Файнток Дэвид. Надежда узника

   – Есть, сэр! – Воодушевленный Берзель, казалось, вырос на целую голову.
   – Я скажу, когда вам вылетать, – сказал Хоупвелл.
   – Спасибо, – Точно рассчитать время вылета мне было нелегко. Хоупвелл с винтовкой в руках стоял у самого окна моего вертолета, и я боялся, что он заметит мокрое пятно у меня на штанах. Я глубоко дышал, надеясь успокоиться, но в груди заболело еще сильнее. Я прикрыл глаза.
   – Пора, – разбудил меня голос Хоупвелла. Я включил двигатель. Хоупвелл просунул руку в окошко вертолета, сжал мне плечо.
   – Да поможет вам Бог.
   – И вам тоже, – тихо сказал я.
   Не знаю, что помогло – благословение Зака Хоупвелла или краткий сон, – но управлял вертолетом я довольно легко. Мир больше не пульсировал в моих глазах болью. Я направил вертолет через знакомое поле космодрома к его дальнему краю, где располагались склады и накрытые брезентом груды оборудования и прочих грузов, не уместившихся на складах. Все это выглядело так же, как несколько недель назад, когда я спускался сюда на шаттле. Охранники настороженно наблюдали за мной, готовые в любую секунду пустить в ход оружие. Я накренил вертолет, показав им, что я в кабине один.
   Я посадил вертолет метрах в десяти от ближайшей кучи товаров. Подбежали двое часовых, наставив на меня лазерные винтовки. Остальные напряженно ждали на прежних местах. Я снял маску.
   – Я капитан Сифорт, прибыл сюда для встречи шаттла. – Снова подкатил кашель, но я неистовыми усилиями подавил его.
   – Чего?! Шаттл?! – вылупил глаза часовой. – Ты спятил, парень?
   – Это последний шаттл с орбитальной станции. Мне приказано встретить его.
   Потаращившись на меня, часовой вдруг разразился грубым хохотом.
   – Ты малость запоздал, парень. Последний шаттл смылся четыре дня…
   Грохнул хлопок лазерного попадания. Один часовой упал, как подкошенный, а второй, дико взглянув на поверженного товарища, резко развернулся ко мне, на ходу поднимая винтовку, но я его опередил, всадив лазерный луч своего пистолета ему в грудь. Выстрел третьего часового попал в вертолетную дверцу, раскаленные брызги металла ужалили меня в плечо. Я дернулся в сторону, а часовой снова целился…
   Он упал с жутким криком, бетон под ним обагрился кровью. Следующий выстрел охраны пришелся под шасси вертолета. Я запустил двигатель. Лопасти набирали скорость, как в замедленном кошмаре. Казалось, прошла вечность. Наконец вертолет поднялся. Я пошарил в поисках маски, она слетела на пол. Как трудно дышать!
   Поднявшись, я заметил, что все часовые уже перебиты, посадил вертолет, успел выключить двигатель и потерял сознание.
   Очнулся я спустя несколько минут. Грудь страшно болела. Я заставил себя наклониться, подцепил с пола маску, надел ее, но боль не проходила. Подбежали товарищи. Толливер выругался, схватил рацию:
   – Хоупвелл, ответьте!
   – Слушаю.
   – Быстрее сюда! – Не дождавшись ответа, Толливер бросился назад к складам и кучам. – Срывайте брезент!
   Вскоре рядом приземлился вертолет Хоупвелла. Все в жуткой спешке набивали оба вертолета оружием и боеприпасами, наконец сели сами. Толливер сдвинул меня с места пилота. На этот раз я не возражал. Рядом пристроился Берзель. Взлетели.
   – Может, он еще успеет увидеть штурм, – отрывисто бросил Толливер.
   – Успею, – хрипнул я.
   По щекам Берзеля катились слезы.
   – Я пытался, но не смог, – прошептал он, виновато косясь на меня.
   – Что не смог?
   – Выстрелить в человека. – Бедняга затрясся в рыданиях.
   Я не стал его упрекать. Сам-то я уже ни на что не способен.
   В небольшом вертолете Мантье кроме меня летели Толливер, Берзель, сам Мантье и один из его людей. Остальные сели в битком набитый большой вертолет Хоупвелла.
   – Можете говорить? – спросил Толливер, наклонясь ко мне.
   – Да. Одно слово в минуту.
   – Что будем делать, когда подлетим к зданию правительства?
   – Сядем. И нас тут же перебьют.
   – Куда?
   – На лужайку.
   – А потом?
   – Зайдем.
   – Капитан, попытайтесь сосредоточиться. Вы хотите, чтобы я организовал штурм здания?
   – Я сам войду. Если они… – Я закашлялся. – Если будут сопротивляться… взорвете здание.
   – Вы не можете ходить.
   – Я – Правительство. – Если я упаду, законного правительства больше не будет. Может быть, назначить вместо себя Алекса? Получится Правительство с амнезией. Ха-ха! Какая разница? Все равно нас всех перебьют. Если в здании узнали о нашем налете на склады…
   – Возьмите с собой хоть одного человека, – настаивал Толливер.
   Нет, Хоупвеллу нужно как можно больше людей, ведь после моей гибели ему придется вести неравный бой. Впрочем, какая разница? Ничего из нашей затеи не выйдет. У нас слишком мало сил.
   – Ладно, – согласился я.
   Мы летели над центром города на юго-запад к зданию, где разместилось правительство Лауры Трифорт. Если бы во время падения метеорита правитель Саскрит погиб, то адмирал Де Марне ввел бы на планете военное положение.
   Эх, если бы я мог ходить! Как же войти в здание? Не ползти же… Нет, войду туда любой ценой. Это последний рывок, нельзя экономить силы. Потом они мне не понадобятся.
   Вертолет приближался к окраине.
   – Ниже, – приказал я. Шепотом. Пришлось повторить громче, чтобы Толливер услышал. Еще одно усилие:
   – Мантье.
   – Что? – откликнулся он.
   – У вас есть… нечто вроде… мегафона?
   – Есть. Под сиденьем.
   – Дайте. – Я старался говорить как можно короче.
   – Сейчас. – Покопавшись с минуту, Мантье извлек из-под сиденья мегафон, – Вот. Дом правительства уже рядом.
   – Садитесь быстро… дверью к зданию.
   – Есть, сэр, – ответил Толливер.
   – Берзель, сразу выпрыгнешь. Поможешь мне выйти.
   – Есть, сэр. – Голос мальчишки дрожал.
   – У кого ручная ракетная установка?
   – У Хармона, – ответил с заднего сиденья Мантье. Он и его солдат уже взяли в руки лазерные винтовки.
   Толливер резко бросил вертолет вниз. Колеса впились в землю. Два стражника у крыльца изумленно вытаращились, но не вынули оружия. Берзель спрыгнул и собрался подать мне руку, но Толливер, выскочивший через другую дверь, уже обежал вокруг вертолета, стащил меня с сиденья вниз и поставил на ноги.
   Метрах в десяти приземлился второй наш вертолет. Охранники у крыльца вынули пистолеты.
   Я прохрипел в мегафон:
   – Я Сифорт! – Хренова железяка не работала. Естественно, никто меня не услышал. Черт возьми! Вот кнопка! Я нажал ее, мегафон включился. – Я капитан Сифорт, главнокомандующий. – Мой голос гремел на всю округу. Впервые в жизни я слышал себя через мегафон. – Где Трифорт?
   – Какой еще, к черту, главнокомандующий? – крикнул охранник.
   – Позвать Лауру Трифорт! Шевелись, осел! – Покачиваясь, я сделал два шага. Берзель подставил руку, я оперся. В груди снова пылала боль. Я поднес ко рту мегафон:
   – Тут Трифорт? Буду ждать ее в здании. – Я обернулся, поманил Хоупвелла и Бранстэда, надеясь, что знакомые лица плантаторов успокоят охрану здания.
   Из большого вертолета вышли Зак Хоупвелл и все остальные.
   – Что вылупились?! – прикрикнул на охранников Хармон. – Помогите капитану! Он ранен!
   Охранники опустили пистолеты, но дверь в здание на всякий случай заперли.
   – Стойте! – крикнул один из них. – Вначале мы свяжемся с мисс Трифорт.
   Зак Хоупвелл остановился.
   – Вперед! – приказал я Берзелю, подталкивая и одновременно опираясь на него. Мы медленно приближались к крыльцу. – Где Трифорт, болван? – рявкнул я на часового.
   – Сам дурак! – огрызнулся он и наставил на меня пистолет.
   Яркая вспышка. Часовые и дверь исчезли. Нас отбросило взрывной волной. Берзель тут же вскочил на ноги, склонился надо мной. Сверху сыпалась какая-то труха.
   Крики, приказы, топот. Мимо промчались люди. Наверно, через разбитый дверной проем в здание. Что-то ломалось, гремело, хлопали выстрелы. Плохо соображая, что происходит, я попытался сесть, но не смог даже вздохнуть. Во рту появилась какая-то жидкость с соленым привкусом. Я сплюнул кровью.
   – Подними, – прохрипел я.
   Берзель поднатужился изо всех сил, но поднять мое обмякшее тело не смог. Подоспел Зак Хоупвелл.
   – Теперь тебя надо срочно в клинику. Иначе помрешь, сынок.
   – Нет… – упрямо хрипел я, – Вначале Трифорт…
   – Хочешь кончить жизнь самоубийством? Это смертный грех.
   Из здания выбежал Мантье, затараторил:
   – Там была дюжина ее людей, половина сдались, остальных мы прикончили. Что с Сифортом?
   – Умирает, – ответил Хоупвелл.
   – Нет, – хрипнул я. Сколько же у нее осталось людей? Было пятьдесят. Троих мы уничтожили в тюрьме, пятерых на космодроме, дюжину здесь… Сколько всего? Как туманится в голове…
   Хоупвелл и Мантье отнесли меня к крыльцу, усадили.
   – Здание в наших руках, значит, мы можем провозгласить победу законного правительства, – сказал Фредерик.
   Ну как они не могут понять одной простой вещи?
   – Трифорт, – прохрипел я.
   – Но мы не знаем, где…
   – Выведите людей из здания. – Я сжал Фредерику руку. – Трифорт… Опасность.
   – Но…
   – Быстро! – Крика у меня не получилось, не хватило дыхания.
   – Он прав, – вмешался Хоупвелл.
   Мантье вернулся в пролом. Вскоре все мы снова летели в двух вертолетах, оставив позади пустынное, изуродованное здание.
   – Куда? – спросил меня Толливер.
   – Проверим… продовольственные склады.
   – До них всего пару километров. Лаура могла услышать взрыв ракеты, – предостерег Хармон.
   Ну и что? У нас нет другого выхода, кроме как сражаться до последнего.
   – Дайте рубашку, – попросил я.
   – Зачем?
   – Белую. Для нарукавных повязок.
   – Господи! Как мы сами не догадались?! – Хармон тут же снял рубашку, разорвал ее на полосы. – Как раз по одной на каждого.
   – Стреляйте в любого… без повязки. – На этом силы мои кончились, больше говорить я не мог. По крайней мере некоторое время.
   – Смотрите! – воскликнул Толливер. Внизу у продовольственных складов на площадке стояли два военных вертолета.
   – Спускаемся, – решительно сказал Мантье.
   – Взорвать их вертолеты? – спросил Толливер.
   – Нет, – мотнул я головой, – понадобятся… Толливер камнем бросил вертолет вниз. У меня съежился желудок. Жесткая посадка, удар.
   – Извините. Нападаем двумя отрядами, я и Фредерик, вперед! – крикнул Толливер.
   В секунду все выскочили, я остался один. Сознание туманилось, плыли образы: Анни, напичканная седативными таблетками; Джеренс Бранстэд, одурманенный наркотиками; Лаура Трифорт, охраняемая десятками вооруженных людей. Здесь ли она?
   Загремели взрывы. Может, надо было взорвать хотя бы один вертолет. Что если люди Лауры уйдут? Если прихватят и наши вертолеты… Мы окажемся беспомощными. Как больно в груди! Мало-помалу, сантиметр за сантиметром, я переместился на сиденье пилота.
   Взрывы гранат, вспышки. Почему не пускают ракеты? Что происходит? Приступ кашля, сознание начало отключаться, балансировать на краю пропасти. Ерзанье по сиденью не прошло даром. Усилием воли я заставил себя очнуться. Чьи-то шаги. Я включил двигатель. Кто-то открыл дверцу. Лаура Трифорт! Блузка порвана, лицо измазано, в глазах безумный блеск. Села рядом, взизгнула:
   – Взлетай!
   Я молча таращил на нее глаза. Не бред ли?
   – Взлетай! – повторила она. – А не то пристрелю!
   – Ладно. – Я подбавил оборотов, поднял вертолет строго вертикально. Главное – не потерять сознание, не умереть.
   – Надо было прикончить тебя сразу! Хотя ты и сам скоро сдохнешь.
   – Что ты… – как трудно говорить! – подмешала мне в газ? – Вертолет поднимался все выше и выше.
   – Неважно. Лети к правительственному зданию! Теперь твой организм отторгает пересаженное легкое. – Она держала дуло пистолета как раз у моей груди.
   – Зачем ты… – Высотомер показывал шестьсот метров.
   – Это было бы так поэтично: я срочно доставляю тебя в клинику, но врачи оказываются бессильными, болезнь зашла слишком далеко, прославленный капитан умирает, унося в могилу старый режим. Возможно, этот сценарий еще осуществится.
   – Почему… не застрелила? – Девятьсот метров.
   – Зачем же так грубо? К чему мне обвинения в расстреле? Надо беречь свою репутацию. К правительству! Ты что делаешь?!
   – Высота…
   – Болван, мы летим не к Вентурам!
   Я молчал. Главное – набрать высоту. Полтора километра.
   – Но я могу и пристрелить тебя, а потом спрятать труп. Ты просто исчезнешь. Хватит набирать высоту! Правь к зданию правительства.
   – Зачем?
   – Там мои люди. Даю две секунды!
   Я выключил двигатель, выдернул ключ зажигания, высунул руку с ключом в окно. Вертолет камнем полетел вниз.
   – Убью! – взвизгнула Лаура.
   – Убивай.
   – Отдай ключ!
   Я отрицательно помотал головой.
   – Ты ведь тоже погибнешь!
   Я кивнул. Высота – километр. Лопасти остановились, вертолет бешено вращался.
   – Ради Бога, включи! – взмолилась она.
   – Выброси пистолет.
   – Встретимся в аду!
   Разумеется. Там мы увидимся непременно. Шестьсот метров. Солнце мельтешило, вращалось.
   – Сифорт! – завопила она в животном ужасе.
   – Пистолет, – хрипнул я.
   – Разобьемся!
   – Пистолет. – Четыреста пятьдесят метров. С пронзительным визгом она вышвырнула пистолет в окно.
   – Включай! Ради бога!
   Я вытащил из окна руку с ключом, тыкал им в отверстие, но не попадал, закрыл глаза и начал нащупывать скважину пальцами.
   – Быстрее! – вопила Лаура.
   Попал. Наконец-то! Я повернул ключ, открыл глаза. Триста метров. Щелкнул включателем. Что за чертовщина? Почему двигатель не запускается? Выключил, снова включил. Двигатель заработал. Сто пятьдесят метров. Как кружится голова! Что вращается: мир или я? Какая разница…
   – Выровняй вертолет!
   Я задыхался в жестоком кашле, сглатывал соленую слюну, одновременно пытаясь выбраться из болтанки.
   Вертолет жутко кренился, наконец выровнялся, пошел вверх.
   Что дальше? Продовольственные склады должны быть рядом, мы не могли отлететь далеко. Где же они? Вот! Я спикировал на вертолетную площадку. Лаура побелела.
   Вертолет глухо шлепнулся, подняв облако пыли. С диким, первобытным рыком Лаура вцепилась мне в горло. Длинные пальцы сжимались стальным обручем. Мир темнел, наливался кровью. Сопротивляться не было сил. Краем глаза я успел заметить бегущих к нам Толливера и Мантье.
   Внезапно ее пальцы разжались. Трифорт пантерой выпрыгнула из вертолета, побежала. Толливер бросился за ней. Мантье устало прислонился к вертолету. Он тяжело дышал.
   – Пятеро наших погибли, – пропыхтел он. – Твои офицеры живы. Зак тоже.
   Слава Богу!
   Толливер в два счета настиг Лауру, сбил ее с ног, одной рукой схватил за волосы, другой ударил в лицо.
   Вот и все.
   От меня несло мочой, беспомощное тело содрогалось болезненными вздохами. Но я еще мог говорить.
   – Теле…
   – Что?
   – Где телецентр?
   – Не знаю. – Подумав Мантье, добавил:
   – О своем приходе к власти Трифорт объявила из правительственного здания.
   – Туда.
   – Вначале вас нужно отвезти в клинику.
   – Потом.
   – Вы просто фанатик. Сейчас я позову остальных.
   Вскоре наш вертолет снова поднялся в воздух. На месте пилота сидел Толливер. На заднем сиденье между Мантье и Хоупвеллом сидела в наручниках Трифорт.
   – Арестуйте Палаби и Фолькстэдера, – приказал я.
   – Вначале их надо найти. Я кивнул.
   Меня внесли в правительственное здание. Если не считать взорванного парадного входа, больших разрушений не было, лишь кое-где на стенах были паленые пятна от лазеров. Правда, в комнату, где были сложены трупы, слабонервным лучше бы не входить.
   Телестудию нашли на первом этаже. Меня усадили во вращающееся кресло за стол с микрофоном. Ругаясь, Мантье и Бранстэд тыкали в переключатели и наконец включили передатчик. Толливер направил на меня голографическую телекамеру.
   – Можно транслировать через орбитальную станцию на весь континент по всем каналам, – предложил Хармон.
   – Станция… – Отдышавшись, я договорил:
   – Закрыта.
   – Но ее компьютер работает.
   – Нет времени.
   Анни обрадуется… Ее Никки выступает по телевидению…
   – Мистер Сифорт?
   Я выплыл из грез в реальность, собрал последние силы и начал речь, загоняя вглубь кашель:
   – Я капитан… Николас Сифорт… главнокомандующий силами ООН. От имени законного Правительства… – В глазах потемнело. Я поймал озабоченный взгляд Зака Хоупвелла, это дало мне силы продолжить:
   – Объявляю… на планете Надежда… военное положение, – Сознание отступало и возвращалось, реальность угасала. Я обращался в сгущающуюся темноту:
   – Восстание подавлено… Трифорт арестована… Назначаю военным Правителем Надежды… Закари Хоупвелла. – Краем глаза я заметил его изумленный взгляд. Я хотел продолжить речь, но не смог, махнул Бранстэду, чтоб выключил передатчик. Огоньки погасли, – Толливер! – выдохнул я и зашелся в нескончаемом, мучительном приступе кашля.
   Толливер бросился ко мне, но что он мог сделать? Я кашлял все неистовее, все мучительнее, и вдруг мой рот наполнился жидкостью, на белую рубашку хлынула кровь. Я в ужасе переводил глаза с расширяющегося красного пятна на потрясенное лицо Толливера и обратно.
   Комната болезненно пульсировала, окрашивалась темно-бордовым.
   Толливер сгреб меня в охапку и бросился к вертолету.

17

   Я жмурился от яркого света. Слышались чьи-то голоса.
   – Жуткое заражение крови. Легкое вырежем. Быстро готовьте его к операции, начинаем через пять минут.
   В руку вонзилась игла. Мрак.
   Медленное, мучительное пробуждение. Свет, лица.
   Сглотнуть было невозможно, из горла торчала трубка. Сам я дышать не мог, но легкие равномерно наполнялись воздухом. За меня дышал аппарат. Я проваливался в сон, просыпался, стонал от боли и снова спал.
   Опять очнулся. В легкие с шипением нагнетался воздух, потом выходил. Каждый искусственный вздох причинял боль.
   – Крепкий у вас организм, другой на вашем месте давно бы отправился на тот свет.
   Я приоткрыл глаза, покосился на доктора Абуда, попытался что-то сказать, но звука не получалось. В ужасе я начал кричать, но не произвел даже шепота.
   – Мы вырезали гниль, которая когда-то была вашим легким, накачали вас антибиотиками, – спокойно рассказывал доктор Абуд.
   Я показал на рот правой рукой, из привязанной левой тянулся тонкий шланг к капельнице.
   – Вы подсоединены к аппарату искусственного дыхания вот уже трое суток. Пора дышать самому. Попробуете?
   Я попытался. Грудь пронзила боль.
   – Ничего, дышите. Привыкайте. Скоро мы вас выпишем из клиники. Но учтите: если схватите воспаление легких снова, мы уже не сможем помочь.
   Вдруг он без всякого предупреждения ушел. Я замахал рукой, пытаясь его вернуть, но быстро выбился из сил.
   – Я здесь, сэр, – сказал Толливер.
   Я повернул голову на голос и заметил Толливера, осунувшегося, взъерошенного. Он сидел на стуле у моей кровати. Мы были одни в больничной палате, уставленной непонятной аппаратурой, мониторами.
   Я кивнул, успокоился и заснул.
   Когда я проснулся, Толливер стоял, склонившись надо мной. Теперь он был в свежей, чистой одежде, но хорошо выспаться ему, похоже, так и не пришлось.
   – Добрый вечер, сэр. Попробуйте дышать.
   Я помотал головой.
   – Пожалуйста, сэр, – умолял Толливер, – попробуйте. Доктор говорит, что вам пора дышать самому.
   Приноровившись к ритму аппарата, я пробовал начинать вдох немного раньше машины, но безуспешно.
   – Еще попробуйте.
   С какой стати этот гардемарин мне указывает? Я махнул рукой, чтоб он пошел прочь.
   – Не понимаю, сэр. Напишите. – Он поднес к моей руке блокнот, дал ручку.
   Я написал каракулями: «Уходи».
   – Вам надо тренироваться, сэр.
   Я свирепо потыкал пальцем в блокнот. Толливер не уходил. Вне себя от ярости, я приподнялся, сминая трубки и шланги, не обращая внимания на сводящую с ума боль, схватил Толливера за китель. Мониторы замигали, поднимая тревогу. Убью! Чтоб он был проклят! Отправлю его в отставку, уйду сам и вызову…
   Вбежал доктор Абуд. Толливер неподвижно стоял, терпеливо снося мои удары в грудь. Я повернулся к доктору, отчаянно зажестикулировал. Уберите от меня этого типа! Как вы не понимаете?!
   Вдруг до меня дошло, что я дышу сам.
   – Где Анни? – Я уже мог говорить, хотя горло еще болело.
   – Здесь, в клинике, сэр, – ответил Толливер. – Мистер Тамаров наблюдает за ней. С ней, кажется, все хорошо.
   Что значит «кажется»?!
   – Она говорила с тобой?
   – Нет, сэр, – признался Толливер. – Она, как бы это сказать… Почти все время спит. Ненадолго просыпается и снова засыпает.
   Я отвернулся. Неужели я потерял и вторую жену? Что ждет меня после выздоровления? Ничего хорошего. Жизнь потеряла смысл…
   Мои мрачные размышления то и дело прерывались визитерами. Они шли нескончаемой чередой. Навестил меня и Алекс, но говорил мало. Я незаметно уснул, а когда проснулся, его уже не было.
   Фредерик Мантье всячески меня ободрял. Хотя мы стали союзниками, но прежняя подозрительность давала о себе знать: в его присутствии я чувствовал себя как-то неуютно.
   Вскоре после него зашел Зак Хоупвелл. Я с радостью предложил ему сесть.
   – Остатки людей Палаби сдались сегодня утром, – сообщил он.
   Я тихо зарычал. Жаль, что я провалялся в это время на койке.
   – Сифорт, я хочу сложить с себя полномочия военного Правителя. Я не военный.
   – Моисей тоже не был военным, – возразил я.
   – Моисей вел свой народ к земле обетованной. Между прочим, так и не довел, без него справились. А я веду свой народ прочь из обетованной земли.
   – Республика, которую провозгласила Трифорт, вовсе не земля обетованная.
   – Знаю. Иначе я не встал бы на твою сторону.
   – Тогда в чем же дело?
   – Мне надо убирать урожай! И я не хочу восстанавливать ваш старый режим.
   – Почему вы меня поддержали?
   – Потому что… Черт возьми! Как ты не понимаешь, парень?! Потому что режим Трифорт тоже был не правильный. А ты честный малый.
   – Честный?! – невесело усмехнулся я. – Вы плохо меня знаете.
   – Нет, это ты плохо себя знаешь. Ну хватит об этом. Палаби и Фолькстэдер требуют, чтоб их освободили из-под ареста, а Трифорт настаивает на гражданском, а не военном суде.
   – Пошлите их всех на допрос под наркотиками. Мантье тоже.
   – Фредерика?! Он же помогал тебе!
   – Он вначале признался в покушении на мою жизнь, потом отказался от признаний. – Имеет ли теперь это значение? Я поспешно выбросил из головы эту мысль и выпалил:
   – Надо выяснить наконец правду.
   – Палаби и Фолькстэдера нельзя держать просто так, их надо судить или выпустить.
   – После допроса. Через пару дней меня отсюда отпустят, тогда и решим окончательно.
   – Очень рад за тебя, – улыбнулся Хоупвелл впервые за весь разговор.
   – Спасибо.
   Я впал в сумрачное молчание. Выздоровление не обещало радости. Физическую боль лекарства заглушали, но от одиночества они спасти не могли. Иногда я выходил в коридор, стоял под дверями палаты, где лежала Анни.
   Алекс, навещая меня, по-прежнему говорил мало, вел себя как-то слишком сдержанно. Хармон Бранстэд пришел со своим сыном Джеренсом.
   Спустя несколько дней после того инцидента, когда я от ярости задышал самостоятельно, пришел Толливер. Он сразу начал извиняться:
   – Простите, сэр, если я вел себя нетактично, но мне очень хотелось, чтобы вы поскорее избавились от трубки в горле.
   – Черт возьми, Толливер! Я давно искал предлога, чтобы отправить вас в отставку. – Это признание вырвалось у меня помимо воли, так неожиданно, что я смутился и покраснел.
   – Теперь отправите, сэр?
   – Нет. Просто некем вас заменить. Да и не хочу искать вам замену. Будьте, как и раньше, моим помощником.
   – Вы считаете меня хорошим помощником?! Извините, сэр. Спасибо.
   – Подыщите мне место, где бы я мог ночевать, когда выйду из клиники. Работать мы будем в Адмиралтействе.
   – Есть, сэр. Чем мы займемся в первую очередь?
   – Пока не знаю. – Я устало сел на кровать. – Идите, мистер Толливер.
   – Есть, сэр. – Он вышел в лучшем настроении, чем пришел.
 
   – Теперь вы мне верите? – спросил Фредерик Мантье.
   Мы сидели на скамейке перед правительственным зданием. Неподалеку рабочий ремонтировал побитое осколками крыльцо. Фредерик постоянно держал ладонь поднятой, прикрывая глаза от слепящего солнца. Я знал, что у него болит голова. После допроса под наркотиками самочувствие всегда паршивое. Но это пройдет.
   – Верю, – ответил я.
   – Вы собираетесь судить меня за участие в подпольном движении, как Палаби и Фолькстэдера?
   – Нет.
   – Почему нет?
   – Потому что вы только обсуждали различные возможности. Противозаконных действий вы не совершали.
   – За слова тоже судят.
   – Не изводите меня, Фредерик. Даже если за вами были какие-то грешки, вы уже их искупили.
   Лестница перед входом была уже почти восстановлено. Надолго ли? Не сбросят ли рыбы еще больший метеорит?
   – Тогда я вернусь домой. Дела на плантации запущены, надо приводить их в порядок.
   – Можете остаться, нам нужна помощь. Хотите стать членом Правительства? – предложил я.
   – Нет. – Мантье потер глаза. – В вашем правительстве быть не хочу. Кроме того, я не умею ладить с людьми.
   То же самое мог сказать о себе и я. Однако долг превыше всего. Ведь Де Марне поставил меня во главе всех оставшихся на этой планете Военно-Космических Сил. Надо ждать возвращения «Каталонии». Когда мы говорили с адмиралом? Кажется, через два дня после того, как я ушел из госпиталя, не прислушавшись к предостережению доктора Абуда.