Фаллада Ханс. Волк среди волков

   - Ну, а теперь? - спрашивает лейтенант со слабой насмешкой.
   - Вы спрашиваете слишком насмешливо, - чуть-чуть раздраженно отвечает другой. - Вы этим выдаете, как вы рады, что разговор не состоялся. Ну, мы просто подождем здесь господина фон Праквица. Кельнер, кружку светлого!
   Но лейтенант не хочет ждать ротмистра. Он придумал план.
   - Послушайте, - говорит он. - У меня еще есть в кармане немного денег, которые принадлежат мне. Я хотел бы подарить их одной девушке. Мы сходим туда быстро. Это не займет и получаса.
   - Горничной полковника? Об этом надо было позаботиться раньше. Что она вам, кстати, рассказала?.. Кельнер, кружку светлого пива!
   - Решительно ничего! - с готовностью отвечает лейтенант. - Она была в бешенстве: я, мол, являюсь только тогда, когда хочу что-нибудь выведать. Мы - дерьмо, и путч наш тоже дерьмо. Что-то в этом роде она сказала. Нет, я имею в виду другую девушку в Новом городе.
   - Дерьмо - это возможно, - говорит толстяк. - Это - не ее слова, это ей напели, вот почему она и взбесилась. Такие женщины всегда злятся на своего милого, если какой-нибудь идиот плохо о нем отзывается. Что же это, кельнер не хочет давать мне пива? Кельнер, кружку светлого!
   - Бросьте ваше пиво! - просит лейтенант. - Пустите меня к девушке. Это не займет и получаса, мы еще застанем господина фон Праквица.
   Кельнер ставит кружку пива.
   - Двадцать миллионов! - сердито бросает он.
   - Двадцать миллионов? - возмущенно спрашивает толстяк. Что это за особое пиво?! Везде оно стоит тринадцать миллионов!
   - С нынешнего утра. Сегодня курс доллара двести сорок два миллиона.
   - Так, - недовольно ворчит толстяк и платит. - Знал бы я, так не заказывал бы. Двести сорок два миллиона! Вы видите, какой толк давать вашей зазнобе деньги, мало ей будет радости. Все это комедия.
   - Там еще письма у меня остались. Я хотел бы их забрать.
   - Письма! Что еще за письма? Вы просто хотите удрать.
   - Ну хорошо, останемся. Тогда разопьем за мой счет бутылку вина. Кельнер!..
   - Стойте! - говорит толстяк. - Где это?
   - Что?
   - Где живет девушка?
   - В Новом городе, на крепостном бульваре. Каких-нибудь двадцать минут.
   - А раньше вы говорили, что за полчаса обернемся. Что это за письма? Любовные?
   - Я буду держать свои любовные письма у девчонки? Да что вы!
   - Ну так пошли, - сказал толстяк, опорожнил кружку и встал. - Но говорю вам, если вы начнете строить штуки, как тогда у казармы...
   - Вы и это видели?
   - Я вас не в грудь ударю, я вас хвачу в живот, да так, что вы никогда уже не будете ходить прямо.
   Что-то загорается в ледяном взгляде, с угрозой смотрит толстяк на лейтенанта. Но на этот раз - никакого действия, лейтенант только улыбается.
   - Я больше никаких штук строить не буду, - говорит он успокоительно. И, кроме того, мне как будто недолго уж ходить прямо, а? Угрожать такому, как я, пожалуй, нет смысла, не так ли?
   Толстяк пожимает плечами, но молчит, и оба молча идут рядом, по мокрым от дождя, пустынным улицам города.
   Лейтенант соображает, как бы ему избавиться от своего мучителя, ведь никакой девушки нет, никаких писем в Новом городе нет. Но ему показалось, что на улице легче будет удрать, как-нибудь сбыть с рук своего соглядатая и сделать то, что необходимо, без новых унижений, без мучительного надзора. (Только хватит ли у меня мужества - для этого?!)
   Да, не так-то легко будет обмануть этого сторожевого пса.
   Хотя толстяк, по-видимому, с полным безразличием плетется рядом с ним, лейтенант хорошо знает, что означает эта рука, засунутая в карман брюк. Он знает, почему его спутник держится так близко, что при каждом шаге касается плечом его плеча. Сделай лейтенант малейшее неожиданное движение, и рука толстяка, с ее неумолимой хваткой, настигнет его, обессилит, отнимет последнее мужество. Или же - вот здесь, в самом центре города, разок-другой щелкнет револьвер, и потом в газетах будут писать, который раз, об "убийстве по приговору фемы".
   "Нет, только не так!" - думает взбудораженный лейтенант, пытаясь вспомнить расположение всех трактиров на их пути - нет ли где-нибудь возможности убежать из уборной через двор. Но ему трудно сосредоточиться на этой мысли: как ни напрягает лейтенант свой мозг, он отказывается служить...
   Вновь и вновь встает перед ним образ Виолеты фон Праквиц. Она лежит без сознания, сказал кельнер. Злобная радость обжигает лейтенанта: "Уже и сейчас лежишь без памяти, а я только чуть-чуть пригрозил тебе. Еще увидишь, как сладка тебе покажется жизнь, когда я выполню свою угрозу... Да, надо думать о трактирах. Сейчас мы пройдем мимо "Метеора".
   Ах, лейтенант, лейтенант, он точно опьянен этой девушкой! Теперь, на пороге смерти, этот беспутный малый обрел содержание в жизни; человек, у которого были сотни интрижек, который никогда не любил, открывает ненависть - чувство, для которого стоит жить! Он старается представить себе, как это будет, когда она увидит его. Ему кажется, что в его ушах звенит ее крик. Она придет, иначе и быть не может. Он слишком этого жаждет. "Желания умирающих сбываются", - думает он, вздрагивая.
   - Что случилось?! - спрашивает толстяк, зорко следящий за ним.
   "Желания умирающих сбываются", - повторяет про себя лейтенант, охваченный радостью. Вслух он говорит:
   - Вот господин фон Праквиц! - И злобно: - Вы хотели с ним побеседовать! Прошу вас!
   Путь в Новый город шел мимо древних, давно срытых укреплений. Отцы города превратили вал и ров в место прогулки для горожан. Там, где теперь очутились лейтенант и толстяк, находится крепостной ров, круто поднимаются справа и слева валы, обсаженные деревьями и кустами. Оба повернули за угол, перед ними открывается часть дороги, одинокое, пустынное место.
   У края дороги - мокрая от дождя скамья. На скамье сидит, скрючившись, ротмистр фон Праквиц. Да, он сидит здесь, но он спит, его голова низко свешивается на грудь, его сон - беспамятство пьяного, храпящего человека. Время от времени, когда дыхание становится слишком трудным, его голова дергается, поднимается, но снова медленно, толчками опускается на плечо и с плеча на грудь...
   Жалкое зрелище, постыдное зрелище являет собой господин фон Праквиц, оба наблюдателя с минуту стоят тихо, без слов. Не случайно попал ротмистр в этот одинокий уголок, разыскивая свой автомобиль, - его сюда затащили, его здесь ограбили!
   - Точно коршуны! - в бешенстве восклицает толстяк. - Эта сволочь всегда чует добычу еще быстрее, чем мы.
   И он бросает подозрительный взгляд на верхушку вала.
   Но ни один сучок не треснул в кустах. Ни один камешек, задетый проворной ногой, не упал вдоль склона. Они давно улепетнули со своей добычей, эти коршуны. Ограбленный, раздетый до белья, комически жалкая фигура, ротмистр Иоахим фон Праквиц-Нейлоэ спит под моросящим дождем сном пьяного. Слишком слабый, слишком слабый человек: о препятствия, о преграды, которые закаляют силу крепкого, он разбивается, он ищет убежища в нирване, в грязном оглушающем хмеле, но каково будет пробуждение?
   - Вы хотели побеседовать с этим господином? - еще раз насмешливо спрашивает лейтенант. И в душе ликует: "Желания умирающего сбываются! Как же ты-то будешь обесчещена, если уже твой отец вот до чего докатился".
   - Ну и свинство! - злится толстяк, не спуская глаз с лейтенанта.
   Он попал в положение того лодочника, которому надо перевезти волка, козу и кочан капусты - а у него в маленьком челноке есть место только для одного из трех. Он может следить за лейтенантом или оказать помощь ротмистру, то и другое вряд ли совместимо.
   - Черт с ним, с господином фон Праквицем, пусть себе сидит, - злобно советует ему лейтенант. - Никто ведь не видел, что мы нашли его здесь, а я, - мне поневоле придется держать язык за зубами.
   Толстяк не отвечает, он стоит в раздумье.
   - Лейтенант! - говорит он решительно. - Встряхнитесь! Скажите, кто разболтал про склад оружия, - и убирайтесь на все четыре стороны!
   Лейтенант колеблется.
   - Это касается только меня. Я не хочу, чтобы кто-нибудь другой совал нос в это дело. Но я даю вам святое, честное слово, что все это была пустая бабья болтовня, не злая воля...
   Толстяк стоит в раздумье.
   - Я должен знать имена, - говорит он. - Это ведь не только фройляйн фон Праквиц.
   - Это не фройляйн фон Праквиц, - поспешно отзывается лейтенант.
   Вдруг ужасный удар под ложечку сбивает его с ног. Толстяк обрушился на него, точно внезапно сорвавшаяся буря. Под этим градом ударов нечего и думать об отпоре. Лейтенант растянулся на земле, прежде чем успел прийти в себя. Толстяк сует руку в его карман и вынимает револьвер.
   - Без предохранителя, в кармане - ну и сволочь! - разражается он бранью. - Так-то, мальчик, теперь делай без оружия то, чего тебе не миновать! Но я вернусь к тебе раньше, чем ты думаешь.
   Лейтенант лежит на земле, он не в состоянии ответить. Болит все тело, но еще больнее ему от злобы и отчаяния. Этот безжалостный, жестокий великан - он уже у скамьи, он поднял ротмистра на руки.
   "Надо встать! Надо идти..." - думает лейтенант.
   Пробегая мимо, толстяк еще угощает его напоследок страшным пинком в бок, лейтенанту чудится, будто, убегая, он смеется, хихикает... "Хочет так меня изувечить, чтобы я не мог удрать!" - соображает лейтенант.
   Он лежит, он ждет, когда к нему вернутся силы, ждет глотка воздуха, благословенной минуты решения.
   "Это мой последний шанс, - думает он. - Надо бежать в Черный лог, в Черный лог. Но у меня нет оружия - никто из офицеров не даст мне оружия. Они уже знают обо всем... Ах, надо бежать..."
   Шатаясь, подымается он, дважды в этот день его свалили наземь, второе падение было ужаснее первого.
   "Нельзя так плестись, надо идти быстро, надо бежать", - шепчет он, останавливаясь и хватаясь за дерево. Все лицо его горит, ему кажется, что оно превратилось в кусок окровавленного, ободранного мяса. "Ведь нельзя же так в город, у меня, должно быть, ужасный вид, он меня изувечил, этот подлец, эта свинья! Как раз этого он и добивался!" Лейтенант почти плачет от жалости к себе. Почти плачет, потому что плакать - малодушно. Он стонет: "О боже мой, о боже! Я с радостью умер бы. Почему мне не дают спокойно умереть? Неужели никто в мире не поможет мне?"
   Через минуту он заметил, что снова шагает. Он уже вышел из крепостного района, он на городских улицах.
   "Но надо же идти быстрее, быстрее, - думает в нем кто-то. - Он меня непременно накроет, не здесь, так в гостинице. Да, смотри, чучело, вот как выглядит тот, кто ими заклеймен".
   И громко, вызывающе, точно в пьяном задоре, он выкрикивает:
   - Смотри, чучело!
   - Здравствуйте, господин лейтенант, - сказал ему вежливый, очень вежливый голос. - Господин лейтенант, верно, уже не помнит меня?
   Сквозь туман оглушающей боли лейтенант попытался узнать это лицо. В его постыдной униженности этот вежливый, холодный, бесстрастный голос приятно взволновал его. Ему казалось, что уже целую вечность ни один человек не говорил с ним так.
   - Редер, - подсказал ему тот. - Меня зовут Губерт Редер. Я был лакеем в Нейлоэ - не у тайного советника, у молодых, у ротмистра...
   - А, вы тот, - чуть ли не обрадовался лейтенант, - тот самый... Когда я хотел влезть на каштан, вы отказались помочь мне. Да, помню...
   - Но теперь я охотно помог бы вам, господин лейтенант. Как сказано, я больше не служу в Нейлоэ. Похоже, что вы, господин лейтенант, нуждаетесь в помощи...
   - Да, - пробормотал лейтенант, - я упал. - Подумав, он поправился: - На меня напали.
   - Не могу ли я чем-нибудь услужить вам, господин лейтенант?
   - Убирайтесь, не приставайте ко мне! - вдруг крикнул лейтенант. Провалитесь вы вместе с вашим Нейлоэ, все вы приносите мне несчастье!
   И он прибавил шагу, чтобы избавиться от спутника.
   - Но, господин лейтенант! - произнес бесстрастный голос рядом с ним. Ведь я же не из Нейлоэ. И, как сказано, я больше там не служу, короче говоря, меня прогнали...
   Лейтенант вдруг остановился.
   - Кто вас прогнал? - спросил он.
   - Господин ротмистр, - ответил тот. - Господин ротмистр меня нанял, и господин ротмистр меня прогнал, - никто другой и права не имеет по закону.
   Он говорит это с каким-то глупым удовлетворением.
   Лейтенант пытается узнать лицо своего спутника, ему вспомнилось, что говорила о нем Виолета. "Это напыщенный дурак", - сказала она.
   - За что вас выгнали? - снова спрашивает лейтенант.
   - Так пожелала фройляйн Виолета, - коротко сообщает лакей. - Я с самого начала был ей не по душе. Бывают такие антипатии - я читал об этом в одной книге, по-ученому это называется идио-син-кразия!
   У лейтенанта проносится все та же мысль: "желания умирающих сбываются". Ему хотелось бы воспользоваться этой так кстати пришедшей помощью. Но какой-то внутренний голос предостерегает: уж слишком кстати явилась эта помощь. В нем пробуждается подозрение.
   - Послушайте, приятель, - говорит он лакею. - Идите поскорее в "Золотой шлем", с ротмистром случилась беда. Там вас примут как спасителя - снова возьмут на службу, да еще удвоят вам жалованье!
   Редер впервые поднимает на лейтенанта мутные, белесые рыбьи глаза.
   - Нет, - заявляет лакей, отрицательно качая головой. - Простите, господин лейтенант, но мы еще на курсах лакеев усвоили, что никогда нельзя возвращаться на место, с которого ты ушел. Доказано на практике, что в этом нет смысла.
   Лейтенант совершенно обессилел.
   - Тогда убирайтесь к черту, - говорит он устало. - Мне лакей не нужен, я не могу платить лакею, оставьте же меня в покое!
   Он идет дальше. Он снова вспоминает о толстом сыщике. Столько потеряно здесь времени, а у него так мало его осталось - и до гостиницы еще так далеко.
   - Чего вы еще хотите?.. - с досадой кричит он своему безмолвному провожатому.
   - Я хотел бы помочь вам, господин лейтенант, - звучит бесстрастный ответ. - Вы нуждаетесь в помощи.
   - Нет! - кричит лейтенант.
   - Если господин лейтенант разрешит, - шепчет упрямый голос, - у меня тут вблизи нанята маленькая комната, господин лейтенант мог бы там спокойно умыться, а я тем временем почистил бы платье господина лейтенанта...
   - Плевать мне на платье! - раздраженно говорит лейтенант.
   - Да, конечно, господин лейтенант! Вам, может быть, приятно было бы выпить стакан крепкого кофе с коньяком. - И чуть-чуть фамильярным тоном: Как я понимаю, вам сегодня еще понадобятся силы.
   - Что вы такое понимаете, вы, осел! - запальчиво отвечает лейтенант. Что вы знаете о моих силах!
   - Да ведь склад оружия выдали, - вежливо отвечает холодный голос. - Как я понимаю, лейтенанту не так-то легко примириться с тем, что натворила барышня.
   Лейтенант стоит как громом пораженный. Его самые тайные мысли - в мозгу у этого проходимца, этого болвана. Непостижимо!
   - Ну идем, покажите мне вашу комнату, - торопливо говорит он. - Но если у вас есть какая-нибудь задняя мысль!..
   - Я объясню господину лейтенанту. Все это очень просто, прошу вас, вот сюда, господин лейтенант. Если бы вы разрешили мне взять вас под руку, дело пошло бы быстрее...
   Через полчаса лейтенант, несколько оправившись, сидел, развалясь, в углу дивана, в редеровской меблированной комнате; он выпил стакан кофе с большим количеством коньяку, и лакей как раз собирался приготовить ему второй.
   В раздумье смотрел лейтенант на спокойные движения странного человека. Наконец он сказал:
   - Слушайте-ка, Редер!
   - Минуточку, прошу вас, господин лейтенант. Извините, что я так медленно, здесь у меня никаких удобств.
   Он окинул свою конуру презрительным взглядом.
   - Почему вы, собственно, явились в Остаде? - спросил лейтенант. - Не потому же, что вам хотелось встретиться со мной.
   И лейтенант рассмеялся - столь неправдоподобным показалось это подозрение ему самому.
   Но лакей серьезно ответил:
   - Именно поэтому, господин лейтенант. Я надеялся отыскать вас, господин лейтенант. Ведь Остаде - весь как на ладони.
   Совершенно безразличный к действию своих слов, он ставит перед лейтенантом кофе. Придвигает бутылку коньяка.
   - А теперь я посоветовал бы вам взять поменьше коньяку, ведь вы уже немного приободрились. Вам надо сохранить ясную голову.
   Он подымает свои рыбьи, лишенные выражения глаза на молодого человека, и тот слегка вздрагивает.
   "Если этот субъект не болван, то уж, верно, прожженный негодяй", внезапно приходит ему в голову.
   И вслух:
   - А почему вы хотели меня разыскать? Но только не говорите: чтобы помочь мне!
   - Я думал, что вам будет интересно узнать, каким образом был выдан склад.
   - А каким образом он был выдан?
   - Как вы перестали приходить к барышне и брать письма из дупла, барышня и написала о складе оружия Мейеру, ведь барышне известно, что Мейер готов утопить господина лейтенанта в ложке воды.
   - Это ты врешь!
   - Как вам будет угодно. - Ответ звучит непоколебимо. - Сколько коньяку прикажете, господин лейтенант? Кофе очень горячий.
   - Ну, лей - лей уж до краев, - ничего мне не сделается. - Лейтенант острым взглядом смотрит в серое, мутное лицо. - Даже, если бы это была правда, фройляйн Виолета не сказала бы вам этого.
   - Да ведь кому же, как не мне, пришлось узнавать для барышни адрес Мейера.
   Лейтенант медленно отхлебнул глоток. Потом зажег сигарету.
   - И для этого вы сюда приехали? Только чтобы это рассказать? А какой вам интерес?
   Холодные безжизненные глаза снова поднимаются на лейтенанта.
   - Все дело в том, что я мстительный человек, господин лейтенант. Все это очень просто, как я уже сказал вам.
   - Вы хотите отомстить за то, что фройляйн Виолета подбивала ротмистра выгнать вас?
   - И это тоже, - говорит лакей, - и другое, все это интимные вещи, господин лейтенант.
   - Послушайте, вы, - с досадой восклицает лейтенант, - не разыгрывайте джентльмена! Выкладывайте что знаете, или вы у меня получите! Я подозреваю, что вы отчаянный пройдоха!
   Лейтенант с удивлением видит, что серое лицо Редера слегка краснеет. На нем появляется неприятно слащавое выражение, будто он даже чувствует себя польщенным.
   - Я стараюсь просвещаться, - говорит он. - Читаю книги; нет, не романы, научные произведения, иногда в несколько сот страниц.
   "Если этот субъект не болван, то уж, верно, прожженный негодяй, - снова думает лейтенант. - Но, конечно, болван, таких отъявленных негодяев не бывает!"
   И вслух:
   - Так расскажите ваши интимные секреты. Не бойтесь, я не покраснею.
   - Дело в том, - рассказывает лакей все тем же бесстрастным тоном, - что барышня обращалась со мной точно я и не человек вовсе. Она раздевалась и одевалась в моем присутствии, будто я деревянный. И когда господа уезжали - я хочу сказать: родители - барышня всегда звала меня в ванную помочь ей обсушиться.
   - И вы, конечно, были влюблены в Виолету?
   - Да, господин лейтенант. Я и сейчас влюблен в барышню.
   - И она это знала? И хотела вас помучить?
   - Да, господин лейтенант. Именно так.
   Тишина, молчание.
   Лейтенант сбоку взглядывает на лакея. Он думает: такая мразь, разварной судак, олух, а туда же с чувствами! Такое недоразумение страдает и мучается как настоящий человек...
   - А почему вы не отомстите сами?
   - Уж очень я смирен, господин лейтенант. Не способен к этому.
   - Стало быть, трус?
   - Да, господин лейтенант, я человек миролюбивый.
   Лейтенант задумывается. Затем с живостью говорит:
   - Послушайте, господин Редер. Пойдите в "Золотой шлем", вы там встретите одного толстяка, в черном котелке. Если вы расскажете ему о письме, которое Виолета послала управляющему Мейеру, то молодой даме предстоит пережить в своей жизни не много веселых часов.
   - Прошу прощения, господин лейтенант, - упрямо говорит лакей. - Я не согласен иметь дело с полицией. Я предпочитаю господина лейтенанта.
   С минуту в комнате стоит тишина. Лейтенант задумчиво помешивает ложечкой в чашке. Лакей стоит в услужливой и все же равнодушной позе.
   Лейтенант достает через стол бутылку с коньяком, наливает чашку вровень с краями и отпивает глоток. Он смотрит на лакея и тихо говорит:
   - Я, быть может, сделаю это дело несколько иначе, чем вы думаете, Редер.
   - Вот и хорошо, господин лейтенант.
   - Если вы воображаете, что я прибегну к насилию...
   - Да уж господину лейтенанту виднее, как лучше пронять ее.
   - Как пронять, да... - откликается лейтенант.
   И оба снова долго молчат.
   Лейтенант пьет маленькими глотками свой коньяк. Лакей стоит у дверей.
   - Редер! - заговорил наконец лейтенант.
   - Да, господин лейтенант.
   - Когда наступит полная темнота?
   Редер подходит к окну, он смотрит в сумрачный дождливый вечер.
   - При таком облачном небе - после шести, - решает он.
   - Тогда закажите такси на четверть седьмого, пусть подъедет сюда. Он отвезет меня до опушки леса в Нейлоэ. Условьтесь заранее насчет цены.
   - Да, господин лейтенант.
   - Когда выйдете из дому, да и вообще на улице, - глядите, не шныряет ли где-нибудь этот толстый сыщик, о котором я вам говорил. Такой жирный, бритый человек, бледное одутловатое лицо, странный взгляд, холодный как лед. Черное пальто с бархатным воротником, черный котелок... Нетерпеливо: - Уж вы его узнаете!
   - Да, господин лейтенант. Если я его увижу, то узнаю. Можно идти?
   - Да... - задумчиво отвечает лейтенант и вдруг с оживлением, но смущенно говорит: - Послушайте, Редер, у меня еще поручение к вам...
   - Пожалуйста.
   - Мне еще нужен, - говорит лейтенант колеблясь, - мне еще нужен револьвер - я потерял свой...
   - Да, господин лейтенант.
   - Сможете достать?
   - Да, господин лейтенант.
   - Не так это просто будет - достать здесь сегодня револьвер. И, разумеется, патронов про запас, Редер.
   - Да, господин лейтенант.
   - Вы уверены?
   - Вполне уверен, господин лейтенант.
   - Расходы...
   - Я с удовольствием выручу вас.
   - У меня еще есть немного денег. Но хватит ли на машину и револьвер?..
   - Я это устрою, господин лейтенант. Значит, я вернусь через час.
   Губерт Редер ушел, не сказав ни слова. Лейтенант остался один в меблированной комнате. Небольшие шварцвальдские часы громко тикают на стене, из кухни порой доносится грохот посуды. Лейтенант лежит на диване в одном нижнем белье - его одежда сушится у печки.
   Он смотрит на стол - там стоит пустая чашка рядом с бутылкой коньяка, еще на три четверти полной. Рука лейтенанта медленно тянется через стол к бутылке. Но он отдергивает руку. "Вам нужна ясная голова", - прозвучал несносный, поучающий голос лакея.
   "Почему для этого нужна ясная голова? - думает лейтенант. - Объясни, осел".
   И все же он не наливает себе коньяку. Уже сейчас хмель поднимается в нем волной, спадает и снова поднимается все выше... Лейтенант смотрит на часы: двадцать пять минут шестого. В его распоряжении еще добрых три четверти часа, он еще до известной степени принадлежит жизни, а уж там быстро помчится навстречу концу. Глаза неотрывно смотрят на минутную стрелку. Стрелка движется бесконечно медленно. Нет, она совсем не движется, не видно, чтобы маленький промежуток между минутной и часовой стрелкой сокращался. И все же четверть седьмого грянет внезапно, пролетят последние свободные минуты его жизни.
   Он пытается думать о Виолете фон Праквиц. Ему хотелось бы снова распалить в себе чувство гнева. Но на новой волне хмеля колышется рыбья, точно обшитая кожей голова Редера с мертвыми, белесыми глазами... Этот тип никогда не открывает рта, когда говорит, я даже не видел его зубов, вдруг с омерзением подумал лейтенант. - Наверное, у него во рту испорченные черные корешки. Потому он и не открывает рта - заплесневелые гнилые корешки!"
   Лейтенант хочет еще раз взглянуть на часы, но не может поднять голову со спинки дивана. Он спит, он проспит последнюю, еще принадлежащую ему минуту жизни, спит, спит...
   Автомобиль едет сквозь ночь, стволы деревьев, влажные от дождя, посверкивают в свете белых фар - и вот они уже снова темные, черные, и вот их уже поглотила ночь, прежде чем их успели рассмотреть усталые измученные глаза. В углу машины сидит лейтенант, он полулежит, он еще спит, он все еще не может проснуться...
   В мозгу сверлящая боль, она мешает ему ясно мыслить. Лейтенант не может понять, за каким чертом впереди рядом с шофером сидит лакей Редер. Ведь он как будто не хотел, чтобы этот отвратительный субъект поехал с ним. Но тут ему вспомнилось, что за машину платит лакей. Ну и пусть себе едет в своей машине сколько ему угодно, лишь бы тотчас же уехал.
   Лейтенант чуть ли не радуется, что, несмотря на головную боль, он нашел это решение. Теперь уж не надо ни о чем думать. Все хорошо, все в порядке, толстяк не поймал его еще раз. Теперь уж все пойдет само собой. Он доедет до места, а там легкое движение руки - и готово. Это ведь и в самом деле только легкое движение руки, проще быть не может, незачем над этим и голову ломать. Ведь он это столько раз видел...
   Беспокойно шарит он на сиденье, в карманах. Пытается вспомнить, дал ли ему лакей револьвер. Когда уезжали, лейтенант был такой заспанный, он ничего не помнит. Он собирается рассердиться, отыскав на сиденье только бутылку коньяка. Смотри-ка, несмотря на заспанность, бутылку-то не забыл. Лейтенант отпивает порядочный глоток, он прополаскивает коньяком рот.
   Коньяк смывает сон, в мозгу лейтенанта вспыхивает яркое пламя: "И я тоже - трус".
   И пламя гаснет. Хмель шепчет: "Но ведь ты это сделаешь - главное, чтобы ты это сделал. Что ты трусил, никто не узнает".
   "Нет, толстый сыщик знает!" - возражает рассудок.
   "Тебе-то до этого какое дело!" - шепчет хмель.
   "Ах, оставьте вы меня в покое!" - сердится лейтенант.
   В машине становится светло, она наполняется сумеречным, затем все более ярким светом.