Эмар Густав. Сурикэ

   Капитан Лебо между тем не оставил мысли о мести; напротив, желание это все больше и больше в нем укреплялось; но он понял, что у него были могущественные враги, которые не замедлят его раздавить, если только он обнаружит признаки жизни; капитан притаился, целых пятнадцать лет посвятил он невидимой подземной работе крота, приведшей, однако, к результатам, ужасным для его врагов. Об этом деле давно забыли все, кроме капитана, который продолжал подкапываться под своих противников. Благодаря терпению, хитрости и деньгам, капитану удалось собрать все малейшие подробности о гнусном преступлении, в котором принимали участие пятеро молодых людей, принадлежащих к известнейшим французским дворянским фамилиям. Все они уже умерли таинственной, необъяснимой смертью, после того как схоронили жен и детей, умерших также от каких-то недугов, неизвестных в медицине; можно было подумать, что над ними тяготеет неумолимый рок.
   Но самый виновный из всех, граф Витре, еще оставался в живых; что в этом случае руководило капитаном Лебо, мог объяснить только он один. Когда он, с характеризующим его терпением, закончил собирание данных по этому несчастному делу, он сыграл комедию с «lettre de cachet», чтобы спровадить сына в Канаду.
   Капитан обожал своего сына, однако же имел достаточно силы воли, чтобы выказать гнев и ненависть, которых совершенно не было в его сердце, и перед отъездом не сделал сына поверенным своих планов; он знал, что бессознательные сообщники — самые лучшие.
   Теперь наконец настал час мести — ужасной мести.
   Граф Витре ухаживал за прелестной молодой девушкой, аристократкой по происхождению; он любил ее до обожания и уже получил согласие на брак, но свадьба была отложена до его переселения во Францию и, было ли это влияние какого-то бессознательного предчувствия, только граф пожелал венчаться в Гамбурге, где его должны были ожидать невеста и ее родители; медовый месяц молодые собирались провести на берегу озера Леман, в замке, недавно купленном графом.
   Все эти планы были в подробности известны капитану.
   То длинное письмо оканчивалось следующим лаконичным предложением:
   — Сговорись, милый сын, с Мрачным Взглядом; я заранее одобряю ваши общие действия; не забывай, что я подготовлял это мщение целые пятнадцать лет.

ГЛАВА XI. О том, как в нашей несчастной колонии горизонт становился час от часу мрачнее

   Когда Шарль Лебо окончил чтение этого странного документа, он опустил голову, полузакрыл глаза и глубоко задумался.
   Молодой человек был бледен как мертвец; им овладело невыразимое волнение, капли холодного пота выступили у него на лбу, зубы были крепко сжаты, все тело дрожало от нервного озноба.
   Мрачный Взгляд исподтишка наблюдал за ним с молчаливым сочувствием; несмотря на напускное спокойствие, легко было заметить, что он чувствует к другу сильнейшее сострадание.
   — Это ужасно! — пробормотал молодой человек, задыхаясь от рыданий.
   — Да, — отвечал Мрачный Взгляд, — действительно ужасно.
   Вслед за тем оба замолчали.
   Наконец молодой человек вскочил, широко раскрытые глаза его горели, в его благородной и сильной натуре совершилась реакция; он несколько раз провел рукой по лбу, влажному от холодного пота.
   — Я думал, что умру, — сказал он глухим голосом и прибавил после короткой паузы: — Теперь прошло, лучше поскорее все кончить, я невыразимо страдал.
   — Да, — отвечал Мрачный Взгляд, — я понял, что вы
   должны были испытывать, но молчал; что же мне оставалось делать? Сожалеть о вас и молчать.
   — Благодарю вас, любезный друг, — отвечал Шарль, протягивая ему руку.
   — Я только должен сообщить вам еще кое-какие разъяснения, но, может быть, лучше…
   — Нет, друг, лучше все узнать сразу.
   — Хорошо, вы отчасти правы, к тому же я не буду многословен.
   — Говорите.
   — Граф Рене де Витре не оставался в бездействии в то время, как ваш отец вел свою подпольную работу с отличающим его терпением и упорством. Граф де Витре, в свою очередь, усердно разузнавал об участи того несчастного, которого он вывез в пустыни Луизианы и Канады и бросил там без всяких средств. Он не жалел денег и, благодаря золоту, не только узнал, что его жертвы живы, но и ознакомился с их местопребыванием и образом жизни.
   — Но чем вы объясните эту свирепость хищного зверя относительно несчастных, которые, по своему ничтожеству, ни в коем случае не могли угрожать местью, чего он мог от них опасаться?
   — Он боялся, а теперь боится более, чем когда-нибудь, чтобы через этих людей не распространились компрометирующие его слухи. Граф собирается жениться на молодой особе из такого семейства, где честь и безупречное поведение всегда ценились выше всего. Такие семьи с каждым днем встречаются реже, но их все-таки больше, чем обыкновенно думают. Семейство, войти в которое стремится граф, занимает очень высокое место среди дворянства, и через него граф может подняться на какую угодно высоту; поэтому он ежеминутно боится, чтобы чья-нибудь нескромность или откровенность не разрушила его карточного замка. Как ни далеко зашло у них дело, но достаточно малейшего пятна на репутацию графа, чтобы родители невесты взяли свое слово назад. Он понимает, в каком он двусмысленном и опасном положении, единственное средство заставить врагов молчать…
   — …закрыть им рот кинжалом.
   — Верно, в нашей жизни все тесно сплетается, первое преступление влечет за собой второе, необходимое для того, чтобы его скрыть, и, таким образом, преступник на-
   конец стоит по колено в крови; но вы знаете, рано или поздно все раскрывается.
   — Да, время лучше всех умеет раскрывать тайны.
   — Но что же он будет делать, если его позорные преступления выйдут на свет Божий?
   — Он пожмет плечами — что ему за дело? Вероятно, он рассуждает так и довольно логично: моя новая семья защитит меня и скроет мой позор хотя бы для того, чтобы спасти честь своего имени. Но он ошибается, семья эта с презрением выбросит его из своей среды. Впрочем, зачем заглядывать так далеко! Будущность, о которой мечтает граф де Витре, уже не существует для него; его предательство убивает его нравственно, через несколько дней, может быть, все будет для него кончено.
   — Дай Бог, — сказал молодой человек с чувством злобы, — но вот чего я не понимаю.
   — Чего же?
   — Этого предательства.
   — Граф почти разорен; измена поправит позолоту его герба.
   — Какой низкий расчет!
   — Бесспорно, но, к несчастью, у графа нет другого исхода, почва ускользает у него из-под ног; он хватается за соломинку, чтобы спастись; между тем погибель близка; тогда он поступает, как игрок, ставит все на карту, рискует всем своим будущим.
   — Он негодяй, он должен понести наказание и понесет его, если Бог нам поможет; наше дело правое, мы страдаем невинно.
   — Следовательно, вы согласны со мной и с вашим отцом; вы желаете наказания этому злодею?
   — Да, но в известных пределах.
   — Не понимаю.
   — Я объяснюсь откровенно и ясно, чтобы между нами не осталось ни малейшего недоразумения.
   — Пожалуйста, любезный друг.
   — Но я еще не знаю, почему вы принимаете участие в этом деле.
   — Скоро, любезный Шарль, вы все узнаете.
   — Так, пока оставим этот вопрос и сговоримся относительно остального.
   — Хорошо.
   — Друг мой, — начал молодой человек серьезным голосом, — средние века прошли, мы пережили ту эпоху, когда отцы, умирая, передавали сыновьям продолжение начатого ими мщения и тем делали из них бессознательных палачей; все это было хорошо во времена романсеро; наше поколение — не буду задаваться вопросом, лучше это или хуже, — наше поколение рассуждает и только по зрелом размышлении может решиться на участие в деле, подобном тому, которое требует теперь нашего сообщества, мы хотим не мести, а справедливого возмездия виновному.
   — Вы совершенно правы.
   — Но, для того чтобы наказание было справедливо, оно не должно карать невинного.
   — Конечно.
   — Если мы будем слушаться только чувства мести, повиноваться только голосу страсти, мы можем сделаться столь же виновны, как и тот, кого мы собираемся карать; последняя фраза в письме моего отца привела меня в ужас.
   — Почему?
   — Прочтите эту фразу, мой друг, она ужасна.
   И он подал ему письмо, молча указав на то место, которое следовало читать.
   — Да! — воскликнул Мрачный Взгляд дрожащим голосом, сильно побледнев. — Возможно ли, чтобы страсть дошла до такого безумия? Ваш отец — человек холодный, строгий, но не изменявший принципам чести ни при каких, самых критических обстоятельствах, решается думать и писать подобные вещи!
   — Не значит ли это мстить за гнусное преступление еще более гнусным? В пользу этих несчастных до известной степени говорит то, что они были пьяны, действовали в бессознательном состоянии! Но мой отец!.. Так вернемся к Моисееву закону: око за око, зуб за зуб? Разве мы краснокожие?.. Трудно поверить.
   — Благодарю вас за то, что вы во мне не сомневались; клянусь, что никогда подобная мысль не приходила мне в голову, даже в самые тяжелые минуты моей жизни; а между тем никто не имеет такого права мстить ему, как я. Вычеркните эту фразу, чтобы от нее не осталось и следа, ради нашей общей чести.
   — Хорошо, друг мой, — сказал молодой человек. — Мы должны быть только судьями, судьями неумолимыми, но справедливыми, даже и относительно этого злодея.
   Шарль взял перо и вычеркнул слова, которые их так тяжело взволновали.
   — Теперь вы видите, любезный друг, — начал Мрачный Взгляд, — насколько для вас было важно ознакомиться с содержанием этого письма.
   — Теперь вижу, но я вам уже говорил, что большинство писем моего отца не заключали в себе ничего, кроме упреков. Самое удивительное в этом деле то, что отец умел так хорошо скрывать существование моей тетки; никто из семьи никогда не слыхал о ней ни слова и не подозревал, что она была когда-нибудь в числе смертных.
   — Осторожность требовала этой тайны, не следовало возбуждать подозрительности врагов.
   — Я готов ехать, когда вы назначите: в форте Карильон нам больше нечего делать, между тем есть место, где присутствие наше необходимо.
   — Хотите? Выедем с восходом солнца.
   — Немыслимо, милый друг; не можем же мы уехать из форта, не простившись, по крайней мере, с главнокомандующим.
   — Правда, я об этом не подумал.
   — На рассвете мы простимся с главнокомандующим и отправимся в путь.
   Поговорив еще несколько минут, оба охотника заснули. С рассветом они были на ногах.
   Марта де Прэль показалась на пороге своей комнаты, свежая, розовая, цветущая.
   Мрачный Взгляд улыбнулся ей и добродушно отошел в сторону, чтобы не мешать прощанию влюбленных.
   — Вы уезжаете, г-н Шарль? — спросила молодая девушка.
   — Я должен ехать, — печально отвечал молодой человек, — я и так пробыл здесь слишком долго; о, если б я слушался только моего сердца, я бы остался еще. Вы не знаете, как мне тяжело расстаться с вами.
   — Я могу судить по тому, что чувствую сама, — отвечала она с грустной улыбкой, — но долг не позволяет вам оставаться, надо ему повиноваться. Куда вы едете, мой друг?
   — В Квебек, м-ль Марта.
   — Слава Богу! Значит, наша разлука будет непродолжительна: мы также через несколько дней отправимся в Квебек. Зайдете ли вы к нам в отель?
   — Можете ли вы в этом сомневаться?
   — Нет, я знаю: не бойтесь ничего, приходите смело, я переговорю с моим опекуном, вы будете приняты как следует, понимаете?
   — Вы ангел.
   — Нет, я только девушка, которая вас любит.
   — Благодарю вас, Марта; никогда, никто не будет вас так любить, как я.
   — Я знаю, и эта уверенность составляет мое счастье, будьте покойны, у меня есть основание предполагать, что мой опекун не откажет вам в моей руке.
   — Вы возвращаете мне бодрость, Марта, я уже падал духом, но я вам верю, я уезжаю почти счастливым, ваши слова помогут мне терпеливо ожидать нашего свидания.
   — Пора ехать, — сказал, улыбаясь, Мрачный Взгляд.
   — Правда, — отвечала Марта, — поезжайте, мой друг, мой жених, и не сомневайтесь ни в чем.
   — О, могу ли я сомневаться, — отвечал он с порывом. Молодая девушка протянула ему руку, он взял ее и страстно поцеловал.
   — До свидания! — крикнула ему Марта, порхнула как птичка и заперлась в своей спальне.
   — Едем! — сказал Мрачный Взгляд.
   — Хорошо, — отвечал он печально.
   — Будьте мужчиной, — возразил охотник, — ваше чувство святое, вы будете счастливы, ваша любовь вызывает улыбку у самих ангелов.
   — Она так добра и так прекрасна! — пробормотал Шарль Лебо.
   — Да, и вы стоите ее любви, ну, едем?
   — Да, — сказал Шарль, точно просыпаясь ото сна, — я был так счастлив с ней. Едем!
   Он быстрыми шагами вышел из комнаты, как будто желая вырваться из этой атмосферы, опьянявшей его своими нежными испарениями.
   Охотники приказали доложить о себе генералу.
   — Вы уезжаете, господа? — спросил он.
   — Да, генерал, — отвечал Сурикэ, — важные дела, не терпящие отлагательства, требуют нашего присутствия в Квебеке.
   — Через несколько дней и я там буду, кругом полное разложение, отечество погибает, нам остается только похоронить себя под развалинами нашей прекрасной колонии.
   — Как, генерал, — сказал Шарль с волнением, — вы отчаиваетесь после блестящей победы при Карильоне?
   Генерал с горечью улыбнулся.
   — В то время как я побеждал и обращал в бегство англичан, они овладели Луисбургом и отняли у нас море, сообщение с Луизианой отрезано; мы пленники в своей собственной колонии, вот в каком положении дела; англичане теснят нас со всех сторон, они располагают шестьюдесятью тысячами войска, мы же можем выставить не более шести тысяч для своей обороны.
   — Но в таком случае все погибло! — с отчаянием вскричал Шарль Лебо.
   — Почти; изменники достигли своей цели, но я им не доставлю возможности порадоваться капитуляции своих соотечественников, я буду защищаться, мы падем, но после того как встретим врага лицом к лицу.
   — Вся Канада встанет на свою защиту.
   — Надеюсь! Все, что мы можем — это бороться до последнего издыхания и заставить неприятеля купить дорогой ценой наше поражение. Я рассчитываю на вас и всех ваших друзей, господа.
   — Мы будем при вас до последнего выстрела, генерал.
   — Знаю и благодарю вас, господа. О! Эти негодяи — Биго и граф де Витре!¹
   — Что касается графа де Витре, — сказал с мрачной энергией Сурикэ, — то предоставьте его нам.
   — Хорошо, поручаю его вам, никогда еще не совершалось более постыдной измены.
   — Получили вы какие-нибудь известия, генерал?
   — Да, и ужасные; судите сами, у меня от вас нет тайн, к тому же скоро и все о них узнают. Граф Рене, Денис де Витре, один из знатнейших французских аристократов, капитан морской службы, командир фрегата «Слава», лучшего судна во всей эскадре, был атакован англичанами; после весьма вялой обороны он позволил неприятелю овладеть фрегатом, тогда как его обязанность было взорвать его на воздух.
   — И он сдался?
   — Да, как трус; английское судно, атаковавшее «Славу», было гораздо меньше и слабее; это настолько верно, что когда англичане отправятся вверх по реке, чтобы атаковать Квебек и Монреаль, знаете ли, какое судно будет во главе? Фрегат графа Рене, Дениса де Витре.
   — Французский дворянин, осыпанный королевскими милостями! Какая низость! — воскликнул Мрачный Взгляд.
   — Мы берем на себя обязанность наказать его, генерал; мы уже это обещали и исполним наше обещание.
   — Теперь это трудно, если не невозможно; он будет соблюдать осторожность.
   — Если, — с горечью заметил Сурикэ, — нам придется отбивать его у англичан, мы все-таки его захватим.
   — Клянусь вам, — прибавил Мрачный Взгляд с чувством.
   — Я убежден, господа, что вы сделаете все возможное; если вам удастся овладеть графом, вы окажете громадную услугу отечеству; это послужит для всех страшным уроком.
   — Во Франции у него много друзей и защитников, благодаря которым он может избегнуть наказания; поэтому он должен быть судим и казнен здесь, в колонии, в присутствии всего населения Канады и вблизи английской армии, — сказал Сурикэ с лихорадочным жаром.
   — Так и будет, — подчеркнул Мрачный Взгляд.
   — Хорошо, может быть, это и будет лучше; когда вы едете в Квебек?
   — Как только вы нас отпустите, генерал.
   — Я приеду в Квебек почти в одно время с вами, и вы мне будете нужны.
   — Мы во всякое время к вашим услугам, генерал.
   — В таком случае, я вас не задерживаю; вы едете одни?
   — Одни, с вашими друзьями, генерал.
   — С Белюмером и другими, да? Хорошо, — сказал, улыбаясь, генерал, — вы счастливцы, господа; вы свободны как ветер и ни от кого не зависите. Доставите мне удовольствие?
   — Что вам угодно, генерал?
   — Позавтракайте со мной по-семейному; часом раньше, часом позже — разница невелика.
   — Дело в том… — начал Шарль Лебо, смотря на своего друга.
   Мрачный Взгляд улыбнулся.
   — Я не задержу вас, — добродушно настаивал генерал.
   — Соглашайтесь, — сказал Мрачный Взгляд, — а я воспользуюсь этим временем и займусь одним важным делом, которое совершенно упустил из виду.
   — Как! Вы отказываетесь от моего приглашения?
   — Прошу извинить меня, генерал.
   — Нет, нет, я непременно хочу видеть вас у себя за завтраком.
   — Простите, генерал, мне трудно согласиться, но если вы так любезно настаиваете… я не знаю, что мне делать; в котором часу будет завтрак?
   — Через три четверти часа, самое большое через час.
   — В таком случае, я принимаю ваше любезное приглашение и благодарю вас за внимание.
   — Полноте! Что за церемонии между солдатами? Итак, решено.
   — Решено, генерал.
   — Отлично, до свидания. Охотники вышли.
   Это приглашение было любезностью со стороны генерала, которой он хотел доставить Шарлю Лебо возможность еще раз повидаться с Мартой де Прэль и провести с ней лишний час перед отъездом.
   Со своей стороны, Сурикэ принял приглашение только потому, что надеялся еще раз увидеть любимую девушку, оба руководствовались одной и той же мыслью.
   Раны, полученные Сурикэ при атаке форта, сделали для его романа гораздо больше, чем шесть месяцев, проведенных хотя и вблизи Марты, но при обыкновенных, нормальных условиях; доказательством может служить то, что во время поездки в Луизиану, имея полную возможность говорить с молодой девушкой с глазу на глаз, он не решился признаться ей в любви; его проклятая робость сковывала ему губы.
   Если теперь дело так быстро подвинулось вперед, то это потому, что Марта, убедившись в любви молодого человека, сама сделала первые шаги.
   У женщин есть какое-то ясновидение, благодаря которому они, как бы ни были наивны и целомудренны, чувствуют, что любимы.
   Слабые зачатки взаимного понимания получили быстрое развитие во время болезни молодого человека, что весьма естественно; молодая девушка повела дело так искусно, что Шарль Лебо наконец ободрился, собрался с духом и… объяснился.
   С этой минуты все пошло отлично; Шарль Лебо перешел через Рубикон, отделавшись от своей робости, дни проходили как одна минута в разговорах о любви, в спряжении прелестного глагола «любить»; кто из нас реже или чаще не спрягал его в счастливые дни юности, юности, которая продолжается так безумно, в это благословенное время думается только о настоящем; будущее не существует. Таков нерушимый закон природы.
   О юность!..
   Когда завтрак был подан, г-жа Меренвиль, уже предупрежденная главнокомандующим, вошла в спальню Марты и нашла ее всю в слезах.
   Графиня улыбнулась, отерла ей глаза своим платком и сказал на ухо:
   — Он еще не уехал, он будет с нами завтракать. Молодая девушка быстро вскочила, обвилась руками вокруг шеи графини, расцеловала ее и, спрятав лицо у нее на груди, прошептала:
   — Мама, милая мама!
   — Перестаньте же плакать! — сказала графиня с доброй улыбкой.
   — Я плачу от радости, мама, — сказала она, смеясь и плача одновременно.
   — Поскорее оботри глаза, дитя, и пойдем, нас ждут. Через пять минут молодая девушка вошла в столовую в сопровождении графини де Меренвиль.
   Молодые люди исподтишка обменялись восторженными взглядами, замеченными, впрочем, всеми присутствующими.
   Влюбленные, как бы они ни были осторожны, умеют скрывать свое счастье не более пяти-шести дней; занятые только друг другом и не замечая никого из окружающих, они, сами того не сознавая, делают неосторожности, которые их выдают.
   Так и случилось с нашими молодыми людьми.
   Завтрак прошел не особенно весело; общество было слишком тяжело настроено; но каждый старался по возможности скрывать свое настроение, чтобы не опечалить остальных и, благодаря общим усилиям, все участвующие вынесли из этого завтрака приятное впечатление.
   Наконец настал час отъезда.
   Медлить больше было невозможно, надо было ехать.
   Генерал дал Шарлю Лебо письмо с поручением лично передать его Дорелю, с которым он был в очень близких отношениях.
   Потом началось прощание.
   Оно продолжалось недолго.
   Все знали, что скоро увидятся в Квебеке.
   Охотники простились со всеми присутствующими и вышли из столовой.
   Судьба пожелала — судьба всегда на стороне влюбленных, — чтобы в коридоре Шарль Лебо еще раз встретился с Мартой де Прэль.
   О чем они говорили?
   Ни тот ни другой не могли бы ответить — о чем.
   Но они провели пять счастливых минут.
   Стук отворяющейся двери заставил прелестную птичку упорхнуть и унести с собой столько счастья, что его бы стало на месяц.
   Друзья наших охотников ожидали их. Их было трое: Белюмер, Бесследный и Тареа, последний собирался совершить вместе с ними только часть пути.
   Вождь спешил в свое селение, чтобы собрать воинов, которых он отпустил домой после битвы при Карильоне; сам же он оставался в форте до полного излечения своего пациента Сурикэ.
   Жак Дусе уехал несколько дней тому назад в Квебек, куда его призывали неотложные дела.
   Как ни сильно он доверял своим рабочим, тем не менее его постоянным и весьма основательным правилом было оказывать полное доверие только своему хозяйскому глазу; кроме того, он желал узнать, что поделывают его патроны: Биго и граф Рене де Витре.
   При данных обстоятельствах эти два изменника должны были хлопотать особенно деятельно о том, чтобы сохранить вид невиновности и, как принято выражаться в просторечии, выйти сухими из воды.
   Путешествие совершилось без всяких препятствий и при самых счастливых условиях.
   Война еще не коснулась этой части Канады; все усилия неприятеля были направлены против Квебека и Монреаля; в верхней Канаде было так тихо и покойно, как в мирное время.
   На восьмой день пути Тареа расстался с друзьями и отправился в свое селение, обещая им скорое свидание.
   Охотники направились к реке Св. Лаврентия и через несколько дней достигли окрестности Бельвю.
   Прелестная дача была заперта и пуста; Сурикэ со вздохом проехал мимо и начал разыскивать пирогу, которой обыкновенно пользовался, когда заезжал в эти места и которую спрятал перед отъездом в Луизиану.
   Он ее так хорошо укрыл от нескромных глаз, что сам мог разыскать только с большим трудом.
   Затем, взвалив ее на плечо, он отнес пирогу на берег и спустил на реку; охотники поплыли вниз по течению.
   При въезде в Квебек они увидели Бурламака, занятого возведением укреплений на берегу реки.
   Путешественники отправились в дом Белюмера; старый охотник всем им предложил гостеприимство.
   Мрачный Взгляд имел квартиру в Квебеке, но, по желанию Сурикэ, согласился поселиться вместе с ним.
   Обстоятельства требовали, чтобы они постоянно были вместе.
   Переодевшись, оба охотника отправились в дом ювелира — они спешили увидаться и переговорить с ним.
   Увидев посетителей, Жак Дусе бросился к ним навстречу.
   — Приехали?
   — Час тому назад.
   — И прежде всего ко мне?
   — Конечно.
   — Пойдемте, я отведу вас в отдельное помещение.
   — Разве есть новости?
   — Увидите.
   Он позвал подмастерье, приказал ему сидеть в лавке и ни в коем случае его не беспокоить, потом пригласил друзей следовать за ним в комнату, уже знакомую читателю по некоторым разыгравшимся там сценам, не лишенным интереса.
   Дусе заботливо запер все двери, пододвинул гостям кресла и сел сам.
   — Что же нового? — спросил Мрачный Взгляд.
   — Много: два друга не далее как вчера оказали мне честь по обыкновению явиться сюда для своих деловых переговоров; но от переговоров они скоро перешли к брани и наконец к обоюдному оскорблению действием: словом, схватили друг друга за горло, как пьяные извозчики.
   — Как! Такие неразлучные друзья! — сказал Мрачный Взгляд.
   — В том-то и дело, — возразил Дусе.
   — Прямо сознаюсь, что ничего не понимаю, — сказал Сурикэ.
   — И я также; недурно, если бы вы объяснились толковее.
   — Сейчас выведу вас из лабиринта, — смеясь, сказал Ивон, — вот что произошло… Вы, конечно, не забыли, господа, что граф де Витре, по его собственному выражению, предложил англичанам «оказать им содействие».