Эмар Густав. Сурикэ

   — Нет, г-н Лебо, мой муж ничего не преувеличивал, — отвечала глубоко взволнованная графиня. — Напротив, я подозреваю его, что он, по возможности, кое-что скрыл, чтобы не задевать вашей скромности; г-н Лебо, мы надеемся, что вы перестанете церемониться с нами.
   — Графиня, вы приведете меня в восторг, оказывая мне такую честь.
   — Понимайте, милая мама, так: я буду приходить к вам тогда только, когда не будет возможности увернуться, — проговорила Марта, улыбаясь.
   — Почему приписывать мне чувства, не существующие в моем сердце.
   — О Боже, — произнесла Марта тем же тоном, — потому что вы обладаете странной привычкой: если вам кто-нибудь не нравится, вы спешите оказать ему значительную услугу, чтобы отделаться от него. Не служу ли я тому очевидным доказательством? С тех пор как вы, рискуя своей жизнью, спасли меня от негодяя, вы окончательно позабыли обо мне. Поэтому я серьезно боюсь, чтобы и моего опекуна не постигла та же участь.
   — Ну, это мы еще увидим, — проговорил граф, улыбаясь. Шутливый разговор продолжался в таком роде, пока не появился Бесследный и не сказал охотнику, что пора трогаться в путь.
   — Скоро ли вы возвратитесь? — спросил граф Шарля.
   — Не знаю, это зависит он некоторых обстоятельств, которых я не могу предвидеть; но, поверьте, граф, что бы там ни говорила мадемуазель де Прэль, для меня всегда будет счастьем бывать у вас.
   — Ну, это еще подлежит сомнению, — сказала Марта, смеясь.
   Лебо простился и ушел со своими друзьями.
   В эту самую ночь, ровно в час, Мрачный Взгляд через посредство Бесследного назначил ему свидание у порогов Лося.
   Шарль не мог медлить ни одной минуты, чтобы поспеть вовремя на свидание, так как пороги Лося были еще не близко.
   Охотники и краснокожие должны были дожидаться Шарля в двух или трех ружейных выстрелах от места свидания; потом предполагалось, что он отправится с ними в их деревню и отдохнет там.
   Условившись насчет всех подробностей, путники продолжали свое путешествие лесом.
   Ночь была прекрасная и светлая.
   Когда краснокожие прибыли на место, где должны были дожидаться, они сделали привал, расположившись лагерем, но не разводя огня из предосторожности, чтобы не привлечь ночных бродяг, которых всегда очень много вблизи плантаций. Гуроны по возможности избегали схваток с бродягами, в которых можно было много потерять и мало выиграть.
   Шарль продолжал путь, предоставляя своим друзьям расположиться сколько возможно было лучше.
   Пройдя минут двадцать, он услышал гул порогов и скоро заметил высокого человека, опершегося скрещенными руками на дуло своего ружья.
   — Кто идет?
   — Друг, — звучно произнес Лебо.
   — А! Это вы, г-н Лебо?
   — Да, и готовый к вашим услугам.
   — Радуюсь, что Бесследный не забыл моего поручения.
   — Бесследный никогда не забывает поручений, могущих быть полезными друзьям.
   — Я это знаю.
   Прошло несколько минут в молчании. Оба охотника сели рядом на выступ скалы. Мрачный Взгляд что-то обдумывал, но минуту спустя заговорил.
   Его первый вопрос привел Шарля в изумление.
   — Вы получили письмо от отца?
   — Что? — произнес охотник, с удивлением глядя на него.
   — Сколько времени, как вы не получали писем от вашего отца, две недели или месяц?
   — Месяц, — отвечал Лебо. — Разве вы знаете моего отца?
   — Да. Вы должны были узнать о нашем знакомстве из последнего письма вашего отца.
   — Виноват, я получил это письмо, но еще не прочитал его. Оно осталось в руках главнокомандующего, и он отдаст его мне по возвращении в Квебек.
   — Вот это прискорбно.
   — Но почему же?.. Ничего нет естественнее. Напротив, все письма моего отца походят одно на другое. Он мне пишет редко и для того только, чтобы делать мне постоянные упреки; теперь вы понимаете, почему я не очень тороплюсь читать их.
   Мрачный Взгляд не мог удержаться от улыбки.
   — Да, это отчасти так. Отец ваш немного желчный, я его знаю давно. Горе и долгие, незаслуженные страдания сделали его таковым.
   — Милостивый государь! Я люблю и уважаю моего отца, несмотря на всю его суровость.
   — Я это все знаю, но знаю также и то, что ваш отец вас очень любит и вполне верит в вас.
   — Гм!.. Мне кажется, что вы зашли немного далеко.
   — Мои слова легко доказать; слушайте, в письме, полученном вами в бытность вашу в Квебеке, не нашли ли вы места, которое заставило вас сильно призадуматься? Не удивила ли вас также присылка вашего оружия?
   — Сознаюсь, милостивый государь, и вместе с тем прибавлю, что тон этого письма поразил меня; отец мой никогда не обращался со мной так ласково, скажу более — нежно.
   — Теперь вы видите!
   — Да, но его жестокость и обман, к которому он прибегнул, чтобы отправить меня сюда против моей воли…
   — Да, но нужно было, чтобы все так произошло.
   — Как?!
   — Позвольте, в жилах вашего отца течет немного немецкой крови; он упрям и мстителен и не прощает никогда оскорбления.
   — Мне это лучше известно, чем кому-либо.
   — Зачем такая язвительность? Вы раскаетесь, когда узнаете обо всем.
   — Я этого желаю, так как, повторяю вам, несмотря ни на что, люблю моего отца.
   — Я вам расскажу в чем дело: вашему отцу было нанесено одно из тех оскорблений, которые никогда не забываются. Но он имел дело с человеком могущественным, которому ничего не стоило погубить всю вашу семью. Отец ваш таил свою месть двадцать пять лет. Он научил вас владеть оружием, дал вам полное и серьезное образование и потом ждал случая воспользоваться вашими услугами для своей мести. Его враг в продолжение многих месяцев жил в Новой Франции. Если бы вы прибыли как путешественник, на это обратили бы внимание и вы бы исчезли, как это здесь случалось много раз. Чего ради вам нужно было переплывать океан? Ваш отец богат, и вы адвокат парижского парламента. Надо было придумать какую-нибудь уловку, чтобы вы были вполне гарантированы от всяких подозрений. Такая уловка была найдена. Ваш отец наделал много шума из-за нескольких ваших пустых шалостей; он преувеличил ваши долги и добился указа о посылке вас в Новую Францию, и, когда все было готово, вас снабдили всем необходимым для путешествия, остальное вам известно.
   — Но мне известно также, милостивый государь, что накануне моего отъезда, когда я хотел проститься с отцом, он отказался принять меня.
   — И он был прав.
   — Как прав?
   — Конечно. Отец ваш растрогался бы и открыл бы вам все. Враг ваш, быть может, был бы предупрежден, и дело стольких лет могло бы быть потерянным.
   — Вы так подбираете факты, что невольно приходится верить.
   — Скоро вы убедитесь, что я говорил только истину. К тому же я слишком многим обязан вам, чтобы я не был с вами искренен.
   — Как имя этого врага? Можете ли вы назвать мне его?
   — Я, собственно, за этим и пришел сюда. Имя его — граф Рене де Витре.
   — Граф Витре! — воскликнул охотник, задрожав. — А! С первой же минуты, как я увидел этого человека, я почувствовал к нему ненависть.
   — Я знаю, что между вами происходило и как вы едва его не убили.
   — Если б я знал тогда то, что узнал сегодня, я убил бы его как собаку.
   — И хорошо бы сделали.
   — Я знаю и убедился в этом несколько дней тому назад.
   — Что вы хотите сказать?
   — Граф подкупил убийцу, чтобы покончить со мной.
   — Уже?
   — Да.
   — И чем же это кончилось?
   — Я убил подкупленного.
   — Граф найдет другого.
   — Разве убийство его пункт помешательства?
   — Но час кары уже пробил, у меня в руках доказательства, дающие возможность погубить его; его постигнет ужасная кара, в этом я вам клянусь! — сказал Мрачный Взгляд с сильнейшей ненавистью в голосе.
   — Извините, милостивый государь, но позвольте предложить вам один вопрос.
   — Извольте.
   — Почему эта месть так сильно интересует вас?
   — Вы это узнаете, когда прочтете письмо вашего отца. Пусть лучше оно откроет вам все.
   — Да, действительно, так будет лучше.
   — Несколько дней тому назад я ужинал с графом в Луисбурге.
   — А! Он возвратился?
   — Да, и обшаривает все мышиные норки, чтобы разыскать меня, но я обманул этого великого обманщика и сбил его с толку; я приобрел связи в высших сферах, с которыми ему нелегко будет справиться. Он почти потерял голову и не знает, какому святому молиться. Одним словом, я затравил его, остается только добить.
   — И с Божьей помощью мы победим, — сказал Лебо с мрачной решимостью.
   — Слушайте же, я расскажу вам о нашем обеде в Луисбурге.
   — Должно быть, это очень интересно.
   — В особенности для вас.
   Тогда Мрачный Взгляд, в котором читатель, без сомнения, узнал Матье, рассказал охотнику все, что произошло между ним и графом Витре в доме Каймана, в Луисбурге.
   — Это ужасно! Этот человек какое-то чудовище. Думаете ли вы, что у него хватит духу сделаться убийцей лиц, осужденных им на смерть?
   — Да. Разве он уже не подсылал убить вас?
   — Правда.
   — Он не остановится перед преступлением, я в этом убежден.
   — Но что ему сделали эти несчастные?
   — Ничего, но они обладают какой-то тайной, которую он хочет уничтожить, погубив их; эти люди стесняют его, и он желает во что бы то ни стало стереть их с лица земли. Вы видите, что неприязненные действия открылись с обеих сторон.
   — Но не нашлось ли какого-нибудь средства окончить это дело полюбовно? Я не хочу проливать крови.
   — Мы об этом поговорим, когда вы прочтете письмо вашего отца.
   — Зачем вы отсылаете меня постоянно к нему?
   — Так следует… А! Я и забыл, я должен вручить вам…
   — Что?
   — Пятьсот тысяч ливров.
   — Вот как! Я не нуждаюсь в деньгах и не трачу почти ничего. У меня гораздо больше, чем мне нужно.
   — Вы забываете, что деньги — нерв жизни; они отворяют все двери и раскрывают самые затаенные вещи. Деньги эти не для вас, но…
   — Понимаю. Кто стремится к цели, не пренебрегает средствами.
   — Отличный ответ. Когда я вам понадоблюсь, вы найдете меня в монастыре францисканцев в Квебеке, где спросите отца Жерома.
   — Отлично. Я не забуду.
   — Когда я захочу вас повидать и не застану дома, то в запечатанном конверте оставлю червонного туза, если же туза треф, то значит, что я был у вас по делу весьма поспешному. Когда же вы найдете туза пик, то это будет означать, что вам грозит опасность, и вы тотчас же поторопитесь ко мне в монастырь.
   — Все это ясно. Но знаете ли вы, где я живу?
   — Да, в доме Белюмера. Теперь до скорого свидания. Смотрите же, будьте осторожны.
   — Буду бодрствовать, будьте покойны. Оба пожали друг другу руки и расстались.
   Солнце уже встало, беседа их длилась несколько часов.

ГЛАВА XIV. Витре все еще ищет, но ничего не находит

   Политический горизонт Канады покрывался все более и более грозными тучами.
   Французы, вполне достойные своего имени, — но таких было немного в администрации Новой Франции — предвидели катастрофу, готовую разразиться каждый день.
   Монкальм не предавался иллюзиям насчет колонии. После всякой одержанной им победы он доносил военному министру, что надобно заключить мир с англичанами, в противном случае они погибли.
   И не только один Монкальм писал так военному министру, ему писали то же Дорель, шевалье Леви, Бугенвиль и многие другие, обладавшие совестью и видевшие всю низость образа действий Биго и его злоумышленников; как ни резко это название, но они не заслуживали другого.
   Англичане грозно вооружились против несчастной колонии; они хотели атаковать французов сразу со всех сторон и, раздавив их одним ударом, покончить с ними.
   В Версале все это было известно; там многие втихомолку вздыхали, и в том числе первым — военный министр, который имел более верные сведения, чем другие. Но никто не осмеливался сказать слово. Маркиза Помпадур сильно интересовалась Канадой и всеми силами покровительствовала Биго.
   Маркиза Помпадур была слишком могущественна у короля; все перед нею преклонялись.
   Хотя убежденный, что потеря колонии не более как вопрос времени, Монкальм несколько раз просил разрешения возвратиться во Францию, но не мог добиться его.
   Видя себя преднамеренной жертвой, Монкальм безропотно покорился, но покорился как герой.
   Со дня взятия Шуежена главнокомандующий только изредка появлялся в Квебеке и оставался там не более двух-трех дней, затем снова поспешно возвращался в начатые укрепления, чтобы привести их в возможно лучшее состояние, увеличить наличный состав войска и пополнить магазины съестными и боевыми припасами и также обмундированием, наконец, приготовить все то, что необходимо для ведения войны. Он знал из верных источников, что будущая кампания будет одной из наиболее тяжелых.
   Монкальм принял неизменное решение; имея в виду только одно — честь Франции, он дал себе слово сделать свое положение более выигрышным, чем самая блестящая победа.
   Монкальм хотел, чтобы успех англичан, стоивший им более, чем поражение, возбудил у них не торжество, а ужас, и очень честно сдержал данное слово, как это увидят в развязке этой грандиозной эпопеи.
   Однажды, между восемью и девятью часами вечера, какой-то господин, тщательно закутанный в складки широкого плаща, вошел в переулочек, упиравшийся в задний фасад дома Жака Дусе, днем ювелира, а в часы досуга — шпиона г-на Биго.
   Неизвестный надавил плиту, потайная дверь отворилась; он вошел и врасплох очутился лицом к лицу с ювелиром.
   — Входите скорее, — сказал Дусе, быстро затворяя дверь, — не знаю почему, но мне кажется, что за вами следили.
   — Пусть! — отвечал вошедший, смеясь, и продолжал, когда они вошли в отлично меблированную комнату шпиона: — Что вам вздумалось! Кроме какого-то прохожего, шедшего в двадцати шагах впереди меня и ни разу не обернувшегося, я и собаки не встретил от самого дома Водрейля. Вы всего боитесь, — прибавил он, продолжая смеяться, и, бросив свой плащ, расположился в мягком кресле.
   — Смейтесь, граф, но знайте, что лучшее средство выследить кого-нибудь — это идти впереди него.
   — А я не знал этого, теперь же, при первой встрече, вспомню… Благодарю за совет.
   Жак Дусе бесцеремонно пожал плечами.
   — Откуда вы взяли, что за мной следили? Вы ничего не могли видеть сквозь эти толстые стены.
   — Это правда, — ответил Дусе серьезным тоном, — я ничего не видел.
   — Ну, так как же?
   — Предчувствие меня никогда не обманывает, граф де Витре.
   Граф разразился смехом.
   — Если мы заходим в область фантастическую, то я не буду говорить ничего; было бы слишком глупо спорить о подобных предметах.
   — Вы так думаете, граф?
   — Еще бы! — отвечал граф тем же тоном. — Все эти рассказы старых баб — нелепые предрассудки, которые каждый здравомыслящий человек должен презирать.
   — Может быть, и так, граф, но кто знает, не придется ли и вам в скором времени согласиться со мной.
   — Признаюсь, это меня удивило бы, но оставим этот пустой спор, который не имеет смысла, и поговорим лучше о более важных делах.
   — Я к вашим услугам, как и всегда, граф.
   — Вот уже почти месяц, как я вас не видел. В последнее наше свидание вы просили у меня только две недели, вы помните это? Я дал вам больше времени, следовательно, вы не можете упрекать меня в настоящем моем нетерпении.
   — Совершенно так, граф. Но зато я добыл некоторые сведения.
   — А? Посмотрим, что за сведения! — проговорил граф, потирая руки.
   — Не радуйтесь, граф; я боюсь, что они не только не принесут вам какой-либо пользы, но еще сгустят тот туман, которым вы уже окутаны.
   — Гм! Что вы хотите сказать? Говорите скорее и без разглагольствований.
   — Хорошо. Это будет недолго.
   — Я слушаю.
   — Предлагайте мне вопросы об известных лицах; я предпочитаю вести разговор в этом роде, так будет проще и скорее.
   — Хорошо. Шарль Лебо?..
   — Исчез дней двадцать тому назад, и никто не знает, что сталось с ним.
   — Может быть, убит в стычке с индейцами?
   — Нет. Он получил письмо в Квебеке, где он живет в доме старого охотника Мишеля Белюмера.
   — Ну, а Белюмер?
   — Не знает или, скорее, притворяется, что ничего не знает.
   — Может быть, есть возможность что-нибудь узнать через этого человека?
   — Нет.
   — Как нет?
   — Шарль Лебо уехал тотчас по получении письма, никому ничего не говоря; что же касается Белюмера, то он уехал четыре дня спустя по отъезде своего друга.
   — Разве вы не послали надежного человека вслед за ним?
   — Посылал, но несколько часов спустя его нашли возле Трех Рек с разбитым черепом и не с одной пулей в животе. Мне кажется, лишнее прибавлять, что он был мертв.
   — Весьма естественно. Молодцы не зевают!
   — Они знают, что им грозит опасность, и защищаются; они правы, точно так же, как будем правы мы, если поступим с ними таким же образом.
   — Логично, а граф Меренвиль?
   — Граф оставил генерала Монкальма в Карильоне.
   — Он должен быть на своей даче Бельвю. Граф постоянно живет там, когда не в походе.
   — Бельвю необитаем; там ни души более не осталось.
   — Что вы говорите? — вскричал граф, подпрыгивая на своем кресле.
   — Истину, граф.
   — Все семейство уехало?
   — Да, граф. В том числе и мадемуазель де Прэль.
   — А! Они, без сомнения, в Квебеке. Для меня это лучше, теперь они под моими руками, и похищение легче будет привести в исполнение.
   — Семейство Меренвиль не в Квебеке.
   — Вы в этом уверены?
   — Даже очень. Дом их пуст, все заперто.
   — Черт возьми! Вот так новости!
   — Я вас предупреждал.
   — Но когда и как они уехали? Ведь должен же был кто-нибудь их видеть? Не могли же они испариться в воздухе.
   — Они выехали внезапно, в полночь.
   — В полночь?! — вскричал граф с удивлением.
   — Да, граф. Они, разделившись на две группы, уехали неожиданно; все было приготовлено заранее.
   — А!
   — Их выслеживали по следам лошадей. В известном месте, примыкающем к реке, обе группы, как это заметно по следам, соединились в одну и отправились далее. В продолжение восьми дней за ними следили шаг за шагом, и на девятый день…
   — Ну, что на девятый день?
   — Лошади возвратились в Бельвю после длинного объезда.
   — А люди?
   — Неизвестно.
   — Но слуги, оставленные в Бельвю?..
   — Вчера переехали в Квебек, в дом графа.
   — Прислуга должна же хоть что-нибудь знать?
   — Ничего; к ним уже пробовали подъезжать со всех сторон. Это малоразвитые канадцы, которым не рискнули бы доверить столь важную тайну.
   — Так. Но кто мог предостеречь графа?
   — Э!.. Конечно, так называемый Матье, который показал вам отличный образчик того, как он умеет обделывать свои дела.
   — Ну, уж попадись он мне!
   — Ну, это еще когда-то будет, а пока мы в его руках.
   — А так мы разбиты.
   — Наголову, граф.
   — К черту! Проклятье!.. А женщина, прозванная Свет Лесов, тоже исчезла?
   — Да, давно уже часть племени бобров оставила свою деревню и переселилась в другое место, как это делают часто индейцы; эта женщина отправилась с переселенцами.
   — За ними не следили?
   — Гнаться по следам диких?.. Да разве это возможно, граф?
   — Мои мысли путаются. Я начинаю сходить с ума.
   — И есть от чего, но не надобно еще терять надежды. Если мы успеем найти хоть одного, в наших руках будут все.
   — Конечно. Но когда?
   — Точно определить я не могу, может быть, завтра, а может быть, через год. Главное, нужно запастись терпением и положиться на случай, который часто помогает тем, кому в счастье не везет!
   — Ваши доводы малоутешительны.
   — Что делать, граф! Не знаю, что вам и сказать, но только могу уверить вас в одном…
   — В чем?
   — В том, что это дело, по своим затруднениям и препятствиям, заинтересовало меня в высшей степени. В первый раз я встречаюсь лицом к лицу с противниками, равными мне, так как и они сильны, дворняжки. Я буду бороться с ними во что бы то ни стало, а если мне не удастся разбить их, то это будет не по моей вине.
   — Вы это мне обещаете?
   — Будьте покойны, граф. Моя гордость и мое самолюбие поставлены на карту. Если я не выиграю, я сложу голову.
   — Вот условие: если вы будете иметь успех, я вам заплачу пятьсот тысяч ливров.
   — Это ваше дело. Не теперь будем говорить о деньгах, после — другая статья!
   — Все будет зависеть от того, что вы сделаете, — сказал граф, вставая и надевая свой плащ. — Теперь я вас оставляю, уже становится поздно. У меня еще много дела, я опять приду…
   — Дайте месяц времени; если будет в промежутке что-нибудь новое, я вам сообщу.
   — Отлично. Так будет лучше. До свидания.
   — Мое почтение, граф.
   Витре, слегка поклонившись, сошел с лестницы, напевая вполголоса модную песенку, и вышел, не принимая никакой предосторожности, а стараясь только не выпачкаться в грязи в этом глухом переулке. Он шел крупными шагами, не оглядываясь ни вправо, ни влево.
   Только что граф повернул за угол переулка, как ему представилось какое-то необыкновенное движение в подозрительной груде мусора. Потом внезапно, как черт из игрушечной коробки, показался из кучи сора какой-то человек высокого роста, что-то бормотавший сквозь зубы и ругавшийся.
   — Еще десять минут, и я задохнулся бы без покаяния. Чтобы черт побрал старого дурака, на которого приходится постоянно работать; его трудно провести, как старую приказную крысу. Но главное не медлить.
   Разговаривая так с собою, неизвестный вышел из дыры, проделанной в куче сора, и быстро распустил громадное покрывало, которым он плотно был окутан, чтобы по возможности меньше выпачкаться грязью. Одежда его не пострадала ничем, что доставляло ему немало удовольствия. Завернувшись в плащ, он поспешил в глубь переулка, который был от него не более четырех или пяти шагов.
   В это самое время Жак Дусе разговаривал с собою вполголоса:
   — Сердце мое сжимается, это — предчувствие, что бы там ни говорил граф Витре. Подожду еще пять минут, чтобы окончательно увериться, что граф не возвратится, как это он сделал в последнее свое посещение, и потом сниму пружину потайной двери. Я хорошо знаю, что никому в Квебеке неизвестно о существовании этой двери, но всегда нелишне быть осмотрительным.
   Он взглянул на часы.
   — Пять минут кончаются, — прибавил он, — пора. Дусе отворил дверь в комнату, в которой он принимал своих клиентов, то есть избранных, как бы назвали их теперь. Дусе не сошел с лестницы еще и наполовину, как услышал твердые и тяжелые шаги и затем увидел слабый свет.
   — Я был вполне в этом уверен, — пробормотал Дусе. — Граф всегда так делает, он, вероятно, забыл сообщить мне что-либо важное или подать последний совет. Я знал, что вы возвратитесь, — проговорил Дусе уже громко, — входите; но еще бы минута, вы не смогли бы войти, дверь была бы заперта.
   Таинственный посетитель, которого Дусе принял за графа Витре, проворчал что-то сквозь зубы, на что шпион не обратил внимания, чем и сделал громадную ошибку.
   Костюм незнакомца чрезвычайно походил на костюм графа Витре.
   Несмотря на всю свою смышленость, Дусе на этот раз ошибся; впрочем, костюм графа не имел никакого значения для Дусе, ему не надо было изучать ни манер, ни платья графа.
   — Не угодно ли вам присесть в эти кресла, граф, — сказал Дусе с почтительным поклоном.
   Незнакомец снял плащ и шляпу.
   — Я не граф Витре, — отвечал он сурово.
   На нем была бархатная маска и в каждой руке по пистолету, дула которых были направлены в грудь шпиона.
   Дусе был буквально поражен этим визитом, предвещавшим для него так мало хорошего.
   — Я не граф Витре, — повторил незнакомец, — хотя он и научил меня, сам того не зная, как открывается ваша потайная дверь. Без помощи графа я никогда не отгадал бы замысловатого механизма этой двери.
   — О, мое предчувствие! — пробормотал Дусе.
   — Что вы говорите? — спросил незнакомец.
   — Ничего такого, что могло бы вас интересовать, — отвечал шпион, начиная приходить в себя.
   Дусе был не только храбр, но и решителен. Когда его первое удивление прошло, он вполне овладел собою.
   — Кто вы? Что вам нужно от меня? И отчего вы явились ко мне с оружием в руках?
   — Вот сколько вопросов в один раз! — отвечал насмешливо незнакомец. — Тем не менее я отвечаю вам на все. Вы видите, что я недурно сложен; знайте же, малейшее подозрительное движение с вашей стороны — и я убью вас, как собаку, как бы вы ни были храбры.
   — Милостивый государь!..
   — Молчите, если хотите, чтобы я отвечал на ваши вопросы.
   — Я жду…
   — Чего вы ждете? Чтобы пришли к вам на помощь? Но вам известно лучше, чем мне, что вы один в этом совершенно отдельном помещении. Но, чтобы отнять у вас всякую надежду…
   И незнакомец неожиданно набросился на Дусе и, несмотря на сопротивление последнего, повалил его на пол и крепко связал тонкими, но прочными веревками, бывшими, как оказалось, в порядочном количестве в карманах незнакомца.
   Дусе, весь красный от гнева и усилия, извивался как змея, но все его старания были напрасны: несмотря на всю свою силу, он встретился с сильнейшим себя вдвое.
   — Вот так хорошо, — сказал незнакомец, вставая и поднимая свои пистолеты, которые заткнул за пояс.
   Потом он запер дверь на два оборота замка и ключи положил себе в карман.
   — Теперь мы можем поболтать, не боясь, что нас побеспокоят, — продолжал незнакомец.
   Он поднял Дусе на руки, посадил его в кресло, а другое подвинул для себя.
   — Вы хотите знать, кто я? — спросил он.