Страница:
— Давно бы так! Теперь вы говорите, как настоящий воин; да, друг мой, сам Бог спасает вас в данную минуту.
— Правда, — сказал генерал.
— Шарль Лебо, неподкупная честность которого нам давно известна, — прибавил Дорель, — конечно, не поступил бы так, если бы хоть минуту сомневался в законности своего поступка.
— Я был не прав, друг мой, сознаюсь; вы и Шарль правы; не будем больше об этом говорить; дело решено, спрячьте только эти расписки, которые впоследствии могут понадобиться.
— Чтобы оформить дело, вы дадите Лебо квитанцию, подробно мотивированную; он передаст ее мне, а я ему выдам расписку для его обеспечения, ведь так, кажется, следует сделать, Шарль?
— Совершенно так, генерал, — с поклоном отвечал молодой человек.
Генерал позвал сержанта и приказал ему принести все нужное для письма.
— Не забудьте выписать прописью сумму три миллиона и изложить исторические обстоятельства, при которых деньги эти были конфискованы.
— Будьте покойны, любезный друг, я ничего не забуду.
— Чем я могу отблагодарить вас, любезный Шарль?
— За то, что я исполнил мой долг? — отвечал тот, улыбаясь.
— Нет, за все услуги, которые вы продолжаете мне оказывать.
— О! — сказал Мрачный Взгляд. — Я знаю, чего он желает.
— Чего же? — с любопытством спросил генерал.
— А это дело очень щекотливое; вы, кажется, ему нечто обещали?
Сурикэ покраснел, как помидор, и не знал куда деться от смущения.
— Вспомнил! Дорель, вы не знаете, Меренвиль в Квебеке?
— Разве вы забыли, что его командировали в помощь Буганвилю?
— Так, так, опять забыл! Я вам дам письмо к моему двоюродному брату, если увидите его раньше меня.
— Хорошо, — сказал Дорель.
Молодой человек горячо пожал руку генералу, который ответил ему улыбкой.
— Прощайте, мой друг, и извините, что я так долго забывал о моем обещании.
— О, генерал! Извиняться передо мной? Кстати, — сказал он, чтобы переменить предмет разговора, — по поводу Буганвиля, который, кажется, маневрирует немного выше Квебека; по моему мнению, вам следует предупредить его, чтобы он обратил внимание на Фулонскую бухту; там, кажется, можно ожидать английского десанта, т.е. я даже этого наверное ожидаю.
— И вы правы, благодарю вас, я уведомлю Буганвиля, чтобы он принял меры. Дорель, пошлите ему письмо с нарочным.
— Будьте покойны, я ничего не забуду, все сделается хорошо и вовремя. Теперь позвольте с вами проститься, поздно, а у меня еще много дела; вы все мне сказали, ничего не забыли?
— Нет, любезный друг.
— В таком случае потрудитесь приказать, чтобы мне подали лошадь.
— Извините, г-н Дорель, я забыл передать вам нечто, — сказал Сурикэ.
— Что именно?
— Снятый мной план Фулонской бухты.
— О, да. Это весьма важно.
— К счастью, я вспомнил вовремя, вот он, — прибавил он, подавая план.
— Благодарю вас, — сказал Дорель, — завтра он будет передан Буганвилю.
— Позвольте мне и моему другу проводить вас до дому.
— С величайшим удовольствием, господа.
— Нет, стойте, — живо перебил их генерал. — Пришли сюда, сами виноваты; я вас арестую, мне нужно рассказать и показать вам массу интересных вещей, друзья мои; я вас не выпущу, ночуйте у меня, здесь есть все, что нужно, не беспокойтесь.
— Нам всегда хорошо у вас, генерал.
— Как любезно вы выражаетесь, точно в Версале, — смеялся генерал, — но все-таки не так изысканно, как Ларутин.
— Да, — сказал Дорель, — это — совсем особый жанр.
— Он очень интересен, — заметил Мрачный Взгляд, — я никогда не видал ничего подобного.
— Да, его фразеология настоящая, я очень люблю этого чудака, он меня развлекает, когда на меня находят порывы отчаяния. Эй, Ларутин, где вы? — закричал генерал.
— Здесь, неукоснительно, ваше превосходительство, я осмелился смиренно ожидать отъезда г-на Дореля; лошадь стоит спокойно, хотя она очень горячего нрава.
— Я говорю вам, что это перл, теперь таких не делают.
— Жаль, — сказал Мрачный Взгляд с насмешливой улыбкой.
— Все готово, — сказал Дорель, — пора ехать.
— Увижу ли я вас завтра?
— Не знаю, я сделаю все возможное и невозможное, чтобы у вас побывать; не приду — значит, не мог; разумеется, если случится что-нибудь очень важное, я брошу все дела и прибегу.
— Согласен.
— До свидания, господа, покойной ночи.
— И вам также, — отвечали охотники.
Пожав всем руку, Дорель вышел, сел на лошадь и ускакал.
— Что за чудесный человек и какой преданный друг, право, если бы я не встретил еще две-три такие же благородные личности, я бы умер с горя в этой ужасной стране, где одни дикари и бесстыдные воры.
— Вы слишком строги, генерал.
— Нет, куда бы я не обернулся, везде одни мошенники. После этого разговора охотники отправились спать. На другой день Монкальм сам разбудил их рано утром; они поспешно вскочили и вмиг были одеты.
Генерал желал вместе с ними осмотреть земляные работы.
Они отправились.
Мы уже говорили выше, что Водрейль ничего не сделал для укрепления Квебека на случай атаки; вал оставался недоконченным, город был совсем не подготовлен к обороне.
Как ни поздно познакомился главнокомандующий с этим положением вещей, он успел прикрыть город укрепленным лагерем, для которого выбрал отличную позицию.
Река Св. Лаврентия защищала его ретраншементы с фронта.
Слева они опирались на реку Монморанси, протекавшую по дну глубокого оврага.
Справа ретраншементы сообщались с Квебеком посредством моста через реку Сен-Шарль.
Для усиления позиции построено было несколько редутов.
Укрепленный лагерь был назван по имени деревни Бонор, расположенной в его центре.
Охотники были в восторге; они не могли понять, каким образом удалось генералу при полном отсутствии денежных средств возвести такие чудесные сооружения в такой короткий срок.
По их мнению, это был баснословный подвиг.
— Много можно достичь, — сказал, улыбаясь, генерал, — опираясь на походный патриотизм и любовь солдат; теперь, если только неприятель даст мне время, я, благодаря вам, милый Шарль, сделаю и многое другое; пойдемте завтракать.
— Скоро вы ожидаете атаки?
— Удивляюсь, что генерал Вольф еще не появился; мои лазутчики уже давно известили меня, что англичане располагают огромными силами и все готово к выступлению.
— Черт бы их побрал! — воскликнул Мрачный Взгляд.
— Беда невелика, — возразил Сурикэ, — вы также готовы.
— Постараюсь приготовить им хорошую встречу, — сказал, улыбаясь, генерал. — Если англичане не появятся сегодня, то завтра они уже будут здесь наверняка; не знаю почему, мне все кажется, что я увижу их сегодня же.
— Предчувствие! — шутливо заметил Шарль Лебо.
— Ничего больше, — отвечал ему в тон главнокомандующий.
Этот несвязный разговор велся во время завтрака. Собеседники допивали кофе, когда в комнату вбежал Ларутин, очевидно, очень взволнованный.
— Эге! — воскликнул генерал, подливая коньяку в чашки своих гостей. — Что с вами, сержант? Говорите короче.
— Слушаю, ваше превосходительство! Англичане прибыли, вся река покрыта их судами.
— Вы не ошиблись, сержант?
— Нет, ваше превосходительство, они идут в боевом порядке.
— Ну, что я вам сию минуту говорил? — сказал, улыбаясь, главнокомандующий.
— Вы были правы, генерал, — отвечал Шарль Лебо.
— Допьем кофе и пойдем поздравим их с приездом, — сказал генерал, сверкая глазами.
Согласно своему первоначальному плану, генерал Вольф начал военные действия со стороны реки Св. Лаврентия.
Сержант Ларутин не ошибся: из города уже можно было рассмотреть длинные ряды английской армии и их многочисленные суда.
Силы их состояли из двадцати судов, двадцати фрегатов, на которых было до двадцати тысяч экипажа и более десяти тысяч сухопутного войска.
Граф Рене де Витре, разыгравший давно подготовленный фарс, который состоял в том, что англичане после фиктивного сражения овладели его фрегатом, указывал путь грозной эскадре.
Мы уже говорили выше, что англичане не торговались
с этим негодяем и щедро заплатили за его измену отечеству.
Французский фрегат графа де Витре был во главе эскадры, за ним, немного поодаль, тянулись английские корабли.
Прежде чем открыть военные действия, генерал Вольф обратился к французам с воззванием, предлагая им сдаться.
Тон воззвания был дерзким и довольно неизящным.
«Его величество король, мой повелитель, справедливо раздраженный против Франции, вознамерившись нанести удар ее гордости и отомстить за все оскорбления, причиненные английским колониям, решился отправить в Канаду огромные военные силы… Цель его — лишить Францию значительных владений, которыми она пользуется на севере Америки».
Читая текст этой прокламации, нетрудно представить себе, какие она возбудила чувства в рядах французской армии и среди населения; разумеется, она не имела никакого успеха.
Во втором манифесте генерал Вольф жалуется на то, что население Канады «не отнеслось с должным вниманием» к его воззванию.
Он прибавлял, что теперь намерен применить к ним законы войны в самой суровой форме и что войска его получили приказание не щадить ни жизни, ни имущества жителей.
Вообще и прежде англичане в войне с нами отдавали предпочтение способу ведения войны, принятому дикарями и флибустьерами, в котором главную роль играла измена; в случае надобности они даже подсылали к нашим офицерам убийц4.
Сначала генерал Вольф пытался различными уловками заставить Монкальма выйти из-за его ретраншементов, но все усилия были напрасны. Тогда он высадился у мыса Леви и, установив батареи, начал бомбардировать Квебек, разрушил почти до основания нижний город и беспощадно опустошил окрестности.
Тысяча четыреста домов были сожжены.
Монкальм не двигался со своей позиции.
Генерал Вольф выходил из себя, но это не подвигало дело.
По плану, составленному главнокомандующим, генерал Амгерст должен был соединиться с генералом Вольфом под стенами Квебека, но он был задержан на пути.
В ожидании прибытия вспомогательных сил генерал Вольф расположился лагерем налево от реки Монморанси, рядом с селением, носившим странное название «Ангел Хранитель», окопался кругом и решился наконец действовать.
31-го июля он двинул войска, 118 пушек загремели против французов.
Часть английского войска начала сильную атаку против лагеря Бонор со стороны реки Монморанси, а генерал Вольф с главными силами пробовал овладеть ретраншементами со стороны реки Св. Лаврентия.
Но Монкальм не спал. Даже не пуская в ход всего своего войска, французский генерал действовал так удачно, что англичане были отбиты по всей линии.
Кавалер Леви делал чудеса и оказывал громадные услуги делу французов, которые не могли противопоставить и десяти орудий ста восемнадцати английским пушкам.
Но солдаты не теряли мужества, они бились, весело подшучивая над англичанами.
Как и в Карильоне, Сурикэ стал здесь во главе приблизительно двухсот лесных охотников.
Эти храбрецы перебили из ружей всех артиллеристов, находящихся при орудиях.
Генерал Вольф, потерпев последнее поражение от горстки охотников и понеся большие потери, был принужден со стыдом отступить в свой лагерь.
К довершению беды, он тогда же получил известие, что генерал Амгерст не может с ним соединиться, будучи остановлен на пути полковником Бурламаком.
Генерал Вольф приходил в бешенство; несмотря на свое самомнение и гордость, английский главнокомандующий был вынужден сознаться, что эти французы, которых он, по-видимому, презирал, задавали ему немалую работу и что при подавляющем превосходстве своих сил он до сих пор еще нанес весьма незначительный вред маркизу Монкальму.
— Ну, — сказал Дорель, — г-да англичане побиты?
— Надеюсь, не в последний раз, — отвечал главнокомандующий.
— И я на то же надеюсь, а грозная у них была артиллерия!
— Сто восемнадцать орудий.
— Ау нас?
— Десять.
— И генерал Вольф потерпел поражение?
— Полнейшее.
— Воображаю, как он взбесился.
— Говорят, он все бесится.
— И есть из-за чего, не правда ли?
— Разумеется.
— Каким образом сладили вы с этой страшной артиллерией?
— За это взялся Шарль Лебо со своими охотниками, ружейными выстрелами они перебили всех артиллеристов, которые были при орудиях.
— Славно!
— А вот и мой друг Шарль! — весело вскричал генерал.
— Позвольте поздравить, генерал, — радостно начал Сурикэ.
— Позвольте поздравить вас, господ охотников, — перебил главнокомандующий, — англичане разбиты, благодаря вам и шевалье Леви. Вы привели в удивление и восторг всю армию вашей невероятно искусной стрельбой ихладнокровием.
Сурикэ пришел в сопровождении тех четверых друзей, с которыми редко расставался.
Это были — Белюмер, Бесследный, Мрачный Взгляд и индейский вождь Тареа.
— Вы пришли ко мне с просьбой?
— Да, генерал.
— Хорошо, в чем дело?
— Отпустите нас.
— Как? Но…
— Извините, генерал, только на несколько дней.
— У вас опять какие-нибудь коварные замыслы?
— Точно так, генерал.
— Вчем дело?
— Мы хотим захватить друга Биго.
— А! Графа де Витре, не правда ли?
— Да, генерал.
— Но вы уже упустили зверя, друг мой.
— Почему вы так думаете, генерал?
— Потому что кампания 1759 года окончена; граф де Витре будет себе спокойно сидеть со своими друзьями англичанами и не сойдет на берег.
— Если бы я смел, генерал, я бы мог многое вам на это возразить.
— Говорите, говорите, любезный друг, я всегда готов вас выслушать.
— Так как вы позволяете, я вам скажу, что, хотя мы, французы, считаем кампанию законченной нашей славной победой, генерал Вольф думает иначе, не позже как послезавтра он попытается вытеснить вас из вашей неприступной позиции.
— Может быть, но…
— Извините, генерал, еще одно слово. Несмотря на поражение, генерал Вольф, благодаря своему флоту, — полный хозяин наших рек; он поднимется вверх по реке, повыше Квебека, и вы не будете в состоянии ему помешать; затем, когда он убедится в безуспешности всех попыток вытеснить вас из лагеря, он займется исследованием берегов и найдет один пункт, весьма удобный для высадки; может быть, место это уже и найдено при помощи графа де Витре.
— Ваши выводы вполне логичны, — задумчиво сказал главнокомандующий, — и тогда…
— Мы подкараулим графа де Витре и захватим его в плен.
Генерал задумался, устремив глаза вдаль.
— Поезжайте, мой друг, — прервал наконец свое молчание главнокомандующий, — может быть, вам удастся захватить этого негодяя.
— Я сделаю все возможное, генерал.
— Что касается того, что вы мне сказали относительно Вольфа, так, вероятно, и будет; но я не просплю, не беспокойтесь; к тому же Буганвиль получил инструкции; он не дастся в обман англичанам, как бы они ни были хитры или как бы ни старались казаться такими.
— Дай Бог, — сказал Шарль.
— Не знаю почему, но я вдруг почувствовал приступ сильнейшей тоски — мне кажется, я вас больше не увижу.
— Что вы говорите, генерал? — воскликнул Сурикэ с принужденным смехом.
— Простите меня, любезный друг, поезжайте и, главное, возвращайтесь скорее: я буду тосковать и беспокоиться, пока вы не вернетесь.
И, махнув рукой в знак прощания, генерал торопливо вышел в другую комнату.
Присутствующие были поражены.
— Судьба! — пробормотал охотник и горестно вздохнул.
Оставшись без свидетелей, генерал бросился на кровать и зарыдал. Он страдал ужасно, ему казалось, что у него что-то порвалось внутри.
ГЛАВА XIV. Смерть маркиза Монкальма, битва при Квебеке
— Правда, — сказал генерал.
— Шарль Лебо, неподкупная честность которого нам давно известна, — прибавил Дорель, — конечно, не поступил бы так, если бы хоть минуту сомневался в законности своего поступка.
— Я был не прав, друг мой, сознаюсь; вы и Шарль правы; не будем больше об этом говорить; дело решено, спрячьте только эти расписки, которые впоследствии могут понадобиться.
— Чтобы оформить дело, вы дадите Лебо квитанцию, подробно мотивированную; он передаст ее мне, а я ему выдам расписку для его обеспечения, ведь так, кажется, следует сделать, Шарль?
— Совершенно так, генерал, — с поклоном отвечал молодой человек.
Генерал позвал сержанта и приказал ему принести все нужное для письма.
— Не забудьте выписать прописью сумму три миллиона и изложить исторические обстоятельства, при которых деньги эти были конфискованы.
— Будьте покойны, любезный друг, я ничего не забуду.
— Чем я могу отблагодарить вас, любезный Шарль?
— За то, что я исполнил мой долг? — отвечал тот, улыбаясь.
— Нет, за все услуги, которые вы продолжаете мне оказывать.
— О! — сказал Мрачный Взгляд. — Я знаю, чего он желает.
— Чего же? — с любопытством спросил генерал.
— А это дело очень щекотливое; вы, кажется, ему нечто обещали?
Сурикэ покраснел, как помидор, и не знал куда деться от смущения.
— Вспомнил! Дорель, вы не знаете, Меренвиль в Квебеке?
— Разве вы забыли, что его командировали в помощь Буганвилю?
— Так, так, опять забыл! Я вам дам письмо к моему двоюродному брату, если увидите его раньше меня.
— Хорошо, — сказал Дорель.
Молодой человек горячо пожал руку генералу, который ответил ему улыбкой.
— Прощайте, мой друг, и извините, что я так долго забывал о моем обещании.
— О, генерал! Извиняться передо мной? Кстати, — сказал он, чтобы переменить предмет разговора, — по поводу Буганвиля, который, кажется, маневрирует немного выше Квебека; по моему мнению, вам следует предупредить его, чтобы он обратил внимание на Фулонскую бухту; там, кажется, можно ожидать английского десанта, т.е. я даже этого наверное ожидаю.
— И вы правы, благодарю вас, я уведомлю Буганвиля, чтобы он принял меры. Дорель, пошлите ему письмо с нарочным.
— Будьте покойны, я ничего не забуду, все сделается хорошо и вовремя. Теперь позвольте с вами проститься, поздно, а у меня еще много дела; вы все мне сказали, ничего не забыли?
— Нет, любезный друг.
— В таком случае потрудитесь приказать, чтобы мне подали лошадь.
— Извините, г-н Дорель, я забыл передать вам нечто, — сказал Сурикэ.
— Что именно?
— Снятый мной план Фулонской бухты.
— О, да. Это весьма важно.
— К счастью, я вспомнил вовремя, вот он, — прибавил он, подавая план.
— Благодарю вас, — сказал Дорель, — завтра он будет передан Буганвилю.
— Позвольте мне и моему другу проводить вас до дому.
— С величайшим удовольствием, господа.
— Нет, стойте, — живо перебил их генерал. — Пришли сюда, сами виноваты; я вас арестую, мне нужно рассказать и показать вам массу интересных вещей, друзья мои; я вас не выпущу, ночуйте у меня, здесь есть все, что нужно, не беспокойтесь.
— Нам всегда хорошо у вас, генерал.
— Как любезно вы выражаетесь, точно в Версале, — смеялся генерал, — но все-таки не так изысканно, как Ларутин.
— Да, — сказал Дорель, — это — совсем особый жанр.
— Он очень интересен, — заметил Мрачный Взгляд, — я никогда не видал ничего подобного.
— Да, его фразеология настоящая, я очень люблю этого чудака, он меня развлекает, когда на меня находят порывы отчаяния. Эй, Ларутин, где вы? — закричал генерал.
— Здесь, неукоснительно, ваше превосходительство, я осмелился смиренно ожидать отъезда г-на Дореля; лошадь стоит спокойно, хотя она очень горячего нрава.
— Я говорю вам, что это перл, теперь таких не делают.
— Жаль, — сказал Мрачный Взгляд с насмешливой улыбкой.
— Все готово, — сказал Дорель, — пора ехать.
— Увижу ли я вас завтра?
— Не знаю, я сделаю все возможное и невозможное, чтобы у вас побывать; не приду — значит, не мог; разумеется, если случится что-нибудь очень важное, я брошу все дела и прибегу.
— Согласен.
— До свидания, господа, покойной ночи.
— И вам также, — отвечали охотники.
Пожав всем руку, Дорель вышел, сел на лошадь и ускакал.
— Что за чудесный человек и какой преданный друг, право, если бы я не встретил еще две-три такие же благородные личности, я бы умер с горя в этой ужасной стране, где одни дикари и бесстыдные воры.
— Вы слишком строги, генерал.
— Нет, куда бы я не обернулся, везде одни мошенники. После этого разговора охотники отправились спать. На другой день Монкальм сам разбудил их рано утром; они поспешно вскочили и вмиг были одеты.
Генерал желал вместе с ними осмотреть земляные работы.
Они отправились.
Мы уже говорили выше, что Водрейль ничего не сделал для укрепления Квебека на случай атаки; вал оставался недоконченным, город был совсем не подготовлен к обороне.
Как ни поздно познакомился главнокомандующий с этим положением вещей, он успел прикрыть город укрепленным лагерем, для которого выбрал отличную позицию.
Река Св. Лаврентия защищала его ретраншементы с фронта.
Слева они опирались на реку Монморанси, протекавшую по дну глубокого оврага.
Справа ретраншементы сообщались с Квебеком посредством моста через реку Сен-Шарль.
Для усиления позиции построено было несколько редутов.
Укрепленный лагерь был назван по имени деревни Бонор, расположенной в его центре.
Охотники были в восторге; они не могли понять, каким образом удалось генералу при полном отсутствии денежных средств возвести такие чудесные сооружения в такой короткий срок.
По их мнению, это был баснословный подвиг.
— Много можно достичь, — сказал, улыбаясь, генерал, — опираясь на походный патриотизм и любовь солдат; теперь, если только неприятель даст мне время, я, благодаря вам, милый Шарль, сделаю и многое другое; пойдемте завтракать.
— Скоро вы ожидаете атаки?
— Удивляюсь, что генерал Вольф еще не появился; мои лазутчики уже давно известили меня, что англичане располагают огромными силами и все готово к выступлению.
— Черт бы их побрал! — воскликнул Мрачный Взгляд.
— Беда невелика, — возразил Сурикэ, — вы также готовы.
— Постараюсь приготовить им хорошую встречу, — сказал, улыбаясь, генерал. — Если англичане не появятся сегодня, то завтра они уже будут здесь наверняка; не знаю почему, мне все кажется, что я увижу их сегодня же.
— Предчувствие! — шутливо заметил Шарль Лебо.
— Ничего больше, — отвечал ему в тон главнокомандующий.
Этот несвязный разговор велся во время завтрака. Собеседники допивали кофе, когда в комнату вбежал Ларутин, очевидно, очень взволнованный.
— Эге! — воскликнул генерал, подливая коньяку в чашки своих гостей. — Что с вами, сержант? Говорите короче.
— Слушаю, ваше превосходительство! Англичане прибыли, вся река покрыта их судами.
— Вы не ошиблись, сержант?
— Нет, ваше превосходительство, они идут в боевом порядке.
— Ну, что я вам сию минуту говорил? — сказал, улыбаясь, главнокомандующий.
— Вы были правы, генерал, — отвечал Шарль Лебо.
— Допьем кофе и пойдем поздравим их с приездом, — сказал генерал, сверкая глазами.
Согласно своему первоначальному плану, генерал Вольф начал военные действия со стороны реки Св. Лаврентия.
Сержант Ларутин не ошибся: из города уже можно было рассмотреть длинные ряды английской армии и их многочисленные суда.
Силы их состояли из двадцати судов, двадцати фрегатов, на которых было до двадцати тысяч экипажа и более десяти тысяч сухопутного войска.
Граф Рене де Витре, разыгравший давно подготовленный фарс, который состоял в том, что англичане после фиктивного сражения овладели его фрегатом, указывал путь грозной эскадре.
Мы уже говорили выше, что англичане не торговались
с этим негодяем и щедро заплатили за его измену отечеству.
Французский фрегат графа де Витре был во главе эскадры, за ним, немного поодаль, тянулись английские корабли.
Прежде чем открыть военные действия, генерал Вольф обратился к французам с воззванием, предлагая им сдаться.
Тон воззвания был дерзким и довольно неизящным.
«Его величество король, мой повелитель, справедливо раздраженный против Франции, вознамерившись нанести удар ее гордости и отомстить за все оскорбления, причиненные английским колониям, решился отправить в Канаду огромные военные силы… Цель его — лишить Францию значительных владений, которыми она пользуется на севере Америки».
Читая текст этой прокламации, нетрудно представить себе, какие она возбудила чувства в рядах французской армии и среди населения; разумеется, она не имела никакого успеха.
Во втором манифесте генерал Вольф жалуется на то, что население Канады «не отнеслось с должным вниманием» к его воззванию.
Он прибавлял, что теперь намерен применить к ним законы войны в самой суровой форме и что войска его получили приказание не щадить ни жизни, ни имущества жителей.
Вообще и прежде англичане в войне с нами отдавали предпочтение способу ведения войны, принятому дикарями и флибустьерами, в котором главную роль играла измена; в случае надобности они даже подсылали к нашим офицерам убийц4.
Сначала генерал Вольф пытался различными уловками заставить Монкальма выйти из-за его ретраншементов, но все усилия были напрасны. Тогда он высадился у мыса Леви и, установив батареи, начал бомбардировать Квебек, разрушил почти до основания нижний город и беспощадно опустошил окрестности.
Тысяча четыреста домов были сожжены.
Монкальм не двигался со своей позиции.
Генерал Вольф выходил из себя, но это не подвигало дело.
По плану, составленному главнокомандующим, генерал Амгерст должен был соединиться с генералом Вольфом под стенами Квебека, но он был задержан на пути.
В ожидании прибытия вспомогательных сил генерал Вольф расположился лагерем налево от реки Монморанси, рядом с селением, носившим странное название «Ангел Хранитель», окопался кругом и решился наконец действовать.
31-го июля он двинул войска, 118 пушек загремели против французов.
Часть английского войска начала сильную атаку против лагеря Бонор со стороны реки Монморанси, а генерал Вольф с главными силами пробовал овладеть ретраншементами со стороны реки Св. Лаврентия.
Но Монкальм не спал. Даже не пуская в ход всего своего войска, французский генерал действовал так удачно, что англичане были отбиты по всей линии.
Кавалер Леви делал чудеса и оказывал громадные услуги делу французов, которые не могли противопоставить и десяти орудий ста восемнадцати английским пушкам.
Но солдаты не теряли мужества, они бились, весело подшучивая над англичанами.
Как и в Карильоне, Сурикэ стал здесь во главе приблизительно двухсот лесных охотников.
Эти храбрецы перебили из ружей всех артиллеристов, находящихся при орудиях.
Генерал Вольф, потерпев последнее поражение от горстки охотников и понеся большие потери, был принужден со стыдом отступить в свой лагерь.
К довершению беды, он тогда же получил известие, что генерал Амгерст не может с ним соединиться, будучи остановлен на пути полковником Бурламаком.
Генерал Вольф приходил в бешенство; несмотря на свое самомнение и гордость, английский главнокомандующий был вынужден сознаться, что эти французы, которых он, по-видимому, презирал, задавали ему немалую работу и что при подавляющем превосходстве своих сил он до сих пор еще нанес весьма незначительный вред маркизу Монкальму.
— Ну, — сказал Дорель, — г-да англичане побиты?
— Надеюсь, не в последний раз, — отвечал главнокомандующий.
— И я на то же надеюсь, а грозная у них была артиллерия!
— Сто восемнадцать орудий.
— Ау нас?
— Десять.
— И генерал Вольф потерпел поражение?
— Полнейшее.
— Воображаю, как он взбесился.
— Говорят, он все бесится.
— И есть из-за чего, не правда ли?
— Разумеется.
— Каким образом сладили вы с этой страшной артиллерией?
— За это взялся Шарль Лебо со своими охотниками, ружейными выстрелами они перебили всех артиллеристов, которые были при орудиях.
— Славно!
— А вот и мой друг Шарль! — весело вскричал генерал.
— Позвольте поздравить, генерал, — радостно начал Сурикэ.
— Позвольте поздравить вас, господ охотников, — перебил главнокомандующий, — англичане разбиты, благодаря вам и шевалье Леви. Вы привели в удивление и восторг всю армию вашей невероятно искусной стрельбой ихладнокровием.
Сурикэ пришел в сопровождении тех четверых друзей, с которыми редко расставался.
Это были — Белюмер, Бесследный, Мрачный Взгляд и индейский вождь Тареа.
— Вы пришли ко мне с просьбой?
— Да, генерал.
— Хорошо, в чем дело?
— Отпустите нас.
— Как? Но…
— Извините, генерал, только на несколько дней.
— У вас опять какие-нибудь коварные замыслы?
— Точно так, генерал.
— Вчем дело?
— Мы хотим захватить друга Биго.
— А! Графа де Витре, не правда ли?
— Да, генерал.
— Но вы уже упустили зверя, друг мой.
— Почему вы так думаете, генерал?
— Потому что кампания 1759 года окончена; граф де Витре будет себе спокойно сидеть со своими друзьями англичанами и не сойдет на берег.
— Если бы я смел, генерал, я бы мог многое вам на это возразить.
— Говорите, говорите, любезный друг, я всегда готов вас выслушать.
— Так как вы позволяете, я вам скажу, что, хотя мы, французы, считаем кампанию законченной нашей славной победой, генерал Вольф думает иначе, не позже как послезавтра он попытается вытеснить вас из вашей неприступной позиции.
— Может быть, но…
— Извините, генерал, еще одно слово. Несмотря на поражение, генерал Вольф, благодаря своему флоту, — полный хозяин наших рек; он поднимется вверх по реке, повыше Квебека, и вы не будете в состоянии ему помешать; затем, когда он убедится в безуспешности всех попыток вытеснить вас из лагеря, он займется исследованием берегов и найдет один пункт, весьма удобный для высадки; может быть, место это уже и найдено при помощи графа де Витре.
— Ваши выводы вполне логичны, — задумчиво сказал главнокомандующий, — и тогда…
— Мы подкараулим графа де Витре и захватим его в плен.
Генерал задумался, устремив глаза вдаль.
— Поезжайте, мой друг, — прервал наконец свое молчание главнокомандующий, — может быть, вам удастся захватить этого негодяя.
— Я сделаю все возможное, генерал.
— Что касается того, что вы мне сказали относительно Вольфа, так, вероятно, и будет; но я не просплю, не беспокойтесь; к тому же Буганвиль получил инструкции; он не дастся в обман англичанам, как бы они ни были хитры или как бы ни старались казаться такими.
— Дай Бог, — сказал Шарль.
— Не знаю почему, но я вдруг почувствовал приступ сильнейшей тоски — мне кажется, я вас больше не увижу.
— Что вы говорите, генерал? — воскликнул Сурикэ с принужденным смехом.
— Простите меня, любезный друг, поезжайте и, главное, возвращайтесь скорее: я буду тосковать и беспокоиться, пока вы не вернетесь.
И, махнув рукой в знак прощания, генерал торопливо вышел в другую комнату.
Присутствующие были поражены.
— Судьба! — пробормотал охотник и горестно вздохнул.
Оставшись без свидетелей, генерал бросился на кровать и зарыдал. Он страдал ужасно, ему казалось, что у него что-то порвалось внутри.
ГЛАВА XIV. Смерть маркиза Монкальма, битва при Квебеке
Генерал Вольф, взбешенный поражениями, которые ему нанес Монкальм, несмотря на превосходство его сил, хотел во что бы то ни стало блистательно отплатить ему.
К несчастью, все атаки на лагерь при Боноре были тщетны; английский генерал послал за графом де Витре и заперся с ним вдвоем.
Несколько часов длился разговор между генералом и изменником; наконец дверь квартиры главнокомандующего отворилась, и граф вышел, сияющий.
Негодяй дополнил свое предательство, указав англичанам тот пункт на берегу, немного выше Квебека, где они могли высадиться без всякого риска.
Еще раз англичане должны были одержать жалкую победу благодаря своему золоту.
Пункт для высадки, на который указал граф де Витре, была Фулонская бухта, где французский ренегат уже давно все подготовил так искусно, что англичанам оставалось только беспрепятственно высадиться и идти на Квебек.
Окончив разговор с изменником, Вольф приказал приготовить эскадру к бою.
Мы уже говорили, что английский флот не мог встретить сопротивления.
У французов было только несколько военных кораблей, которые оставались в Монреале, не смея выйти из этого убежища, так как им неминуемо грозила опасность попасть в руки англичан без всякой пользы для своих соотечественников.
В различных перипетиях этой войны, неоднократно пятнавшей себя изменой, французский флот играл довольно загадочную роль; за немногим исключением, он оказался ниже своего призвания, по неумелости или по какой-нибудь другой причине, но он не выполнил своей задачи и обманул всеобщие ожидания.
Человек, решившийся продать англичанам прекрасную французскую колонию, был капитаном флота его королевского величества.
Было десять часов вечера 12 сентября 1859 года; луна светила как днем.
Два человека с меланхолическим видом расхаживали по берегу у того места, где высокие утесы защищают доступ в Фулонскую бухту, и пристально наблюдали за движениями английского флота.
Один из наблюдавших был во флотском капитанском мундире; это был капитан Верюр-Дюшамбон, комендант поста.
Второй был помощник интенданта, присланный Биго.
— Итак, — сказал капитан, — сегодня ночью?
— Да, — отвечал помощник интенданта, — чтобы в этом убедиться, стоит только проследить, что делают англичане.
— Скажу вам откровенно, что я совсем не понимаю их движений.
— Между тем это так просто.
— Вы думаете? — насмешливо спросил капитан.
— Конечно, — отвечал тот с апломбом, характеризующим людей, ничего не понимающих в военном деле. — Но, — прибавил он, — мне пора вернуться к г-ну Биго; приняли вы все необходимые меры? Нужно избегать всяких недоразумений, которые могли бы неожиданно усложнить дело.
— Все готово. Я выбрал четырех часовых, на них можно положиться, они будут глухи и слепы.
— Это значит, что они не увидят англичан и, главное, ничего не услышат.
— Они окликнут англичан, когда уже будет слишком поздно, и удовлетворятся всяким-паролем.
— Отлично, а остальные солдаты?
— Они пьяны и проспят.
— Наконец — вы?
— Я лягу сейчас же после вашего отъезда, меня захватят в постели.
— Отличная идея! Но меня все-таки беспокоят ваши часовые.
— Не беспокойтесь, англичане их просто перестреляют. Надо, — прибавил он гаерским тоном, — чтобы и г-н Биго, и я были вне подозрения; для этого приходится прибегнуть к крайним мерам, но что делать? Честь — прежде всего.
Негодяи пожали друг другу руки и спустились с крутизны.
Помощник интенданта сел на лошадь и ускакал по направлению к Квебеку.
Что касается капитана, он исполнил свое обещание и действительно лег в постель.
Через пять минут он спал богатырским сном.
Говорите после этого о сне невинности!
Помощника интенданта ожидало нечто другое.
Едва он пустил лошадь галопом, как из-за утеса вышел человек, схватил его лошадь за повод и сшиб его с седла.
К счастью для себя, он не упал, а прямо стал на ноги, не будучи трусом, он выхватил пистолет и спустил курок.
Выстрел был дурно направлен: пуля не убила того, кому предназначалась, незнакомец отделался царапиной.
Помощник интенданта схватился за другой пистолет, но противник сдавил ему руку, отнял у него оружие и, взяв его дуло, нанес ему страшный удар по черепу.
— Изменнику — изменническая смерть! — воскликнул незнакомец голосом, в котором слышались ненависть и презрение.
Интендантский чиновник упал с раздробленным черепом, не издав ни одного звука. Он умер на месте.
Из темноты выступило вперед несколько человек.
— Ну!
— Скончался.
— Царство небесное.
— Аминь, — повторили остальные сдавленным голосом.
— Бросьте труп этого негодяя в ров, уберите лошадь — она нам, вероятно, понадобится.
Оба приказания были немедленно исполнены.
— Теперь вернемся на место.
— Идем, — отвечали остальные.
Все четверо — их было четверо, и все они уже знакомы читателю — отправились в засаду, где не только ночью, но и среди бела дня невозможно было открыть их присутствие.
— Вы грустите, друг мой, — сказал один из них, обращаясь к своему соседу.
— Я чую измену, — отвечал тот, качая головой.
— Но ведь Буганвиль получил предостережение.
— Да, я его предупреждал, но знаете, что он мне ответил? Не вмешивайтесь не в свое дело; я сам знаю, как поступать.
— Как, он сказал это вам, Шарлю Лебо?
— Да, любезный друг.
— Странно.
— Нет, вполне логично; сохрани меня Бог сомневаться в честности и патриотизме Буганвиля.
— Это правда; он благородный, достойный человек, но я не могу понять, почему он вам так грубо ответил.
— Поразмыслите — поймете, любезный друг.
— Однако же…
— Друг мой, — прервал он его, улыбнувшись странной улыбкой, — Буганвиль, подобно другим, имеет некоторые слабости, он честолюбив, кичится своим аристократическим происхождением и поэтому не может постичь, каким образом простой охотник, проходимец, извините за выражение, сделался другом маркиза Монкальма, который слушает его советов; словом, я стал ему поперек дороги.
— Как? Он способен на такую мелочность?
— Разве, — резко ответил Шарль, — вы не знаете, что дворяне сотворены из другого, лучшего материала, чем мы, простые смертные? Поверьте, Буганвиль собирается совершить какую-то непроходимую глупость; выражение резко, но подходит к делу.
— Я сильно этого боюсь, — сказал Мрачный Взгляд. — Однако чем же мы можем помочь?
— Ничем; мы не должны выходить за пределы нашей роли; мы здесь для того, чтобы захватить графа де Витре, остальное нас не касается.
— Правда: всякий знай свое дело.
— Тем более что наше дело само по себе довольно трудно.
— Совершенно верно.
— Посмотрите кругом, не кажется ли вам, что мы в пустыне?
— Да, в этой тишине и неподвижности есть что-то страшное.
— Потому что с одной стороны нас окружает измена, а с другой — неуверенность в своих силах, невежество, неспособность, самомнение; наше дело безвозвратно проиграно. Неспособные и те люди, о которых я вам только что говорил, приносят нам гораздо более вреда, нежели изменники; изменники, раз с них сорвана личина, перестают быть опасными; между тем как невежды и честолюбцы никогда не остановятся; они ничего не понимают, ничего не хотят слушать и идут все вперед, сами не зная куда. Но вот мы и пришли, больше ни слова, будем ждать сигнала.
Все, что говорил Сурикэ, было верно.
Монкальм дал в распоряжение Буганвиля отряд в три тысячи человек, поручив ему наблюдать за движениями неприятеля. Но Буганвиль не сумел разгадать планы английского генерала, он обнаружил недостаток дальновидности и бдительности и позволил английскому генералу обойти себя; неприятель очень искусно обманул его относительно настоящих целей своих движений.
Между тем Дорель и Шарль Лебо вовремя успели предостеречь Буганвиля и даже указали ему на Фулонскую бухту, как на предполагаемое место высадки неприятеля.
Буганвиль сделал следующий вывод: эти господа имеют сведения, слишком подробные для того, чтобы они могли быть верны.
И, совершенно забыв о полученных предостережениях, он надеялся поразить всех неожиданным удачным шагом. Чтобы ввести в заблуждение Буганвиля, генерал Вольф поднялся по реке Св. Лаврентия до мыса Красного, в трех лье от Квебека.
— Я этого ожидал, — сказал Буганвиль, потирая руки. И приказал отряду разбить лагерь на предстоящую ночь.
В эту самую ночь, ночь на 12-е сентября, английский генерал, утомив французов беспрестанными движениями взад и вперед, поплыл вниз по реке и спустил на воду шлюпки, предназначенные для десанта войска на неприятельскую территорию.
Де Витре в качестве проводника находился в первой шлюпке.
Но тут случилось странное событие.
Граф де Витре ступил на берег, он махал шпагой, приглашая англичан следовать за собой.
Луна зашла минут десять тому назад, мрак был полный, англичане ринулись на крутизну, но предводителя уже не было с ними.
Звучный голос графа, раздававшийся минуту тому назад, внезапно смолк. Англичане думали, что он впереди, и бросились за ним.
Вот как произошло дело.
В тот момент, когда граф де Витре обернулся, чтобы ободрить солдат, чьи-то руки неожиданно его схватили, зажали ему рот и столкнули в углубление, образовавшееся в соседней скале.
Все это произошло так быстро, что никто ничего не заметил.
Граф, которого схватили за горло, не успел произнести ни одного звука; его моментально связали, заклепали рот и обернули в плащ.
К несчастью, все атаки на лагерь при Боноре были тщетны; английский генерал послал за графом де Витре и заперся с ним вдвоем.
Несколько часов длился разговор между генералом и изменником; наконец дверь квартиры главнокомандующего отворилась, и граф вышел, сияющий.
Негодяй дополнил свое предательство, указав англичанам тот пункт на берегу, немного выше Квебека, где они могли высадиться без всякого риска.
Еще раз англичане должны были одержать жалкую победу благодаря своему золоту.
Пункт для высадки, на который указал граф де Витре, была Фулонская бухта, где французский ренегат уже давно все подготовил так искусно, что англичанам оставалось только беспрепятственно высадиться и идти на Квебек.
Окончив разговор с изменником, Вольф приказал приготовить эскадру к бою.
Мы уже говорили, что английский флот не мог встретить сопротивления.
У французов было только несколько военных кораблей, которые оставались в Монреале, не смея выйти из этого убежища, так как им неминуемо грозила опасность попасть в руки англичан без всякой пользы для своих соотечественников.
В различных перипетиях этой войны, неоднократно пятнавшей себя изменой, французский флот играл довольно загадочную роль; за немногим исключением, он оказался ниже своего призвания, по неумелости или по какой-нибудь другой причине, но он не выполнил своей задачи и обманул всеобщие ожидания.
Человек, решившийся продать англичанам прекрасную французскую колонию, был капитаном флота его королевского величества.
Было десять часов вечера 12 сентября 1859 года; луна светила как днем.
Два человека с меланхолическим видом расхаживали по берегу у того места, где высокие утесы защищают доступ в Фулонскую бухту, и пристально наблюдали за движениями английского флота.
Один из наблюдавших был во флотском капитанском мундире; это был капитан Верюр-Дюшамбон, комендант поста.
Второй был помощник интенданта, присланный Биго.
— Итак, — сказал капитан, — сегодня ночью?
— Да, — отвечал помощник интенданта, — чтобы в этом убедиться, стоит только проследить, что делают англичане.
— Скажу вам откровенно, что я совсем не понимаю их движений.
— Между тем это так просто.
— Вы думаете? — насмешливо спросил капитан.
— Конечно, — отвечал тот с апломбом, характеризующим людей, ничего не понимающих в военном деле. — Но, — прибавил он, — мне пора вернуться к г-ну Биго; приняли вы все необходимые меры? Нужно избегать всяких недоразумений, которые могли бы неожиданно усложнить дело.
— Все готово. Я выбрал четырех часовых, на них можно положиться, они будут глухи и слепы.
— Это значит, что они не увидят англичан и, главное, ничего не услышат.
— Они окликнут англичан, когда уже будет слишком поздно, и удовлетворятся всяким-паролем.
— Отлично, а остальные солдаты?
— Они пьяны и проспят.
— Наконец — вы?
— Я лягу сейчас же после вашего отъезда, меня захватят в постели.
— Отличная идея! Но меня все-таки беспокоят ваши часовые.
— Не беспокойтесь, англичане их просто перестреляют. Надо, — прибавил он гаерским тоном, — чтобы и г-н Биго, и я были вне подозрения; для этого приходится прибегнуть к крайним мерам, но что делать? Честь — прежде всего.
Негодяи пожали друг другу руки и спустились с крутизны.
Помощник интенданта сел на лошадь и ускакал по направлению к Квебеку.
Что касается капитана, он исполнил свое обещание и действительно лег в постель.
Через пять минут он спал богатырским сном.
Говорите после этого о сне невинности!
Помощника интенданта ожидало нечто другое.
Едва он пустил лошадь галопом, как из-за утеса вышел человек, схватил его лошадь за повод и сшиб его с седла.
К счастью для себя, он не упал, а прямо стал на ноги, не будучи трусом, он выхватил пистолет и спустил курок.
Выстрел был дурно направлен: пуля не убила того, кому предназначалась, незнакомец отделался царапиной.
Помощник интенданта схватился за другой пистолет, но противник сдавил ему руку, отнял у него оружие и, взяв его дуло, нанес ему страшный удар по черепу.
— Изменнику — изменническая смерть! — воскликнул незнакомец голосом, в котором слышались ненависть и презрение.
Интендантский чиновник упал с раздробленным черепом, не издав ни одного звука. Он умер на месте.
Из темноты выступило вперед несколько человек.
— Ну!
— Скончался.
— Царство небесное.
— Аминь, — повторили остальные сдавленным голосом.
— Бросьте труп этого негодяя в ров, уберите лошадь — она нам, вероятно, понадобится.
Оба приказания были немедленно исполнены.
— Теперь вернемся на место.
— Идем, — отвечали остальные.
Все четверо — их было четверо, и все они уже знакомы читателю — отправились в засаду, где не только ночью, но и среди бела дня невозможно было открыть их присутствие.
— Вы грустите, друг мой, — сказал один из них, обращаясь к своему соседу.
— Я чую измену, — отвечал тот, качая головой.
— Но ведь Буганвиль получил предостережение.
— Да, я его предупреждал, но знаете, что он мне ответил? Не вмешивайтесь не в свое дело; я сам знаю, как поступать.
— Как, он сказал это вам, Шарлю Лебо?
— Да, любезный друг.
— Странно.
— Нет, вполне логично; сохрани меня Бог сомневаться в честности и патриотизме Буганвиля.
— Это правда; он благородный, достойный человек, но я не могу понять, почему он вам так грубо ответил.
— Поразмыслите — поймете, любезный друг.
— Однако же…
— Друг мой, — прервал он его, улыбнувшись странной улыбкой, — Буганвиль, подобно другим, имеет некоторые слабости, он честолюбив, кичится своим аристократическим происхождением и поэтому не может постичь, каким образом простой охотник, проходимец, извините за выражение, сделался другом маркиза Монкальма, который слушает его советов; словом, я стал ему поперек дороги.
— Как? Он способен на такую мелочность?
— Разве, — резко ответил Шарль, — вы не знаете, что дворяне сотворены из другого, лучшего материала, чем мы, простые смертные? Поверьте, Буганвиль собирается совершить какую-то непроходимую глупость; выражение резко, но подходит к делу.
— Я сильно этого боюсь, — сказал Мрачный Взгляд. — Однако чем же мы можем помочь?
— Ничем; мы не должны выходить за пределы нашей роли; мы здесь для того, чтобы захватить графа де Витре, остальное нас не касается.
— Правда: всякий знай свое дело.
— Тем более что наше дело само по себе довольно трудно.
— Совершенно верно.
— Посмотрите кругом, не кажется ли вам, что мы в пустыне?
— Да, в этой тишине и неподвижности есть что-то страшное.
— Потому что с одной стороны нас окружает измена, а с другой — неуверенность в своих силах, невежество, неспособность, самомнение; наше дело безвозвратно проиграно. Неспособные и те люди, о которых я вам только что говорил, приносят нам гораздо более вреда, нежели изменники; изменники, раз с них сорвана личина, перестают быть опасными; между тем как невежды и честолюбцы никогда не остановятся; они ничего не понимают, ничего не хотят слушать и идут все вперед, сами не зная куда. Но вот мы и пришли, больше ни слова, будем ждать сигнала.
Все, что говорил Сурикэ, было верно.
Монкальм дал в распоряжение Буганвиля отряд в три тысячи человек, поручив ему наблюдать за движениями неприятеля. Но Буганвиль не сумел разгадать планы английского генерала, он обнаружил недостаток дальновидности и бдительности и позволил английскому генералу обойти себя; неприятель очень искусно обманул его относительно настоящих целей своих движений.
Между тем Дорель и Шарль Лебо вовремя успели предостеречь Буганвиля и даже указали ему на Фулонскую бухту, как на предполагаемое место высадки неприятеля.
Буганвиль сделал следующий вывод: эти господа имеют сведения, слишком подробные для того, чтобы они могли быть верны.
И, совершенно забыв о полученных предостережениях, он надеялся поразить всех неожиданным удачным шагом. Чтобы ввести в заблуждение Буганвиля, генерал Вольф поднялся по реке Св. Лаврентия до мыса Красного, в трех лье от Квебека.
— Я этого ожидал, — сказал Буганвиль, потирая руки. И приказал отряду разбить лагерь на предстоящую ночь.
В эту самую ночь, ночь на 12-е сентября, английский генерал, утомив французов беспрестанными движениями взад и вперед, поплыл вниз по реке и спустил на воду шлюпки, предназначенные для десанта войска на неприятельскую территорию.
Де Витре в качестве проводника находился в первой шлюпке.
Но тут случилось странное событие.
Граф де Витре ступил на берег, он махал шпагой, приглашая англичан следовать за собой.
Луна зашла минут десять тому назад, мрак был полный, англичане ринулись на крутизну, но предводителя уже не было с ними.
Звучный голос графа, раздававшийся минуту тому назад, внезапно смолк. Англичане думали, что он впереди, и бросились за ним.
Вот как произошло дело.
В тот момент, когда граф де Витре обернулся, чтобы ободрить солдат, чьи-то руки неожиданно его схватили, зажали ему рот и столкнули в углубление, образовавшееся в соседней скале.
Все это произошло так быстро, что никто ничего не заметил.
Граф, которого схватили за горло, не успел произнести ни одного звука; его моментально связали, заклепали рот и обернули в плащ.