а ваш возраст позволяет надеяться на наличие опыта. Мне потребуется и то и другое».
Гайбон выглядел обескураженным, кланяясь, и, заикаясь, бормоча благодарности. Человеку его возраста нужно было прослужить еще лет десять, а то и пятнадцать, прежде чем надеяться на капитанский чин, не говоря уж о том, чтобы стать заместителем Капитан-Генерала.
«Однако нам давно пора переодеться в сухую одежду», – продолжила Бергитте. – «Особенно тебе, Илэйн». – Узы стража донесли неумолимую настойчивость, что предполагало готовность тащить Илэйн волоком, если она будет упорствовать.
Горячий и резкий нрав рвался на свободу, но Илэйн его поборола. Сегодня она почти удвоила число своих солдат, и не позволит испортить этот день. К тому же, ей тоже хотелось переодеться.
Глава 14
«Четыре тысячи семьсот шестьдесят два Гвардейца, миледи. И еще я встретил несколько лордов и леди, которые пытались пробраться в Кэймлин со своими людьми. Будьте спокойны, я проверил их лояльность, прежде чем позволил им ко мне присоединиться. Никто из них не принадлежит к великим Домам, но вместе с их людьми, общее количество стало примерно десять тысяч, миледи». – Он сказал это небрежно, безо всякого значения. В конюшнях сорок пригодных для верховой езды лошадей. Я привел вам десять тысяч человек.
Илэйн рассмеялась и захлопала в ладоши от радости. – «Великолепно, Капитан Гайбон! Великолепно!» – У Аримиллы все еще перевес в силах, но уже не столь значительно как раньше.
«Лейтенант Гвардии, Миледи. Я – Лейтенант».
«С этой минуты вы – Капитан Гайбон».
«И мой заместитель», – добавила Бергитте. – «По крайней мере, на данный момент. Вы проявили находчивость, а ваш возраст позволяет надеяться на наличие опыта. Мне потребуется и то и другое».
Гайбон выглядел обескураженным, кланяясь, и, заикаясь, бормоча благодарности. Человеку его возраста нужно было прослужить еще лет десять, а то и пятнадцать, прежде чем надеяться на капитанский чин, не говоря уж о том, чтобы стать заместителем Капитан-Генерала.
«Однако нам давно пора переодеться в сухую одежду», – продолжила Бергитте. – «Особенно тебе, Илэйн». – Узы стража донесли неумолимую настойчивость, что предполагало готовность тащить Илэйн волоком, если она будет упорствовать.
Горячий и резкий нрав рвался на свободу, но Илэйн его поборола. Сегодня она почти удвоила число своих солдат, и не позволит испортить этот день. К тому же, ей тоже хотелось переодеться.
Глава 14
Мокрые Вещи
Поскольку дневной свет никогда не проникал так глубоко внутрь дворца, внутри почти всегда горели позолоченные светильники. Язычки пламени трепетали в лампах, на которых не было стеклянных колпаков. Но их отражатели создавали хорошее освещение в суматошном коридоре, а он действительно был полон суматохи. Слуги в ливреях сновали во всех направлениях, подметали или вытирали пыль. Слуги в красных ливреях с Белым Львом на левой стороне груди стояли на высоких лестницах, снимая зимние гобелены, в основном изображавшие цветы или летние сцены, развешивая вместо них весенние, в основном изображающие красочную осеннюю листву. Всегда на два сезона вперед. Для большинства вывешиваемых изображений это было сродни традиционному регулярному обряду – для облегчения перенесения летней жары или зимней стужи, или напомнить во время весеннего цветения о том, что ветви снова оголятся, и опять выпадет снег. А когда опадают листья, и выпадает первый снег, напомнить, что весна все равно настанет. Было среди них и несколько батальных сцен, изображавших в основном дни особенной славы Андора, но Илэйн уже не так наслаждалась их видом, как в детстве. И все-таки, сейчас они были вполне уместны, как напоминание о том, какой бывает настоящая битва. Была лишь разница в том, как смотрели на это ребенок и взрослая женщина. Слава всегда покупается ценой крови. Но слава – не самое главное, что есть на свете, часто ценой сражений и крови приходится расплачиваться и за куда более важные вещи.
К сожалению, оставалось очень мало слуг, помнивших о подобных вещах вроде традиций, и большинство из них уже были седыми пенсионерами, согнувшимися под тяжестью лет, и которые не могли передвигаться быстро. Но какими бы медлительными они ни были, Илэйн была рада, что они с готовностью вернулись с пенсии, чтобы обучить новичков и восполнить острую нехватку тех, кто бежал во время правления Гейбрила, или после того, как Ранд занял Кэймлин, иначе дворец к этому времени уже превратился бы в настоящий сарай. Грязный сарай. Хорошо, хоть все зимние ковровые дорожки уже убрали с пола. Сейчас на полу, на красно-белых плитках, она оставляла за собой мокрые следы, а во время весенних ливней влажные дорожки еще до наступления темноты покрылись бы плесенью.
Слуги в красно-белых ливреях спешили по своим делам, и, кланяясь или приседая в реверансе, выглядели перепуганными, но это не имело отношения к ней. Они, кажется, не очень-то расстраивались при виде промокших и продрогших Авиенды и Бергитте, или телохранительниц. Да чтоб ей сгореть, если все не перестанут ожидать от нее, чтобы она целыми днями только и нежилась…! Ее взгляд был таким яростным, что слуги начали быстро кланяться и скорей торопились прочь. Ее нрав уже стал предметом вечерних историй перед камином, хотя она старалась не срывать злость на слугах. Вообще-то, если быть честной, то на ком попало, но меньше всего – на слугах. Они ведь не могли себе позволить ответить тем же.
Илэйн собиралась идти прямо в свои апартаменты и переодеться, но, намеренно или нет, свернула, когда увидела Реанне Корли, шедшую по поперечному коридору, в котором все плитки были красными. И дело было вовсе не в реакции слуг. И она совсем не упрямилась. В конце концов, она и правда промокла и хотела переодеться в сухую одежду, или уж на худой конец, получить сухое полотенце, но увидеть женщину из Родни было большой неожиданностью, да и две спутницы Реанне тоже привлекали к себе внимание. Бергитте тихо выругалась, прежде чем последовать за ней, размахивая своим луком, словно пыталась ударить кого-то невидимого. В узах ощущался рост нетерпения и раздраженности, но вскоре все притихло. Авиенда не отставала от Илэйн, но суетливо пыталась отжать воду из шали. Несмотря на все дожди и все реки, которые ей приходилось видеть после того, как она пересекла Хребет Мира, а также огромные подземные цистерны с водой внизу под городом, Авиенда все равно морщилась от подобного расточительства – просто так проливать воду на пол. Восемь женщин-телохранительниц, отставшие при неожиданном повороте Илэйн, поспешили их догнать, бесстрастно и молча, если не считать топота сапог по полу. Выдайте кому угодно меч и сапоги, и он сразу примется чеканить шаг.
Первой из спутниц Реанне оказалась Кара Дефане – бывшая толи Мудрая, толи Целительница из рыбацкой деревушки на Мысе Томан перед тем, как Шончан надели на нее ошейник. Полненькая, с веселыми глазами, она выглядела лишь чуть старше Илэйн, хотя на самом деле ей было под пятьдесят. Вторую звали Джиллари, в прошлом – Шончанская дамани. При виде ее Илэйн похолодела. Что бы о ней ни говорили, эта женщина, несмотря ни на что, оставалась Шончанкой.
На вид Джиллари была среднего возраста, но даже она сама не знала, сколько на самом деле ей лет. Хрупкого телосложения, с длинными огненно-рыжими волосами, и с глазами, такими же зелеными, как у Авиенды, она с Марилле, второй рожденной в Шончан дамани, остававшейся во Дворце, упорствовали в том, что они по-прежнему дамани, и их нужно держать в ошейнике из-за того, что они могут натворить. Ежедневные прогулки были одним из способов, которыми Родня пыталась приучить их к свободе. Конечно, прогулки под внимательным наблюдением. За ними всегда пристально наблюдали, днем и ночью. Иначе любая из них могла попытаться освободить сул’дам. На счет этого, даже на Кару нельзя было положиться, если оставить ее наедине с любой сул’дам, как нельзя было положиться и на Лемору, юную Тарабонскую дворянку, которую заключили в ошейник, когда пал Танчико. Конечно, такое побуждение не пришло бы к ним само по себе, однако нельзя было с уверенностью сказать, что бы сделала любая из них, если бы кто-то из сул’дам приказал ей помочь бежать. И у Кары, и у Леморы оставалась сильная привычка к повиновению.
Глаза Джиллари при виде Илэйн расширились, и она с глухим стуком упала на колени. Она попыталась сжаться в комочек на полу, но Кара схватила ее за плечи и мягко заставила снова подняться на ноги. Илэйн старалась не показать своего отвращения, и надеялась, что ей это удалось. Все приняли бы это падение на колени за попытку пресмыкаться перед ней. Возможно, отчасти так и было. Как кто бы то ни было, мог хотеть снова одеть ошейник? Она снова услышала голос Лини и вздрогнула. Ты не узнаешь причин действий другой женщины, пока не проходишь год в ее платье. Но чтоб ей сгореть, если у нее есть хоть малейшее желание сделать подобное!
«Ничего этого не нужно», – сказала Кара. – «Вот как мы делаем!» – и присела в реверансе, правда, не очень грациозно. Впрочем, до того, как ее захватили Шончан, она никогда не видела города с населением больше, чем в пару сотен человек. Спустя мгновение рыжеволосая женщина еще более неуклюже раскинула свои темно-голубые юбки. Фактически, она чуть не упала, и залилась ярким румянцем.
«Джиллари просит прощения», – почти прошептала она, сложив руки на талии. Ее глаза продолжали кротко смотреть в пол, – «Джиллари постарается запомнить».
«Я», – сказала Кара. – «Помнишь, что я тебе говорила? Это я называю тебя Джиллари, но ты должна говорить про себя «Я» или «мне». Попробуй. И посмотри на меня. Ты можешь это сделать!» – она говорила так, словно подбадривала ребенка.
Шончанка облизнула губы и искоса посмотрела на Кару.
«Я», – тихо сказала она. И немедленно начала плакать: слезы катились по ее щекам быстрее, чем она могла вытирать их пальцами. Кара заключила ее в объятья и успокаивающе зашептала. Кажется, она тоже готова расплакаться. Авиенда неуютно поежилась. Дело было не в слезах – мужчины и женщины Аийл не находили ничего постыдного в слезах, если на то была причина, но у них считалось неприличным держаться за руки на людях.
«Почему бы вам двоим не прогуляться немного одним?» – сказала Реанне этой парочке, ободряюще улыбнувшись, отчего углубились морщинки в уголках ее глаз. У нее был высокий красивый голос, очень подходивший для пения, – «Я найду вас, и мы сможем вместе поесть», – Женщины сделали реверансы и ей. – «Если хотите, миледи», – сказала Реанне прежде, чем они успели отойти даже на пару шагов, – «мы могли бы поговорить по дороге в ваши апартаменты».
Ее лицо было спокойным, а тон не придавал никакого особенного веса ее словам, и все-таки Илэйн стиснула зубы. Усилием воли она заставила себя расслабиться. Не было никакого смысла быть упрямой и глупой. Она действительно промокла. И начинала дрожать, хотя день едва ли можно было назвать холодным.
«Отличное предложение», – сказала она, собирая свои промокшие серые юбки. – «Идемте».
«Мы могли бы идти чуточку быстрее», – проворчала Бергитте, но не настолько, чтобы ее не услышали.
«Мы могли бы и пробежаться», – сказала Авиенда, вообще не пытаясь понизить голос, – «заодно высохли бы».
Илэйн проигнорировала обеих, и заскользила вперед с приемлемой скоростью. Ее мать назвала бы такой шаг королевским. Илэйн не была уверена, что у нее это вполне получается, но и не собиралась бежать через весь дворец, или даже торопиться. Один вид того, что она куда-то спешит, мог породить дюжину разных слухов, если не сотню, каждый из которых будет о каком-нибудь ужасном происшествии, каждый новый еще хуже предыдущего. Итак, уже слишком много разных слухов разносится от каждого дуновения ветра, словно так и надо. И худший из них был о том, что город готов пасть, а она собирается спасаться бегством, пока это еще не произошло. Нет, ее будут видеть только совершенно спокойной. Все должны верить, что она совершенно уверена в себе. Даже если это все будет чистой воды показухой. В противном случае она может идти сдаваться на милость Аримилле. Боязнь поражения стала причиной почти стольких же проигранных битв, как и слабость проигравшего, а она не могла позволить себе ни того, ни другого.
«А я думала, что Капитан-Генерал отправила тебя на разведку, Реанне».
Бергитте использовала пары женщин из Родни в качестве разведчиков, тех, что не могли открыть достаточно широкие врата, чтобы в них проехала телега. Но учитывая, что женщины Родни, объединившись в круг, были способны создавать достаточно широкие врата, полезные как для торговли, так и для перемещения солдат, она держала под присмотром оставшихся шестерых, которые могли Перемещаться самостоятельно. Армия, осаждавшая город, не была для них помехой. А вот платье Реанне, прекрасно скроенное, из хорошей голубой шерсти, хоть и неукрашенное, не считая красной эмалевой булавки в высоком воротничке, решительно не подходило для того, чтобы тайком двигаться по сельской местности.
«Капитан-Генерал считает, что ее разведчикам иногда необходим отдых. В отличие от нее самой», – невозмутимо добавила Реанне, поведя бровью в сторону Бергитте. Узы принесли короткую вспышку раздражения. Авиенда по какой-то причине засмеялась. Илэйн все еще не понимала Аийльский юмор. – «Завтра я опять иду на разведку. Ах, я словно опять вернулась назад, в те далекие дни, когда была торговкой и разъезжала на муле», – все члены Родни за свою долгую жизнь поменяли множество ремесел, постоянно меняя место жительства и профессию прежде, чем кто-то успевал заметить, как медленно они стареют. Старейшие из них владели полудюжиной ремесел, а то и больше, и легко переключались с одного на другое. – «Я решила провести свой свободный день, помогая Джиллари принять фамилию», – Реанне состроила гримасу, – «У Шончан есть обычай вычеркивать имя девочки из списков ее семейства, когда на нее надевают ошейник, и бедная женщина чувствует, что не имеет права на имя, с которым родилась. Имя Джиллари ей дали вместе с ошейником, но она хочет его сохранить».
«У меня столько причин ненавидеть Шончан, что я и сосчитать их не могу», – с ненавистью сказала Илэйн. А затем с опозданием поняла значение всего этого. Обучение реверансам. Выбор фамилии. Да чтоб ей сгореть, если плюс ко всему, беременность еще и заставит ее туго соображать…! – «Когда Джиллари передумала насчет ошейника?» – вовсе необязательно давать всем понять, что она сегодня туповата.
Выражение лица собеседницы ничуть не изменилось, но она помедлила с ответом достаточно долго, чтобы дать Илэйн понять, что уловка не сработала.
«Этим утром, сразу после того, как вы и Капитан-Генерал отбыли, иначе вас бы уже известили», – быстро продолжила Реанне, так что обида не успела ожечь Илэйн. – «Есть и другие новости, такие же хорошие. Ну, по крайней мере, частично. Одна из сул’дам, Марли Нойчин – вы ее помните? – признала, что видит потоки».
«О, это действительно хорошие новости», – пробормотала Илэйн. – «Очень хорошие. Их осталось еще двадцать восемь, но теперь с ними будет проще, когда одна из них сломалась». – Она наблюдала попытку убедить Марли в том, что та может научиться направлять и видеть потоки Силы. Но полненькая Шончанка оставалась вызывающе упрямой, даже после того, как начинала плакать.
«Я сказала, «частично»», – вздохнула Реанне. – «По мнению Марли, она могла бы с тем же успехом признать, что убивала детей. Теперь она настаивает, что на нее нужно надеть ошейник. Она умоляет надеть на нее ай’дам! У меня от этого мороз по коже. Я просто не знаю, что с ней делать».
«Послать ее обратно к Шончан, как только сможем», – ответила Илэйн.
Реанне остановилась, шокированная до глубины души, ее брови взлетели вверх. Бергитте громко прочистила горло – нетерпение пришло по узам прежде, чем она его притушила, – и женщина из Родни снова пошла, и даже немного быстрее, чем раньше.
«Но они же сделают ее дамани. Я не могу приговорить к такому ни одну женщину».
Илэйн бросила на своего Стража взгляд, который соскользнул, как кинжал соскальзывает по хорошему доспеху. Выражение лица Бергитте было… невозмутимым. Для златовласой женщины быть Стражем означало быть очень похожей на старшую сестру. Или, хуже того, на мать.
«Я могу», – выразительно произнесла Илэйн, удлиняя собственный шаг. Что ж, ей не повредит обсохнуть пораньше, а не попозже. – «Она помогала удерживать достаточно других пленников, чтобы заслужить испытать это все на себе, Реанне. Но я не поэтому собираюсь отправить ее обратно. Если кто-то из остальных захочет остаться и учиться, и примириться с тем, что сделала, я, конечно, не выдам ее Шончан. Но, видит Свет, я надеюсь, что они все будут думать так же, как Марли. Шончан могут надеть на нее ай’дам, Реанне, но они не смогут хранить в секрете то, кем она была. Каждая бывшая сул’дам, которую я смогу отправить к Шончан станет мотыгой, которая подроет их корни».
«Суровое решение», – печально ответила Реанне. Она нервно скомкала край своей юбки, расправила ее, а затем скомкала вновь. – «Может быть, вы сочтете возможным обдумать это несколько дней? Ведь это уж точно не что-то такое, что нужно сделать немедленно».
Илэйн скрипнула зубами. Эта женщина подразумевает, что она приняла это решение в один из периодов перепада настроения! Но разве это так? Все казалось обоснованным и логичным. Они же не могут удерживать сул’дам в плену вечно. Посылать тех, кто не хотел освободиться, назад к Шончан было хорошим способом избавиться от них, и в то же время нанести удар по Шончан. Это было нечто большее, чем просто ненависть к оккупантам. Ну, конечно, и это тоже. Но чтоб ей сгореть, она так же чертовски ненавидела быть неуверенной в том, что ее решения являются здравыми! Илэйн не могла себе позволить принимать неверные решения. К тому же, спешка действительно не нужна. В любом случае, лучше отправить, если это возможно, целую группу. Так меньше вероятность того, что кто-то сможет подстроить им «несчастный случай». Она не исключала, что Шончан способны на что-то подобное.
«Я подумаю об этом, Реанне, но сомневаюсь, что изменю свое мнение».
Реанне снова вздохнула, еще глубже, чем раньше. Она жаждала обещанного возвращения в Белую Башню и белого платья послушницы, – слышали, как она говорила, что завидует Кирстиан и Зарии, – и она очень хотела вступить в Зеленую Айя. Но у Илэйн были сомнения на этот счет. У Реанне было доброе сердце, фактически, даже мягкое, а Илэйн никогда не встречала Зеленую, которую можно было бы назвать мягкой. Даже те, кто на вид казался воздушными или хрупкими, внутри были холодной сталью.
Впереди из поперечного коридора выскользнула Вандене, стройная, седовласая и грациозная женщина в темно-сером шерстяном платье с темно-коричневой отделкой, и повернула в том же направлении, куда направлялись они, по-видимому, никого из них не заметив. Она была Зеленой, и твердостью не уступала кузнечному молоту. Джайм, ее страж, шел рядом с ней, близко склонив к ней голову в разговоре, то и дело проводя ладонью сквозь свои редеющие седые волосы. Темно-зеленая куртка свободно болталась на его угловатом и тощем теле. Он был стар, но каждый его дюйм был так же тверд, как и она – старый корень, о который можно затупить не один топор. Кирстиан и Зария, обе в простых белых платьях как у послушниц, кротко следовали за ними, сложив руки на талиях. Одна из них была бледной, как кайриенка, вторая невысокой и узкобедрой. Для беглянок, которым удалось то, что удавалось только очень немногим – сбежать из Белой Башни и годами оставаться не пойманными, в случае Кирстиан – больше трехсот лет, они вернулись к положению послушниц с заметной легкостью. Но с другой стороны, правила Родни были смесью правил, по которым жили послушницы и Принятые. Белые шерстяные платья и потеря свободы приходить и уходить, когда захочется, были, пожалуй, единственными переменами, хотя в последнем случае Родня до определенной степени контролировала и это.
«Я очень рада, что у нее есть эти двое, кем заняться», – прошептала Реанне с оттенком симпатии. В ее глазах появились забота и участие. – «Это хорошо, что она оплакивает сестру, но я боюсь, что без Кирстиан и Зарии, смерть Аделис превратилась бы для нее в навязчивую идею. А может, все оно так и есть. Мне кажется, это платье, которое сейчас на ней, раньше принадлежало Аделис. Я пыталась предложить ей поддержку, у меня есть кое-какой опыт в помощи людям пережить горе – я была деревенской Мудрой, и носила красный пояс в Эбу Дар много лет назад, но она мне и двух слов не сказала».
На самом деле, Вандене теперь носила только платья своей погибшей сестры, и к тому же пользовалась ее цветочными духами. Временами Илэйн казалось, что Вандене хотелось бы стать Аделис, предложить себя в обмен, чтобы вернуть сестру к жизни. Но можно ли обвинять ее в том, что она одержима идеей найти того, кто убил ее сестру? Только горстка людей знала, что именно этим она и занимается. Все остальные считали, также как и Реанне, что она поглощена тем, что обучает Кирстиан и Зарию. Это, и еще их наказанием за побег. Вандене делала и это, и с большим энтузиазмом, но все-таки все было не более, чем прикрытием для ее настоящих целей.
Илэйн молча, не оборачиваясь, протянула руку назад и почувствовала руку Авиенды, которая ждала ее успокаивающего пожатия. Она сжала ее в ответ, не в состоянии представить себе горе от потери Авиенды. Они быстро обменялись взглядами, и глаза Авиенды отразили ее собственные чувства. Сейчас она и представить не могла, как она могла когда-то считать, что у Аийл бесстрастные лица, и по ним ничего нельзя прочесть!?
«Как ты и сказала, Реанне, у нее есть Кирстиан и Зария, чтобы отвлечься», – Реанне не входила в число тех, кто знал правду, – «Мы все оплакиваем ее по-своему. Вандене обязательно найдет утешение на своем собственном пути».
Надо надеяться, это произойдет, когда она найдет убийцу Аделис. А если это не поможет, то хотя бы немного успокоит ее боль… Ну, с этим придется столкнуться тогда, когда будет должно. Сейчас же, надо позволить Вандене думать своей головой. Особенно потому, что она не сомневалась, что Зеленая проигнорирует все попытки ею управлять. Это не просто раздражало, это приводило Илэйн в бешенство. Она должна была смотреть на то, как Вандене сжигает саму себя изнутри, и, что еще хуже, извлекать из этого выгоду. И оттого, что альтернативы не было, ей было ничуть не менее неприятно.
Когда Вандене и ее спутницы свернули по направлению к другой зале, из бокового коридора прямо перед Илэйн появилась Рин Харфор – крепкая, тихая женщина с седеющими волосами, собранными на макушке, окруженная аурой королевского достоинства. Ее официальная алая форма с Белым Львом Андора, как всегда, выглядела свежевыглаженной. Илэйн никогда не видела, чтобы ее прическа была в беспорядке, или чтобы она выглядела хоть чуточку хуже, чем всегда, даже в конце рабочего дня, проведенного в надзоре за работами во дворце. Но было и еще кое-что. Выражение ее круглого лица было несколько озадаченным, но при виде Илэйн на нем появился интерес.
«Ох, миледи, вы же промокли до нитки!» – сказала она, делая реверанс, и ее голос прозвучал шокировано. – «Вам немедленно нужно избавиться от этой мокрой одежды».
«Спасибо, госпожа Харфор», – ответила Илэйн сквозь зубы, – «А я-то и не заметила».
Она тут же пожалела о своей вспышке – Главная Горничная верно служила и ей, и ее матери – но что было еще хуже, Госпожа Харфор почти не обратила на это внимания, даже глазом не моргнув. Перепады настроения Илэйн Траканд больше никого не удивляли.
«Я пройдусь с вами, если возможно, миледи», – спокойно сказала она, пристраиваясь сбоку от Илэйн. Веснушчатая молоденькая служанка, которая несла корзину сложенного стопкой постельного белья, начала делать реверансы, лишь чуточку более адресованные Илэйн, чем Главной Горничной. Но Рин сделала быстрый жест, заставивший девушку поспешить прочь прежде, чем та успела согнуть колени. Возможно, она сделала это только для того, чтобы девчонка не подслушивала. Рин не прекращала говорить, – «Три капитана наемников требуют с вами встречи. Я отправила их в Голубую Приемную, и приказала слугам следить, чтобы какие-нибудь маленькие ценности не упали случайно им в карманы. Как оказалось, это было необязательно. Быстро объявились Кареане Седай и Сарейта Седай и остались с ними, чтобы составить им компанию. Капитан Меллар тоже с ними».
Илэйн нахмурилась. Меллар. Она старалась занять его посильнее, чтобы он не мог причинить вреда, и все-таки он каким-то образом возникал именно там и именно тогда, когда и где она меньше всего хотела его видеть. На сей раз, это были Кареане и Сарейта. Одна из них должна была быть Черной сестрой-убийцей. Конечно, если это не была Мерилилль, но та сейчас была вне досягаемости. Рин это знала. Держать ее в неведении было бы преступлением. У нее повсюду были собственные «глаза и уши», и они могли заметить жизненно важную улику.
«Чего хотят наемники, госпожа Харфор?»
«Я думаю, больше денег», – проворчала Бергитте, и взмахнула своим ненатянутым луком, словно дубинкой.
«Очень может быть», – согласилась Рин, – «но они отказались сказать это мне», – ее рот слегка сжался. Не больше. Однако, казалось, что этим наемникам удалось ее оскорбить. Если они были настолько слепы, что не заметили, что она больше, чем просто старшая служанка, тогда они и вправду очень глупые.
«Дайлин вернулась?» – спросила Илэйн, и когда Главная Горничная ответила отрицательно, добавила: – «Тогда я встречусь с этими наемниками, как только переоденусь», – она могла с тем же успехом просто убрать их с дороги.
Поворачивая за угол, она обнаружила, что столкнулась лицом к лицу с двумя Ищущими Ветер, и едва сдержала вздох. Представители Морского Народа были последними людьми на земле, с кем она хотела бы столкнуться именно сейчас. У тощей, смуглой и босой женщины, в красных расшитых шелковых штанах, и голубой расшитой шелковой блузе, с зеленым кушаком, завязанным искусным замысловатым узлом, Чанелле дин Серан было очень подходящее имя – Белая Акула. Илэйн понятия не имела, на что похожа эта белая акула – она вполне могла оказаться какой-нибудь маленькой рыбешкой, – но большие глаза Чанелле были достаточно беспощадными, что могли принадлежать лютому хищнику, особенно, когда они смотрели на Авиенду. Между ними была вражда. Покрытая татуировками рука приподняла золотую коробочку для благовоний с маленькими дырочками, которая висела на цепочке на шее Чанелле. Она глубоко вдохнула острый, пряный аромат, словно пытаясь перебить какой-то отвратительный душок. Авиенда громко рассмеялась, отчего полные губы Чанелле вытянулись в нитку. По крайней мере, стали тоньше. Стать еще тоньше для них было просто невозможно.
К сожалению, оставалось очень мало слуг, помнивших о подобных вещах вроде традиций, и большинство из них уже были седыми пенсионерами, согнувшимися под тяжестью лет, и которые не могли передвигаться быстро. Но какими бы медлительными они ни были, Илэйн была рада, что они с готовностью вернулись с пенсии, чтобы обучить новичков и восполнить острую нехватку тех, кто бежал во время правления Гейбрила, или после того, как Ранд занял Кэймлин, иначе дворец к этому времени уже превратился бы в настоящий сарай. Грязный сарай. Хорошо, хоть все зимние ковровые дорожки уже убрали с пола. Сейчас на полу, на красно-белых плитках, она оставляла за собой мокрые следы, а во время весенних ливней влажные дорожки еще до наступления темноты покрылись бы плесенью.
Слуги в красно-белых ливреях спешили по своим делам, и, кланяясь или приседая в реверансе, выглядели перепуганными, но это не имело отношения к ней. Они, кажется, не очень-то расстраивались при виде промокших и продрогших Авиенды и Бергитте, или телохранительниц. Да чтоб ей сгореть, если все не перестанут ожидать от нее, чтобы она целыми днями только и нежилась…! Ее взгляд был таким яростным, что слуги начали быстро кланяться и скорей торопились прочь. Ее нрав уже стал предметом вечерних историй перед камином, хотя она старалась не срывать злость на слугах. Вообще-то, если быть честной, то на ком попало, но меньше всего – на слугах. Они ведь не могли себе позволить ответить тем же.
Илэйн собиралась идти прямо в свои апартаменты и переодеться, но, намеренно или нет, свернула, когда увидела Реанне Корли, шедшую по поперечному коридору, в котором все плитки были красными. И дело было вовсе не в реакции слуг. И она совсем не упрямилась. В конце концов, она и правда промокла и хотела переодеться в сухую одежду, или уж на худой конец, получить сухое полотенце, но увидеть женщину из Родни было большой неожиданностью, да и две спутницы Реанне тоже привлекали к себе внимание. Бергитте тихо выругалась, прежде чем последовать за ней, размахивая своим луком, словно пыталась ударить кого-то невидимого. В узах ощущался рост нетерпения и раздраженности, но вскоре все притихло. Авиенда не отставала от Илэйн, но суетливо пыталась отжать воду из шали. Несмотря на все дожди и все реки, которые ей приходилось видеть после того, как она пересекла Хребет Мира, а также огромные подземные цистерны с водой внизу под городом, Авиенда все равно морщилась от подобного расточительства – просто так проливать воду на пол. Восемь женщин-телохранительниц, отставшие при неожиданном повороте Илэйн, поспешили их догнать, бесстрастно и молча, если не считать топота сапог по полу. Выдайте кому угодно меч и сапоги, и он сразу примется чеканить шаг.
Первой из спутниц Реанне оказалась Кара Дефане – бывшая толи Мудрая, толи Целительница из рыбацкой деревушки на Мысе Томан перед тем, как Шончан надели на нее ошейник. Полненькая, с веселыми глазами, она выглядела лишь чуть старше Илэйн, хотя на самом деле ей было под пятьдесят. Вторую звали Джиллари, в прошлом – Шончанская дамани. При виде ее Илэйн похолодела. Что бы о ней ни говорили, эта женщина, несмотря ни на что, оставалась Шончанкой.
На вид Джиллари была среднего возраста, но даже она сама не знала, сколько на самом деле ей лет. Хрупкого телосложения, с длинными огненно-рыжими волосами, и с глазами, такими же зелеными, как у Авиенды, она с Марилле, второй рожденной в Шончан дамани, остававшейся во Дворце, упорствовали в том, что они по-прежнему дамани, и их нужно держать в ошейнике из-за того, что они могут натворить. Ежедневные прогулки были одним из способов, которыми Родня пыталась приучить их к свободе. Конечно, прогулки под внимательным наблюдением. За ними всегда пристально наблюдали, днем и ночью. Иначе любая из них могла попытаться освободить сул’дам. На счет этого, даже на Кару нельзя было положиться, если оставить ее наедине с любой сул’дам, как нельзя было положиться и на Лемору, юную Тарабонскую дворянку, которую заключили в ошейник, когда пал Танчико. Конечно, такое побуждение не пришло бы к ним само по себе, однако нельзя было с уверенностью сказать, что бы сделала любая из них, если бы кто-то из сул’дам приказал ей помочь бежать. И у Кары, и у Леморы оставалась сильная привычка к повиновению.
Глаза Джиллари при виде Илэйн расширились, и она с глухим стуком упала на колени. Она попыталась сжаться в комочек на полу, но Кара схватила ее за плечи и мягко заставила снова подняться на ноги. Илэйн старалась не показать своего отвращения, и надеялась, что ей это удалось. Все приняли бы это падение на колени за попытку пресмыкаться перед ней. Возможно, отчасти так и было. Как кто бы то ни было, мог хотеть снова одеть ошейник? Она снова услышала голос Лини и вздрогнула. Ты не узнаешь причин действий другой женщины, пока не проходишь год в ее платье. Но чтоб ей сгореть, если у нее есть хоть малейшее желание сделать подобное!
«Ничего этого не нужно», – сказала Кара. – «Вот как мы делаем!» – и присела в реверансе, правда, не очень грациозно. Впрочем, до того, как ее захватили Шончан, она никогда не видела города с населением больше, чем в пару сотен человек. Спустя мгновение рыжеволосая женщина еще более неуклюже раскинула свои темно-голубые юбки. Фактически, она чуть не упала, и залилась ярким румянцем.
«Джиллари просит прощения», – почти прошептала она, сложив руки на талии. Ее глаза продолжали кротко смотреть в пол, – «Джиллари постарается запомнить».
«Я», – сказала Кара. – «Помнишь, что я тебе говорила? Это я называю тебя Джиллари, но ты должна говорить про себя «Я» или «мне». Попробуй. И посмотри на меня. Ты можешь это сделать!» – она говорила так, словно подбадривала ребенка.
Шончанка облизнула губы и искоса посмотрела на Кару.
«Я», – тихо сказала она. И немедленно начала плакать: слезы катились по ее щекам быстрее, чем она могла вытирать их пальцами. Кара заключила ее в объятья и успокаивающе зашептала. Кажется, она тоже готова расплакаться. Авиенда неуютно поежилась. Дело было не в слезах – мужчины и женщины Аийл не находили ничего постыдного в слезах, если на то была причина, но у них считалось неприличным держаться за руки на людях.
«Почему бы вам двоим не прогуляться немного одним?» – сказала Реанне этой парочке, ободряюще улыбнувшись, отчего углубились морщинки в уголках ее глаз. У нее был высокий красивый голос, очень подходивший для пения, – «Я найду вас, и мы сможем вместе поесть», – Женщины сделали реверансы и ей. – «Если хотите, миледи», – сказала Реанне прежде, чем они успели отойти даже на пару шагов, – «мы могли бы поговорить по дороге в ваши апартаменты».
Ее лицо было спокойным, а тон не придавал никакого особенного веса ее словам, и все-таки Илэйн стиснула зубы. Усилием воли она заставила себя расслабиться. Не было никакого смысла быть упрямой и глупой. Она действительно промокла. И начинала дрожать, хотя день едва ли можно было назвать холодным.
«Отличное предложение», – сказала она, собирая свои промокшие серые юбки. – «Идемте».
«Мы могли бы идти чуточку быстрее», – проворчала Бергитте, но не настолько, чтобы ее не услышали.
«Мы могли бы и пробежаться», – сказала Авиенда, вообще не пытаясь понизить голос, – «заодно высохли бы».
Илэйн проигнорировала обеих, и заскользила вперед с приемлемой скоростью. Ее мать назвала бы такой шаг королевским. Илэйн не была уверена, что у нее это вполне получается, но и не собиралась бежать через весь дворец, или даже торопиться. Один вид того, что она куда-то спешит, мог породить дюжину разных слухов, если не сотню, каждый из которых будет о каком-нибудь ужасном происшествии, каждый новый еще хуже предыдущего. Итак, уже слишком много разных слухов разносится от каждого дуновения ветра, словно так и надо. И худший из них был о том, что город готов пасть, а она собирается спасаться бегством, пока это еще не произошло. Нет, ее будут видеть только совершенно спокойной. Все должны верить, что она совершенно уверена в себе. Даже если это все будет чистой воды показухой. В противном случае она может идти сдаваться на милость Аримилле. Боязнь поражения стала причиной почти стольких же проигранных битв, как и слабость проигравшего, а она не могла позволить себе ни того, ни другого.
«А я думала, что Капитан-Генерал отправила тебя на разведку, Реанне».
Бергитте использовала пары женщин из Родни в качестве разведчиков, тех, что не могли открыть достаточно широкие врата, чтобы в них проехала телега. Но учитывая, что женщины Родни, объединившись в круг, были способны создавать достаточно широкие врата, полезные как для торговли, так и для перемещения солдат, она держала под присмотром оставшихся шестерых, которые могли Перемещаться самостоятельно. Армия, осаждавшая город, не была для них помехой. А вот платье Реанне, прекрасно скроенное, из хорошей голубой шерсти, хоть и неукрашенное, не считая красной эмалевой булавки в высоком воротничке, решительно не подходило для того, чтобы тайком двигаться по сельской местности.
«Капитан-Генерал считает, что ее разведчикам иногда необходим отдых. В отличие от нее самой», – невозмутимо добавила Реанне, поведя бровью в сторону Бергитте. Узы принесли короткую вспышку раздражения. Авиенда по какой-то причине засмеялась. Илэйн все еще не понимала Аийльский юмор. – «Завтра я опять иду на разведку. Ах, я словно опять вернулась назад, в те далекие дни, когда была торговкой и разъезжала на муле», – все члены Родни за свою долгую жизнь поменяли множество ремесел, постоянно меняя место жительства и профессию прежде, чем кто-то успевал заметить, как медленно они стареют. Старейшие из них владели полудюжиной ремесел, а то и больше, и легко переключались с одного на другое. – «Я решила провести свой свободный день, помогая Джиллари принять фамилию», – Реанне состроила гримасу, – «У Шончан есть обычай вычеркивать имя девочки из списков ее семейства, когда на нее надевают ошейник, и бедная женщина чувствует, что не имеет права на имя, с которым родилась. Имя Джиллари ей дали вместе с ошейником, но она хочет его сохранить».
«У меня столько причин ненавидеть Шончан, что я и сосчитать их не могу», – с ненавистью сказала Илэйн. А затем с опозданием поняла значение всего этого. Обучение реверансам. Выбор фамилии. Да чтоб ей сгореть, если плюс ко всему, беременность еще и заставит ее туго соображать…! – «Когда Джиллари передумала насчет ошейника?» – вовсе необязательно давать всем понять, что она сегодня туповата.
Выражение лица собеседницы ничуть не изменилось, но она помедлила с ответом достаточно долго, чтобы дать Илэйн понять, что уловка не сработала.
«Этим утром, сразу после того, как вы и Капитан-Генерал отбыли, иначе вас бы уже известили», – быстро продолжила Реанне, так что обида не успела ожечь Илэйн. – «Есть и другие новости, такие же хорошие. Ну, по крайней мере, частично. Одна из сул’дам, Марли Нойчин – вы ее помните? – признала, что видит потоки».
«О, это действительно хорошие новости», – пробормотала Илэйн. – «Очень хорошие. Их осталось еще двадцать восемь, но теперь с ними будет проще, когда одна из них сломалась». – Она наблюдала попытку убедить Марли в том, что та может научиться направлять и видеть потоки Силы. Но полненькая Шончанка оставалась вызывающе упрямой, даже после того, как начинала плакать.
«Я сказала, «частично»», – вздохнула Реанне. – «По мнению Марли, она могла бы с тем же успехом признать, что убивала детей. Теперь она настаивает, что на нее нужно надеть ошейник. Она умоляет надеть на нее ай’дам! У меня от этого мороз по коже. Я просто не знаю, что с ней делать».
«Послать ее обратно к Шончан, как только сможем», – ответила Илэйн.
Реанне остановилась, шокированная до глубины души, ее брови взлетели вверх. Бергитте громко прочистила горло – нетерпение пришло по узам прежде, чем она его притушила, – и женщина из Родни снова пошла, и даже немного быстрее, чем раньше.
«Но они же сделают ее дамани. Я не могу приговорить к такому ни одну женщину».
Илэйн бросила на своего Стража взгляд, который соскользнул, как кинжал соскальзывает по хорошему доспеху. Выражение лица Бергитте было… невозмутимым. Для златовласой женщины быть Стражем означало быть очень похожей на старшую сестру. Или, хуже того, на мать.
«Я могу», – выразительно произнесла Илэйн, удлиняя собственный шаг. Что ж, ей не повредит обсохнуть пораньше, а не попозже. – «Она помогала удерживать достаточно других пленников, чтобы заслужить испытать это все на себе, Реанне. Но я не поэтому собираюсь отправить ее обратно. Если кто-то из остальных захочет остаться и учиться, и примириться с тем, что сделала, я, конечно, не выдам ее Шончан. Но, видит Свет, я надеюсь, что они все будут думать так же, как Марли. Шончан могут надеть на нее ай’дам, Реанне, но они не смогут хранить в секрете то, кем она была. Каждая бывшая сул’дам, которую я смогу отправить к Шончан станет мотыгой, которая подроет их корни».
«Суровое решение», – печально ответила Реанне. Она нервно скомкала край своей юбки, расправила ее, а затем скомкала вновь. – «Может быть, вы сочтете возможным обдумать это несколько дней? Ведь это уж точно не что-то такое, что нужно сделать немедленно».
Илэйн скрипнула зубами. Эта женщина подразумевает, что она приняла это решение в один из периодов перепада настроения! Но разве это так? Все казалось обоснованным и логичным. Они же не могут удерживать сул’дам в плену вечно. Посылать тех, кто не хотел освободиться, назад к Шончан было хорошим способом избавиться от них, и в то же время нанести удар по Шончан. Это было нечто большее, чем просто ненависть к оккупантам. Ну, конечно, и это тоже. Но чтоб ей сгореть, она так же чертовски ненавидела быть неуверенной в том, что ее решения являются здравыми! Илэйн не могла себе позволить принимать неверные решения. К тому же, спешка действительно не нужна. В любом случае, лучше отправить, если это возможно, целую группу. Так меньше вероятность того, что кто-то сможет подстроить им «несчастный случай». Она не исключала, что Шончан способны на что-то подобное.
«Я подумаю об этом, Реанне, но сомневаюсь, что изменю свое мнение».
Реанне снова вздохнула, еще глубже, чем раньше. Она жаждала обещанного возвращения в Белую Башню и белого платья послушницы, – слышали, как она говорила, что завидует Кирстиан и Зарии, – и она очень хотела вступить в Зеленую Айя. Но у Илэйн были сомнения на этот счет. У Реанне было доброе сердце, фактически, даже мягкое, а Илэйн никогда не встречала Зеленую, которую можно было бы назвать мягкой. Даже те, кто на вид казался воздушными или хрупкими, внутри были холодной сталью.
Впереди из поперечного коридора выскользнула Вандене, стройная, седовласая и грациозная женщина в темно-сером шерстяном платье с темно-коричневой отделкой, и повернула в том же направлении, куда направлялись они, по-видимому, никого из них не заметив. Она была Зеленой, и твердостью не уступала кузнечному молоту. Джайм, ее страж, шел рядом с ней, близко склонив к ней голову в разговоре, то и дело проводя ладонью сквозь свои редеющие седые волосы. Темно-зеленая куртка свободно болталась на его угловатом и тощем теле. Он был стар, но каждый его дюйм был так же тверд, как и она – старый корень, о который можно затупить не один топор. Кирстиан и Зария, обе в простых белых платьях как у послушниц, кротко следовали за ними, сложив руки на талиях. Одна из них была бледной, как кайриенка, вторая невысокой и узкобедрой. Для беглянок, которым удалось то, что удавалось только очень немногим – сбежать из Белой Башни и годами оставаться не пойманными, в случае Кирстиан – больше трехсот лет, они вернулись к положению послушниц с заметной легкостью. Но с другой стороны, правила Родни были смесью правил, по которым жили послушницы и Принятые. Белые шерстяные платья и потеря свободы приходить и уходить, когда захочется, были, пожалуй, единственными переменами, хотя в последнем случае Родня до определенной степени контролировала и это.
«Я очень рада, что у нее есть эти двое, кем заняться», – прошептала Реанне с оттенком симпатии. В ее глазах появились забота и участие. – «Это хорошо, что она оплакивает сестру, но я боюсь, что без Кирстиан и Зарии, смерть Аделис превратилась бы для нее в навязчивую идею. А может, все оно так и есть. Мне кажется, это платье, которое сейчас на ней, раньше принадлежало Аделис. Я пыталась предложить ей поддержку, у меня есть кое-какой опыт в помощи людям пережить горе – я была деревенской Мудрой, и носила красный пояс в Эбу Дар много лет назад, но она мне и двух слов не сказала».
На самом деле, Вандене теперь носила только платья своей погибшей сестры, и к тому же пользовалась ее цветочными духами. Временами Илэйн казалось, что Вандене хотелось бы стать Аделис, предложить себя в обмен, чтобы вернуть сестру к жизни. Но можно ли обвинять ее в том, что она одержима идеей найти того, кто убил ее сестру? Только горстка людей знала, что именно этим она и занимается. Все остальные считали, также как и Реанне, что она поглощена тем, что обучает Кирстиан и Зарию. Это, и еще их наказанием за побег. Вандене делала и это, и с большим энтузиазмом, но все-таки все было не более, чем прикрытием для ее настоящих целей.
Илэйн молча, не оборачиваясь, протянула руку назад и почувствовала руку Авиенды, которая ждала ее успокаивающего пожатия. Она сжала ее в ответ, не в состоянии представить себе горе от потери Авиенды. Они быстро обменялись взглядами, и глаза Авиенды отразили ее собственные чувства. Сейчас она и представить не могла, как она могла когда-то считать, что у Аийл бесстрастные лица, и по ним ничего нельзя прочесть!?
«Как ты и сказала, Реанне, у нее есть Кирстиан и Зария, чтобы отвлечься», – Реанне не входила в число тех, кто знал правду, – «Мы все оплакиваем ее по-своему. Вандене обязательно найдет утешение на своем собственном пути».
Надо надеяться, это произойдет, когда она найдет убийцу Аделис. А если это не поможет, то хотя бы немного успокоит ее боль… Ну, с этим придется столкнуться тогда, когда будет должно. Сейчас же, надо позволить Вандене думать своей головой. Особенно потому, что она не сомневалась, что Зеленая проигнорирует все попытки ею управлять. Это не просто раздражало, это приводило Илэйн в бешенство. Она должна была смотреть на то, как Вандене сжигает саму себя изнутри, и, что еще хуже, извлекать из этого выгоду. И оттого, что альтернативы не было, ей было ничуть не менее неприятно.
Когда Вандене и ее спутницы свернули по направлению к другой зале, из бокового коридора прямо перед Илэйн появилась Рин Харфор – крепкая, тихая женщина с седеющими волосами, собранными на макушке, окруженная аурой королевского достоинства. Ее официальная алая форма с Белым Львом Андора, как всегда, выглядела свежевыглаженной. Илэйн никогда не видела, чтобы ее прическа была в беспорядке, или чтобы она выглядела хоть чуточку хуже, чем всегда, даже в конце рабочего дня, проведенного в надзоре за работами во дворце. Но было и еще кое-что. Выражение ее круглого лица было несколько озадаченным, но при виде Илэйн на нем появился интерес.
«Ох, миледи, вы же промокли до нитки!» – сказала она, делая реверанс, и ее голос прозвучал шокировано. – «Вам немедленно нужно избавиться от этой мокрой одежды».
«Спасибо, госпожа Харфор», – ответила Илэйн сквозь зубы, – «А я-то и не заметила».
Она тут же пожалела о своей вспышке – Главная Горничная верно служила и ей, и ее матери – но что было еще хуже, Госпожа Харфор почти не обратила на это внимания, даже глазом не моргнув. Перепады настроения Илэйн Траканд больше никого не удивляли.
«Я пройдусь с вами, если возможно, миледи», – спокойно сказала она, пристраиваясь сбоку от Илэйн. Веснушчатая молоденькая служанка, которая несла корзину сложенного стопкой постельного белья, начала делать реверансы, лишь чуточку более адресованные Илэйн, чем Главной Горничной. Но Рин сделала быстрый жест, заставивший девушку поспешить прочь прежде, чем та успела согнуть колени. Возможно, она сделала это только для того, чтобы девчонка не подслушивала. Рин не прекращала говорить, – «Три капитана наемников требуют с вами встречи. Я отправила их в Голубую Приемную, и приказала слугам следить, чтобы какие-нибудь маленькие ценности не упали случайно им в карманы. Как оказалось, это было необязательно. Быстро объявились Кареане Седай и Сарейта Седай и остались с ними, чтобы составить им компанию. Капитан Меллар тоже с ними».
Илэйн нахмурилась. Меллар. Она старалась занять его посильнее, чтобы он не мог причинить вреда, и все-таки он каким-то образом возникал именно там и именно тогда, когда и где она меньше всего хотела его видеть. На сей раз, это были Кареане и Сарейта. Одна из них должна была быть Черной сестрой-убийцей. Конечно, если это не была Мерилилль, но та сейчас была вне досягаемости. Рин это знала. Держать ее в неведении было бы преступлением. У нее повсюду были собственные «глаза и уши», и они могли заметить жизненно важную улику.
«Чего хотят наемники, госпожа Харфор?»
«Я думаю, больше денег», – проворчала Бергитте, и взмахнула своим ненатянутым луком, словно дубинкой.
«Очень может быть», – согласилась Рин, – «но они отказались сказать это мне», – ее рот слегка сжался. Не больше. Однако, казалось, что этим наемникам удалось ее оскорбить. Если они были настолько слепы, что не заметили, что она больше, чем просто старшая служанка, тогда они и вправду очень глупые.
«Дайлин вернулась?» – спросила Илэйн, и когда Главная Горничная ответила отрицательно, добавила: – «Тогда я встречусь с этими наемниками, как только переоденусь», – она могла с тем же успехом просто убрать их с дороги.
Поворачивая за угол, она обнаружила, что столкнулась лицом к лицу с двумя Ищущими Ветер, и едва сдержала вздох. Представители Морского Народа были последними людьми на земле, с кем она хотела бы столкнуться именно сейчас. У тощей, смуглой и босой женщины, в красных расшитых шелковых штанах, и голубой расшитой шелковой блузе, с зеленым кушаком, завязанным искусным замысловатым узлом, Чанелле дин Серан было очень подходящее имя – Белая Акула. Илэйн понятия не имела, на что похожа эта белая акула – она вполне могла оказаться какой-нибудь маленькой рыбешкой, – но большие глаза Чанелле были достаточно беспощадными, что могли принадлежать лютому хищнику, особенно, когда они смотрели на Авиенду. Между ними была вражда. Покрытая татуировками рука приподняла золотую коробочку для благовоний с маленькими дырочками, которая висела на цепочке на шее Чанелле. Она глубоко вдохнула острый, пряный аромат, словно пытаясь перебить какой-то отвратительный душок. Авиенда громко рассмеялась, отчего полные губы Чанелле вытянулись в нитку. По крайней мере, стали тоньше. Стать еще тоньше для них было просто невозможно.