Страница:
— Мы будем готовы, — отвечали все дамы.
Отговаривая графиню возвращаться в Карильон, охотник имел уважительные причины, чтобы убедить ее и довести до того, чтобы она сама отказалась от желания вернуться в Канаду.
Но причины эти были совсем не те, которые он говорил ей, и, может быть, он был не прав, не сказав ей откровенно то, что думал.
Он знал хорошо, что граф Витре был пойман; изменив и приняв сторону индейцев ирокезов, заклятых врагов французов, и из покровительства и протекции у англичан, он не посмеет открыто появиться ни в Квебеке, ни в каком другом городе Новой Франции; даже друзья его не посмеют его принять или защищать, несмотря на его большие связи при дворе.
Сам Биго не задумается отвернуться от него, потому, убедясь, что его слава померкла, граф был никому уже не страшен.
Графиня не ошиблась, предполагая, что у охотника есть причины, которых он не хотел сказать, желать путешествия в Красную Палку; а причины эти были следующие.
Начинавшаяся война была неслыханно ожесточенной; англичане собрали многочисленные войска; партизаны и солдаты заняли все дороги и проходы в Карильон, около которого предполагалась встреча двух армий.
Если генерал Монкальм имел планы, которые он непременно хотел выполнить, то у англичан были свои собственные, к осуществлению которых они также стремились.
Обойти эти армии было немыслимо даже и думать.
Не солдаты были страшны; регулярные войска, двигаясь сплошной массой, подчинялись строгой дисциплине и не имели права ни под каким предлогом отделиться от строя.
Совсем иное представляли одичавшие партизаны, превосходившие своей жестокостью индейцев, война для них — нажива, разбой, грабеж.
Наконец не следует забывать еще краснокожих.
Они вместе с партизанами массами, как саранча, бродили по лесам, грабя, сжигая, убивая и разрушая все в окрестности; пройти через эти ряды демонов было неслыханное чудо.
Между тем приходилось идти им навстречу и спасти во что бы то ни стало этих несчастных женщин, которые, упорно держась своего мнения, шли, ничего не замечая, в эту бездну.
Шарль очень боялся за удачный исход путешествия.
Дождавшись наступления ночи, когда дамы ушли в палатку отдохнуть, он пригласил всех вождей на великий совет. Вожди были те же: Тареа, Бесследный, Белюмер, Мрачный Взгляд и сам Шарль Лебо.
Около одиннадцати часов все приглашенные вожди собрались в шалаш, который только что был вновь выстроен по приказанию Шарля Лебо.
Ввиду серьезного и важного значения предстоящего совета охотник не хотел, чтобы кто-либо из гуронов или охотников-канадцев мог слышать или видеть, что будет происходить между вождями.
Совет продолжался несколько часов; вожди долго горячились, спорили и наконец пришли к одному общему решению.
Они все согласились, что чуть не сделали великой глупости, от которой могло их только чудо избавить. Затем заявили, что, хотя шансов на успех мало — один против десяти, — но их честь не позволит им оставить друга Сурикэ в подобную минуту, тем более что он идет на опасность не ради личных интересов, а преданности семейству Меренвиль, защищать и охранять которое он клялся.
Решившись идти дальше, вожди составили план действия, по которому гуроны и охотники, разделенные на несколько отрядов, должны идти не разом все, а частями, на довольно значительном расстоянии один от другого; отрядам этим позволено было незаметно проникать в ряды англичан.
План был смел до дерзости, мог испугать самого храброго человека.
Сурикэ был смелее всех.
— Не беда, если мы ляжем на месте, лишь бы дамы были спасены, — говорил он в заключение.
Эта простая короткая фраза дышала безграничным самопожертвованием, объяснявшим вполне его героизм.
На следующий день в назначенный час дамы были совершенно готовы.
Все отправились.
В течение десяти дней путешествие было крайне благополучно, все шло как нельзя лучше, никаких приключений не было.
Они встретили индейца Онеида, который сообщил им обо всем, что происходило на границе со дня их отъезда в Дюкенс.
По его словам, англичане, испугавшись вновь одержанных французами побед, скрылись совершенно.
Нужно заметить, что Онеид, бывший в числе сторонников англичан, сам ровно ничего не знал о том, что делалось на границах.
В действительности было не так.
В июне маркиз Монкальм окончил все приготовления для предполагаемой осады крепости Вильям Генри, той самой, которую в предыдущем году хотели взять приступом Риго Водрейль и Лангель; собрав войско из 1400 человек, они выступили в феврале в поход, несмотря на холод и снег; марта были у стен Вильям Генри, сделав по глубокому снегу на лыжах 60 миль и поборов невероятные затруднения.
План Риго был — взять приступом крепость, рассчитывая напасть неожиданно на англичан; но расчеты его оказались неверны: англичане, приготовленные к нападению, отразили его; тогда Риго сжег все бывшие за стенами крепости магазины, дровяные дворы, строевой лес, разбил до основания 300 барок, 6 фрегатов, уничтожил всю амуницию и провизию войск, чем нанес непоправимые убытки англичанам.
Сделав это, он преспокойно пошел обратно.
Убитых и раненых вместе у него было только 27 человек.
Теперь же Монкальм хотел закончить начатое Риго; крепость Вильям Генри, находясь у самого озера Сан-Сакраменто, позволяла англичанам совершенно неожиданно для французов нападать на форты Сан-Фредерик и Карильон, бывшие самыми главными пунктами защиты на границе, поэтому необходимо было отнять у англичан этот важный пункт, которым они насильно овладели, поместив там армию в 3000 человек во главе с полковником Моором.
Французская армия, выступившая 30 июня, состояла из 7500 человек; а 4 августа Бурламак уже рыл траншеи перед стенами Вильям Генри (хотя эта крепость и была обнесена деревянной стеной, но отличалась прочностью постройки, неизвестной в Европе), 9 августа англичане сдались на капитуляцию; было взято 43 артиллерийских орудия, 35835 фунтов пороху, бомбы, провиант и 29 военных кораблей.
Со стороны французов потери были незначительны: раненых и увеченных было 58 человек; между тем как англичан было взято в плен 2296 человек, но, не имея провианта и удобного места для их помещения, Монкальм отпустил их с условием не вступать в ряды английских войск в течение 10 месяцев; утром 10 августа англичане вышли из крепости, надеясь соединиться с авангардом и не дожидаясь даже конвоя для защиты от индейцев.
Дорогой они, несмотря на предостережения французских генералов, угостили ромом встретившихся краснокожих, которые, опьянев, на них же напали и разбили весь багаж. Англичане едва отстояли свое оружие, с которым постыдно бежали в беспорядке, испугавшись разъяренной толпы; индейцы, рассерженные трусостью беглецов, били их без сожаления и хватали в плен; более 20 человек было убито и около 600 человек взято в плен. Услышав из крепости шум и выстрелы, французы поспешили со всеми военными силами; им с большим трудом удалось усмирить диких и отобрать от них 400 пленников; индейцы, защищаясь, убили одного французского солдата и ранили трех гренадеров.
Освобожденные 400 человек .оправились и под конвоем отправились к войскам генерала Веба, командовавшего
пограничной армией, остальные 200 пленников были позже выкуплены за очень большую сумму г-ном Водрейлем и присоединены к той же армии.
Содержание рассказа о взятии крепости Вильям Генри заимствовано без малейшего изменения из статьи, озаглавленной «Канада под владычеством французов», составленной по архивным запискам профессором истории императорской школы в Сен-Сир Дюссие.
ГЛАВА VII. Сурикэ делает приятный сюрприз графине Меренвиль
Отговаривая графиню возвращаться в Карильон, охотник имел уважительные причины, чтобы убедить ее и довести до того, чтобы она сама отказалась от желания вернуться в Канаду.
Но причины эти были совсем не те, которые он говорил ей, и, может быть, он был не прав, не сказав ей откровенно то, что думал.
Он знал хорошо, что граф Витре был пойман; изменив и приняв сторону индейцев ирокезов, заклятых врагов французов, и из покровительства и протекции у англичан, он не посмеет открыто появиться ни в Квебеке, ни в каком другом городе Новой Франции; даже друзья его не посмеют его принять или защищать, несмотря на его большие связи при дворе.
Сам Биго не задумается отвернуться от него, потому, убедясь, что его слава померкла, граф был никому уже не страшен.
Графиня не ошиблась, предполагая, что у охотника есть причины, которых он не хотел сказать, желать путешествия в Красную Палку; а причины эти были следующие.
Начинавшаяся война была неслыханно ожесточенной; англичане собрали многочисленные войска; партизаны и солдаты заняли все дороги и проходы в Карильон, около которого предполагалась встреча двух армий.
Если генерал Монкальм имел планы, которые он непременно хотел выполнить, то у англичан были свои собственные, к осуществлению которых они также стремились.
Обойти эти армии было немыслимо даже и думать.
Не солдаты были страшны; регулярные войска, двигаясь сплошной массой, подчинялись строгой дисциплине и не имели права ни под каким предлогом отделиться от строя.
Совсем иное представляли одичавшие партизаны, превосходившие своей жестокостью индейцев, война для них — нажива, разбой, грабеж.
Наконец не следует забывать еще краснокожих.
Они вместе с партизанами массами, как саранча, бродили по лесам, грабя, сжигая, убивая и разрушая все в окрестности; пройти через эти ряды демонов было неслыханное чудо.
Между тем приходилось идти им навстречу и спасти во что бы то ни стало этих несчастных женщин, которые, упорно держась своего мнения, шли, ничего не замечая, в эту бездну.
Шарль очень боялся за удачный исход путешествия.
Дождавшись наступления ночи, когда дамы ушли в палатку отдохнуть, он пригласил всех вождей на великий совет. Вожди были те же: Тареа, Бесследный, Белюмер, Мрачный Взгляд и сам Шарль Лебо.
Около одиннадцати часов все приглашенные вожди собрались в шалаш, который только что был вновь выстроен по приказанию Шарля Лебо.
Ввиду серьезного и важного значения предстоящего совета охотник не хотел, чтобы кто-либо из гуронов или охотников-канадцев мог слышать или видеть, что будет происходить между вождями.
Совет продолжался несколько часов; вожди долго горячились, спорили и наконец пришли к одному общему решению.
Они все согласились, что чуть не сделали великой глупости, от которой могло их только чудо избавить. Затем заявили, что, хотя шансов на успех мало — один против десяти, — но их честь не позволит им оставить друга Сурикэ в подобную минуту, тем более что он идет на опасность не ради личных интересов, а преданности семейству Меренвиль, защищать и охранять которое он клялся.
Решившись идти дальше, вожди составили план действия, по которому гуроны и охотники, разделенные на несколько отрядов, должны идти не разом все, а частями, на довольно значительном расстоянии один от другого; отрядам этим позволено было незаметно проникать в ряды англичан.
План был смел до дерзости, мог испугать самого храброго человека.
Сурикэ был смелее всех.
— Не беда, если мы ляжем на месте, лишь бы дамы были спасены, — говорил он в заключение.
Эта простая короткая фраза дышала безграничным самопожертвованием, объяснявшим вполне его героизм.
На следующий день в назначенный час дамы были совершенно готовы.
Все отправились.
В течение десяти дней путешествие было крайне благополучно, все шло как нельзя лучше, никаких приключений не было.
Они встретили индейца Онеида, который сообщил им обо всем, что происходило на границе со дня их отъезда в Дюкенс.
По его словам, англичане, испугавшись вновь одержанных французами побед, скрылись совершенно.
Нужно заметить, что Онеид, бывший в числе сторонников англичан, сам ровно ничего не знал о том, что делалось на границах.
В действительности было не так.
В июне маркиз Монкальм окончил все приготовления для предполагаемой осады крепости Вильям Генри, той самой, которую в предыдущем году хотели взять приступом Риго Водрейль и Лангель; собрав войско из 1400 человек, они выступили в феврале в поход, несмотря на холод и снег; марта были у стен Вильям Генри, сделав по глубокому снегу на лыжах 60 миль и поборов невероятные затруднения.
План Риго был — взять приступом крепость, рассчитывая напасть неожиданно на англичан; но расчеты его оказались неверны: англичане, приготовленные к нападению, отразили его; тогда Риго сжег все бывшие за стенами крепости магазины, дровяные дворы, строевой лес, разбил до основания 300 барок, 6 фрегатов, уничтожил всю амуницию и провизию войск, чем нанес непоправимые убытки англичанам.
Сделав это, он преспокойно пошел обратно.
Убитых и раненых вместе у него было только 27 человек.
Теперь же Монкальм хотел закончить начатое Риго; крепость Вильям Генри, находясь у самого озера Сан-Сакраменто, позволяла англичанам совершенно неожиданно для французов нападать на форты Сан-Фредерик и Карильон, бывшие самыми главными пунктами защиты на границе, поэтому необходимо было отнять у англичан этот важный пункт, которым они насильно овладели, поместив там армию в 3000 человек во главе с полковником Моором.
Французская армия, выступившая 30 июня, состояла из 7500 человек; а 4 августа Бурламак уже рыл траншеи перед стенами Вильям Генри (хотя эта крепость и была обнесена деревянной стеной, но отличалась прочностью постройки, неизвестной в Европе), 9 августа англичане сдались на капитуляцию; было взято 43 артиллерийских орудия, 35835 фунтов пороху, бомбы, провиант и 29 военных кораблей.
Со стороны французов потери были незначительны: раненых и увеченных было 58 человек; между тем как англичан было взято в плен 2296 человек, но, не имея провианта и удобного места для их помещения, Монкальм отпустил их с условием не вступать в ряды английских войск в течение 10 месяцев; утром 10 августа англичане вышли из крепости, надеясь соединиться с авангардом и не дожидаясь даже конвоя для защиты от индейцев.
Дорогой они, несмотря на предостережения французских генералов, угостили ромом встретившихся краснокожих, которые, опьянев, на них же напали и разбили весь багаж. Англичане едва отстояли свое оружие, с которым постыдно бежали в беспорядке, испугавшись разъяренной толпы; индейцы, рассерженные трусостью беглецов, били их без сожаления и хватали в плен; более 20 человек было убито и около 600 человек взято в плен. Услышав из крепости шум и выстрелы, французы поспешили со всеми военными силами; им с большим трудом удалось усмирить диких и отобрать от них 400 пленников; индейцы, защищаясь, убили одного французского солдата и ранили трех гренадеров.
Освобожденные 400 человек .оправились и под конвоем отправились к войскам генерала Веба, командовавшего
пограничной армией, остальные 200 пленников были позже выкуплены за очень большую сумму г-ном Водрейлем и присоединены к той же армии.
Содержание рассказа о взятии крепости Вильям Генри заимствовано без малейшего изменения из статьи, озаглавленной «Канада под владычеством французов», составленной по архивным запискам профессором истории императорской школы в Сен-Сир Дюссие.
ГЛАВА VII. Сурикэ делает приятный сюрприз графине Меренвиль
Заняв крепость, французы не только ее разорили, но окончательно разрушили так, что невозможно было ее восстановить, несмотря на приказания главнокомандующего.
Монкальм, поощренный своей победой, направился было к крепости Эдуард, надеясь взять ее, сделаться хозяином на этой границе, но, к несчастью, у его союзников, диких, появилась оспа.
Грабя взятую крепость Вильям Генри, индейцы заразились, захватив вместе с добычей ужасную эпидемию, которая сильно опустошила их ряды.
Французы вынуждены были расстаться со своими союзниками, чтобы предохранить себя от неизбежной гибели.
Недовольный, скрепя сердце главнокомандующий должен был отказаться от заманчивого плана приобрести еще один важный пункт и вернуться в Карильон
Через три дня после ухода французов из Вильям Генри наши путешественники приехали к берегам Сан-Сакраменто.
Кругом было пусто и тихо, даже бродяги, являющиеся на поле битвы обирать убитых, ушли далеко.
Леса были положительно переполнены дикими, но эти краснокожие, будучи союзниками французов, составляли арьергард французской армии.
Путешественникам не грозило никакой опасности, потому что ирокезы, как это они обыкновенно делают после поражения, все разбежались, спеша укрыться в своих деревеньках и хижинах.
Англичане, занимавшие крепость Эдуард, не выходили даже за стены ее; генерал Веб, счастливый тем, что избавился от атаки французов, не смел показаться из крепости. Путешественники, напугав своей многочисленностью бродяг и пограничных разбойников, которые никогда не нападают на большие партии, остановились отдохнуть. Опасность миновала, и они могли не спеша располагать отдыхом и остановками.
Сурикэ был в восторге от такой неожиданной развязки.
Было уже не рано, день клонился к вечеру, солнце почти совсем опустилось; Шарль Лебо приказал раскинуть палатки и расположился лагерем на месте разрушенной крепости.
Отпустив от себя индейца Онеида, сообщившего ему о победе маркиза Мокальма, Сурикэ отвел в сторону Мишеля Белюмера и несколько минут тихо говорил с ним; поговорив, они разошлись. Старый охотник быстро отправился в лес, а Шарль Лебо также поспешно подошел к графине Меренвиль, которая показывала ему знаками, что хочет с ним говорить.
Она хотела знать, что ему сказал краснокожий, с которым он так долго говорил.
Охотник, вполне понимая нетерпение графини узнать результат разговора, с нескрываемой радостью стал рассказывать приятные новости, сообщенные индейцем.
Графиня с чувством поблагодарила охотника, добавив:
— Скоро вы намерены приготовить нам палатку, мы очень устали, теперь спешить нужды нет, мы можем отдохнуть, не правда ли?
— Совершенно верно, графиня!
— Признаюсь, мы были бы очень рады этому отдыху, если только вы ничего не боитесь.
— Все опасности миновали и, надеюсь, надолго, графиня; неприятель слишком занят своими делами, чтобы еще думать о нас, к тому же мы окружены французами, страх теперь лишний.
— Я очень рада, если вы, такой осторожный и недоверчивый, находите, что опасность миновала, то мы можем быть вполне покойны.
— Я осторожен потому, что охраняю слишком драгоценное сокровище и подвергаюсь большой ответственности, — отвечал, улыбаясь, Шарль Лебо.
— Нам остается только восхищаться вами и благодарить вас.
— Я счастлив тем, что мне дали такой пост, но еще более счастлив, что вы мной довольны.
— Где мы остановимся?
— В развалинах крепости Вильям Генри.
— На поле битвы, как победители, — рассмеялась графиня.
— Да, я предполагаю простоять тут два и даже три дня, чтобы лошади вполне могли отдохнуть и поправиться от тяжелой дороги.
— Вы отлично придумали, они совершенно истощены, измучены.
— Я заметил это и потому даю им отдохнуть; погода превосходная, солнце не так уже жжет, как прежде, наконец, эта небольшая остановка необходима для людей.
— Вы правы, я охотно подчиняюсь вашим желаниям, даже если бы вы нашли нужным еще более продлить наш отдых.
— Я думаю, что трех дней вполне достаточно, но если понадобится еще хотя бы один день для окончательного поправления сил, я буду иметь честь предупредить вас.
— Хорошо.
Сурикэ ушел, потирая руки; какая-то странная улыбка играла в углах его рта.
Если бы графиня могла его видеть в эту минуту, она была бы очень заинтересована, желая узнать, чему так радуется этот обыкновенно бесстрастный, спокойный человек.
— Эге, — говорил между тем охотник, уходя от Меренвилей, — графиня первая заговорила об остановке, она предупредила, и это во многих отношениях для меня очень хорошо.
И он тотчас же распорядился об устройстве лагеря, который через два часа был уже готов.
— Лошади очень устали, — говорил он с легкой усмешкой и искоса поглядывая на дом в ответ на вопросы вождей.
В течение целых трех дней ничем не нарушалось спокойствие в их тихой, ровной жизни.
Однажды утром графиня, зная о тесной дружбе старого охотника с молодым, спросила Сурикэ, почему она не видит Белюмера, куда он скрылся с первого же дня остановки.
— Мой друг был бы очень счастлив, узнав, что вы интересуетесь им, графиня.
— Ваш друг Белюмер, — отвечала графиня, — оказал нам большую услугу во время нападения ирокезов.
— Да, спасая вас от дерзости графа Витре.
— Я совсем забыла этого человека, ваш друг творил чудеса ловкости и мужества.
— Он настоящий пионер, графиня, это лучшая похвала для него.
— Но где же он? Я уже третий день его не вижу.
— Хотя мы и покойны, но осторожность никогда не лишняя, в самое тихое время мы зорко следим за безопасностью дороги, которой идем, а теперь тем более мы должны это делать; он же, как более опытный, отправился разузнать, что творится у неприятеля, чтобы сообщить нам; крепость Эдуард, занимаемая генералом Вебом, всего только в шести милях от Вильям Генри.
— Неужели так близко?
— Да, графиня, теперь вы понимаете, как осторожны должны мы быть.
— А Мишель Белюмер?
— Охраняет нашу безопасность, графиня, во главе двенадцати краснокожих, следя за каждым движением неприятеля, о котором он тотчас же нас предупредит, если заметит что-нибудь подозрительное.
— Благодарю вас, что вы мне разъяснили, в чем дело, я так беспокоилась об этом храбром охотнике.
— Я ему скажу это, графиня.
— Вы мне доставите удовольствие.
Графиня дала заметить, что разговор кончился.
— Мой друг и не подозревает, как я на него лгу, — говорил, уходя, Сурикэ.
На четвертый день, около семи часов утра, когда путешественники, сняв лагерь, готовились уже пуститься в дорогу, совершенно неожиданно, Бог весть откуда, шагах в 200 от развалин Вильям Генри, появилось многочисленное войско канадских ратников, которых сразу можно было узнать по их костюму и по присутствию полусотни воинов гуронов.
Дамы радостно воскликнули, заметив нескольких верховых офицеров во главе длинного ряда солдат.
Когда эти офицеры подвинулись ближе, дамы узнали в числе их маркиза Монкальма, кавалера Леви и графа Меренвиля.
Белюмер шел совершенно свободно в ряду наездников, держась по правую сторону от главнокомандующего, с которым он о чем-то оживленно разговаривал.
Сурикэ исподтишка посмеивался над дамами, которых так легко удалось обмануть, уверив, что Белюмер в окрестностях Эдуарда следил за генералом Вебом, который как милости просил у неба, чтобы французы оставили его в покое.
Взяв Вильям Генри, армия шла медленно, чтобы не отставали утомленные солдаты.
Поэтому Мишелю Белюмеру, знавшему как свои пять пальцев местность, изъезженную им вдоль и поперек, ничего не стоило догнать французов через несколько часов, тем более что он шел, как ходят только краснокожие, прямым путем, оставляя в стороне едва проложенные тропинки.
Он нагнал французскую армию в то время, когда утомленные дневным переходом солдаты, раскинув лагерь и разведя ночные костры, готовили себе ужин.
Спросив, где палатка графа Меренвиля, Белюмер отправился прямо туда.
Но он ошибся, рассчитывая на встречу с графом; Меренвиль был у главнокомандующего, откуда, по словам его слуги, он должен был вернуться очень поздно.
Это было неприятно Белюмеру, но он не смутился и, узнав, где палатка главнокомандующего, быстро пошел к нему.
Главнокомандующий принимал охотно всех желавших с ним говорить, особенно охотников, зная по опыту, как много хорошего и полезного можно от них узнать.
Мишель Белюмер был тотчас введен к нему.
Маркиз Монкальм сидел за столом вместе с графом Меренвилем и кавалером Леви.
— А, — вскричал главнокомандующий, — это наш друг Белюмер!
— К вашим услугам, генерал, — отвечал, кланяясь, охотник.
— Разве вы не были вместе с вашим другом Сурикэ? — с беспокойством спросил граф.
— По дороге на Луизиану.
— Да разве случилось какое несчастье с…
— Успокойтесь, граф, ничего дурного не случилось, напротив, все идет отлично.
— Графиня Меренвиль уже в Красной Палке?
— Нет, мы вернулись обратно.
— Как так?
— О, это длинная история.
— Да? — сказал граф.
— Обедал ты?
— Я так спешил догнать вас, что не ел ничего с самого утра, как только вышел из лагеря.
— Садись и ешь, — сказал генерал, — ты, вероятно, умираешь от голода, мой бедный мальчик.
— Правда, генерал, я голоден, как волк.
— Ивон, скорее еще прибор, — приказал главнокомандующий.
— Однако, позвольте, генерал, я не знаю, должен ли я…
— Ты должен слушаться меня.
— В таком случае, извольте…
— За обедом ты расскажешь свои новости.
— Да, их очень много и самые разнообразные.
— Кто тебя послал ко мне?
— Никто, генерал. Да, никто! Я позволил себе явиться сюда, рассчитывая на встречу с графом, что, к счастью моему, мне удалось.
— Следовательно, ты послан к графу?
— Да, генерал.
— Кем же?
— Сурикэ, генерал, — отвечал охотник, набив полон рот изобильным обедом, который он буквально пожирал, отвечая в то же время на все предлагаемые вопросы.
— Если вас послал Шарль Лебо, значит, дело серьезное.
— Я так же думаю, генерал, — отвечал граф.
— Сами увидите, — рассмеялся охотник.
— Еще вопрос, — сказал генерал.
— Хоть сто, если вам угодно, мой генерал.
— Хороши ли приведенные новости?
— Очень приятные и очень интересные, генерал.
— Когда он пообедает, уведите его к себе, граф.
— Зачем, — прервал граф, — от вас нет тайн.
— Я уверен, — продолжал Белюмер, — что пославший меня Сурикэ не делает никакого различия между вамиобоими.
— Почему ты так думаешь?
— Я знаю хорошо моего Сурикэ, просто это его причуда устроить приятный сюрприз графине и сообщить в то же время вам обо всем, что было во время путешествия.
— Вероятно, так, — сказал граф.
— Очень может быть, — поддержал главнокомандующий.
— Я же убежден в этом, прожив четыре года с Сурикэ, я отлично изучил его.
— Мне кажется, Белюмер прав, как вы находите?
— Я уже сказал, что эти новости для вас не должны быть секретом, и вы, Леви, не уходите, останьтесь с нами, — сказал граф, кланяясь кавалеру.
— Граф, — отвечал последний, — я очень тронут вашей любезностью, но, к сожалению, мне невозможно…
— Та, та, та, — сказал главнокомандующий, смеясь, — вы теперь совершенно свободны и сделаете большое удовольствие, если останетесь с нами.
— Я вас прошу не уходить, — говорил граф.
— Мне остается только уступить вам, господа.
— И отлично, — обрадовался главнокомандующий.
— Вы меня огорчили бы, если бы ушли, — добавил граф.
— Ты можешь есть и говорить?
— А также и пить, — рассмеялся охотник.
— Конечно, пожалуйста, не стесняйся, мой мальчик, около тебя две бутылки.
— Я ими уже давно любуюсь, генерал.
— Ну, говори же свои новости, мы ждем.
— Да поскорее только.
— О, если вы хотите скорее все узнать, я готов, — он налил стакан вина. — За ваше здоровье, господа!
Присутствующие поклонились.
Выпив разом весь стакан, он поставил его на стол, говоря:
— Я начинаю, генерал.
— Мы слушаем, мальчик.
— Да, мы все ждем с нетерпением.
Граф, несмотря на уверения Белюмера, был очень непокоен.
Охотник, не заставляя повторять приглашения, начал свой рассказ. — Его необработанная, простая, но крайне образная, дышавшая неподдельным чувством речь увлекла слушателей.
Не отрывая глаз от его губ, они буквально превратились в слух; а он, не забывая ни малейших пустяков, подробно рассказывал все, что только было с минуты отъезда из Дюкенса; когда он заговорил о графе Витре, присутствующие заметно нахмурились, глубоко возмущенные его низкими поступками и подлой изменой.
— Негодяй, — вскричал главнокомандующий, полный негодования и презрения, — это французский офицер! Дворянин, находящийся в родстве с лучшими семействами Франции; он позорит собой все французское дворянство.
— Я это предвидел, — с отвращением сказал граф.
— Ему остается только продаться англичанам, — с убийственным презрением заметил Леви.
— Это бы меня нисколько не удивило, — отвечал охотник, качая головой, — уходя из лагеря, он искал пристанища в колонии Нью-Йорк.
— Ты знаешь наверное? — спросил главнокомандующий.
— Он это сам говорил всем нам и сделал, как сказал.
— Почему ты знаешь?
— Мне казалось это невероятным, я думал, что он говорит это в минуту злобы.
— Ну?
— Я захотел убедиться и пошел за ним следом и проводил его до самой английской границы.
— О! — вскрикнули одновременно все слушатели. Наступило молчание.
— Это очень серьезное дело, — сказал главнокомандующий, — у него есть и государственный корабль, если не ошибаюсь.
— Да, он командует фрегатом «Слава», одним из лучших военных судов Франции.
— В настоящее время, — сказал Леви, — фрегат «Слава» должен стоять на якоре у Луисбурга.
— Нужно, что бы это ни стоило, помешать ему продать этот фрегат англичанам.
— Неужели вы думаете, он забудется до такой степени, что решится на… — вскричал граф Меренвиль.
— На продажу фрегата англичанам, в этом нет сомнения. Англичане, хотя и самые ловкие в мире коммерсанты, но ничего не купят, не посмотревши, но есть две уважительные причины, ради которых они с радостью примут предложение графа Витре и даже дорого заплатят изменнику, не осмотрев корабля.
— Он продаст фрегат вполне уже готовый.
— Да, англичане будут рады, отняв у нас отлично вооруженный и снабженный всем необходимым фрегат; но это не главное, одним фрегатом больше или меньше даже у такой сильной морской державы, как Англия, ровно ничего не значит.
— Да, но вы сами же говорили, что есть две уважительные причины, ради которых англичане войдут в сделку с этим негодяем Витре, — сказал граф Меренвиль.
— Да, я говорил и повторяю, что этот вопрос близко касается англичан, так близко, что если Витре назначит самую бешеную цену, они дадут, не колеблясь.
— Я не понимаю вас.
— Нет?
— Совершенно!
— Это странно, а вы, Леви?
— Признаюсь, что и я не меньше графа теряюсь в догадках.
— О, это не так трудно отгадать, — сказал Мишель Белюмер.
— О, о! Посмотрим, — сказал главнокомандующий с лукавым видом, — что ты угадал?
— Если позволите, генерал, я с разрешения всей компании скажу, но я повторяю только слова других и не хочу, чтобы меня считали догадливее и умнее, чем я в действительности; нормандцы — честный народ.
— Посмотрим, говори или уж замолчи, болтун, неужели ты думаешь, что мы до завтра будем тебя слушать.
— Я не думаю этого, — смеясь, отвечал охотник, — я хочу только сказать вам то, что слышал от Водрейля, брата губернатора Новой Франции, и капитана корабля французской армии. Не зная о моем присутствии, они, не стесняясь, разговаривали с одним из друзей Дореля, которого вы, генерал, должны знать.
— Да, я его знаю и глубоко уважаю, он крайне честный и неподкупный человек, — однако, продолжай.
— На вопрос Дореля, которого я не слыхал, Водрейль отвечал так: Канаду до сих пор спасал лишь залив Св. Лаврентия, по которому немыслима навигация для людей, не знающих его в совершенстве, и несообразительность англичан, не подозревающих, что есть реки, по которым легко и удобно можно проникнуть внутрь Канады; эти реки знают пока только французские начальники военных судов; но предположите, а в этой несчастной стране можно и даже должно всего ожидать, предположите, повторяю, что один из этих начальников по какой бы то ни было причине продает англичанам свой секрет, а вместе с ним и судно с лоцманами, что тогда ожидает французов?
— Это невозможно, — вскричал Дорель, — подобная измена — подлость, во Франции нет дворян, способных на такую неслыханную низость.
Барон Водрейль пожал плечами и добавил:
— В Канаде все возможно.
— И ужаснее всего то, что изменник может свободно действовать по своему желанию, не рискуя подвергнуться ответственности.
— О! Это немыслимо! — вскричал Дорель.
— Вы ошибаетесь. Представьте себе, что судно преследуется неприятелем, от которого оно спасается бегством; но враг не отстает; командир, не видя другого выхода, направляет судно по реке, надеясь укрыться от преследования (это совершенно естественно), но неприятель упорно идет за ним, внимательно следя за всеми маневрами французского корабля; командир — не изменник, он не хотел выдавать своего секрета, но только спасал свой фрегат, был несчастлив, и военный суд оправдает его, хваля его действия, мало того — ему дадут повышение, подобный финал не редкость во Франции, как в морском ведомстве, так и в администрации и магистратуре. Маленькие рыбки всегда остаются в сети, в то время как большие незаметно перегрызают петли невода и уходят в море. Я повторяю слово в слово разговор, который я давно еще слышал.
Монкальм, поощренный своей победой, направился было к крепости Эдуард, надеясь взять ее, сделаться хозяином на этой границе, но, к несчастью, у его союзников, диких, появилась оспа.
Грабя взятую крепость Вильям Генри, индейцы заразились, захватив вместе с добычей ужасную эпидемию, которая сильно опустошила их ряды.
Французы вынуждены были расстаться со своими союзниками, чтобы предохранить себя от неизбежной гибели.
Недовольный, скрепя сердце главнокомандующий должен был отказаться от заманчивого плана приобрести еще один важный пункт и вернуться в Карильон
Через три дня после ухода французов из Вильям Генри наши путешественники приехали к берегам Сан-Сакраменто.
Кругом было пусто и тихо, даже бродяги, являющиеся на поле битвы обирать убитых, ушли далеко.
Леса были положительно переполнены дикими, но эти краснокожие, будучи союзниками французов, составляли арьергард французской армии.
Путешественникам не грозило никакой опасности, потому что ирокезы, как это они обыкновенно делают после поражения, все разбежались, спеша укрыться в своих деревеньках и хижинах.
Англичане, занимавшие крепость Эдуард, не выходили даже за стены ее; генерал Веб, счастливый тем, что избавился от атаки французов, не смел показаться из крепости. Путешественники, напугав своей многочисленностью бродяг и пограничных разбойников, которые никогда не нападают на большие партии, остановились отдохнуть. Опасность миновала, и они могли не спеша располагать отдыхом и остановками.
Сурикэ был в восторге от такой неожиданной развязки.
Было уже не рано, день клонился к вечеру, солнце почти совсем опустилось; Шарль Лебо приказал раскинуть палатки и расположился лагерем на месте разрушенной крепости.
Отпустив от себя индейца Онеида, сообщившего ему о победе маркиза Мокальма, Сурикэ отвел в сторону Мишеля Белюмера и несколько минут тихо говорил с ним; поговорив, они разошлись. Старый охотник быстро отправился в лес, а Шарль Лебо также поспешно подошел к графине Меренвиль, которая показывала ему знаками, что хочет с ним говорить.
Она хотела знать, что ему сказал краснокожий, с которым он так долго говорил.
Охотник, вполне понимая нетерпение графини узнать результат разговора, с нескрываемой радостью стал рассказывать приятные новости, сообщенные индейцем.
Графиня с чувством поблагодарила охотника, добавив:
— Скоро вы намерены приготовить нам палатку, мы очень устали, теперь спешить нужды нет, мы можем отдохнуть, не правда ли?
— Совершенно верно, графиня!
— Признаюсь, мы были бы очень рады этому отдыху, если только вы ничего не боитесь.
— Все опасности миновали и, надеюсь, надолго, графиня; неприятель слишком занят своими делами, чтобы еще думать о нас, к тому же мы окружены французами, страх теперь лишний.
— Я очень рада, если вы, такой осторожный и недоверчивый, находите, что опасность миновала, то мы можем быть вполне покойны.
— Я осторожен потому, что охраняю слишком драгоценное сокровище и подвергаюсь большой ответственности, — отвечал, улыбаясь, Шарль Лебо.
— Нам остается только восхищаться вами и благодарить вас.
— Я счастлив тем, что мне дали такой пост, но еще более счастлив, что вы мной довольны.
— Где мы остановимся?
— В развалинах крепости Вильям Генри.
— На поле битвы, как победители, — рассмеялась графиня.
— Да, я предполагаю простоять тут два и даже три дня, чтобы лошади вполне могли отдохнуть и поправиться от тяжелой дороги.
— Вы отлично придумали, они совершенно истощены, измучены.
— Я заметил это и потому даю им отдохнуть; погода превосходная, солнце не так уже жжет, как прежде, наконец, эта небольшая остановка необходима для людей.
— Вы правы, я охотно подчиняюсь вашим желаниям, даже если бы вы нашли нужным еще более продлить наш отдых.
— Я думаю, что трех дней вполне достаточно, но если понадобится еще хотя бы один день для окончательного поправления сил, я буду иметь честь предупредить вас.
— Хорошо.
Сурикэ ушел, потирая руки; какая-то странная улыбка играла в углах его рта.
Если бы графиня могла его видеть в эту минуту, она была бы очень заинтересована, желая узнать, чему так радуется этот обыкновенно бесстрастный, спокойный человек.
— Эге, — говорил между тем охотник, уходя от Меренвилей, — графиня первая заговорила об остановке, она предупредила, и это во многих отношениях для меня очень хорошо.
И он тотчас же распорядился об устройстве лагеря, который через два часа был уже готов.
— Лошади очень устали, — говорил он с легкой усмешкой и искоса поглядывая на дом в ответ на вопросы вождей.
В течение целых трех дней ничем не нарушалось спокойствие в их тихой, ровной жизни.
Однажды утром графиня, зная о тесной дружбе старого охотника с молодым, спросила Сурикэ, почему она не видит Белюмера, куда он скрылся с первого же дня остановки.
— Мой друг был бы очень счастлив, узнав, что вы интересуетесь им, графиня.
— Ваш друг Белюмер, — отвечала графиня, — оказал нам большую услугу во время нападения ирокезов.
— Да, спасая вас от дерзости графа Витре.
— Я совсем забыла этого человека, ваш друг творил чудеса ловкости и мужества.
— Он настоящий пионер, графиня, это лучшая похвала для него.
— Но где же он? Я уже третий день его не вижу.
— Хотя мы и покойны, но осторожность никогда не лишняя, в самое тихое время мы зорко следим за безопасностью дороги, которой идем, а теперь тем более мы должны это делать; он же, как более опытный, отправился разузнать, что творится у неприятеля, чтобы сообщить нам; крепость Эдуард, занимаемая генералом Вебом, всего только в шести милях от Вильям Генри.
— Неужели так близко?
— Да, графиня, теперь вы понимаете, как осторожны должны мы быть.
— А Мишель Белюмер?
— Охраняет нашу безопасность, графиня, во главе двенадцати краснокожих, следя за каждым движением неприятеля, о котором он тотчас же нас предупредит, если заметит что-нибудь подозрительное.
— Благодарю вас, что вы мне разъяснили, в чем дело, я так беспокоилась об этом храбром охотнике.
— Я ему скажу это, графиня.
— Вы мне доставите удовольствие.
Графиня дала заметить, что разговор кончился.
— Мой друг и не подозревает, как я на него лгу, — говорил, уходя, Сурикэ.
На четвертый день, около семи часов утра, когда путешественники, сняв лагерь, готовились уже пуститься в дорогу, совершенно неожиданно, Бог весть откуда, шагах в 200 от развалин Вильям Генри, появилось многочисленное войско канадских ратников, которых сразу можно было узнать по их костюму и по присутствию полусотни воинов гуронов.
Дамы радостно воскликнули, заметив нескольких верховых офицеров во главе длинного ряда солдат.
Когда эти офицеры подвинулись ближе, дамы узнали в числе их маркиза Монкальма, кавалера Леви и графа Меренвиля.
Белюмер шел совершенно свободно в ряду наездников, держась по правую сторону от главнокомандующего, с которым он о чем-то оживленно разговаривал.
Сурикэ исподтишка посмеивался над дамами, которых так легко удалось обмануть, уверив, что Белюмер в окрестностях Эдуарда следил за генералом Вебом, который как милости просил у неба, чтобы французы оставили его в покое.
Взяв Вильям Генри, армия шла медленно, чтобы не отставали утомленные солдаты.
Поэтому Мишелю Белюмеру, знавшему как свои пять пальцев местность, изъезженную им вдоль и поперек, ничего не стоило догнать французов через несколько часов, тем более что он шел, как ходят только краснокожие, прямым путем, оставляя в стороне едва проложенные тропинки.
Он нагнал французскую армию в то время, когда утомленные дневным переходом солдаты, раскинув лагерь и разведя ночные костры, готовили себе ужин.
Спросив, где палатка графа Меренвиля, Белюмер отправился прямо туда.
Но он ошибся, рассчитывая на встречу с графом; Меренвиль был у главнокомандующего, откуда, по словам его слуги, он должен был вернуться очень поздно.
Это было неприятно Белюмеру, но он не смутился и, узнав, где палатка главнокомандующего, быстро пошел к нему.
Главнокомандующий принимал охотно всех желавших с ним говорить, особенно охотников, зная по опыту, как много хорошего и полезного можно от них узнать.
Мишель Белюмер был тотчас введен к нему.
Маркиз Монкальм сидел за столом вместе с графом Меренвилем и кавалером Леви.
— А, — вскричал главнокомандующий, — это наш друг Белюмер!
— К вашим услугам, генерал, — отвечал, кланяясь, охотник.
— Разве вы не были вместе с вашим другом Сурикэ? — с беспокойством спросил граф.
— По дороге на Луизиану.
— Да разве случилось какое несчастье с…
— Успокойтесь, граф, ничего дурного не случилось, напротив, все идет отлично.
— Графиня Меренвиль уже в Красной Палке?
— Нет, мы вернулись обратно.
— Как так?
— О, это длинная история.
— Да? — сказал граф.
— Обедал ты?
— Я так спешил догнать вас, что не ел ничего с самого утра, как только вышел из лагеря.
— Садись и ешь, — сказал генерал, — ты, вероятно, умираешь от голода, мой бедный мальчик.
— Правда, генерал, я голоден, как волк.
— Ивон, скорее еще прибор, — приказал главнокомандующий.
— Однако, позвольте, генерал, я не знаю, должен ли я…
— Ты должен слушаться меня.
— В таком случае, извольте…
— За обедом ты расскажешь свои новости.
— Да, их очень много и самые разнообразные.
— Кто тебя послал ко мне?
— Никто, генерал. Да, никто! Я позволил себе явиться сюда, рассчитывая на встречу с графом, что, к счастью моему, мне удалось.
— Следовательно, ты послан к графу?
— Да, генерал.
— Кем же?
— Сурикэ, генерал, — отвечал охотник, набив полон рот изобильным обедом, который он буквально пожирал, отвечая в то же время на все предлагаемые вопросы.
— Если вас послал Шарль Лебо, значит, дело серьезное.
— Я так же думаю, генерал, — отвечал граф.
— Сами увидите, — рассмеялся охотник.
— Еще вопрос, — сказал генерал.
— Хоть сто, если вам угодно, мой генерал.
— Хороши ли приведенные новости?
— Очень приятные и очень интересные, генерал.
— Когда он пообедает, уведите его к себе, граф.
— Зачем, — прервал граф, — от вас нет тайн.
— Я уверен, — продолжал Белюмер, — что пославший меня Сурикэ не делает никакого различия между вамиобоими.
— Почему ты так думаешь?
— Я знаю хорошо моего Сурикэ, просто это его причуда устроить приятный сюрприз графине и сообщить в то же время вам обо всем, что было во время путешествия.
— Вероятно, так, — сказал граф.
— Очень может быть, — поддержал главнокомандующий.
— Я же убежден в этом, прожив четыре года с Сурикэ, я отлично изучил его.
— Мне кажется, Белюмер прав, как вы находите?
— Я уже сказал, что эти новости для вас не должны быть секретом, и вы, Леви, не уходите, останьтесь с нами, — сказал граф, кланяясь кавалеру.
— Граф, — отвечал последний, — я очень тронут вашей любезностью, но, к сожалению, мне невозможно…
— Та, та, та, — сказал главнокомандующий, смеясь, — вы теперь совершенно свободны и сделаете большое удовольствие, если останетесь с нами.
— Я вас прошу не уходить, — говорил граф.
— Мне остается только уступить вам, господа.
— И отлично, — обрадовался главнокомандующий.
— Вы меня огорчили бы, если бы ушли, — добавил граф.
— Ты можешь есть и говорить?
— А также и пить, — рассмеялся охотник.
— Конечно, пожалуйста, не стесняйся, мой мальчик, около тебя две бутылки.
— Я ими уже давно любуюсь, генерал.
— Ну, говори же свои новости, мы ждем.
— Да поскорее только.
— О, если вы хотите скорее все узнать, я готов, — он налил стакан вина. — За ваше здоровье, господа!
Присутствующие поклонились.
Выпив разом весь стакан, он поставил его на стол, говоря:
— Я начинаю, генерал.
— Мы слушаем, мальчик.
— Да, мы все ждем с нетерпением.
Граф, несмотря на уверения Белюмера, был очень непокоен.
Охотник, не заставляя повторять приглашения, начал свой рассказ. — Его необработанная, простая, но крайне образная, дышавшая неподдельным чувством речь увлекла слушателей.
Не отрывая глаз от его губ, они буквально превратились в слух; а он, не забывая ни малейших пустяков, подробно рассказывал все, что только было с минуты отъезда из Дюкенса; когда он заговорил о графе Витре, присутствующие заметно нахмурились, глубоко возмущенные его низкими поступками и подлой изменой.
— Негодяй, — вскричал главнокомандующий, полный негодования и презрения, — это французский офицер! Дворянин, находящийся в родстве с лучшими семействами Франции; он позорит собой все французское дворянство.
— Я это предвидел, — с отвращением сказал граф.
— Ему остается только продаться англичанам, — с убийственным презрением заметил Леви.
— Это бы меня нисколько не удивило, — отвечал охотник, качая головой, — уходя из лагеря, он искал пристанища в колонии Нью-Йорк.
— Ты знаешь наверное? — спросил главнокомандующий.
— Он это сам говорил всем нам и сделал, как сказал.
— Почему ты знаешь?
— Мне казалось это невероятным, я думал, что он говорит это в минуту злобы.
— Ну?
— Я захотел убедиться и пошел за ним следом и проводил его до самой английской границы.
— О! — вскрикнули одновременно все слушатели. Наступило молчание.
— Это очень серьезное дело, — сказал главнокомандующий, — у него есть и государственный корабль, если не ошибаюсь.
— Да, он командует фрегатом «Слава», одним из лучших военных судов Франции.
— В настоящее время, — сказал Леви, — фрегат «Слава» должен стоять на якоре у Луисбурга.
— Нужно, что бы это ни стоило, помешать ему продать этот фрегат англичанам.
— Неужели вы думаете, он забудется до такой степени, что решится на… — вскричал граф Меренвиль.
— На продажу фрегата англичанам, в этом нет сомнения. Англичане, хотя и самые ловкие в мире коммерсанты, но ничего не купят, не посмотревши, но есть две уважительные причины, ради которых они с радостью примут предложение графа Витре и даже дорого заплатят изменнику, не осмотрев корабля.
— Он продаст фрегат вполне уже готовый.
— Да, англичане будут рады, отняв у нас отлично вооруженный и снабженный всем необходимым фрегат; но это не главное, одним фрегатом больше или меньше даже у такой сильной морской державы, как Англия, ровно ничего не значит.
— Да, но вы сами же говорили, что есть две уважительные причины, ради которых англичане войдут в сделку с этим негодяем Витре, — сказал граф Меренвиль.
— Да, я говорил и повторяю, что этот вопрос близко касается англичан, так близко, что если Витре назначит самую бешеную цену, они дадут, не колеблясь.
— Я не понимаю вас.
— Нет?
— Совершенно!
— Это странно, а вы, Леви?
— Признаюсь, что и я не меньше графа теряюсь в догадках.
— О, это не так трудно отгадать, — сказал Мишель Белюмер.
— О, о! Посмотрим, — сказал главнокомандующий с лукавым видом, — что ты угадал?
— Если позволите, генерал, я с разрешения всей компании скажу, но я повторяю только слова других и не хочу, чтобы меня считали догадливее и умнее, чем я в действительности; нормандцы — честный народ.
— Посмотрим, говори или уж замолчи, болтун, неужели ты думаешь, что мы до завтра будем тебя слушать.
— Я не думаю этого, — смеясь, отвечал охотник, — я хочу только сказать вам то, что слышал от Водрейля, брата губернатора Новой Франции, и капитана корабля французской армии. Не зная о моем присутствии, они, не стесняясь, разговаривали с одним из друзей Дореля, которого вы, генерал, должны знать.
— Да, я его знаю и глубоко уважаю, он крайне честный и неподкупный человек, — однако, продолжай.
— На вопрос Дореля, которого я не слыхал, Водрейль отвечал так: Канаду до сих пор спасал лишь залив Св. Лаврентия, по которому немыслима навигация для людей, не знающих его в совершенстве, и несообразительность англичан, не подозревающих, что есть реки, по которым легко и удобно можно проникнуть внутрь Канады; эти реки знают пока только французские начальники военных судов; но предположите, а в этой несчастной стране можно и даже должно всего ожидать, предположите, повторяю, что один из этих начальников по какой бы то ни было причине продает англичанам свой секрет, а вместе с ним и судно с лоцманами, что тогда ожидает французов?
— Это невозможно, — вскричал Дорель, — подобная измена — подлость, во Франции нет дворян, способных на такую неслыханную низость.
Барон Водрейль пожал плечами и добавил:
— В Канаде все возможно.
— И ужаснее всего то, что изменник может свободно действовать по своему желанию, не рискуя подвергнуться ответственности.
— О! Это немыслимо! — вскричал Дорель.
— Вы ошибаетесь. Представьте себе, что судно преследуется неприятелем, от которого оно спасается бегством; но враг не отстает; командир, не видя другого выхода, направляет судно по реке, надеясь укрыться от преследования (это совершенно естественно), но неприятель упорно идет за ним, внимательно следя за всеми маневрами французского корабля; командир — не изменник, он не хотел выдавать своего секрета, но только спасал свой фрегат, был несчастлив, и военный суд оправдает его, хваля его действия, мало того — ему дадут повышение, подобный финал не редкость во Франции, как в морском ведомстве, так и в администрации и магистратуре. Маленькие рыбки всегда остаются в сети, в то время как большие незаметно перегрызают петли невода и уходят в море. Я повторяю слово в слово разговор, который я давно еще слышал.